Персоноцентризм в классической русской литературе ХIХ века. Диалектика художественного сознания

Оглавление

Анатолий Андреев. Персоноцентризм в классической русской литературе ХIХ века. Диалектика художественного сознания

Предисловие

Введение

Часть 1. А.С. Пушкин

1.1. Культурный архетип лишнего человека

1.2. Недоброжелательность Пиковой дамы

Часть 2. М. Ю. Лермонтов

2.1. Формула героя (роман М.Ю. Лермонтова «Герой Нашего Времени»)

Часть 3. Л.Н. Толстой

3.1. Мыслишь, следовательно, ошибаешься… (роман-эпопея «Война и мир» Л.Н. Толстого в свете целостного анализа)

3.2. Жизнь и смерть Ивана Ильича Головина

Часть 4. Ф.М. Достоевский

4.1. Жизнь вместо диалектики (роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» в свете целостного анализа)

Часть 5. Н.В. Гоголь

5.1. Живые души Николая Васильевича Гоголя (о концепции «Мертвых душ»)

Часть 6. А.П. Чехов

6.1. А.П. Чехов: Трагикомедия бытия

Часть 7. И.С. Тургенев

7.1. Ахиллесова пята рационалиста: Базаров и другие

Часть 8. И.А. Гончаров

8.1. Андрей Обломов: подступы к идеалу

Часть 9. А.С. Грибоедов

9.1. Горе уму, иль Смех сквозь слезы

Отрывок из книги

Русская литература «золотого века», основоположником и столпом которой по праву является Пушкин Александр Сергеевич, зарождалась и формировалась как литература аристократическая, персоноцентрически ориентированная. Именно в период «золотого века» русская литература стала осознавать близкий ей по духу «культурный код», свое предназначение; более того, бессознательно сформировала программу своего развития, ибо сразу же нащупала свою «золотую жилу»: элитарный персоноцентризм как в высшей степени перспективный вектор культуры, который и стал решающим фактором мирового признания русской литературы.

Вспомним в этой связи только три знаковых произведения: «Горе от ума», «Евгений Онегин» и «Герой Нашего Времени».

.....

Евгений (кстати: во второй главе наш герой преимущественно называется Евгением) уже – «наш», что надо считать не свидетельством бестактности автора, навязывающего нам «друга», а выражением доверия к проницательному и благосклонному читателю-единомышленнику, способному оценить незаурядную одаренность героя. Задуманный порядок, конечно, не является тем мировоззренческим порядком, о котором мы говорили ранее. Однако общая установка на порядок проявилась и в хозяйственно-экономических нововведениях, за что Евгений тут же поплатился, заработав репутацию «опаснейшего чудака», а затем «неуча» и сумасброда-отшельника. Мнение «всех» сельских законодателей столь же комично, как и вердикт столичного света, куда в своё время принимали Онегина; но тогда глупость людей была его союзником, теперь же он становится её жертвой.

О человеке, если уж мы заговорили о симптомах, могут многое сказать его вещи, поступки, друзья. Принцип прост: скажи мне, кто твой друг (что ты читаешь, как ты ведёшь хозяйство, как ты одеваешься и т. д.) – и я скажу, кто ты. В друзья Онегину, что глубоко и тонко согласуется со всей концепцией романа, «достался» «красавец, в полном цвете лет, Поклонник Канта и поэт» (рифма, спешу заметить, оживляет закреплённый за ней мотив сонной, отвергнутой жизни). Владимир Ленский в известном смысле находится на том этапе духовного развития, на котором ещё вчера находился Онегин. Ленского не окружали «столы» (разве что письменный стол, о наличии которого можно лишь догадываться); однако в главном, определяющем он был человеком комическим, всецело подвластным «страстям», пусть и благородным.

.....