Отрывок из книги
B сумрачном тесном коридоре все дребезжало и громыхало, как в старой консервной банке с остатками какого-то барахла. Несло горелым маслом и пылью. Сомкнутый ряд стульчиков слева с обшарканными, истертыми и исцарапанными на углах металлическими сиденьями, на которых, надо думать, в другое время смирно восседал дрессированный прайд тяжеловооруженных рослых гоплитов, уставившись в одну точку и в ожидании работы пережевывая про себя одну-две своих нехитрых мыслей, занимал сейчас обрез пыльного шланга над оборванной проводкой, здесь же тускло желтела оброненная горсть стреляных автоматных гильз. Все это выглядело давно забытым, лежалым, глаз, скучая, находил тут повод к продолжительным логическим экскурсиям на тему куда катится этот мир. Прямо перед сиденьями громоздил один свой неподъемный сустав на другой масляно поблескивавший агрегат, напоминавший опорную установку крупнокалиберного пулемета. Пулемет нависал тут, должно быть, черный, уверенно отсвечивающий, невероятно тяжелый и неповоротливый, с полным боекомплектом увесистых округлозубых патронов, с удобной грифленой рукоятью, его с большим трудом втиснутый в отсек ствол все время упирался ребристым бубликом дульного тормоза в створки бортового люка, предназначенного с натугой распахивать и строчить на полном скаку. С тем же успехом, впрочем, это могло быть опорной установкой телескопа для ближайшей обсерватории.
Пыльный клепаный пол то и дело куда-то проваливался, сердце, обрываясь, проваливалось вслед за ним, и в животе сразу же начинало знакомо и противно сквозить. На каждой встречной яме плоское и до икоты холодное гладкое седалище чувствительно било по заду, перед носом, нагнетая атмосферу, беспокойно прыгал ремень карабина. Карабин вздрагивал под потолком на стальном тросике, и в такт ему вздрагивал весь коридор. За стоявшим в ушах одним и тем же нескончаемым ревущим монотонным гулом все время казалось, что кто-то рядом, еще неразличимый, срывая голос, дергаясь лицом и теряя последние остатки выдержки, пытается докричаться, а где-то совсем неподалеку тянет и тянет жилы надрывная, нестерпимо трагическая и непонятная многоголосая симфоническая партия. Из-за спинки узкого кресла впереди дальше в приоткрытую дверцу высунулся незнакомый шеф и показал растопыренную пятерню. Ноги отяжелели как-то сразу, от пяток до поясницы. Полусонно помигивавший до того всю дорогу, Гонгора напрягся, сделав хороший вдох, опасливо поднялся и осторожно, придерживаясь рукой за выступающие ребра ближайшей стенки, прошел по качающемуся из стороны в сторону узорчато клепаному полу к люку. Тяжелый люк с натугой ушел, оставляя после себя ничем не прикрытую пустоту, и в провонявший химией сумрак ворвался ослепительный поток света и ледяного воздуха.
.....
– А где их любят, – пробормотал он. – Чужаки разные бывают. Коммерсантов вот не любят, верно – просто на дух не выносят. Археологов, эти все норовят последние могильники распотрошить, себе взять – с целью, значит, чтобы там на все это могло полюбоваться человечество, не спится им, понимаешь, пока есть еще хоть где-нибудь не тронутые могильники. Приезжают, копаются в пещерах как у себя в огороде, достают палец человека. Человек оказывается доисторический. Тогда что они делают: называют пещеру своим именем, а доисторического предка местных называют именем пещеры. Как выясняется, новый вид разумных. Все аплодируют. В мире шум. То, что у той самой пещеры тысячу лет уже свое имя и имя то коренного населения – ни слова. Потому что дано неприоритетным населением.
– Да, – кивнул Штиис, – слышали. Хомо Аю-Ташиус. Так это должно быть. Человек из Камня Медведя. Но ходили слухи, кто-то из научного центра за границей предлагал объявить бойкот навязанным коренному населению приоритетам.
.....
