Оглавление
Тиккун. Теория Блума
От редактора русских изданий текстов группы «Тиккун»
От составителя
Краткая история журнала “Tiqqun”
Теория Блума
В этот час ночной
Hic et Nunc[3]
Кайрос
«Каждый наиболее далёк самому себе»3
Приближение Блума
Самый несносный гость
Блум и (есть) его мир
Als ob[10]
Краткая хроника бедствия
Искоренение
Somewhere out of the World[13]
Утрата опыта
Мегаполисы разобщённости
Генеалогия сознания Блума
Замещение типажа трудящегося фигурой Блума
Мир авторитарного товара («Всякое животное направляется к корму бичом», Гераклит)18
Дурная субстанциальность («Он утратил свою истинную природу, и потому всё становится его природой», Паскаль)20
Растворимая рыба
Террор наименований
Sua cuique persona[18]
«Человек – существо нерушимое, которое может быть бесконечно разрушаемым»
К чему мы хотим прийти
«Отрешение есть точно так же отрешение от себя самого» (Гегель)25
Блум как чисто метафизическое существо
Пресвятая скудость
«Кто так вышел бы из себя самого, тот подлинно был бы возвращён себе самому» (Экхарт)38
Внутренний человек
Агапэ
«Будь другим, будь собой» (Реклама нижнего белья)
I would prefer not to[21]
Спасение через Блума
Ты себя видел, когда пьёшь? («Он мёртв для мира, ибо всё, что от земли, ему не по вкусу», Экхарт)46
Мене, текел, перес[25]
Почему каждый Блум состоит именно как Блум в воображаемой партии[27]
Ибо преступление и безумие – это объективизация трансцендентальной бездомности (Лукач)48
Одержимые мировым духом[28]
Парадоксы суверенности
Эпоха образцовой виновности
Homo sacer[32] («Однажды посыплются снаряды, и мы наконец поверим в то, что отказывались признавать, а именно в то, что слова обладают метафизическим смыслом», бРис Парен, «Муки выбора»)
“Tu non sei morta, ма se’ ismarrita // Anima nostra che si ti lamenti” (Данте, «Пир»)[33]
Предназначение Блума
«Всё бытие – это не я один, это я и мне подобные» (Батай)60
Идентичность как игра, святыня и трагедия
Примечания
Отрывок из книги
Этой книгой мы открываем серию изданий, призванную представить российскому читателю наиболее интересные и значимые произведения, вышедшие в двух номерах французского журнала “Tiqqun” (1999, 2001).
Тексты были отобраны специально для «Гилеи» одним из участников коллектива «Тиккун», выступающим под псевдонимом Жак Франк. Им же были написаны предисловие составителя и краткая история журнала. Этот псевдоним является отсылкой к еврейскому религиозному деятелю XVIII века, самопровозглашённому мессии Якубу Лейбовичу (известному как Якуб Франк).
.....
Прежде всего Блум знаменует собой экзистенциальную ситуацию, образ существования и восприятия, и это следует понимать с предельно низкой субъективностью, с какой можно сказать, что кафкианские люди – то же самое, что кафкианский мир. Блум являет нам фигуру, метафизически лишённую отличий, что выражается во всём сущем и формирует его материю. Ведь «тот, кто сам собой ничего не представляет, ничего не находит и снаружи» (Блох, «Дух утопии»), и не потому, что все окружающие предметы волшебным образом исчезли, а потому, что для него просто-напросто больше нет никакого «снаружи». Блум перешагнул ту границу отчуждённости от самого себя, после которой любые различия между его «я» и непосредственным окружающим его контекстом теряют чёткие очертания. Взгляд его – это взгляд человека, который ничего не узнаёт. Под этим взглядом всё ускользает и теряется в пустопорожних волнах объективных связей, где «жизнь проявляется негативным образом, в безразличии, безличности, отсутствии свойств» (Кометти, «Роберт Музиль»). Блум живёт в бесконечном подвешенном состоянии[9] – так, что даже его собственные чувства ему не принадлежат. Именно поэтому он ещё и тот человек, которого ничто больше не оградит от пошлости мира. Он оказался во власти бескрайней ограниченности, оголил всю поверхность своего существа, и единственное место, где ему удалось найти прибежище – это глухой гул, и гул этот катится вперёд. Такое блуждание ведёт его от Подобного к Подобному по тропам Тождественности, поскольку куда бы они ни шёл, он повсюду носит внутри пустыню, в которой он же и отшельник. И пусть он, как Агриппа Неттесгеймский, клянётся, что он – «вся вселенная», или же утверждает куда более простодушно, как Краван, что он – «все вещи, все люди и все звери»5, везде он видит лишь пустоту, которая наполняет его самого. Но это ничто совершенно реально – настолько, что всё сущее рядом с ним становится призрачным.
Уничтожение «я» также означает уничтожение реальности в том виде, в каком она существовала до сих пор, хотя, быть может, в обоих случаях вернее было бы говорить о подвешенном состоянии. Как не осталось больше никакой гармонической нравственности, которая могла бы обосновать иллюзию «самобытного» «я», точно так же исчезло и всё, что давало веру в однозначность жизни или в формальную позитивную направленность мира. А потому, как бы Блум ни настаивал на собственной «практичности», его «чувство реальности» – это лишь ограниченная разновидность чувства возможности, представляющего собой «способность думать обо всем, что вполне могло бы быть, и не придавать тому, что есть, большую важность, чем тому, чего нет» (Музиль, «Человек без свойств»)6. Блум говорит: «Все мои дела и мысли – лишь Образец моих возможностей. Человек шире собственной жизни и собственных поступков. Он словно создан для больших вероятностей, чем те, о существовании которых ему может быть известно. Г-н Тэст говорит: Мои возможности никогда меня не покидают» (Валери, «Господин Тэст»). Все происходящие с ним ситуации несут в этом своём единообразии бесконечно повторяемую печать необратимого «как будто». «Затерявшись в далёких (а может, и не столь далёких) краях, без имени, без личности, точно клоун» (Мишо, «Клоун»), Блум существует так, как будто его нет, живёт, как будто не живёт, видит мир, как будто сам не стоит в определённой точке пространства и времени, и судит обо всём так, как будто говорит не он. Блум – вещь среди вещей, однако держится он в стороне от всего, с такой же отречённостью, какая присуща его вселенной. Он одинок в любом обществе и обнажён при любых обстоятельствах. Вот где он упокоился: в утомлённом незнании самого себя, собственных желаний и мира, пока жизнь его день за днём перебирает чётки его же отсутствия. Блум разучился и радоваться, и страдать. Всё у него поизносилось, даже несчастье. Он не считает, что жизнь стоит того, чтобы жить, но и на самоубийство ему жалко усилий7. Ни в сомнениях, ни в уверенности опоры он не ищет. Некое ощущение повсеместной театральной бессмысленности превратило его в зрителя, глазеющего на всё вокруг и на самого себя. В таком вечном воскресном существовании интересы Блума безвозвратно выхолощены и лишены предмета, а потому и сам он – человек без интереса «в том смысле, что любой ничего не значит, ощущение себя преходящей вещью больше не были выражением индивидуального идеализма, но массовым явлением» (Ханна Арендт, «Тоталитаризм»)8. Очевидно, человек – это феномен, оставшийся в прошлом. Каждый, кто ценил свои достоинства, от них же и принял смерть.
.....
