Статьи разных лет, в том числе и не публиковавшиеся ранее, собранные здесь, объединены общей темой: литература может быть не объектом изучения, а субъектом слова, которое адресовано пониманию читателя. Поэтому лучше всего рассматривать эту книгу как своего рода герменевтический дневник. Лишь несколько статей касаются общих теоретических проблем понимания. Они помещены в начало сборника. В основном же речь идет о конкретных художественных произведениях, а точнее – не «идет речь о», а делается попытка расслышать «их речь», их голос и понять, что они говорят.
Оглавление
Леонид Фуксон. Толкования
Введение
Интерпретация
Ценностная структура литературного произведения
Герменевтические параметры чтения художественного произведения
Пространственные архетипы
К интерпретации романа Д. Дефо«Робинзон Крузо»1
Еще раз о смысле названия «Горя от ума» // Сибирский филологический журнал. 2003, № 1
Интерпретация фрагмента4
К интерпретации стихотворения Пушкина «Воспоминание»
Интерпретация фрагмента (2)
Символический и ценностный аспекты интерпретации литературного произведения (повесть Гоголя «Невский проспект») // Известия АН СССР, серия литературы и языка, 1997, т. 56, № 5
Феномен самораскрытия художественного произведения. Повесть Н. В. Гоголя «Портрет» // Критика и семиотика. Вып. 14. Новосибирск–Москва, 2010
Круг в мире романа «Обломов» // Интерпретация художественного произведения. Сюжет и мотив. Новосибирск, 2004
Чтение рассказа Л. Толстого «После бала» // Дискурсивность и художественность. М., 2005
Притча о блудном сыне в прозе Чехова // Исторические пути и формы художественной циклизации в поэзии и прозе. Кемерово, 1992
К интерпретации одного стихотворения Федора Сологуба // Серебряный век. Философско-эстетические и художественные искания. Кемерово, 1996
Чтение романа Р. Л. Стивенсона «Остров сокровищ» // Новый филологический вестник. М., 2011
Мир рассказа Ю. Олеши «Лиомпа» как система ценностей // Филологические науки, 1992, № 1
Ценностно-смысловая структура рассказа А. Платонова «Родина электричества» // Вестник КемГУ, 2002, № 4 (12)
Сатирическая картина мира повести А. Платонова «Город Градов» // Циклизация литературных произведений. Системность и целостность. Кемерово, 1994
«Все» и «я» в поэме В. Ерофеева «Москва – Петушки» // Критика и семиотика. Вып. 13. Новосибирск – Москва, 2009
«Шахтер» Эрнста Неизвестного. Опыт толкования
Иллюстрации к последней статье
Отрывок из книги
В узком, специальном значении интерпретация – процедура истолкования текста, то есть акт прояснения его смысла. В течение ХХ века из филологической темы (как это было в XVIII и XIX веках) интерпретация становится постепенно темой философской, не переставая оставаться филологической. Это связано с выдвижением в центр внимания философии и науки ХХ века понятия языка. Осознание основополагающего характера языка объединяет традиционно противоположные трактовки интерпретации – структурно-семиотическую и экзистенциально-герменевтическую. Формирование названных подходов было прежде всего их взаимным размежеванием. Сам смысл (цель процедур толкования) может пониматься либо как информация, которую несет текст, либо как событие, вовлекающее самого толкователя как участника. Иными словами, речь идет о строгом разграничении объектного («объясняющего») знания и знания диалогического («понимающего»). К этой продолжающейся тенденции размежевания, идущей еще от неокантианства конца XIX века, к концу XX столетия добавилась тенденция интеграции этих видов знания. К.-О. Апель писал о том, что объективное объяснение фактов и интерсубъективное взаимопонимание «представляют собой, скорее, «дополнительные» функции познания (в смысле Н. Бора). Они исключают друг друга и предполагают друг друга». Ту же установку афористически точно сформулировал Поль Рикер: «больше объяснять, чтобы лучше понимать». При этом представляется необходимым именно за понятием «интерпретация» закрепить процедуры экзистенциального, диалогического, «участного» (М. М. Бахтин), или «инонаучного» (С. С. Аверинцев), познания, а за понятием «анализ» – строго предметные (специально-научные) техники. Г.-Г. Гадамер напоминал о буквальном смысле выражения inter-pres, «которое подразумевает высказанное между кем-то и кем-то, а также необходимость переводчика-толмача (Dolmetscher), который находится между говорящими на разных языках и через свою «речь-между» соединяет разделенных». Как раз такая посредническая, диалогическая природа интерпретации и нацеленность ее на область «между» делает ее дополнительной процедурой по отношению к монологичному анализу.
Современные представления об интерпретации восходят к классическим определениям В. Дильтея, согласно которым предметы толкования, тексты, суть выражения жизни, или «объективации духа», а интерпретация состоит в процессе распознавания внутреннего смысла по его внешним знакам. Г.-Г. Гада-мер избегает терминов «субъект» и «объект» в соответствии с хайдеггеровской традицией онтологизации понимания. Некоторый субъективизм Дильтея и его концепция понимания как вживания преодолеваются у него с помощью диалогического понятия игры. В этом герменевтика Гадамера сближается с коммуникативной моделью языка и интерпретации позднего Л. Витгенштейна, который отвергал гипостазирование, овеществление смысла, открывающегося лишь при работе языка – в том, что философ называл языковыми играми. Понятие смысла ставится, таким образом, в зависимость от речевых (и жизненных) ситуаций. В этом и состоит суть экзистенциально-герменевтической его трактовки. Применение термина «игра» к процедурам интерпретации ни в коем случае не подразумевает произвольность этих процедур. Напротив, интерпретация, как и игра, понимается базирующейся на непреложных правилах. Это представление о правилосообразности толкования сопровождает герменевтику на протяжении всей ее долгой истории.
.....
Именно художественные тексты с их «философичностью» прежде всего и нуждаются в интерпретации. Прочитаем первую строфу стихотворения Фета «У камина»:
Какой бы зрительно точной ни была нарисованная картина погасающего камина, нам ее самой по себе (то есть в ее эмпирической наличности) недостаточно. Некое не обязательно осознанное или сформулированное «ну и что?» как герменевтическое беспокойство сопровождает то самое ожидание встречи, о котором шла речь. Именно в горизонте этого ожидания воспринимается фетовский камин. Но как раз поэтому ожидаемое символическое взаимное представительство различных смысловых слоев требует акта экспликации, а оценки, не выраженные непосредственно, нуждаются в выявлении с помощью процедуры демаркации. Как писал Х.-Г. Гадамер, «усилие понимания имеет место повсюду, где не происходит непосредственного понимания либо где приходится принимать в расчет возможность недоразумения» (Х.-Г. Гадамер. Истина и метод. М., 1988. С. 226).
