Оглавление
Василий Авенариус. Гоголь-гимназист
Глава первая. Домоклов меч и расстрига Спиридон
Глава вторая. Как была подстрелена ласточка
Глава третья. У Юпитера-Громовержца
Глава четвертая. Дошутился
Глава пятая. Умоисступление или притворство?
Глава шестая. Новый друг, но лучше ли старых двух?
Глава седьмая. Как был пущен «Гусар»
Глава восьмая. На вакации!
Глава девятая. В родном гнезде
Глава десятая. Васильевская аркадия
Глава одиннадцатая. Семейная хроника
Глава двенадцатая. Генеральная репетиция «Простака»
Глава тринадцатая. Читатели знакомятся с самим «Кибинцским царьком»
Глава четырнадцатая. За бортом
Глава пятнадцатая. Доморощенный финал
Глава шестнадцатая. Медведь танцует
Глава семнадцатая. Горе надвигается
Глава восемнадцатая. Осиротел
Отрывок из книги
Дружба между обоими завязалась еще с раннего детства. Отцы их, прошедшие вместе Киевскую духовную академию, жили и впоследствии не особенно далеко один от другого: от Яновщины, или Васильевки, имения Гоголей-Яновских, до Семеренек, имения Данилевских, было не более тридцати верст. О первой встрече своей с Сашей Данилевским в памяти Гоголя сохранились следующие подробности. Когда Саша, совершенным еще малюткой, был привезен впервые своим отцом в Васильевку, сам он, Николаша, лежал больной в постели, так что с маленьким гостем мог играть только Ваня, младший брат Гоголя, причем оба усердно угощались клюквой, которой Саша никогда раньше еще не едал. В 1818 году все трое были отданы в Полтавскую гимназию, где пробыли вместе два года. Но тут Ваня захворал и умер; Никоша был взят домой и затем, в августе 1821 года, помещен во вновь открытую в Нежине гимназию высших наук князя Безбородко. Туда же, год спустя, перешел и Данилевский. Здесь дружеские отношения двух однолетков и одноклассников возобновились, и с глазу на глаз они звали друг друга по-прежнему Никошей да Сашей, как называли их дома свои.
Естественно, что Данилевского более, чем кого-либо из других гимназистов, должно было интересовать «золотое яичко», которое готовилось Гоголем «имениннику». По живости своего нрава, в противоположность флегматику Гоголю, охотно участвуя не только во всех играх, но и в школьнических проделках товарищей, Данилевский относился более критически к скрытым затеям своего друга, нередко, как сказано, выходившим за пределы невинной шутки, и не раз уже выручал проказника-тихоню от заслуженного наказания. Сегодня он также нашел нужным не упускать его из виду и стал издали наблюдать за ним. Гоголь, очевидно, решился немедля привести свой таинственный план в исполнение. Пройдя в «музей», он открыл там свой шкафчик (у каждого пансионера имелся в «музее» свой собственный шкафчик вышиной в полтора аршина, окрашенный белой краской), достал оттуда два листа рисовальной бумаги и скляночку гуммиарабика, присел к своему столу и стал склеивать листы краями.
.....
Как бы то ни было, но, по милости своей ломаной русской речи, необычного тембра голосовых струн и еще более необычной внешности, Зельднер, при всем служебном усердии, не пользовался, к сожалению, у воспитанников надлежащим авторитетом.
– Wohin, wohin, mein Lieber?[5] – задержал он Гоголя, когда тот хотел было шмыгнуть мимо.
.....
