Читать книгу Наизнанку - 55 Гудвин - Страница 1

– Ай! – Бэбилон невольно вскрикнул – от раскаленной сковородки отлетела капля масла и больно обожгла руку, в которой он все еще держал скорлупу.

– Бэйби, тебе уже за третий десяток перевалило, а ты все никак не научишься нормально жарить яичницу, – усмехнулся только вышедший из ванной Мэтью. – Тебе не приходило в голову, что за двадцать с лишним веков своего существования человечество придумало немало способов не обжигаться в процессе приготовления этого деликатеса?

Вместо ответа Бэбилон одарил его тяжелым взглядом.

Они были друзьями столько, сколько себя помнили – еще до детского сада, наверное. Мальчишками они жили в соседних домах, и даже когда семья Мэта решила перебраться в пригород, дружба не распалась, но иногда язвительность друга просто бесила Бэбилона.

Они не были бойфрендами, как это могло показаться со стороны тем, кто плохо их знал. Во-первых, потому, что испытывали друг к другу лишь братские чувства, и мысль о любовной связи вызывала у обоих брезгливую ассоциацию с инцестом. Во-вторых, потому, что у Бэбилона с понятием «бойфренд» вообще было плохо – дальше поцелуев в средней школе дело так и не зашло. Мэт признавал, что удовольствие от секса – вещь крайне редкая, но все же считал своего ближайшего друга полным придурком. Ради отношений, ради того, чтобы было с кем делить постель, пить кофе по утрам, да и просто переносить ежедневную рутину, можно стерпеть и такую неприятную штуку, как секс – Мэт не уставал напоминать об этом Бэбилону.

Правда, со вчерашнего вечера вера Мэта в прочность любовных уз, в нерушимость душевного союза и прочие, как называл их Бэбилон, «романтические бредни» сильно пошатнулась – Мэта бросил очередной любовник. Через полчаса после бурного выяснения отношений с уже бывшим бой-френдом, он обнаружил себя в компании лучшего друга и бутылки диетического виски со вкусом малины. К счастью, в доме Бэбилона имелся некоторый запас антипохмельных капсул, поэтому головная боль у обоих друзей длилась не долее тех трех минут, которые им потребовались, чтобы дотянуться до подкатившего к кровати столика с упаковкой лекарства и стаканами воды.

– Будь благословен создатель «умного бара»! – были первые слова Мэтью поутру. – Да прославится его имя в веках за программу подачи антипохмелина утром, если виски было вынуто вечером! Что это, кстати, за имя, ты в курсе?

Бэбилон в тот момент был не в состоянии связывать слова в предложения, и лишь промычал что-то невразумительное, отрицательно качая головой.

Сейчас Мэт уже умылся, и, раздумчиво ероша рыжие волосы с дурацким (по мнению Бэбилона) мелированием, подошел к другу, втягивая носом запах жарящейся яичницы.

– Сто раз тебя просил, – недовольно проворчал Бэбилон, не оборачиваясь, – не называй меня «Бэйби».

– О, да, Бэйби! Ой, прости, опять! – притворно-извиняющимся голосом запричитал Мэт. – Как, скажи на милость, тебя еще называть?

– Неплохо было бы начать выговаривать мое полное имя. Мог бы, знаешь ли, и научиться за три десятка лет, – деланно спокойно заметил Бэбилон, посыпая яичницу солью.

– Извини, – тяжело вздохнув, Мэт плюхнулся на стул, поставил локти на стол и уронил голову на ладони, – не вышло. У меня было занятие посложнее – выносить твой кошмарный характер.

Бэбилон попытался, было, скорчить недовольную мину, но не выдержал и, фыркнув, рассмеялся:

– Да уж, настолько невыносимый, что ты терпишь его уже почти треть века.

– Вот именно! – Мэт со значением поднял вверх указательный палец. – Мне, между прочим, за это медаль положена, или, по меньшей мере, Знак Отличия Мирового Союза. Я даже не могу получить толком поджаренную яичницу, – Мэт откинулся на спинку стула и картинно заломил руки. – О, жестокая судьба! С кем свела меня ты?! – трагически возопил он, напоминая Бэбилону героев произведений Еврипида.

– Какой же ты придурок, – ласково усмехнулся Бэбилон и наставительно добавил: – С тем, кто готов весь вечер утирать тебе сопли, а наутро накормить приличным завтраком!

Он поставил перед Мэтом тарелку с яичницей из четырех яиц, листком красного салата и горкой перечной фасоли.

– Хватит изображать Федру, ешь давай.

– Изображать кого? – скривился Мэт. – Если это очередной заскок из твоей этой протухшей литературы, уволь меня от новых жутких подробностей, и, если ты не хочешь, чтобы я превратился в одного из дикарей твоей обожаемой древности, дай мне нож и вилку – руками есть, видишь ли, не приучен.

– Период, когда люди ели руками, – учительским тоном произнес Бэбилон, доставая из ящика стола приборы и протягивая их Мэту, – не входит в сферу моего научного интереса. Что же касается того, что ты называешь «жуткими подробностями»…

– Нет, нет, все! – закричал Мэт, размахивая вилкой перед носом Бэбилона, как священник крестом перед бесом. – Не вздумай! С меня достаточно заявления, что Холмс и Ватсон не были любовниками! Ты и так разрушаешь мои детские идеалы. Я все еще не понимаю, как ты можешь такое говорить, если Стаут доказал обратное?!

– Рекс Стаут не доказывал, что они были любовниками, – по-прежнему поучительно возразил Бэбилон, соскользнув на любимую тему. – Вернее, доказывал он это косвенно, утверждая, что Ватсон – женщина.

– Вот от таких заявлений мне совсем плохо! – Мэт погрозил Бэбилону вилкой. – Ведь еще со школы известно – он действовал так из-за ограничивавших его норм закоснелого общества.

– Когда ты только поймешь, что школьное образование – очень упрощенная вещь. И вообще не спорь со мной – кто тут написал на эту тему диссертацию?

– Да уж точно не я! Эта твоя диссертация… – Мэт недовольно покачал головой, торопливо подметая с тарелки еду. – Знаешь, по-моему, эта тема дурно повлияла на твою психику. Все эти истории – о том, что Лиззи Беннет была влюблена не в Джорджиану, а в мистера Дарси, а мистер Дарси – не в Бингли, а в Лиззи, по-моему, не только чушь собачья…

– Это не чушь, это литературный факт! Это история литературы!

– Плевать на историю, Бэйби! На дворе двадцать четвертый век! Оглянись вокруг – люди строят жизнь сегодняшнюю, реальную, а ты копаешься в прошлом, причем в прошлом довольно извращенном. Знаешь, мне кажется, пока ты не перестанешь читать эти «первоисточники», – на этом слове Мэт скорчил особенно противную рожицу, – не найдешь себе хорошего парня. Неужели тебя не тошнит, когда ты читаешь про секс с женщиной? Это же так… – Мэт снова поморщился, – противоестественно!

– Я говорил тебе, я не вкладываю в подобное чтение чувств, я просто анализирую, изучаю как исследователь.

– Угу, и потому до сих пор девственник.

– Это здесь ни при чем!

– Еще как при чем, Бэйби. У тебя мозги набекрень из-за этих проклятых книжек! Так ты скоро к религиозникам подашься, там они тебя быстро женят на девице…

– Мэт, прекрати! – жестко оборвал друга Бэбилон. – Я не настолько спятил, чтобы мечтать о сексе с женщиной, я прекрасно понимаю, что они слишком другие для этого. Секс просто отвратителен для меня как факт, но я никогда, слышишь, НИКОГДА не думал подаваться к религиозникам!

– Хоть это радует, – скептическим тоном заметил Мэт вставая. – Спасибо, завтрак был очень вкусным, беру свои слова о твоих кулинарных способностях обратно. Надеюсь, ты все же найдешь когда-нибудь кого-нибудь, кто сможет оценить эти способности на правах законного супруга.

– Кажется, еще вчера ты говорил, что любовь – дерьмо, а брак – пережиток прошлого? Мне это послышалось?

– Вчера я был пьян и покинут, а сегодня я бодр и готов к новой жизни и новой любви, – жизнерадостно провозгласил Мэт, потягиваясь. – И, кстати, нам лучше всунуть себя в костюмы, если мы не хотим опоздать в офис, – с этими словами Мэтью развернулся и исчез в спальне.

Бэбилон продолжал сидеть за столом, размышляя. Он соврал Мэту – о том, чтобы поехать к религиозникам, он думал, и думал серьезно.

***

…В двадцать первом веке, когда цивилизационный разлом между светскими и религиозными обществами достиг апогея, и нескончаемые конфликты сотрясали планету, на людей обрушилась еще одна напасть, названная позже «Война с Природой». Казалось, Земля не желает больше носить на себе людей как вид и истребляет их всеми доступными средствами: наводнениями, ураганами, землетрясениями. Это в свою очередь вызывало техногенные катастрофы, и мест, пригодных для жизни, становилось все меньше. Многие технологии были навсегда утрачены, разработки заморожены. Возник кризис перенаселения и дефицит ресурсов.

Разные культуры реагировали на это по-разному. Светские государства стремились ограничить себя – в первую очередь снизить рождаемость, чтобы каждый член общества мог рассчитывать на максимум ресурсов. Они приняли за основу необходимость воспитать новых людей – ответственных, заботящихся о планете, и считали, что только высокие, энергосберегающие технологии, при сокращении потребляемых ресурсов, позволят человечеству выжить и сохранить прежний уровень цивилизации. Пусть людей будет мало, но они будут хорошо образованы и хорошо обеспечены.

Религиозные государства, напротив, пытались восстановить численность населения любой ценой. Они считали, что посланные природой испытания – кара господня за техническое развитие человечества, что современные технологии, наука в целом – это новая Вавилонская башня, и чтобы выжить, нужно отказаться от нее.

Светские делали все для того, чтобы восстановить утраченные технологии и разработать новые, поощряли науку. У них сохранилось больше мощного оружия и инструментов влияния на религиозников, но те были страшны своей фанатичностью и готовностью жертвовать жизнью, унося с собой в могилу грешников, не отвечавших их представлениям об идеальном человеке.

Мир разделился. Африка, наименее других континентов пострадавшая от природных катаклизмов (здесь было гораздо меньше того, что превращало катастрофы из природных в техногенные – атомных станций, нефтяных заводов), провозгласила себя Континентом Веры – именно здесь количество фанатичных последователей самых разных религий изначально было максимальным. Истовые христиане, правоверные мусульмане, неуступчивые иудеи – все устремились сюда, и континент закрылся от внешнего мира, где – по мнению религиозников – процветал разврат: контроль рождаемости, постоянное медицинское вмешательство в жизнь людей, преобразование мира с помощью новых технологий.

Светские государства, ютившиеся на небольших, все еще пригодных для жизни участках планеты, избрали Единое Мировое правительство. Оно заключило с Континентом Веры мирный договор, и связи между двумя цивилизациями были сведены к минимуму.

Век, последовавший за этим разделением, сильно изменил оба мира. Про религиозников было мало что известно. В Едином светском государстве ходили слухи об ужасных эпидемиях, которые выкашивали население, отказывающееся от прививок и современной медицины (Единое правительство не раз предлагало свою помощь, но, чаще всего, на это предложение отвечали отказом). Говорили о том, что среди образованных людей почти нет женщин, роль которых сводится к рождению детей и уходу за ними, но как обстояли дела на самом деле, узнать было почти невозможно. Континент Веры неохотно выпускал своих жителей наружу, но иногда находились те, кто этого добивался. Однако, в светском мире, где пришел конец государственным границам, где наука и технологии снова процветали, Единое Мировое правительство решило, что впускать на свою территорию людей, рожденных в таких неблагоприятных условиях – возможных носителей эпидемий, наследственных болезней, чей генетический код не был сконструирован специалистами, а сложился как попало – слишком большой риск. Такое могло произойти только при одном условии: въезжающий соглашался на полноценную «обработку» своего тела, вплоть до генного уровня. Процедура позволяла словно создать человека заново, здоровым и без изъянов, но имелся серьезный побочный эффект – абсолютная потеря памяти, пациенту приходилось заново учиться ходить и говорить. Именно поэтому информации о том, что представляет собой религиозное государство, было крайне мало.

Светский мир жил своей жизнью. Религия не была запрещена, хотя попытки ввести такой запрет то и дело предпринимались фанатичными атеистами. Но оставшиеся в светском мире священнослужители и их паства – их, в противовес религиозникам, называли верующими – оказались настолько незлобивы, нефанатичны, с таким уважением относились к представителям других культур, религий, атеистам, к науке, что их деятельность считалась скорее полезной, чем опасной, и их не трогали.

К середине двадцать второго века стала меняться мораль, и основной причиной этого считалось широкое внедрение прегно-камер. Разработки прегно-камеры, для вынашивания ребенка вне материнского лона начиная с зачатия, появились еще в двадцать первом веке. Как только Единое правительство смогло себе это позволить, оно возобновило программу создания таких камер и сделало ее одной из важнейших. Прегно-камера позволяла исключить любые негативные влияния на плод, которые иначе нельзя было предотвратить: стресс или травмы матери, неблагоприятная экологическая или психологическая обстановка, и многое другое. Вскоре ученые могли буквально конструировать детей, родителям оставалось только поделиться генетическим материалом и высказать пожелания относительно внешности и склонностей ребенка.

Когда выросло поколение людей, состоящее из тех, кто был зачат и рожден обычным способом и тех, чье появление на свет стало результатом работы генетиков, выяснилось, что последние реже болеют, менее подвержены стрессам, более выносливы. Тогда началась кампания за размножение через прегно-камеры для всех – даже для гетеросексуальных фертильных пар, которых становилось все меньше и меньше.

В школьном учебнике истории процесс смены сексуальной нормы описывался как естественный, и у Бэбилона не было оснований этому не верить. «Возможность иметь потомство через прегно-камеры, – говорилось в учебнике, – позволила отказаться от устаревшей морали, которая требовала непременных отношений между мужчиной и женщиной, основанных на животном инстинкте размножения. Человечество выбрало для себя ценности единения душ и устремлений, а не примитивного гормонального влечения. Сегодня, когда для продолжения рода достаточно обратиться к генетикам за подбором подходящего донора, мы можем позволить себе отношения с равными – с теми, кто понимает нас как себя самих, а животное скрещивание оставить животным».

Никакого желания к «единению душ» через интимные отношения у Бэбилона, однако, не возникало. Поначалу, пока еще учился в школе, он думал, что религиозники – именно те, кто ему нужны, ведь церковь веками боролась с низменным инстинктом под названием секс. С тех пор, как Бэйби вошел в подростковый возраст, мысль о сексе вызывала у него панический ужас. Даже поцелуи были ему отвратительны, а ведь на свидание его пригласил старшеклассник, первый красавец школы.

Однако, пособирав информацию, Бэбилон понял, что ошибался – возможно, когда-то церковь и считала секс грехом, создавала монастыри для тех, кто хотел обойтись без него, но все это осталось в прошлом. Жители религиозного государства настолько боялись, что из «внешнего мира» к ним попадут недопустимые нравы, что даже общение между представителями одного пола считалось не слишком приличным, и было ограничено. Брак – причем брак в старинном гетеросексуальном понимании, был обязателен. Это сразу оттолкнуло Бэйби – если здесь, в родном мире, его просто убеждают в необходимости завести партнера, то там, на Континенте Веры, заставят. И речь тогда пойдет не просто о нормальном сексе, но об извращении – о сексе с женщиной. От одной мысли об этом его почти выворачивало наизнанку, ведь женщины – совсем другие существа!

В университете Бэбилон изучал женскую анатомию подробнее, чем в школе. Как специалист по литературе девятнадцатого-двадцатого веков он должен был представлять, о чем идет речь, когда дело в изучаемых текстах доходило до описания девушек. Еще в то время он понял, что видеть женщин со стороны – на работе, или по телевизору – это одно, а вот знать, как они устроены – совсем другое. Именно поэтому он прекрасно осознавал всю противоестественность секса с женщиной, всю аморальность этого животного, нацеленного лишь на грубое продолжение рода акта. Но именно это и стало в свое время причиной выбора темы для диссертации – Бэбилон испытывал отвращение к сексу как к явлению, а, изучая старинную литературу, можно было без зазрения совести называть секс мерзким занятием.

***

– Так и будешь сидеть в пижаме и пялиться на стенку?! Мы же опоздаем из-за тебя, Грымза опять начислит минусы в учетную карточку!

Мэт и Бэбилон за долгие годы знакомства и совместной учебы настолько привыкли всегда рассчитывать друг на друга, что и работать устроились в один отдел корпорации. Сейчас Мэт, полностью одетый, стоял на пороге кухни, включая персональник, и своим ворчанием пытался вернуть друга к реальности.

– Извини, – вздохнул Бэйби, очнувшись от нелегких размышлений о противоестественности старинного секса, – не жди меня. Я все равно опоздаю, но давай хоть ты придешь вовремя?

Мэт возвел глаза к потолку и надел наушники.

– Интересно, – язвительно заметил он, – у кого из нас двоих тут вчера была личная драма?!

– Ну, правда, извини! Я задумался, – развел руками Бэбилон. Но Мэт, уже врубивший в наушниках музыку, языком жестов показал: «Я тебя не слышу, но так и быть, предположим, ты извинился еще раз за свою тупость. Я действительно поеду первым и постараюсь тебя прикрыть. А ты – давай быстрее!». И в последний раз «громко» взмахнув руками, он вышел, а Бэбилон остался сидеть, тупо глядя в стену.

Мысль о религиозниках заставила его в очередной раз пожалеть, что в современном мире нет места монастырям. Церкви, основанные прогрессивными пастырями, продолжали свое существование, но, поскольку в человека с зачатия закладывали здоровую сексуальность, потребность в монастырях отпала сама собой.

Именно ошибкой сделавших его генетиков Бэбилон поначалу объяснял свое отвращение к сексу. Даже решил пройти специальное обследование, которое, правда, никаких отклонений не показало, зато дало возможность познакомиться с доктором Джоном Хелльсом – этой живой легендой, автором половины современных открытий в самых разных областях науки и (это был самый известный его титул) отцом-основателем крио-омоложения. «Мальчишка-гений» – так Бэбилон называл про себя Хелльса, хотя на самом деле Джон был намного старше Бэйби, если уж совсем честно – годился ему в отцы. Эксперименты с жидким азотом заставили биологический возраст ученого замереть на отметке двадцать пять, во всяком случае, внешне. Хелльс выглядел моложе Бэбилона, да и вел себя так, словно только вчера окончил колледж.

«Кстати о профессоре, – встрепенулся Бэбилон, бросая взгляд на часы, – сто лет к нему не заглядывал, давно пора. Если не напомнить ему, что рубашку надо периодически менять, даже несмотря на ежедневную молекулярную чистку, он зарастет пылью и лишит человечество своих гениальных идей. Если Грымза не заметит опоздания, можно будет сразу же после работы наведаться в Лаборатории и в очередной раз спасти мир от великой потери».

Бэбилон вскочил со стула и вихрем влетел в спальню, чувствуя себя как суперагент Бонд из архивных фильмов (приятелям, не имевшим разрешения на просмотр подобного кино, Бэйби объяснял, что это почти то же самое, что Саатдин Рэй Смит, только вместо верного мужа у него в каждой серии новая девушка, а то и две). «Хорош супергерой, – подумал он, глядя в зеркало, – пижама съехала, на голове ежи свадьбу справляли, и парфюм «Вчерашнее виски»».

Он снова взглянул на часы и, досадуя на себя за вечную несобранность, включил молекулярный очиститель – времени на душ не было. Разумеется, волосы тут же встали дыбом, но он решил, что пригладит их в лифте, и занялся гардеробом – вывалил все содержимое шкафа на пол. На несколько секунд он замер в раздумье над кучей тряпья, затем вытянул первое, что попалось: черные джинсы, темно-синюю водолазку и, разумеется, фирменный корпоративный пиджак. Наскоро нацепив это все, Бэйби выскочил из квартиры, на ходу набрасывая голосовое сообщение для головного компьютера своих апартаментов – что проверить, что выключить. Всегда забывавший об электроприборах, Бэбилон не представлял, как люди жили до того, как появился управляемый извне дом.

Он зашел в лифт и нажал кнопку двадцатого этажа. Вообще-то выход к «метро» был и на пятидесятом, что, несомненно, ближе к его семьдесят восьмому, но с пятидесятого до его корпорации шел только один маршрут, который добирался через пол-Лондона. Гораздо разумнее было спуститься до двадцатого, сесть на поезд, шедший через исторический центр (то есть, как настоящее метро – под землей), и за десять минут добраться до нужной станции. Кроме того, лишнее время в лифте позволяло пригладить волосы и несколько секунд провести, прислонившись к стене и закрыв глаза – Бэбилон был классической «совой».

В метро царила духота, отчего спать захотелось еще больше. Бэбилон проклял все на свете, особенно мировой энергетический кризис и постоянно ломающиеся в честь этого кондиционеры. Спать хотелось неимоверно – не помогало даже то, что Бэйби сменил в своем персональнике любимые мелодии Вивальди на последний альбом «Drums’ lovers». Чтобы не заснуть окончательно, Бэбилон принялся глазеть по сторонам.

У дверей стояла весьма колоритная парочка. Первым был эдакий супербизнесмен – бритый налысо парень лет сорока, худощавый, подтянутый, в идеально сидящем классическом черном костюме и сияющей белой рубашке, с безумно дорогим, судя по отливу ткани, красным галстуком. Вторым был мальчишка лет двадцати, нарочито лохматый и небрежно одетый: широченная футболка навыпуск, широченные же штаны, ботинки на немыслимо толстой платформе и куртка с меховым капюшонном – сейчас, в середине мая. На голове у пацана красовались огромные наушники, и он ритмично раскачивался в такт музыке. Бизнесмен что-то напряженно доказывал в микрофон гарнитуры, а руками при этом перечислял парню особенности приготовления курицы в фольге. Мальчишка смотрел на своего партнера с легким пренебрежением.

Бэйби стало интересно, что говорит в микрофон этот яппи, ведь то, что он объяснял языком жестов, было и так понятно. Он снял наушники.

– Продавай! Меня не интересуют их идиотские прогнозы – сливай чертовы акции, я сказал! – кричал в свою гарнитуру бизнесмен (судя по услышанному – брокер). Руки его одновременно выводили: «Кардамон! Кардамон, а не корица!!! Понял меня?! Еще раз ошибешься, мой отец истерику устроит!» – Нет, я сказал – продавай!!! Я уверен, они упадут в цене, курс сейчас на пике! – «И не передержи, я тебя умоляю, как в прошлый раз!».

Юноша отвечал на это взглядом, полным равнодушной снисходительности. Музыка в наушниках молодого человека разносилась на весь вагон, но никто, разумеется, этого не слышал, кроме снявшего свои наушники Бэбилона.

«И как человечество жило раньше, когда не было возможности слушать музыку вне дома?» – думал он. Сама мысль о том, что слушать или не слушать музыку зависело не только и не столько от желания, сколько от возможности, поражала Бэйби до крайности. Он не мог себе представить, чем занимали себя люди в долгие часы путешествий, а ведь раньше любая дорога требовала больше времени. Прошлое – прошлое в глобальном смысле – пугало Бэбилона, но и завораживало. Пугало своей дикостью, необустроенностью, неприспособленностью к человеческой жизни, к простым человеческим потребностям, но, в то же время, его поражала сила духа живших тогда людей. Он снова надел наушники и переключился на Вивальди.

Поезд замедлил ход перед очередной остановкой. Брокер закончил жестикулировать, замолчал, властно взял юношу за подбородок, притянул его лицо к своему, жестко, как-то даже грубо, поцеловал, взмахнул напоследок: «Буду дома к семи!» – и вышел. Следующей остановкой была корпорация Бэйби, там обычно выходило полвагона, но на всякий случай Бэбилон предпочитал заранее подходить к дверям. Он стал медленно продвигаться к выходу, одновременно переключая персональник в режим телефона, чтобы позвонить Мэту и разведать обстановку. На время дозвона в наушниках Бэйби воцарилась тишина, и в этот момент он услышал за спиной справа от себя:

– Бэйби! – он привычно обернулся, но тут же понял, что выкрик этот относился не к нему. Юноша с огромными наушниками, очевидно, тоже переключился с музыки на телефон, и, разговаривая, орал так, что не будь у всех остальных собственных наушников с музыкой, обернулись бы все пассажиры. «Неудивительно, – подумал про себя Бэбилон, – если все время слушать музыку на такой громкости, еще похлеще можно начать орать, тупица! Он же оглохнет через пару лет…». Но тут его мысли прервал голос парня – Мэт все не отвечал, и не услышать словоохотливого юнца было невозможно.

– Да, до семи сказал, не будет, так что повеселимся. Сейчас поймаю обратный поезд. Да, нет, все в порядке, закажу, как в прошлый раз, еду в ресторане, сделаю вид, что сам приготовил, ну, если что-то не так, рассердится, конечно. Разорется, потом оттрахает меня в свое удовольствие и успокоится – деньги он от этого давать не перестанет, а что еще нам нужно для веселья, детка? Ладно, кончай флуд, тащи свою задницу ко мне и лезь в душ, я буду через десять минут…

Двери вагона открылись, и Бэбилон, к счастью, вышел – слушать циничный треп молодого альфонса было невыносимо. А ведь тот дурак-брокер, похоже, любит его, раз познакомил с родителями – такое не делают для тех, с кем просто спят.

Бэбилон в очередной раз порадовался, что у него нет сердечных привязанностей. И тут Мэт наконец-то ответил в наушниках:

– Поднимайся! – без предисловий начал друг. – Бегом давай! Она пока не заметила, что тебя нет – с утра распекает какую-то девицу, крик через двери слышно, а стекло, между прочим, звукоизолирующее. Если она в таком настроении узнает, что ты опоздал… Стоп! Придумал! Снимай пиджак, я сейчас возьму распечатки последних плакатов и спущусь к тебе. Скажем, ездили вниз к дизайнерам, проверить точно ли отпечатались цвета.

– Что бы я без тебя делал, – улыбнулся Бэбилон.

– Сдох бы давно, еще на математике в третьем классе, – недовольно ответил Мэт, – и хватит улыбаться, как идиот, не отнекивайся, я по голосу слышу, на кого ты сейчас похож. Встречаемся у лифтов на семнадцатом, – Мэт отключился, и Бэбилон, скинув пиджак, пристроился в очередь к ближайшему лифту. И зачем нужны какие-то любовники, если есть лучшие друзья?

Очередь двигалась быстро, люди старались набиться в лифт по максимуму – в корпорации «Food Fusion» не любили опоздавших. Особенно это касалось Отдела интеллектуальной деятельности в области идей, который возглавляла Марта Мариэтта Роктаун, больше известная как Грымза.

На семнадцатом Мэт, словно прочитав мысли Бэйби, стоял напротив того лифта, в котором ехал его друг. Он сразу же вошел и впихнул в руки Бэбилону огромную пачку плакатов с изображением шоколадного батончика «Energio Vitae».

– Вот, скажешь, если спросит, что красный сдвинут на пять процентов в плюс, не перепутай только! Грымза сейчас в таком настроении – может запросто голову оторвать голыми руками. Все утро, пока я там сидел, только и слышал ее крики: «Бекка – то! Бекка – се! Мне надоели жалобы твоей начальницы, еще одна жалоба – и ты вылетишь отсюда…». В общем, кому-то там здорово досталось.

– Да уж, – скривился Бэбилон, – не хотел бы я быть на месте этой Бекки.

– Простите, – раздался у них за спиной нерешительный женский голос, – вы, случайно, не из Отдела идей?

Друзья как по команде развернулись и удивленно уставились на девушку, которая, похоже, обращалась к ним. Бэбилон понял по взгляду Мэта, что тот шокирован наглостью девицы – она не просто влезла в чужой разговор, но и нарушила негласное правило говорить с представителями противоположного пола лишь на нейтральные темы, вроде погоды и состояния дорог, и темы, касающиеся конкретных рабочих ситуаций. Бэйби почувствовал, что сейчас она получит от его друга жестокую отповедь за вмешательство в личную жизнь, и остановил его предостерегающим взглядом – выражение лица девушки говорило, что у нее есть веская причина спрашивать.

– Да, мы именно из Отдела идей, – дружелюбно ответил Бэбилон. – Как, простите, вы догадались? Неужели они все-таки тайно ввели надпись на затылке, вдобавок к карточкам и нашивкам на пиджак?

Девушка с эмблемой Биохимического отдела на кармашке едва заметно улыбнулась, но тут же снова посерьезнела и продолжила уже более решительным тоном:

– Бекка, о которой вы говорите, я понимаю, вы, вряд ли это знаете, но вдруг все же… Это случайно не Бекка Беннет?

– Беннет? – улыбнулся Бэбилон. – Беннет, как Лиззи Беннет?

Мэт фыркнул – он прекрасно понимал, что в одном только Лондоне Беннетов столько, что не потратишь и часа, как встретишь одного из них, но для его друга эта простенькая фамилия всегда означала одно – его драгоценную, забытую нормальными людьми литературу.

– Да, – тем временем ответила их собеседница, – вы ее знаете?

– Нет, – покачал головой Мэтью, – но, думаю, это именно она, потому, что Грымз… мисс Роктаун несколько раз кричала: «Поняли меня, Беннет?!».

– Ох, нет… – расстроено протянула девушка. – Извините, что вмешалась в вашу беседу, просто Бекка – моя самая близкая подруга, и, похоже, у нее большие неприятности…

– Да уж, – хмыкнул Бэбилон. – Если Грымза, то есть, простите, мисс Роктаун за кого-то взялась – это как минимум большие неприятности.

– Грымза? – подняла бровь девушка. – Бекка говорила, они называют ее «Чокнутая Мамаша-Монстр» из-за всех этих «м» в имени.

Друзья дружно усмехнулись.

– Да, это тоже подходит, – кивнул Бэбилон.

– Угу, только постарайся на ближайшее время забыть об этом. Наш этаж следующий, если брякнешь это при Грымзе, я убью тебя раньше, чем она!

– Уговорил, – попытался отмахнуться Бэбилон, едва не уронил кипу плакатов, которые сжимал в руках, закачался и непременно выронил бы все, если бы Мэт не подхватил падающие листы.

– До свидания, мисс, – кивнул Бэйби девушке, – надеюсь, с вашей подругой все будет в порядке.

Девушка с улыбкой кивнула в ответ, в то же время отчаянно нажимая кнопки на персональнике. Двери лифта раскрылись, и на пороге появилась она – Марта Роктаун.

– Что это значит?! – ядовитым шепотом, преходящим в крик обратилась она к друзьям. – Почему не на рабочих местах?! Хотите, чтобы меня с должности сняли за то, что мои сотрудники постоянно прогуливают?!

– Что вы, мэм! – воскликнул Бэбилон. – Как мы можем, вы же нам как мать родная!

– ЧТО?! – глаза у Марты чуть не выскочили из орбит.

– Э-э… Это, мэм, древнее… устаревшее идиоматическое выражение! Оно означает, что мы очень ценим вашу деятельность как руководителя!

– Да? – скривила губы мисс Роктаун. – Поменьше бы, в таком случае болтовни, и побольше дела! Где вы были?!

– В типографии, мэм! – быстро заговорил Мэт. Бэбилон оглянулся и успел увидеть, как оставшаяся в лифте девушка кусает губы, чтобы не рассмеяться в голос.

– …Значит, пять процентов? – голос Марты уже звучал более деловито.

– Да, мэм, именно так, – усиленно кивал Мэт.

Бэбилон с некоторым неудовольствием подумал, что сейчас его друг похож на собаку, которой хозяин кидает палку.

– Ладно. Молодцы, что заметили, – отчеканила начальница. – А теперь – по рабочим местам.

И, развернувшись на каблуках, она пошла в направлении своего офиса.

Отдел идей представлял собой длиннющий прямоугольник, поделенный на крошечные кабинки тонкими серыми двухметровыми стенками. Параллельно прямоугольнику основного помещения шел длинный коридор, где останавливались лифты. В этом коридоре стояли диваны и кулеры с водой, то есть, теоретически, он был предназначен для отдыха, но на самом деле здесь редко кто бывал: люди быстро пробегали от лифта к рабочим отсекам.

По правую руку от лифта была женская часть отдела, по левую – мужская. В самом конце правой части находился офис Марты, куда можно было попасть как из общего коридора, так и изнутри – из женской части. Друзья, проводив начальницу тяжелыми взглядами, отправились к себе. Их дверь располагалась прямо по центру мужской половины этажа, отгороженной внутри самого отдела от женской высокими стеклянными дымчато-серыми дверьми.

Бэйби, когда они с Мэтом вошли, забрал у друга плакаты и пошел направо – его офисный отсек располагался ближе всего к стеклянным дверям. Мэт хотел повернуть налево, его отсек был самым дальним.

– Эй, – вдруг остановился Бэбилон, – а как же ты слышал крики за дверью, если…

– Сидел у тебя, конечно! – легко постучал Мэт костяшками пальцев по лбу друга. – Пришел на работу, скинул пиджак, включил комп – вроде я здесь – и сидел у тебя, на случай, если кто заглянет: сказать, что и ты здесь – вышел на минутку.

Бэйби стало стыдно за недавнее сравнение ближайшего друга с гоняющимся за палкой псом.

– Мэт!

– Ну, что еще?!

– Ты лучший на этом свете, бросить тебя мог только больной на всю голову придурок. Разве тебе нужен больной на всю голову придурок?

Мэт не выдержал и рассмеялся.

– Нет, спасибо, – покачал он головой. – Второй не нужен. И так уже один имеется, на него сейчас и любуюсь! Иди, давай, работай!

Сказав это, Мэт развернулся и решительно зашагал в сторону своего рабочего места, а Бэйби, размышляя, замер посреди коридора. Зачем нужен секс, если есть дружба, которая спасает тебя, что бы ни случилось? – думал он.

Проходивший мимо коллега задел его плечом, быстро извинился, и побежал дальше, а Бэбилон понял, что опять слишком погрузился в свои мысли и потерял связь с реальностью. Он обреченно вздохнул и отправился к своему отсеку. Впереди был очередной до зубовного скрежета стандартный рабочий день.

***

– Бекка успокойся! Бекка, не реви! – голос Николь в наушнике был жестким и требовательным. Такой ее тон всегда действовал на Бекку отрезвляюще, она глубоко вздохнула и, всхлипнув еще несколько раз, перестала плакать.

– К-как ты узнала? – дрожащим голосом спросила Бекка.

– Телепатия нашептала, – бросила Николь. – Вечером расскажу. Как закончишь работу – звони, у меня появился план.

– Какой, к черту, план, Ник?! – снова почти плача, истеричным шепотом затараторила Бекка. – Меня не сегодня-завтра уволят, если я сама не уволюсь раньше!

– Глупости! Ты хотела работать здесь с тех пор, как поступила в колледж! Кроме того, куда ты пойдешь? Ты же знаешь – ни одна другая корпорация тебя не примет, чужаки никому не нужны.

Бекка понимала – Николь права. Действительно, только сумасшедший мог поверить в то, что одна корпорация примет на работу кого-то, кто раньше работал в другой – любой отдел по борьбе с промышленным шпионажем закроет вопрос уже на стадии подачи резюме. Можно было поменять работу внутри своей корпорации, но перейти в другую… Легче переехать на Луну (к тому же, там давали компенсацию за вредные условия жизни). Лишиться работы в своей корпорации означало лишиться ее до конца дней своих.

– Так что прекрати нести бред, – подытожила Николь. – Вечером у тебя все обсудим. Счастливо.

– Пока, – шмыгнула носом Бекка. Несколько минут она тупо пялилась в серую стену перегородки, слушая в наушниках «All you need is love».

Никто из друзей Бекки не понимал ее увлечения всеми (во всяком случае, женщинами) давно забытой мужской группой. Конечно, общепринятым был постулат «Искусство не имеет гендерных границ», но все же… Это было странно. Бекка и сама не знала, почему эти простые мелодии были ей милее, чем модные динамичные ритмы.

Впервые она услышала «Великую Четверку» в одиннадцать, на школьной экскурсии в библиотеку. Книги показались ей пыльными и скучными, и она улизнула в аудиосекцию. Там было гораздо интереснее: магнитофонные ленты, от огромных катушек до маленьких кассет, переливающиеся радугой CD-диски и огромные черные виниловые пластинки. Ей повезло, что на стене висела инструкция с картинками, иначе она никогда не поняла бы, как работает этот монстр – проигрыватель.

Обложки пластинок были довольно скучными: не движущиеся слайды или хотя бы объемные снимки, а застывшие плоские портреты. И как можно разглядеть внешность человека по таким странным фотографиям, когда камера не поворачивается вокруг объекта съемки, не дает возможности рассмотреть его? Единственное, что заинтересовало Бекку – рисованная, похожая на мультик обложка, правда, тоже на удивление плоская и неподвижная. Музыка заворожила Бекку. Она просидела в непривычно огромных (даже по сравнению с самыми модными современными макси) наушниках весь день.

Ее хватились только вечером, когда ма Саманта пришла в школу и обнаружила, что дочери нет. Одноклассницы рассказывали потом, что миссис Фостер-Беннет орала так, что ее прекрасно слышали этажом выше и этажом ниже, и что она едва не задушила молоденькую мисс Честертон, пока та лепетала в свое оправдание – «у меня их было триста человек, все с карточками, она не могла остаться в метро» и тому подобные глупости.

Когда ма Саманта ворвалась в библиотеку, там уже почти все залы закрыли. Она с боем заставила охранника включить теплорадар – он-то и показал наличие в аудиозале человекоподобного существа. Это было так необычно – обнаружить кого-то в библиотеке в столь поздний час, что секьюрити не пользовались половиной защитных систем.

А Бекка тем временем отыскала все пластинки с заветной надписью «The Beatles» и прослушала их на несколько раз…

От матерей, конечно, здорово влетело. Сэм по своему обыкновению истерично кричала, радостно обнимая дочь, и одновременно отчитывала ее на все лады. Зато подъехавшая к библиотеке Стелла, поджала губы, не удостаивая Бекку ни словом (как это было всегда, если она сердилась). Ее молчание длилось неделю.

Бекке это было безразлично (ну-у, почти). Через свой персональник она узнала все, что хотела знать об этом чудесном явлении – «Битлз», скачала множество их песен. Честно говоря, она почти влюбилась в них, но ей вовремя объяснили, что такие чувства вряд ли приемлемы – ведь «Битлз» были мужчинами. Не следует путать восхищение высоким искусством музыки с низменными первобытными инстинктами. Пришлось с этим смириться, но перестать любить их музыку Бекка так и не смогла.

«All you need is love, love! Love is all you need!..»

– Черт! – Бекка резким движением сдернула наушники и бросила их на стол. – Это последнее, что мне сейчас нужно! – обиженно заявила она персональнику. Действительно, если говорить о любви в жизни Бекки, то она в последнее время била через край, причем преимущественно Бекке по голове: нежные чувства начальницы женской части Отдела идей, Гретхен, не давали Бекке жить спокойно. Гретхен была пышнотелой брюнеткой со страстно горящими черными глазами и маленькими пухлыми, как у пупса, ладошками. Она начала демонстрировать Бекке свое «особое расположение» с момента появления последней в корпорации. Это не были навязчивые знаки внимания, не то, что можно было бы предъявить Отделу по борьбе с сексуальными домогательствами, всего лишь намеки, достаточно явные, чтобы догадаться. И Бекка догадалась, однако, оставалась глуха и слепа ко всем проявлениям симпатии со стороны Гретхен.

Несколько раз попытавшись построить так называемые «серьезные отношения», даже прожив с одной милой девушкой больше года, Бекка поняла, что ни секс, ни семейная жизнь радости ей не приносят. Она надеялась, что Гретхен поймет и отстанет. Гретхен, возможно что-то поняла, но, видимо, очень по-своему, поскольку не отстала. Вместо этого она принялась придираться к Бекке по любому возможному поводу, а найти повод придраться к креативщику легче легкого – вдохновение не приходит по заказу. Разумеется, иногда случалось так, что Бекка выполняла долгосрочный проект быстрее, чем сверхсрочный, но разве можно заставить мозг думать о вкусовых качествах нового батончика, когда в голове сами собой складываются этапы раскрутки сока? Гретхен, без сомнения, понимала это, но формально она была права, выстраивая для своих подчиненных очередность исполнения заказов. Положение Бекки с каждым днем становилось все более шатким.

– Уступи, – убеждала Николь – лучшая подруга Бекки со времен учебы в колледже. Их дружба началась с флирта, но, оказавшись в постели, они быстро поняли, что совершенно друг другу не подходят – Бекке нравились нежность и забота, Николь предпочитала дикий необузданный, порой даже травмоопасный секс. Сначала, после неудачного опыта, они стыдились и избегали друг друга. Но, оказавшись в одной группе по подготовке практического задания, поняли, что испытывают взаимную симпатию, которая ничего общего с сексом не имеет. С тех пор они стали подругами и все проблемы и радости делили пополам. Вот и тема «Что делать с Гретхен» обсуждалась, наверное, не меньше тысячи раз.

– Я еще поняла бы, – кипятилась Николь, – если бы у тебя кто-то был. Но ведь ты уже не первый год одна, так почему нет? Она не уродина, совсем наоборот. Мне она кажется опытной и… умелой. Я бы на твоем месте…

– Отлично! Иди и бери ее на здоровье!

– Во-первых, ее интересую не я, во-вторых, думаю, Бриджит этого не оценит.

– Бриджит?

– Моя новая подружка – Бриджит.

– А куда ты дела Клаудию?

– С ней все кончено! Поверхностная глупая курица!

– Надо же, а я-то думала – любовь всей твоей жизни…

– Любовь всей моей жизни – Бриджит. И точка. А ты не уходи от темы, почему ты не хочешь попробовать с ней хоть один раз?

– Если бы я была уверена, что это поможет, я бы так и сделала, но, что если Гретхен на одном разе не успокоится?

– А что, собственно, в этом плохого? Если она хороша в постели, а по слухам так и есть, умна, красива и способна на настоящую страсть?

– Плохо то, Ник, что мне, лично мне, Ребекке Беннет, это все не нужно. Ни от Гретхен, ни от кого-либо другого! Пока моим телом управляли подростковые гормоны, в сексе еще был какой-то смысл, но сейчас, когда организм вырос и успокоился… Секс – я там была, спасибо, больше не надо! Никакого смысла в нем нет.

– А не нужно в сексе искать смысл, нужно искать удовольствие!

– Удовольствия с Гретхен я никакого не предвижу, уж извини! Секс и так меня давно не интересует…

– Тем более, что терять? Притворись, что тебе хорошо – и дело в шляпе!

– Хорошо?! С этой слащавой коровой?! Как ты себе это представляешь? Да меня от одной мысли передергивает!

– Знаешь, по-моему, тебе надо сходить к врачу.

– Ага, чтобы она нашла у меня какую-нибудь аномалию и принялась ее долго и нудно лечить. Нет уж, спасибо. Ненавижу врачей!

– Предпочитаешь иметь проблемы на работе?

– Лучше проблемы на работе, чем проблемы с докторами.

– Да, только вот лечение тебе, если что, оплатят в законном порядке, а если с работы вылетишь – уже ничто не спасет.

Разговор этот в той или иной форме повторялся у подруг с завидной регулярностью, менялись лишь имена «вечных любовей» Николь, суть оставалась прежней. Бекка начинала постепенно проникаться логикой Ник, но мысль о сексе без особого на то желания все еще заставляла мисс Беннет содрогаться от отвращения.

Николь сказала, что у нее есть план, что ж, если этот план сработает, возможно, Бекке удастся изменить свое отношение к начальнице. И это решит все проблемы. Надо верить. Во всяком случае, сейчас. Просто поверить изо всех сил, чтобы появилась надежда. Чтобы можно было спокойно доработать до конца дня.

Бекка легко провела пальцем по тонкой сенсорной панели на столе, и курсор забегал по экрану. Она уставилась на светящееся пятно монитора ничего, впрочем, не замечая.

С трудом дождавшись заветных пяти часов, Бекка осторожно выглянула в коридор, чтобы проверить – не крутятся ли там Гретхен, или Чокнутая Мамаша, которые могли посчитать ее уход через минуту после окончания рабочего времени безответственностью. Коридор был пуст – сотрудники только начинали собираться, в то время как Бекка перед выходом добрых пятнадцать минут сидела у двери своего офисного отсека, напряженно глядя на часы.

Быстро прошмыгнув к выходу из отдела, Бекка подскочила к лифтам и нажала кнопку. Лифт двигался отчаянно медленно, а Бекке, после пережитого сегодня стресса и обдумывания собственных проблем на протяжении целого дня, казалось, что за ней непременно будет погоня. Кому и зачем бы за ней гнаться, когда рабочий день окончен, было совершенно непонятно, и, будучи в нормальном состоянии, Бекка рассмеялась бы от такого глупого предположения, но сейчас она чувствовала себя как в одном из тех снов, что снятся после просмотра триллера, когда ты становишься главным героем увиденного тобой кино.

Оглянувшись назад, Бекка краем глаза заметила, как медленно открывается большая серая дверь, и этого было достаточно – девушка рванула с места и побежала к лестницам, не обратив внимания на то, что это открывалась дверь мужской части отдела.

Невероятным усилием Бекке удалось распахнуть обычно неприступную из-за жесткой пружины дверь пожарного хода и выскочить на лестничную площадку. Пружина молниеносно сжалась, и девушка едва не свалилась на ступеньки – с такой силой ударила ее дверь по спине. «Черт, – подумала Бекка, спускаясь по лестнице, – и как раньше люди все время ходили по этим неудобным приспособлениям? Неужели во время пожара мы должны были бы спускаться по такому безобразию, здесь ведь и шею сломать недолго…». Она остановилась на ступеньке посреди лестничного марша, чтобы сбросить старомодные (но такие восхитительные – ну, правда, Ник!) туфли на шпильках. И в тот момент, когда Бекка наклонилась за обувью, сверху донесся шум – кто-то открывал дверь! Значит, погоня все же была!

Ни секунды не думая о том, насколько это абсурдно, Бекка подпрыгнула от неожиданности, правой рукой прижала к груди туфли и бросилась вниз, еле разбирая куда ступать. Внизу марша она схватилась за перила и, разворачиваясь, вскинула голову вверх, чтобы взглянуть на преследователя. И замерла на месте.

***

Бэбилон честно отсидел рабочий день, составил несколько отчетов о продвижении «своих» рекламных кампаний, заполнил бланки на будущие заказы, в общем, занимался рутиной, до которой обычно руки не доходили. Как правило, руки были заняты тем, что создавали на компьютере картинку, отражающую оригинальное видение Бэйби очередного товара. Но почему-то именно сегодня заниматься творчеством вовсе не хотелось… Так и быть, если признаться совсем честно – творчеством не хотелось заниматься не только сегодня, но и вчера и позавчера. В последнее время на Бэбилона то и дело накатывала странная апатия, заставлявшая в разгар разработки рекламы шоколадных батончиков зависать и задумываться о смысле жизни.

Да, давно пора сходить к доктору Джону – он знает толк в таких вещах, умеет повернуть проблему какой-то невиданной стороной, заставляет смотреть на все в каком-то «седьмом измерении». Он отличный друг, не такой, как Мэт – не хуже и не лучше, просто другой. К тому же, в отличие от остальных, Хелльс понимает отвращение Бэйби к сексу, поскольку, как сам Джон признавался, он изучил этот вопрос со всех сторон и нашел его неинтересным, а значимость – преувеличенной. Да и как не питать отвращения к сексу, в очередной раз подумал Бэбилон, если есть такие типы, как Боб?

Боб был таким же, как и Бэйби креативщиком, а также иногда помогал системным администраторам отдела. Он обладал двухметровым ростом, накачанными во всех возможных и невозможных местах мышцами (что не уставал демонстрировать, нося до неприличия обтягивающую одежду – несколько раз Грымза делала ему за это выговоры) и невероятной самоуверенностью. Кроме своих интересов Боб игнорировал все – выговоры начальства, желания других, нормы приличия. Возможно, поэтому он всегда получал то, что хотел, ну, или почти всегда.

Бэбилон, например, оказался ему не по зубам. С первого дня, как Боб появился на работе, он не раз пытался подкатывать к Бэйби. Кульминацией его весьма недвусмысленных приставаний стала отвратительная сцена в мужском туалете. Бэбилон никогда не пользовался писсуаром, ибо не желал становиться предметом обсуждения. То есть, разумеется, из-за подобного его поведения обсуждали его довольно активно, поскольку каждый раз, заходя в туалет, он скрывался в кабинке. Ничего необычного в его члене не было, но от реплик вроде: «Какой он у тебя симпатичный, бэйби!» Бэбилону еще со школы было как-то мерзко. Он знал, что из-за этой скрытности о его «стволе» ходили самые невероятные легенды, от сравнения со слоном, до рассказов о необходимости смотреть через лупу, но домыслы устраивали его больше, чем прилюдное обнажение. Единственный, кто знал правду – Мэт, на протяжении долгих лет не раз видевший своего друга голым и отследивший, если можно так выразиться, процесс в динамике – упорно отказывался подтвердить или опровергнуть какие-либо предположения коллег, но всегда с удовольствием их выслушивал, чтобы передать Бэбилону. Бэйби тоже искренне веселился, поражаюсь разнообразию человеческой фантазии на такую, на его взгляд, заурядную тему, и продолжал сохранять интригу.

Однажды он натолкнулся на Боба, выходя из кабинки, точнее, попытавшись выйти – Боб стоял, небрежно привалившись к правой стенке, вытянув руку до левой и нахально ухмыляясь.

– Мне сказали, – с ленцой протянул Боб, – что ты никому здесь еще не демонстрировал свое «ружье»? А я вот не прочь посмотреть на такую диковинку. Давай, не стесняйся, как бы там ни было, у тебя достаточно милая мордашка и пухлая попка, чтобы я не обращал внимания на твой инструмент, если он слишком мал. Мы и моим обойдемся.

Бэбилону очень повезло, что его психика обладала одной замечательной особенностью: в критической ситуации он никогда не паниковал, напротив – собирался и моментально холодно и расчетливо находил путь к спасению. Конечно, страх, шок – все это приходило, но потом, когда опасность была уже позади. Вот и теперь он не растерялся.

– А знаешь, на что я не прочь посмотреть? – доверительным шепотом ответил он Бобу, прижимаясь к нему вплотную и обхватив его рукой за талию. Боб заинтересованно подался вперед, и в этот момент Бэйби резко развернулся и отбросил противника к стенке. Боб приземлился на унитаз, здорово приложившись затылком о стену. – На тебя, придурок, за решеткой! – конечно, до профессионала контактного боя Бэбилону было далеко, но несколько уроков самообороны он все же запомнил. Пока Боб, словно попавший в воду таракан, дергал руками и ногами, пытаясь найти иную, чем пятая точку опоры, Бэйби тихо, но отчетливо договорил:

– Еще раз выкинешь что-нибудь в этом роде, имей в виду – я иду в Отдел по борьбе со шпионажем и объясняю, зачем мне нужна запись с их здешних камер за сегодняшнее число, потом отправляю эти файлы в Отдел по борьбе с домогательствами. Ты понимаешь, чем это для тебя закончится?

Боб перестал дергаться и мрачно посмотрел на Бэйби.

– Вижу, понимаешь, – усмехнулся тот, – вот и прекрасно. Скажи спасибо, что я даю тебе шанс и не упеку за решетку сразу, но на будущее запомни – держись от меня подальше! – и, хлопнув дверью кабинки, в которой, все еще застывший в нелепой позе, сидел Боб, Бэбилон ушел.

С тех пор Боб стал держаться подальше, но иногда Бэйби ловил на себе его тяжелый взгляд, говоривший, что обида не забыта. Например, сегодня произошло нечто, что заставило Бэйби понервничать – этот хам осмелился открыто заговорить с ним. Когда сотрудники вылезли из своих отсеков на кофе-брейк и собрались в дальнем конце мужской половины отдела – рядом с офисом Мэта – Боб в своей обычной манере заявил:

– Трудишься, не покладая рук, да, Бэйби? А как насчет отдыха? В пятницу как-никак вечеринка, не шутка все-таки – стопятидесятилетие компании. Или и здесь ото всех скроешься? Смотри, друг, боюсь, руководство этого не одобрит…

Это был вызов и, хотя он вовсе не собирался идти на вечеринку, Бэбилон не мог этот вызов игнорировать.

– Отчего же, друг, – с напускной небрежностью ответил Бэйби, – я собираюсь прийти. Мне нет причин избегать общества, тем более, я не хочу быть заподозренным в нелояльности к компании – а не то служба борьбы со шпионажем начнет меня подозревать черт знает в чем, – он усмехнулся. – Впрочем, с нынешними системами безопасности их вечная бдительность выглядит смешной, не так ли? У них ведь камеры повсюду

Боб лишь зло усмехнулся, и Бэйби подумал, что, возможно, он зря так самонадеян, и стоит еще раз хорошенько обдумать – идти ли на вечеринку. Именно это он собирался обсудить с Мэтом, когда в конце рабочего дня они шли к лифтам.

Толкнув тугую дверь, обернувшись к Мэту и продолжая говорить, Бэбилон краем глаза заметил движение в коридоре – от лифта что-то стремительно метнулось прочь. Бэйби быстро обернулся, но все что он увидел – резко захлопнувшаяся дверь пожарной лестницы. Не раздумывая ни секунды, не понимая даже, что это он делает и зачем, подчиняясь какому-то первобытному охотничьему инстинкту, Бэбилон кинулся вслед за ускользающей дичью. Мэт бросился вслед за другом.

Распахнув дверь, которую в обычной ситуации он вряд ли легко сдвинул бы с места, Бэбилон выскочил на лестничную площадку и, услышав шум на ступеньках, кинулся к перилам и глянул вниз. На него смотрели ослепительно яркие голубые распахнутые от ужаса глаза. Страх, отражавшийся в этих глазах, заставил Бэйби замереть на месте – он почувствовал себя так, словно, гуляя по заповеднику, внезапно набрел на дикое животное. Ему хотелось успокоить испуганное существо, остановить его, но не силой, а лаской. Он едва не протянул вперед руку – как протягивают ее встреченным в парках недоверчивым белкам и ланям, но вовремя одернул себя – на площадке внизу была никакая не белка, а обычная девушка. Судя по эмблеме на пиджаке – из его же отдела. Видимо, она по какой-то причине решила спуститься по лестнице, а он, идиот, почему-то погнался за ней и наверняка напугал до смерти.

Бэбилон виновато пожал плечами, девушка в ответ облегченно вздохнула, и, вроде даже улыбнулась, но уже в следующую секунду продолжила свой бег вниз.

– Интересно, – хмыкнул Мэт, о существовании которого Бэйби успел на какой-то миг забыть, – она все пятьдесят этажей так пешком и проскачет?

Бэбилон снова пожал плечами – теперь недоуменно. Он не мог сейчас не то что ответить на вопрос друга, но даже понять, о чем тот спрашивал. Бэйби охватило странное чувство – будто еще секунда и он узнал бы ответ на некий давно мучивший его вопрос, но что это за вопрос, было неясно. Он чувствовал себя больным и в то же время полным сил. Он забыл, куда ему нужно идти и что делать, но идти и делать что-то сейчас же, немедленно, хотелось неимоверно.

– Эй! – окликнул друга Мэт, увидев, что Бэйби его совсем не слушает. – Ты в порядке? Что-то мне не нравится, как у тебя глаза блестят, болезненно как-то. По-моему, у тебя нервное перенапряжение. Ты заработался, дружище, пошли, так и быть – сегодня я с тобой нянчусь. Отведу тебя домой, выпьешь успокоительное – лучше станет…

Мэт продолжал что-то говорить, но Бэбилон, не слушая его, позволил другу вести себя, куда тому заблагорассудится. Бэйби было не до того, чтобы обдумывать направление – его поразило осознание страшного факта: напряжение действительно было, нервное или какое еще, но ничего общего с работой это не имело. Бэйби прекрасно отдавал себе отчет в том, что чувство, которое ранее он испытывал лишь в редкие моменты прикосновения к себе, когда хотел расслабиться, это чувство вызвал в нем взгляд голубых глаз, взгляд девушки! Это было… как будто он хотел ее?!

От такой мысли Бэбилона чуть не стошнило, и Мэт забеспокоился еще больше, увидев, как к странному блеску глаз его друга добавилась внезапная бледность, граничившая с позеленением. Бэйби в это время вспомнились уроки женской анатомии: рисунок женской груди в поперечном и продольном разрезах – столько жировых клеток, что от одного их нагромождения мутило. Описание и рисунки клитора – нечто, что почему-то сопоставлялось с мужским членом, хотя как можно было сравнить ровный, гладкий, горячий (а именно таким он становился под руками Бэйби, когда он позволял себе «сделать себе хорошо») – одним словом понятный и красивый живой ствол, с бесформенным красным нечто? Кроме того, это нечто состояло из странных пупырчатых тканей, которые при прикосновении не только набухали и твердели – впрочем, если верить литературе, до настоящей твердости там было далеко – но еще и покрывались идущими из того, что называлось влагалищем, соплями. Бэбилона передернуло при одной мысли об этом. Сперма – это нормально, это можно понять, она ведь выбрасывается один раз – в конце, но постоянное выделение слизи, стоит ИМ только возбудиться… Помимо его воли, в голове Бэбилона возникали, перемежаясь с рисунками, цитаты из различных литературных источников, в том числе, какой-то индийский трактат, описывающий различные вкусы «сока йони» – извращенцы, они это еще и пробовали!

Когда Бэйби читал эти тексты, он делал это отстраненно, теперь же, испытав возбуждение при виде девушки, не мог остановить свое воображение, и примерял все к себе. Его начинало трясти от осознания собственной оскверненности, тем более, что он чувствовал – его член хоть и не встал «во весь рост», но и назвать его мирно лежащим было никак нельзя.

Им повезло – очереди у лифтов еще не было, многие засиживались на работе, опасаясь начальственного гнева. Друзья быстро спустились вниз как раз к тому моменту, когда вагон пятого поезда раскрывал свои двери. Крепко схватив Бэйби за руку, Мэт со скоростью лунного пассажирского понесся вперед и успел впихнуть их обоих в вагон за секунду до того, как двери закрылись. Видя, что Бэбилон все больше впадает в какое-то странное, болезненное состояние, Мэт решил не беспокоить друга вопросами, до тех пор, по крайней мере, пока не доведет его до дома.

Как только они переступили порог квартиры Бэйби, тот сразу же кинулся в ванную.

– Мне нужен душ… Немедленно, – почти бессвязно пробормотал он, и Мэт не посмел его останавливать, хотя и боялся, что при таких симптомах, очень похожих на простуду, душ может лишь повредить. Но, поскольку это было первое осмысленное желание его друга за последние полчаса, Мэтью счел за лучшее не вмешиваться – вместо этого он принялся заказывать по персональнику доступные без рецепта лекарства.

Как только двери за Бэйби съехались, отрезав его от Мэта и от всего внешнего мира, он принялся ожесточенно стаскивать с себя одежду, имея большое желание сжечь ее – как свидетельницу его позора. Раздевшись, он включил душ – не горячий и не холодный, теплый, какой всегда любил, и залез под обволакивающие струи ароматизированной воды. Согласно программе она пахла свежим виноградом – это было привычно, и оттого приятно. Правой рукой он обхватил свой член, чувствуя, как тот напрягается и твердеет – вот это правильно, это красиво. Он начал двигать рукой, постепенно ускоряясь, наслаждаясь красотой того, что видел – гладкость, твердость, упругость. Нежная светлая кожа, сквозь которую просвечивала голубой змейкой вздувшаяся вена. Он мог видеть себя в зеркале напротив – это всегда усиливало удовольствие. Если быть до конца честным, единственным мужчиной, который его всегда привлекал, был он сам, себе он отдавался без стыда и стеснения.

Он был уже на пике, готов был взорваться, когда вдруг, перестав контролировать свои мысли, случайно вспомнил то, что так отчаянно запихивал в самый дальний угол сознания – большое бесформенное красное НЕЧТО с иллюстрации учебника женской анатомии. Он резко дернулся, его сложило пополам, и в тот же момент, когда выплеснулась сперма, его стошнило. Его трясло так, что он не мог встать. Несмотря на то, что, желудок, казалось, вывернуло наизнанку, чувство тошноты не прошло. Он знал много такого, о чем хотел бы теперь забыть, но непредсказуемое и неконтролируемое сознание продолжало подкидывать ему картины и образы, от которых мутило, в животе все сворачивалось и сжималось, а в горле появлялся ком.

Полчаса спустя он все еще сидел под душем, позволяя теплым струям нежно стучать ему по спине. Он вымыл ванну начисто после того, что с ним случилось, но выходить не хотел. Примерно раз в пять минут приходилось отвечать Мэту, что все в порядке, что он, Бэйби просто расслабляется, и нет никакой необходимости взламывать базу домашнего компьютера, чтобы открыть дверь.

На самом деле он боялся выходить. Боялся не Мэта, не его вопросов – в конце концов, его друг всегда был достаточно деликатен, чтобы не спрашивать о том, о чем собеседнику не хотелось говорить. Пугало Бэйби другое – то, что все, и Мэт, и родители оказались правы: его, Бэйби, диссертация, его странная тема действительно свела его с ума. Если раньше он мог позволить себе хотя бы секс с собой, то теперь и это стало недоступно. Он не понимал, как и для чего жить дальше, если его исследования, которые он вел в свободное от работы время и в которые вкладывал всю душу, оказались столь пагубны и опасны. «Мэт прав, – со злостью на себя подумал Бэйби, – надо было давно запретить и сжечь всю эту дурацкую, мертвую литературу…»

Мэт в очередной раз пригрозил взломать управляющий домом сервер, и Бэбилон решил, что пора выходить. Глянув на себя в зеркало, он вдруг понял, что впервые оказался с чем-то один на один. Он не мог рассказать о том, что с ним случилось никому: ни Мэту, ни Джону, ни даже самым родным людям – отцам. Что-то останавливало его, заставляя стыдиться себя до физического животного отвращения.

***

Николь заходилась в хохоте на диване в квартире Бекки.

– Зачем, черт тебя побери, ты напугала ни в чем неповинных парней? Додуматься надо – убегать по пожарной лестнице!

Покрасневшая от хохота и смущения Бекка лишь отмахнулась. Хорошо, что лучшая подруга умеет так мастерски обратить любую страшную ситуацию в смешную. Отсмеявшись, Ник заметила:

– Сегодняшний день войдет в историю наших с тобой жизней как день максимального сближения с мужчинами. Ты вот спрашивала, как я узнала, что у тебя неприятности – рассказываю. Еду я в лифте, а там два парня обсуждают, как некая Грымза все утро кричала на какую-то Бекку. Ну, я набралась наглости и спросила, не из твоего ли они отдела.

– Заговорила с мужчинами?! Просто так без повода?! – глаза Беки полезли на лоб.

– А чего не сделаешь ради дружбы! – торжественно-шутливо провозгласила Ник. – Цени, между прочим! Так вот, выяснилось, что и правда – на тебя кричали. Представь, в вашем мужском отделе Чокнутую Ма зовут Грымзой. В обмен на эту ценную информацию, я рассказала им про «Мамашу», ты не против?

– Нет, что ты! Думаю, «Грымза» – куда неприятнее, чем «Чокнутая Ма»!

– Кстати, из-за того, что я это сказала, случилось еще кое-что. Выходят эти двое из лифта, а там прямо пред дверью мисс Каменная Морда. Она, разумеется, тут же принялась их распекать, а один из них возьми и скажи: «Вы ж нам как МАТЬ родная!». Представь! Марта Мариэтта ошалела от этой наглости, так, что даже выругаться толком не успела – этот придурок сразу же извинился, сказал, мол, древнее идиоматическое выражение. На его счастье его друг сразу отвлек эту стерву какими-то бумагами, не то, думаю, влетело бы обоим! Назвать женщину матерью мужика! В голове не укладывается! – Николь снова рассмеялась, но потом посерьезнела. – А ведь подумать только, когда-то такое вполне могло быть… Ужас, да? А то, что женщинам приходилось спать с мужчинами, чтобы иметь детей?! Уму непостижимо! Нет, я ничего против мужчин не имею, если они держатся подальше от меня, но даже в лифте, когда кто-то из них стоит слишком близко, меня передергивает – видела, какие у них ужасные волосатые руки? А щетина на лице? Жуть! А у некоторых еще и борода… – Николь взглянула вверх, словно спрашивая небеса, как они допустили существование этого безобразия. – Даже подумать не могу, чтобы нечто такое прикоснулось ко мне!

– Да уж, – согласно кивнула Бекка, хотя на самом деле в этот момент призналась себе, что пока она смотрела в серые глаза мужчины, она испытала такое возбуждение, какого не могла добиться от нее раньше ни одна любовница. Она вспомнила, как почувствовала дрожь между ногами и внизу живота, как за мгновение ощутила себя влажной и горячей внутри, и там что-то томительно заныло.

К счастью, это длилось недолго. Осознав, что с ней происходит, Бекка нашла в себе силы извиниться улыбкой, искренне надеясь, что сероглазый парень наверху ничего не понял. Она прошагала еще шесть этажей вниз, прежде чем смогла остановиться, прийти в себя и задаться вопросом – что это, черт побери, было? Привалившись спиной к стене и глядя в потолок, Бекка пыталась преодолеть чувство отвращения и гадливости, которое пришло сразу вслед за возбуждением.

Она чувствовала себя даже хуже, чем в то утро, после грязного сна про осьминога, когда ей было двенадцать – она тогда посмотрела образовательную передачу об обитателях подводного мира. Особенно впечатлил ее огромный осьминог: его гибкие длинные щупальца, извивавшиеся в завораживающем танце. Ночью Бекке снился сон – осьминог обвивался вокруг нее, крепко обхватив со всех сторон и проникая одним из щупальцев внутрь – туда, откуда за месяц до этого впервые пошла кровь. Во сне Бекка испытала ни с чем не сравнимое удовольствие, и, проснувшись, несколько минут пролежала в истоме, потягиваясь – как кошка под лучами солнца… Потом пришло понимание. Это перевернуло ее сознание – она не могла понять, как могло случиться, что нечто настолько противоестественное показалось таким привлекательным?! Ей было стыдно за свой организм, который получил удовольствие от извращенной фантазии, за мозг, который эту фантазию сотворил. Хотелось сбросить тело, оскверненное грязным сном, как сбрасывают кожу змеи.

В конце концов, Бекка успокоила себя тем, что это был всего лишь сон, кошмарный сон, за который она не несет никакой ответственности. К счастью, подобного рода сны больше не повторялись, и у Бекки не было повода стыдиться своих фантазий. Никогда прежде. До этого дня.

Сегодняшний случай был гораздо хуже истории с осьминогом, ведь она возбудилась при виде мужчины! И этот мужчина не был существом из сна – теперь оправдывать себя бессознательностью стало невозможно. Бекка плохо помнила даже те крошечные сведения о мужском строении, что давались на уроках общей анатомии, но она знала, что мужчины сношаются посредством сильно удлиненного и цилиндрического клитора. Судя по приводимым средним размерам, задница у мужчин, а точнее вход в нее, был гораздо шире и глубже, чем влагалище у женщин. Ведь, честно, невозможно представить, чтобы нечто, подобное описанному в учебнике «члену», вошло туда, где девушки нежно и осторожно ласкали друг друга пальцами. Должно быть, у древних мужчин и женщин была другая анатомия – думала Бекка в школе – но об этом учителя забыли сказать. Либо одно должно было быть короче и тоньше, либо другое – глубже и шире, иначе непонятно, как у них вообще что-то получалось.

На самом деле Бекка, в какой-то степени завидовала мужчинам – ей иногда казалось, даже при самых изобретательных ласках ее партнерш, что чего-то недостает, ощущалась какая-то пустота, вернее, не пустота, а ненаполненность. Именно это не давало ей наслаждаться сексом – она порой кричала в исступлении: «Больше! Сильнее!», но что именно должно быть больше, и что нужно делать сильнее, объяснить не могла. В итоге это приводило к ссорам, скандалам и разрыву отношений – любовницы Бекки выбивались из сил, пытаясь дать ей нечто, чего та страстно желала, но, убедившись, что понять Бекку невозможно, девушки отступали.

От размышлений ее отвлекла внезапно возникшая перед глазами кисть руки Ник, щелкавшая пальцами.

– Эй! Что с тобой! – голос Николь был обиженно-капризным. – Уже минуту пытаюсь привлечь твое внимание, а ты, как обычно, в облаках летаешь! Ты мой план будешь слушать, или нет?

– План? – задумчиво переспросила Бекка, затем поняла о чем речь и согласно закивала, так энергично, словно намеревалась этими кивками сбросить голову с шеи. – Да, точно! -

Бекка вспомнила, зачем они собрались. Черт! Возвращаться к мысли о сексе с Гретхен оказалось даже неприятнее, чем вспоминать об осьминоге и сероглазом парне вместе взятых. – Я тебя внимательно слушаю.

– Итак, – Николь скрестила руки на груди и, расхаживая туда-обратно перед диваном, на котором сидела Бекка, принялась излагать свою идею. – Я долго думала, в чем проблема твоих с Гретхен отношений, и пришла к выводу: Гретхен тебе противна, поскольку она противна твоему сознанию. Отключи ты сознание – и сможешь воспринимать эту сучку, как любую другую женщину. Следовательно, сможешь с ней переспать.

– Знаешь, – с сомнением начала Бекка, – я рада, что ты сделала такие… интересные выводы, но я не совсем уловила один момент: КАК именно ты собираешься отключить мое сознание? Свидание под гипнозом? Или просто долбанешь меня кирпичом по башке перед встречей с Гретхен? Дешево и сердито, конечно, но мне почему-то кажется, что мой мозг мне еще пригодится… – Бекка надулась: она-то надеялась, что Ник действительно придумала нечто стоящее, легко осуществимое.

– Мозг пригодится! – передразнила ее Николь. – Было бы что беречь! А вот насчет удара… Есть средство, которое воздействует на мозг сильнее, чем кирпич, и, между прочим, это вполне безболезненно, – Ник повернулась к подруге и, задрав подбородок, гордо заявила, – алкоголь!

– Ты с ума сошла! – Бекка аж задохнулась от ужаса. – Это же запрещено! Нас в тюрьму посадят обеих! Кроме того, его сто лет как не производят.

– Коне-ечно, – издевательски протянула Николь, глядя на Бекку, как на маленького ребенка (если что и бесило Бекку в лучшей подруге, так это вот такие лидерские замашки, когда Ник смотрела на окружающих, как на полных идиотов), – верь в эти сказки! Ты что, забыла, в каком отделе я работаю? Выдаю тебе профессиональный секрет – для мужчин алкоголь выпускают. Разумеется, очень слабый, но по ту сторону города он не запрещен.

– Почему?! – Бека была в шоке. – А как же равноправие?! Это же чистой воды дискриминация!

– Это не дискриминация, это наука. Женщины в несколько раз более склонны впадать в зависимость от алкоголя, чем мужчины. То, что не нанесет вреда им, для нас может оказаться очень и очень опасно. Реклама алкоголя все равно запрещена, вот о нем и знают только в супермаркетах на той стороне. Но мы в биохимическом проверяем новые рецепты и сталкиваемся, в том числе, и с алкоголем.

– Стоп-стоп! Если алкоголь для женщин вреден, почему ты мне это предлагаешь? Думаешь, я соглашусь ради этой коровы на всю жизнь погрузиться в бессознательное состояние?

– Потому, дорогая моя, что мое образование позволяет мне судить, где речь идет о реальной опасности, а где – о сказках министерства здравоохранения. В случае с алкоголем – с одного раза ничего с тобой не случится. Разве что, головная боль наутро, но с ней легко справиться – есть специальные средства…

– И где же мы все это достанем? – Бекка постаралась вложить в эти слова все ехидство, на какое была способна, но пыл Николь это не охладило.

– Куплю контрабандой у парней из нашего отдела. Стажеры-биохимики частенько этим подзарабатывают.

– Так ты уже пробовала? – скептицизм Бекки пропал, она заинтересованно подалась вперед.

– Нет, конечно! Зачем наносить вред здоровью, если в этом нет крайней необходимости? Другое дело – у тебя…

– И откуда ты знаешь, как это подействует? – перебила ее Бекка.

– Оттуда, что я не первый год занимаюсь вопросами биохимических процессов в организме человека. Вот слушай: ты выпьешь, в зависимости от того, как устроен твой организм, ты либо сразу, либо через некоторое время почувствуешь легкость и раскованность. Не сможешь ни на чем долго сосредотачивать свое внимание, впадешь в состояние эйфории, когда все вокруг будет казаться привлекательнее, чем оно есть на самом деле. В таком состоянии ты и с Гретхен сможешь…

– Уверена? – подняла бровь Бекка. – В смысле… Это сколько же я должна выхлестать этого «чудодейственного эликсира», чтобы Гретхен показалась мне привлекательной?

– Кхм… – замялась Николь. – Не то чтобы я была на все сто уверена, но делать-то что-то надо, верно? Если не справимся с Гретхен, тебя могут уволить. Вариант с алкоголем мне кажется наиболее перспективным.

– А нет каких-нибудь, на твой взгляд, менее перспективных? – покусывая нижнюю губу, уточнила Бекка на всякий случай. План Ник казался рискованным – выпить некое вещество, которое меняет мировосприятие… Что если все кончится плохо – как в истории Роммы и Джульетты?

Но затем Бекка вспомнила сегодняшнее утро, да и все остальные скандалы и разносы, которые устраивала ей Гретхен, и которые терпеть было уже невыносимо. Вспомнила и о том, что последнее время избегала секса потому, что он был противен ей сам по себе, независимо от партнерши. Даже мастурбация не доставляла ей прежнего удовольствия – стоило прикоснуться к себе, как тут же появлялось знакомое чувство ненаполненности, от которого хотелось, во-первых, выть волком, во-вторых – есть. Выть волком Бекке не позволяло воспитание, зато ела она вволю – какой смысл держать фигуру, если тело не годится для любви?

«Действительно, – заключила про себя Бекка, – Ник права. Если мне все равно наплевать на секс, почему не начать извлекать из него пользу?». Она подняла голову на стоявшую рядом с диваном и нависавшую над ней подругу.

– Когда? – обреченно спросила Бекка.

– В пятницу, я думаю, – неуверенно отозвалась Николь, – на вечеринке стопятидесятилетия компании. Послушай, Бекки, я тут наговорила всего, но… На самом деле я не должна на тебя давить, и прости, если я это делаю. Мне на самом деле хочется тебе помочь, – Николь опустилась рядом с Беккой на диван и взяла ладонь подруги в свои руки. – Если тебя воротит от одной мысли…

– Ник, – прервала ее Бекка, глядя подруге в глаза, – ты видишь другой выход? Только честно?

Николь опустила голову и, сжав губы, ответила:

– Нет. Если бы видела, не морочила бы тебе голову этой ерундой.

– Вот и я не вижу. А проблему решать надо. Ты молодец, ты умница, ты придумала замечательный план, и я тебе очень благодарна. Без тебя я так и сидела бы по уши в переживаниях, дожидаясь, когда меня выкинут с работы. А потом пришлось бы переехать к родителям и всю оставшуюся жизнь терпеть колкости ма Стеллы по поводу того, что ее пенсия больше моего пособия по безработице. Нет, Николь, ты на меня не давишь, ты заставляешь меня смотреть в глаза реальности.

– Мне бы очень хотелось иметь возможность что-то изменить…

– Но такой возможности нет, ни у тебя, ни у меня, а потому, давай забудем об этом. Все так, как есть, изменить это никто не в силах. Поэтому мы будем действовать, как ты предложила, и не заморачиваться на рефлексию.

Николь кивнула в ответ и улыбнулась.

– Ладно, не будем заморачиваться. Кстати, через пять минут начнется трансляция первого матча мирового чемпионата! Ты слышала, что впервые допустили команду с Луны? Правда, они не сегодня играют…

– С Луны? – Бекка была рада наконец-то сменить тему разговора, тем более Николь заговорила о горячо любимом обеими девушками футболе. – А как же они будут играть? Я имею в виду – там же понемногу от каждой корпорации работает – за кого они будут играть?

– А у них что-то вроде сборной, в названии после «inc.» стоит «Луна».

– Постой, – нахмурилась Бекка, набирая на пульте домашнего управления заказ (чипсы и апельсиновый сок), – а в какой они лиге – в женской, или в мужской?

– А у них совсем сборная – народу-то мало.

– И как же они будут проходить отборочные?

– В том-то вся и суть: им пришлось задействовать всех игроков – женская половина играет в нашей лиге, мужская, соответственно – в своей.

– Но это же нечестно! – Бекка, нахмурившись, отбросила пульт, и он шлепнулся на диван, несколько раз отпружинив и подпрыгнув. – Получается, у них в два раза больше шансов! Если мужская команда продует, а женская выйдет в финал, они все равно будут играть! А если обе команды выйдут в финал, будут между собой кубок разыгрывать, что ли? Почему у них нет ограничения, как у нормальных корпораций – не больше одной команды на чемпионат?! По-моему, это несправедливо!

– Может быть и так, – примирительным тоном ответила Николь, хрустя чипсами и устраиваясь на диване поудобнее, – только другого выхода не было. Ты же знаешь, Единое правительство трясется при мысли, что Луна захочет большей автономии. Вот и стараются задобрить их, уступать в непринципиальных вопросах.

Николь облизнула жирные от чипсов пальцы, подцепила ногтем почти завалившийся в недра дивана пульт управления домом и нажала меню, отвечающее за телевизор. Стена напротив дивана осветилась – уже шла реклама спонсоров трансляции, которыми, как правило, были корпорации, чьи команды оказались слишком слабы и не попали на чемпионат.

– Непринципиальный вопрос?! – продолжала кипятиться Бекка. – Непринципиальный?! Шри-Ланка, похоже, совсем двинулась, если чемпионат мира для них – непринципиальный вопрос!

– При чем тут Шри-Ланка, Бекка? Официальное решение принимает Мировая ассоциация футбола, а она находится здесь, в Лондоне. Спорт – далеко не самая важная тема для Единого правительства, оно может лишь намекнуть…

– Вот-вот! Разумеется, они намекнули, так что Шри-Ланка тут очень даже при чем! Ну, скажи, какой нормальный британец согласился бы терпеть такое безобразие в футболе!

– Какой нормальный британец? А кто у нас глава Единого правительства сейчас, не подскажешь?

Бекка обиженно надула губы, как всегда Николь оказалась права – премьер-министром Земли в настоящий момент был Анз Ауранг – британец в десятом поколении.

В этот момент на экране появилась реклама «Food Fusion», к созданию которой Бекка в свое время приложила немало усилий. До безумия любившая футбол и всегда огорчавшаяся оттого, что у ее корпорации нет приличной команды, за которую можно было бы болеть, она всю душу вложила в создание панорамы футбольного стадиона из продуктов «Food Fusion». И вот, пожалуйста – рекламу крутят как ни в чем не бывало, а ей достался лишь выговор за то, что «проект едва уложился в срок и представляет собой весьма посредственный ролик». Это воспоминание о несправедливо нанесенной обиде заставило отвлекшуюся было на футбол Бекку снова переживать из-за Гретхен. «Не дури, – сказала она себе на пятнадцатой минуте матча, – план есть. Ясно, как нужно действовать дальше. А сейчас необходимо успокоиться и забыть об этих неприятностях». Бекка изо всех сил пыталась сосредоточиться на футболе, но чем больше она старалась, тем отчетливее и неприятнее маячила где-то впереди судьбоносная пятничная вечеринка.

***

Бэбилон редко пользовался автомобилем – платить дорожные пошлины с каждым годом становилось все труднее, не говоря уже об огромном счете за электричество, на котором ездила машина. Но в пригород к родителям он предпочитал добираться в своем роскошном Бентли. «Забавно, – думал он, плавно поворачивая руль. – Когда приходилось ездить сюда из колледжа, казалось, это чертовски далеко, а теперь дорога словно укоротилась, хотя предки живут все там же».

На самом деле дорога казалась короткой потому, что он любил водить. Движение машины, ее едва уловимое урчание, ощущение, что одним легким поворотом руля можно изменить движение этой громадины, наполняло его каким-то особым чувством. Чувством собственного превосходства, могущества, и, главное – независимости. К большому сожалению Бэйби, автомобильных дорог осталось крайне мало – метро было и практичнее, и дешевле. Но даже суперудобные вагоны не могли избавить Бэбилона от ощущения, что он находится в муравейнике, из которого нужно немедленно выбраться. Па Эл всегда находил эту нелюбовь сына к коллективизму странной и нездоровой – сам он любил шумные компании, общение с кучей людей одновременно, и ездить предпочитал тем транспортом, что мог вместить за раз как можно больше его друзей. Зато па Ксандр понимал сына, разделял его любовь к машинам, точнее, именно он эту любовь и привил.

Роскошный черный Кадиллак с мягкими кофейно-коричневыми сидениями из лучшего кожзаменителя – в этой машине Бэйби подолгу просиживал в детстве. Забирался в гараж, садился на водительское сидение и представлял, как едет куда-то очень-очень далеко, свободный, как ветер. Иногда он представлял, что отправился в путешествие с Мэтом, иногда «уезжал» один, а иногда ему представлялось, что рядом с ним сидит его двойник – второй Бэбилон МакГиллис, который понимает его без слов, разделяет все его мысли и идеи. Конечно, Мэт был отличным другом, но далеко не во всем они сходились, были моменты, когда Мэт просто не понимал Бэйби. Воображаемый двойник – другое дело. Он не просто все понимал, он мог развить мысль дальше, подхватить идею и сделать ее лучше. Но это происходило только в мечтах, в реальности друга-двойника ему никогда не удавалось встретить. По сути, кроме Мэта, другом он мог назвать только Джона Хелльса, но тому хватало своих заморочек. Главным достоинством Джона было умение принимать, не понимая. Если нечто его интересовало, он вникал в суть, если нет – он говорил: окей, парень, я вижу, что для тебя это важно, я не знаю, почему ты думаешь так, но если ты уверен в своих идеях, значит ты прав.

Собственно, этим Джон и был ценен – он мог поддержать даже тогда, когда сам был уверен, что решение принято неправильное – он за всеми признавал право на ошибку (кроме своих лаборантов – их ошибки могли сократить вселенную на планету Земля, а то и на галактику Млечный Путь). Подобная терпимость была по-своему характерна и для отца Бэйби – Ксандра. Он никогда не давил, не требовал, но, в отличие от Хелльса, всегда старался понять – что лежит в основе выбранного человеком образа действий, и, если не понимал – честно в этом признавался, как, впрочем, и в том, что не может поддерживать то, чего не понимает.

Так, когда Бэбилон решил украсить машину отца пиратской эмблемой – наклейка диаметром в полметра с белыми костями и черепом очень выразительно смотрелась на капоте черного автомобиля – па Эл устроил сыну невообразимую взбучку и не потому, что переживал за машину, а потому, что знал – его Ксандр обожает эту железяку. Сам же Ксандр ругать сына не стал, вместо этого он поинтересовался – что было в пиратах такого, чтобы их символ украшал именно его, Александра МакГиллиса, машину. Ведь подобные эмблемы должны отражать суть мировосприятия владельца вещи, а коль скоро владельцем машины все же является он, а не Бэйби, поступать так было некрасиво. Хотя лично он, Александр МакГиллис, ничего против пиратской символики не имеет – просто это не его стиль, и сыну следовало с этим считаться. Бэйби не мог привести никаких разумных доводов в свое оправдание; как описать и передать то чувство бесшабашности, независимости и безграничной свободы, которые давали ему романы и фильмы о пиратах, он не знал, а если говорить о конкретных действиях – пираты были банальными преступниками, вся их «деятельность» сводилась к грабежам и убийствам, с чем Александр МакГиллис определенно не имел ничего общего.

Пришлось согласиться с требованием отца и отодрать наклейку с капота. Опять же, даже указывая сыну на его неправоту, Ксандр не стал отчитывать ребенка (тем более, что тот уже получил свое от Элвиса), но лишь строго внушил – чужие вещи нельзя трогать без разрешения владельца, даже если тебе кажется, что ты делаешь «как лучше».

Вспомнив эту историю, Бэбилон улыбнулся. Тогда он подчинился требованию отца и убрал эмблему, но обещал себе – как только вырастет и обзаведется собственной машиной, сделает себе точно такую же наклейку. Обещание свое он сдержал и ездил с черепом и костями на капоте весь первый год учебы в колледже. Потом не выдержал этой безвкусицы, снял наклейку и перекрасил машину из черного в глубокий синий цвет. Когда отцы увидели это изменение впервые, Эл долго посмеивался над сыном, а Ксандр лишь улыбнулся и похлопал Бэйби по плечу со словами:

– Не знаю, радоваться мне, или огорчаться, но, похоже, сынок, ты окончательно вырос.

Погрузившись в воспоминания, Бэбилон не заметил, как доехал до улицы, на которой жили его родители. К счастью, навигационная система исправно работала и вовремя посоветовала сбросить скорость. Бэйби затормозил у лужайки родительского коттеджа. Кое-что полезное принесло и повышение платы за электродвигатели – машин было настолько мало, что парковаться можно было где угодно.

Бэйби еще помнил то время, когда за покупками ездили в магазины – в выходные отправлялись всей семьей и закупались на неделю (для этих целей Ксандр держал в своем гараже семейный минивэн). Теперь в этом не было необходимости – универсальный преобразователь-переместитель Хелльса доставлял продукты со склада прямо в холодильник. Иногда, правда, все еще случались сбои – вещи путались, перемешивались. Например, однажды Элвис заказал пакет молока, а гостивший у родителей Бэйби – плетеный коврик для пола в машине. Когда заказ появился, молоко немедленно полилось наружу, оказавшись упакованным в циновку. Эл и Бэйби помирали от хохота, а Ксандр, закатив глаза, вызвал робота-уборщика, а затем лично исправил заказ. Из-за таких ошибок перемещение живых существ пока было под запретом. Джон утверждал, что ему нужно еще максимум лет двадцать – и метро уйдет в прошлое, потому что все будут путешествовать его переместителем. «А ведь я так и не съездил к Джону», – подумал Бэйби, выходя из машины и скорее по привычке, чем ради безопасности, включая сигнализацию.

На ступеньках веранды с гитарой в руках и склонив голову набок, сидел Ксандр. Он медленно перебирал струны, напевая старинную ирландскую балладу. Вообще-то из двух отцов Бэбилона ирландские корни имел один Элвис, но когда Ксандр только познакомился с семьей своего будущего мужа, он отчаянно хотел понравиться родителям Эла. Поэтому он проводил часы в обществе старого мистера МакГиллиса, изучая историю клана. В результате, Ксандр знал об ирландской культуре намного больше, чем его муж, и к сохранению традиций относился намного бережней, чем бесшабашный Элвис.

– Бэбилон, – Ксандр отложил гитару и встал, обняв Бэйби за плечи. День был солнечным и теплым, но от улыбки отца он показался раза в два солнечнее и теплее. – Не ждали тебя сегодня, молодец, порадовал.

– Просто захотел вас увидеть, па, – Бэбилон положил голову на плечо Ксандру – это всегда его успокаивало. Его родители, такие надежные, такие любящие и его, и друг друга, были его главной опорой. Чтобы ни случалось с ним – неприятности в школе, трудности в колледже, проблемы на работе, Бэбилон всегда знал – есть место, где его примут таким, какой он есть, успокоят, выслушают, посоветуют, помогут. Именно поэтому, даже понимая, что рассказать отцам о пережитом из-за голубоглазой девчонки ужасе он вряд ли сможет, Бэйби все же поехал к родителям на следующий день после странной встречи на лестнице. Ему просто необходимо было почувствовать себя частью нормальной счастливой семьи, а не неудачником, которого в прямом смысле тошнит от отвращения к себе.

– Сынок! – из двери дома выглянул па Эл и тут же сбежал с крыльца вниз, по дороге вытирая руки заляпанным красками полотенцем – видимо, как обычно, рисовал. Ксандр не убирал руку с левого плеча Бэйби, а Элвис подошел справа и притянул к себе голову сына. Чмокнул его в щеку, взъерошив на голове Бэбилона светлые волосы, и тут же обеспокоенно спросил:

– Что это ты приехал в середине рабочей недели? Неприятности в корпорации?

– Нет, – Бэйби старался как можно естественней изобразить беспечность, и, рядом с родителями ему это на удивление легко удалось, – просто соскучился по родному дому и взял отгул – в субботу отработаю. Вчера показывали первый матч чемпионата, как-то мне одиноко было его смотреть без вас – из Мэта фанат никудышный, вот и захотелось вас увидеть.

– Правильно захотелось, – кивнул Эл, – но хватит стоять, пошли в дом.

Они так и поднимались по лестнице – в середине Бэбилон, по обе стороны от него – обнимающие его родители.

– Мы так в дверь не пройдем, – скептически заметил Эл, когда они преодолели ступеньки и веранду.

– Надо было заказывать двери пошире, – наставительно заметил Бэйби, не расцепляя объятий – он давно не чувствовал себя таким счастливым и защищенным, как сейчас.

– Вот будем устраивать твою свадьбу, – затянул Эл свою любимую в последние два года присказку, – тогда и двери расширим, и веранду перестроим…

– А до тех пор будем стоять здесь, – услужливо подсказал Ксандр, – покроемся пылью, снегом, зарастем плющом…

– Перестань! – смеясь, хлопнул его по плечу Элвис, протянувшись рукой за спиной Бэбилона. Он первым расцепил объятия и вошел в дом – пятясь, чтобы видеть сына и мужа, и продолжая говорить: – Не собираюсь я тут покрываться плющом, когда в духовке дожидаются твои фирменные отбивные.

– А тебе все бы только жрать! – притворно вздохнул Ксандр, вслед за сыном заходя в дом.

– Папочки, не ссорьтесь! – наставительно произнес Бэбилон, следуя за Элом на кухню. – Я только на день приехал, так, может, попытаетесь хоть этот день провести мирно?

– Я бы с удовольствием, – гордо ответил, Эл, встав посреди кухни рядом с большим деревянным столом и скрестив руки на груди, – но, ты же знаешь, твой па Ксандр – совершенно невозможный человек!

– Ну, – задумчиво протянул Ксандр, доставая из духовки универсальной печи отбивные и раскладывая их по тарелкам, – ты можешь развестись со мной в любой момент, разве нет?

– Еще чего! Так просто ты от меня не отделаешься, сорок лет портил мне жизнь, и вдруг вздумал отлынивать? Нет уж, порть дальше!

– Сделаю все, что в моих силах, – кивнул Ксандр, едва заметно улыбаясь и расставляя на столе тарелки. Эл хмыкнул, сел за стол и с видом «так-и-быть-сделаю-тебе-одолжение-съем-это» принялся за отбивные. Ксандр и Бэйби последовали его примеру. На несколько минут в кухне воцарилась тишина, прерываемая лишь стуком фамильного серебра.

Набор столовых приборов, подаренный семье несколько веков назад одним из европейских монархов и украшенный его гербом, традиционно передавался старшему сыну в клане МакГиллис. Это была одна из немногих деталей, что выдавала наличие у МакГиллисов огромного банковского счета. Элвис, получивший большое наследство, не слишком любил вспоминать о своем благородном происхождении. Даже тот факт, что дорогой подарок не хранился с почтенным трепетом как историческая реликвия, а использовался каждый день, был своеобразным выражением протеста против семейных традиций. Для Ксандра история с наследством Элвиса всегда была болезненной темой. Он никому и никогда не показывал этого, но одно воспоминание о событиях тех лет заставляло его внутренне сжиматься от страха и неуверенности.

Род Элвиса отличался весьма консервативными взглядами, поэтому Элвис, в отличие от большинства своих ровесников, имел прабабку. У прабабки не было дочерей, все ее потомство составлял единственный сын, которому было отказано в наследстве по причине его, с точки зрения старой леди, неправильной ориентации. Он всего лишь получал ежемесячное содержание, как, впрочем, и его сын – отец Элвиса. Почему-то возлагая на Элвиса особые надежды, упомянутая дама решила завещать состояние ему, однако, когда последняя воля последней миссис МакГиллис была оглашена, собравшихся ожидал неприятный сюрприз – она завещала все свои немалые средства Элвису с условием, что тот вступит в брак с женщиной! Роман Элвиса с Александром к тому времени планомерно двигался к свадьбе, и подобное требование свалилось на них как снег на голову. Разумеется, они опротестовали формулировку завещания, и суд, к их счастью, согласился с тем, что требование старой леди аморально и потому невыполнимо, что подобные условия являются ярким свидетельством невменяемости завещателя и не должны приниматься во внимание. Суд переформулировал условия завещания таким образом, чтобы гарантированно обеспечить продолжение рода МакГиллис – супруг Элвиса должен был непременно носить его фамилию, а дети четы МакГиллис генетически должны были быть детьми Элвиса.

Со всеми этими требованиями Ксандр согласился сразу же – он полюбил Элвиса с первой встречи и не собирался терять его из-за глупости вроде фамилии, или генов ребенка. Но его всегда мучил вопрос: если бы суд признал завещание миссис МакГиллис законным, что выбрал бы Элвис? Отказался бы от денег ради Ксандра, или предпочел бы пойти против норм морали, и, что еще хуже, против своего сердца? Он никогда не осмелился бы напрямую спросить мужа об этом, но сам вопрос, возникший впервые при оглашении завещания, крутился где-то на периферии его сознания все прошедшие с того момента сорок с лишним лет.

Даже роскошный подарок – фамильное столовое серебро, к которому Эл относился с явным пренебрежением – вызывал неприятный укол сомнения. Ксандр уже не осознавал, что неуверенность в том, какой выбор сделал бы Элвис, крутилась в его подсознании, редко выходя на поверхность, подтачивая мозг изнутри. Александр не стал бы обвинять ложки и вилки за то непонятное смутное настроение, которое находило на него за обедом, однако, во время трапезы он был немногословен и часто раздражителен.

Для Бэйби слегка мрачный вид па Ксандра за едой был привычен. В чем дело Бэйби не пытался выяснять – просто как-то принял это к сведению с детства и сейчас уплетал невероятно вкусный обед с завидной скоростью – готовить Ксандр умел отлично. Энергично работая челюстями, Бэбилон по очереди поглядывал на своих отцов. Он обожал их обоих. Они казались ему неким прекрасным недостижимым идеалом. В их постоянных перебранках и взаимных подколах было больше любви, чем во всех пламенных объяснениях и нежных словах, что Бэйби слышал от иных влюбленных пар.

Па Эл тем временем закончил есть – ел он всегда аристократично-аккуратно, но при этом на удивление быстро – и с легким торжеством в голосе произнес, обращаясь к сыну:

– Заканчивай обед, и я покажу тебе свою новую картину.

– Тоже мне великий художник выискался на старости лет, – хмыкнул Ксандр со своей обычной полуулыбкой.

– А ты молчи, бездарность. Не можешь пастель от масла отличить – сиди и не показывай своего невежества.

– Ну вот, началось, – всплеснул руками Ксандр. – Тебе не приходило в голову, что сын приехал пообщаться с нами, а не пялиться на твои «шедевры»?

– А тебе не приходило в голову, что показывать результаты своего творчества – это и есть общение с сыном? Он и так нечасто к нам приезжает, раз уж добрался в такую даль…

– Конечно! Он в эту даль за твоими картинами приехал! Для чего же еще!

– Все издеваешься?! – начал уже по-настоящему сердиться Эл. – А если я завтра умру, так и не дождавшись мнения сына о своих картинах?

– Полюбуйтесь, теперь он помирать собрался, – удовлетворенно кивнул Ксандр, отправляя в рот последний кусочек отбивной и вставая. – Не забудь только завещать мне свои шедевры.

– Еще чего! Чтобы ты спалил их посреди двора?!

– Ну, – Ксандр скрестил руки на груди, задумчиво посмотрел в потолок, потом перевел взгляд на Эла, – учитывая, сколько времени ты тратишь на них, вместо того, чтобы проводить его со мной, я вполне мог бы это сделать. Но, боюсь, я всегда был чересчур рационален, а выбрасывать деньги на ветер, то есть, пардон, сжигать их на костре…

– О чем это ты? – нахмурился Эл с подозрением.

– Хм, – Ксандр снова поглядел в потолок, затем в сторону, противоположную от Эла и заговорил небрежным тоном, адресуя свою речь преимущественно задней двери. – Видишь ли, я послал фото твоих картин Питу – моему приятелю, из Лондонской картинной галереи. Он готов выставить твои работы – через месяц там как раз закончат реконструкцию зала. Он, между прочим, просил прислать большой снимок самой, на твой взгляд, удачной картины, чтобы можно было разместить на афише. Говорит, что кое-что намерен приобрести сам, а про остальное, из того, что видел, сказал – наверняка будет пользоваться спросом. В общем, тебе осталось только подписать контракт. Так что… – Ксандр наконец повернулся и посмотрел Элвису в глаза. – Так что, я думаю, не стоит жечь твои проклятые картины, даже если они достали меня до чертиков, потому что ты, оказывается, стоящий художник…

Ошарашенный Эл не мог отвести взгляда от мужа.

– Ал, – наконец заговорил он, и Бэбилон понял, что ему лучше ретироваться. «Алом» Элвис называл Александра только в очень редких случаях, и эти случаи, как правило, не предполагали присутствия посторонних. Конечно, в своей семье Бэбилон не чувствовал себя посторонним, но в такие моменты какое-то шестое чувство подсказывало ему, что родителей лучше оставить наедине.

– Я пойду на крыльцо, покурю, – пискнул он и выбежал через заднюю дверь на террасу в сад. Очевидно, родители не слышали его – иначе не миновать бы ему очередной лекции Элвиса о вреде курения.

– Ал, я не знаю, что и сказать… – доносилось до Бэбилона из кухни.

– Ну, больше всего я хотел бы услышать, что твое художественное эго удовлетворено, и ты не станешь больше тратить время по ночам на это… самовыражение. Я понимаю, что такое вряд ли возможно, могу лишь надеяться, что я для тебя хотя бы наполовину так же ценен, как эти твои…

Ксандр замолчал на полуслове, и Бэйби догадывался, что Элвис прервал его поцелуем. Подслушивать не хотелось, и Бэбилон пошел по террасе дальше, обогнул дом, вышел на переднюю веранду и спустился на лужайку перед коттеджем.

Па Ксандр в своей обычной манере: ни слова не сказал, пока не был уверен на сто процентов. Сделать все возможное и невозможное для счастья любимого человека, несмотря на то, что это самое «счастье» уже достало его по уши – в этом был весь Ксандр.

Минут через пятнадцать родители, наконец, заметили отсутствие сына – на крыльце появился па Эл.

– Как ты смотришь на то, – обратился он к Бэйби, жизнерадостно шагая по лужайке, – чтобы прокатиться всем вместе до Озерного заповедника?

Бэйби быстро затушил сигарету о портсигар (хорошо, что он давно решил пользоваться этой элегантной фамильной вещицей вместо обычных пачек) и повернулся к отцу – лицо Элвиса светилось по-детски наивной радостью. В тени веранды, опираясь на высокие перила, стоял па Ксандр, и от того, как он улыбался, глядя на Эла, у Бэбилона пронзительно защемило сердце – то, что он видел, называлось «счастье», такое огромное, безграничное, что от осознания его на глаза наворачивались слезы. Мир мог катиться к черту, все могло разваливаться и рушиться, но ради таких моментов хотелось жить.

– Сынок, – Эл обеспокоено пригляделся к его лицу, – у тебя слезы на глазах, что случилось?

– Ничего, – бодро ответил Бэйби, – это от солнца.

– Конечно! – хлопнул себя по лбу Элвис. – Прости, не догадался дать тебе темные очки! Почему ты свои не надел? Совсем не бываешь на воздухе в твоем дурацком городе! Скоро забудешь, как солнечный свет выглядит.

– Я принесу, – откликнулся с крыльца Ксандр. – Заводи мотор, Бэйби, поедем на твоей машине.

– Полотенца! – важно поднял указательный палец Элвис. – Твой па Ксандр, разумеется, не додумается их захватить, придется напомнить.

Эл развернулся и пошел к дому, а Бэйби направился к машине, достал брелок, щелкнул кнопкой отключения сигнализации, открыл дверь и замер в нерешительности. Он повернулся и снова посмотрел на дом, на зеленую лужайку перед ним – все это, обрамленное пред его взглядом ветвями растущих по краям дороги деревьев, складывалось в идеальную, райскую картину. И все же этого было недостаточно для счастья. Сравнивая себя с родителями, Бэбилон чувствовал себя обделенным, незавершенным существом, неспособным полюбить. Он кинул взгляд в небо и вдруг, неожиданно для себя, мысленно закричал:

– Ты, там! Если ты вообще есть! Помоги мне, черт побери! Я тоже имею право быть счастливым, я же ничуть не хуже собственных родителей! Если ты действительно всесилен, как о тебе говорят, сделай так, чтобы рядом со мной появился кто-то, кто идеально подходит мне! Настолько идеально, что секс престанет казаться отвратительным!

Еще несколько секунд он смотрел в небо, но оно по-прежнему оставалось чистым, ясным, безоблачным и молчаливым. Бэбилон покачал головой, сел на место водителя и с силой захлопнул дверцу автомобиля. Он вытянул вперед ноги, откинул голову на спинку сидения и на полную мощность врубил радио – можно было позволить себе громкую музыку, в машине была отличная звукоизоляция. Закинув руки за голову и закрыв глаза, он начал тихо подпевать игравшему хиту – победителю мировой десятки. В его сознании проносились непонятные образы, как всегда бывает после того, как смотришь на яркое солнце.

Тем временем на улице совершенно ясное безоблачное небо внезапно озарилось вспышкой молнии, а несколько секунд спустя, оглушительно, как салют в новогоднюю ночь, прогремел гром.

***

Бекка, которая полчаса назад заснула, положив голову на рабочий стол, вздрогнула и открыла глаза. Она резко подскочила и выглянула в коридор, чтобы посмотреть в окно – на небе не было ни облачка. Должно быть, гром ей действительно просто приснился, что не удивительно – она не спала всю ночь, размышляя о предстоящем разговоре с Гретхен. Уже несколько часов – с того момента, как она пришла на работу, – Бекка сидела в своем отсеке, убеждая себя, что поговорить необходимо. Всего лишь выразить сожаление по поводу своих недочетов, предложить обсудить эту проблему подробнее в менее официальной обстановке, например, за столиком кафе в пятницу на вечеринке компании. Все было продумано, мысленно отрепетировано, и, по сути, довольно просто, но так отвратительно, что Бекку почти тошнило. Она достала зеркальце, посмотрела на свое заспанное бледное лицо и воодушевила себя тем, что, увидев такое, Гретхен наверняка от нее откажется. Вздохнув и сжав кулаки для бодрости духа, Бекка направилась к начальнице женского отдела.

***

Бэбилон в который уже раз мысленно дал себе подзатыльник за то, что сболтнул эту глупость – сказал, что пойдет на вечеринку в честь юбилея «Food Fusion». В пятницу сотрудников отпустили с работы сразу же после ланча – предполагалось, что все будут усиленно готовиться к празднованию. Бэбилон решил использовать освободившееся время для того, чтобы съездить к Джону Хелльсу – это, в своем роде, тоже можно было назвать подготовкой к вечеринке.

Джон, как всегда, сидел в Лабораториях, и Бэйби пришлось простоять у входа в помпезное здание «Hells’ gadgets inc.» минут пять.

– Слушай, ты вообще в курсе, что у тебя имеется персональник? Я до тебя уже сто лет дозваниваюсь, а ты никак не изволишь ответить, – возмутился Бэйби, когда, наконец, услышал в наушнике вялое «алло» Джона. – Твои монстры на охране как обычно меня не пускают.

– Они просто так никого не пускают. Они даже меня не пустят, если я без удостоверения приду, – небрежно ответил Джон.

– Ага, теперь понятно, почему ты все время на работе сидишь, наверняка посеял давно свое удостоверение, вот и боишься выходить, старый склеротик.

– Поговори мне еще, – усмехнулся Джон. – Я тут занимаюсь гениальными изобретениями, если ты не в курсе. Типа, спасаю мир.

– От кого спасаешь, от своей блистательной персоны? Боишься, мир не выдержит великолепия, если ты изволишь выползти из своей мрачной пещеры?

– Хватит умничать, давай заходи.

– Куда? В объятия к твоим гориллам?

– Нет, блин, в защитное стекло своей милой мордашкой влепись! Звоню я гориллам, звоню! То есть, тьфу, охране звоню, придурок, из-за тебя слова путаю! Заходи уже! – Джон отключился, и Бэйби подошел к прозрачным дверям, за которыми виднелись мрачные лица охранников. Первая пара стеклянных дверей открылась, но пульт охраны находился за второй.

– Положите руку на экран, – отстраненный, почти металлический голос секьюрити звучал отталкивающе. Иногда, слыша этот голос, Бэбилон задавался вопросом: уж не начал ли Джон потихоньку собирать киборгов, в нарушение международной конвенции две тысячи шестьдесят седьмого о запрете создания электронных существ с интеллектом, близким к человеческому. Его рука тем временем привычно легла на сенсорную панель второй двери.

– Бэбилон Александр Элвис МакГиллис, – приятным звонким компьютерным голосом провозгласила система.

– Проходите, – охранник нажал что-то на своей панели, и двери из обманчиво-тонкого, но суперпрочного стекла разъехались перед Бэйби.

– Добрый день! – вежливо улыбнулся он охранникам – он всегда это делал из чисто мальчишеского упрямства, каждый раз надеясь увидеть хоть какой-то отклик на каменных лицах. Но фокус никогда не удавался – лица оставались неизменно ровными, бесстрастными, дружелюбными, как закрытый сейф.

– Мистер Хелльс ожидает вас на пятьдесят девятом этаже, – все так же металлически пояснил-предупредил охранник.

– Парни, я бываю здесь, по меньшей мере, два раза в месяц, поверьте, я в состоянии запомнить, на каком этаже находится офис профессора.

– Вы не имеете права, – не обращая внимания на реплику Бэйби, продолжил охранник, – посещать иные помещения «Hells’ gadgets inc.», кроме офиса мистера Хелльса.

– И вам тоже приятного дня, – кивнул Бэйби, заходя в лифт. Нажимать кнопку не требовалось – охрана «заботливо» настроила подъем до нужного этажа.

Наверху Джон уже ждал его у входа в лифт. Хелльс всегда казался Бэйби похожим на выпавшего из гнезда совенка: растрепанные черные волосы, торчащие сразу во все стороны, будто он только что получил удар током, широко распахнутые светло-голубые глаза, какие-то даже чересчур светлые, но с темным ободком по кромке радужки. Взгляд у профессора вечно был несколько блуждающим, будто он только что проснулся.

Однажды, еще в начале знакомства, увидев эти странные глаза, Бэбилон спросил, набравшись смелости, не употребляет ли Джон определенные вещества, описанные в литературе до двадцать второго века – наркотики. Джон ответил, что синтезировать их, по описанию оказываемого на организм эффекта, не составило бы для него труда, даже несмотря на уничтожение всех источников с формулами, но лично он, Джон, не видит в этом смысла – здоровый мозг ему дороже любопытства.

Мозг был для Джона всем – смысл своей жизни и главное удовольствие он видел в изобретении чего-то, что никто ранее и представить не мог. Ему постоянно хотелось удивлять, шокировать, но самое большое удовлетворение он получал, когда удивлялся сам, раскрывая, как и что устроено в мире. Он был специалистом в стольких областях, что сам запутался – сколько у него дипломов и диссертаций. Однако, изобретя что-либо, поняв, как работает нечто ранее неведомое, Джон тут же терял интерес к новой информации или изобретению, если только они не давали возможности создать что-либо еще более грандиозное. Он даже не узнавал, какова реакция потребителей на товары его корпорации.

В корпорации он занимался лишь исследованиями, предоставив инвесторам свое имя и право распоряжаться полученными гаджетами по своему усмотрению. Деньги на его счет перечислялись исправно, причем немалые, но они никогда не интересовали Хелльса. Он почти жил в своих Лабораториях – ни супруга, ни любовника у него не было.

– Слушай, мальчишка-гений, – заговорил Бэбилон, выходя из лифта и пожимая Джону руку, – ты в курсе, что ты – один из самых богатых людей планеты?

– Э-м…– неуверенно протянул Джон, поворачивая в сторону своего кабинета и жестом предлагая Бэйби следовать за собой, – возможно, до меня доходили кое-какие слухи на этот счет…

– Уже радует. В таком случае ты понимаешь, что вполне можешь позволить себе заказать новую футболку вместо той старой затасканной дряни, что на тебе надета.

– Да брось ты! Я купил ее совсем недавно. В этот, как его… праздник неона.

– Ночь костров1

– Точно! Мы же еще выпивали тогда за твой день рождения, помнишь?

– Я-то помню, спасибо, а ты в курсе, что с тех пор прошло больше полугода?

– Для качественной футболки не такой большой срок…

– Для обычной футболки, Джон! А не для той, что носят не снимая. Я все время вижу тебя только в ней. Или ты специально каждый раз переодеваешься в эти лохмотья в мою честь? Даже для обычной ткани это слишком, а уж для твоих материалов быстрого распада… – Бэйби недовольно покачал головой.

– При чем тут быстрый распад?! – возмущенно пожал плечами Джон, приложив палец к двери кабинета, чтобы открыть ее.

– При чем? – хмыкнул Бэйби, вслед за Джоном входя в лабораторию. – Давай-ка реши задачку на сообразительность: условия твоего труда, особенности работы сальных желез твоей кожи, количество быстрых молекулярных чисток, которые ты все время используешь вместо нормального душа, и как все это влияет на изобретенный тобой материал.

– Черт, ты прав, – скривился Джон, закрыв дверь, и медленно пошел к своему рабочему столу.

В кабинете, точнее, в просторной лаборатории с прекрасным видом на город из огромного окна, как всегда царил невообразимый бардак – повсюду были разбросаны бумаги, приклеены стикеры, валялись металлические и пластмассовые обломки предметов уже не подлежащих идентификации. Здесь нужно было быть очень внимательным – для Джона это был идеальный порядок, и сдвиг хоть одной из этих деталей на сантиметр лишал его возможности найти нужную вещь. Поэтому Бэйби старался ступать осторожно, чтобы не топтаться по важным записям или не своротить какую-нибудь уникальную кучу мусора, пока шел вслед за Джоном к центру зала, где располагался рабочий стол гения.

– Ты не знаешь, – обреченно обратился к Бэйби Джон, пробираясь между двумя белоснежными железными ящиками, накрытыми серым стеклом с подвешенными высоко над ними яркими лампами (внутри ящиков что-то подозрительно копошилось), – зачем я вообще придумал эту долбаную ткань быстрого распада?

– Затем же, зачем и все остальное, что относится к быстрому распаду – чтобы не загрязнять планету. И это не ты придумал, ты только усовершенствовал.

– А, ну хорошо, хоть что-то не я придумал. Все равно не понимаю, на черта мне это сдалось? Нет, я понимаю пластмассу, которая сгнивает за секунды под специальным раствором, чтобы превратиться в удобрения – это полезно. Но ткань-то мне чем помешала?

– Ты у меня спрашиваешь?

– Нет, с компьютером разговариваю!

– Что за ирония в голосе? Большинство нормальных людей так и поступают, потому что голосовым управлением пользоваться умеют, вместо того, чтобы на кнопки давить.

– Давай еще, поучи меня моим компьютером управлять! Прекрасно знаешь, что я на сорок лет тебя старше, имею право отставать кое в чем…

– Лет эдак на двести…

– Уймись уже, малолеток! – рыкнул Хелльс, подойдя к столу, над которым красовалось штук десять мониторов. Бэйби встал рядом затем, недолго думая, сел на стол и тут же был выдернут Джоном. – Уберись с моих бумаг и не загораживай обзор.

– Какой обзор? Тебе, чтоб футболку заказать, нужен всего один экран, ну максимум, два – если на глаз по монитору. Или я что-то пропустил, и ты, в обход всех конвенций, решил проводить скрещивание людей с животными? Признавайся честно, ты превратился в человека-паука, и глаз у тебя теперь восемь?

– Учти, Отдел по борьбе со шпионажем, который, несомненно, нас сейчас слушает и записывает на видео, шуток не понимает, так что засунь свою историю об арахноидах куда подальше.

– Да пожалуйста-пожалуйста! – Бэйби «сдаваясь» поднял руки вверх. Джон встал перед столом и принялся стучать по сенсорной панели, заказывая новую футболку. Через пару минут в преобразователе слева от Хелльса появилась копия нынешней черной одежки Джона, «Hells’ gadgets inc.» – коротко и ясно сообщала надпись на ней.

– Да, пожалуй, и впрямь, эта была старовата, – заметил Джон, сняв футболку и положив ее рядом с новой. Старая футболка, вместо черного, цвет имела грязно-серый и со всей очевидностью годилась уже только для того, чтобы пустить ее на удобрения, о чем Бэйби незамедлительно сообщил другу.

– Черт тебя возьми, МакГиллис, даже спорить не буду! – вздохнул Джон, приподнимая серое стекло одного из ящиков и явно намереваясь засунуть туда новую футболку. – Спорить можно, когда есть разумные аргументы, в свою защиту, а у меня их нет!

– Сейчас и футболки новой не будет! – Бэйби вовремя отобрал у Джона одежду, бросил ее на стол и хотел, было, сам кинуть в ящик старье.

– Не надо, – мягко отстранил его профессор от непонятного устройства. – Без рук останешься – спасибо не скажешь, – он аккуратно запихал в щель между стеклом и стенкой ящика ставшую ненужной тряпку и быстро закрыл крышку. Из ящика донеслись стуки и чавканье.

– Что у тебя там? – опасливо спросил Бэйби.

– Не знаю, – пожал плечами Джон. – Лаборанты принесли – говорят, случайно получилось. Кормлю вот. Посмотрим, что вырастет.

– Оно живое? – Бэйби на всякий случай отодвинулся от ящиков подальше.

– Отстань! Говорю же – не знаю. Лучше скажи, чем отплатить тебе, славный герой, за сие, – Джон натянул футболку и, опустив голову, внимательно ее осмотрел, – доброе дело?

– Кроме удовольствия видеть перед собой нормального человека вместо одетой в лохмотья ошибки природы?

– Хватит издеваться, не одежда красит человека. Говори, зачем пришел? – Джон, наконец, прекратил рассматривать футболку и забрался в свое стоячее (чтобы нагрузка на позвоночник была меньше) кресло. Бэйби, недолго думая, снова присел на стол. Джон прореагировал немедленно:

– И не надави случайно…

– На кнопку аварийной эвакуации, ты напоминаешь мне об этом в стотысячный раз уже! Если так беспокоишься, заведи, наконец, кресла для посетителей!

– Ты у меня единственный регулярный посетитель, обойдешься. Или приноси свое кресло.

– Спасибо, я лучше приучу свою задницу обходить аварийные кнопки на твоем столе!

– Какая честь для моего стола! – Джон приложил правую руку к груди и сделал шутовской поклон. – Итак, поскольку в бескорыстие твое верится с трудом, – продолжил он, потягиваясь и зевая, – тем более, ты был у меня совсем недавно, говори – зачем оторвал меня от великих свершений.

– Затем, естественно, чтобы эгоистично воспользоваться твоим гениальным мозгом в целях решения моих личных проблем, – Бэйби со вздохом опустил голову.

– Ого! – Джон заинтересованно подался вперед. – У тебя появились личные проблемы? Неужели, это значит, что и личная жизнь, наконец, появилась?

– Исключено, – удрученно покачал головой Бэбилон, – ты же прекрасно знаешь – ни тебе, ни мне это не грозит.

– Тьфу! – махнул рукой Джон. – Я понимаю, мне восьмой десяток идет, но ты-то у нас молодой-горячий! Откуда такой пессимизм?

– Джо-он, – недовольно протянул Бэйби, делая многозначительный взгляд: «хватит-уже-об-этом».

– Ладно-ладно, все. Я закончил с проповедями и внимательно тебя слушаю. Что у тебя стряслось?

– Помнишь, я рассказывал про этого кошмарного верзилу из нашего отдела – Боба.

– И?

– Вот именно что «и»! Сегодня вечером у нас вечеринка – юбилей компании. Не хочу вдаваться в подробности, но у меня плохие предчувствия…

– Думаешь, там он может серьезно тебе навредить?

– Думаю – да. Я задел его гордость, и он, похоже, продумал план мести. Я, конечно, постараюсь держаться от него подальше…

– Может лучше совсем подальше? Черт с ней с вечеринкой?

– Не могу – уже обещал, что приду.

– Вернее, насколько я тебя знаю, он банально взял тебя на «слабо», – с упреком констатировал Джон.

– Так оно и было, – развел руками Бэйби. – Но теперь поздно об этом думать.

– Никогда не поздно поменять решение, если ты понял, что оно неправильное, – отчеканил Хелльс.

– Нет, Джон, поздно! – упрямо возразил Бэбилон. – Я не хочу, чтобы меня потом считали трусом, просто… Я подумал – вдруг ты можешь придумать какую-нибудь защиту для меня, на всякий случай?

– Бэйби, ты же знаешь – с оружием у меня ничего общего!

– При чем тут оружие? Ты же чертов гений! Придумай что-нибудь, чтоб он сам от меня отстал! Джон, пожалуйста, ты – моя последняя надежда!

– Так себе из меня надежда, но… Есть одна идейка. Все зависит от того – раздельная ли у вас вечеринка. У вас ведь, насколько я помню, смешанная корпорация?

– Корпорация смешанная, а вечеринка, разумеется, раздельная – у нас даже рестораны разные. Точнее, ресторан-то один, но залы разные и входы с разных сторон: в женскую часть ресторана – с женской половины города, в нашу – от нас. А почему ты спрашиваешь?

– Ты знаешь, – спросил Джон, развернув свое кресло, и покатил в нем к полкам справа от стола, едва не отдавив ноги другу, – чем современные люди отличаются от своих предков?

– Тебе в алфавитном порядке список составить? – съехидничал Бэйби.

– Можешь попробовать, но, готов спорить, то, о чем я хочу сказать, тебе в голову не придет, – фыркнул Джон. Он остановился у высокого сверкающего металлического шкафа со множеством маленьких дверок и принялся открывать их одну за другой, роясь в ячейках. – Мы игнорируем свои внутренние биологические компасы.

– Биологические компасы? Что ты имеешь в виду? – Бэбилона этот термин поставил в тупик.

– Запах, Бэйби, – бросил, не оборачиваясь, Джон, продолжая рыться в ячейках. – Главным образом, запах. Есть и другие факторы, но этот основной.

– Запах чего? – не понял Бэйби.

– Человеческого тела, конечно же! О! Нашел! – Джон выудил из глубин очередного ящика пузырек с зеленой жидкостью и вернулся к столу, на котором по-прежнему сидел Бэйби, хмурый, как осенняя туча.

– Так ведь оно же не пахнет… – возразил тот и сразу же осекся, вспомнив, сколько раз читал в первоисточниках про «запах пота», «аромат кожи» – все это было, но исчезло под действием развившейся индустрии моющих средств, дезодорантов, а потом и универсального молекулярного очистителя, который, конечно, не доставляет такого удовольствия, как душ или ванна, но запах устраняет за доли секунды.

– По твоему лицу вижу – дошло, – удовлетворенно заметил Джон. – Теперь понимаешь?

Бэбилону представились поколения людей до него, живших и чувствовавших, как оказалось, совершенно по-другому. Он никогда не задумывался об этом раньше, но только теперь осознал, что понять героев старинной литературы он вряд ли когда-нибудь сможет – слишком изменился мир за последние двести лет.

– Про запах – понимаю, но не понимаю, почему ты называешь его компасом, и как это может мне помочь, – наконец ответил он. – Предлагаешь мне прийти на вечеринку, облившись каким-нибудь гадким парфюмом?

– Почти угадал, – хмыкнул Джон, поднимая найденный пузырек до уровня бровей и, закрыв левый глаз, посмотрел сквозь зеленую жидкость правым. – Но я предлагаю действовать тоньше. Видишь ли, когда я говорю о запахе как о компасе, я имею в виду механизм, который позволял нашим предкам выбирать идеального партнера для спаривания – такого, который мог дать здоровое потомство.

– Фу, – поморщился Бэйби. – Это звучит мерзко. Мы же не животные.

– Биологически – еще как животные, – отмахнулся Джон. – А твой этот Боб, судя по описанию – особенно.

Бэбилон улыбнулся, Джон продолжал:

– Насчет Боба – я не шучу. Похоже, у него сильно развиты животные инстинкты, а ты, уж извини, вряд ли покажешься его внутреннему шимпанзе подходящим объектом для продолжения рода. Это, – Джон протянул Бэйби пузырек, – активатор естественного запаха. Нанесешь его под мышки, на спину между лопатками и на кожу головы. Жидкость заставит проявиться твой природный запах. Он не будет явным, это, скорее, воздействует на подсознание. Короче, разить этим от тебя не будет, но тот, кто окажется чересчур близко, почувствует. Непривычный к такому современный мужчина, в том числе и твой Боб, скорее всего, потеряет интерес, просто не сможет возбудиться – с природой в этом смысле не поспоришь. Но! Я недаром спрашивал про женщин на вечеринке, для некоторых из них – тех, чей организм воспримет тебя как перспективного самца-производителя, это станет афродизиаком.

На этих словах Бэбилон вздрогнул и пообещал себе держаться как можно дальше даже от стенки, разделявшей мужскую и женскую половины зала – ведь панель не доходила до потолка сантиметров двадцать, чтобы ароматные запахи из общей кухни разносились по всему ресторану.

***

Бекке было так весело! Просто невероятно, фантастически весело! Хотелось петь во весь голос, аккомпанируя себе стуком вилки по тарелке, хотелось забраться на стол и танцевать, как чирлидеры на футбольном поле, но главное – хотелось послать Гретхен ко всем чертям, причем в самых неприятных выражениях, на какие Бекка только была способна. То ли действие алкоголя было изучено Николь недостаточно, то ли на организм Бекки он оказывал какое-то нетипичное влияние, но вместо того, чтобы покорно смириться с обстоятельствами, Бекка почувствовала пробуждение невероятной силы бунтарского духа. Плевать, что могут выгнать с работы, хотя, какое там выгонят – она сама уйдет! Уйдет, громко хлопнув дверью! А перед этим выскажет Гретхен и Грымзе (какое, все-таки, удачное прозвище подобрал мужской отдел!) все, что о них думает! Да, именно так!

Бекка лихим взглядом посмотрела на сидящую напротив Гретхен. Та развалилась на стуле, опираясь на стол локтем правой руки и положив голову на ладонь. Своим глубоким грудным голосом она вещала что-то уже целую вечность, не сводя при этом с Бекки проникновенно-покровительственного взгляда. Бекка подумывала, не поднять ли скандал прямо сейчас, пока хватает решимости, но потом поняла, что за дебош в кафе ее непременно передадут охране, а охрана может выявить наличие алкоголя в крови. Загреметь в тюрьму или лечебный центр она уже не боялась – куда угодно, лишь бы подальше от Гретхен, но подставлять Николь не хотелось, а ведь именно она снабдила Бекку бутылкой белого полусухого шардоне, и обойти этот факт в случае задержания вряд ли удастся.

Как раз в тот момент, когда Бекка окончательно отказалась от мысли устраивать прилюдный скандал, левая рука Гретхен потянулась вперед, и пухлая белая ладонь накрыла ладонь Бекки.

– Я рада, что мы, наконец, нашли общий язык, – улыбнувшись, подытожила Грет свой монолог.

– Да, конечно, – Бекка заставила себя улыбнуться в ответ, при этом судорожно соображая, как бы незаметно смыться. В прикосновении Гретхен был лишь один плюс: Бекка поняла, что ни трезвой, ни пьяной, ни в своем уме, ни свихнувшись – ни при каких условиях она не вытерпит близости с Гретхен. Нужно было бежать и бежать немедленно. Продолжая улыбаться и потягивая через соломинку вишневый сок, Бекка огляделась вокруг. Она сидела лицом ко входу, спиной к барной стойке. Вокруг сновали работницы корпорации, уже погрузившиеся в атмосферу праздника и оттого раскрепощенные, веселые и полураздетые.

Еще на заре «революции полов», как назывался в учебнике переход к нынешней цивилизации, кафе с отдельными залами для мужчин и женщин ценились даже во все уменьшающейся среде гетеросексуалов за возможность не утруждать себя условностями лишней одежды. Сейчас, работая в корпорациях в разных помещениях, мужчины и женщины все равно вынуждены были следовать строгому дресс-коду, но приходя в кафе, они расслаблялись. Бекка мельком отметила нескольких знакомых ей по отделу девиц, обычно холодных и строгих, а сейчас весело пускающих по кругу лифчики, с целью выяснить: «у кого больше»; скользнула взглядом по постоянной посетительнице – Бекка не знала, в каком отделе работает эта, другого слова не подберешь, тетка – она, с накрученными на бигуди волосами, весь день проводила в кафе, и поглощала один за другим приторно-сладкие карамельные молочные коктейли. В дальнем углу зала, рядом с выходом сидела «Мышка» (так называла ее про себя Бекка) – девушка из отдела статистики, хрупкое болезненное существо, с серыми волосами в жидком хвостике, в огромных очках, бесформенном свитере непонятного коричневого оттенка и потертых джинсах.

Бекка познакомилась с ней, когда однажды, зайдя в туалет кафе, услышала странные пискливые всхлипы – Мышка сидела на полу в дальней кабинке и рыдала – ее бросила очередная наглая стерва. Вообще, как потом выяснилось, про Мышку ходили легенды – необыкновенно талантливая в своей области, одаренная, с пронзительным цепким умом и деятельная на работе, она совершенно терялась, когда дело доходило до личной жизни. Влюбить ее в себя могла любая льстивая бездарность, и таких находилось немало – Мышка писала за них работы, помогала подняться по служебной лестнице, но, добившись успеха, любовницы бросали Мышку за ненадобностью, находя себе более красивых партнерш. Много раз наступала она на эти грабли, каждый раз надеясь, что очередная пассия оценит ее внутренний мир, за неимением внешней красоты, и каждый раз это заканчивалось разочарованием.

Тогда, обнаружив эту хроническую неудачницу в состоянии истерики, Бекка утешила ее разговором вместо того, чтобы вызвать дежурную психологическую помощь и с тех пор стала для Мышки своего рода кумиром – попади она к психологам, загремела бы в клинику на полгода, и прощай работа. Мышка выражала свое почтение при всяком возможном случае, и в сложившейся ситуации это было опасно. Можно было сказать Гретхен: «Я отойду ненадолго», смешаться с толпой, выйти и быстро спуститься в гараж, где Бекка оставила свою малышку-Пежо (ну, в самом деле, не ехать же в переполненном метро в вечернем костюме и на каблуках), сесть в машину и, как поется в старой классической песне, «Нас не догонят!». Но наличие за столиком почти у самой двери Мышки исключало такой вариант – завидев Бекку, она непременно начнет звать ее, а поскольку голос у Мышки тихий, при таком столпотворении она непременно попытается выкрикнуть «Бекка, приве-ет!» как можно громче и пронзительней. И тогда Гретхен обернется и увидит, что Ребекка Беннет улепетывает со всех ног.

Все эти мысли пронеслись в голове Бекки за пару секунд. Возможно, выводы ее были чересчур сумбурными, но, учитывая состояние, в котором она находилась, ее удивляла уже сама способность хоть как-то мыслить. Поглаживания Гретхен становились все настойчивее, хотелось резко выдернуть ладонь, однако Бекка заставила себя мило улыбнуться и заговорить.

– Мне нужно отойти на пять минут, – спокойно сказала она и, за неимением лучших вариантов, удалилась в туалет.

Первым делом она бросилась к раковине, налила полную ладошку мыла и принялась энергично тереть руки, затем перевела ручку крана в положение ледяной воды и плеснула себе на лицо. В ту же секунду ужасная мысль пришла Бекке в голову – что, если Гретхен восприняла ее уход как приглашение перейти к интиму прямо здесь, в кафе, что если Гретхен сейчас идет сюда, с твердым намерением… Думать дальше Бекка не смогла – такой испуг ее охватил. Кровь прилила к голове и застучала в висках, паническое «беги, беги, беги!» сотрясало разум. Взгляд ее упал на отраженную в зеркале дверь, из-за которой в любую секунду могла появиться опасность, затем в противоположную сторону… И тут мысли Бекки стали проясняться.

***

Бэбилон очень надеялся, что выданное Хелльсом снадобье подействует. Потому что больше надеяться было не на что – в последний момент, когда друзья, уже одевшись, собирались выходить из квартиры (Мэт, переживавший за друга после его внезапного недомогания, почти переехал к Бэйби), зазвонил персональник Мэтью. Это оказалась Грымза, она обнаружила какую-то ошибку в составленных Мэтом документах, а документы, якобы, могли понадобиться завтра.

– Это чушь собачья, Мэт! – кипятился Бэбилон. – Завтра суббота, выходной, никому эти цифры не нужны! В крайнем случае, придешь завтра утром и сделаешь.

– Не могу, Бэйби. Раз Грымза сказала – сейчас, значит нужно делать сейчас, ты же сам понимаешь.

– Не понимаю! Она все равно не узнает, когда ты придешь – наверняка попрется отмечать юбилей…

– И не проверит в понедельник время активации моей карты при входе? Ты, правда, веришь, что она упустит возможность проконтролировать, насколько точно исполнено ее требование? Бэйби, ты знаешь, что я прав.

– Знаю, просто…

– Расслабься. Там будет куча народу, этот придурок не посмеет к тебе сунуться, тем более твой загадочный Хелльс дал тебе эту штуку.

– Он не загадочный, но ты прав. Я просто параноик.

Друзья прошли по коридору и сели в лифт. Мэт вышел на пятидесятом этаже, а Бэйби поехал до самого низа – до гаража. Он решил, что в этой малоприятной ситуации лучше иметь под рукой собственное средство передвижения.

У въезда в гараж корпорации была длиннющая очередь – видимо, вечеринку многие восприняли как возможность пощеголять своими авто, которые обычно не попадались на глаза коллегам. Бэйби ненавидел очереди, потому проехал чуть дальше, свернул за угол и остановил машину на тротуаре. Вообще-то в деловой части города это было строго запрещено, но он надеялся, что его никто не заметит – стоящие вокруг небоскребы бросали гигантские черные тени, не пропуская на землю необыкновенно яркий сегодня свет луны. В связи с глобальным энергетическим кризисом окна в офисных зданиях были темны, все вокруг казалось застывшим. Бэбилон вышел из машины, нажал кнопку сигнализации (ее обычно тихий щелчок при включении прозвучал оглушительно в мертвенной тишине опустевшего делового квартала), и быстрым шагом направился к зданию «Food Fusion».

Первый этаж корпорации казался единственным освещенным пятном на километры вокруг, в окнах мелькали сотрудники, уже начавшие отмечать юбилей – Бэйби специально приехал попозже, чтобы пропустить невыносимо-помпезные речи, обязательные в таких случаях. Чем ближе подходил Бэбилон к зданию, тем медленнее он шел, глядя по сторонам и оправдывая себя тем, что редко видит свое рабочее место с этой точки – ведь обычно он приезжает на метро. По небольшой лестнице из пяти ступенек он поднимался в таком темпе, что любая улитка показалась бы рядом с ним спринтером. В ту же секунду, как среагировал на него фотоэлемент на входе, и двери разъехались, выпуская наружу шум вечеринки, в образовавшийся проем прямо на Бэйби выскочил Боб.

– Так-так, кто же это пожаловал? – протянул он, как обычно с легким презрением в голосе. – Значит, поставил машинку и решил подняться пешком? Впрочем, для такого любителя древностей, как ты, это неудивительно – лифт для тебя слишком новое изобретение, да? – он нагло усмехнулся, наклонившись к Бэйби так близко, что тот едва не задохнулся от отвратительного запаха – от Боба разило алкоголем, причем, похоже было, что он успел смешать несколько видов спиртного.

– Стало быть, – продолжал Боб, почти вплотную приблизившись к Бэбилону, – потом обратно в гараж пешочком? Или тоже на лифте? Хотя, какая разница – все равно пойдешь за своим драгоценным авто, не то, что нормальные люди, которые оставляют машины на работе, чтобы как следует выпить. Не-ет, ты дрожишь над своей железякой, ты ее не бросишь, я же знаю. Но даже если и бросишь – в переходах метро темно и пустынно, а твой драгоценный дружок сидит наверху, трудится, наверняка связь отключил? Даже ради тебя не оставит работы? Так? – он откинул голову назад и захохотал преувеличенно громко и безумно. Бэйби был в шоке – во-первых, его поразило, что Боб знает о нем столько – и о привязанности к машине, и о любви к историческим древностям. Во-вторых, он понял, что это Боб стал причиной внезапного звонка Мэту от Грымзы – наверняка сочинил что-то о нетерпеливых заказчиках, а ведь ей только повод дай погонять сотрудников. Бэйби оставалось лишь возблагодарить небо за то, что Боб, прилично нагрузился и не соображал ничего, иначе, с какой стати он стал бы столь откровенно рассказывать о своих планах. Очевидно, весь его монолог был попыткой выяснить, как именно Бэбилон собирается возвращаться домой, плавно перетекшей в декларацию: «тебе не уйти от меня». Бэйби мысленно пожал себе руку за то, что оставил машину на улице – этого никто, в том числе он сам, заранее предположить не мог.

Двери за спиной Боба снова разъехались, выпуская на улицу нескольких парней. Бэбилон не замедлил воспользоваться случаем:

– Отвали, Боб, – бросил он, отстраняя верзилу легким толчком в плечо. – Проход загораживаешь.

– Я все равно доберусь до тебя, гаденыш, – процедил Боб сквозь зубы, развернулся и вошел в ресторан. Вышедшие на воздух парни уже скрылись в направлении въезда в гараж. Бэйби достал сигареты и спустился с крыльца. Отсюда нужно было уезжать и уезжать немедленно. Быстро оглянувшись, он прошел вдоль здания в противоположную от гаража сторону. Уйдя достаточно далеко, чтобы свет из окон перестал освещать его, он остановился и закурил, наблюдая из своего укрытия за крыльцом.

На ступенях снова появился Боб в сопровождении одного из своих любовников – из их же отдела. Убедившись, что рядом никого нет, Боб что-то шепнул на ухо своему дружку и тот быстро удалился в сторону гаража. Сам Боб остался стоять на крыльце. Это было скверно – похоже, мерзавец подключил всех, на кого имел влияние. Сейчас они выяснят, что машины Бэйби в гараже нет… Да, здесь волшебной сывороткой Хелльса не обойдешься – для Боба это уже не вопрос сексуального желания, ему нужна месть, реванш, и он нацелился получить Бэйби во что бы то ни стало. Бэйби сделал глубокую затяжку – что бы ни говорил па Элвис, а у него все-таки было медицинское образование, но Бэбилона курение успокаивало, поэтому он не отказывался от него, несмотря на родительские увещевания.

Итак, что можно предпринять в сложившейся ситуации? Можно отправиться к машине прямо сейчас, но, что, если кто-то из подручных Боба уже следил за ним, когда Бэйби шел сюда? Что, если один из них стоит сейчас где-то поблизости и не решается идти к Бобу только потому, что скрип гравия, которым посыпан тротуар вокруг здания, может выдать его присутствие? Идти по темной улице, зная, что в этот момент кто-то может докладывать: Бэбилон МакГиллис, один, направляется к пустым соседним зданиям – такая перспектива не радовала. Парализованный страхом, Бэйби в нерешительности оглядывался по сторонам, понимая, что опасность быть обнаруженным увеличивается с каждой секундой.

Он снова глубоко затянулся и решил рискнуть – будь, что будет! – направиться к своему автомобилю, когда что-то пребольно ударило его по затылку. Бэйби резко обернулся и посмотрел наверх, откуда был нанесен удар, но нападавшего не увидел. Тут же что-то пролетело прямо перед его лицом и со стуком упало. Он наклонился, пошарил по земле, и его снова ударило по голове, на этот раз что-то мягкое. Бэйби вскочил, в последний момент нащупав упавший, довольно странный по форме предмет, и, плюнув на конспирацию, нажал кнопку персональника – экран осветил сжатую в его руке… женскую старомодную туфлю-шпильку.

Бэбилон быстро погасил экран и прижался спиной к стене, готовый обороняться – какое бы извращение ни придумал чертов Боб, Бэйби так просто не сдастся!

– Эй! Ты там! Хэй, бэйби! Давай-ка, помоги! Я же вижу, ты там стоишь! – донеслось откуда-то сверху. Бэйби поднял голову и в лунном свете увидел белое пятно над собой на высоте вытянутой руки. Пятно шевелилось, скорее всего, оно было одеждой того, кто заговорил… Женским голосом?! Бэйби замер от удивления, а голос продолжал:

– Ну, чего ты стоишь?! Тебе трудно помочь, что ли?

– Откуда вам известно мое имя?! – наконец нашелся Бэбилон.

– Какое, еще, к черту, имя? – недовольно проворчал голос. – Мне вообще, прости за откровенность, наплевать, кто ты, лишь бы помог мне выбраться отсюда!

Бэбилон понял, что это явление вряд ли имеет отношение к Бобу. Договориться с женщиной – на такое он точно не способен. Тем более, никто заранее не мог предугадать, что Бэйби пойдет курить под окно женского туалета, где, как он понял, он сейчас оказался. Следовательно, просьба о помощи – вещь чисто случайная, никакой ловушки здесь быть не должно, хотя, на всякий случай, стоит быть начеку.

– И как же я должен помочь? – скептически спросил он, бросив сигарету под ноги и затушив ее – все равно утром здесь пройдут роботы-мусоросборщики. Он повернулся к стене лицом и отошел на шаг. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, Бэйби отчетливо увидел небольшое окошко, высовывающийся из него воротник белой блузки и край черных волос на нем – все остальное тонуло во мраке.

– Как-как! – недовольно передразнил его голос. – Руки подставь, и вытащи меня наружу!

Бэбилон, в который раз за вечер, огляделся по сторонам – даже если наблюдатель из компании Боба и был здесь, сейчас он наверняка под шумок смылся. В любом случае, стоило убраться отсюда как можно скорее, пока эта возня не привлекла чье-либо внимание.

– Ну, парень, не тупи! – подгоняла сверху, лежа на подоконнике уже наполовину высунувшаяся из окна девушка. – Будь человеком, помоги, пожалуйста! За мной гонятся!

– Кто гонится? – насторожился Бэйби. – Полиция?

– Хуже, – в отчаянии полушепотом воскликнула девушка, – моя начальница – Гретхен. Она… домогается, меня, а я не хочу! Долго рассказывать. Короче, ты можешь просто помочь?

Бэбилон больше не медлил ни секунды – он протянул руки вверх, девушка положила свои руки ему на плечи, он подставил ладони под ее талию и начал пятиться до тех пор, пока незнакомка не смогла согнуть ноги в коленях и оказаться целиком снаружи, тогда Бэйби осторожно поставил ее рядом с собой.

В тот момент, когда он почувствовал под своими ладонями тонкую ткань блузки и тепло тела под ней, сердце его учащенно забилось, по коже пробежали мурашки, но он приписал это боязни быть застигнутым Бобом. Да и вообще, вся ситуация побега – и его собственного, и этой девушки – безусловно относились к разряду того, что может вывести человека из равновесия. Краем сознания он, правда, отметил, что его ладоням было приятно ощущать контраст между талией и широкими бедрами девушки, но он сразу же запретил себе думать на эту тему – сейчас было не до приступов слабости – нужно было сматываться. Воспоминание о большом красном склизком НЕЧТО, чем, безусловно, обладало и это создание, привело его в чувство и заставило забыть о тактильных ощущениях.

– Так, – вздохнув, произнес Бэйби, как он надеялся, спокойно. – Что дальше?

– Пойду, спущусь в гараж, сяду в машину и домой поеду, – ответила девушка, поднимая с земли упавшие туфлю и сумочку – вот, что нанесло Бэйби последний удар. – Тебе она не нужна? Могу оставить, если нравится.

– Что? – нахмурился Бэйби, поняв, что девушка спрашивает его о чем-то. – Нет, забирай, конечно! – опомнился он, когда понял, что речь идет о второй туфле – он в смятении умудрился запихать ее каблуком себе в карман. – Как ты собираешься добраться до гаража – вот, что меня интересует.

– Очень просто – спуститься. Он ведь общий, значит, с вашей стороны тоже должен быть вход.

– Так-то оно так, да только если тебя в твоей юбке увидит кто-нибудь из парней, они решат, что ты – извращенец из маргинального квартала, не поверят же они, что здесь могла появиться женщина. А после того, как они тебя отколошматят, доказывать их неправоту будет поздно. Ты, надеюсь, знаешь, как у нас относятся к извращенцам-трансвеститам? Сколько бы ни говорили о толерантности, все впустую…

– Знаю я, знаю. Но какая разница – сейчас все должны быть на вечеринке, наверняка в гараже никого нет.

– Есть, совершенно определенно, кое-кто там есть, и у этого кое-кого с мозгами точно не все в порядке.

– Откуда такая уверенность?

– Они меня ждут. Точнее, подстерегают.

– Ты им денег должен?

– Хуже, – Бэйби, невольно копировал недавнюю интонацию девушки, – у них на меня примерно такие же планы, как у твоей начальницы на тебя.

– Вот мерзость! – в ужасе воскликнула незнакомка.

– И не говори, – мрачно согласился Бэйби.

– Не соглашайся ни за что! – топнув только что надетой туфлей, твердо заявила девушка.

– Да они не особо-то ждут моего согласия, – горько усмехнулся Бэйби. Услышав такое, девушка судорожно вздохнула и схватила Бэбилона за руку.

– Это же… просто отвратительно! Тебе надо бежать отсюда быстрее! У меня идея – что если я обойду здание, спущусь в свой гараж и приеду за тобой на машине? Или лучше пошли сразу вместе – они ведь не ждут, что ты можешь спуститься с моей стороны и уехать на другом авто? А, может, и вовсе не заметят, что кто-то появился на нашей половине?

– Не выйдет, – процедил Бэбилон. Его поразило, что незнакомая девушка поняла всю мерзость ситуации с полуслова, тогда как друзьям приходилось объяснять, почему его настойчивые ухаживания Боба не устраивают. Конечно, ее реакция была вызвана схожестью их ситуаций, но кроме легко возникшего взаимопонимания, Бэйби чувствовал странные, накатывающие на него волнами ощущения. Думать становилось все сложнее, и Бэбилон начинал злиться, не на девушку, но на себя. Поняв это, он постарался продолжить мягче:

– Не выйдет, потому, что здания стоят вплотную. Это же центр, фактически мы с тобой стоим у стены, которая тянется на много километров в обе стороны.

– Точно, об этом я не подумала. Что же делать? Прямо как та древняя стена…

– Китайская?

– Берлинская. Китайская тянулась по границе, а Берлинская – по городу.

– Да верно, – Бэйби сказал это лишь бы поддержать разговор. Он понимал, что исторические уточнения нужны им обоим только для того, чтобы не впадать в панику. Они и так уже находились в каком-то странном оцепенении.

– Слушай, – внезапно очнулась девушка, – а как насчет метро? Оно ведь здесь ходит.

– Ходит. Но отсюда мы можем выйти только на нашу станцию, пока доедешь до ближайшего женского квартала, вряд ли цела останешься. В метро всегда отморозков хватает.

– Дурацкая схема движения!

– Совершенно с тобой согласен. Ладно, другого выхода нет – идем к моей машине.

– В гараж?! – девушка в ужасе сжала его руку – ее острые ногти Бэйби почувствовал даже через плотную ткань пиджака.

– Нет. Мне повезло – я случайно машину на улице оставил.

– Ты молодец! – восхитилась девушка и, кажется, даже слегка подпрыгнула на месте от радости, не выпуская руки Бэйби. Странно, но его это почему-то не раздражало. – Идем!

В этот момент откуда-то из глубин женского туалета донесся окрик:

– Бекка! – видимо, источник голоса был еще далеко, но приближался к окну. – Бекка, дорогая, где ты прячешься?

Бэйби снова почувствовал, как ногти девушки впились в него, а в следующую секунду она судорожно схватилась за лацкан его пиджака, прижимаясь к Бэбилону всем телом. В ее движениях читался такой отчаянный ужас, что все было понятно без слов. В одно мгновение Бэйби оценил обстановку – угол обзора из окна, свет луны, возможный свет от персональника этой Гретхен и прекрасно отражавшую свет блузку новой знакомой. Недолго думая, он скинул пиджак, набросил его на девушку и с силой надавил ей на плечи, заставив встать на колени и прижаться к стене. Поняв его в полсекунды, Бекка сжалась у ног Бэйби, закрывшись пиджаком почти полностью. «Счастье еще, – успел подумать Бэйби, доставая и закуривая вторую за вечер сигарету, – что у нее, в отличие от меня, темные волосы». Не успел он затянуться, как из окна показалась голова и тот же, что и прежде голос проворковал:

– Бекка-а!

– Мэ-эм? – откликнулся Бэбилон, подняв голову. На его счастье свет в женском туалете эта Гретхен не включила. Все тот же глобальный энергетический кризис вынуждал переходить с фотоэлементов на обычные механические выключатели – таким образом каждый сам решал, нужен ли ему, или ей верхний свет, или можно обойтись светом собственного персональника. Вот и Гретхен понадобилось потратить несколько секунд, чтобы усилить яркость почти потухшего экрана. Этих нескольких секунд хватило Бэйби для того, чтобы, развернувшись, прислониться боком к стене, словно он небрежно облокотился на нее (он понимал, что здорово вжал девушку в кирпичную кладку, но ведь это делалось для блага самой Бекки). В лицо ему ударил белый свет персональника.

– Вы тут никого не видели? – деловито спросила Гретхен, и Бэйби поразился перемене ее тона – от нежного грудного тембра не осталось и следа, зато чувствовалось – с ним говорит заправская скандалистка. Кроме того, этот требовательный тон показался смутно знакомым… Да, конечно! Он частенько звучал за стеной – двери между мужской и женской частями отдела, возможно, и были звуконепроницаемыми, зато на стенках, одинаковых для всех перегородок, явно сэкономили. Бэбилон понял, что он чуть не каждый рабочий день слушает, как эта стерва либо орет на подчиненных, либо выясняет отношения по телефону. Бекка, вообще-то, имя довольно редкое, значит, у его ног сейчас, сжавшись в комок, сидит та самая девушка с книжной фамилией – Беннет. Ребекка Беннет.

Бэбилон затянулся, выпустил прямо в лицо Гретхен сигаретный дым, она закашлялась, а Бэйби, растягивая слова, ответил:

– Кого вы имеете в виду? Если я не ошибаюсь, вы звали некую Бекку. Готов поспорить – это не мужское имя, а на нашей стороне, знаете ли, редко встретишь кого-то с не мужским именем, так что, я вряд ли пропустил бы это зрелище, – он снова нарочито глубоко затянулся, и Гретхен испуганно отпрянула. Бэйби продолжал:

– Желаете проверить лично? Тогда постойте, не спешите, я позову ребят поглазеть на эту потеху.

– Хам! – взвизгнула Гретхен, выключила персональник, втянула голову внутрь и, судя по стуку каблучков, быстро удалилась.

Бэйби затушил сигарету о стену и отбросил подальше – не хватало только кинуть ее на голову девушке. Он чуть наклонился и стянул свой пиджак с головы испуганной Бекки.

– Мисс Беннет, я полагаю?

***

Если, глянув на окно, Бекка и решила, что это идеальный путь к спасению, то после того, как она, выбросив наружу туфли и сумочку, попыталась вылезти, ей уже так не казалось. Она немного высунулась, поняла, что до земли далековато и вернулась обратно, оставив снаружи только голову – пути назад не было, разве что босиком и без денег, документов и ключей от машины. Бекка замерла от осознания ужаса и нелепости положения, в котором оказалась, и тут тишину нарушили странные звуки – какая-то возня под окном. Бекка пригляделась и, в еле проникавшем из-за высоких зданий свете луны, различила фигуру внизу. Вот незнакомец включил персональник, осветил зажатую в его руке туфлю Бекки, резко выключил свет и непонятно почему быстро прижался к стене. «Да уж, – подумала Бекка, – все-таки мы и мужчины – очень разные существа. Черт знает, что у них в голове творится! С другой стороны, раз уж он здесь оказался… Вряд ли он выдаст меня Гретхен, да и вряд ли вообще заинтересуется, кто я».

Конечно, убедить его помочь получилось не сразу, но когда все же удалось… У Бекки перехватило дыхание – ощущение от его рук, сжимающих ее талию, на какой-то момент лишило ее способности соображать. Зато она немедленно почувствовала знакомый жар между ног, почувствовала себя горячей и влажной там внутри, и снова что-то сладко заныло внизу живота. Касание длилось секунды, как и самые яркие из нахлынувших ощущений, однако когда мужчина поставил Бекку на землю, возбуждение хоть и схлынуло, но не прошло совсем. Она мысленно одернула себя и попыталась сосредоточиться на разговоре о плане побега, но игнорировать тот факт, что мужские руки на ее теле – это в сто, нет в тысячу раз лучше идиотских поглаживаний Гретхен, так и не смогла.

Теоретически, услышав его признание о готовящемся на него нападении, она должна была испытать отвращение, вспомнив, каким способом сношаются мужчины. Отвращение она и впрямь испытала, но лишь к самой идее – ее хоть и вынуждали, но не угрожали насилием, а тут… Испытать отвращение к особи мужского пола, стоящей напротив, никак не получалось, особенно после того, как, услышав голос Гретхен, Бекка инстинктивно прижалась к нему – снова секунда головокружительных ощущений и осознание чувства вины – нельзя, нельзя испытывать такое рядом с мужчиной!

Сосредотачиваться на этой мысли, к несчастью, или к счастью, времени не было – на Бекку набросили что-то черное (лишь потом до нее дошло – это чтобы белая блузка не светилась в ночи) и толкнули вниз. Как выяснилось, вовремя – сверху послышался голос Гретхен. И, хотя все время короткого диалога между Грет и своим спасителем Бекка дрожала от страха быть обнаруженной, к страху примешивалось радостное возбуждение, она снова чувствовала себя как во сне. Умом она понимала, что приходящие в ее голову мысли и желания – провести рукой по его ногам, прикоснуться к выступу в районе ширинки, почувствовать под своими руками нечто, что там прячется – мысли эти грязные, мерзкие, противоестественные. Однако чувство стыда хоть и мелькнуло, но как-то не задержалось у Бекки. Отвращения, того, что было после сна с осьминогом – отвращения от мысли про секс с неравным себе существом, не было. И это несмотря даже на то, что Бекке вспомнились фотографии из учебника общей анатомии – серый бугристый кусок плоти – то самое, что пряталось под джинсами этого мужчины, то, чего ей так хотелось коснуться. Бекка знала, что неправа, знала, но не чувствовала этого.

Чтобы хоть как-то прийти в себя она попыталась дышать глубже, но это не помогало. Что-то было в воздухе, точнее, в аромате, исходящем от наброшенного на нее пиджака, что-то, что заставляло ее все больше сходить с ума, дрожать не от страха, а от возбуждения, прижиматься теснее к своему спасителю. Вдруг пиджак был сдернут, и, как разряд электричества, Бекку встряхнул вопрос:

– Мисс Беннет, я полагаю?

***

Девушка явно была ошарашена и лишь молча открывала и закрывала рот, видимо, не зная, что сказать.

– Спокойно, мисс, – он протянул ей руку, помогая подняться. – Если я знаю ваше имя, это не значит, что я причиню вам вред – мы же не в какой-нибудь старой сказке, где злой колдун управляет несчастными, чье истинное имя стало ему известно, – он усмехнулся. – А у вас очень грозная подруга. Из биохимического отдела, кажется?

– Да, – наконец сумела заговорить Бекка. – Откуда вы узнали про Ник?

– Представьте себе, недавно встретил в лифте девушку, которая была очень обеспокоена судьбой некой Бекки Беннет из Отдела идей, а поскольку представшую недавно передо мной особу по имени Гретхен я имею сомнительное удовольствие слышать за стенкой чуть ли не каждый день… Я сопоставил, – Бэйби улыбнулся, хоть и не знал – заметит ли девушка его улыбку в такой темноте.

– Значит, вы… Значит, это вы рассказали Николь про «Грымзу»?

– Да.

– И это вы, или ваш друг назвали Чокнутую Ма родной матерью?

– Моему другу и в голову не пришло бы такое святотатство – он всегда слишком беспокоится по поводу соблюдения правил. Из нас двоих такой идиотизм ляпнуть мог только я, – Бэбилону стало неожиданно легко. Несмотря на то, что на все еще могли охотиться, тот факт, что от преследовательницы Бекки они избавились, добавил ему уверенности в себе – он не один такой, они в одной лодке с этой девушкой, а раз ей удалось вывернуться, значит, и ему удастся. Странность такой логики компенсировалась резко улучшившимся настроением, однако, оптимизм оптимизмом, а выбираться надо было как можно скорее. Возбуждение, охватившее его ранее, добавляло сил.

– Теперь нужно скорее добраться до моей машины. Идем! – скомандовал Бэйби. – Не снимай пиджак, нас все еще могут заметить.

Девушка согласно кивнула и робко взяла его за руку. Ладонь Бекки была холодной, с нежной шелковой кожей. Бэбилон, вздрогнув от удовольствия, тут же оправдал себя той мыслью, что просто отметил гладкость кожи Бекки как факт – никаких особых ощущений.

Бекка испытала новую волну радостной дрожи, когда большая горячая рука сжала ее пальцы. «Наплевать, – подумала Бекка. – Я чуть было не переспала с Гретхен, так что, если я получаю удовольствие от прикосновения мужчины, это не большее извращение, чем то, что я собиралась сделать».

Они быстро шагали по выложенному гравием тротуару в ту сторону, где, как казалось Бэйби, должна стоять его машина. Вокруг было так темно, что они еле видели друг друга. Наконец, Бэбилон остановился и, вытянув руку вперед, нажал кнопку выключателя сигнализации. Машина пискнула в нескольких шагах от них, и сразу вслед за этим рядом раздался противный голос Боба.

– Итак, малыш Бэйби, ты решил обойтись без гаража. Забавно, мы тоже.

Бэйби охватила паника. Такая, какой он не испытывал еще ни разу в жизни. Он не мог даже пошевелиться, не зная, с какой стороны ждать удара. Ладонь Бекки, которую он от страха сжал так, что едва не сломал девушке пальцы, осторожно выскользнула, и Бэбилон мысленно искренне пожелал спутнице сбежать подальше отсюда. Хоть обратно в окно к этой Гретхен, все лучше, чем столкнуться с пьяным Бобом.

Боб, тем временем, вышел из укрытия, а стоял он за машиной Бэйби, ее контур был едва виден в темноте. Но и в этой темноте щегольский белый костюм Боба был прекрасно заметен. Пока Боб медленно приближался к Бэйби, тот прикидывал, где могут стоять остальные, и сколько их.

Вдруг белое пятно костюма пошатнулось, послышался стон, и Боб свалился на землю. Бэбилон быстро включил персональник, осветив бесчувственное тело, распростертое на гравии. Сразу же со всех сторон послышался топот ног – это удирали неудавшиеся помощники Боба.

– Бекка? – неуверенно спросил Бэйби, увидев в тусклом свете носок знакомой туфли.

– Я… Он… – слабо простонала Бекка. – Я его убила?!

«Только этого не хватало!» – подумал Бэйби, резко опускаясь на колени и прикладывая руку к шее Боба. Пульс был ровным, ран не было.

– Живой, – констатировал Бэбилон, поднимаясь, – что этой свинье сделается. Чем ты его?

– К-каблуком, – дрожащим голосом ответила Бекка, еще секунду назад думавшая, что убила человека.

– Ну, приложила ты его как следует, однако, зная чугунную башку этого придурка, не думаю, что у нас есть больше пяти минут прежде, чем он очнется. Впрочем, надеюсь, этого нам хватит, чтобы уехать.

– Нам и полминуты хватит! – горячо поддержала его Бекка. – Давай уберемся отсюда побыстрее!

Они сели в машину, и Бэйби осторожно, чтобы не задеть Боба, выехал на дорогу. В молчании и в темноте они проехали несколько кварталов. Сперва молчание их было следствием накатившей на обоих усталости – наконец-то преследователи остались позади, но постепенно тишина стала более напряженной, будто воздух между ними сжался, уплотнился, стал резиновым. Чтобы разрядить обстановку Бекка решила заговорить первой. Как ей казалось, она начала весьма непринужденным тоном:

– Послушай, мы ведь ушли от погони, почему бы не включить свет в машине?

Бэйби и сам удивился: почему он до сих пор едет в темноте? Навигация работала исправно, предвидя любой объект на дороге и предупреждая об этом водителя. Видимо, все еще сказывался страх быть пойманным. Недовольно покачав головой по поводу собственной трусости, Бэйби нажал кнопку включения света и бросил беглый взгляд на спутницу. И чуть было не потерял управление, пришлось резко тормозить – рядом сидела та самая девушка, что стала причиной его, мягко говоря, неприятных ощущений пару дней назад. В его мозгу вспыхнули мерзкие картины: рвота на дне ванны, «большое красное НЕЧТО». Бекка, в свою очередь, увидев Бэйби, испуганно подавилась воздухом. Недаром вспоминался ей несколько минут назад, когда этот мужчина прижимал ее своими коленями к стене, треклятый осьминог!

– Так это ты?! – сквозь кашель выдохнула девушка. – Ты побежал за мной на пожарную лестницу?

– Да, это был я, – медленно проговорил Бэйби, кивая. – Прости, я, должно быть, здорово напугал тебя. Сам не знаю, что на меня нашло, – он нахмурился, подбирая слова – логическое объяснение произошедшего помогало ему прийти в себя. – Я увидел что-то мельком, не понял, что именно, и захотел разобраться… Правда, прости!

– Нет, это ты извини, – Бекка, наконец, восстановила дыхание. – Я, наверное, тоже тебя напугала. Ни с того, ни с сего, посреди белого дня человек бежит на лестницу, вместо того, чтобы ждать лифта – конечно, ты захотел узнать, в чем дело… А кстати, – прервала сама себя Бекка, – я ведь так и не знаю, как к тебе обращаться! Как тебя зовут?

– Бэйби, – нехотя проговорил Бэйби.

– Что «бэйби»? Что такого в моем вопросе, ты-то мое имя знаешь, – обиделась было Бекка.

– Мое имя – «Бэйби», – с еще большей, чем прежде, неохотой пояснил Бэйби, – сокращенное от «Бэбилон».

И он замолчал, сохраняя мрачное выражение лица, ибо точно знал, что сейчас начнется.

– Бэйби?! – хихикнула Бекка. – Ты что, разыгрываешь меня?

– Угу, – он был уже очень сердит, – конечно. Тридцать четыре года назад меня родители ТАК «разыграли», что теперь я на всех отрываюсь. Посмотрите все, – он изобразил подобие клоунской улыбки и продолжил писклявым голоском, – самый большой весельчак в мире Бэбилон МакГиллис! Спешите видеть!

– Извини! – Бекка взмахнула руками, словно сдаваясь. – Прости, я не подумала, я идиотка! Правда, я не хотела тебя обидеть, я случайно! – ее брови сошлись на переносице, она закусила губу и соединила ладони в молитвенном жесте. – Пожалуйста, не сердись!

– Ладно, – махнул рукой Бэйби, сам еле сдерживая улыбку – рожица, которую невольно состроила Бекка, умоляя о прощении, была невероятно комичной. – Все так реагируют, не ты первая, не ты последняя. Лучше расскажи, почему тебя занесло на лестницу. И ты не возражаешь, если мы еще немного постоим – я хочу покурить, а делать это, когда ведешь машину, неудобно.

– Не слишком ли часто ты куришь? – прищурилась Бекка, с детства уверенная, что курение есть смертельный яд.

– Нормально, – с напускным пренебрежением бросил Бэйби, – после стольких-то переживаний! Одно падающее тело Боба чего стоило! – поддразнил он девушку, желая отвлечь ее мысли от своей персоны. Не показывать же, в самом деле, что ее присутствие всколыхнуло в нем странные чувства… Такие, что не закуришь – спятишь!

– Окей, твое дело, – покладисто согласилась Бекка, и Бэйби почему-то вспомнился Джон. Мало кто с такой легкостью прощал ему наличие этой анахроничной причуды, даже па Ксандр, бывало, ворчал по этому поводу. Только Джон легко соглашался с правом Бэйби портить свою жизнь, как тому заблагорассудится. И Бекка сейчас сделала то, что обычно делал только Хелльс – приняла Бэйби таким, какой он есть. Впрочем, подумал Бэйби, это, возможно, лишь потому, что новый знакомый был ей безразличен.

– Вернемся к лестнице, – напомнил Бэйби, затягиваясь. – В чем все-таки было дело?

– Да, такая дурь, боюсь трудно будет объяснить.

– А ты попытайся!

– Ну, – смущенно начала Бекка, – в тот день на меня накричали Грет и Чокнутая Ма, и я была после этого сама не своя. Подскочила, как только рабочий день закончился, и понеслась к выходу, а по дороге думаю – вдруг меня начальство увидит?! Привяжутся – непорядок так быстро, все бросив, с работы убегать. В общем, накрутила себя и, пока шла к лифту, чувствовала себя как лиса на псовой охоте, услышала, как за спиной дверь хлопнула, ну и побежала со всех ног…

– Понятно, – улыбнулся Бэйби, – во всяком случае, ты не ошиблась в том, что эта Гретхен МОГЛА за тобой погнаться.

– Теперь уже какая разница, – помрачнела Бекка, – все равно уволит меня в понедельник, но лучше жить на пособие, чем… – она замолчала, Бэйби и сам все понимал. Почему-то ему захотелось помочь девушке – в конце концов, недаром он креативщик, это же его работа: находить оригинальные решения. Тем более, он знал кое-что, о чем Бекка наверняка не догадывалась.

– Слушай, у меня есть мысль. Только скажи сначала, что тебе важнее: репутация или работа?

– Конечно, работа! Какая разница, что про меня говорят. Только я не думаю, что что-то может помочь. Вот сегодня – Ник придумала отличный план – напоить меня алкоголем, чтобы мне было все равно… Ну… Все равно с кем… Достала где-то этот алкоголь, ведь в нашей части города он не продается. Я до сих пор чувствую, как он шумит у меня в мозгу, но смириться с мыслью о сексе с Гретхен – бр-р-р! – Бекка энергично помотала головой. – Я…

– Никто не говорит, что нужно смириться! – прервал ее Бэйби. – Я о другом. Ты знаешь, что в генетическом коде бывают ошибки, которые проявляются не сразу? Я имею в виду, иногда ученые не способны контролировать сопротивляемость к болезни. Очень редко, но случается так, что рождаются люди, подверженные разным древним болезням, читала, например, про сифилис?

– Читала. В старинных книгах… Но… – лицо Бекки озарилось догадкой.

– Поняла? Скажи Гретхен, что у тебя такая какая-нибудь болезнь, вот ты и отказываешь. Очень хочешь, но согласиться не можешь. Поверь, большинство современных людей очень слабо представляют себе, что это такое, думаю, она тебе поверит на слово.

Пока Бэйби говорил, глаза Бекки все шире открывались от удивления. Как просто! Она испытывала огромное чувство благодарности к Бэйби, такое огромное, что оно не умещалось в ней и требовало немедленного выхода. В одну секунду, с щелчком отсоединив ремень безопасности, она с визгом «Спасибо!!!» обвила шею Бэйби руками и прижалась к его волосам. Бэйби замер.

Это было неожиданно, так, словно бы дотронувшись до зеркала, вместо холодного стекла ощутить тепло ладони своего отражения. Это было приятно – запах духов, запах кожи; само объятие – не родительское, не дружеское… Его тело, много лет страдавшее от тактильного голода, требовало ответить на эти объятия такими же, нет еще крепче, но разум быстро положил конец этому неуместному желанию: «Она ведь женщина! Другое существо! Просто пьяна – сама же в этом призналась, вот и выделывает черт-те что!».

Бекка почувствовала, как напряглось под ее руками тело Бэйби, словно его окунули в жидкость быстрой заморозки. Девушка тут же осознала нелепость своих действий и резко, как ошпаренная, отстранилась.

– Извини! – в который раз за этот вечер выдохнула она, теперь очень испуганно, и отчаянно покраснела. – Я… Я так обрадовалась, что просто не понимаю, что делаю.

– Все в порядке, – махнул рукой Бэйби, забрасывая сигарету в мусорку машины. – Уж лучше обниматься с женщиной, чем попасть в объятия Боба.