Оглавление
Л. В. Карасев. Гоголь в тексте
Предисловие
Гоголь и онтологический вопрос
«Шинель»
«Портрет»
«Нос»
Снова «Шинель»
Карты и люлька
Живая картина
Бегство
Меловой круг
Nervoso Fasciculoso (О «внутреннем» содержании гоголевской прозы)
Середина
Преувеличения
Двигатель сюжета
«Образы» желудка
Движение
Зрение-поглощение
Желудок-храм
Сердце
Сюжет «Поглощения»
Начало текста (Серебро, золото, блеск и сияние)
Финал текста (Грязь, дрянь, помои, земля, ноги и пр.)
Зрение-поглощение
Зрение как поедание
Финал текста. Телесный аспект
Пищеварение как реальность и метафора
«Черт его знает, что такое!»
«Остатки и выброски»
Спасение финала и реабилитация «низа»
Ведьма и кошка (Детский опыт Гоголя)[86]
Загадка Чичикова
«Чтобы видно было, как днем» (Мистика «ночного света» у Гоголя)
Все светло
Блеск в ночи
Ночные тени
Свет вечерний
Ожидание ночи
Свет ночной
«Услаждение и назидательность» (Рассказывание-слушание у Гоголя)
О двойном использовании сюжета у Гоголя
«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» (О конструкции и смысле названия)
Тентетников и Раскольников
«Каштанка» и Гоголь
«Предыдущего не считайте здравым…» (Гоголь и Платонов: об одной параллели)
Именной указатель
Отрывок из книги
Что значит «Гоголь в тексте»? Любой писатель сказывается в своих сочинениях, вопрос в том, в какой степени и каким образом проявляется его, собственно, человеческое, индивидуальное начало. Обыкновенно это начало связывают с «идейным» или «духовным», однако очевидно, что индивидуальность во многом обязана и той стороне авторского существа, которая связана с психологией, с телесностью, а они сказываются в большей или меньшей степени на самих «идеях». Иначе говоря (повторю то, что я писал в предисловиях к книгам «Вещество литературы» и «Флейта Гамлета»), моя задача вновь состоит в том, чтобы, помимо традиционных литературоведческих задач, попытаться уловить и описать модус перехода телесности авторской в «вещество» повествования – в идею, сюжет, символические подробности. Проследить то, как индивидуальность автора (а это может быть связано и с целым типом мирочувствия) незаметно для него входит в текст, придавая ему ту или иную смысловую и эстетическую конфигурацию. Интерес подобного рода – это интерес «онтологической поэтики»[1], ориентированной на выявление «нечитаемого в тексте», это направленность на выявление неочевидных смысловых структур, которые укоренены в глубинных, сущностных основаниях текста; структур, образующих своего рода «неофициальный» или «второй сюжет», оказывающий влияние на оформление и развитие сюжета очевидного. В некоторых случаях и в некоторой степени – подобные онтологические схемы могут быть связаны не только с духовно-культурными, но и с телесными аспектами (В. Н. Топоров называл это «психофизиологическим субстратом человека», который сказывается в создаваемом им тексте)[2]. Как раз на этот тип авторского присутствия в тексте я в данном случае и ориентировался, стремясь показать, как телесность претворяется в слово, как соматика становится эстетикой.
«…Он нечто написал самим собой», сказанное Б. Зайцевым о Гоголе, как раз и указывает на особенность гоголевского случая; в этом «самим собой» звучит не только отдельно взятое «духовное», но вся личность со всем ее составом.
.....
Итак, «Нос», «Портрет», «Шинель» – ряд последовательно сменяющих друг друга иноформ единого исходного смысла телесного неумирания. Часть тела вместо тела, изображение вместо тела и одежда вместо тела. Встают в этот ряд и карточная колода из «Игроков», и люлька Тараса Бульбы.
В «Игроках» символическим заместителем тела оказывается всемогущая колода карт, имеющая, кстати сказать, вполне человеческое имя: «Аделаида Ивановна». Исходный витальный смысл с Ихарева снимается и переадресуется колоде, и ей же задается то, что мы назвали «онтологическим вопросом».
.....
