На краю небытия. Философические повести и эссе

Оглавление

Владимир Кантор. На краю небытия. Философические повести и эссе

Нежить, или Выживание на краю подземного мира. Странная повесть, фантазия в духе Босха

Под крышкой гроба

На краю небытия

Дом на болоте

Еще соседи

Прыжок из окна

Эрик

Инга уходит с семьей из квартиры

Освоение новой топографии

Сын выживает отца с этого света

Друган

Воры и реабилитированный

Месяц сроку

События разворачиваются

Вокруг ордера

Самозахват и его автор

Переговоры

Решающий звонок и последующее

Запах мысли. Повесть

Что-то должно случиться

Попытка понять

Какие сны приснятся в смертном сне, или Жизнь в смерти («Бобок», рассказ Достоевского) Эссе

Смерть Пенсионера. Маленькая повесть

Случайные заботы и смерть. Маленькая повесть

Посланный в мир (Н.Г. Чернышевский) Киносценарий. Владимир Кантор, Владимир Кормер

Ленин как анти-Чернышевский. Эссе

Вступление в эпоху ужаса (русские революции 1917 года) Эссе

Агрессия как фактор человеческой цивилизации

Война

Признаки революции

Отречение как предательство

Наступление катастрофы

Главный безумец или конец иллюзий

Приложение. Татьяна Злотникова. Между литературой и философией, между ужасом и счастьем: пограничность бытия и творчества Владимира Кантора

Писатель как философ и философ как писатель

Крепость и ее обитатели

Узник, бегущий из своего тела

Об авторе

Основные опубликованные сочинения Владимира Кантора

Отрывок из книги

Гроб, в котором я лежал, закрыли крышкой с кистями, потом заколотили гвоздями. Надо мной образовалась преграда, которая будет теперь всегда, пока я не сгнию и не стану пищей червей. А стану ли? Зрение и слух погасли, это я каким-то нутром ощущал. Ни видеть, ни слышать я сейчас не мог, потому что лежал на спине совершенно мертвый. Но как-то странно – я все равно все чувствовал и видел, но каким-то другим зрением, видел, как под гроб просунули веревки и опустили его в яму. И голоса слышал, но будто не ушами, а другим каким-то слухом. «Как я попал сюда? Что со мной? Раз я все понимаю, но понимаю, что я мертв, то, значит, есть какая-то жизнь вне жизни?

Что за глупости говорят про меня? Ах да!.. Какой-де замечательный ученый и писатель… Столько операций, почти смертельных, перенес, выжил, а умер, мол, случайно, по неловкости… Да, операций было немало. Перед одной из них медсестра сказала мне: Мы вас подадим на стол в понедельник. Будто я был гусем к Рождественскому столу, а Рождество тогда и впрямь надвигалось. Но это их профессиональный сленг. О строчках «где стол был яств, там гроб стоит» они, конечно, не думали, да и не знали, скорее всего. Так что все же за форма существования во мне? Я так много последнее время рассуждал о нежити, что, скорее всего, сам стал нежитью. Хорошо хоть, что не вурдалаком.

.....

В газете «Тимирязевец» писали: «Много труда и энергии положил профессор Кантор, чтобы создать сырьевую базу железных руд на Крымском полуострове. В результате сейчас строится Камышбурунский гигант, который даст стране миллионы тонн железа и сотни тысяч тонн фосфорошлаков. Своей настойчивостью и упорством профессор Кантор разбил вредительские теории о нецелесообразности эксплуатации керченских руд. И действительность показала, что профессор Кантор был прав. Профессора Кантора можно назвать отцом керченской металлургии».

Но заместитель деда по кафедре написал донос, что дед – скрытый троцкист, ведь из Латинской Америки приехал наверняка с заданиями от Льва Бронштейна. И хотя Троцкого выслали в 1928 году, а дед приехал сюда в 1926 году, разница во времени никого не интересовала. В конце 1936 года его арестовали. Перипетий было немало. Семейное смутное предание (специально никто не раскапывал) сообщало, что после ареста и двух месяцев в сырой камере, где воды было по щиколотку, прыгали всякие земноводные гады, похлопывая хвостами и лапками по ногам, и первого допроса с пристрастием дед попал в тюремный дурдом, где вдруг замолчал и целый год молчал. Иногда только шептал строчки из Элиота: «But at my back in a cold blast I hear / The rattle of the bones, and chuckle spread from ear to ear». Ему казалось, что он в подвалах испанской инквизиции, где за лишнее слово вырывали язык. «Это наш немой, – острили охранники, – бормочет что-то как придурочный. Или молчит сутками. Словно неживой. Наша нежить». Но кровь-то из заключенных пили они, дед-то был живой, почему-то храня в памяти свои геологические открытия и свои испаноязычные пьесы, бормоча еле слышно чаще всего монологи из своих пьес, из «Тиресия» и «Кассандры». Его перестали таскать на допросы. Решающую роль в освобождении деда сыграла бабушка. Она вернулась спасать мужа из Испании в 1938 году с орденом Боевого Красного Знамени, орденом важным по тем временам.

.....