Оглавление
Дмитрий Васильевич Григорьев. Другой фотограф
Об авторе
Тайна естественности
Часть 1. Имена снега
«Горят скелеты ёлок на помойках…»
«Кто сказал «ярка яранга огня»…»
«Говоришь, у тебя – жизнь…»
«Тигровые лилии я посадил…»
«На ветру колышется репейник…»
«Собаки лают наперебой…»
«…Смотрит в окно автобуса и спрашивает…»
Холодная осень
«Сделать окно повыше…»
«Когда я заснул – не помню…»
«Сердце моё…»
«Похоронили Пана…»
«Пятнами пота и крови…»
Приходили (Работа 1):
«Люди-стаканы и люди-кружки…»
Благовещенье 2
«Они идут на рудники…»
«Лежал на диване, в потолок плевал…»
«Я раскрасил кошку синим…»
«Сороки трещали…»
Работа 2
«Проходит время, проходит боль…»
Человеческая арифметика
«Старые люди забывают…»
«Говори не спеша о своих делах…»
Пелевин плюс
Похмелье
«Брат мой сделал чёрное дело…»
«Танцуй, Саломея, чью голову ты попросишь…»
Она сказала:
Калининград: лето
«Я принёс домой маленького котёнка…»
«Сидит в шинели первого мужа…»
«Вот смерть идёт в твоих ботинках…»
Часть 2. Имена дождя
«На газоне – уже трава…»
«У поэта много жизней…»
Одна простая штучка
Механик
«Весна уже растворилась в крови…»
Новый пророк
«Лицо все время в напряжении…»
«Мы копали траншеи, чтобы остановить огонь…»
«Пока не застыло море…»
«Ногти её перламутровые…»
Война на востоке
Новая Илиада
«Храмы стоят вдоль старых дорог…»
«Синий шар, и в нём младенец…»
Хозяин реки
Другой фотограф
«В тебя входит лес…»
«Ещё не завтра уже не вчера…»
«Пустая луна по небу…»
Грибы
В ночном лесу
«Ничего не получится…»
«Дикие звери стоят за окном…»
«Променял свою жизнь на прозрачность воздушных потоков…»
«Звёздный дождь…»
Рай
Далеко от дома
Дорога на восток
Дикое окно
«Вот идёт человек живой…»
«Театр уехал…»
«Пока прыгает солнечный заяц…»
«Привезли молоко…»
Дорога на север
«Трава рассыпается зелёными лучами…»
«Писать книги, в которые кто-то верит…»
Отрывок из книги
Среди петербургских поэтов своего поколения Дмитрий Григорьев – в некотором смысле белая ворона. Создается впечатление, что очень многие стороны «общего» опыта не то чтобы обошли его стороной, но оказались для него ненужными или несущественными, что многие яды, впитавшиеся в кожу его сверстников, изменившие состав их крови и одних погубившие, других закалившие, на него просто не подействовали.
В восьмидесятые годы молодые ленинградские поэты – по крайней мере значительная их часть – ощущали крайнюю меру отчуждения от окружающего мира и языка. Это было связано и с особенностями эпохи, и с «духом места», с «излучениями города», какими они были тогда (а они меняются). Чувство сопротивления материала было слишком велико, и только крайним напряжением голоса, сдвигом зрения и речи можно было это сопротивление преодолеть и нащупать собственный канал получения и преобразования лирической энергии. (Разумеется, были и благополучные эпигоны, которые никакого сопротивления не ощущали, кроме разве что иногда цензурно-редакторского – но речь не о них.)
.....
Этот мир сюрреалистичен, но это не сюрреалистичность, рожденная болезненным сном или удивленным взглядом чужестранца. Нет, это мир сказки, иногда грустной или даже жестокой, но соразмерной человеку и потому – в каком-то смысле – комфортной:
Слово «комфорт» надо понимать правильно. Григорьев никогда не говорит ничего утешительного, но речь у него всегда идет о любви, радости, страхе, смерти, а не об одиночестве, тоске, пустоте, обесчеловечивании. И при том никаких излияний: чувство сразу же становится метафорой, картинкой, историей. А разве не в этом величайшее достоинство человека – в способности сделать свое чувство картинкой и историей? И еще: серьезное высказывание у Григорьева никогда не исключает улыбки, а улыбка – серьезности.
.....
