Оглавление
Григорий Стариковский. Птица разрыва
Шерсть, проталина, асфальт. (По)дробный мир Григория Стариковского
Часть первая
«говорить на кровельном, пригородном, с накипью…»
«так голоса плывут…»
«ловец шагов, глодатель холодов…»
«где утром черный снег лежал…»
«голос птицы, порхнувшей насквозь…»
«я в лес вошел, и был он внятен…»
«за штакетником начинается немота…»
«солнце выгорит дочиста…»
«как туман туману видится…»
«не надо, чтоб этот дым входил…»
«на развилке возня муравьиная…»
«вот куст, и он неотделим…»
«ленивый снег в каком-то пёсьем виде…»
Часть вторая
«лежит земля, которая – восток…»
фрост
«подарю тебе к осени…»
«бегущая на плечá камней вода…»
тресковый мыс
«от подстанции склон каменист…»
«один (смотрит в окно)…»
«не спрашивай, знать немыслимо…»
мотель
«крапины света…»
«сначала не было никого…»
«белки носятся по стволам…»
кино
утро
«музыка – это, в сущности, пепел…»
301-я дорога
«огизовский гончаров…»
«знаешь, мне надоело зажигать свечи…»
«я спасался от зноя в спортзале…»
«читаю книгу, точно глотаю гвозди…»
«что-нибудь легкое в руки возьми…»
лицо
1
2
3
Часть третья
обочина
1. «люби обочину, ее надрез, наклон…»
2. «обочина – мусор и листья, рассвет…»
3. «перепонка обочины, слушай, как спит огонь…»
«есть клавиша, надавишь и уснешь…»
«он говорит, душа есть всеядность…»
«я пришел домой, сел на табурет…»
«сухость дня лобового, плотность…»
переводчик
1. «рыхлые руки, сцепленные, разноплеменные…»
2. «чай из шиповника, в нем ночь густа…»
персефона
помпеи. собака
«я опоздал, автобус мой ушел…»
бруклин. мидвуд
«вечером подстригают щетину…»
Н.-Й., лето ’20
1. «где за рекою бедный спит нью-йорик…»
2. «кто не отхаркивал здесь…»
3. «вот человек, не надо мне его…»
4. «лучше – прелью, падалью, только не…»
«ткачихи, поднимающие руки…»
«приехали в город, где жила…»
«центнеры с окопных гектаров…»
«монастырское кладбище…»
«низкая видимость, дождь…»
«куст, за который держусь, вечнозелен…»
«навстречу шли китайцы, каждый…»
«хлебная мякоть снегов на склоне…»
«так убита земля, что идешь…»
Часть четвертая
«смеркаясь, на плечо высотки…»
флорида
1. «луна над пальмой, залив распахнут…»
2. «они полулежат на длинных стульях…»
«через дюну, одну и другую, с холщовым мешком…»
«от ботинок александра блока…»
«выселить сердце, которому некуда деться…»
«обугленная слизь накатывает за…»
«тихо, тихо, ветвь о воздух…»
«– где, дорога, остались твои колеи…»
«на улицу, как в зеркало, смотреть…»
«ангел стоит на кровле…»
«лодка стаяла, проглочена…»
Из книги «Автономный источник» (2017)
«я – это то, что случилось в мире…»
«место жительства – шаткость…»
«дождь замутил своё «кабы была у меня…»
«для вошедшего в церковь…»
«красная, юркая птичка…»
«когда они прилетают…»
«я слушал дождь, дробимый железом кровель…»
«клянусь рыхлой ржавчиной поручней…»
жнец (из брейгеля)
флаги
из Архилоха
1
2
3
кувшин
вокруг
«не волнение даже, а просто смотрение вдаль…»
«замедление пригородной электрички…»
энглвуд
«кривизна облезлых заборов…»
«вот человек идет, он сердцем беден…»
«снилось тревожным пунктиром…»
«молчи про ветхий пар, когда ты – в птичьем праве…»
«взгляд проскальзывает в лунку…»
Из книги «Левиты и певцы» (2013)
«сегодня душно, змейка спит под камнем…»
«кто карабкался ночью по лестнице…»
«человек ныряет в прорубь…»
«боль, закрытая наглухо…»
практика
св. кевин и дрозды
«не жалуйся на одиночество…»
таруса
тихая жизнь
школьный театр. ревизор
Отрывок из книги
Открывающей эту книгу читатель попадает в тихое пространство – и не только потому, что оно основано на understatements и лишено аффектов, но и в прямом смысле: предстающий пред нами мир почти беззвучен. Всю работу по организации высказывания берет на себя зрение. Поверхности, образы, тени приближены к глазам непривычной, тревожащей крупнозернистостью, подробной дискретностью, как в цифровой фотографии. Есть и другое: в этих стихах, увидит читатель, все расползается по швам, раскалывается, покрывается трещинами, срезами: обрывки растительной жизни, щербатый асфальт, ветвь, яблоко, человек. Осыпается штукатурка, летит италийский вулканический пепел (воспоминания – самого ли автора, «истории» ли, ландшафта), лоскут тумана говорит с другим лоскутом. Мир-ветошь, обноски мировой округи. Тотальная фрагментация распространяется и на место нахождения автора: «я» у Стариковского – «это то, что случилось в мире», «это пробное тело», «трещина». Настойчиво повторяется «о» – как значок, метка, символ – и тем подтверждает основное впечатление: перед нами мир, основанный на главенстве зияний, провалов и пробелов – пустот и лакун – как изображаемого, так и изображающего; на фрагментарности архитектуры самого стихотворения, строящегося сразу как руины.
Но зияние не означает непременно потерю, и разорванность мира не оплакивается автором, а дается так, как если бы это состояние было естественным и единственно возможным. Это не апокалиптический историзм наподобие «Сталкера» или Бредбери, хотя именно такие пейзажи предстают внутреннему зрению читателя. Птица разрыва летит уже давно – кажется, всегда – и зависла в этом парении. И все же образ Зоны трудно забыть или не учитывать, как невозможно не вспомнить мандельштамовского «Ламарка»: «Он сказал: природа вся в разломах, / Зренья нет – ты зришь в последний раз».
.....
Любое живое стихотворение – это, как на картине Веласкеса, зеркало, в котором отражен художник. Многие строфы и целые стихотворения Стариковского – зеркало без рамы, у него рваные и порой как бы случайные края, а отражение художника почти незаметно, будто он уже отсутствует. Но разрывы в стихах, часто приходящиеся на пробелы между строфами, там, где резко меняется угол зрения, и камера попадает в другую полупустую точку, напоминают вот эти точки ослепления. Лакуны-лунки будто сами собой заполняются повествованием, видимое становится видимостью, а слово, строфа – полупрозрачной пленкой, накинутой на изображаемое.
Недалеко от мест, где живет Стариковский, на Гудзоне, есть Дудлтаун, заброшенный поселок, просуществовавший двести лет, с середины восемнадцатого века до 1960-х. Сейчас это просто склон горы, и на нем, в нем – осколки, знаки: вдруг появляющиеся из земли ступени, проплешины – тут был рынок, там школа и кладбище. Четкие формы руин скрепляют, или: на них накинуты заросли нетребовательного боярышника с пурпурными молодыми побегами, с кроваво-красными ягодами, с их кажущимся аморфным множеством. Это – естественная земная реставрация, в которой ретуши уже больше, чем изначального рисунка, и где теперь фрагменты поселка кажутся лакунами в связующем языке зелени, синтаксисе красных мазков, в поэме горы. И, как в одном удивительном стихотворении этой книги, вороньи гнезда висят, как глиняные чаши.
.....
