Читать книгу Боевой расчет - Александр Тамоников - Страница 1

Железные двери центральных ворот, около которых всегда толпился народ, в основном женщины с какими-то сумками, пакетами и робкой надеждой в глазах, отворились. Оттуда в суету женских тел вышли двое мужчин. Еще не пожилых, одетых в одинаковые ватники, сапоги и цигейковые, не по сезону – на дворе был только август – шапки. Мужчины сразу же попали в окружение тех, кто толпился у ворот, так как ни у кого не вызвало сомнения, что зона выбросила к ним отсидевших свое зэков. Со всех сторон посыпались вопросы:

– Из какого отряда?

– Кулешова Васю не знали? Из второго…

– А Кулебу?

Много вопросов, но вышедшим из зоны было не до них. Машинально отвечая невпопад, они пробились сквозь живой заслон и пошли улицей, зажатой с одной стороны высоким, с проволочной паутиной забором, с другой – глухой деревянной оградой, за которой виднелись крыши бараков обслуживающего персонала исправительного учреждения и ветви фруктовых деревьев.

Бывшие зэки остановились, пройдя метров сто пятьдесят, закурили.

– Ну вот, Серый, и воля!

– Да, воля… – поежившись от пронизывающего ветра, ответил тот, кого назвали Серым, – Серов Иван Фомич, оттянувший свои семь лет за разбой.

Подбили его в свое время кореша бомбануть один магазин на отшибе. Бомбанули! И тут же на ментовской патруль налетели, а Гвоздь – мудак, еще и обрез вытащил. Вооруженное сопротивление при задержании заработали ни на чем, а вдогонку и пару лет кичмана на каждого. Гвоздю, тому червонец врубили, а ему, Серому, за то, что даже в магазин не вошел, а только рядом стоял, семерик! И без базара! Групповуха!

И теперь вот – воля, такая долгожданная там, за запреткой, и какая-то обыденная сейчас, здесь, на мокрой улице…

– Куда дальше? – спросил Малой – Большаков Евгений Александрович.

Молодой крупный и крепкий парень, он на прежней зоне имел погоняло К-700 за свою непомерную силу. Здесь его назвали Мало́й, чему сам Евгений был не против. По жизни он был сиротой, воспитывался в детском доме, из которого его определили на курсы трактористов и отправили по окончании в один из разваливающихся и спивающихся колхозов. Там Евгению понравилась одна девушка. Но вот беда, за ней ходил местный деловой. А девушка потянулась к Евгению. Деловой со своими делопутами решил проучить наглого чужака, заманив его как-то за деревенский клуб. И «проучил»! Сам-то ушел в сторону, а вот двое его корешей так и остались лежать замертво на песке после двух сокрушительных ударов Жени Большакова. Ему бы остановиться на этом, дураку, но Женя принадлежал к той категории людей, которых лучше не «заводить». А его «завели». И вскоре у реки к лодкам был прижат местный деловой. Хоронить его не пришлось, река унесла тело местного авторитета, никакие поиски не помогли. А Большакову дали восьмерик, по совокупности, учитывая первую судимость и смягчающие обстоятельства, выявленные по ходу следствия!..

– Знать бы, Малой… – Серый осмотрелся.

Осенний неприветливый пейзаж, ветер и начинающийся дождь настроения не прибавляли. Не то что вчера, когда они с братвой затеяли отвальную. Вчера за ведром чифиря все представлялось в ином свете, а главное, была уверенность в том, что завтра все изменится. Впереди – воля, а что может быть желанней для зэка?

И теперь вот она, воля, перед ними, уходящая вперед и назад грязной улицей, смотрящая на них нависшими свинцовыми тучами и окропившая первыми каплями мелкого дождя. Воля!

Бывшие зэки, натянув поглубже шапки, двинулись в сторону центра поселка, туда, где была хоть какая-то жизнь и не было этой обвисшей с черных длинных жердей ржавой проволоки. Как не было и угловой вышки, с которой за ними, словно они до сих пор являлись объектом охраны, закутавшись в плащ-палатку, внимательно следил часовой.

Они приближались к станции, когда им навстречу вышел дед с широкой окладистой бородой. Он вышел так же, как и они, из-за поворота. В длинном плаще с капюшоном, частью скрывающем лицо. Шел он по стороне, где остановились прикурить бывшие зэки. Серый и Малой заметили его, но внимания не обратили. Идет себе дед, ну и пусть идет! Но тот около них остановился. Осмотрел взглядом колючим, цепким. Спросил неожиданно крепким, далеко не старческим голосом:

– Ну что, бродяги, откинулись?

– Откинулись! – ответил Серый.

– Это хорошо! Долго чалились?

– Тебе, старый, какое дело до этого? – в разговор вступил Малой.

– Ты прав, паря, никакого! Только я там, – указал дед в сторону зоны, – червонец свой от звонка до звонка отмотал! Но базара нет, не хотите говорить – за язык не тяну. Дело ваше. Вы теперь птицы вольные, летите, куда нелегкая занесет!

Сказав это, он повернулся, собравшись продолжить свой путь, но его остановил Серый:

– Дед! Погодь! Побазарим!

Дед остановился.

– Эх, горемыки! Под дождем базарить будем али, может, ко мне в хату пройдем, она тут недалече?

Услышав столь привлекательное приглашение, Серый с Малым почти в один голос ответили:

– Да на хате было бы ловчее!

– Ну, так пошли! Краем тропы идите, чтобы грязь за собой не тащить!

Троица, ведомая дедом в плаще, свернула в переулок.

Хата имела две небольшие комнаты, одна из которых служила кухней, а другая была разделена надвое настоящей русской печью собственно на комнату и занавешенную цветными завесями спальню. Были еще сени, метр на три, с выходом на покосившееся крыльцо. Все это, крытое латаной-перелатаной шиферной крышей, и составляло жилище деда Ефима, как представился старик у входа. И все же это был уже дом, крыша над головой. Место, где можно раздеться, согреться, обмыться, просушиться. Выспаться, наконец!

– Проходите, – дед Ефим указал на лавку возле печи. – Скидавайте все, что промокло, – я тут поищу кое-какой скарб, на время приодеть вас.

– Холодно будет, – заметил Серый.

– Не волнуйся. Это я печку не топил, два дня дома не был. Зарядим печку, до трусов разденетесь!

Старик из-под кровати, стоящей за занавесками, вытащил сундук, открыл его, и к лавке полетели штаны, рубахи, майки, свитера.

– Переодевайтесь! И давай один со двора из-под навеса дрова таскать. Топить хату будем!

Вскоре в избе стало жарко, даже форточку приоткрыли. После того как бывшие зэки обмылись над широким ржавым корытом, они уселись на лавке друг рядом с другом. Истома охватила их. Еще выпить бы и пожрать, да баб каких-никаких.

Дед словно читал их желания. Да и ничего в этом странного не было – сам прошел то же самое, сам из бывших зэков. А значит, с понятием, братву всегда поймет! Ефим накрыл на стол – чашку с дымящимся картофелем, пару селедок, консервы, крупно порезанный кусок сала, лук, чеснок, хлеб и соль. Посередине выставил две бутылки с самогоном.

– Давай, братья, налегай на то, что бог послал. Угощайтесь. Самогон – первач, почти спирт, аккуратней. Дряни нет, напряги с ней сейчас в поселке.

Выпили, закусили, закурили.

Серый спросил:

– А вообще, что за житуха сейчас?

– Это смотря о чем ты спрашиваешь, – ответил, прищурив глаз, дед Ефим, который лишь пригубил свой стакан.

– О том, что вот волю дали, а куда с ней? Что за жизнь кругом? Мы же ее через клетку и видели.

– А что жизнь? – отвечал дед Ефим. – Она для кого как обернется, кому фарт выкинет, кого в обратку на кичу кинет. Аль не знал этих истин?

– Знать-то знал. Я вот о чем, дед! Мы с Малым здесь, на зоне, слышали, что некоторые, как откинутся, на «рыжье» в тайгу уходили. В артели там разные. Правда это?

– Дома-то что, никто не ждет?

– Где он, дом этот? Был, да весь вышел, – ответил Серый. – Моя с другим живет, семья, вишь ли, у них. Туда дороги нет! А Малой – сирота, как паспорт получил, так и сел. Нам ехать некуда!

Малой поддержал товарища:

– Никто нас, дед Ефим, не ждет. Мы на зоне уже думали, решили, если получится, за эти места зацепиться.

– А кто тебе помешать может? Человек живет, где хочет! Хочешь жить здесь – живи, хочешь – кати на юга, ты свободный человек!

– Ну кто знает, может, тута какие свои особые законы?

– Законы для всех везде одинаковые, запомни это, паря. А вот насчет работы… – старик задумался, скрутил цигарку, закурил.

Серый и Малой смотрели на него.

Пауза затянулась надолго. Наконец дед Ефим спросил:

– Работу, значит, рассчитываете тут найти? В тайге-то самой хоть раз были? Жили в ней? Знаете, что это такое?

– Откуда? Не приходилось, – ответил Серый.

– То-то и оно, что не приходилось. Тайга – это, брат, тебе не просто лес! К себе она легко пускает, вот только обратно отдает с трудом! Тайгу понимать надо! И привычку таежную иметь!

– Привычка со временем приходит. После колючки ко всему привыкнуть можно!

– Можно! Согласен! Только не любит тайга чужаков.

– Так помоги, вразуми, научи! За нами не станет, я верно говорю, Малой?

– Верно!

– Ладно! Поглядим! Не пьяный это разговор. Вы давайте, расслабьтесь пока. Чего сразу о делах? В себя придите. Зона, она тоже долго от себя отпускает!

Он разлил по стаканам спиртное:

– Давай, братва, за тех, кто там, за колючкой, остался. За тех, кто срок свой тянет!

– Давай, дед Ефим! Правильные слова говоришь. За тех, кто на зоне!

Выпили. Молча закусили. Малой откинулся с блаженной улыбкой на теплую стену печки:

– Спасибо тебе, дед, за хлеб, за соль, за приют. Все ништяк! Одну бы просьбу…

– Говори, чего замялся?

– Да ты сам должон понять. Столько лет и без бабы! Нельзя ли тут, дед, шалав хоть каких найти? Платить нечем, но, может, кто так, из тех, что без мужиков живут! А, дед? С этим можно че придумать?

– Баб вам? – дед неожиданно улыбнулся.

– Ты чего? – спросил Малой.

– Да так! Вспомнил, как сам вышел. Напомнил ты мне кое-что! Ну да ладно! Вы пока тут пейте, отдыхайте, найду я вам баб, надолго запомните. Только глядите, от первача под стол к приходу дам не свалитесь!

– Ну ты че, в натуре? Все будет ништяк! Мне бы потолще, дед, а? Не жлыгу шпальную. Это Серому по херу какую, а я толстушек уважаю, постарайся, дед Ефим.

– Какие будут. Пошел я. Организую вам бордель, кувыркайтесь. У меня дела, буду часов в одиннадцать. Двери со двора на вертушку прикроете. Баб на ночь не оставлять, да я их сам предупрежу, со стола все уберете. Если еще выжрать захотите – там, в сенях за лавкой, еще литр. Найдете!

– Ну, дед Ефим, спасибо тебе! Настоящий мужик, в натуре! Не забудем, – провожал старика Малой в предвкушении скорого разврата.

– Поглядим! Из дома ни ногой. Не вздумайте по улице шарахаться, а то воля в момент кончится, менты здесь хуже псов цепных. Предупреждаю! Да и меня подставите, коли сгорите. Дома кайфуйте, горемыки!

– Базара нет! Сделаем, как сказал, отвечаю! – Малой приложил руку к сердцу, закрывая за дедом дверь.

Ефим вышел на улицу, накрылся все тем же плащом с капюшоном под усилившимся дождем и повернул к центру поселка.

Недалеко от церкви он подошел к дому с покосившейся калиткой, вошел во двор. К нему метнулся лохматый и злющий пес по кличке Бес. Узнал гостя, спрятал клыки, завилял хвостом, гремя огромной длинной цепью.

Дверь дома открылась, в проеме показалась широкая прыщавая физиономия женщины лет сорока.

– Кого это там принесло? – спросила она.

– Не узнала, Зинка?

– Дед Ефим? Чегой-то решил наведаться?

– А то не знаешь? Ну хорош базарить, в дом думаешь приглашать или хахаля какого пригрела?

– Хахаля! Скажешь тоже! Только ты и можешь помочь бедной женщине в таких делах, проходи!

Дед Ефим прошел в сени, снял плащ, сапоги, вошел в комнату, где, как обычно, все было разбросано. Неопрятное жилище неопрятной женщины. Старик сделал ей замечание:

– Зинка! Ты хоть бы в собственной хате порядок навела! Живешь, как в свинарнике, в натуре. Ладно бы мужик, но ты же баба!

– Ты че, стыдить аль учить меня жизни явился, старый хрен? Али еще чего надобно? Если мозги мне сношать, то вали отседа. Кому какое дело, как я живу? Как хочу, так и живу, понял? На остальное мне плевать! Так с чем пришел, Ефим?

– Ладно! Жаль, разувался.

– Ничего твоим портянкам не будет, так говори, я слушаю тебя!

– Живи ты, Зинка, как знаешь! А к тебе дело есть, работа!

– Что за работа?

– Ну не придуряйся.

– И все же? Интересно мне, спасу нет!

– У меня дома два бывших зэка, только из зоны откинулись. Теперь поняла, что за работа?

– Как не понять? – заулыбалась Зинка. – Изголодались твои гостюшки?

– Изголодались!

– А я должна прихоти их исполнить, так?

– Кончай паясничать, а то я могу и рассердиться! – повысил и так громкий голос дед Ефим. – А со мной, Зинка, шутки плохи!

– Ну ладно, ладно, не дашь даме поломаться для приличия!

– Возьми с собой Ленку или Муху и чешите ко мне на хату, на случку, сучки!

– Сучки?! Слова бы подбирал! Оплата?

– Договоримся!

– Надеюсь, концы у мальчиков в порядке? Не обмылки?

– В порядке! Как раз под ваши размеры. Да еще с сюрпризами!

– Вот это я люблю! Сюрпризы – это вещь! Бухалово есть или свое взять?

– Есть, чтобы целый день куролесить!

– Все поняла! Считай, уговорил, черт старый!

– Уговорил? Да ты за этим делом без всяких уговоров полетишь, как бешеная. Знаю тебя, шалаву!

– Ты давай, дед, иди! Мне еще себя в порядок привести надо!

– Давай, но запомни: кого ты там с собой возьмешь, мне без разницы, и что вы вытворять там будете, тоже, но чтобы без визга и шума. Чтобы до соседей ничего не дошло, поняла?

– Поняла, поняла, в первый раз, что ли?

– И учти, в одиннадцать бабы из дома вон! И мужиков за собой не тащить! Предупреждаю. Не дай тебе бог, Зинка, ослушаться, старшой там будешь! С тебя и спрошу! Собирайся и вперед, работать, невеста!

С этими словами дед Ефим вышел из дома проститутки. Кислый запах ее пропитой хаты сменился свежим порывом чистого осеннего воздуха. Ефим немного постоял, жадно вдыхая этот чистейший, пьянящий аромат приближающейся осени.

С этим решено! Теперь надо к «бугру». А это на противоположный конец поселка. Но делать нечего. Времени навалом, можно не спешить. Он перешел улицу, свернул в узкий проход, направляясь в сторону реки. Ефим пошел задами, чтобы зайти в нужный дом с тыла, от глаз подальше.

Добротный дом на излучине встретил его скользкой, поднимающейся от деревянных мостков ступенчатой дорожкой. Сюда, в этот неприветливый дом, он всегда приходил со стороны реки и всегда с трудом преодолевал эту земляную лестницу, не забывая помянуть ее парой крепких словечек из своего богатого лексикона.

Сегодня подниматься было труднее, ступени были мокрыми, и если бы не проволочные поручни, неизвестно, добрался бы вообще наверх старый Ефим. Оттого и был он в мрачном расположении духа. Пацана нашли по лестницам лазать.

Выйдя на площадку, Ефим оглянулся, выругался:

– Черт, злодерьмучка проклятая, так и смотри, чтоб не сковырнуться вниз. А слова, блин, не скажи! Так принято! Эх, горе наше тяжкое!

Отдышавшись, дед прошел во внутренний двор, обнесенный высоким деревянным забором с двумя рядами колючей проволоки поверху.

Эта проволока всегда вызывала у деда Ефима одну и ту же реакцию:

– Как на зоне, в натуре!

Но и лестница, на которой ему приходилось корячиться, и проволока, протянутая по забору и сильно раздражавшая деда Ефима, и те ругательства, которые он беспрестанно повторял, поднимаясь в этот дом, всегда относились только к вещам, но никогда к тому человеку, который и придал всем этим вещам настоящее положение, – хозяину дома – угрюмому Якову Петровичу Голонину.

И хотя по годам Ефим и Яков были почти ровесниками – обоим было около восьмидесяти, Яков Петрович всегда был старше. И раньше, на зоне, и потом, на поселении. Был он старшим и сейчас, когда с тех пор утекло много воды. Старшим по своему положению. И это Ефим безоговорочно принимал и такому раскладу подчинялся.

Старый кобель Дозор при появлении деда Ефима даже не вылез из своей сухой будки, лишь проводил одним своим красным глазом гостя, вновь уткнувшись мордой в лапы.

Ефим открыл двери сеней, прошел до середины, нащупал в темноте ручку двери, ведущей в жилую часть, открыл ее.

За длинным столом сидел Яков, рядом суетилась то ли его внучка, как утверждал сам Голонин, то ли девка какая приблудная – точно никто в поселке не знал. Звали эту длинноногую, тощую, как жердь, плоскую по всем статьям деваху без возраста Настей. Ее как-то привез из Верхотурска бывший зэк и знатный охотник Яков Петрович Голонин, один из немногих в крае прилично знающий тайгу и ее скрытые тайны. А это, считай, не одна тысяча гектаров девственного леса, с его болотами, реками, утесами и звериными тропами.

– Здорово будь, Яков Петрович, – поздоровался дед Ефим, зайдя в горницу.

– И тебе того же, проходи, присаживайся, время полдничать, – стрелки на старой «кукушке» рядом с образами действительно вплотную приблизились к полудню. – Настя! Принеси поснедать гостю дорогому, да графин не забудь! Давай, поживее, – Яков Петрович шлепнул свою родственницу по тощему заду, – а потом иди к тетке Матрене, поможешь ей.

– Но, дядя Яков! Я хотела…

– Я тебе чего сказал? А? Не поняла, дура? После Матрены сделаешь, что хотела.

– После поздно будет, – надулась Настя.

– Переживешь! Ну, чего встала, как струя на морозе? Шевели мослами, пока я тебя вожжами не подогнал!

Женщина внесла второй прибор для Ефима, выставила, как и велено было, графин с водкой и две рюмки.

Яков Петрович глянул на старого знакомца.

– Давно, Ефим, не встречались!

– Недели две!

– Да? А мне казалось, больше. Но все одно, давай по стопарю, за встречу!

Выпили, начали обед из старинной посуды, непонятно каким образом оказавшейся у Якова.

Отодвинув пустую тарелку из-под первого, Яков сказал:

– Чую я, новость у тебя ко мне?

– Есть маленько!

– Ну? Говори!

– Помнишь, ты говорил, что нужно пару человек из зоны встретить?

– Конечно, помню!

– Вышли они сегодня.

– Так! Те, кого Порох нам из-за колючки порекомендовал?

– Их! А боле никто и не выходил! Подобрал! Специально, можно сказать, с утра возле забора дежурил. Как вышли бедолаги, я к ним. К себе отвел. Напоил, накормил, как и договаривались.

– Что они говорили, какие планы строят?

– Как Порох в маляве передавал, хотят тут остаться, мол, идти им некуда, да и незачем пустыми.

– Понятно! Сейчас что делают?

– Блудят!

– Не понял?

– Да как выпили, пожрали, баб им захотелось. Вот и отправил к ним Зинку с подругой, развлекать до вечера. Всех предупредил, что шалман до одиннадцати часов и только в хате. Посмотрим, как контролируют себя!

– Хорошо! Ты все правильно, Ефим, сделал. Сегодня пусть отдыхают. А вот завтра!.. Завтра сделаешь следующее, слушай внимательно, не ошибись по старости. Ну-ну, не обижайся, я же так, по-дружески!

Яков Петрович наклонился к Ефиму, тихо, слегка жестикулируя руками, что, впрочем, было его привычкой, о чем-то долго говорил последнему, закончив словами:

– Все запомнил, Ефимушка?

– Запомнил, Яков Петрович!

– Вот и добро! Дело задумано нешуточное, Ефим! Ошибка, даже малейшая, пусть случайная – смерть! Запомни это.

– Запомнил!

– И этих как надо настрой!

– Ну, за них я не в ответе, хотя буду стараться!

– Старайся, Ефимушка, старайся. Сторицей потом старание твое окупится, слово тому мое!

– Я все понял!

– Сейчас, погоди!

Яков Петрович прошел к шифоньеру, закрыв его своей широкой спиной, минуту копался в белье. Вернулся за стол, бросил перед Ефимом пачку десяток.

– Возьми штуку. За работу. Ребята пусть едут на подсосе, как обычные зэки, чтобы не вызвать ненужного интереса у ментов и им не дать повода глупость какую сотворить.

– Спасибо!

– Да ты что, Ефим, – похлопал Яков старого сокамерника по плечу, – мы ж не чужие, поди, столько вместе пережили.

Яков Петрович взял графин, налил по новой:

– Ну, вот! Дела как будто обсудили, на этом о них и закончим. И теперь, брат, спешить нам некуда. Смерть за нами сама придет, рано ли, поздно. Давай выпьем! Старое вспомним. Тайгу. Помянем людей, которые ушли в нее, да так и остались там. За все, что было! И спой, Ефим, эту, кандальную. Она мне слезу вышибает! Давай, Ефимушка! За дело наше тяжкое, за жизнь нашу, в корню срезанную! Пей, Ефим!

Вернувшись домой к одиннадцати часам, дед Ефим, обойдя усадьбу, зашел в хату. Там он обнаружил полный разгром и разруху. На столе и под ним валялись пустые бутылки из-под самогона, окурки, затушенные прямо на полу. Разбитая чашка чуть в стороне и вокруг нее квашеная капуста, веером разнесенная по всей комнате. Лавки опрокинуты. На ножке одной из них даже висела принадлежность нижнего женского белья – разорванные пополам трусы. Видно, кто-то из ребятишек дорвался до лохматого сейфа и не выдержал, пошел напролом. Баб не было. Как он и приказывал. При подходе к дому тоже никакого постороннего шума, значит, шалман куролесил вовсю, но условия, как мог, соблюдал. Бывшие зэки спали кто где, но оба на полу. Один возле печи, широко раскинув руки и открыв черный от прогнивших зубов рот, из которого доносился протяжный, с подвывом храп. Это Малой. По его комплекции ему все же больше подходило погоняло К-700, огромная сила угадывалась в его крепком обнаженном теле с первого взгляда.

Второй, Серый, валялся между столом и вставшей на попа лавкой. Видно, одна из баб толкнула слишком надоедливого ухажера, тот и полетел в угол, да так и не смог подняться, вырубившись.

Оглядев весь этот бардак, старик снял в красном углу одну-единственную икону, ушел с ней за занавеску, где в торце нагретой печи стояла его почти квадратная кровать. Поставил образ Спасителя на нее, прислонив к стене, начал молиться. Так, как мог! Своими словами, потому что за всю свою долгую жизнь ни одной молитвы так и не выучил, только: «Спаси и сохрани, господи! Сбереги в день грядущий!»