Читать книгу Бог любит троицу - Людмила Басова - Страница 1

Оглавление

Машина довезла Алишера почти до блиндажа, где окопалась чеченская группа разведки, и тут же, развернувшись, уехала. Ему осталось только пройти вверх по узкой тропинке метров двести. О его приезде бандиты были проинформированы по рации, зато самого Алишера встреча с ними озадачила. Отправляя его в Чечню, Эсса пояснил – там трое наших ребят. Пошутил: группа интернациональная – чеченец, турок и дагестанец. Все трое прошли огонь и воду. И хотя двое из них наймиты, – впрочем, как и ты, добавил он, – положиться на них можно. Таким терять нечего.

В блиндаже, однако, находилось четверо мужчин и мальчик лет четырех, что было уж совсем неожиданно. Троих он определил сразу: чеченец, как большинство из них, чисто говорил на русском, дагестанец – с акцентом, а турок совсем плохо. Четвертый сидел у входа в блиндаж, в углу, куда почти не доходил свет керосиновой лампы, лицо его было изуродовано, и Алишер не сразу разглядел, что одного глаза у него не было – только вывернутое красное веко. Что-то знакомое померещилось ему в этом странном человеке, но как ни напрягал память, вспомнить это лицо не смог. А ведь забыть такое невозможно. Значит, когда он видел этого человека, а может быть, и в знакомстве с ним состоял, лицо его было другим. Надо бы вспомнить… Заметив пристальный взгляд Алишера, боевик выскользнул из блиндажа.

– Эсса вроде бы сказал, что вас трое. Кто четвертый? И как сюда попал ребенок? – обратился Алишер к чеченцу Асланбеку, но тот не успел ответить, как затараторил турок:

– Это шайтан, настоящий шайтан. Ему полковник нужен, убить его хочет… Он всех русских убивает, особенно, если милиционер. Мальчика он привел. Шайтан… Уйдет, придет…

– Ты деньги привез? – перебил турка Асланбек.

– Да. Вон, в рюкзаке.

О том, что они фальшивые, умолчал.

– Хорошо. Кто будет встречаться с полковником и передавать деньги?

– Я.

– Тебя что, командиром назначили? Эсса такого не говорил. А ситуацию я сейчас объясню. Этот шайтан, как его турок называет, действительно какой-то чокнутый… Притащил мальчишку, говорит – это внук полковника. За его возвращение, говорит, полковник выполнит все, что надо, без денег. Деньги вы, говорит, между собой поделите, а мне только полковник нужен. Мы, конечно, на это повелись – миллион на троих очень неплохо, и дело было бы сделано. Но такой облом получился… Связались по рации с полковником, а он кричит: нет у меня никакого внука… И вот теперь непонятно: то ли этот шайтан что-то напутал, хотя клянется, что знает всю семью полковника, и это его внук, то ли этот собака-предатель ради денег от своей крови отказывается.

Пока он говорил, одноглазый успел вернуться и опять сел в затененном углу.

– Что же теперь делать с этим ребенком?

– Убить придется. А куда с ним, в бой, что ли? Здесь скоро так жарко будет – все равно живым не останется.

– Сразу не надо убивать, – возразил турок. – Мальчик хороший, красивый… Можно пользоваться.

Все оживились, но посмотрели на Алишера, словно спрашивая согласия.

– Он слишком маленький, – Алишер старался говорить как можно спокойнее. – И вообще я не люблю мальчиков в таком деле…

– Маленький? – турок, явный педофил, разволновался не на шутку. – Таких раньше в гарем брали и пользовались ими долго. Вот тут – он дотронулся до своего паха, – чик-чик делали, отрезали, что не надо, потом борода не росла, усы не росли… Мальчик долго молодой, сладкий…

Асланбек не то, чтобы поддержал турка, скорее просто окрысился на Алишера:

– Мальчиков он не любит!.. С наше поживешь в горах, без баб – козу полюбишь. Мы вообще не знаем, откуда ты явился – командуешь тут… И с деньгами еще не решили. Вдруг полковник одумается, свяжется по рации. Время у нас пока есть.

– Нет уже у вас времени, – ответил Алишер.

Асланбек вскинул голову, в глазах его запоздало мелькнуло понимание. Он потянулся было за «калашниковым», но Алишер опередил: не в вставая, опустил ствол автомата и уложил всех троих одной очередью – Асланбека первого, потом дагестанца и турка. Но четвертого, одноглазого, достать не успел – он тенью метнулся к выходу из блиндажа и исчез. Не видно было и мальчика. Но едва Алишер хотел броситься вдогонку за одноглазым, как вдруг услышал тихие всхлипывания. Черт с ним, с одноглазым. Алишер стал в неверном свете керосиновой лампы обыскивать помещение. Оказалось, мальчик зарылся в куче старых бушлатов в углу блиндажа.

«Это хорошо, что он только слышал выстрелы, но не видел самого убийства», – подумал Алишер, споткнувшись о слово «убийство». Но тут же отдернул себя: зачем лукавить? Да, он убил врагов, защитил ребенка, возможно, спас жизни милиционеров, которых подставил бы полковник… Но раньше расстреливать вот так, в упор, не в бою, ему еще не приходилось, и от этого как-то нехорошо было на душе.

Но куда ему самому девать мальчика? Как идти с ним к полковнику, время встречи с которым уже приближалось? Под навесом стоял старый УАЗик. Посмотрел – машина открыта, ключ зажигания на месте. Это хорошо. Завернув тела убитых в брезент, которым, видимо, накрывали крышу во время дождя, волоком вытащил их из блиндажа и спрятал в ближайших зарослях.

Потом взял мальчика на руки, укутал, пытаясь согреть и успокоить. Мальчик уснул, и это тоже порадовало его. Может, что-то сотрется в его детской памяти. Когда пришло время ехать, положил ребенка в машину, укрыл теплым бушлатом. Мальчик продолжал спать.

До места, где должна была состояться встреча, Алишер не доехал: дорога оказалась завалена камнями. Видимо, накануне сошел мощный оползень.

Закинул на спину тяжелый рюкзак, повесил на плечо автомат, разбудил мальчика:

– Пойдем, малыш, нужно немного пройти пешком.

Тот послушно протянул ему руку, и они пошли по дороге, пробираясь через завалы, но вскоре мальчик устал. Он не пожаловался, а просто остановился и заплакал. Алишер взял его на руки.

«Гарун бежал быстрее лани…» – всплыла в памяти лермонтовская строчка. Некстати всплыла, потому что Алишер вовсе не бежал, а еле-еле шел, передвигаясь все медленнее и медленнее. Какой неудачный у пацана возраст, – рассуждал сам с собой Алишер. И идти долго не может, и тащить тяжело. Ладно, хоть бы разговаривал. А то молчит, как истукан. Как зовут – и то невозможно добиться, хотя на дебила не похож. Взгляд у него не детский, почти по-взрослому серьезный. Может, шок от пережитого? Но ведь то, что Алишер его спас, должен понимать?

Идти становилось все труднее. Горы вокруг были чужие. В Таджикистане они практически лишены растительности, лишь у подножия растут миндаль и кусты фисташек, да по весне вспыхивает алая россыпь маков и тюльпанов, такая густая, что почти не видно зеленой травы. А выше только скалы до самых снежных вершин. Прятаться там практически негде, и ходить по крутым склонам тяжелее. А здесь, в Чечне такие заросли, что спрятаться и затаиться от случайно (или неслучайно) появившихся бандитов легче легкого. И все-таки это чужие горы.

Между тем они уже спустились вниз, на тропинку, которая вела к лесу. Алишер еще раз глянул на компас и стал передвигаться более медленно и осмотрительно, оглядываясь по сторонам, чтобы найти приметы-ориентиры. Вот сваленный дуб справа от тропинки, которая становилась по мере их продвижения все шире и ровнее, вот ручей, скорее всего образовавшийся из родника, бившего выше из-под двух валунов. Пока все правильно. А вот… Возле ручья лежал человек в камуфляжном бушлате, лицом вниз. На бушлате несколько дырок от выстрелов, а крови не видно. Живой, мертвый? Если мертвый – лучше пройти мимо. А если живой, и его еще можно спасти? В этом случае проходить мимо нельзя – хотя бы для того, чтобы не получить выстрела в спину.

Нагнулся, пощупал пульс на руке, затем дотронулся до шеи. Живой… Расстегнул бушлат – под ним милицейская форма. Похлопал по щекам…

– Эй, парень, что с тобой? Встать можешь?

Тот открыл глаза, кивнул, сел и сразу заговорил:

– Я вижу, вы с ребенком, наверное, мирный человек, – и тут же, заметив автомат на плече, замолчал.

– Говори! Я действительно не боевик, не бандит. А что касается автомата, то кто же сейчас без оружия в горы ходит… Кто ты, куда шел, кто в тебя стрелял? Странно, что ты вообще жив.

– На мне бронежилет, он меня спас. Но спина очень болит. Когда по мне стали стрелять, скатился вниз и притворился мертвым, чтобы не добили… Я сбежал из милицейской роты, она отсюда недалеко.

– Дезертир, выходит?

– Нет, все не так. Узнал, что командир нас подставил. Хотел куда-нибудь дойти, добежать до телефона какого-нибудь… Да я не очень-то и соображал, только думал, что надо что-то предпринять, что-то сделать. Помоги, если можешь…

– Откуда узнал о предательстве?

– Сам слышал. Я с девушкой встречаюсь, с чеченкой, еще в прошлом году познакомились, в предыдущей командировке. Очень хорошая девушка. Мы на складе спрятались, посидеть, поговорить… Ничего плохого не думайте, она не такая… Мы только за руки держались, сидели рядом, даже не целовались еще ни разу. И вот наш полковник на этот склад с каким-то чеченцем пришел. Мы за ящиками сидели, дышать боялись, но все слышали – и как оружие пересчитывали, и про то, как нас под засаду подведут. Когда ушли, девушка домой побежала, а я бронежилет одел и тоже побежал – куда, не знаю…

– А кто в тебя стрелял-то?

– Да сам не понимаю. Шел человек навстречу, я даже хотел к нему обратиться, но он странный какой-то лицо изуродовано, одноглазый… Ну, мы разминулись, а потом он вдруг стал стрелять мне в спину…

Одноглазый! Это же он полковника пасет! Выходит, все же опередил меня, хотя как – не представляю: я ведь часть пути на джипе ехал… – думал Алишер, снова и снова пытаясь вспомнить: кто же он такой, этот одноглазый? Почему его лицо знакомо?

И вдруг его осенило: да это же Курбонали, бывший заместитель начальника милиции в Душанбе! Это они вместе с полковником – тогда еще майором – Ивановым создали банду и отнимали квартиры у отъезжающих из Таджикистана русских и нерусских. Видать, с тех пор у них и появились счеты, причем, счеты, судя по всему, немалые.

– Послушай, парень, ты все же попробуй встать…

Милиционер поднялся, постанывая, но на ногах устоял.

– Знаешь, это хорошо, что мы встретились. Во-первых, могу тебя успокоить: ребята в засаду не попадут. Всем, кому положено, о планах полковника известно. А во-вторых, я иду на встречу, на которую идти с ребенком рискованно. Поэтому ты с ним где-нибудь в зарослях схоронишься, и вы вместе меня дождетесь. Ну, а если нет… – запнулся, помолчал. – Дождетесь обязательно.

– Хорошо, – согласился парень. – Но я вот что хочу сказать. Там, на склоне горы, сакля. Я, когда шел, видел – там был свет в окошке. Потом он погас. Может, пойдем, посмотрим, кто там живет?

– Что ж, давай попробуем.

Они стали подниматься к сакле. Действительно, следы человека здесь были. Недалеко от хижины очаг, затушенный не слишком давно, где-то блеяла коза.

Алишер скинул с плеча автомат и тихонько постучал в ветхую дверь.

* * *

Начальник районного отделения милиции, Петр Денисович Иванов потерял покой и сон. И не только потому, что в Таджикистане шла гражданская война, власть едва ли не каждый день переходила от радикальных исламистов к тем, кто защищал законные устои общества. Перестрелки возникали то на одном, то на другом конце Душанбе, а чаще всего в его центре, где бандиты, или, как их называли в московской прессе, демократы и борцы за национальную независимость, штурмом брали президентский дворец, а потом вынужденно сдавали позиции. Жить или даже просто выжить в этом аду было трудно. Работать практически невозможно, трупы убрать с городских улиц – и то не всегда удавалось: не было бензина, вся милицейская техника стояла на приколе. И все-таки сон и покой Петр Денисович потерял по другому поводу: он, коренной москвич, собирался вернуться в столицу и четко понимал, что с пустыми руками там делать нечего.

В Таджикистан десять лет назад Петр Денисович приехал не по своей воле. Был, можно сказать, на взлете карьеры, ожидал перевода из районного УВД в Городское Управление милиции со дня на день. Причем, уверенность его зиждилась не столько на собственных заслугах и талантах, а на том, что брат двоюродный ходил под самим Гришиным, совсем рядышком, и обещал свою крепкую поддержку.

Прокололся Петр Денисович глупо и бездарно. Ведь что обидно – взяток не брал. А если честно, ему, начальнику оперативного отдела, их и не предлагали. Это сейчас если рискуют, так за миллионы, а тогда другая система срабатывала: телефонное право. Поступит звоночек сверху, и хочешь не хочешь, а дело надо либо прикрыть вовсе, а если нет такой возможности, то подвести под другую статью, где наказание скорее всего будет условным. Судьям-то звонки тоже поступают. Конечно, обидно бывало и за свою работу, и за оперов, да против системы не попрешь. А прокололся Петр Денисович таким образом. Позвонил ему человек, чей голос он узнавал в первую секунду, и казалось, мог отличить из тысячи других, – властный, тяжелый, но с другой стороны умеющий быть и бархатным, мягким.

– Тут такое дело, Денисыч… Парнишку вчера забрали вроде как за изнасилование. А он, понимаешь, племянник самого…

От произнесенной фамилии майор даже поежился, даже встал почти по стойке смирно.

– Но дело даже не в этом. Не было никакого насилия. Девка сама спровоцировала парня, а потом белье на себе порвала, его исцарапала. Знаешь, как это бывает. Чтоб потом шантажировать, тем более, знают кого… Мы, конечно, можем дело к себе затребовать, но если можно прикрыть на первой инстанции, сам понимаешь, это лучше. Шума меньше и вообще…

Все сделал Петр Денисович в три счета. Отпустил парня, хотя в том, что он насильник, не сомневался. И попался, как последний лох. Голос, оказалось, подделал актеришка, из той же компании, что и арестованный мерзавец. А ведь слышал-то, скорее всего, его только по телевизору. Талантливый, сучонок. Кажется, таких имитаторами называют.

Что тут началось! Девчонка-то как раз оказалась дочерью народного артиста, известного режиссера, а насильник и дружок его в кино на массовках подрабатывали. Спасибо брату, отослал в Таджикистан, укреплять кадры, так сказать, помогать доблестной таджикской милиции. Квартиру, пусть всего из двух комнат, пусть в Чертаново, но все же московскую, пришлось сдать, приватизации тогда в помине не было. И вот теперь, по возвращении в родные пенаты, он просто обязан иметь деньги на покупку квартиры, а цены на них растут, как грибы после дождя. Из республики, а особенно из ее столицы, начался отъезд русских, или, как их тут называют, русскоязычных, а это значит, и евреев, и немцев, и армян – короче, всех, кто не принадлежал к коренной нации.

Бог любит троицу

Подняться наверх