В мире уж почти не осталось тех, кто не слышал бы о нашей, так сказать, "многослойности". Человека дробили и на четыре оболочки, и на пять тонких тел, и на семь никому неведомых субстанций. И самое интересное во всём этом дроблении – это то, что тенденция эта всё никак не смолкает. От эзотерики, традиция деления сместилась к психологии, а от той, простёрлась во все соседствующие с ней дисциплины, в том числе в философию и историю. Этот историософский очерк обязывается дать не столь новое, как отряхнуть от пыли старое; прогнать наболевшую забывчивость о достижениях наших предков и возвысить ту до вершин актуальности и востребованности. Словом, "Семидольный человек" – это ещё одна попытка раздробить человека на семеричную телесность, но при этом, соединяя в себе наработки всех прошлых веков, от чего, если читатель захочет приступить к изучению истории философии, психологии, религии и т. п., данное произведение станет для него настоящей находкой и кладезем знаний.
Оглавление
Dominum Haston Walker. Семидольный человек. Опыт историософии
Вступительное слово
О том, что внутри нас
О символе и аллегории
О семидольном человеке
1-ый уровень бытия. Времена до 7-ми мудрецов Греции
2-ой уровень бытия. Натурфилософия и абстракционизм
3-ий уровень бытия. Закат античности
Роль семидольной модели человека в античности
4-ый уровень бытия. Христианизация Логоса
5-ый уровень бытия. Духовная реформация
О RATIO
6-ой уровень бытия. Внутриличностное самосознание
О nomos’e
7-ой уровень бытия. Человек, миф или хора?
Восприятие с точки зрения многоуровневой (исторической) психологии
Мифологическое ментарство: от животного до андрогина
Почему?
Где?
Что?
Как?
Достояние историософии: выводы и практическая польза
Миф как предмет
Миф как процесс
Миф как инструмент
Болезнь и лекарство: шизофренизм и аутизм
Отрывок из книги
Мы точно грезим и полагаем, будто все существующее должно неизбежно находиться в каком-нибудь месте и занимать какое-нибудь пространство, а то, что не находится ни на земле, ни на небе, то будто и не существует[6].
Основа кареевской историософии только способ достижения цели. Это орудие, которому предстоит поразить цель – общественное сознание. Но без «пули» не удастся обратить на себя внимание и общество сочтёт пистолет игрушкой. Сердцевиной или же «снарядом» становится основа уже из другой книги «Двойная спираль истории: историософия проектизма» К. Кантора. Мои мысли родственны идеям Кантора, говорившем об историософии как о выразителе «Абсолютного Духа – субстанциональном предмете историософского анализа». Платформа историко-философского анализа есть некая традиция. Кантор обозначает её «парадигмальным проектом Истории» или «социокультурным паттерном». Все народы с их спецификой, проецирующейся на почву каждой индивидуальности этнически принадлежащей тому или иному диапазону вызываются от воздействия субстанционального двигателя, но неизвестно где именно располагающегося и от этого строятся догадки о существовании таких зон как ноосфера и коллективное бессознательное – областей, что выражают собой устойчивую структуру, ответственную за развитие человека, а вместе с ней и культуры.
.....
(Труды и дни, ст. 271–273; пер. В. В. Вересаева).
Польза «Трудов и дней» состоит не только в поучительном разъяснении житейских основ, но заключается и в восстановлении значения личности. Гомер не давал себе повода раскрыть свою личность, он был скован традиционной поэтической техникой, лишающей подключение индивидуальности. Напутствия Гесиода, напротив, каждым отрывком проносят нас через пережитое самим автором, через его жизнь, страдания и радости. Быть может беотическая манера и не блещет красками, как у Гомера, но она позволяет личному началу всё чаще промелькивать средь старых мифологических традиций. Это хорошо видно в «Теогонии», где теогонический процесс уже первым бракосочетанием олимпийских богов утверждает союз справедливости (Зевса) и мудрости (Метиды[15]). Как Гомер отстранялся от разумного и человеческого, с таким же рвением Гесиод сращивает божественное и земное, тем самым помогая личности пробиться к свету. Индивидуальное начинает проглядывать всё больше и экстремум антропологического внимания достигается у орфиков.
