Оглавление
Андрей Дмитриевич Михайлов. От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Страницы истории французской литературы Нового времени (XVI-XIX века). Том II
Век Просвещения
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПРОЗА ВОЛЬТЕРА
ТРИ ШЕДЕВРА ФРАНЦУЗСКОЙ ПРОЗЫ XVIII СТОЛЕТИЯ
МАРИВО – КОМЕДИОГРАФ
ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ МАСТЕР ЛЮБОВНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО РОМАНА («ЖИЗНЬ МАРИАННЫ» МАРИВО)
МАРИВО В РУССКИХ ПЕРЕВОДАХ И НА РУССКОЙ СЦЕНЕ
1
2
3
МАЛАЯ ПРОЗА ПРЕВО
РОМАН КРЕБИЙОНА-СЫНА И ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОБЛЕМЫ РОКОКО
ПЕРВЫЙ РОМАН ДИДРО
ФРАНЦУЗСКАЯ ПОВЕСТЬ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ
ЭВАРИСТ ПАРНИ
АНДРЕ ШЕНЬЕ. ЯМБЫ
XIX век и начало XX
СТЕНДАЛЬ И МОСКВА
ПУШКИН И СТЕНДАЛЬ
ГОГОЛЬ И СТЕНДАЛЬ
«ИТАЛЬЯНСКИЕ ХРОНИКИ» СТЕНДАЛЯ[259]
ГЁТЕВСКИЙ «ВЕРТЕР» И РОМАН АЛЬФОНСА KAPPA «ПОД ЛИПАМИ»
ОГЮСТ БАРБЬЕ. «СОБАЧИЙ ПИР»
К ИСТОРИИ ПЕРВЫХ РУССКИХ ПЕРЕВОДОВ РОМАНА БАЛЬЗАКА «ОТЕЦ ГОРИО»
«РУССКИЙ БАЛЬЗАК»: «ЮБИЛЕЙНЫЙ», «ПРИСПОСОБЛЕННЫЙ» – И НАСТОЯЩИЙ
ЕЩЕ РАЗ О «БАЛЬЗАКОВСКОЙ ТЕМЕ» В ТВОРЧЕСТВЕ Б. ПАСТЕРНАКА
КЛОД ТИЛЬЕ, ИЛИ ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ЗНАМЕНИТОСТЬ В ПРОВИНЦИИ
1
2
3
4
5
ТРИ ЮЛИИ
ПРОСПЕР МЕРИМЕ В СВОИХ ПИСЬМАХ
1
2
3
4
5
СЕРВАНТЕС И МЕРИМЕ
1
2
3
4
5
ПРОСПЕР МЕРИМЕ В РУССКОЙ ПЕЧАТИ
ЗАБЫТАЯ ПЬЕСА ВИКТОРА ГЮГО
ТЕОФИЛЬ ГОТЬЕ – ПИСАТЕЛЬ И ПУТЕШЕСТВЕННИК
ДРАМАТУРГИЯ ЭДМОНА РОСТАНА
ПОЭТИЧЕСКИЙ ТЕАТР МОРИСА МЕТЕРЛИНКА
ПЬЕР ЛУИС И ФРИВОЛЬНЫЙ РОМАН НА ГРАНИ СТОЛЕТИЙ
ПОЧЕМУ ЖАН САНТЕЙ? (ОБ ИМЕНИ ГЛАВНОГО ГЕРОЯ ПЕРВОГО РОМАНА МАРСЕЛЯ ПРУСТА)
МАРСЕЛЬ ПРУСТ НАКАНУНЕ «ПОИСКОВ УТРАЧЕННОГО ВРЕМЕНИ»: «ПРОТИВ СЕНТ-БЁВА»
ШЕСТЬ ВОПЛОЩЕНИЙ ШАРЛЯ СВАННА[607]
«СОДОМ И ГОМОРРА»
ЦИКЛ АЛЬБЕРТИНЫ
МАРСЕЛЬ ПРУСТ ЧИТАЕТ СКАЗКИ «ТЫСЯЧИ И ОДНОЙ НОЧИ»
РУССКАЯ СУДЬБА МАРСЕЛЯ ПРУСТА
1
2
3
4
5
6
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННЫХ РУКОПИСЕЙ
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Отрывок из книги
Рубежи исторических эпох обычно не совпадают с рубежами столетий. В истории французской культуры «великий век» – семнадцатый – неправомерно растянулся, захватив начало следующего. Семнадцатый век был торжественным, величавым и неторопливым. Следующий – эпоха Просвещения, – метко названный Герценом «дивным, мощным, деятельным», оказался стремительным и бойким. И коротким: его границами стали смерть Людовика XIV (1715), когда с пережитками «великого века» было наконец покончено, и революционный взрыв 1789 года, рассчитавшийся со «старым порядком».
Это было время глубочайшего кризиса феодально-религиозного сознания и подъема буржуазно-демократической идеологии, вступивших в яростную борьбу. Это была эпоха контрастов – чрезмерного богатства и ужасающей нищеты, смелых и талантливых строительных предприятий и уничтожительных войн, передовых научных гипотез и схоластической рутины, дерзкого свободомыслия и ожесточенного религиозного фанатизма. Передовая идеология эпохи проявляла себя во всех областях, ведя наступление на все отживающее и реакционное, на все тормозящее движение вперед, будь то обветшалые философские, научные взгляды или литературные вкусы. Просветители ратовали за развитие передовой науки и культуры, за распространение знаний в широких слоях общества; уже одно это придало их деятельности революционный характер. Представители передовой идеологии – писатели, ученые, мыслители – не просто боролись со старым и реакционным, но и созидали; они выдвинули немало смелых гипотез во всех областях – от чистой науки до самой прагматической, «прикладной» философии и политики.
.....
Все это бесспорно выделяет маркизу среди других персонажей, она выигрывает даже в сравнении с виконтом, чьим женским воплощением она на первый взгляд кажется. У них действительно много общего, и в ряде скандальных интриг они выступают как прекрасно понимающие друг друга сообщники. Нередко пишут о том, что с этими персонажами связано «злое начало» в романе, что они вырастают в образы «зловещие», так как несут с собой разрушение и гибель. Это, конечно, верно. «Демонизм» их, однако, не в том, что всеми их поступками руководит один холодный, очень трезвый и очень точный расчет, а в том, что, обуреваемые безмерным тщеславием и гордыней (в чем они прекрасно отдают себе отчет), эти незаурядные личности своей жизненной философией, которая, казалось бы, делает их людьми многоплановыми и сложными, на самом деле жестоко обедняют сами себя. Эта философия эгоистического гедонизма их бесконечно упрощает, делает просто заурядными развратителями (хорошо, пусть незаурядными, «гениальными», но развратителями и только), какими они и хотели бы выглядеть, но какими изначально не являлись. И вот эта двойственность и приводит их к жизненному краху, хотя понимают они это не сразу (Мертей), либо понимают не до конца (Вальмон).
Поэтому Мертей, как нам представляется, глубже Вальмона, и от этого трагизм ее положения особенно очевиден, хотел ли того Шодерло де Лакло или не хотел. В самом деле, внимательный, но и несколько ироничный (судя по примечаниям «издателя») читатель «Новой Элоизы» Руссо, а также книг Ричардсона (которые получили во Франции широкую популярность в переводах аббата Прево1), писатель решает «наказать» своих отрицательных героев. Но совершается ли это наказание? Вальмон погибает на дуэли, и это для него наиболее естественный и наиболее простой выход. По крайней мере, выход из повествования. Маркизе де Мертей уготована иная, более суровая участь. Внезапная болезнь поражает ее, но не лишает жизни, а обезображивает некогда прекрасное лицо и вынуждает навеки покинуть свет. Но не спасает ли так писатель ее душу?
.....
