Оглавление
Михаил Долбилов. Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Слова признательности
Введение
Глава 1. Политизация религиозности: основания и антиномии конфессиональной политики империи
Дисциплинирование и дискредитация как парадигмы конфессиональной политики
Управление «иностранными исповеданиями»
Глава 2. Николаевская конфессионализация: счастливые униаты, обиженные католики?
Иозефинизм vs национализм при отмене греко-униатской церкви в России
Между имперским порядком и католическим каноном: Конкордат 1847 года
Глава 3. Двусмысленная веротерпимость: определение сферы «духовно-административных дел» в начале правления Александра II
Ослабление вмешательства в религиозные дела
Риторика самоуничижения «господствующей веры» на фоне проблем православия в Западном крае
«Чисто духовные дела» и дела «духовно-административные»: Попытка разграничения
Новая веротерпимость на практике: Случай католиков
Глава 4. Власть перед лицом этнического многообразия: поиск русскости в северо-западном крае в 1856–1863 годах
Вызревание официальной программы деполонизации в первые годы александровского правления[416]
Обособление ради единства: эксперименты над этнокультурной идентичностью в начале 1860-х годов
Западная Россия в символической географии и социальной топографии М.О. Кояловича. Западнорусскость и украинофильство
Глава 5. Логика католикофобии: от М.Н. Муравьева к К.П. Кауфману
Кто и почему боялся католицизма?
Кредо и кругозор российских католикофобов
Практика: Муравьевская прелюдия
Православные ревизоры католицизма
Глава 6. Дискредитация католицизма: противостояние и компромиссы (1866 – начало 1870-х годов)
Казус А.В. Рачинского: «Чувствую лихорадочной потребности борьбы с латинством»
Регламентация набожности
Аргументы рассудка и памяти в споре о святыне
Светский вызов духовному авторитету: проект «дефанатизации» духовенства, «шахматная партия» с епископом
Глава 7 «Царская вера»: массовые обращения католиков в православие
Религиозные обращения как подтверждение политической лояльности
Проповедь православия «именем Правительства»
Организация и процедура переходов в «царскую веру»
Миссионерское насилие и репутация бюрократов
«Латинство разлагается»?
Финал кампании и ее последствия
Глава 8. Русский католик и западнорусс: столкновение проектируемых идентичностей
Русский язык в дополнительном католическом богослужении: pro et contra
Западнорусскость в противоречивых истолкованиях: самобытность, «белоруссофильство», «сепаратизм». Коялович против Каткова
Чиновничья Западная Россия. «Клерикалы» Виленского учебного округа под огнем критики
Глава 9 «Очищение» иудаизма: система отдельного образования для евреев в конфессиональной политике
Конфессиональное измерение «еврейского вопроса» в России
Народные школы для евреев в Виленском учебном округе: ставка на русский язык
П.А. Бессонов в Вильне: Опасения германизации российских евреев
«Очищение» иудаизма: Новые задачи отдельной системы еврейского образования
«Кагаломания» Я.А. Брафмана в чиновничьем прочтении
Страсти по еврейским училищам
Глава 10. Kulturkampf на минщине: борьба властей за русификацию католического богослужения (1870–1880)
Упразднение Минской римско-католической епархии
Введение русского языка: принцип добровольности и процедурные ограничения
Попытки открытого противостояния деполонизации костела
Ксендз Фердинанд Сенчиковский: методы введения русского языка, теория «фанатизма»
Реакция католической паствы – протест национальный или религиозный?
Автопортрет Сенчиковского: праведный католик, православный в душе
Kulturkampf по-бисмарковски и по-романовски
Учреждение должности визитатора и проблема канонической санкции русскоязычного богослужения
Деморализация ксендзов-русификаторов
Провал визитаторов как отрицательный урок конфессиональной инженерии: Взгляд из Вильны и Петербурга
Свобода совести для католиков: Бюрократический фальстарт
Глава 11. Пренебрегая иудаизмом: тихий поворот к сегрегации евреев
Планы отмены уваровской системы: «оневежествление» или дальнейшее просвещение евреев?
Недовоплотившийся призрак: Чиновники начинают бояться еврейского национализма
Проблема религиозного обучения евреев в христианских школах
Последние проекты виленских маскилов
Заключение
Список сокращений
Список карт
Список архивных фондов
Отрывок из книги
Приступив в 1998 году к исследованию, результатом которого стала эта монография, я плохо представлял себе и масштаб предстоящей работы, и глубину залегания манящих архивных материалов, и линию развития темы, оказавшуюся довольно извилистой. На этом пути я неизменно получал советы, поддержку и ободрение со стороны многих людей.
В первую очередь я считаю долгом выразить сердечную благодарность Дариусу Сталюнасу. Сотрудничество со столь знающим, открытым к диалогу, отзывчивым и ироничным коллегой, да еще ближайшим соседом по аллоду – удача, которую фортуна нечасто дарит исследователю. С момента нашего знакомства в Вильнюсе в сентябре 2001-го Дариус щедро делился со мной идеями, гипотезами и ссылками на источники, заинтересованно и с должной критичностью вникал в мои тексты, помогал разобраться в перипетиях литовской истории. Со временем наши дискуссии вышли и на страницы публикаций. Этот постоянный обмен опытом в процессе исследования был для меня одним из важнейших стимулов к ревизии первоначальных подходов и целей, не давал успокоиться и опочить на однажды предложенных интерпретациях. Разумеется, сказанное ни в коем случае не означает, что на Дариусе лежит доля ответственности за излагаемые ниже мнения и оценки (а равно и за объем текста, с которым я грузно финиширую на своей дорожке нашего марафона).
.....
В свою очередь, Январское восстание подстегнуло русификаторские меры правительства, главные из которых, однако, к тому моменту уже вызрели в головах дальновидных чиновников. Иное дело – воплощение этих замыслов в жизнь. Авторы коллективной монографии склоняются к выводу, что если репрессивные и ограничительные меры радикально подорвали возможность польского нациостроительства в западных губерниях, то по части консолидации номинально «русского» большинства в национальное сообщество правительство достигло куда меньших успехов. В каком-то смысле администраторы этой окраины свыклись с представлением о перманентной угрозе «ополячения», нависшей над «исконно русским» краем, и забота о символике русского господства (будь то возведение православных храмов в Вильне или явно преждевременное учреждение русскоязычных школ для литовцев) преобладала над более тонкой и кропотливой деятельностью, которую русификаторы могли бы вести на низовом уровне[63]. Такие нациообразующие институты, как массовая секулярная пресса или университет, вплоть до начала ХХ века казались виленским бюрократам слишком рискованным предприятием, играющим на руку «полонизму».
Предлагаемая вниманию читателя книга «Русский край, чужая вера» – еще одна попытка добраться до центра империи – и ядра имперскости – «окольным» путем, через периферию. Северо-Западный край, с его концентрацией головоломных проблем властвования, легитимизации и реформирования, выступает здесь призмой, сквозь которую, как я надеюсь, отчетливее видна сложная природа имперского управления, а логика бюрократических действий может быть прочитана без затушевывания алогизмов и иррациональности, «странностей» бюрократии. Еще раз подчеркну, что, сосредотачиваясь на политике в отношении конфессий (и не проводя резкой границы между православием как объектом государственного контроля и другими исповеданиями), я стараюсь так очертить предмет исследования, чтобы в дискуссии о русификации показать взаимодействие структур длительной протяженности и новейших тенденций эпохи Великих реформ. Упрощая, можно сказать, что речь пойдет о том, как структура конфессионального регулирования, уходящая корнями в идеалы Polizeistaat и просвещенческого рационализма XVIII века, приспосабливалась к политической и культурной динамике второй половины XIX века. В ходе этого процесса узаконенный имперским центром еще в начале XIX века институт «иностранных исповеданий» (неправославных конфессий) открывался неожиданными для самих властей сторонами и придавал новые смыслы понятию о веротерпимости[64]. Принадлежность к признанной государством конфессии могла стать в новую эпоху и поводом для дискриминации и даже репрессий со стороны того же государства, и основанием для более смелой, чем раньше, тяжбы верующих со светскими чиновниками о своем праве так, а не иначе отправлять веру.
.....
