Читать книгу Теща для всех - Виталий Лозович - Страница 1

Михаил Иванович Худяков, потомственный учитель русской словесности, тридцати восьми лет от роду, рано женившийся, рано ставший отцом, рано познавший тёщину любовь и семейные передряги, среднего роста, но хорошей комплекции от занятий тяжёлой атлетикой; имеющий на сегодняшний день восемнадцатилетнего сына-студента и пятнадцатилетнюю дочь-школьницу, пришёл первого сентября домой в первом часу ночи, пьяноватый, весёлый и несколько шаткий. Постоял перед дверью своей квартиры, стараясь выдохнуть из себя лишние алкогольные пары, достал ключи и попробовал открыть дверь… Не получилось. Замок был закрыт на предохранитель и снаружи не открывался. Худяков помялся, но делать было нечего, и он позвонил в дверь. В прихожей послышались шаги, после чего глуховатый голос его супруги Ирины довольно холодно спросил:

– А кто там?

Худяков перетоптался с ноги на ногу и глупо ответил:

– А там – я!

– Кто – я? – подозрительно спросила жена.

– Муж, – бодро и властно попробовал сказать Худяков, – семейства отец и глава…

На последнем слове он отчего-то засомневался и произнёс его вяло.

– У нас нет ни мужа, ни отца семейства, – ответили из-за двери.

Это был бунт. Когда-то этот бунт должен был случиться.

– А где ваш муж? – громко спросил он с чувством большого стыда, сознавая, что половина соседей подъезда их пятиэтажного дома уже проснулись и приникли ушами и глазами к дверям и «глазкам».

– Наш муж погиб на производстве! – ответила Ирина. – На рабочем посту в объятиях юной студентки!.. Студентка выжила и через девять месяцев ожидает появления потомства!

Студентки сегодня не было. Сегодня в Институте гуманитарных наук была обычная сентябрьская попойка мужского персонала, обозначившая начало учебного года. Потом, конечно, к попойке подтянулся и женский персонал, но об этом, во-первых, никто заранее не знал, а во-вторых, ничего такого и не было.

– Зря ты так, Ирина, – сказал Худяков, сбросив с себя всю липовую трезвость, что так старательно готовил.

– Фу! – донеслось из квартиры. – Даже через замок перегаром прёт!

Потом Ирина помолчала. У Михаила мелькнул луч надежды, что сейчас раздастся поворот замка, двери откроются и он, хоть и будет облит руганью, окажется дома, в тепле, в уюте и чистоте. Однако вместо этого Худяков услышал:

– Пошёл вон отсюда! С кем пил, с тем иди и спи!

– С мужиками пил! – чуть не крикнул он.

– Вот с ними и спи!

– Я с мужиками не сплю.

– Научишься, – успокоила его жена, – пить же с ними научился.

– Не пустишь, что ли? – недоумённо спросил он.

– Нет!

– Я имею право… это моя жилплощадь!

– Поговорим в суде! Всё!

Худяков опёрся о дверь рукой, постоял так, как обычно стоят не очень трезвые люди, обдумывая своё положение. Положение было – дрянь. Надо было где-то спать, а где?.. Можно, конечно, пойти к друзьям, но пока дойдёшь из его района…. Да ещё неизвестно, в каком виде дойдёшь, да и дойдёшь ли вообще… Подберут «соколы» из вытрезвителя. Вытрезвитель в городе Северске был одним из немногих сохранившихся атавизмов советской власти. Худяков спустился с пятого этажа на один лестничный пролёт, на промежуточную площадку, и присел там на корточки, опершись спиной о стену. Как что-то вспомнив, он достал из кейса кусок рабочего мела и тут же начертил на бетонном крашеном полу очертание фигуры лежащего человека, что-то быстро прикинул и, улыбаясь, добавил к рисунку ещё что-то. Спрятал мел обратно, взял кейс двумя руками и, громко крича, стал бить им о стены.

– Нет, нет! Не надо, нет! А-а-а!!. – орал он и со всей силы бросил кейс на пол. Удар получился ошеломляюще хлёсткий и звучный, словно тело человека рухнуло вниз. Никто из соседей не вышел. Было тихо. Тихо было и за его дверью. Худяков достал сигарету, прикурил и тихонько, неторопливо пошёл вниз по ступенькам.

«Не пролезло, ну и ладно!» – подумал он, смирившись с положением. Ступеньки пяти этажей закончились быстро. Худяков прошёл в тамбур и остановился в дверях. За его спиной горел свет, отбрасывая из открытой двери подъезда на черноту двора жёлтую, короткую полосу. На этой полосе темнело очертание его фигуры. Худяков посмотрел на неё, как в зеркало, тут же сделал пару атлетических поз, что принимают на соревнованиях спортсмены по бодибилдингу и сказал разочарованно:

– Не пускают тебя нынче, учитель… новое время пришло, товарищ!.. – и шагнул в темноту.

Район, где жил Худяков, относился к городским окраинам и стоял почти что в тундре. За домом и начинались безграничные просторы уже буро-жёлтой растительности. Зимой же здесь до самого горизонта сверкал снег. Иногда по нему ездили вездеходы, снегоходы, а то и просто одинокие лыжники. В сентябре тундра ночью чёрная, непроглядная и в безоблачную погоду сливается с горизонтом, теряясь в ночном небе у низко висящих звёзд. Зимой в Заполярье звёзд совсем мало, слишком большое отражение от снега всяких городских огней.

Ночь стояла тёплая и жутковатая. Даже бродячие собаки не брехали нигде. Обычно за оградой строительного управления, мимо которого ходили все жители окраины в город с работы и на работу, постоянно брехали собаки, а сегодня тихо… Худяков поёжился. Может, зря пошёл? Может, следовало в подъезде пересидеть? Куда он ушёл? К кому?.. Человека, к которому можно было прийти в такое время, у него не было. Своего лучшего товарища по работе в институте, Сушнякова, он и то не хотел сейчас беспокоить. Все нормальные люди спят уже. И зачем он поставил новый замок с блокиратором? Как специально. Теперь гуляй по городу из-за своей домашней старательности. Бесцельно бредя по улице своего микрорайона, Худяков вышел на его окраину и остановился. Здесь начиналась пустошь. Худяков спустился с обочины дороги на мох, оглянулся в свете уличных фонарей и осторожно пошёл по целине тундры к громадной катушке из-под кабеля. Катушка была пустая, и, похоже, её просто бросили строители, чтоб не заниматься утилизацией. Она лежала на боку, и за её сердцевиной валялась пара обычных ящиков. Света здесь было немного – лишь тот, что доходил от дороги. Тут же были разбросаны пустые бутылки и консервные банки. Худяков сел на один ящик, облокотился о катушку, а на другой ящик положил ноги. Посидел. Снял туфли. «Если не замёрзну, – подумал он, – вполне могу переждать ночь и здесь». Сигарета догорела, и он закурил другую. В обычной жизни Худяков курил совсем мало, но сегодня день и жизнь были необычные и он разрешил себе необычные поступки. Звёзды горели перед ним далёким холодным светом, мерцали своими крошечными лучиками, как подмигивая с бездонного небосвода. Смотрел Худяков на эти далёкие миры и отчего-то подумал, что его мир домашнего уюта стал таким же далёким и недосягаемым, как и эти космические светлячки. Неважно, где находится тот или иной объект, важно – можно до него дотянуться или нет? Звёздочка вон далеко, квартира рядом, а попасть ни туда ни сюда невозможно. Если бы он ушёл на пару часов раньше с этой пирушки институтской, если бы не поддался на уговоры своего друга Сушнякова «посидеть часок без баб», если бы он отказался пить за здоровье ректора института, если бы… спал бы сейчас хоть и не в объятиях стылой супруги, так хоть в тёплой постели, на мягкой кровати. И Сушняков, скотина, уж лучше бы они где-нибудь с бабами посидели да полежали, сейчас не было бы так обидно здесь сидеть. Интересно, а какую студентку припоминала Ирина?.. Ту, что у него была прошлой весной? Или ту, что прошлой зимой за ним увязалась? Устроила ему представление, коза! За окном сорок градусов мороза, а она заявляется к нему домой… в мини-юбке, тончайших колготках, блузке без рукавов с декольте, как Марианская впадина, в сапожках и в шубке нараспашку… больше ничего. Сын чуть в обморок не упал… Все вначале так и подумали, что это к нему пришла девчонка. Хорошо хоть он в другом институте учится. А Машка эта тоже хороша, змея… только вошла, шубку сразу расстегнула и одну ножку на носок поставила. Жена мимоходом заглянула в прихожую, завыла тихонько и сразу в кухню. От испуга. Пришлось Машке пальцем у виска покрутить, а вслух громко сообщить, какой ей материал искать по литературоведению. Но кто в такое поверит? Никто. Вот и ему никто не поверил. И правильно. Любка-выпускница такая же дура… звонит ему домой в конце мая, в самый разгар заполярной весны, когда у всех одно на уме и супруга Ирина каждый вечер его пиджак обнюхивает на предмет дамских духов, звонит и спрашивает: «Михал Иванович, можно дипломную писать по Некрасову? Очень мне его стихотворение нравится: "Весна! Крестьянин торжествуя, на «тёлках» обновляет путь, его цюцюрник, дамский дух почуя…"» А?.. Ну что это? Сушняков говорил, что украинцы презервативы зовут – нацюцюрник. Тогда получается… А супруга во время чтения этих стихов на другом телефоне подслушивает. На другой день ему сообщает: «Скажи своей сучке, что она безграмотная, лингвистка хренова!» В сущности, все они – шлюшки шкодливые. За хорошую отметку готовы прямо в учебной аудитории на подоконнике отдаться. А он, козёл похотливый да неосмотрительный, и рад этому. Дорадовался.

Полжизни назад, на втором курсе института, он где-то также присмотрелся к своей будущей жене. Он уже отучился один год, а здесь новенькие девочки, только после школы, моло-оденькие такие, необкатанные. Он шефство и взял над Ирусиком. Да Ирусик оказалась девочкой слишком плодовитой – раз, два и «залетела». Потом слёзы, крик, рёв. Потом мамашу, тёщу принесло мигом с другого города. Свадьба студенческая, комната в общежитии, ребёнок, семья и… регулярные путешествия «налево». Изменять своей жене Худяков стал, ещё когда Ирина была совсем не такой безобразно толстой и пухлой, как сегодня. Изменял Михаил грамотно, не в институте. Нет. В соседнем медучилище. Там и не догадывался никто, никто и не интересовался, лишь бы водка, шоколад и цветы с собой были. Пришлось напрягаться. Там что-нибудь с однокурсниками разгрузят, здесь подработают. Половина денег домой, половина «налево». Здоровьем бог не обидел, тяжёлой атлетикой он занимался со школы. Так как-то и проучился все пять лет. Тёща только пару раз засомневалась в его кристальности поведения. Что-то, говорит, дух от него чужой идёт… Правильно. Приедет к ним в общагу и дрыхнет на матрасе неделю, пока с внуком не наиграется. За неделю все нервы у него себе на кулак намотает. И с сыном сюсюкается – Володенька, а Володенька, а что это у папы твоего фамилия такая дурацкая? Ни ростом твой папашка, ни фамилией, ничем, наверное, другим не вышел! Это воспитание такое? Укрепляет семью? А когда после окончания института они уехали к нему в Северск, в его родительскую квартиру, когда родилась дочь Ксюша, так от тёщи совсем никакого житья не стало. Приедет к ним, займёт их комнату на месяц-два, девчонку с колен своих не отпускает и всё талдычит ребёнку – Ксюша, Ксюша, хоть ты из этой дыры вырвись да фамилию себе найди нормальную, а то все через своего папашу на худое ведро похожи.

Теперь дети выросли. Жена тоже выросла… в бока. Не следит за собой совсем. Точнее, никогда за собой не следила. В молодости не так заметно. А теперь неповоротливая совсем стала до полной неуклюжести, ходит – переваливается как утка, в кровати лежит – на студень похожа… А всё сексу ей подавай! Какой здесь секс? Если с неё слетишь случаем, так разобьешься в один момент! Он же вот толстый не стал? И пузо не отпустил. И не потому, что склонности к этому нет, а потому, что держит себя в руках, в тренажёрный зал ходит четыре раза в неделю. «Качается». Занимается собой. Сила воли должна быть у человека. А супруге лень над собой работать. Толстеет во все стороны. Странные эти бабы: думают, женили на себе и всё. На всю оставшуюся жизнь, при любом её виде этот муж рядом будет. Дуры. Рядом он будет раз в месяц с перепою. Впрочем, не все такие уроды, как он. Некоторые и пухлых любят. О вкусах не спорят.

Если бы не дети, давно бы развёлся, создал новую семью. И не пытался бы уложить в кровать любую смазливую, фигуристую студентку, не рассчитывал бы, что супругу можно перевоспитать, искал бы человека такого же целеустремлённого, с такими же взглядами, идеалами, то, что называется – под себя. И нашёл бы. В мире есть очень много женщин, на удивление следящих за собой. Взять хотя бы у них в институте завкафедрой истории России. Ей столько же, сколько и его Ирине, а выглядит, особенно со спины, на двадцать. И кожа матовая, бархатистая, ухоженная.

Но дети держат. Он раньше не верил в это, однако с годами заметил, что уйти от детей и в самом деле невозможно. Вот и приходилось жить на одной площади с их матерью. Говорят, что супруги со временем привыкают друг к другу. Он не привык – хотел, но не смог, не получилось. Как увидит её в коридоре между кухней и комнатами, что разойтись нет возможности, лишь протиснуться, так сразу хочется бежать, бежать, бежать! Куда угодно, лишь бы подальше ото всего этого. Но дети… особенно Ксюша. Володька уже взрослый совсем, даже как-то спросил: «Так до скончания века и будете друг с другом мучиться?» А дочка молчит, старается их воспринимать отдельно – маму саму по себе, её тоже жалко, и папу самого по себе. Так он когда-то воспринимал свою семью с родителями и новую семью с женой и первым ребёнком. Потом новая семья как-то оттеснила родителей, хлопоты с рождением второго ребёнка возросли и родители, уехавшие с Севера в среднюю Россию, довольствовались лишь короткими письмами да редкими приездами в отпуск. Он не удивится, если сын Владимир скоро женится и повторит то же самое. Лишь бы тёща ему не попалась такая же. Лишь бы успел до рождения детей разобраться: та ли это женщина, которая нужна и с которой стоит связать свою жизнь?

Михаил вспомнил сразу свою супругу и поморщился. И чем дальше в ночь, тем раздражение к супруге нарастало. В рассуждениях он обвинил её даже в том, что вместе с ней на официальном торжестве появиться не может. Будут смеяться над её неуклюжестью. Потом он попробовал вспомнить, когда с ней был последний раз в постели. Вспомнить не мог, потому как было это наверняка по большой пьянке, а большая пьянка была… полгода назад где-то. Вот тебе и выполнение супружеских обязанностей. Но он не жалеет. А может, это всё подло?.. Может. Только жить так невозможно. Секса ей подавай!..

Звёзды горели на небосводе до первой светло-синей полоски утренних сумерек. Чернота неба после трёх часов ночи стала таять и растворяться на востоке в едва ощутимых признаках подходящего из-за горизонта солнца. Первыми на земле из темноты показались жёлто-бурые кусты, а за ними в светлеющем воздухе проявились увядающие редкие полевые цветы. В глубине тундры переливисто заверещала какая-то птица и зажурчала вода. По трассе, за спиной, протрещал тяжёлый грузовик. Вместе со свежим тундровым воздухом сюда долетел запах выхлопа дизельного двигателя. Небосвод светлел, звёзды гасли одна за другой. Наступало утро. Михаил обулся, передёрнул от утренней свежести плечами, взглянул на часы – половина четвёртого утра. Можно идти. Куда? По меньшей мере, можно купить пива в круглосуточном ларьке и немного похмелиться. Потом надо всё же как-то попасть домой. Что сказать? Стоп! А что он ещё должен говорить, когда его не пустили вчера домой? Дети вот только… А если его опять не пустят?.. Так. Надо что-то придумать. Придумать, как попасть в свою квартиру! Дожил.

Восток светлел. Заря поднималась. Сумерки таяли в наступающем утре. Они таяли невидимо и неощутимо, как тает маленькая сосулька на крыше – кап-кап-кап, и уже нет её. За светлой полосой на востоке желтело небо, из-под земли появлялась изогнутая оранжевая полоса. Потом полоса растворилась в подходящем ярком свете, и тут же над горизонтом сверкнул первый, резкий, слепящий луч солнца. Он был чист и прозрачен, как может быть чистым любое создание только что народившееся на земле. Наступило утро.

Все эти полчаса или, может, чуть больше Худяков стоял возле своего прибежища и зачарованно смотрел на восход. Он даже про сигареты забыл, настолько его поразило происходящее на его глазах действие. Он стал вспоминать, когда последний раз видел восход солнца, и вспомнить не мог – просто никогда не видел восхода солнца, он никогда не наблюдал это представление неба от начала и до конца. Его жизнь не допускала такого глупого времяпрепровождения. Это же всё естественно. И всё обычно. Это должно быть. Это происходит всегда, и торопиться незачем. Но как это происходит, он не видел и не знал. Как именно ночь сменяется утром. Как чёрное и безжизненное превращается в светлое и жизнеутверждающее. И как, сколько бы ни продолжалась ночь, солнце появляется над землёй и возвещает новый день.

Худяков повернулся и пошёл к высокой насыпи дороги. На душе было хорошо, умиротворённо, но как-то беспокойно от чего-то нового. Он не будет выкручиваться и что-то придумывать, даже для детей. Он просто пойдёт к себе домой. В конце концов это его дом. И в своём доме он разберётся сам… В человеческой жизни всё должно быть как в природе – ночь и сумерки должны сменяться светлым днём.

Худяков брёл по дороге к своему микрорайону, слегка помахивая кейсом. Настроение понемногу улучшалось. «Ничего придумывать не надо, – говорил он сам себе, – я иду домой… Что я сделаю?.. А что в голову придёт, то и сделаю. Как хозяин в своём доме. Сейчас только пива попью по дороге у киоска, сигарету выкурю и вперёд!..»

У киоска с многообещающим названием «Надежда» Худяков остановился, глянул на витрину, выбрал бутылку пива местного розлива и попросил продавца её открыть. Заспанная девчонка из киоска щёлкнула в темноте за окошком открывашкой и подала ему бутылку. Худяков неторопливо приложился к горлышку, и холодная, терпкая влага оживила его изнутри. Он не отошёл от киоска, стоял прямо у прилавка и неторопливо потягивал пиво, что называется в удовольствие. До дома было не более ста метров. Времени у него было более чем достаточно. Попасться кому-либо из знакомых на глаза Худяков не боялся, самое страшное с ним уже случилось вчера. Его не очень прочные отношения с женой не были большим секретом ни для кого. Единственная мысль, что его сейчас занимала, – как попасть домой без особых задержек и лишних унижений? Лучшим вариантом в такой ситуации было войти в квартиру, когда дети отправятся на учёбу. Другими словами, они выходят из дома, он заходит. Вроде как случайно встретились у дверей. Размышляя, Худяков не заметил, что к нему, а точнее, к киоску приблизилась молодая женщина. Один взгляд – и сразу ясно: поведение у дамы просто наилегчайшее. Просто сплошная сексуальная расторможенность. Причём не всегда в спокойной обстановке, судя по давнему подтёку под глазом, старательно припудренному совсем недавно. Значит, девушка из квартиры. В поисках. Худяков отвернулся безо всякого вызова в поведении и даже сделал шаг в сторону от прилавка. Однако женщина спокойно обошла его и появилась с другой стороны с незажжённой сигаретой в руке, приставленной к губам.

– Дядя, – обратилась она со всей женской ласковостью в голосе, – огонька не будет?

Худяков молча достал зажигалку и щёлкнул колесиком. Огонёк вспыхнул. Женщина обняла его двумя ладошками и прикурила. Подняла глаза на Худякова и дунула на огонёк. Зажигалка погасла, Худяков молча спрятал её в карман.

– Может, у тебя и пять рублей есть? – спросила женщина.

Худяков достал на ощупь пятак из кармана брюк и, не смотря на неё, отдал. Женщина мигом вытащила из рук деньги и повернулась к киоску. Через мгновение и у неё в руках была такая же бутылка пива. Женщина пила так же неторопливо из горлышка по небольшому глотку, постоянно посматривая на Худякова, будто ожидая каких-то предложений. Худяков молчал.

– Может, у тебя проблемы какие-то, дядя? – спросила она.

Здесь Худяков не выдержал, повернулся к ней всем корпусом, оглядел нахально её с ног до головы, прицениваясь как козе или лошади.

– У меня нет, – ответил он, – а у тебя?

– У меня есть, – глотнула дама пиво.

– С меня больше не обломится, – объяснил Худяков.

– Вижу. Домой идёшь, к жене, к детям.

Худяков ничего не ответил. Пиво заканчивалось, он думал, стоит покупать вторую бутылку или нет. Других мыслей сейчас не было. Сегодня был обычный рабочий день и напиваться ни в коем случае нельзя. Лёгкий «выхлоп» после вчерашнего – это не страшно. Пили все, даже ректор. Праздник всё же. Но первый рабочий день надо встретить с ясными глазами, как восход солнца.

Дама с пивом прошлась неспешно мимо Худякова вперёд-назад, словно шагами мерила расстояние, а вернувшись на своё место, вновь поинтересовалась:

– Дядя, хочешь совет?

– Говори, – даже не повернулся тот.

– Домой придёшь, жену не угробь.

– С чего ты взяла?

– Глазами сверкаешь.

Подождать, пока дети отправятся на учёбу, Худякову пришлось не два, а целых три часа. Раньше половины восьмого утра никто из дома не выходил. За несколько минут до этого времени, Худяков подошёл к своему подъезду и скромно встал в тамбуре первого этажа. Лишь бы поменьше соседей встретить сейчас. Если что, так он уже заготовил, что сказать – жду дочь, сына, пока спустятся вниз.

А в семь часов утра на пятом этаже, рядом с его квартирой разыгралась одноминутная драма в семействе Худяковых. Супруга Ирина, весьма удовлетворённая, что не пустила ночевать домой супруга и оттого даже почувствовавшая себя моложе, решила открыть входную дверь, посмотреть, не сидит ли там этот козёл на ступеньках?.. Блудный козёл… И не раскаивается ли он в содеянном?.. Было бы очень неплохо тут же оттаскать его за волосья, да и по морде сразу…

Дочь приводила себя в порядок в ванной, сын готовил себе кофе в кухне. Ирина осторожно прошла в прихожую, открыла дверь, воровато выглянула – на площадке никого не было. Ирина приоткрыла дверь пошире и выглянула в лестничный пролёт – между этажами она увидела нарисованный мелом контур человека с разбросанными руками. Держа себя от облепившего её страха за нижнюю челюсть, Ирина спустилась на один пролёт ниже и посмотрела внимательней… Через секунду коридор сотряс короткий вопль, похожий на визг поскользнувшейся женщины. Ни одна живая душа не выглянула из квартир наружу. Ирина быстро поднялась на этаж и в дверях столкнулась с сыном.

– Там, – глотая воздух, проговорила она, показывая рукой за собой, – там ваш папа… вчера… там…

Выскочила дочь из ванной, сын отстранил мать и прошёл на лестничную площадку. Мать повернулась и наблюдала за ним с ужасом в глазах, но и с какой-то ещё неуловимой надеждой. Дочь присоединилась к матери, ничего не поняв, но интуитивно ощутив что-то ужасное, творившееся в уличном коридоре. Сын спустился на пролёт ниже, рассмотрел рисунок и спросил:

– А разве милиция, когда обрисовывает труп… рисует рожи?

Мать и дочь скатились по ступенькам к Володе. Перед ними, как и положено, при расследованиях, что они сотни раз видели в фильмах, был нарисован контур человека с разбросанными руками, но… на голове были нарисованы глаза, нос, три волосины сверху и широко улыбающийся рот.

– А-а, – тихо прошипела мать, – сучонок!.. Ну вернись домой, гадёныш!

И они дружной семьёй чинно пошли наверх.

Володя сказал:

– Как уже надоело всё это.

– И мне надоело, – эхом откликнулась дочь, – надо было с папой здесь остаться, в коридоре.

– Защищайте, защищайте! – недобро сказала мать. – Он и вас при случае за три копейки продаст! Защищайте!.. Палашку своего, недоноска.

– Вы бы уж хоть что-то решили, – как попросил сын, – чтоб как люди жить.

– Что тут можно решить? – вопросила мать. – Решить можно с человеком! Ваш отец к этой категории не относится, как был сволочью, так и…

– Раз он так плох, – сказал Володя, – тогда разведись с ним. Что жить-то со сволочью?

– Больно ты скорый! – толкнула его мать легонько в спину, и они вошли все в квартиру.

Через полчаса, в семь тридцать, как положено, младшие Худяковы вышли из квартиры и прямо на лестничной площадке, у своих дверей столкнулись со своим отцом. По всему видно, отец только поднялся на пятый этаж и, похоже, хотел позвонить в звонок. Дети удивились его приходу. Но отец строго поинтересовался: «Учиться?..» Дети молча кивнули. Отец строго договорил: «Идите!» Дети как-то быстрее положенного пробежали по ступенькам вниз. Отец зашёл в квартиру. Володя посмотрел на Ксюшу:

– Что сейчас будет?

– Давно бы пора чему-нибудь произойти, – сказала она, – лишь бы без жертв.

– Шутишь?

– Шучу. Пойдём. Отец – человек выдержанный, но мама переборщила. Пусть сами разбираются.

Выдержанный человек вошёл к себе в квартиру с воинской доблестью в глазах. Скинул быстро и легко туфли и прошёл в кухню. Здесь он едва не столкнулся с супругой, которая никак не ожидала, что на смену ушедшим детям заявится её незабвенный муженёк. Причём с таким решительным видом, словно он не как побитая собачонка где-то ночевал на улице, а всю ночь до обморока нежно насиловал свою супружницу. Муж прошёл к кухонной раковине, открыл воду, налил себе стакан и залпом выпил.

– Смотри-ка ты, как нас на водичку-то потянуло, – подначила очнувшаяся супруга, – видно, из лужи пить боялся.

– Заткнись, – тихо ответил супруг, как предостерёг.

– Что-о?!. – едва не рехнулась та.

Супруг прошёл в комнату, бросил там свой кейс на кровать. Потом вернулся в прихожую, где опять столкнулся с женой, уже оправившейся от короткого шока и шедшей выяснять отношения. Михаил при ней достал из встроенного шкафа топор и молоток… Ирина вновь схватила себя за нижнюю челюсть и вновь издала лёгкий, короткий вопль. Муж, однако, не зарубил её, подойдя к входной двери, приставил топор к блокиратору замка и быстро, резко ударил молотком по топору. Блокиратор срезало как бритвой.

– Ай! – крикнула жена.

Михаил пренебрежительно бросил инструменты в шкаф. Потом закрылся в ванной, скоро там зажурчала вода. Через пять минут он вышел без рубашки и чисто выбритый.

– Что это ты тут расходился? – Ирина бродила за ним по пятам, как будто пытаясь вернуть себе место хозяйки положения, хозяйки в доме. Михаил без слов прошёл в спальную, где бросил свой кейс. Открыл платяной шкаф и достал свежую сорочку, потом новый галстук. Ирина подошла сзади, вставила руки в свои необъятные бока и разразилась:

– Что это ты тут раскомандовался? Что это ты тут… что, мало ночевал как собака на улице?.. Мало тебе, сучонку паршивому…

– Заткнись, – сказал Михаил тихо, не поворачиваясь к ней и каким-то иным голосом.

– Что это я заткнись?! Что это я должна тут заткнуться? Я вот сейчас…

И здесь произошло уже совсем непонятное. Михаил развернулся и закатил жене оплеуху с плеча да наотмашь, да с размаху, да больно… Стокилограммовая масса супруги мигом, как шарик, улетела к шкафу, ровно вошла в открытые дверцы и села там на какие-то коробки из-под обуви. Потом эта масса спросила у себя:

– Что это?..

Глаза у неё были непомерно выпучены, рот открыт, и весь вид её говорил о совершенно для неё не свойственном положении и месте. Сразу же супруга ещё раз поинтересовалась у кого-то:

– Что это?..

Здесь она догадалась посмотреть на мужа. Он как ждал этого и пояснил ласково и мило:

– Это оплеуха. Будешь рычать – ещё получишь. Быстро на кухню! Чай мне налей!

Ирина более чем поспешно, резво, по-молодецки поднялась из шкафа и улетела в кухню. Там что-то сразу застучало, зазвенело. Ласково так, по-домашнему. Когда Худяков завязал галстук, из кухни донеслось:

– Миша! Иди чай пить!

Миша быстро позавтракал, потом попросил жену принести в кухню напольные бытовые весы с двумя площадками для ног. Ирина принесла весы и осторожно поставила перед мужем.

– Встань, – сказал он ей.

– Зачем? – только спросила она, но Миша поднял на неё глаза, и Ирина послушно встала на весы. Циферки выскочили за сто килограммов.

– Сто два, – сказал муж, как приговор прочитал, – через полгода должно быть шестьдесят, критическая масса – семьдесят. Всё. Начинаешь сегодня. Врач, тренажёр, голодовка, к хирургу пластическому… как хочешь. Больше говорить не буду.

– А домом кто будет заниматься? – только и спросила Ирина, как последний шанс.

– Дети! – вдруг отрезал муж.

– Как ты их заставишь?

– Попрошу помочь матери прийти в нормальный человеческий облик. А ты!.. – Михаил ткнул в неё пальцем и Ирина отшатнулась, – не сбросишь вес… разведусь!.. Думай.

Он поднялся со стула, прошёл в прихожую и, обувшись, договорил:

– И не стой колом, как снежная баба перед Новым годом во дворе. На работу пора!

Дверь хлопнула, и муж ушёл. Ирина постояла немного, всплеснула руками, спохватившись, и побежала к зеркалу.

– Ах, боже мой! – заверещала она, – лицо-то, лицо… надо замазать, красное какое… так. Первый урок в одиннадцать, успею. Тренажёр, голодовка, что это он? С ума спятил? Ой, не стоило его так домой не пускать! Вот же дура!..

По дороге на работу – а Михаил всегда ходил пешком – он встретил свою студентку, что обожала поэзию Некрасова, и получил от неё комплимент за здоровый цвет лица.

– Просто спать надо на свежем воздухе, – раскрыл секрет Михаил.

– Да, конечно, – согласилась та, – спать, Миша, спать и ещё раз спать! И не в одиночку! Ты сегодня как?..

На работе в институте его встретил друг Сушняков, в одну секунду оценил его состояние и тоже похвалил:

– Хорошо выглядишь. Спишь с открытой форточкой?

– На улице сплю, – ответил весело Михаил, – как Репин Илья Ефимович.

– У него что – дома своего не было? – удивился Сушняков.

– Просто привычка такая. Полезная. Восемьдесят шесть лет прожил.

– У тебя даже блеск в глазах другой, – заметил Сушняков.

– Я знаю. Это там до сих пор восход солнце горит.

– Чего восход? – совсем запутался сорокалетний Сушняков.

– Сегодня наблюдал восход солнца. Вынужденно. Но красиво. Никогда не видел.

– А-а, – как понял тот, – бывает. Надо пива выпить с утра. Пройдёт. Обедаешь где?

– Не придумал.

– Идём со мной в «Белые ночи»? Пельмени, пиво.

Худяков обещал подумать. Для себя он решил никуда не ходить, где может быть пиво. По крайней мере, в ближайшие дни.

Первый рабочий день прошёл скромно и целомудренно. К обеду заболела голова, но вместо положенных ста граммов чего-нибудь крепкого Худяков выпил таблетку анальгетика. Со студентками не шутил в перерывах и вёл себя так, словно видел их всех впервые. Пара выпускниц была этим несколько обескуражена. Обе девчонки уже «шли» на красный диплом, и у обеих предмет Худякова был профилирующим. Плюс ко всему Худяков был не простым преподавателем русской словесности, а завкафедрой русского языка с кандидатской степенью. И вдруг такая отстранённость от женского пола, да ещё в самый первый день. Целое лето не виделись! И обе ещё дуры такие – обе в мини-юбках припёрлись на занятия. А если сложить время обеих девушек, что они провели утром у зеркала, так вообще рабочая смена получится. Вот и рисуй себе потом лицо, страдай от недосыпа, когда мужики эти… так-то ничего не соображают, да ещё и носом крутят.

Более часа Ирина мазала кремами свою упитанную мордашку, скрывая следы оплеухи. Наконец грим удался, и она, глянув на часы, стала торопливо одеваться.

Перед самым выходом из дома, когда она уже обувалась, в дверь позвонили. Ирина моментально открыла и увидела за порогом женщину с пачкой телеграмм в руке. Женщина улыбнулась: «Вам заказное письмо». Ирина расписалась, поблагодарила, глянула на обратный адрес и взвизгнула от восторга. Письмо было от её матери. На остановке, ожидая автобус, она прочитала: «Здравствуй дочка! Соскучилась я по вам всем. Это я имею в виду тебя и детей наших. Не спрашиваю у тебя разрешения, знаю что обрадуешься, да и дети тоже рады будут. Я еду. В Северск поезд приходит третьего сентября, думаю, письмо успеет дойти. Встречайте, вагон первый, поезд скорый. Ваша мама и бабушка».

Ирина взвизгнула внутри себя ещё раз. Приедет мама, всё устроится и станет как и раньше. Мама всегда умела обуздать этого хама. У мамы всегда хватало напора и жёсткости поставить любые условия Мишке-поганцу! Он всегда при ней пасовал. Ну теперь погоди! Она спрятала письмо в сумочку и стала себе представлять, с каким наслаждением сообщит ему эту прекрасную новость, с каким удовольствием она посмотрит на его вытянувшееся лицо… нет, морду! С каким восторгом она выслушает его бя-бя-бя, или что он там сразу заблеет? С каким…

Здесь Ирина осеклась. А вдруг он… вдруг он и в самом деле так переменился, что… Вдруг и в самом деле что-то произошло в его жизни, чего она пока не знает? Раньше ведь он не дрался? Раньше он её даже где-то побаивался… её громкого голоса, её истерик… А вдруг он и маму… по морде? Она даже отшатнулась – по лицу! Нет. Смелости не хватит. Мама может ведь и в суд, в прокуратуру. Она и сама может ему по сусалам надавать. Как двинет по роже его самодовольной… Ка-ак даст!.. Ирина представила себе, как Мишка-поганец летит с опухшими сусалами через весь их зал, и падает где-нибудь в угол, и бьётся мордой о порог… нет, не насмерть, конечно, так… побольнее. Потом Мишка встаёт и побитой собачонкой бежит к ним в комнату и там поскуливает, кобелюга поганый! А она входит и говорит – ладно, мол, не скули, заживёт…

К автобусной остановке подошёл рейсовый автобус марки ПАЗ. Автобус ПАЗ имеет довольно высокую посадку, и первая его ступенька расположена довольно далеко от земли, так что приходится ногу просто задирать, а потом уже подтягиваться на поручнях. Ирина такие автобусы терпеть не могла, потому как громко кряхтела при посадке и один раз её кто-то сзади подтолкнул. Она уже в салоне развернулась, хотела двинуть наглеца по мордам, но увидела перед собой лишь юную, хрупкую девушку. Парень же остался на остановке, он, похоже, ехать и не собирался. Просто посмеялся над ней, и всё. Она запомнила его лицо и потом очень долго искала на улицах города, но так больше нигде, никогда не встречала этого нахала. В другой раз кто-то ещё более мерзкий толкнул её в то же место шилом… Она точно сказать не могла, но ощущение, что в тебя тыкают больно большой иголкой, присутствовало. Она тогда пулей влетела в салон с матерной бранью, наглеца опять-таки не нашла. И город вроде у них небольшой, а когда надо, так словно все в мегаполисе живут.

В салоне Ирина села, и рядом уже больше никто не сел… может, и не поместился. Ирина отвернулась к окну и всю дорогу смотрела в сторону. Ростом Ирина пошла не в мать, а в отца. Отец был небольшой – метр шестьдесят. Мать была высокая, статная, крупная женщина. Рядом они всегда смотрелись немного комично, особенно для прошлых лет. Отец умер рано. Ей ещё и восемнадцати не было. Какая-то врождённая неизлечимая болезнь. Дедом и тестем ему так и не удалось побыть. Мама с лихвой возместила детям всё и всех. Иногда Ирине казалось, что там, где живёт её мать, совсем не обязательно иметь участкового милиционера. Прошло восемнадцать лет, и Ирина до сих пор не могла понять: любят её дети свою бабушку или нет? Чего-то не хватало в их отношениях. То ли трогательности, то ли ласковости, семейности… или просто обычного обожания своей бабушки… Всё слишком по-деловому. Сделал – получи. Не сделал – тоже получи. Может, просто мало было в отношениях искренности, чего так хотят и так остро чувствуют все дети?.. Ответить на все эти вопросы она не могла до сих пор.

После уроков по дороге домой Оксану Худякову окликнула её одноклассница Ритка Пузырёва и, когда та обернулась, помахала своим стильным ранцем, что означало – постой, сейчас догоню, есть разговор. С Риткой Оксана не дружила особенно – так, несколько раз бывали в одной компании, на дискотеках толкались, у подружек на днях рождения… Ритка была девка ничего, надёжная. Говорили, что у Ритки был парень – то ли тридцать лет ему, то ли двадцать три. У Ритки во всех вещах, от школьных принадлежностей до чисто дамских, всегда есть в запасе презерватив, причём не просто китайская ерунда, а фирма… английский, например. Что ей говорили родители на это – никто никогда не знал. Все знали, что родители у Ритки с деньгами, этого было достаточно.

Ритка догнала её возле школы и, зашагав рядом, озабоченно заозиралась по сторонам, словно боялась, что их мог кто-то подслушать. Потом интригующим голосом спросила:

– Новость хочешь?

– Какую? – равнодушно глянула на неё Оксана, ожидая что-либо из школьной жизни, там беременный кто-нибудь опять или кого в тюрягу упекли… А может, кто триппер подхватил.

– Мы с тобой почти родственницы!

– Как это? – остановилась Оксана.

– Тише! – подхватила её Ритка под руку и увлекла за собой дальше. – Мы с тобой почти родственницы!.. Сама чуть не рехнулась! Смотри никому не проболтайся. Тебе тоже невыгодно. Поняла?

– Нет.

– Твой папаша… твой отец, – Ритка улыбнулась самодовольно, – трахает мою старшую сестру!

– Что? – как квакнула Оксана, чуть слюной не подавившись.

– Что, что… – вытаращила на ходу глаза Ритка. – Трахает мою Любку, как хочет, и прекрасно себя чувствует. Ты не знала?

– Не-ет.

– И я не знала. А тут, – она вновь оглянулась, – а тут слышу как-то по телефону – ах, Михал Иваныч, ах, ах!..

– Откуда она его знает?

– От верблюда. Она же у него в институте учится!

– Так, может, она по делу звонила?.. По учёбе.

– Ага! – даже остановилась Ритка. – Будет эта старая шлюха по делу звонить!

– Сколько ж ей лет?

– Любке? – Ритка задумалась. – Так сколько же ей лет?.. Первые месячные у меня пошли, ей двадцать стукнуло… ага, представляешь, я мучаюсь там, а она коньяк в своей комнате с подружками и хахалями жрёт! Сестра называется. Значит, сейчас ей двадцать три, шкидла старая! А всё туда же – под кого бы улечься!

– Что делать? – потерялась от такой новости Оксана.

– Молчать, конечно! У тебя папаша хоть куда! Молодец мужик! Вот бы посмотреть, как они в кровати крутятся, как он её там обрабатывает!.. Представляешь?

– Что?

– То! Как скачут друг через друга.

– С чего ты взяла?

– Что, я свою сестру не знаю? Она же… как это?.. Как в публичном доме родилась. Ну… Это природное. Врождённое. Что молчишь?

– Думаю.

– Что тут думать. Отцу не проболтайся.

– Нет, конечно.

– Мы с тобой теперь как две сестры… ага, по несчастью.

– Ладно.

– Пива хочешь?

– Можно.

– Я угощаю. Пошли. В тот вон киоск.

– Там баба вредная. Нам не дадут.

– Дадут. Она меня знает.

– Откуда?

– От верблюда. Этот киоск мой парень держит.

– Он у тебя бизнесмен?

– Стала бы я с другим водиться! Он при деле и с деньгами!

После работы, вечером, Худяков задержался у себя на кафедре, обдумывая создавшуюся ситуацию. Состояние бравады прошло, состояние алкогольного подъёма настроения – тоже. Через полчаса он может быть дома. К этому времени обычно собирались уже все в семье. Дети – это нормально. Сегодня утром он с ними виделся, и они всё поняли. Ксюша, правда, выглядела немного перепуганной – папа дома не ночевал, а пришёл и строго стал интересоваться, в школу ли они идут… С детьми он поговорит, если что – извинится. А с супругой надо вести себя по-прежнему, по-боевому. Настроения, правда, совсем нет, усталость какая-то присутствует. Придётся через силу. Приду, спрошу, как дела с лишним весом. Вот так! А если выкобениваться начнёт? Уже наверняка в себя пришла, придумала что-нибудь. По ряшке ещё раз заехать? А дети?.. Нет. Да… настрой не тот сейчас. Что делать? Выпить? Опасно. Одному тем более. Восхититься жизнью на земле? Захотеть жить прекрасно? Как? Восхода солнца вечером не предвидится. Кстати, надо завтра утром обязательно проснуться пораньше, туч не предвидится, можно ещё раз посмотреть, как солнце встаёт. А то, может, ему сегодня утром всё показалось таким прекрасным по той причине, что он в таких условиях оказался, когда восприятие всего вокруг обостряется? Михаил невольно вспомнил сегодняшнее утро – густые сумерки, растворявшие в себе ночь, прибывающий свет, светло-синюю полосу на востоке, оранжевое ожерелье на небе и первый пронзительный луч солнца… Всё так непривычно, так необычно, как никогда не видел и не знал. Нет ничего вокруг, кроме темноты, и вдруг на тебе!.. Да будет свет! Когда к этому прикасаешься, то слова эти звучат совсем иначе, совсем в другой эмоциональной окраске. Это же из Библии выражение?.. Михаил быстро поднялся. Библию он не читал уже лет двадцать. Читал в юности, чтоб похваляться необычными знаниями. Он достал с полки книгу в чёрном переплёте, открыл в нужном месте и прочёл:«… И увидел Бог свет…», так… дальше… «и назвал…», дальше… вот! «…Да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды». Ишь ты! Вот как. Тверди-то у него в жизни и нет. Потому и отделить одно от другого он не может. Всё как в течении стремительном несёт по жизни. Твердь мне и нужна. Начинать надо с дома родного..

На кафедру заглянул Сушняков. Сушняков по образованию был юрист. По социальному положению Сушняков был мент. Даже преподавая в институте, он оставался ментом. Слишком въелась его бывшая работа в уголовном розыске. Потому как юрист и мент он всегда давал Худякову советы: это противоправно, это административно наказуемо, а это уголовно наказуемо.

– «Белые ночи», – сказал он с порога, – два бутерброда, два пива и два «сто грамм». Только чтоб не дёргаться ночью в абстиненции.

«Верно, – согласился Худяков внутри себя, – сто граммов мне сейчас и нужно, для вечернего домашнего самоутверждения. Тогда тормозить не буду в поступках. Раз уж взялся наводить новый порядок, так наводить надо до конца. Только вперёд!»

– «Белые ночи»? – переспросил он, как будто сомневаясь. – Это можно. Сто граммов никогда не вредили после трудового дня настоящему мужчине и главе рода!

Сушняков вытянулся лицом, что-то заподозрил, но смолчал: Худяков как-то видоизменился, но ему нужен был напарник.

В кафе «Белые ночи» они заказали пиво, бутерброды и водку. Всё, как задумали. Не выходя за рамки дозволенного. Ожидая, когда официантка принесёт упоительную влагу, Александр Сушняков ненавязчиво напомнил в дружеских оборотах:

– Миша, а что ты мне сегодня перед занятиями про восход солнца плёл?

Михаил пожал плечом и просто ответил, обыденно:

– Случайно сегодня утром наблюдал восход солнца. Весь. От начала и до конца…. как ночь постепенно превращается в утро через растекающиеся сумерки, через гаснущие звёзды, через неуловимую прозрачность воздуха… Темнота как растворяется в свете. Очень красиво, оказывается. Никогда раньше такого не видел.

– Ну да, – согласился понятливо тот, – дома не ночевал?.. Дома-то как?

Принесли бутерброды и пиво с водкой. Друзья отпили по глотку пива, и Худяков ответил:

– Дома замечательно. Чинно. Благородно. Тепло и ласково. И… как бы это… порядок нынче.

– Плохо верится. Говоришь странно.

– Хочу начать новую жизнь.

– Один?

– Нет. Со всеми. Если получится. Как раньше больше не могу.

– У вас вроде нормально всё было? Как у людей.

– А как у людей? – спросил в упор Михаил. – Ты знаешь, как должно быть у людей?

– Так… А теперь у тебя как?

– Теперь у меня пора становления новых отношений. Думаю, не всё пройдёт гладко. Слушай, Саша, ты же мент, бандитов ловил, кулаками махал, верно? Подскажи мне пару точек на теле человека, куда можно стукнуть, чтоб… человеку лицо не портить, но чтобы он понял.

Сушняков остановился. Поставил кружку с пивом на стол.

– Ты кого лупить начал? Жену или детей?

– Пока никого. Но мало ли? Вдруг слушаться не будут?

– Не подскажу, – твёрдо сказал Александр, – ты ненормальный. С твоей силищей человека уродом сделать можно.

– Я тихонько.

– Нет. Никаких тихонько. Никаких точек. Если надо лупить – отвешивай оплеухи… ладошкой… и ничего больше. За остальное сесть можно.

– А за оплеуху?

– Практически нет.

– Ладно, – сказал Худяков, как к сведению приняв, и взял свой стакан с водкой. – Хочу из дома уйти, да некуда. Жить больше со своей не могу. Не хочу. Так жить нельзя!

– Драться тоже нельзя, – поднял стакан и Сушняков, – давай за мир!

Когда они выпили, Александр пожевал свой бутерброд и иронично сообщил:

– Знаешь, как мужики называются в зоне, которых жёны за мордобой сажают? Кухонный боксёр. Это смешно.

– Она меня провоцирует постоянно. Всё через крик, через вопли, через каждодневное сквернословие.

– А ты не виноват, – твёрдо договорил за него Сушняков.

– Я виноват, поэтому я и хочу уйти.

– Куда? К студенткам своим?

– Не знаю. К студенткам не хочу, – сказал он так, словно его звали, – придумаю. В крайнем случае, разменяю квартиру. Может ещё по сто?..

– Куда тебе? – разумно отказался Сушняков. – Ты же на разборки идёшь? Нужна трезвая голова.

С такой трезвой головой и пришёл Худяков – глава рода, отец и муж, виноватый и не желающий больше мириться со сложившимся положением, – к себе домой в родительскую квартиру. Дверь за ним закрылась, замок щёлкнул и… началась новая жизнь. Торможений в поведении и мышлении не наблюдалось. «Сто грамм» сделали своё дело.

В квартире Худяковах было четыре комнаты, раздельный санузел, кухня, аж девять квадратных метров, и большой, длинный коридор. Коридор начинался в прихожей, тут же были туалет и ванная, дальше уходила кухня, за ней отдельная комната-спальная. Коридор заканчивался залом, из которого выходили ещё две комнаты поменьше и где проживали отдельно сын и дочь. В зале, как в обычной семье со средним достатком, стояла мебель: большой телевизор, диван, кресла и так далее. Дети в своих комнатах имели свои телевизоры, а сын ещё и компьютер, не говоря о прочих «музыкальных» удобствах, потому встречалась семья лишь за ужином, который всегда накрывали в зале. Также в зале обычно во время приезда тёщи жили Михаил с Ириной, теснясь вдвоём на раскладном диване.

Первым Михаилу попался сын, вышедший из кухни с ароматом сигаретного дыма. Курить ему Михаил разрешил сразу после поступления в институт. Это было как признание его взрослым.

Владимир сказал:

– Привет, пап!

И удалился через зал к себе в комнату. Тут же из зала в обратном направлении выскочила дочь и, пробегая мимо отца, выкрикнула то же. Потом остановилась и спросила:

– Пап, ничего не случилось? У тебя лицо какое-то…

– Нет, – задумчиво и оттого длинно произнёс Худяков, – у меня всё в порядке. Даже лучше, чем когда-либо.

Дочь на это ничего не сказала, только как-то симпатично ему улыбнулась, вроде поддержала. Снимая куртку, Худяков услышал, как зазвонил телефон в спальной. Ему вторил аппарат из зала. Трубку сняли и голос жены произнёс:

– … нет, его ещё нет. Должен быть на работе. Нет, мы не сможем, у нас скоро прибавление, мама моя приезжает. Письмо получила. У нас все готовятся к встрече… Ждём не дождёмся. До свидания!

Худяков открыл дверь в спальную и вошёл. Прикрывать дверь за собой не стал. Супруга сказала:

– Ой, ты дома? Я не заметила. Ты стал так тихо ходить…

Михаил глянул на её щёку, ничего особенного не увидел, вспомнил слова Сушнякова «кухонный боксёр», после этого спросил несколько небрежно:

– Как у нас разрешается проблема с лишним весом?

Настроение у него после посещения «Белых ночей» было приподнятым, это его радовало и слегка делало игривым. Он прикинул: если понадобится, сможет ли он сейчас залепить ещё одну оплеуху супруге?.. «Сможешь! – уверенно сказал ему внутренний голос. – Ещё как сможешь!»

– С каким ещё лишним весом? – нервно переспросила та. – Если в этой квартире и есть что-либо лишнее, так это…

На этих словах она замолчала, но понять было можно. Худяков повесил в шкаф костюм, переоделся в домашний спортивный с гордым именем «Адидас», потёр правую руку о левую, заметив, что супруга за ним наблюдает, и дунул на раскрытую ладонь.

– С тем лишним весом, – сказал он размеренно, – о котором разговор был утром. Забыла?

– У меня нет времени для твоих дурацких шуток, – отрезала жена, – мама приезжает. Как бы тебе вес не сбросить часом, – предостерегла она сладким голосом, – надо ей нашу комнату освободить. Завтра утром переселяйся в зал, а я наведу здесь чистоту-порядок.

– Во-первых, я никуда не собираюсь переселяться, – ответил неподобающе жёстко Худяков, – поспит твоя мама и на диване. Во-вторых, вес свой я сбрасываю в тренажёрном зале. И, в-третьих, в своём доме я распоряжаюсь сам. И раз уж она приезжает, со мной это не согласовав, то постарайся ей разъяснить, чтоб она поменьше мне попадалась на глаза и поменьше крутилась под ногами… А то я могу привыкнуть… к утренним разминкам в доме своём!

Ирина постояла, как оплёванная, с минуту, после подняла упавшую до пола и удивлённую саму по себе нижнюю челюсть и попыталась восстановить прежнее статус-кво.

– Ты это с кем… ты это на кого?.. Это что ты здесь сегодня вытворяешь? А?.. – И замахнулась на Михаила какой-то кофтой, что попалась под руку. Худяков выстоял, глядя ей в глаза, и насмешливо спросил:

– Всё? Драться не будем? А то встретишь маму с неподобающим личиком.

– Хам! – бросила супруга.

– Сам удивляюсь, – ответил, не дрогнув, тот.

– Нет, а что произошло? – вдруг запричитала она гневно, не понимая такого неповиновения мужа, – Что за строптивость такая? Сучку себе новую нашёл? Первокурсницы появились?! Поэтично настроенная душа на факультете народилась? Что это ещё за мода такая новая, потаскун поганый?

– Не ори, – сказал Худяков безразлично.

– Ах, не ори?! Ах, мы испугались сразу! Так вот, сиди здесь тихо и не…

– Заткнись, – повернулся к ней Михаил, и супруга замолчала на полуслове.

Худяков посмотрел ей в глаза и уже чуть ли не зловеще проговорил:

– Утренний разговор остаётся в силе. Не станешь за собой следить – разведусь. Квартиру тебе не оставлю. Детям, кстати, насколько я знаю, тоже всё это надоело. Вопросы?.. Замечательно. Тёща твоя… э-э, моя… приедет, пусть располагается в зале. Так и скажи – я распорядился. Там и к внукам ближе. И ты уж лучше сама с ней поговори… скажи, что у меня неприятности. А будет ко мне лезть со своими… Зашибу! Всё.

Развернулся и вышел вон. Жена инстинктивно провела ладошкой по лицу, как будто стирая что-то нехорошее и запоминая это нехорошее на будущее.

Выйдя из зала, Худяков прошёл в кухню и встретился там с дочерью. Оксана наливала себе из пакета какой-то фруктовый сок. Михаил открыл воду, взял в руки мыло и несколько флегматично спросил:

– Что мы едим на ужин?

– Котлеты, отварной картофель, зелёный лук, – стала быстро перечислять Оксана, – хлеб…

– Белый?

– Есть салат, – остановилась она, – папа, что-то случилось?

– А что мы пьём?

– Мы пьём сок, – подняла она свой стакан, – а есть чай.

– А почему тогда, – подошёл к ней отец, вытирая руки о полотенце, – от тебя так пивом пахнет?

– Папа, – потерялась Оксана на мгновение, – а от тебя пахнет водкой.

– Папа взрослый.

– Папа, мы с Риткой выпили всего одну маленькую бутылочку. Что за трагедия?

– С Риткой? – переспросил он. – На двоих?.. Запомни, дочка, всё начинается с маленьких бутылочек. И всё начинается очень девственно безобидно.

– Просто у нас… – дочь искоса бросила взгляд на отца и глаза её блеснули женским коварством, – была новость.

– Хорошая новость? – Михаил повесил ей полотенце на плечо.

– Нормальная. Несколько необычная. Не спрашивай, всё равно не скажу!

– Я и не пытаюсь.

– Бабушка приезжает, слышал? – тут же сказала Оксана.

– Слышал. Надеюсь, обойдётся.

Дочь прыснула со смеха и спросила:

– Вы с мамой в зал переселяетесь?

– Нет, – спокойно ответил отец, – в зале теперь будет жить ваша бабушка.

– Как? – вытаращила глаза Оксана. – Бабушка в зале? А она знает?

– Думаю, ещё нет. Но узнает. Что торопиться?

– Ого! – Ксюша, казалось, восхитилась отцовской смелостью. – Тогда может не обойтись…

– Тогда ей придётся жить в гостинице.

– Ого! – ещё раз воскликнула дочь и, смотря на отца, садившегося за стол ужинать, боком вышла их кухни.

Через несколько минут в кухню пришёл сын, уже во всём осведомлённый, и сразу без лишних слов спросил:

– Пап, а ты скандала не боишься?

– С бабушкой? – не отрываясь от еды, спросил тот.

– Да и с бабушкой, и с мамой.

– Нет, не боюсь. С мамой мы договорились, что теперь в нашем доме скандалю я. Смена обязанностей и привилегий! И ваша бабушка в этом трагедийном действии не участвует!

– Да-а, – сказал сын то ли с восхищением, как его сестра, то ли заранее сочувствуя своему отцу.

А Михаил, не смотря на своё чадо, наворачивал котлеты с картофелем и глубоко внутри себя думал: «Интересную штуковину я заварил, чем всё закончится? Так, похоже, процесс этот необратимый».

После ужина Худяков прилёг в зале на диван и взял в руки один из самых читаемых российских детективов. Сюжет произведения был крайне прост, повествование держалось на сплошной погоне за каким-то особо важным пакетом… Всё действие укладывалось в три слова – пиф-паф, дыц-быц, сюси-сюси… Как-то две коллеги Михаила по институту, с его кафедры, так же преподававшие словесность, назвали в его присутствии такую книгу «проституткой». Михаил попросил раскрыть смысл такого определения.

– Как же, Михал Иваныч, – удивилась одна, – обложка красивая, заглядеться можно, а откроешь – там пусто!

Потому, наверное, Худяков сейчас книгу не читал, книга эта служила ему щитом от внешнего мира, точнее, от супруги и её назойливых вопросов. Как он и ожидал, долго супруга молчать не могла, походила вокруг него, походила, то пыль стирая с мебели, то что-то перекладывая на этой мебели с места на место, и, наконец, спросила:

– Ты и в самом деле не собираешься перебираться в зал?.. Или это ещё один…

– Правда, – бросил нехотя он и ещё глубже ушёл в роман.

– Смотри, как тебе здесь удобно, – донеслось от супруги через книгу, – а разложим диван, так совсем будет…

– Не поместимся, – прервал он её размышления вслух.

– Вот же скотина, – сдерживая голос, выпалила жена и бросила в Худякова тряпкой.

Михаил отложил книгу, снял с себя тряпку и зачитал приказ:

– Я сказал – тёща живёт либо в зале, либо в гостинице! Либо сразу назад домой, времени на это у неё будет ровно четыре часа до вечернего поезда! Что-то не понятно?

– Всё нам понятно, – пошла жена из зала, – всё понятно! Надеюсь, и детям понятно, – гремел её голос уже в коридоре, – как их отец измывается над их бабушкой! В Европе тебя бы засудили за безнравственное отношение к родителям!

– Велика Россия! – крикнул ей Худяков. – Полная свобода личности. Хочу – уважаю тёщу, хочу – нет!

– И не тёщу!!. Не-е тёщу! – вынырнула из дверного проёма супруга. – А маму! Или уж, если вы так субтильно-застенчивы, Раису Семёновну!

– Так вот, – так же громко сказал Худяков, – Раиса Семёновна будет жить в зале!

Взял пульт телевизора, нажал кнопку, и разговор мигом прервал голос ведущего новостей одного из центральных телеканалов страны. Ведущий давал сводку из одной «горячей точки» страны. Потом пошли кадры, в них кровь, стрельба, забинтованные дети, носилки с ранеными… Через минуту точно такие же по виду кадры уже передавали из другой «горячей точки», находящейся в далёкой, раскалённой Азии.

Михаил поднялся с дивана и ушёл в спальную комнату. Шёл он решительно и целеустремлённо. Войдя, он посмотрел на супружеское ложе, представлявшее собой две раздельные кровати, составленные в одно единое целое, как символ любви, верности и неразделимости семейного очага, потом решительно отодвинул свою кровать от кровати жены. Низкие, толстенькие ножки кровати легонько, но высоко пискнули и скрипнули по полу, и ложе семейного очага разъехалось надвое.

Расстояние в полметра вполне устроило Михаила.

– Всё! – очень удовлетворённо произнёс он.

Эта довольно тихая перестановка мебели, наверное, не вызвала бы ничего особенного в обычное, спокойное время в жизни Худяковых, Ирина сама могла сделать точно так же, но не сейчас! Первым на скрип кровати прибежал Володя, приоткрыл дверь и спросил немного сбивчиво:

– Пап, мебель двигаешь? Помочь?

Тут же увидел перестановку, пожал плечами и удалился. В коридоре послышался сдержанный голос Оксаны:

– Что там?..

И тут же в спальную вошла супруга с тарелкой в руках. Вошла и остекленела. Остекленела, остолбенела и плечи опустила ниже обычного.

– Ты что тут делаешь? – тихо, срывающимся голосом спросила она. – Ты что тут задумал? Это что за передвижки такие?

– Прощай, старая жизнь! – пропел Михаил бодро. – Здравствуй, новая жизнь! – Посмотрел на жену орлиным взором и напомнил: – Договор на полгода остаётся в силе. А пока поспим врозь! Вы-ырозь!! Через полгода результат – минус сорок кило веса!.. Всё!

Последнее слово он крикнул, и в квартире воцарилась мигом секундная и явно ощутимая тишина.

– Начинаем бороться за здоровый образ жизни и красивое тело! – Здесь ему на ум пришло изречение из Библии, и он процитировал: – «Всяк мне противен, разрушающий храм мой!» Так сказано в Писании. Тело человека – есть храм Господа нашего. Садись на диету!

Ирина бросила на пол тарелку, и та разлетелась вдребезги. Затем повернулась и вышла из спальной.

– Козёл! Скот! – крикнула уже из кухни преподаватель русского языка и литературы средней школы города Северска, отличник по профессии местного гороно и победитель областного соревнования среди учителей старших классов.

Из спальной комнаты на всю квартиру раздалось несколько мстительное:

– Не-епра-авда!!.

После этого оправдательного вопля, Худяков сел на свою отодвинутую кровать, сам себя спросил: «Что ты делаешь?» В вопросе не прозвучало не то чтобы осуждения, а даже простого изумления. После чего Михаил был вынужден признаться самому себе, что ему всё происходящее нравится. Даже эта странная для него мстительность, которую он никогда в себе раньше не замечал. Неужели всё так надоело, что любое движение, похожее на сопротивление, может доставлять ему наслаждение? Должно быть, это нехорошо. Упёрся рогами в землю и не сдвинешь.

Кстати!.. Про «рога». Михаил отчего-то, совсем, казалось бы, не к месту, вспомнил далёкую юность. Ту юность, когда его дорогая супруга ещё была девушкой «в теле», а не напоминала большое блюдо с холодцом. Володьке шёл шестой год, Ксюше было около трёх, они находились всё лето у тёщи. Он тогда писал кандидатскую и как-то, по возвращении из очередной экспедиции по поискам народных сказок и басен Севера России, заметил в своём доме некоторые следы мужского присутствия – окурки сигарет «Прима». Сама Ирина не курила, потому ему сказали, что курила подруга – Зойка-математичка, заходившая в гости. Но Михаил хорошо знал, что Зойка, с её претензиями к маленьким роскошествам, никогда не станет курить сигареты такого класса. Однако супруга быстро нашлась, сказав, что сигарет не было и они попросили у соседей. Вот. Так сильно курить хотелось Зойке. Тогда это как-то очень быстро забылось. Может, даже и поверилось. А может, и потому, что в экспедиции у него две такие «зойки» были? Теперь вот вспомнилось ещё и то, что после этого случая кто-то несколько раз ошибался номером телефона. Несчастный мужик всё не мог то Машу, то Глашу найти. Глупо. А когда родилась Ксюха, его супруга почему-то ходила на приём к детскому врачу ближе к вечеру постоянно. Часам к шести… Странное время для приёма детей? Но он тогда этого не очень заметил. Сказали, что в это время без очереди, да и ладно, а что там было без очереди, это уже не очень-то и волновало. Не замечалось. Может, потому, что сам иногда в институте задерживался? Та самая Любка на втором курсе отдалась ему где-то между кафедрой и первой партой. И между словами любви нежно спрашивала его: «У меня теперь будут только хорошие отметки, правда?» Одевалась она потом хоть и недолго, но очень смущённо и столь же смущённо предложила продолжить союз до конца учёбы. А когда оделась, подошла к нему и договорила: «У меня должно быть твёрдое "пять" по вашему предмету, твёр-рдое!.. Вот как тут у тебя!» И здесь легонько хлопнула его собранной ладошкой в пах. Гадюка!.. Впрочем, училась Любка и без его помощи очень хорошо, а потому «красный» диплом, на который она так надеется, и в самом деле ей обеспечен. Молодец баба! Некрасова любит… модернизировать умеет классическую поэзию. Правда, немного болтлива. Как иначе расценить, что её подружка Наташка через два дня после их случки нашла предлог остаться с ним в лекционном зале и запросто предложить: «Скажите, Михаил Иванович, вы когда-нибудь видели, как выглядят наши студенческие скамейки с кафедры через женский затылок?» И, не дожидаясь ответа, подходит к кафедре и начинает раздеваться… снизу. Что делать? Надо что-то делать.

Вспоминая эти мелочи жизни, Михаил пришёл к выводу, что теперь ему на всё наплевать. Может, стоит просто подать на развод? Себе голову не морочить, жене, детям? Однако внутренний голос ему сказал: «Когда тёща уедет, только когда тёща уедет». И то правильно. В сорок лет начинать новую жизнь – должно быть, сложно. Надо хоть что-то к этому подготовить. А сейчас и в самом деле надо пережить приезд тёщи. Эта встреча уже необратима. Лишь бы время её присутствия прошло быстрее. Ещё предстоит череда разборок и скандалов. Начнётся с того, что Раису Семёновну не пустили жить в спальную комнату. Она ведь не бедная родственница – спать на диванах! Михаил вспомнил мощный бас своей тёщи и встряхнулся всем телом, как с перепоя. Девятнадцать лет он слышит этот бас и ровно столько же времени его ненавидит. А тёща в свою очередь ненавидит его или просто терпеть не может, что, в сущности, одинаково. Раньше он думал, что ко всему в жизни можно привыкнуть, приучить себя терпеть и соглашаться. Теперь он так не думает. Или так думать надоело? Теперь ему тридцать восемь, двое детей взрослых, жена в центнер, и не пойми чего хочется. Секса вдоволь было, а любви, о которой мечталось в детстве и юности, так и не увиделось. Какой-то запоздалый романтизм в душе. Да и какой любви ему хочется? Вокруг никого. Не то что рядом, а просто… в жизни. Куда ни посмотришь – там у друга жена гуляет, там друг от жены. Там вообще… жёнами и мужьями поменялись, но никто ни о чем ни гугу! Все так живут. А ему, понимаешь, любви подавай! Рассвет встречать с любимой женщиной! Обнявшись, смотреть на горизонт и удивляться величию природы. Где-нибудь сидеть на старом ящике, возле катушки из-под кабеля рядом с любимой, в сумерках тающей на глазах ночи и любоваться первыми всплесками подступающей зари. Первым цветом и светом, пронизывающим восток, растворяющим ночную черноту небосвода. А может, эту любимую можно найти?.. Где? Где обитают нынче любимые? Там, где неиссякаемый источник романтизма отношений между людьми бьёт горячим ключом среди холодных скал партнёров и партнёрш? Пойди-ка поищи этот источник!

На следующий день в обед поезд «Москва – Северск» привёз тёщу Худякова. На вокзале её встречала дочь Ирина без мужа и без детей. Рядом они так и смотрелись, как мать и дочь. Раиса Семёновна была выше Ирины на целую голову. И хоть в обхвате они были одинаковы, но выглядела она не толстой, а статной. Когда мадам Пырькина (фамилия тёщи) надевала туфли с каблуками, она была выше и самого Худякова, потому регулярно и всегда его тёща носила в доме туфли и смотрела на зятя свысока. При этом слегка откидывала голову назад, и видимость превосходства увеличивалась во много раз. Худякова это несколько раздражало, и он, когда бывал в её присутствии под хмельком, позволял себе делать то же самое, с той разницей, что голову ему приходилось чуть ли не запрокидывать себе на спину. Со стороны они выглядели в этот момент как два клоуна. Мадам Пырькина это чувствовала и своим густым баритоном, почти басом, говорила зятю строго: «Не паясничайте, сударь! Не доросли ещё!» Это была, пожалуй, единственная вольность, что позволял себе Михаил с тёщей. Зять он до сих пор был воспитанный, можно даже сказать послушный. Говорила мадам Пырькина веско, с расстановкой, всегда выговаривала каждое слово полностью, не глотая звуки. Густой баритон при этом гремел в квартире властно и торжественно, любые пререкания были исключены. Как сказала – так быстро все и сделали! Выговор у неё был несколько южно-русский. Ходила мадам Пырькина поступью женщины, несущей на себе пудовую корону. Внуков любила по-своему, у них же особенно по этому поводу ничем таким не интересовалась. Нередко, ещё маленьких, бессловесных, спрашивала: «Ну что, дружок? Ты опять мне обоссался? Мерзкий поросёнок!» После чего уже меняла им бельё. Взгляд мадам Пырькиной обладал способностью физического воздействия на человека: глянет – и того как назад отбрасывает. Худяков звал её просто и ласково – гренадёр. Мадам Пырькина тоже не баловала зятя при разговоре с дочерью лестными эпитетами, обычно разговор начинался со слов:

– И как твой накачанный коротышка живёт? Он ещё исполняет свои мужские обязанности? Или стёрся весь на поблядушечек?

Ирина поначалу пыталась протестовать и постоянно восклицала:

– Мама!

– А что мама? – удивлялась басом та. – Вот когда получишь от мужа триппер, тогда крикнешь: «Мама!», да поздно будет. Я бы давно на твоём месте купила авоську презервативов.

– Мама!

– Не забудь мои слова, когда ответ на свои анализы получишь.

Сегодня, на перроне вокзала, Раиса Семёновна была тиха и задумчива. Увидев дочь одну, она интуитивно почувствовала что-то недоброе в её семье и для начала не стала даже вспоминать Михаила. Позволив поцеловать себя в щёку, она поинтересовалась здоровьем детей, услышала в ответ – учатся, тут же отдала дочери чемодан и последовала за Ириной к стоянке такси. Так называемый муниципальный транспорт, в виде автобусов, Раиса Семёновна презирала и никогда им не пользовалась, отдавая предпочтение лёгким таксомоторам и их разговорчивым водителям, которые и багаж могут поднести, и разговором повеселят, а если ни того, ни другого, то которым и похамить в конце поездки можно, и сдачу потребовать, да и скандал закатить на всю улицу. Всё развлечение.

Уже с первых метров, проезжая по железнодорожному микрорайону, Раиса Семёновна оглянулась в машине по сторонам, и сказала то ли шофёру, то ли дочери:

– Что-то медленно у вас идёт городская реконструкция. Деревяшки по сторонам стоят (деревянные дома), там совсем ничего, пустырь поганый, тоже мне – ворота города! Что, воруют начальники?! Сволочи поганые, как не хотели работать, так и не хотят, всё бы урвать, всё бы спереть, скоты, ворюги!!. Тьфу!

Таксист на её звучный баритон повернулся и согласно кивнул, чуть вжав голову в плечи. Раиса Семёновна сидела с ним рядом на переднем сиденье.

– А вообще, где ваш мэр города? Он хоть что-нибудь делает или только штаны просиживает в своём кресле?

Таксист хохотнул, а Ирина сказала:

– Мам, дальше увидишь, в городе очень много нового…

– Что, обиделась за мэра? – повернулась на секунду к ней мама. – Ха! Ну ничего, когда защищают начальство и правительство – это первый признак раболепства и холопства! Лакеи!.. Свободный человек защищает себя, только свободный человек является ячейкой общества и только от свободного человека зависит, каким будет это общество! Остальное всё – быдло, толпа! – Тут же водителю: – Пожалуйста, не дёргайте своей физиономией, смотрите на дорогу! Глянь, Ирина, как сразу отвернулся недовольно, словно грубость услышал. А скажи-ка мне, голубчик, бывают у тебя пассажиры хамы?.. Или только ты себе это позволяешь? Ты хоть понимаешь, что за такую, с позволения сказать, езду и денег брать нельзя, а надо преследовать тебя по судебному иску за причиненный моральный и геморроидальный ущерб?.. – Помолчала и добавила вперёд в дорогу: – Расплодилось нынче шоферюг по стране! Никто работать не хочет, всем бы кататься!.. Кататься да деньги грести… Сволочи!

Водитель только глянул испуганно на неё и промолчал, а Раиса Семёновна как итог сказанному подвела:

– Север!.. Северск!.. И назвали городишко, словно видели, каким будет! Тундра… аборигены примороженные! Первый раз ехала, думала, вместо вокзала чум будет торчать!..

– Мама!!

– … Воду горячую дали? Или вы тут не знаете, что в городах есть горячая вода?..

– Дали, конечно. День шахтёра прошёл же.

– Тоже мне праздник нашли! – возмутилась Раиса Семёновна. – День шахтёра! Понаделали праздников для бездельников, лишь бы не работать! Может, у вас тут и День оленевода есть?

– Есть, – кивнула Ирина.

– Ха! – пробасила Раиса Семёновна. – Вы себе ещё и день кобеля устройте. Твой супруг сразу станет героем дня!

– Мама, – попробовала разъяснить дочь, – День шахтёра и День оленевода – это общероссийские праздники.

– Да? – повернулась к ней мать, словно проверяя, правду ли та говорит, нет ли здесь скрытой шутки. Потом развернулась обратно всем своим большим телом и разочарованно сказала: – Что ж, это лишний раз доказывает, при каком правительстве живём. Праздников скоро будет больше, чем рабочих дней, а всё что-то там удвоить хотим! Когда государство устраивает много праздников, такое государство боится своего народа, хочет его задобрить!.. А значит, это антинародное правительство! Горячая вода чистая идёт?

– Чистая, – ответила дочь.

– Что ж, – мирно проговорила мать, – вижу, клумбы у вас в городе посажены. Даже хорошо посажены, случайно получилось, да? Ксюшенька как?

– Что?

– По мужикам бегает?

– Мама!

– Опять мама, без мамы никуда, а как спросить чего, так сами всё знают! Я же говорю по мужикам, а не по бабам! Всё естественно. Расскажи мне про Володю. У него уже есть дети? На стороне, конечно.

– Мам, ну?..

– Понятно. Нет, – тут же поняла Раиса Семеновна, – а что так? Боится чего или просто дурак?

– Да чего ж ему бояться?

– Дурак, значит?

– Да нет, но…

– А что, СПИД в ваши края ещё не залетал?

– Мам, Володе ещё только восемнадцать лет.

– Я помню то время, когда у меня была маленькая, прелестная дочь и ей тоже было восемнадцать лет. Так ты себе не представляешь, Ирина, она вдруг взяла и забрюхатела в один момент! И ты себе не представляешь от кого! Какой-то… а потом ещё и родила. А потом ещё и замуж вышла за этого бесфамильного идиота с большими потугами на научного работника! И всё это в восемнадцать лет!..

– Поговорим дома, – попросила дочь.

– Мы одни, кто тебе мешает? – удивилась мать.

Водитель обернулся на неё на один миг.

– Глянь туда, – тут же указала она пальцем, – глянь на этих людей. Их же шатает от недоедания! Это местный люмпен-пролетариат?

– Мама, это бомжи. У вас в городе тоже есть бомжи.

– Бомжи есть везде. Потому что везде никто не хочет работать! Кстати, твоему суженому среди них самое место! Мне освободили комнату?

Дочь промолчала. После туманно ответила:

– Сама увидишь. Будешь удивлена.

– Тайны! – констатировала Раиса Семёновна. – Интриги! Обожаю! Хоть что-то хорошее в вашей мерзкой жизни! На дор-рогу смотри! Тупица! – крикнула она повернувшемуся на мгновение водителю. – Вертишь башкой, как боров на скотобойне! Мне живой доехать надо. Нет, такая езда не стоит даже и рубля! Вперё-ёд смотри!!

Возле дома, Раиса Семёновна сказала громко:

– Денег он не получит, он не водитель, а практикант! Практикант должен быть доволен, что он на нас проходит свою практику! Всё!

Ирина расплатилась с таксистом, взяла чемодан. Не успел таксист сесть в машину, как услышал последнее:

– Телега у тебя дрянь, милейший. Водитель ты – полное дерьмо! Стыдно, наверное, быть скотиной!

Водитель мотнул головой и уехал. Женщины вошли в дом.

Светлана Анатольевна Истомина, родившаяся тридцать лет назад под знаком Девы, всё детство и юность мечтала стать то актрисой, то певицей, то врачом-педиатром, а стала лингвистом и преподавателем. Светлана Анатольевна в совершенстве владела английским, французским и латынью. В зависимости от ситуации в жизни преподавала то один, то другой язык, а то и все вместе. Детство её прошло в незабвенные советские годы при торжестве коммунистической партии, юность выпала на смутные девяностые, когда великая Россия в конце концов получила независимость от стран Прибалтики и Закавказья. Светлана Анатольевна родилась во второй половине сентября и была, что называется, поздней Девой. Если это применить к семейной жизни, то Светлана Анатольевна и здесь была девушкой поздней, потому как до сих пор замужем не была и детей не имела. От такой жизненной неустроенности она не особенно пока страдала, потому как никогда не собиралась рожать «для себя», как многие её знакомые и подружки. В Северском филиале крупного столичного Института управления и бизнеса Светлана Анатольевна преподавала английский язык.

…Филиал Института управления и бизнеса находился в восьмиэтажном здании бывшего «Шахтстроя», в самом центре города. Кроме института, там же помещались ещё несколько заведений, как учебных, так и торгово-представительских. Офисы различных компаний росли в Северске как грибы и так же быстро умирали. Оставались только те, что действительно были нужны городу либо его жителям. Светлана Анатольевна часто наблюдала: только-только откроется где-нибудь магазин или комплекс услуг сегодня, как уже завтра ни магазина, ни комплекса, зато вместо них тут же зал игровых автоматов, пивная, бар… Потом и это пропадает. То ли воруют, то ли просто работать не умеют…

В своё время, после окончания общеобразовательной школы, Истомина уехала вместе с родителями из города Северска в южные широты необъятной России… Родители – и мать, и отец, – едва дождавшись своей северной пенсии, очень быстро погрузили в контейнеры имущество и зареклись об этом проклятом Севере и думать. И дочери наказали то же самое. Светлана забыла и проучилась в местном университете пять лет, после чего тоже погрузила своё имущество и уехала назад в Северск. Денег в Северске заработать к этому времени стало просто невозможно. Потому уехала Светлана просто так – город свой посмотреть, с друзьями встретиться, юность вспомнить да подальше от заботливых родителей пожить. Поначалу казалось, что получилось, но когда присмотрелась – получилось-то и не очень. Работа была, даже не одна, а две, иногда было и три. Светлана смогла скопить денег и купить себе квартиру на девятом этаже. Однако квартира очень быстро стала естественной необходимостью, а жизнь требовала уже другого уюта и других домашних радостей. Их-то часто и не хватало, особенно по вечерам.

Хотелось видеть рядом надёжного и постоянного мужчину, пусть не любимого, но своего. Кто сможет и защитить, если что, и семью создать, и опорой быть всегда. Но мужики такие все придурки законченные, не поймешь что им нужно. Самый первый, кого она подобрала, когда только приобрела себе жильё, оказался полным придурком: композитором, сочинителем да исполнителем своих песен. Пожил с ней пару месяцев и засобирался в Петербург доказывать кому-то свою гениальность. Песни его Светлана слушала. Выдержала. Думала – оценит. Не оценил. Уехал. Кто-то видел его в Петербурге, рассказывал, что он там деньги из кассовых автоматов собирает. Про песни ничего не говорили. Потом были ещё, тоже гениальные. Кто сам сбежал, кого выгнала. Потому как после первого придурка все остальные женщинам умным кажутся уже передурками. Так вот на сегодняшний день и жила – полный букет воспоминаний, а рядом никого. И самое обидное, девка была – загляденье.

В свои тридцать лет Светлана, наконец, определила для себя план ближайшего будущего: если в следующие два года не устроит свою личную жизнь, то бросит всё и все силы отдаст карьерному росту. И тогда, вполне возможно, она покинет этот Северск, потому как за последние шесть лет самостоятельно изучила ещё испанский и португальский языки.

Два года назад она была в турпоездке в тревожном городе Иерусалиме и там случайно познакомилась с одной супружеской парой из Испании. Они совсем не владели английским, и им очень трудно было общаться с местным населением. Светлана немного помогла им, и они очень искренне хвалили её за хорошее произношение. Светлана навела после этого справки, и оказалось, что испанский на сегодня вместе с португальским имеют очень хороший спрос. Но для этого, конечно, надо менять место жительства. С таким настроением Светлана Анатольевна и приступила к новому учебному году в Институте управления и бизнеса. Институт её был платным. А потому студенты в нём не всегда были семи пядей во лбу, попадались и просто с родительскими деньгами. Их тоже надо было чему-то научить.

На втором курсе одного из факультетов у неё довольно прилежно учился юноша… Владимир Худяков.

В ночь на третье сентября, накануне приезда тёщи, Михаил Худяков спал тревожно и беспокойно. Просыпался, ворочался, ходил курить, опять засыпал и опять беспокойно вертелся на кровати. Лишь одно доставляло ему какое-то неведомое до этого удовольствие – расстояние между супружескими кроватями, которое он определил сам. Утром он, как всегда, поднялся раньше всех. Но рассвет не застал. Солнце в этот день взошло без него. Тундра уже была вся залита холодным, ярким и искрящимся светом. Сладкий миг превращения из тёмного в светлое он пропустил. Небосвод был чист, синева поражала глубиной и прозрачностью. Михаил оглядел осеннюю тундру, уходящую за горизонт, и отправился в ванную бриться.

Потом он стоял у того же окна, ждал, когда закипит чайник, и всё смотрел в даль. На далёком горизонте, в утренней прохладе, выгибались причудливыми линиями далёкие горные отроги. Там, за горами, уже начиналась Азия. Город Северск был самым восточным городом Европы.

Худяков заварил себе чашку растворимого какао, густого и терпкого, как горький шоколад. Попивая напиток, он закурил сигарету и стал обдумывать своё положение. Отчего-то ему казалось, что сегодня должно что-то измениться. Что? Естественно, то, что сегодня приедет тёща и придётся держать оборону со всех сторон. А дети вновь будут прятаться по своим комнатам, чтоб ничего не видеть и ничего не слышать. Но внутри себя Михаил слышал, что измениться сегодня что-то должно и помимо приезда тёщи. Он опять себя спрашивал: что? Но ответа не находил.

В семейных же отношениях, если смотреть на проблему в общем, ничего у них не изменилось. Всё осталось как и было. Кровати стоят порознь? Так они и спят порознь, что здесь нового? Когда образовалась та самая маленькая трещинка в их отношениях, что на сегодняшний день превратилась в пропасть, никто из них уже и не помнит. Наверное, эта пропасть уже давно разлучила их, если бы не шаткий мостик из детей. Но мостик раскачивается с каждым годом всё сильнее и сильнее и грозит, наконец, обрушиться вниз. А может, уже рухнул? Может, просто они пока этого не заметили? Нервные срывы у Ирины стали происходить столь часто, что такое понятие, как мир в семье, уже отсутствовало в их квартире последние полгода, а может, и год, а может, и больше?.. Может, опять не заметили? Когда нервозность матери достигала своего апогея и выместить её на Михаиле не представлялось возможным, она срывалась на детях… Дети были уже давно согласны, чтоб родители развелись и весь этот кошмар закончился. Михаил знал это.

К чему он пришёл в свои тридцать восемь лет? К полному разрушению всего построенного, что должно было со временем только крепнуть и срастаться. Дети выросли, скоро, вполне возможно, будут жить отдельно. Кто с чем тогда останется? Вся эта затея с похудением супруги – блеф и фикция. Та соломинка, за которую не удержаться. Жена не захочет, он не сможет. Зачем тогда оттягивать то, что всё равно произойдёт? Откладывать развод – лишь усугублять своё положение, рвать нервы и заставлять детей мучиться вместе с ними. Атак? Ксюша ещё несовершеннолетняя, значит, разводить будут через суд. Значит, ещё лишнее ведро помоев на его голову. Подождать ещё три года? За это время можно с ума сойти. Если бы Ирина была согласна на развод… Может, попросить об этом саму тёщу?.. Нет. Вдвоём они могут такое придумать… А может, обвинить супругу в неверности? Двенадцатилетней давности? Интересно, какая у нее будет реакция? А тёща? Она что скажет?.. Посмеётся. Ладно, может, тёща ещё и не приедет, может, это всё Ирина придумала… для него. Это было бы чудо. Бывают чудеса в жизни?..

В коридоре сонно прошлёпали чьи-то тапочки, и Худяков увидел сына… Коротко бросив отцу приветствие, тот скрылся в туалете. Худяков затушил сигарету, включил снова чайник. Очень быстро не остывшая ещё вода зашумела, из носика пошёл пар. Худяков сполоснул кипятком заварной чайничек, бросил в него приличную щепотку крупного чайного листа и залил пышущей паром водой. Худяков всегда заваривал чай на один раз – по-английски, а не по-купечески, как принято во многих семьях, когда заварку разбавляют кипятком. Укрыв чайник полотенцем, он облокотился на оконную раму и в ожидании вновь глянул в тундровую даль. Скоро, очень скоро ляжет снег. Может, даже листья с кустов ещё не успеют опасть. Потом задует ветер. По кустам, по асфальту на улицах он понесёт снежную крупу длинными, вьющимися плётками; люди будут кутать лица, отворачиваться от колких снежинок, потом ветер стихнет, и тогда уже начнётся настоящий снегопад. Снег будет идти до самого лета, с короткими передышками на лютый мороз и коварные оттепели, с пургой и метелью, гололёдом, белым месивом и полярной ночью. С октября по май. Холод, снег, холод, ветер, холод, ночь… Ночь, ночь, ночь. А люди всё равно живут здесь и обожают свой заполярный край. Парадокс!

Когда проснулась вся семья, Худяков успел позавтракать и чаю напиться вволю. Худяков вообще много пил чая, кофе, какао всякого, соков… Это было вызвано курением, медики говорили – сушит тебя, кури меньше. Худяков совсем хотел бросить курить, но всё как-то не находилось времени. Всё нервы. Сейчас он уже наказал себе – если жизнь изменится хоть как-то к лучшему, курить брошу. Михаил нисколько не сомневался, что может бросить курить, он сам этого хотел, так как его занятия в тренажёрном зале становились несколько затруднительными из-за отдышки. Что-то надо было бросать, а бросить спорт он точно не сможет уже – значит, остаётся второй выход.

В восьмом часу Михаил стал собираться в институт, чистил обувь, когда услышал голос супруги:

– Сегодня мама приезжает в обед. Ты поедешь встречать?

«Чудес не бывает», – сказал он сам себе. Потом выждал пару секунд и ответил:

– У меня сегодня в четырнадцать лекция.

Он не обманул, у него и в самом деле была лекция.

– Конечно, – сразу согласились за спиной и потом уже в кухню и в зал спросили: – Дети, кто-нибудь поедет встречать бабушку?

Володя засопел, Оксана яростно заскребла по тарелке вилкой, потом сын проговорил:

– Мам, ну я не могу, до четырёх сегодня… пропустишь, начнут сразу…

– Конечно, – не очень поверил та, потом обратилась к дочери в кухню: – Ты тоже до четырёх?

– Я не поеду, – сказала Оксана, – не поеду просто.

– Это как это? – звякнул голос матери.

Тишина охватила всю квартиру, шарканье щётки по туфлям скребло каждого.

– Так, – сказала Оксана, стараясь показать, как она не хочет говорить, – бабушка опять с водителем поругается… не хочу.

– Ах, вот как! – вскипела мать. – Вас уже бабушка не устраивает?

– Бабушка устраивает, – ответила дочь, – просто она общительная слишком, не знаешь, что через минуту отвесит…

– Придержи язык! – сказала мать. – Ну, спасибо, дети, спасибо… Угодили маме! Хорошо хоть бабушка не слышит! У-ух, худяковщина!.. – И ушла в кухню, где была Оксана.

– Мам, не обижайся, – попросила дочь там, – в прошлом году мы её встречали, помнишь?

– И что?.. Она вас укусила?

– Нет. Она сказала таксисту, что он сидит, как обосрался… – Оксана здесь прыснула девчачьим смехом, – мам, я не могу так…

– Ну так и что? – громко спросила мать, – Он и сидел, как обосрался! Что, бабушка приврала, что ли?

– Мам, таксист был старший брат моего одноклассника, – уже жалобно сказала Оксана, – потом в школе говорили…

– А ты поменьше слушай, что там в школе говорили!.. – чуть не крикнула Ирина, тут же сориентировалась и перекинулась на мужа: – Если послушать что говорят про вашего папашку, тогда вообще вешаться всей семье надо! Послушали бы вы, что говорят про вашего отца ненаглядного!.. Про бабушку у них говорили!..

– Что про него говорят? – бесцветно спросил появившийся в кухне сын.

– Ой, Владимир, что же ты?.. – поставил туфли Михаил. – Ну ещё ровно две минуты бы помолчал…

– Что говорят, что говорят?.. – сорвалась тут же мать. – Всё говорят! Потаскун! Произнести стыдно! Выродок! Гуляка кафедральный!..

Последние слова уже летели в коридор Михаилу. Дети мигом выскочили в свои комнаты из кухни. Мать только крикнула им в перерыве между эпитетами:

– А чай, гренки?!

– Спасибо, наелись! – пришло ответом.

– Потаскун! – вышла жена в коридор, где Михаил уже надел туфли. – Скот! И что я не послушала в своё время маму? Она сразу говорила, что нельзя выходить замуж за этого паршивого кобеля! У-у, яйцеголовый! Проститут!! Шлюхомон!!.

Михаил на секунду остановился, сказал: «Неологизм!» – и вышел. Дверь прикрыл обычно, без лишних хлопков. За дверью ещё какое-то время было слышно:

– Иди, иди!! Беги к своим сукам грязным!! Скот!!

Завтрак на том и закончился. В обед, встретив Раису Семёновну, Ирина рассказала эту милую историю, где весь удар пришёлся по супругу, а дети были лишь его орудием. Получилось хорошо – Михаил будто спланировал заранее сорвать встречу тёщи и детей к этому подговорил. Вот же паразит, какой хитрый и поганый!

Сегодня вечером идти домой Худякову совсем не хотелось. Совсем. Он долго возился что-то у себя на кафедре в институте, потом долго собирался – до прихода уборщицы и только тогда уже неспешно ушёл из своего кабинета. Настроение было такое гадкое, что ему на ум пришла совсем уже идиотская мысль – если он сейчас попадёт под машину, не надо будет идти к себе… тогда можно будет хотя бы один вечер не видеть ни жену, ни тем более тёшу… Путь его лежал мимо кафе «Белые ночи». Худяков посмотрел на часы – если посидеть часа три, можно прийти домой и сразу завалиться спать. Он подумал и… вошёл. Однако Михаил не просидел в кафе трёх часов, он выпил там чекушку водки, обрёл свою пьяноватую браваду и нахальство, вперемежку с мужской уверенностью, и пошёл бодро домой.

В шесть часов, когда в семье Худяковых собрались все, кроме Михаила, Раиса Семёновна предложила накрыть на стол. Даже ничего не спрашивая, Ирина стала накрывать в зале. Дети помогали матери расставлять посуду, снуя между кухней и залом. Раиса Семёновна, чинно сидя за столом, читала какую-то центральную газету. В процессе чтения Раиса Семёновна разочарованно кряхтела и недовольно ворочала из стороны в сторону своим могучим, затянутым в цветное платье торсом.

– Нет, вы послушайте только! – гремел её бас. – Вы только послушайте! В нашей Азии опять землетрясение, на нашей Кубани опять наводнение!.. Там пострадало сто человек, а здесь… тридцать пять. Про это пишут, да?.. А вот про то, что Шелепутинский комбинат изготовил вредную для организьма туалетную бумагу и от неё пострадало десять миллионов задниц – про это почему-то не пишут!

– Мама! – крикнула Ирина из кухни, но было поздно – дети покатились со смеху.

– А что мама? – ещё громче удивилась бабушка. – Или ты думаешь, этот орган не болит и от него не страдают? Задница, моя дорогая, не болит только у пчелы!

– Почему, бабушка? – появилась Оксана, чуть не выронив по пути супницу.

– Как почему? – удивилась та. – У неё же там жало! Чему ж там болеть?..

– Мама! – появилась Ирина в дверях, слегка боком, чтоб удобнее было войти. Раиса Семёновна это увидела и посоветовала:

– Пора уже и вторую половинку дверей здесь открыть, что всё живёте как временно? Где ваш бездельник отец шляется? Всё по бабам?

Ирина не ответила.

– Надеюсь, мы не будем его ждать? – спросила Раиса Семёновна. – Давайте уже все за стол. Я вам прочитаю что-нибудь интересное… для аппетита… Вот тут… про убийство в туалете вокзала есть… человек лежал головой в нечистотах…

– Мама! – уже попросила громко Ирина, разливая половником суп в тарелки. Дети сидели за столом. Оксана раскладывала всем салат, а Владимир открывал водку местного розлива с громким именем «Шахтёрская».

– Что опять? – спросила удивлённо Раиса Семёновна, оторвавшись от газеты.

– За столом о сортире? Перед обедом? – спросила Ирина.

– Перед обедом о сортире нельзя, а после обеда в сортир можно? – парировала бабушка. – Что ж вы за народ такой, брезгливый до сопливости?.. Мы же про убийство?.. А это всегда интересно: кто, кого да за что? Хорошие эмоции повышают уровень выделения желудочного сока, его секрецию, моторику и перистальтику кишечника, что обусловливает общий метаболизм всего организьма. Дети! Вашей маме вредно жить с вашим папой, он уничтожил её как личность!

– Мама, тебе два половника или один? – разливала суп дочь и пыталась сменить тему разговора.

– Три! – не замедлила с ответом Раиса Семёновна.

Когда все тарелки были наполнены и закуски расставлены, Раиса Семёновна торжественно сказала:

– Как я вижу, мужчина здесь в доме один. Володенька, дружок, налей-ка бабушке и матушке по рюмочке водочки! Тебе рано, деточка, – сказала она Оксане и тут же внуку: – А ты, милейший, конечно, уже имеешь полное право, но хотелось бы, когда придёт твой… папашка, чтобы хоть один мужчина был дома трезвый. Потому как я лично думаю сегодня хорошо выпить и проучить как следует поганца Худякова-старшего! Ваш папашка сегодня будет бит и повержен!!

Владимир стал наливать бабушке водку и тут же получил урок.

– Сударь, – сказала она поучительным тоном, – вначале, прежде чем вы нальёте водки кому-либо, надо слить себе в рюмку две капельки, это называется в приличных компаниях – слить грязь, запомнили? Выполняйте. Молодец, теперь лей бабушке!

Подняв свою рюмку, Раиса Семёновна посмотрела на свою дочь, на внуков поочерёдно и торжественно объявила:

– Хочу вас всех поздравить с приездом вашей дорогой бабушки и… с новой жизнью, которая тут поселится вместе со мной! Хоп!.. – последнее относилось неизвестно к кому, но на этом «хоп» Раиса Семёновна выпила свою рюмку.

Едва она успела зацепить вилкой дольку солёного огурчика с кружком колбасы, как в дверь входную что-то толкнулось, как поленом или лбом, потом тихо звякнуло и дверь, скрипнув, громко захлопнулась. В прихожей что-то затопталось. Все это услышали, но никто пока из зала ничего и никого не увидел.

– Это ещё кто? – удивлённо спросила бабушка и зажевала колбасу с огурцом.

– Отец, наверное, – ответил Володя, – кто ещё может?

– Рановато, – пробасила Раиса Семёновна и тут же протянула внуку вновь свою рюмку, – а ну-ка, милейший, ливани мне ещё разок для разогрева! Полную… полную… Вот та-ак… Хоп!..

Закусив вторую рюмку, тёща приосанилась на диване, словно в царском троне ворочалась.

– Что он у вас, – проронила недовольно она, – башмаки нынче стал до утра снимать?

– Может, он к себе в комнату ушёл? – предположила Оксана.

– Сейчас я позову, – сказала Ирина и вышла из-за стола.

Раиса Семёновна, не меняя своего царственного положения, потянулась с ровной спиной, как швабру проглотивши, вилкой за огурцом, умудрилась достать, однако тот предательски покачался-покачался и на обратном пути слетел с вилки в суп… На Раису Семёновну из тарелки брызнула пара капель бульона.

– Ваш отец, – прорычала она, – меня уже раздражает!

Откуда-то из спальной родителей, а может, и кухни донеслись явно нервный, недовольный голос Ирины и не очень внятные ответы Михаила. Голос супруги стал нарастать, но его прервал резкий голос Худякова:

– Тиха!! – И тут же в тишине квартиры: – Молчать мне!

Тёща подняла свою рюмку, пододвинулась для этого на диване ближе к столу и протянула её внуку.

– Володенька, мальчик мой, – сказала она ему ласковым баском, – налей-ка бабушке ещё рюмочку! Видно, давно у вас здесь нет порядка… Хоп!

После этого бабушка поднялась из-за стола, взяла ещё кружок варёной колбаски, отправила его в рот и вроде как хотела выйти в коридор, на помощь дочери, но здесь дверь в зал отворилась и на пороге появился отец семейства Михаил… в трусах, пиджаке и галстуке. Сорочки на нём не было. Галстук висел поверх майки.

– Что я слышу! – заревел он громко. – К нам приехала бабуська!.. – сделал он ударение на втором слоге. – И она уже всем рассказывает, что полезно для организма! Раи-иса Семёновна! – расставил он руки в стороны над головой. – Дай же я тебя поцелую!..

Тёща рухнула обратно на диван и тем и спаслась. Пьяный Худяков рванулся к столу и через него хотел обнять любимую тёшу. Сзади показалась несколько испуганная жена. На её лице было написано примерно следующее: дурак, он и есть дурак.

– Постыдились бы! – наконец обрела тёща свой уверенный бас. – Постыдились бы, молодой человек! В трусах заявляться ко мне – это в высшей степени хамство и грубость! Пойдите и оденьтесь! Фу, мужик…

– Ой, ой, ой, – пропел на это Михаил и сел за стол напротив Раисы Семёновны, – какие слова, какие эпитеты! Афоризмы на скаку! Вып-пьем тёща, где же кружка? – Он поискал глазами по столу и разочарованно промычал: – Кажется, нас не ждали. Ну-с, Володя, возьму твою рюмашку…

Михаил налил себе водки, поднял на уровень тёщиных глаз, сказал:

– Сем-мёновна! Будь здорова! – и в одиночестве выпил рюмку.

– Фу! – сказала та. – Давно такого безобразия не видела. Алкоголик!

– А-а, – приставил себе блюдо с колбасой Михаил и стал брать кружочки прямо рукой, – значит, милейшая Раиса Семёновна, безобразия вы всё-таки видели! И, надо думать, принимали в них прямое участие. Поделитесь воспоминаниями?.. Что это у вас в тарелке плавает?

Михаил смотрел в суп тёщи, где зелёным стручком плавал небольшой ядрёный огурец.

– Это что? – ехидно спросил он. – Суп лапша с варёными огурцами?

– Вы сейчас и варёный ботинок съедите, не заметите, – сказала брезгливо тёща.

– Не скажите, – аппетитно жевал колбасу Михаил, – ботинок не едим. Колбаса что – ливерная? – повернулся он к супруге. – Мы кормим маму требухой? Как-кая пошлятина! Кстати, Раиса Семёновна, вы не будете против, если я сниму пиджак? Душновато.

– Вначале наденьте штаны! – повелела Раиса Семёновна. – Потом снимайте пиджак!

Михаил даже головой мотнул, пытаясь понять, что услышал. Повинно покивал и, вскинув глаза на тёщу, робко спросил:

– Я тогда буду приглашён к столу?

– Тогда мы сможем приступить к рассмотрению вопроса о вашем присутствии за столом, а дальше уже как общество скажет, – изрекла Раиса Семёновна.

Михаил обмакнул кусок колбасы в соус, съел и налил себе ещё одну рюмку водки.

– Послушайте, – спросил он недоумённо, – а кого, в сущности, стесняться? Маму? Жену? Детей? Кого стесняться? Давайте по-семейному? Папа посидит чуть-чуть голый… зато при галстуке.

Он выпил рюмку и снял пиджак. Повесил его на спинку стула. Ослабил узел галстука. В трусах и майке Михаил выглядел нахально. Облокотился обеими руками о стол и, положив на них подбородок, уставился на тёщу. Супруга от этого нервно поёрзала на стуле. Тёща, царственно окаменев, не шелохнулась. Глаза её изрешетили Михаила всего. Однако тот чувствовал себя очень недурно и, уже изрядно подкрепившись водочкой, расслабился ещё больше, набрав в опустевшую тарелку всякой закуски.

– Может, вы нам объясните в конце концов своё поведение?.. – спросила Раиса Семёновна. – Что за наглость такая новая в этом доме? Что за попрание моральных и этических норм в этом доме? Что здесь вообще происходит?

Михаил ещё раз согласно и повинно покивал головой, налил себе ещё водки, выпил, закусил, потом, мотая вилкой по сторонам, ответил:

– Мы разводимся.

Здесь Худяков впервые за весь этот короткий фарс посмотрел вначале на дочь и на сына. Дети не дрогнули и, похоже, знали этот ответ. Оксана лишь по-девичьи коротко и печально сжала губы и поморгала глазёнками, словно соглашаясь с неизбежным. Владимир вздохнул и попросился сразу покурить на кухню. Раиса Семёновна со своей дочерью секунду молчали, очевидно переваривая услышанное, обе замерли и немного вытаращенно смотрели в стол. Михаил громко выдохнул и вновь налёг на еду. Молчание прервала тёща.

– Куда вы, простите, разводитесь? – язвительно спросила она и с издевкой в голосе добавила: – Юноша!

– В новую жизнь, – смиренно ответил Михаил, но в тон ей добавил: – Бабушка!

– Для вас, – поправила она, – Раиса Семёновна. Надеюсь, для этого обращения у вас ещё остались мозги?

Оксана, после этого бабушкиного заявления, сразу вспомнила, что должна позвонить подруге, узнать, есть ли завтра факультатив в школе. Тут же поднялась из-за стола и вышла. Её никто не заметил. Михаил смотрел в тарелку. Ирина и Раиса Семёновна не сводили с него глаз. В доме назревала гроза, и назревала она уже быстро и неотвратимо. Обе женщины следили за каждым движением Худякова, словно ожидая от него внезапного броска в их сторону. Но Михаил размеренно питался и ни на кого бросаться не думал. Раиса Семёновна вновь поправилась на диване, сев поудобнее. Она уже поняла, что весь удар предстоящей склоки и разборок ей придётся взять на себя. И она ещё вполне способна ответить этому мерзкому и поганому мужичонке, что покусился первым заявить о разводе, первым отказаться от её дочери и, получается, первым поставить какие-то условия. Они разводятся!.. Ха! Сейчас он получит от неё полный поворот событий и после всего ей сказанного должен будет либо всё перевести в глупую шутку, либо… пятясь задом с чемоданчиком в руке, убраться из квартиры вон! Второе – лучше. Давно уже стоило выгнать этого обормота из дома и завести себе приличного мужика.

– Так вы мне объясните, – вновь ровно, грозно пророкотала Раиса Семёновна, – что это всё значит и что за новую жизнь вы тут себе придумали? Куда это вы разводитесь? Это так нынче шутят гуманитарии?

Внутри себя Раиса Семёновна сказала – ладно, я дам ему шанс перевести всё в глупую шутку. Один шанс.

– Так нынче рушатся семьи, – сообщил Михаил, совсем не то, чего от него ожидали. И все поняли, что шуток здесь нет.

– Подробнее, пожалуйста, – попросила басом тёща гулко и требовательно, концентрируясь, как бы половчее всё обставить уже при первой схватке.

– А что рассусоливать? – невинно спросил тот. – Р-раз и всё! – Схватил огурец и стал его грызть столь яростно, словно только что его сам лично где-то зарубил на огороде.

– Интересно, – накалялся голос тёщи оттого, что разговор не клеился и не входил в то русло, что она уже наметила, – что значит – раз и всё?

– Покажу, не торопитесь, – пробубнил Михаил, хрустя огурцом.

Он взял бутылку водки, налил себе не в рюмку, а в стакан, степенно поднял его, выпил не торопясь и так же медленно поставил его на стол. Посидел, помотал головой, покорчил рожи от выпитого и потянулся за куском хлеба.

– Вот как бы сейчас дала по рукам, – помечтала тёща, просмотрев всю сцену.

– Это вряд ли, – тихо ответил Михаил уже сытым голосом, макнул хлеб в общую соусницу и смачно зажевал. Жевал он как-то крупно, лицо его при этом ходило ходуном. Михаил дурил, и супруга это видела, но запретить уже не могла, супруг вышел из-под контроля.

– Если вы желаете напиться, – донеслось от Раисы Семёновны, – а потом устроить здесь дебош… предупреждаю – у вас ничего не выйдет! Мы не поддадимся на провокации какого-то алкоголика! Мы просто вызовем органы внутренних дел и закуём вас в наручники и смирительную рубашку, а потом отправим в вытрезвитель.

Здесь тёща быстро налила сама себя водки, сказала «хоп!» и перевернула рюмку в себя.

– Не выйдет, – прочавкал Худяков нагловато.

Раиса Семёновна выдохнула из себя воздух после рюмки и, не закусывая, спросила:

– Это почему не выйдет?

– Потому что вы сами обе пьяные! – брякнул весело Михаил и перевёл глаза на жену. – Вас самих можно сдать в вытрезвитель! Дети – свидетели. Вы же тут водку весь вечер пьёте! От вас обеих за версту несёт перегаром! Милиция даже разбираться не будет. Обычное дело. Попили водки, поскандалили…

– Что?! – вскочила жена. – Ах, наглец, наглец!!. – Здесь она схватила остатки водки, вылила себе в рюмку, выпила и добавила так же заполошно и зло: – Подлец!.. Он ещё нас будет сдавать!..

Она хотела что-то схватить в руки, чтобы ударить Михаила, но на столе ничего подходящего не нашла, поводила ещё глазами по приборам – вилкам, ложкам, ножам, но ничего не схватила и, как сдержав себя, быстро, нервно села на свой стул.

– Скот! – сказала она напоследок.

– Н-да! – согласился Михаил, пьяненько и бесстрашно рассматривая своих родственниц. Водка сделала своё дело и всех за столом «разобрало». Михаил имел больший опыт в таком состоянии и сориентировался в этой ситуации мгновенно.

– Вы такие обе пьяные, – сказал он почти трезво и бесстрастно, – что я боюсь, как бы кто-нибудь из вас не свалился под стол. Вам перед детьми не стыдно? Ма-туш-ка и ба-буш-ка!..

– Ирина, – пьяным басом молвила Раиса Семёновна, – кажется, этот хрен, простите, хочет нас дискредитировать перед нашими с тобой детьми! Принеси мне утюг и швабру!

– А что? – пьяновато посмотрела супруга на мужа, – самый тот аргумент для недоносков!

– Действительно, – как будто опомнился Михаил, – это мысль!

Пошатываясь, он поднялся из-за стола, зацепив боком скатерть так, что та собралась складками, и зашлёпал куда-то по коридору в сторону санузла и кухни.

– Я вот что скажу тебе, дочка, – сразу же раздался басок Раисы Семёновны за столом, – надо быстрее форсировать события. Вначале с квартирой, потом с детьми! Будешь с квартирой, всегда найдёшь себе какого-нибудь попрыгунчика. А вот этого… этого надо уже туда!.. – Последнее она сказала жутким, громким шёпотом.

– Куда? – вытаращила пьяные глаза Ирина.

– На-а свалку! – рявкнула Раиса Семёновна. – И прямо сейчас! Сию секунду!!

Здесь дверь зала резко распахнулась, и в ней появился зять. В руках у него была… швабра.

– А-а! – радостно взвыл он неприличным рёвом, что раздаются на брачных турнирах, словно искал их уже давным-давно по всей квартире. – Вот вы где!..

Размахнулся шваброй до потолка, зацепил один из пяти плафонов люстры и с криком:

– Зарублю, подлюки!! – бросился на них через стол.

Жена и тёща издали дикий визг, с лёгкостью горных ланей вскочили с мест и побежали прямо по дивану прочь из комнаты. Михаил обогнул за ними стол и погнался за ними в коридор. Жена и тёща влетели со всего хода в ванную и заперлись там, щёлкнув шпингалетом.

Михаил в погоне неосмотрительно зацепился тапочком за дорожку на выходе из зала и растянулся тут же во весь рост со шваброй впереди себя. Голова его оказалась рядом со входом в их с Ириной спальную, откуда сразу же вышла дочь с телефонной трубкой в руках и спросила отца, шевелившегося на полу:

– Пап, ты что – упал?

Михаил приподнялся и ответил:

– Нет, Ксюша. Я не упал. Я просто немного погонял свою семью.

– Зачем? – спросила Ксюша, явно удивлённая непривычным поведением отца.

– Не знаю, – с расстановкой ответил тот, – надо же когда-то начинать?

Из кухни показался Владимир, сигареты в руках не было, вместо неё он держал книгу.

– Никто не зашибся? – спросил он как-то и отца и мать с бабушкой через дверь в ванную.

– Твой отец придурок! Мозгами с детства зашибся! – крикнула из-за двери мать.

– Угомони своего папашку! – крикнула высоким басом бабушка и пригрозила: – А то я сейчас выйду и забью его как барана! Мне просто детей жалко, Ирина, – добавила она тише.

– Ужин закончился? – спросил Владимир. – Можно убирать?

– Нет! – сказал громко отец в дверь ванной комнаты. – Ужин продолжается. Садитесь за стол. Папа только штаны наденет.

Поставил швабру у стены и, пройдя мимо дочери, вошёл в спальную. Владимир постучал пальцами по двери ванной:

– Мам, бабушка… выходите… это уже закончилось…

– А-а, – раздалось из ванной двумя голосами, – смерти нашей хочешь?

– Швабра у меня, – сказал им Владимир.

Дети стояли в коридоре и смотрели друг на друга, потом Оксана хмыкнула весело и пожала плечом, Владимир унёс швабру в туалет, и они вместе вошли в зал. Скоро в штанах и рубашке, но без галстука появился отец. Ирина с Раисой Семёновной не появились. Михаил сел за стол на место тёщи на диване, тут же сказал дочери:

– Оксана, тарелку мне подай, пожалуйста, а эти тарелки туда поставь… садитесь между нами… И позовите уже… наших барышень!..

Оксана подозрительно посмотрела на отца, но тарелки переставила и тут же ушла, позвала бабушку и мать к столу. В коридоре щёлкнул шпингалет, и в зале почти сразу появились Ирина с Раисой Семёновной. Первой вошла Ирина с немного перепуганным видом, словно от мужа только что получила кучу оплеух, второй ровно и важно прошествовала Раиса Семёновна, лишь уже в зале оглянулась назад, как примериваясь: успеет, если что, обратно в убежище или нет?

– Набуянились, сударь? – поинтересовалась она столь бесстрастно, словно только что разрешила Михаилу появиться за столом. – Когда вы завтра проспитесь, надо будет подумать о вашей изоляции от нормального общества. Ирина, присаживайся.

Ирина присела на стул напротив мужа, как кролик перед удавом, и не сводила с него глаз. Раиса Семёновна села рядом с дочерью свободно и раскованно, сразу продолжила:

– А что, водки в этом доме больше нет?

– Принести? – привстал Володя.

– Конечно, мой мальчик. Бабушка ведь говорила тебе, что сегодня напьётся, и тогда мы ещё посмотрим, кто здесь схватится за швабру… Это я трезвая культурно-образованная.

Она быстро разобралась в новом расположении тарелок, наполнила свою едой и, не глядя на зятя, невозмутимым голосом поинтересовалась:

– Надеюсь, вы не подумали, Михаил, что я там чего-то перепугалась и потому вышла из-за стола и ушла в ванную?.. Я сопровождала вашу супругу… Вы, надо отдать должное вашему хамству и скотству, сумели всё же перепугать свою бедную, измученную жену… Мы с ней уже давно не видели подобных выходок. Я понимаю, что у таких людей, как вы, чувство раскаяния отсутствует напрочь!.. Что ж…

Михаил молча уплетал свой остывший суп. Слушая тещу, не проронил ни слова. Раиса Семёновна расценила это как свой успех и некоторый упадок инициативы у зятя. Она почувствовала сразу уверенность в себе, своих словах и движениях. Ситуацию нужно было срочно брать под контроль, в свои руки. И она это сделает без промедления. Промедление смерти подобно! Ленин сказал? О-о, великий был человек!.. «Вот пока этот зять орудует ложкой в супе, – подумала она, – я буду орудовать словом и мыслью! С чего начать?..»

Вернулся Владимир из кухни, принёс бутылку водки, открыл её, налил бабушке и поставил бутылку на стол. Раиса Семёновна кивнула ему благодарно, и внук сел на своё место.

– Я надеюсь, вы не думаете, что после развода, о котором вы здесь талдычите весь вечер, моя дочь… которая столько своих молодых лет подарила вам… и за что вы так подло её обманули на старости лет…

– Мама! – возмутилась дочь.

– Спокойно, деточка, – успокоила её та, – я это образно… Я надеюсь, хоть вы и мерзавец последний, но как человек воспитанный и образованный… просто сами съедете с нашей квартиры и не будете претендовать на нашу жилплощадь? Или вы желаете, чтоб мы подали на вас в суд?.. Кстати, сколько вы собираетесь платить алиментов на детей? Надеюсь, мне не надо вам напоминать, что Володя хоть и совершеннолетний по паспорту, но ещё совсем мальчик по возрасту и своему социальному студенческому положению. Тем более у него даже институт платный… Я надеюсь, вы продолжите оплату его обучения?.. Или вы собираетесь, как нашкодивший кот?.. Вжик! И в кусты? Мама дорогая! Какая мерзость! Какая гнусность! Я ведь так и думала, что в вас достоинства ровно столько, сколько висит меж ног…

– Мама!

– Нормально, девочка моя! Пусть знает, что мы не собираемся потакать его свинским прихотям и мужскому паскудству! Пусть сразу готовится к тому, что спуску ему не будет! Так вы не ответили мне про алименты! Мы можем написать заявление в суд хоть сейчас! Или всё же нам не придётся это делать?

– Вам ничего не придётся, – двусмысленно, тихо и спокойно ответил, наконец, Михаил.

– Это как понимать? – Раиса Семёновна взяла рюмку, сказала «хоп». И пустая рюмка вернулась на место. Тёща посмотрела подозрительно на зятя. Неужели вся её риторика прошла впустую? Неужели этот маленький спортивный негодяй, пока она выстраивала свою линию обороны, сидел, жрал и тихо подсмеивался над ней? Обормот! Что у него в мозгах? Глупости? А что там может ещё быть? Откуда тогда эта уверенность? Раиса Семёновна взяла огурец, положила себе на чистую тарелку и принялась его разделывать на пластинки. Пластинки получались тончайшие, невесомые.

– А так и понимать, – ответил Михаил, – разводиться будем мы… когда начнём, тогда и думать будем.

Здесь Михаил закончил с супом, отставил тарелку, Оксана подала ему чистую, он что-то положил в неё и как договорил игриво, чуть не подмигнув тёще:

– Если мы ещё будем разводиться!

Тёща отшатнулась немного назад. Михаил при этом взял кусок хлеба, погрозил им тёще и добавил:

– Этот вопрос требует тщательного обдумывания!

Сам для себя он уже всё обдумал и всё решил. Разводиться он будет обязательно и без промедлений. Но займётся он этим лишь тогда, когда любимая тёща отправится восвояси.

– Ах, даже так? – возмутилась Раиса Семёновна. – Вы что же – идиотничаете? Это что же – спектакль всё?

– Подумаем, – туманно ответил Михаил.

Тёща фыркнула что-то – даже развестись и то не умеет.

– Думайте быстрее, – сказала она вслух, – я никуда не уеду, пока в этом доме всё не встанет на свои места!

– Кажется, я наелась, – донеслось от Оксаны.

– Я тоже, – поддержал Владимир. Они вдвоём поднялись, но голос бабушки остановил их.

– Дорогие мои, – переключилась та на внуков, – ломать компанию – это вверх неприличия и бестактности поведения человека в приличном обществе! Никогда не забывайте, что жить в обществе и быть от него свободным – нельзя! Великий Ленин сказал.

– Так мы есть больше не хотим, – попробовал отвертеться внук.

– А и не надо есть. Надо просто сидеть и… ждать… когда все наедятся. Поддерживать компанию.

– И кого нам поддерживать? – спросила Оксана.

– Мать и бабушку! Не отца же своего – недоноска, который вас бросить хочет! И даже алименты платить отказывается. Ты скоро, Володенька, пойдёшь разгружать баржи в порту! Будешь таскать муку и уголь в мешках!

– Бабушка, у нас нет моря, – напомнил Владимир.

– Ничего. Будешь разгружать вагоны с удобрением для полей! На твоих плечах, Володенька, взрастёт пшеница за полярным кругом! Готовься! Станешь быдлом за полгода, это я тебе обещаю! – выделила она себя. – Ну а тебя, Ксюшенька, не знаю даже, что и ждёт!.. Так и лезет на ум произведение Феденьки Достоевского, так и вспомнишь к месту дорогую мне Сонечку Мармеладову!.. Бедные, несчастные дети!!

Оксана на это тут же по-девчачьи опять прыснула смехом и прикрыла губки ладошкой. Владимир повёл головой. Они так и продолжали стоять за столом. Ирина уже хотела им разрешить выйти, но чего-то ждала от матери. Михаил посмотрел на обоих и спросил у сына:

– Что встали-то? Идите.

– Стоять! – сказала тёща, и дети замерли, посмотрев на мать. Мать посмотрела себе в тарелку.

И тут раздался звонок в дверь. Ирина вздрогнула и стокилограммовой голубкой упорхнула из зала, бросив на ходу:

– Это из школы!

– Да это ко мне, Наташка! – сказал Владимир и пошёл за матерью.

– Мне тоже надо! – пошла за ним Оксана.

– Нахалюги! – сказала досадно им вслед бабушка. – Разрешения не было.

– А зачем им на это разрешение? – спросил Михаил. – Они у себя дома.

– Вот именно! Всё без спросу! Всё дозволено! Так дети становятся бандюгами!.. Неужели эти несчастные крошки пойдут по вашим стопам, Мишенька? Это что же из них будет? Володенька станет шеромыжником с высшим образованием, а Ксюшенька и того пуще – этой… Сонькой Достоевской! Со средним образованием! Одна мать в вашей семье – трудолюбивая пчёлка, с юных лет семью на себе тянет! Ни радости тебе в жизни, ни утех семейных! Один мужик на всю биографию и тот… обормот! Что вы сказали?.. – вдруг подалась она в сторону Михаила, как что-то не услышав.

– Я ничего не сказал, но могу вас заверить, что я у вашей дочери не один мужик на всю биографию. – И тут же Михаил внутренне поморщился: гадко как-то всё сразу выглядеть стало. Хотелось сказать весело и легко, а получилось – как посплетничал. Фу!..

– Фу!! – тут же сказала тёща. – Фу! Какая гадость! Мерзость! За глаза, за спиной у верной жены такие слова! Фу!..

В зал вернулась Ирина, сказала негромко:

– К Володе Наташа пришла.

И тут же села за стол на своё место.

– Девочка моя, – обратилась к ней мать, – твой бывший муженёк-паренёк, оказывается, про тебя по всему городу разносит сплетни, что ты любовников меняешь каждую неделю… ха-ха-ха!! Клеопарта!..

– Клеопатра, – поправил Михаил.

– Один хрен, – отрубила тёща, – шлюха египетская!

– Что?.. – сразу вздыбилась Ирина. – Я – шлюха египетская?!

– Нуда, – кивнула мать, – муженёк твой… поведал мне по секрету о твоих любовниках! Интересно рассказывал.

– Это о каких таких любовниках? – очень хотела разъяриться Ирина, но что-то сдерживало её и не давало полного выхода возмущению и негодованию.

– Ничего я особенного не говорил и говорить не хочу. Отстаньте! – Михаил понял, что влип, и тут же потянулся к спасительной бутылке водки. Хмель понемногу улёгся и выветрился. Ирина, едва он налил себе в рюмку, выхватила у него бутылку и налила себе. Раиса Семёновна требовательно спросила её:

– А маме?

Ирина налила и маме. Выпила сама с собой, ни на кого не смотря, и уже более раскованно и требовательно переспросила:

– Так о каких мы тут любовниках?!.

Михаил ел и думал – что ж теперь делать? Проболтался по пьяни, болван! Кто за язык тянул? Теперь отговаривайся. От слов не откажешься. Бузить дальше, что ли? Внутренний голос сразу сказал – бузить! Ещё как бузить! Второго такого случая просто не будет. Вперёд!..

– Где факты? Факты! – повышался голос тёщи. – Не вижу пока ни одного любовника возле имени моей дочери! Или вы опять идиотничаете? Обычно это бывает у мужчин, когда состояние эрекции оставляет желать лучшего. Сейчас это лечится, милейший! Надо просто обратиться к врачу…

– Не надо нам врача! – быстро усваивался алкоголь у Ирины. – Говори про моих любовников! Хочу услышать хотя бы одного…

– Детский врач Оксаны, – сказал совсем тихо Михаил, совсем не уверенный в успехе, – когда она была маленькой.

– Ха! Вспомнил!.. – почти крикнула Ирина и осеклась, даже рот свой закрыв рукой по-бабьи.

Раиса Семёновна посмотрела на дочь и всё поняла. Михаил остановился и перестал жевать. Удар был нанесён точно и в назначенное время. Алкоголь сыграл плохую услугу его жене. За столом появилась тишина.

– Я хотела сказать… – начала Ирина, суетливо водя глазами по столу.

– Да не надо ничего, – поднялся Михаил и вышел из-за стола.

– Мы не договорили, – резко возникла тёща.

– Я перекурю, – пояснил он, – пока вы обсудите биографию моей супруги.

– Ты вспомни, сколько шлюх у тебя было! – воскликнула жена.

– Так мы же сейчас о принципе, а не о количестве! – удивился Михаил, выходя из зала.

Проходя мимо своей спальной комнаты, он услышал возмущённый голос дочери, разговаривающей с кем-то по телефону:

–.. интересно, а почему это именно ты должна покупать презервативы? Он что у тебя, в этом не участвует?..

– Ой-ёй-ёй, – пробормотал Худяков, – хорошо хоть так… предусмотрительно.

В кухне сын Владимир курил возле открытой форточки, рядом стояла его гостья и тоже курила. На появление отца она повернулась и стеснительно сказала:

– Здрасте!

Михаил поздоровался, потом спросил:

– Что ты барышню принимаешь на кухне? Идите в комнату.

– Да нет, – сын едва видно поморщился, – мы сейчас уходим.

Он повернулся к окну и выбросил окурок в форточку, девчонка сделала то же самое. Михаил на это качнул головой. Сказал обоим:

– Пепельница есть, – и ткнул своей сигаретой в пепельницу на столе.

– Там же не ходит никто! – как удивился Владимир. – Кусты… тундра.

– Это внутренняя культура, – сказал ему отец.

Девчонка пролепетала:

– Извините.

Они тут же вышли в прихожую. За окном и в самом деле никто не ходил. Там была тундра, где по утрам вставало солнце, а под самым домом были уложены кусты с дёрном.

Уже наступила ночь. Тёмная, непроглядная сентябрьская ночь без луны, без таинственных стрекотов в пожухлой траве, без лишних запахов и ароматов раскинувшейся до самого горизонта тундры. Просто ночь с далёкими огоньками повсюду. Это проглядывались далёкие шахты с близлежащими к ним посёлками. А над ними и над тундрой висело такое же чёрное, как земля, небо с далёкими огоньками звёзд.

Ночь была тёплая, из форточки почти неуловимо дышало свежестью. Дым от сигареты Михаила вился вверх и вытягивался в форточку тонкой, вьющейся ленточкой. В прихожей хлопнула дверь – Владимир ушёл со своей девчонкой. Худяков открыл холодильник, посмотрел – на верхней полке лежала ещё одна нетронутая бутылка водки. Ирина запаслась алкоголем серьёзно. Знает свою маму.

Худяков докурил сигарету. Идти в зал к тёще и супруге совсем не хотелось. Не хотелось ничего выслушивать, ругаться, спорить и доказывать всю эту никому не нужную ерунду – кто прав, кто нет. Он достал водку, посмотрел-подумал два мига и, открыв, налил себе граммов сто пятьдесят. Аккуратно выдохнув воздух, словно перед расстрелом, он одним бульдожьим глотком выпил весь стакан, снова выдохнул воздух и закурил вторую сигарету. «Сейчас дойдёт, – подумал он, – и можно сходить к женщинам ещё раз». Но, докурив сигарету, Михаил ушёл в спальную. Оксана тут же вышла с трубкой в руках и тем же возмущением, кто и что должен покупать для секса. Худяков быстро разделся, проверил расстояние между кроватями, потушил свет и лёг под одеяло. «Всё, – сказал он себе, – спать, спать, спать. Пусть там сами теперь ломают себе голову о детском враче, разводе и всём прочем». А он будет спать. Зря он вообще завёл весь этот разговор. Переиграл. Надо было всё закончить на швабре. И про развод пока ничего не говорить. Вначале надо закрыть тылы, сказала бы его мать. А он так не умеет… Всё в порыве, всё эмоции… А ещё и дети… Как их поделишь?.. А ещё работа… Эта тёща может ведь и на работу сообщить… у неё ума хватит…

В тот момент, когда Раиса Семёновна ступила на перрон вокзала города Северска, Светлана Анатольевна Истомина закончила преподавать английский язык в группе будущих управленцев и бизнесменов. Выйдя из аудитории, она столкнулась в коридоре института с одним из своих студентов – Владимиром Худяковым. Он тут же извинился и напомнил своему преподавателю, что она обещала ему один интересный учебник по английской фонетике. Худяков был второкурсником, но английским владел прекрасно, можно сказать, свободно и как-то в разговоре с преподавателем высказал желание «подровнять» произношение, а также параллельно заняться ещё одним языком – может, французским, может, испанским? Истомина одобрила его рвение и предложила в случае чего обращаться к ней. Худяков сейчас и обратился.

– Вы ещё не решили, коллега, – официально вежливо поинтересовалась Светлана Анатольевна, – какой язык будет у вас вторым?

Владимир посмотрел сверху на своего преподавателя, он был выше неё на целую голову, и коротко ответил – нет. Истомина пригласила его в преподавательскую. Там достала учебник английской фонетики и отдала Владимиру. Владимир коротко пролистал его, как листают люди очень сведущие, и спросил:

– А вы какой посоветуете изучать вторым?

– Французский.

– Почему?

– Хотя бы потому, что у вас всегда рядом будет преподаватель, хорошо знающий этот язык. – Она кивнула ему так, что указала этим кивком на себя. – Могу подсказать, как лучше подступиться.

– У меня отец изучал французский, – сказал Владимир, – красивая речь.

– Вот как? – несколько заинтересованно произнесла Истомина. – А кто у вас отец?

– Он преподаёт в Институте гуманитарных наук… Русский язык.

– Ах вот как? – мило улыбнулась ему Истомина. – Что ж, интеллигентность, очевидно, заложена у вас с рождения.

Она вновь открыла стол, достала оттуда ещё одну книгу, протянула Владимиру.

– Вот, посмотрите на досуге. Может, заинтересуетесь. Кстати, в Интернете не пробовали что-либо поискать?

– Пробовал, с книгой мне легче изучать… привычнее и удобнее, – листал он учебник, – всегда под рукой.

Истомина согласно кивнула, не сводя взгляда с Худякова-младшего. Юноша был серьёзен и глубокомысленно задумчив. В глазах Истоминой на секунду проскользнула ирония. Худяков оторвался от книги и посмотрел на преподавателя. Светлана Анатольевна стала серьёзной.

– Вы знаете, – немного сбивчиво произнёс Владимир, – я слышал, что с русским языком очень схож португальский… даже в его эмоциональной выразительности…

– Ух ты! – вырвалось у Истоминой. – Где же это вы слышали?

– По телевидения как-то говорили, в какой-то передаче. Мне говорили, что вы знаете португальский…

– Ой, что вы! – едва не рассмеялась она. – С португальским не всё так хорошо. Этот язык я изучала самостоятельно. А почему португальский?

– А в Рио-де-Жанейро хочу, – просто сказал он, – карнавал увидеть.

– Вот как, – взгляд Истоминой опустился вниз, – тоже неплохо. Какой-никакой, а стимул.

– У вас не найдётся какого-нибудь учебника? В наших книжных магазинах я мог купить только словарь.

– Найдётся, – согласилась она, – завтра принесу. А французский всё же полистайте.

– Хорошо.

– Кто ж его знает, – предположила она, – может, вас и на третий язык хватит?..

Худяков сказал ей спасибо и вышел из преподавательской.

Только за ним закрылась дверь, к ней тут же подошла преподаватель из «экономистов», барышня такого же возраста, статная, высокая, как хорошая породистая кобылка. Кличка у неё была «Сироп». Звали её Ольга Николаевна, а кличку она получила от своих коллег за огромный интерес её к мужской части населения города Северска. Вначале кто-то в сердцах сказал – как мухи на г…, потом кто-то сравнил с сахаром, с повидлом, мёдом… пока одна из коллег, у которой та увела мужика, не сказала – Сироп. Слово не мягкое и слащаво-приторное. Оно и прижилось. Ольга Николаевна хотела этой коллеге приклеить кличку «Кисляк», но не вышло. Просто так клички не клеятся. Сейчас, чуть наклонившись к уху коллеги, стройная и привлекательная девушка Сироп, произнесла загадочно и таинственно:

– Юноша, конечно, приятный, но скажу тебе по секрету… у него есть девчонка, а вот отец у него – мужчина ещё интереснее, правда, ростом не так удался, как сынок.

– Личный опыт? – спросила Истомина.

– Нет, бабские пересуды. Присутствовала на одной вечеринке. И могу ещё дополнить: там сейчас в семье кризис. Разводятся.

– Тоже пересуды?

– Нет. Сведения – сто процентов. Жена его друга Сушнякова сегодня проболталась по телефону, мы с ней… того… товарки. Ну что ты вылупилась?

– Ладно, – пообещала Истомина, – я им займусь.

– Вы же не знакомы?

– А для чего нам Худяков-младший?.. – показно-стервозно спросила Истомина.

– Молодец! – похвалила Сироп.

Знакомиться с Худяковым-старшим, а тем более использовать для этого Худякова-младшего Светлана Анатольевна совсем не собиралась. В своей жизни Истомина никогда и нигде не знакомилась с мужчинами преднамеренно. В знакомстве с мужчинами должна была присутствовать романтика отношений, а потому всё это было отдано на волю случая.

Истомина решила пройтись по двум-трём магазинам и, сама того не заметив, случайно оказалась рядом с Институтом гуманитарных наук. Время было вечернее, из дверей учебного заведения один за другим выходили студенты, преподаватели. Светлана Анатольевна вспомнила разговор с подругой и взгляд её на выходящих мужчинах обострился. «А может, и в самом деле?.. – мелькнуло в её сознании. – Кто его знает, где, когда и с кем мы встречаемся и что потом изо всего этого выходит в жизни… Начинается обычно всегда несерьёзно, даже бывает смешно…» Здесь у Истоминой сработало обычное женское любопытство и интуиция: посмотреть бы хоть одним глазком на этого потенциального жениха. Истомина замедлила шаг и едва приметно подняла взор на окна пятиэтажного корпуса института. Интересно, каков он собой, этот Худяков-старший? Может, просто замухрышка книжный, женой замученный. Впрочем, все мы когда-то бываем жёнами. В одном из громадных окон последнего этажа она увидела мужскую фигуру, прошедшую вперёд-назад за тюлевыми занавесями, потом фигура прошла ещё раз. «А герой романа, – романтично пронеслось у неё в голове, – обуреваемый страстями, метался по кабинету, ища выход и спасение!.. И совсем не догадывался, что спасение его сейчас стоит под окнами и ждёт с ним встречи…» Светлана улыбнулась сама себе и пошла дальше.

В эту же секунду в кабинет Худякова Михаила вошла уборщица, и он, быстро одевшись, вышел из института и направился домой. Тёща приехала, он это знал, потому домой совсем не хотелось.

Утром следующего дня Худяков-старший проснулся ни свет ни заря. По большому счёту, проснулся именно так, как хотел, – ночь уже начала таять, а утро ещё не пришло. В доме было тихо и спокойно. Рядом в спальной на соседней кровати мирно сопела супруга. Худяков повернул голову, глянул на неё пристально и сам себе сказал зачем-то: «Всё! Теперь точно – всё! И мучить её своими требованиями похудеть не буду, и рычать, что неповоротливая стала да в двери не проходит… и вообще!.. Всё! Надо просто для начала научиться уважать друг друга». Худяков поднялся, сел на кровати. Перед ним стоял платяной шкаф. Он представил себе, как они его начнут делить. Стало смешно. А холодильник? Гарнитур? И прочее… Придётся, видно, пилить. Михаил накинул на себя халат и вышел из комнаты. Дверь в зал была открыта и из-за неё раздавался, как и положено, могучий храп тёщи. Раиса Семёновна всегда храпела, сколько он её помнил, это не было признаком возраста, это было признаком её величия и отличия. Худяков ушёл в ванную и привёл себя в порядок. Потом уже по привычке, войдя на кухню, взял пачку сигарет, но что-то передумал и отложил их на подоконник. Достал из холодильника какой-то сок, отхлебнул глоточек. Главное с похмелья – не наделать глупостей.

Светало. Звёзды меркли одна за другой. Небо синело, и в открытую форточку стали врываться звуки проносящихся рядом с микрорайоном тяжёлых грузовиков. Проснулось железнодорожное депо местного значения, и протяжные гудки тепловозов разрывали утреннюю тишину вместе с перестуком колёс товарных составов. Голос диспетчера метался по далёкому депо из конца в конец, ругаясь и призывая кого-то что-то переместить.

Скоро погасли все звёзды на небе, осталась лишь совсем маленькая звёздочка на горизонте. Туда уже подступали первые лучи солнца, а звёздочка не пропадала и не гасла. Приблизившись к форточке, Михаил негромко прочитал утренней звезде четыре строчки:

Почему он вспомнил сейчас эти строчки Пушкина, Михаил не знал, но через несколько мгновений звезда погасла. А ещё через несколько минут зазолотился весь южный небосвод. Где-то далеко в тундре чирикнула птица, ей ответила другая. Воздух стал прозрачен. «Странно, – подумал Михаил, – это ведь происходит каждый день: торжественно на Земле наступает утро, а мы не видим. Просто не видим. Привыкли».

В таком приподнятом настроении Михаил прожил всё утро. Даже с женой и тёщей, уходя на работу, не переругался. Причём, сказав тёще «доброе утро», в ответ получил лёгкий кивок. В институт Михаил шёл с таким настроением, словно сегодня должно что-то произойти, что-то очень важное, от чего, может быть, в дальнейшем будет зависеть его судьба или счастье. Предчувствие каких-то перемен к лучшему присутствовало у него весь день. Он читал лекции, встретился с приятными женщинами – своими коллегами и студентками, о чём-то переговорил с ними, но ничего необычного не произошло и перемен не случилось. День проходил даже более чем обычно. И чего, спрашивается, ждал? Вечный романтик. После обеда на кафедру позвонили. Звонил сын, и разговор с ним как-то не укладывался в обычные рамки их общения.

– Пап, – спросил он, – как думаешь, какой язык мне изучать вторым – французский или португальский?..

Михаил слегка оторопел. Он знал, что сын хорошо владеет английским, хорошо учится, и потому никогда не лез в его образовательные проблемы, но…

– А ты уже английский выучил?

– Выучил, – ответил тот. – Я сейчас уже над фонетикой буду работать. Говорят, лучше сразу начинать второй учить. Ты как думаешь?

– Есть выбор?

– Есть. Преподаватель английского владеет и французским и португальским. Представляешь?

– С трудом. В нашем городе – с трудом.

– Могу познакомить, – сказал Владимир, не вдаваясь в подробности, какого пола – мужского или женского – преподаватель. Но отец понял и так.

– Не надо, – отказался он сразу, – я этим умею заниматься сам. Что касается языков – думай. Здесь советовать – только портить. Собрался на бразильский карнавал – учи португальский. Если на фестиваль в Канны – учи французский… Ещё что?

– Мы как-то с тобой говорили, – сбивчиво проговорил он, – помнишь в августе?..

– Не тяни.

– Да у нас у всех уже, у парней… мобильные телефоны, а у меня нет.

– Сколько это стоит?

– Более-менее хороший – не меньше четырёх штук.

– Четыре тысячи телефончик? – удивился отец.

– Это ещё мало.

– Конечно. Тебе, как всегда, срочно?

– Желательно.

– Подходи ко мне на работу к пяти вечера. Попробую найти. Сразу и купим.

Сын счастливым голосом сказал:

– Хорошо!

Положив трубку, Михаил посмотрел задумчиво вниз и подумал: «Вот оно хорошее, чего мы и ждали весь день! Когда тебя потрошат твои дети – это и есть счастье жизни!»

Ирина Худякова в свой обед, а точнее, в «окно» в два урока бежала домой с сумками, в которых были продукты, водка, газеты центральные и ещё всякая-всякая мелочь. Бежала Худякова почти стремглав и одышкой страдала. Со скоростью около шести километров в час. И пробегая с такой немыслимой быстротой по бульвару к своему микрорайону, она вдруг резко тормознула и остановилась как вкопанная. Ирина сама от себя такой расторопности в остановке движения не ожидала. Что её остановило, она тоже сразу не поняла, это было как подсознательно… Быстро просмотрела всё вокруг и увидела на одном доме яркую рекламу в рост человека «Тренажёрный зал „Грация“». «Ага», – сказала Ирина себе и, не торопясь, повернула к входу с красочной вывеской.

Внутри помещения к ней быстро подошёл молодой человек, сам себя отрекомендовал и спросил, чем он может помочь. Ирина поинтересовалась: есть ли здесь женские взрослые группы? Говорила, а сама от стыда, страха и дрожания в членах едва на ногах стояла. Молодой человек очень быстро и чётко объяснил, что у них есть всё – женские группы, врач, тренер… Есть тренер общий, есть тренер личный… Вы что предпочитаете, сколько дней в неделю, в какое время, какая цель занятий?.. Ирина совсем растерялась от такой обходительности и всё рассказала. Молодой человек, прослушав историю и услышав о лишних сорока килограммах, только и молвил:

– Придётся вам постараться, но это можно при хорошей силе воли. Приходите, оформляйтесь. Ждём!

Ирина вышла. Вышла и не торопясь пошла к дому. Голову Ирина впервые за последние десять лет подняла и смотрела не под ноги, а несколько вперёд. Уже завтра она сделает в жизни что-то новое. И это новое она впервые сделает не для своей семьи, а лично для себя! Она в это плохо верила. Это было столь непривычно, что казалось неосуществимым. Дура, надо было уже сегодня вечером идти на первую тренировку. Ну да ладно! Купим себе сегодня спецодежду, или как её там?.. А завтра приступим. И мы ещё посмотрим кто кого! Главное – настроить себя, что это теперь образ жизни, это навсегда, по крайней мере на очень долго.

Вечером Владимир Худяков подошёл к институту своего отца. Долго ждать не пришлось, отец вышел спустя минуту. Он коротко спросил, где это продаётся, и сын повёл его в ближайший пункт продажи и подключения мобильных телефонов. Перед витриной они задержались – выбор был огромен за те деньги, о которых говорил сын: два-три десятка моделей. Покупка и подключение заняли совсем немного времени, и очень скоро счастливый обладатель «мобилы» и его отец уже шли к выходу супермаркета.

Народу в магазине было немало, но всё же Михаил увидел её ещё издали. Она шла неторопливо вдоль многочисленных прилавков, не задерживаясь ни у одного. Обычно так ходят женщины, которым в магазине ничего особенно не надо, но время у них есть и они его разумно расходуют. Метров за пять она случайно увидела его в толпе, потом вроде увидела сына рядом, потом опять глянула на него… на лице отразилось лёгкое замешательство и здесь… она как-то загадочно ему улыбнулась. Она почти улыбнулась. Потому как такую улыбку, что называется одними глазами, мог заметить только он. Они шли навстречу друг другу, и Михаил не знал, что делать. Он первый раз не знал, что ему делать. Ах, если бы рядом не было сына! Ах, если бы он хоть на секунду поотстал… Здесь они почти столкнулись, и Владимир, как очнувшись, вдруг сказал женщине:

– Здрасте!

Она ответила и так мило, чуть заметно кивнула, словно уже знала Михаила. Глаза её ещё больше заискрились, и уголки губ дрогнули в улыбке.

– А это, – замялся Владимир, – это наша… преподаватель английского, Светлана Анатольевна, а это мой отец… Михаил Иванович, я вам говорил как-то.

На этом Владимир умолк. Михаил пожал протянутую руку и сказал:

– Очень приятно, сын вами хвастался.

Светлана Анатольевна ответила:

– Вот как? Чем же? Ах, английский!..

– Нет, нет, – прервал Михаил, – он говорил, что вы владеете португальским. Это в диковинку в наших краях.

– Ой, что вы! – не могла стать серьёзной она и всё улыбалась и улыбалась Худякову. – Это сильно преувеличено. Самостоятельное изучение не может быть качественным и уж тем более профессиональным.

– И всё же, – поддержал Михаил непонятно кого, потом зачем-то сказал: – Вот купили ему мобильный телефон. Сегодня это предмет первой необходимости..

– Да, да, – ответила она, – и показатель большей самостоятельности. Я себе тоже приобрела ещё год назад, а звонить оказалось некому, – и как-то глянула на Худякова из уголков глаз и снизу.

Михаил даже несколько оторопел – барышня с ним играла, и играла ловко. Он едва вслух не сказал «ого!». А от сына тут же донеслось:

– Пап, я посмотрю пока там музыку?

– Конечно, – сказал Михаил. – Вас зовут Светлана Анатольевна?

– Вы это для формальности или забыли уже? – очень по-доброму улыбнулась она ему – совсем уже открыто и располагающе.

– Да нет, – тут же оправдался Михаил, – просто сын не очень внятно произнёс, вечно слова проглатывает. Не поймёшь, на каком языке они изъясняются.

– К вашему сыну это не относится. У него с артикуляцией и произношением всё в порядке.

– Вам виднее, – уклонился Худяков.

– Вы преподаёте русскую словесность? – поинтересовалась Светлана Анатольевна, – мы с вами коллеги?

– Похоже. Странно, что мы не встречались раньше.

Светлана Анатольевна бросила на него взгляд, слегка голову склонив, потом быстро перевела глаза в пол и произнесла что-то такое – ага, угу. Потом опять глаза её метнулись к нему, и она спросила:

– Это хорошо или плохо?

– Сейчас хорошо, – нашёлся Михаил, – а было плохо.

Игривый, мягкий взгляд коллеги Истоминой погладил Худякова ещё раз. Михаил смотрел ей в глаза, и ему казалось, что его то ли оценивают, то ли сравнивают. Но понять ничего толком не мог. Это его несколько нервировало, возникало чувство дискомфорта. В присутствии женщин это было впервые. Он явно столкнулся с человеком, равным себе. Похоже, здесь простыми комплиментами и хорошо уложенной в предложения словесной требухой не обойдёшься. Они стояли в центре людского водоворота, их обходили стороной, но никто им своего неудовольствия не высказал. Михаил деликатно предложил отойти в сторону, взял Истомину галантно под руку и продолжил:

– Кстати, сын у меня сегодня просил совета по поводу португальского языка… Вы сами как?.. Говорили с ним об этом?..

– Ничего существенного. Он должен сам выбрать, – ответила она.

Михаилу показалось, что разговор заходит в тупик, а Владимир может уже насмотреться своей «музыки» и вернуться.

– А может, вы… дадите мне свой телефон? – предложил он более чем осторожно. – Если что, я бы мог с вами проконсультироваться? Дети сегодня, знаете… и этот португальский… для меня это…

– Конечно, конечно, – тут же ответила она, – я вам дам любую консультацию. Я лично всё же советую ему заняться французским… – Истомина быстро писала номер телефона на крошечном листочке, – вот возьмите. Здесь всё – рабочий, мобильный… Звоните, если надо. Вот Владимир идёт. До свидания!

И сразу растворилась в толпе людей. Сын всплыл тут же. Где-то сбоку его голос сказал:

– Красивая женщина.

– Что? – сфальцетил отец.

– И человек замечательный, – добавил Владимир.

– Тебе-то откуда знать?

– Институт. Мы там все рядом. Пойдём?

Михаил был настолько взволнован, что никак не мог сконцентрироваться: понравился он Светлане Анатольевне или нет? Если понравился?.. Здесь отчего-то в сознании всплыл утренний рассвет. Тающие сумерки. Восход. И утренняя звезда. Далёкая. Яркая. И прекрасная.

После своего поражения в семье Худяковых, после своего позорного бегства в ванную вместе с дочерью Раиса Семёновна ещё долго не могла успокоиться и бушевала пробудившимся вулканом. Даже когда этот «потаскун» уснул, тёща ещё долго не могла прийти в себя. Рюмки стала наливать себе до краёв и боевой клич «хоп» звучал мощным басом несколько громче прежнего. Прошедший день Раиса Семёновна обозначила для себя как «поражение третьего сентября». А любое поражение требует реванша! Проснувшись, она так и сказала себе: «В бой, Рая, в бой!» Когда Михаил ушёл, она быстро припрятала швабру подальше под диван, порыскала по квартире, нашла старую кочергу, спросила у Ирины:

– Кочерга-то вам здесь зачем? Истопники нечастные!

Ирина крикнула ей из ванной, что осталась при переезде родителей Михаила со старой квартиры в эту. Так и затерялась в вещах.

– Лучше бы у них сыночек где-нибудь в вещах затерялся да не нашёлся! – прогремел тут же бас Раисы Семёновны.

Но кочергу она тоже спрятала под диван. Когда все ушли из дома, Раиса Семёновна обследовала всю оставшуюся площадь в квартире, даже под кровати детей заглянула, но ничего особенного не нашла. Предметов для осуществления каких-либо насильственных действий больше не осталось. Тогда Раиса Семёновна стала вырабатывать план дальнейших боевых действий. И даже не один, а сразу несколько. К примеру, когда он придёт с работы, она ему в строгой форме скажет: «Что это вы припозднились, сударь?» Он ей ответит: «А твоё какое дело?» Тогда она скажет: «Хам!..» Подойдёт и залепит ему затрещину. По морде. А если он ответит: «Извините, пожалуйста, больше не повторится», – тогда она скажет: «Планировать надо лучше, милейший!» А затрещину… даст ему в другой раз. Раиса Семёновна прошла в коридор, осмотрелась в прихожей. Можно здесь размахнуться? Примерилась. Можно. Тогда зятя надо встречать именно здесь.

Скоро на обед пришла дочь. Дочь принесла водочки и газеты. Раиса Семёновна отметила, что дочь была излишне возбуждена, можно даже сказать – болезненно возбуждена. Может, от мужа заразилась нервами?.. Всякую дрянь здесь можно подхватить.

Вечером у Раисы Семёновны не сработал ни один из приготовленных планов. Внучка пришла первой. Пришла и заперлась в комнате. Что она там, спрашивается, делает одна? Или бабушка ей не компания? Раиса Семёновна не стала проводить с ней беседу и дождалась с работы Ирины. В присутствии дочери Раиса Семёновна почувствовала себя более уверенно и решила начинать экзекуцию всей семьи с самого её младшего члена. Для начала она прошла в кухню, налила себя чаю, бросила туда дольку лимона, посмотрела на Ирину возле кухонной раковины и, уходя, бросила:

– Возле умывальника двигайся равномерно, девочка моя. Береги дыхание и ритмический рисунок походки… – И уже из коридора: – А то скоро начнёшь ходить как жирная утка – кряк-кряк…

В зале Раиса Семёновна устроилась поудобнее на диване, подложив себе под поясницу подушечку, и, держа в руках чашку чая, громко воззвала:

– Оксана, деточка! Выйди к бабушке на минуточку!..

В комнате Оксаны послышался шум отодвигаемого стула, дверь распахнулась, и внучка вопросительно-молча уставилась на бабушку.

– Деточка, – пригласила её Раиса Семёновна, – присядь рядом, милочка. Бабушка хочет задать тебе пару вопросов.

Оксана присела рядом на диван. На Оксане был лёгкий топик, под ним обнажённый животик, а дальше тугие, обтягивающие бёдра штаны. Раиса Семёновна смерила глазами внучку, её гардероб, потом высказала своё мнение, начав с заботливого вопроса:

– Деточка, у тебя, наверное, мёрзнет пупок? Это вредно для здоровья.

– Так тепло же в квартире? – удивилась Оксана.

– В квартире не может быть тепло. Квартира ваша находится в тундре, за полярным кругом! И потом – эти брючки явно тебе малы!.. Сними их, я отдам маме, мама распорет и сделает тебе вставки…

– Ба-абушка, это модно так.

– Не морочь мне голову. Мне лучше знать, что сейчас модно. Посмотри, как они тебе врезаются в ножки… прямо в эту… А?

– Что? – округлила глаза Оксана.

– То! – поучительно пояснила бабушка. – Больно ведь твоей пунечке?

И Раиса Семёновна кивнула ей куда-то в область замка на штанах. Оксана посмотрела туда же и машинально руками чуть стянула штаны вниз.

– Вот видишь! – сказала на это Раиса Семёновна. – Брючки надо носить попросторнее. И потом. Что ты там делаешь в комнате совершенно одна? На кровати! Говори быстро и че-естно! Не молчи!

– Я за столом сидела, – оправдалась Оксана обычным полувзрослым капризным голосом, – я читала.

– Точно? – подозрительно спросила бабушка. – А я слышала как скрипела кровать.

– Какая кровать? – возмущалась Оксана. – Кровать в другой стороне.

– И что же ты читала? – недоверчиво и пренебрежительно спросила та, – «Плейбой»?

– Я читала Куваева «Тройной полярный сюжет».

– Это ещё что за чертовщина такая? Какой сюжет?

– Это мне папа дал. Про нашу Чукотку.

– Какой ещё папа? – чуть ли не возмутилась Раиса Семёновна. – Какая ещё Чукотка? Ты рехнулась, а папа твой старый извращенец! Давать ребенку всякую непотребность. А Чукотка совсем не наша, деточка. Чукотка – американская земля, которую наши цари бездарно продали за побрякушки! Запомни и не неси всякий вздор! Стыдно за тебя. И читать тебе надо про это… про Чебурашку, к примеру. Кстати, о Чебурашках, у тебя уже появился в жизни предмет физического обожания?

– Какой предмет? – повернулась к ней Оксана.

– Я имею в виду мущинку! – игриво пояснила бабушка.

– Мущинку? – переспросила Оксана.

– Мущинку со всеми его причиндалами! – подробнее пояснила бабушка.

– Мужчину, что ли? – уже улыбалась иронично Оксана.

– Ка-анечно! – Раиса Семёновна достигла апогея в своём радостном возбуждении произнося это слово. – Мущинку с такой ма-аленькой пипиской!

– Бабушка! – конфузливо улыбнулась Оксана и по-ребячьи отвернулась.

– Твоя бабушка, – наставительно сказала та, – узнала своего первого мущинку уже в твои годы. Тебе сколько годиков? Всё равно пора!

– Мама! – показалась в дверях Ирина. – Ну я же просила…

– А что мама? – удивилась Раиса Семёновна, – Можно подумать, у неё до сих пор никого нет? Ха! Закрыв глаза, девственность не спасёшь! Да, впрочем, она в этом и не нуждается. Ты посмотри, как она одета – это для кого? Для тебя? Или, может, для меня? Это всё для тех, кто носит пиписку!

– Мама! – вновь воскликнула Ирина. – Оксана, иди к себе!

– И запомни! – вслед внучке крикнула бабушка. – Всегда носи в сумочке, в портфеле маленький запасной презервативчик! Слышишь меня?..

Дверь закрылась, и там раздался негромкий взрыв девчачьего веселья. Стоя в дверях зала, Ирина тяжело вздохнула и пошла обратно в кухню.

– Не надо трагедий! – крикнула ей мягким баском мама. – Не надо! Всем по жизни хочется удовольствия, в таком возрасте – так и подавно! Вспомните себя, господа-родители! Себя вспомните!.. Вовремя не надетый презервативчик решил за тебя всё в жизни!.. Ты стала заложницей похоти одного мерзавца… и ты была ещё несовершеннолетняя…. я помню!

– Мама! – Ирина быстро вернулась в зал. Подойдя к столу, перегнулась через него к матери и тихо, шипящим голосом напомнила: – В отличие от тебя, мама, я потеряла свою девственность в семнадцать лет, а не в пятнадцать, как ты!..

– Вот и дура! – разумно пробасила Раиса Семёновна, совершенно не понизив голоса. – Мало того что ты потеряла два года жизни, так ещё так изголодалась, что забрюхатела от первого попавшегося щелкопёра! А была бы умная, так наслаждалась бы жизнью, а не стряпнёй и стиркой! – Она указала перстом на дверь. – Потому иди и готовь ужин, несчастная!!

– Актриса!

– Не хами матери, – беззлобно ответила та.

Ужин накрыли опять в зале. Ужинали вместе, втроём. Никого не ждали. После шести пришли отец и Владимир. Раиса Семёновна за рюмочкой и закусочкой совсем не успела приготовиться к приходу зятя и забыла все свои вопросы с затрещинами, что готовила Михаилу. Опоздав, она всё же вышла в прихожую, по пути пытаясь вспомнить свой монолог: «Что-то вы припозднились, сударь? Почему сударь, – мелькнуло в голове, – какой он сударь?..» Здесь она увидела двух сударей и спросила:

– Что, уже вдвоём стали шлюхаться по вечерам?

Отец и сын как-то вежливо и весело с ней поздоровались и прошли каждый к себе переодеваться. Раиса Семёновна осталась одна в прихожей.

Такая вежливость тоже была некоторым завуалированным хамством, и тёща решила продолжить в зале, а пока надо было успеть подготовиться к их появлению… Потому, сидя за столом, она больше думала, чем ела, и когда мужчины появились, Раиса Семёновна всё ещё пребывала в состоянии большого внутреннего размышления. Её не очень здоровый аппетит тут же заметил зять.

– Вам нездоровится? – спросил он уж слишком просто и честно.

– С чего вы взяли? – выпрямилась и так прямая, как жердь, Раиса Семёновна.

– Не едите ничего.

– Мы за стол садимся вовремя. Наелись уже. И потом, не все же в нашей семье жрут, как хомяки на зиму или крупнорогатая скотина в брачный период. Вы вон как активно налегаете на белки и углеводы; похоже, уже где-то потеряли массу калорий? Могу себе представить, как это всё выглядело!

– Мы с папой ходили в магазин, – пояснил спокойно и выдержанно Владимир, – папа купил мне сотовый телефон.

Стало тихо. Потом тёща догадалась.

– Уже детей покупаем на всякие побрякушки?

– У нас в группе у всех уже есть «мобилы», – ещё раз пояснил Владимир, – только у меня не было.

– И хорошо! – тут же сказала бабушка. – Не надо стремиться быть похожим на всех! Надо хранить в себе свою индивидуальность! У всех есть, а у тебя нет! И уже отличаешься от общей, серой массы! Вон твоя сестра ходит, как все, с голым пузом, разве это хорошо? – Здесь бабушка чуть подалась вперёд к Владимиру через стол и спросила: – Вот скажи: зачем тебе этот телефон в кармане?

– Связь, – пожал он плечами, – удобно. Информация.

– Связь, – констатировала бабушка, как диагноз, – ясно!

– А мне «мобилу», связь? – тут же раздался жалобный голос Оксаны.

– А тебе для связи, деточка, осталось только раздеться! – сказала ей бабушка и сразу же в сердцах налила себе водки. – Хоп!..

– Па-ап! – не отставала Оксана плачущим голосом.

– Потерпи до шестнадцатилетия, – согласился отец, – у нас с деньгами…

– Па-ап…

– Меньше надо на шлюшек тратить, останутся деньги и на детей! – закусывала тёща..

– Па-а-ап… – не отставала Оксана.

– Хорошо, к Новому году, – согласился Михаил.

Оксана пискнула радостно и сразу успокоилась. Здесь уже Ирина стала жевать как-то очень трудолюбиво и старательно. Получилось излишне громко и вызывающе. Раиса Семёновна заметила это первая. Посмотрела на свою дочь и как успокоила её:

– Что ж, Иринушка, хоть так… хоть телефончик пусть папа купит, хоть раз в году что-то сделает для детей своих. Володенька, – тут ласково сказала она, повернувшись всем корпусом к внуку, – а расскажи мне, дружок, что ты нынче днём изучал в своём институте?

– Да многое, – протянул тот неопределённо, совершенно не желая вступать в разговор.

– Вот и расскажи мне это многое, – настаивала бабушка, – какие такие науки ты там учишь? Трудно поверить, что твой папашка мог устроить ребёнка в приличное заведение. Тем более если институт платный! У нас бесплатно-то учить не могут, а уж… В платных, наверное, все знания за три рубля купить можно?.. Что мы молчим? Колет правда-матка?

В своё время, год назад, Владимир и в самом деле поступил в Институт управления и бизнеса только потому, что не хотел учиться под присмотром отца. Михаил это одобрил, хотя ему совсем нетрудно было пристроить сына у себя в институте и даже у себя на кафедре. Теперь он платил каждый семестр приличные для них деньги за его обучение, но никто никогда об этом не вспоминал в семье. Может, потому что учился Владимир на «отлично»? А это в конце концов было главное.

– Володенька, – не отставала бабушка, – я вся во внимании.

– А что рассказывать? – вновь неопределённо молвил тот и посмотрел на мать.

Ирина уткнулась глазами в свою тарелку.

– Какой предмет ты изучал сегодня? Как он называется?

– Сегодня я изучал грамматику и арифметику, – сказал Владимир, и Оксана тут же хихикнула.

Бабушка пропустила смешок мимо и попросила:

– Вот и расскажи мне про эту арифметику. Чему учит сия наука?

– Арифметика, – выдал определение тот, – есть наука о натуральных числах и рациональных дробях, а также действий над ними. Владение понятием натурального числа и умение производить действия с числами необходимы для практической и культурной деятельности человека.

– Вот! – взлетел перст бабушки вверх. – Вот!! Вашему отцу, дети, оказывается в жизни очень не хватает арифметики! Бескультурие полное! А мы-то здесь мучаемся, как привить культуру человеку, а он, оказывается, не учил в детстве арифметику! Позор! Иринушка, налей-ка мне водочки. Совсем я расстроилась от бескультурного общения в вашей семье. Дети, слышали такое выражение – эмоционально-депрессивный шок? Это как раз то, что я каждый день испытываю в этом доме. Надеюсь, ждать осталось недолго. А водка очень полезна при таких стрессах. Особенно в моём возрасте. Спасибо, Иринушка! Хоп!.. – Бабушка поморщилась, но тут же договорила: – Шок, дети, это когда живёшь и думаешь, что хорошо живёшь, а тут вдруг узнаёшь, что вовсе ты и не живёшь, а просто ешь да гадишь!.. Вот по такому фекальному случаю у тебя и шок!..

Здесь она оглядела всех за столом, поочерёдно уделив каждому немного внимания, потом спросила:

– Как аппетит?

Этим вечером Светлана Анатольевна Истомина вернулась домой в прекрасном расположении духа. Всю дорогу она мило сама себе улыбалась. Улыбалась, похоже, столь открыто, что один из встречных мужчин, прилично одетый да с аккуратной бородкой, подумал, что улыбка относится к нему. Он тут же попытался завязать знакомство, но Истомина быстро и безболезненно объяснила ему, что он ошибся. На том флирт и закончился. Дома Светлана Анатольевна была вынуждена отметить, что хоть это и не входило в её планы, но познакомил их всё-таки Худяков-младший. Это вновь заставило её улыбнуться. Как в воду смотрела. А Худяков-старший очень даже ничего. Сироп была права. Конечно, совсем не хочется иметь в жизни ещё одного бабника, но кто его знает, как там в жизни повернётся. Интересно, когда он позвонит? Может, сегодня? Хорошо, если бы он и в самом деле позвонил сегодня…

Светлана Анатольевна поставила разогреваться чайник и занялась ужином. Что-то вспомнив, побежала в комнату, достала из сумочки мобильный телефон, положила его на столик у кровати. Вернулась в кухню, заварила себе чай, две секунды смотрела в стол и вновь ушла в комнату. Принесла оттуда телефон, положила его рядом и негромко пробурчала ему: «Давай работай, нечего здесь молчать». Трубка гипнозу не поддалась.

Всё время за ужином, под пристальными взглядами жены и тёщи, что жаждали реванша, Худяков только и старался не дать им повода для нового скандала. Главным для Михаила был даже не сам мир в семье, а хотя бы хрупкая стабильность. Прожить бы на этой стабильности то время, когда тёща будет у них гостить, а уж потом договориться с Ириной о разводе.

Чтоб не реагировать ни на какие словесные всплески со стороны тёщи и своей жены, Михаил стал вспоминать знакомство с Истоминой в магазине. Он анализировал всю их встречу: как Светлана Анатольевна реагировала на его слова, вопросы, как не торопилась уйти, явно давая понять, что ей это общение приятно и симпатично. И как в конце разговора сразу согласилась дать ему свои телефоны. Надо полагать, если бы не очень хотелось, то и телефон, приличия ради, она бы написала только служебный.

– Я вижу, наш попрыгунчик занят какими-то очень важными думами, – разрушил милую картину воспоминаний густой басок тёщи, – простите, мы вам здесь не мешаем? Может, нам выйти?..

– Нет, – ответил он коротко и без вызова, – просто задумался.

– А-а! – завыла тёща. – Я так и знала! Я так и знала!.. Ирина! Несча-астная! Ты посмотри, он даже когда жуёт!.. Когда жуёт, то и тогда сам с другой бабой! Тьфу!.. Хоп!

Пустая рюмка хлопнула по столу, и Раиса Семёновна зашарила ложкой в салате, который отчего-то многие называют «оливье».

– Я всего лишь подсчитывал, за сколько месяцев смогу отдать долг за телефон без ущерба для семейного бюджета, – симпатично соврал он, – и потом, надо же подумать о деньгах на телефон Ксюше?..

– Да, да, – тут же поддержала отца дочь, – правильно, папа, надо подумать!

– Что ж, – обличительно донеслось от тёщи, – если деньги на телефон Ксюше важнее, нежели мир и согласие в семье, то давайте обсуждать телефонные вопросы. А вообще-то, Михаил, я считаю, что такое поведение не совсем честное. Дети – существа доверчивые, им дай конфетку, они и готовы тут же руки лизать!..

– Мама! – даже подскочила на своём стуле Ирина.

Дети переглянулись. Раиса Семёновна не смутилась, наоборот даже, поправилась на могучем седалище и договорила поучительно:

– А что я такого сказала? Неразумие детей доказано исторически. Что им сейчас нужно, кроме игрушек и секса? Правильно, Ксюшенька? Что б ты выбрала – мущинку с автомобилем и Средиземное море или папу с мамой и тундру вашу замудоханную?

– Ма-ама! – уставшим голосом попросила Ирина.

– Вот видишь, девочка моя, Оксаночка молчит, потому что мальчик с автомобилем сейчас важнее! Эти бессловесные тва…

– Мама! – крикнула дочь.

– Хорошо, хорошо… – Тёща тут же налила себе водки, сделала «хоп!». – Оксана и Володенька к ним не относятся. Это я в общем.

– Я наелась, – сказала Оксана.

– Начинается! – воскликнула бабушка. – Как на охоту, так собак кормить! Ты тоже наелся? – И повернулась к Владимиру.

Тот сказал: «Да», поднялся вместе с сестрой, и они, ни слова больше не сказав, вышли из зала.

– Кстати, Мишенька, я заметила, – продолжила тёща, – когда вас за столом нет, дети никогда не торопятся уйти отсюда! Всё только при вас! Хлебом их не корми – дай улизнуть подальше!

– Оставим детей в покое, – произнесла нервным и нетерпимым голосом Ирина, – ты вчера что-то заикался о разводе, Миша? Давайте об этом поговорим. Мы тебя слушаем.

Раиса Семёновна промолчала. Это означало, что она полностью согласна с дочерью.

– А что здесь разговаривать? – удивился Михаил. – Здесь разводиться надо.

– Как ты себе это представляешь? – спросила жена с той насмешливостью, с которой обычно говорят люди, у которых в руках сосредоточены все козыри уже налаженной жизни и всё управление имуществом и бюджетом. Ирина не была исключением, а потому и представить себе не могла, что она может остаться безо всего, к чему привыкла и во что вложила полжизни. Причём лишиться всего только потому, что её супруг вдруг решил, что она должна к сорока годам весить на полцентнера меньше.

– Я пока ещё никак себе не представляю, – ответил Михаил, – я ещё ни разу в жизни не разводился.

– Представляешь, мама, – иронично-нервно произнесла Ирина, – он мне предложил… нет, он мне приказал, чтоб я за месяц похудела на пятьдесят килограмм!

Тёща в этот момент держала в руках рюмку и уже хотела сказать «хоп!». Вместо этого у неё вылетело изо рта что-то напоминающее:

– Хо-что?!.

Но динамику действия она нарушать не стала и рюмку всё же опрокинула, правда, безо всякого удовольствия.

– Он мне поставил условие ещё до твоего приезда, – мстительно, с удовольствием как читала она, – если я не похудею и не буду весить сорок килограмм, он выгонит меня из дома, как паршивую собаку!.. Выбросит на помойку, как барахло, свой век отжившее и ему отслужившее!

– То есть как сорок килограмм? – всполошилась тёща. – Оксана и та весит больше!.. Это что за разговоры за моей спиной?! И вы мне ещё заявляли, что разберётесь в семейных делах, когда я отсюда уеду? Негодяй! Каков негодяй?! Так вот знайте, милостивый государь! Я никуда теперь не уеду, я остаюсь жить здесь!

– Надолго? – спросил Михаил в тарелку с едой.

– Навсегда!

– Будете платить пятую часть за коммунальные услуги, – сообщил он как неизбежное.

У Раисы Семёновны вылезли глаза, она икнула пару раз непроизвольно и уже инстинктивно потянулась за водкой. На мгновение за столом воцарилась тишина, сравнимая с тишиной в голове человека, упавшего без сознания. На этот раз первой в себя пришла его душевная супруга.

– Прекрати хамить! – взвизгнула она. – Прекрати издеваться! Ровесницу себе нашёл?! Со своими шлюхами перепутал?

После этих слов Ирине стало легче. Шлюхи были обозначены, а значит, супруг лишний раз был изобличён в своём мерзком поведении. Ирина стукнула кулаком по столу и добавила громко:

– Изверг! Шлюхомон!!

– Вот это ваше второе имя, – налила себе водки тёща, – шлюхомон! Точно и лаконично.

Едва она поставила бутылку на стол, как её тут же схватила Ирина, налила себе полстакана и тут же выпила, обогнав всех. Не обращая ни на кого и ни на что внимание, она взяла прямо рукой кусок курицы из глубокой фарфоровой миски и, капая по столу, понесла ко рту. Затолкала курицу в себя и стала злобно жевать и пыхтеть от трудности удержать весь кусок во рту. Когда прожевала немного, тут же добавила, не сводя ожесточённых глаз с Михаила:

– Так бы и убила!..

– Видите, Мишенька, – едва ли не ласково произнесла тёща, – как вы умеете настраивать людей против себя? Вам просто необходимо обратиться к врачу. К нервопатологу. У вас исключительный случай острой нервостении.

– Неврастении, – поправил Михаил, – и к невропатологу.

– Ну если у вас невры, а не нервы, то пусть будет по-вашему, – согласилась тёща.

Всякая глупость вспоминается не к месту. Михаил вдруг вспомнил, как одна его студентка любила говорить вместо нервы – невры, и говорила всегда нарочито убедительно. Это было несколько лет назад. Студенты устроили себе пикник в сентябре по поводу начала нового семестра и утащили с собой в тундру несколько преподавателей, в том числе и его самого. Было тепло, были даже комары и москиты. Одна из первокурсниц весь пикник как-то регулярно и вовремя оказывалась возле Михаила. Как водку пить, так самая первая стакан протягивает – чокнуться, в глаза тут же смотрит, словно запомнить хочет; как шашлык есть – тут как тут, уже в руках шампур с дымящимся мясом держит – берите… Михаил вначале что-то остерегался, осторожничал, но после третьего стакана воздерживаться перестал и на какие-то её глупые вопросы стал отвечать… Девчонка обнаглела и тут же стала трогать его за руки выше локтя прямо через куртку и говорить что-то такое:

– …какие руки!.. Вы, наверное, очень сильный, да? Такие руки, наверное, могут очень жарко обнимать, да?..

Она говорила это тихо-тихо, только для него и для себя.

– … я в прошлом году случайно засунула пальцы в ризетку и у меня после этого регулярно случаются нервостенические припадки, – уведомила она и посмотрела ему в глаза.

Михаил в это время жевал кусок шашлыка, потому не очень внятно ответил:

– Это у тебя стресс, а стресс надо снимать.

– Я согласна, – ответила она.

– Что?

– Снимать.

– Что снимать?

– А что надо, то и снимать!

– Прямо сейчас, что ли? – посмотрел на неё внимательно Михаил: может, и в самом деле припадок начался?..

– А вам что – специальная подготовка нужна?

Михаил едва не растерялся.

– А где? – спросил он, оглянулся спасительно и увидел что вокруг чисто и пусто. Тундра. Вдали синела речка.

– А я пойду да поищу, – сказала она, встала и дополнила, как предупредила: – А то стресс меня уже колотит!

Девчонка и в самом деле ушла и уже через несколько минут крикнула от берега реки:

– Михал Иванович!! Я нашла!! Я нашла, что вы спрашивали! Идите сюда!!.

Ничего не оставалось, как подняться и уйти к ней. У костра на них никто особенно внимания не обратил. Михаил немного удивился сообразительности девчонки. Когда он спустился к берегу, пойма реки скрыла их от глаз посторонних, девчонка тут же подхватила его под руку и сказала:

– Можно я буду тебя называть просто Миша?

Михаил разрешил. Тогда она сказала:

– Я тебя оттуда вытащила?.. Теперь ты меня тащи туда!.. – и кивнула в близлежащие кусты тальника.

Михаил повёл её «туда» и по дороге услышал:

– Ты только не подумай там ничего… я вот так чтобы… первый раз… у меня никогда ещё на природе не было… у меня вообще один парень только был… случайно… воспользовался тем, что я слабее его… мерзавец… ой, прямо сюда вот, да? Ой, тут сухо?

Михаил бросил в кусты свою куртку, подхватил девчонку на руки и положил на куртку, она тут же заворковала:

– Ой, какие руки, ой, как сейчас они меня обнимут… ой, у меня никогда так не было! Ой, как ты хорошо раздеваешь… Ой, какие руки!.. Осторожнее колготки!.. Подожди, я приподнимусь… Ой! Миша, – уже лёжа шептала она ему проникновенно на ухо, – а ты себе ж… намазал антикомарином?..

Девчонка проучилась у них один год и перевелась в какой-то московский институт, говорили, что она на море познакомилась с деканом этого института и вроде как вышла за него замуж. А слова «ризетка» и «нервостенический припадок» она и в самом деле говорила без смеха, просто так в детстве запомнилось, а экзамены в Институт гуманитарных наук сдала случайно и все на «пятёрки». Этот идиотский случай на пикнике он сейчас вспомнил за три секунды, не выдержал и взорвался коротким, фыркающим смехом. Родня оценила это в другом контексте.

– Он ещё и ржёт! – сказала супруга.

– Он не ржёт, – пояснила тёща, – у него это нервостенический припадок.

Михаил засмеялся ещё откровеннее и громче.

– Надо вызвать «неотложку», – сказала тёща, – и санитаров! Пусть санитары тащут его к психиатрам! Вот уж там нахохочешься, Мишенька, вот уж нахохочешься!..

Михаил отложил приборы, поднялся из-за стола и без слов вышел из зала. Вслед ему сказали:

– Гляньте, какие мы благородные!.. Они с нами не разговаривают!..

В кухне Михаил глянул внутрь пачки сигарет – осталось около половины – это большой прогресс, если обычно он выкуривал почти две пачки за день. Неужели сможет бросить? Или это всё просто героизм на один день?

Михаил закурил, выпустил дым в форточку и дал себе установку: больше он никогда не упрекнёт свою жену за её большой вес; больше он никогда не вспомнит о её нежелании следить за собой; больше он никогда не скажет ей даже грубого слова; больше он ни разу не даст ни ей, ни тёще повода для скандала… Он просто разведётся с супругой в присутствии тёщи и сделает всё так, как будет удобно в первую очередь детям, а уже потом всем остальным. И советоваться во всём этом он будет с дочерью и сыном, и больше ни с кем. А пока надо жить так, словно ничего особенного и не случилось. Главное теперь – запрет на алкоголь. Голова должна быть всегда разумно-трезвой.

В доме Светланы Анатольевны обстановка была мирная, спокойная и одинокая. Никто никого не ругал, не подозревал и ни в чём не винил. Никто ни за кем не гонялся со шваброй и не желал вызывать санитаров. Приготовив ужин, Истомина унесла его в комнату, включила там телевизор, забралась на диван и, положив рядом телефон, принялась неторопливо за трапезу. Центральное телевидение сообщало очередные новости. Опять грузовик врезался в автобус, опять кто-то голодал ради чего-то, опять оппозиционная партия кляла правительство России за бесхозяйственность, а также полное попрание прав человека и нарушение достигнутых договорённостей между… Телефон молчал. Новости центральные сменились новостями местными, где было меньше соразмерно пролитой крови и прочих нарушений. Ужин так и закончился, а телефон молчал. Ну и ладно – сказала себе Истомина, ставя тарелку на тумбочку рядом с телефонной трубкой – лёгкий магазинный флирт, это ещё не повод для беспокойства. Никаких обещаний не было сказано, у каждого в жизни свои трудности. Женатый – в любом случае женатый, даже и в кризисных ситуациях. Здесь громко затрещал телефон, Истомина вздрогнула, тут же схватила трубку, посмотрела на дисплей, там было написано – Сироп и внизу её номер. Светлана вздохнула разочарованно и нажала кнопочку соединения.

– Слушаю!

– Светка! – протарахтела там Сироп. – Я всё прозондировала, он наш!..

– Один на всех? – иронично спросила Светлана Анатольевна.

– Я отдаю его тебе!.. Шутка. Слушай, не перебивай. Сейчас только что говорила с Сушняковой, она мне проговорилась, что Худяков теперь сто процентов разводится, это еённый мужик сказал. К ним приехала тёща, поддержать евонную супругу. Представляешь, что там сейчас творится? Мужика надо спасать! А теперь главное – завтра этот Сушняков придёт к нам в институт вместе с Худяковым, там мы вас и того… познакомим.

– Не надо, – тут же сказала Истомина.

– Что? – плохо расслышала та. – Не надо?..

– Уже не надо, – поправилась Истомина.

– Ты отказываешься? Не пойму.

– Я не отказываюсь. Я уже познакомилась с Худяковым-старшим.

Трубка Сироп промолчала, явно озадаченная.

– Я познакомилась с ним случайно в магазине.

– В магазине? – не поверила Сироп. – Как ты узнала, что это…

– Нас познакомил его сын… Владимир. Мы встретились… они ему телефон покупали. Мы просто встретились между торговыми рядами.

– Н-ну ты даёшь!

– Оля, нет, это правда, всё вышло совсем случайно…

– Ясное дело. Что мы – дуры полные? Н-ну ты даёшь!.. Вот не ожидала. Как договорились?

– Мы ни о чём не договаривались.

– Ты что – дура полная? Ты что – упустила его?!

– Он взял у меня номер телефона… на всякий случай…

– Конечно!.. На всякий случай. Это всё меняет. Как я люблю эти всякие случаи, Светка!.. – Здесь Сироп крякнула совсем не по-женски. – Однако это меняет всё дело и для меня…

Последние слова Сироп сказала с явным огорчением.

– У тебя что?

– Хотела… с Сушняковым… поближе познакомиться…

– Ты же подруга его жены?..

– Какая там подруга на фиг? – чуть не сорвалась та на лёгкий визг. – Подруга. Просто знакомы, и всё. Теперь облом, что ли?..

– Слушай, – потерялась Светлана, – я не знаю даже… Хочешь, сделаем, как было у тебя задумано?

– Как? – трагично, безысходно бросила та.

– Да мало ли? Я могла и не сказать тебе, что познакомилась с Худяковым… промолчала… и так далее. Интересно даже, что он скажет, когда меня увидит?.. Растеряется, нет?

– Слушай, а это ведь точно! – тут же подхватила идею Сироп. – Вот проверишь его сразу же. Начнёт что-нибудь мямлить, так и не заводись с ним… Хотя…

– Мямлить он не станет, – уверенно сказала Истомина, – он сразу в наступление пойдёт.

– Вот и покрути ему башку.

– Покручу. Сколько крутить, чтобы ты успела свои дела сделать?

– Минуту.

– Договорились.

– Всё! Звоню Сушняковым.

Утром следующего дня, перед первой лекцией, к Михаилу Худякову зашёл на кафедру Сушняков с победным выражением на лице и с порога объявил:

– Мишка, я тебе бабу нашёл!

– Спасибо, – поблагодарил Мишка скромно, – ты знаешь, мне не надо. Мне…

– Как раз тебе и надо! – ещё радостней воскликнул тот. – Чтоб тебя не загрызла твоя родня приехавшая, тебе нужен тыл! Слушай!

– Нет, мне правда не надо.

Сушняков остановился, внимательно оглядел друга и продолжил:

– Баба – высший сорт! Преподаёт иностранные языки…

– Твоя подруга?

– Нет. Через жену…

– Её подруга?

– Нет. Моя Людка знает её подругу… ну ты же понимаешь, как у этих баб всё?.. То сё, чирик-чирик, бабы же!.. Подруга Людки с ней работает вместе.

– В школе?

– В институте.

– В каком? – Голос Худякова хрипнул.

– Какая разница? Тебе баба нужна или её знания?

– Мне ни то ни другое. Всё есть.

– Не темни. Со своей разводишься, студентки твои лишь цацки, мацки и задницу в Турции погреть… только разоришься с ними. А здесь…

– В каком институте? – нажал на голос Михаил.

– Так, – задумался Сушняков и быстро выстроил цепочку логического мышления, – Людка её знает через… Ольга говорила, что она… бухгалтер-экономист… А! В Институте управления и бизнеса! Где твой сыночек… – Здесь Сушняков осёкся, взял себя за подбородок, несколько растерянно договорил: – Ну ты не волнуйся, мы всё обставим. Разве можно такой шанс упускать? Девчонка знает пять языков!.. Говорят, даже португальский. Годится?.. Супер!

– Годится, – зловеще проговорил Михаил, – она сама знает, что мы идём?

– Нет, конечно. Она бы не согласилась тогда. Говорят же тебе – принципиальная, с характером, не твои студентки. В обед они выйдут, а мы и-и… подойдём?..

– Хорошо, – вдруг согласился тот, – в обед они выйдут, а мы подойдём.

– Мужик! – похвалил Сушняков, показав большой палец из кулака и отправился учить детей.

В обеденное время мобильный телефончик, болтавшийся на груди Ольги Николаевны по кличке «Сироп», мелодично затренькал. Сироп только-только входила в преподавательскую. Включила его, послушала, тут же радостным голосом сказала:

– Да, да! Конечно, я вас помню… а-а, Александр, так? Да, муж Людмилы, мы с вами виделись… Конечно, мы здесь, да, подходите, что передала?..

После разговора Сироп подошла к столу Истоминой.

– Всё, подруга, – сказала она решительно и обречённо, стараясь чтоб никто в преподавательской их не услышал, – мужики идут!

Истомина улыбнулась, достала из сумочки маленькое зеркальце.

– Одеваться будем? – спросила она, выглянув искоса в окно на сентябрьский пейзаж.

– Раздеваться будем, дура! – возмутилась шёпотом глупому вопросу подруга. – На кой ты кому нужна одетая?

– Холодно же?

– Потерпишь! – Она оглядела сидевшую подругу и одобрила, увидев обнажённые коленки: – Ты в мини?.. Умница! Наконец и у тебя мозги появились!

– Да я случайно, – оправдалась та, словно провинилась, – тут мини-то едва-едва.

– Ага! Конечно! Случайно.

Светлана встала и пошла вслед за Ольгой. Когда они вышли в коридор, Ольга неодобрительно добавила:

– Что колготки нацепила телесного цвета, не могла чёрные надеть?

– Какая разница? – старалась не отстать Светлана.

– Разница как задница, у кого выше, у того и ладица!

Как только Худяков и Сушняков вышли из стен своего учебного заведения, Михаил тут же, как случайно, вспомнил:

– Саша, дай сотовый телефончик, мне предупредить надо человека.

Сушняков вынул телефон. Михаил мигом достал из кармана листок с телефонами Истоминой, набрал номер. По улице мимо проносились машины, их шум врывался в прижатый к уху телефон. Худяков старался прикрыть телефон свободной рукой. Что спросить? Поиграть в незатейливость? Прикинуться дурачком?..

– Алло, – сказала Истомина в трубке.

– Здравствуйте, Светлана Анатольевна, – сказал нейтрально, без выражения Михаил и сразу же напомнил ей встречу в супермаркете, вместо представления.

– Ах, да, да! – заворковала Истомина. – Помню, помню, как же! В супермаркете, вы – отец Володи Худякова. Вы телефон покупали с сыном. Мы говорили о португальском языке.

– А я вот решил вам позвонить. Хотел узнать насчёт изучения…

– Да, да. Обязательно поговорим. Я помню!

– Может, я сейчас…

– Ой, знаете, я сейчас никак не могу, – проговорила она излишне нервно, – у меня сейчас свидание… э-э… деловое.

– Я ему уже завидую, – попробовал быть галантным Худяков, – я тоже сейчас не могу. Тоже занят.

– Работа, студенты? – пособолезновала Истомина, – вы окно закройте, очень шум мешает. Плохо вас слышно.

– Да нет, я по улице иду… тоже на свидание…

– Вот так всегда, – пожаловалась Истомина чрезмерно по-свойски, – как приличный мужчина, так уже занят!

– Да нет, это не совсем так… – как оправдался он.

– Остаётся надеяться.

– Я ещё позвоню вам, хорошо? – попросил Худяков. – Как вернусь обратно.

– Конечно, звоните, – согласилась она, – сразу и звоните. Я тоже надеюсь быстро освобожусь. До… до свидания!

Худяков нажал «отбой» и отдал телефон Сушнякову.

– Теперь готов, – сказал он.

Светлана Анатольевна посмотрелась ещё раз в зеркальце, осталась довольна, положила телефон и зеркальце в сумочку и сказала своей подруге:

– Я готова к приёму этого бабника.

– Действуем так, – предложила Сироп, – знакомимся, и мы с Сушняковым сразу отходим под предлогом передачи мне данных в сторону, чтоб сразу всё и разрулить! Без лишних сюсюканий. У тебя минута, Истомина. Не успеешь – живи дурой!

Они стояли на первом этаже в фойе и смотрели в окно. Перед зданием, где помещался институт, располагалась большая площадь и пространство просматривалось далеко вперёд.

– Может, нам стоит выйти и прогуляться? Вроде как моцион у нас на обеде? – предложила Истомина.

– Не дури, – остановила Сироп, – мы встретились с тобой здесь, а вышли, потому что мне было нужно… и всё! Вон они!

Сироп потянула её за рукав пиджака, но Истомина вдруг засопротивлялась.

– А мне что-то не по себе, – пояснила она, – как-то глупо выглядим…

– Ещё что?! – схватила её за руку чуть выше ладони Сироп и так и вытащила наружу, едва не сбив в дверях двух студентов. У подъезда Сироп пробормотала, рассматривая приближающихся Сушнякова и Михаила:

– Ишь, выша-агивают! Ухари. Не нужда, так на версту не подпустила бы!

– Ну да, – согласилась тихонько Истомина, – что унитазы, что мужиков – всё для нужды в квартирах держим!

Светлану Анатольевну Михаил узнал, ещё когда она виднелась вместе с Сироп в большом окне фойе здания. Михаил увидел Истомину и с удивлением обнаружил, что у него вдруг застучало сердце. Сердце стучало быстро и по всему телу. Михаил попробовал глубоко вдохнуть, как он обычно это делал на своих тренировках, но большая порция кислорода на этот раз не помогла. Сердце стучало в висках, в пальцах и разливало кровь волнами по всей груди. «Прямо как в студенчестве», – подумал Михаил, а вслух произнёс:

– Тебе не кажется, Сушняков, что немного наш поход отдаёт мальчишеством?

– Знаю, – бодро вышагивал тот, – всё так и должно быть. Каждый преследует свою цель, не осознавая этого.

– Вон они вышли из подъезда, – сказал Михаил.

– Вон те две барышни? – кивнул Сушняков на Истомину и Сироп.

– Подожди, – остановил его, дёрнув за рукав, Михаил, – ты что, никого даже в лицо не знаешь?

– А зачем? – удивился тот. – Мы же знакомиться идём? То есть ты знакомиться, а я по делу… Пошли, пошли, – заторопил он, уходя вперёд. – Вообще-то, Мишка, мне тоже познакомиться надо. Я с дальним прицелом тебя туда веду. Там та-акая баба!.. У неё ещё погоняло вкусное… Повидло, что ли? Сладкое, в общем. Так… вот эти, да?.. Как стоят! Ка-ак стоя-ят!..

Бывший майор уголовного розыска Сушняков на ходу приосанился, расправил плечи и орлом устремился вперёд, опередив на целый корпус друга Худякова.

Когда мужчины подошли, Сушняков, как старый мент, тут же безошибочно определил, кто из них кто, и сразу подошёл к Ольге Николаевне.

– Ольга Николаевна! – чуть ли не завопил он, впервые видя человека. – Вот хорошо, что встретились, а я иду – думаю, как вас найти здесь?.. Супруга просила мне вам передать… Ах да… знакомьтесь – мой коллега Михаил.

Михаил кивнул Ольге Николаевне, потом перевёл взгляд на Истомину и остановился.

– Светлана! – тут же сказала Истомина и протянула ему руку.

Михаил пожал ей руку и сказал:

– Вот как? Мило… Михаил! – После чего ещё раз зачем-то кивнул подбородком Ольге.

Сироп быстро оглядела Михаила и Светлану, стоящих рядом и проговорила:

– Ох, как вы смотритесь!

– Что? – тут же вырвалось у Худякова.

– Нет, нет, нет! – замотала та головой, – извините, мы отойдём на минуточку… Светлана, займи пока мужчину, я сейчас!

Оставшись вдвоём, Худяков переключил всё внимание на Светлану – шаркнул ногой по асфальту, кашлянул, она это заметила, и тогда он спросил вежливо и ядовито:

– Вы, кажется, на свидание шли… не задерживаю?

– Нет, нет, – ответила быстро и нервно, – я уже всё… всё, да… А вы?.. Я вас не задерживаю? Вы тоже куда-то торопились, машины там обгоняли…

– А я всё отменил, – как похвастался Худяков, – подумал и отменил… Да. Кажется, здесь учится мой сын?

– Ваш сын? – правдоподобно удивилась Истомина. – Вот бы не подумала!

– Почему? – поддался Михаил.

– У такого ещё молодого и видного мужчины и уже взрослый сын-студент?..

– Ах вот как? – Михаил сделал шаг вперёд и между ним и Светланой расстояния практически не осталось.

Истомина сделала шаг назад скорее интуитивно, чем осознанно.

– Португальский ещё интересует? – вдруг спросила она, как защищаясь вопросом.

– Да, – ответил он бодро и дерзко, тут же подался вперёд и как-то очень незаметно вновь приблизился к Истоминой, – хочу изучить. В городе есть специалисты?

– Конечно, – вновь отошла назад Светлана, – вот хотя бы Ольга Николаевна, она… ой, вы сейчас мне на ногу наступите… Она экономику на португальском преподаёт…

– Я думаю, её португальский лучше подойдёт Сушнякову, – нагловато молвил Михаил, взял осторожно Истомину за кисть руки, она остановилась, удивлённо взглянула на него, – всегда не любил высоких училок, боюсь, этот комплекс у меня создаст трудности в обучении… может, вы возьмётесь?

– У меня ужасное произношение, я совсем недавно стала изучать… Вы мне руку давите, больно же…

– Ах, простите, – сказал Михаил, руку отпустил, но сам вновь шагнул вперёд на Истомину. Она вновь отошла. – А что у вас с произношением?

– Акцент, знаете… – Светлана оглянулась мигом назад и поняла, что отодвигается она от своего кавалера к стене института, сбоку от парадного крыльца – место не совсем безлюдное.

– Какая ерунда! – воскликнул Худяков счастливым голосом. – Я всё детство провёл в горах Бырранга, там все говорят с акцентом, даже русские.

– С каким же акцентом говорят там русские? – удивилась она.

– С русским, – Михаил был серьёзен, – с русским акцентом говорят на ненецком языке.

– У вас было трудное детство?

– Ещё юность и молодость…

– Зрелость?

– До зрелости ещё не дожил, – сообщил Михаил, – по нормам российского Минздрава зрелость наступает с сорока пяти лет. Рано ещё.

– Так вы ещё молодой? – искренне обрадовалась она. – И откуда только дети взрослые берутся?

– Сам не заметил, – оправдался он.

Здесь Худяков обернулся вокруг себя очень профессионально-незаметно, словно нехотя и незачем, неожиданно взял Светлану за руку у локтя и принуждённо отвёл к самой стене института. Здесь поставил её спиной к зданию, у Истоминой выкатились глаза. Худяков упёрся рукой в стену над её плечом и чуть ли не прижал Светлану Анатольевну грудью. Она совсем опешила, заморгала, посмотрела по сторонам и спросила требовательно:

– Вы что?.. Вы с ума сошли?! Что вы делаете?..

Худяков не остановился. Оглянулся на редких прохожих, вновь повернулся к изумлённому лицу женщины и чуть ли не на ушко прошептал:

– Замечательно, – сказала ему Истомина, – можно чуть-чуть отодвинуться и руку отсюда убрать? Спасибо. Знаете… неожиданно. Вы всегда становитесь таким ураганом, когда возникает потребность в изучении иностранного языка?

– Нет, – отрезал он, убирая руку, и простодушно добавил: – Первый раз! Не поверите – первый раз!

– Случилось что? – Светлана уже пришла в себя, опасение быть кем-то увиденной прошло, и она дарила ему улыбку за улыбкой. Единственное, что она тут же предприняла, – быстро, незаметно сменила местоположение и теперь спиной к стене уже стоял Михаил.

– Конечно, случилось, – проникновенно сказал он, вновь очень невидимо наступая на неё, – по крайней мере вы не ушли на свидание, во-вторых, я, наконец, нашёл преподавателя португальского языка в нашем городе, и в-третьих, я теперь испытываю острый недостаток в отсутствии мобильного телефона. Достаточно? – И на этом слове он остановился и замер на полушаге.

– Да-а, впечатляет, – ответила она, уже предостерегающе выставив между ними свою ладонь, – как вы думаете, минута уже прошла?

– Прошла! – воскликнул он. – Прошла минута и ушла в бесконечность!

– Тихо, тихо! – Её ладонь перед Михаилом почти коснулась его груди. – Я не для этого. Давайте мы с вами договоримся по-другому? Хорошо?

– Я согласен! – тут же сказал Михаил.

– Вы-ы… – потянула Светлана, раздумывая и поглядывая вдаль, – вы мне позвоните вечером… хотите сегодня… хотите завтра…

– Сегодня!

– Хорошо. Вы позвоните, и мы с вами обдумаем… Иначе вы можете меня скомпрометировать… У нас женский коллектив… понимаете меня?

– Да, конечно, – серьёзно ответил Худяков, остановился и спросил: – Во сколько можно?

– Можно в любое время. Я прихожу где-то к шести вечера. Всё, всё, я ушла!

И Светлана Анатольевна тут же быстро и упруго повернулась и поднялась по ступенькам. От стоявших по другую сторону крыльца Сушнякова и Сироп голос Ольги крикнул:

– Света! Подожди, я иду!..

Поднимаясь к себе на этаж в преподавательскую, Сироп спросила:

– Ну что, что?! Рассказывай!

– Он меня чуть не съел! – пожаловалась Светлана. – Тайфун ходячий. Прямо при всех чуть не съел! Что за привычка – говорит, а сам к тебе идёт!.. Идёт и не останавливается… люди же смотрят?.. И ты хороша, минуты тебе хватит!

– А я с Сушняковым договариваюсь, а сама вижу – он тебя уже почти к стене прижал, думаю, всё о'кей у вас, – ответила Сироп, – ты бы видела, как он на тебя смотрел!

– Да видела я, как он на меня смотрел. Как можно смотреть на ягнёнка, которого сейчас зарежут и съедят!

– Ну вы договорились?

– Да.

– На сегодня?

– Да.

– У тебя?

– Что?

– Встречаетесь? – Сироп даже отшатнулась назад.

– Нет. Сегодня он мне позвонит…

– Начина-ается! – всплеснула руками Ольга. – Извращенцы несчастные! Секс по телефону!.. Я не знаю, Светка, хоть не отходи от тебя, пока ты с мужиком договариваешься!

Они поднялись на свой этаж, и уже перед самой преподавательской Ольга спросила:

– Ну скажи, ты хоть рада?

– Как я скажу? – чуть усомнилась Светлана. – Я же пока не знаю… что да как…

– Вот же дура! – очень дружески произнесла Ольга. – Вот это «что», так это – мужик! А вот «как», так он к тебе придёт и всё покажет! Ребёнок.

– Я не об этом. Я не хочу женатого.

– Разведём!

В преподавательской Светлана Анатольевна открыла Большой энциклопедический словарь, боясь позабыть название горной местности, нашла там слово – Бырранга, прочитала – горы, на Таймырском полуострове, длина, высота, ледники, каменисто-арктическая тундра, коренное население – ненцы. Всё. Не много. И что он там потерял, в этих горах?

В шестнадцать часов, переговорив с врачом тренажёрного зала, Ирина в новых кроссовках, затянутая в трико и свободной сорочке мужского покроя вошла в зал для занятий. Врач констатировал довольно прилично сохранившееся здоровье для её лет и комплекции. Никаких отклонений и патологий врач не нашёл. Мельком глянул на справку из поликлиники и разрешил – занимайтесь. На вопрос Ирины – за сколько времени она сможет сбросить килограммов… сорок… врач только и сказал – смотря как будете усердствовать. Потом был лёгкий инструктаж, где Ирина среди всего прочего узнала, что пить любую влагу до и после занятий воспрещается, или никто ей не гарантирует успеха в похудении. Кроме этого, были ещё и ограничения в еде. Оказалось, что всё самое вкусное есть нельзя. Нельзя острых, солёных, копчёных, жирных и всех продуктов с «лёгкими» углеводами – хлеб, картофель, макароны, крупы, сахар, всё сладкое… и так далее. По большому счёту получалось – есть совсем ничего нельзя. Ирина промолчала, но подумала, что такого режима не выдержит и двух дней. Когда еда – простое утоление голода, это одно. Когда еда – культ, это совсем другое. У Ирины еда была культом, почитаемым удовольствием. Она приступала к трапезе степенно, организованно, продумав до мелочей, какое блюдо за каким надо съедать. Потому не понимала и терпеть не могла, когда дети хватали «куски» между кухней и лестничным коридором.

В первый день занятий вместе с ней в зале находился молодой парень, инструктор. Занимался он с ней спокойно, без эмоций и раздражения. Ирина не могла сделать ничего. Ни прогнуться, ни согнуться. Мышцы были слабые, дряблые. А уж достать пальцами до пола – эту мечту отложили по меньшей мере на полгода, если она, конечно, выдержит эти полгода. Минут через сорок Ирина ушла в душ. По дороге домой она чувствовала себя так, словно полвагона картошки перетаскала к себе на пятый этаж. Но душа её пела. Она пересилила себя. Она себя сломала. Она даже забыла сейчас свою мать, мужа-потаскуна, работу и всё хозяйство. Детей, правда, помнила. В голове только и звенело – я это сделаю, я верну себе всё. Даже молодость. На полгода просто всё удовольствия себе «закажу»! По крайней мере, тогда у меня ещё есть десять с лишним лет. Вот их я проживу не так. Их я проживу в своё удовольствие. По-настоящему! Чтоб Мишка всё прочувствовал! А то… детский вра-ач!.. Тоже мне, компромат нашёл, скотина лупоглазая! (Почему лупоглазая – Ирина не знала, но звучало обидно.)