Книга Юрия Шевцова разбирается в сложной и опасной истории, от 30-х годов ХХ века до наших дней. Есть реальный массовый голод начала 30-х годов, часть страшной истории сталинского раскулачивания – то есть раскрестьянивания Советской России. И есть (нацистский, в сущности) миф о голодоморе, подстроенном якобы «москалями» ради истребления украинцев. Книга описывает голод начала 30-х годов параллельно с разбором его современных идеологических интерпретаций. Книга может быть интересна студентам, преподавателям гуманитарных дисциплин, журналистам – всем, кто интересуется идеологическими войнами современности, русофобией и проектами нового геноцида в русле восточноевропейского национализма и конфликтов Запада и Востока.
Yury Shevtsov’s book delves into a complex and dangerous period of history, spanning from 1930’s to our days. From the one side, it deals with a very real widespread famine of the early 1920’s – part of the Stalinist campaign of Dekulakization, which actually amounted to the eradication of peasantry in Soviet Russia. From the other side, the book dispels the myth of Golodomor, allegedly masterminded by the Moscovites with the aim of eliminating the Ukrainians, which was essentially made up by the Nazis. The book describes the famine of the early 1930’s simultaneously analyzing its contemporary ideological interpretations. It can be of interest to students, teachers of history, journalists and all those exploring the contemporary wars, Russophobia, as well as the projects of East-European nationalism and East-West conflicts.
Оглавление
Юрий Шевцов. Новая идеология: голодомор
Предисловие. Миф о голодоморе – идеология нации, ищущей себе жертв
Введение. Актуальный голод
Глава I. Крестьянский голод
Украина – смерть во имя будущего
Самоубийство деревни
Внутренняя война крестьян
Глава II. Сползание в голод
Ставка на укрупнение
Кулак против колхоза
От реформы деревни к деревенской революции
И вот пришел голод
Жизнь после голода
Глава III. Украина: голод, но не голодомор
Политика завышенных планов
Советская Украина: построение новой нации
Голод – неудавшийся протест деревни
Глава IV. Голод в его контекстах
Внутренние причины коллективизации
Внешние угрозы: страна на пороге войны
Советская деревня и Великая депрессия
Глава V. Миф о голодоморе и слом национальной морали Украины
Голод и голодомор в довоенной пропаганде
Жатва скорби: голодомор после Второй мировой войны
Мифологическая функция голодомора в наши дни
Глава VI. Ренацификация Восточной Европы
Антикоммунизм – отложенная победа нацизма
Национализм или европейская интеграция: что победит?
Глава VII. Итоги ХХ века: голодомор против большой Европы
Отрывок из книги
Голод 1933 года – удивительная тема. Более 70 лет прошло после этого безусловно трагичного события, но именно сейчас его трактовка стала большой политической и международной проблемой. Во второй половине 30-х годов, во время Великой Отечественной войны, в послевоенное время в УССР и даже в 90-х годах в уже независимой Украине вопрос об осмыслении того голода не раскалывал украинское общество и вообще не являлся актуальной темой. Актуальным голод 1933 года стал только сейчас.
И актуальность этой темы нарастает. Еще год тому назад трактовка голода 1933 года как геноцида украинского народа была вопросом в основном внутриукраинской дискуссии. Оранжевые революционеры навязывали украинскому обществу свое мировоззрение, частью которого было понимание голода 1933 года как геноцида, – и, в общем, всё. За пределы Украины эта тема особо не выходила. Однако сейчас ситуация изменилась: конгресс США 25 сентября 2008 года признал голод 1933 года голодомором, геноцидом украинского народа. Проблема приобрела самый серьезный международный статус из возможных, она стала частью большой конфронтации между Россией и США, еще более обострившейся после августовской войны в Южной Осетии.
.....
Наконец, важно и то, что национализм в Восточной Европе в послевоенные годы развивался в основном в эмиграции и как бы законсервировался. Группы эмигрантов своей корпоративной традицией были связаны в основном с коллаборантами времен Второй мировой войны и помнили свои народы как крестьянские. Для них время словно остановилось: вышиванки, «наш народ угнетен и страдает», «разогнуть спину», «родная сторонка», «хата», «колыбельная матери над люлькой под потолком дедовской хаты», Шевченко, гайдамаки, лесные братья… В послевоенные годы все эти стандартные образы в среде эмигрантских общин националистов модернизированы не были. Внутри СССР антисоветский национализм концентрировался либо в небольших группках гуманитарной интеллигенции, в основном связанной с литературным творчеством на национальном языке, либо в среде крестьян на уровне крестьянской ксенофобии. Тесной связи между эмигрантскими общинами, городскими гуманитарными интеллигентами и сокращающейся в ходе урбанизации крестьянской массой не было. Таким образом, сейчас мы имеем в основном немодернизированный, неспособный писать реальность своих обществ архаичный восточноевропейский национализм, и особенно хорошо это видно на самом масштабном его примере – украинском.
Концепт голодомора, как и концепт коллаборантов как героев, – это концепт из иной эпохи. Но другого национализма в Восточной Европе нет. И с этим надо считаться.
