Оглавление
А. Н. Домановский. Загадки истории. Византия
Плавание в византийскую мозаику (вместо предисловия)
Мрачный цвет пурпура: загадка безвластия всевластного правителя
Секреты внешней политики империи: византийская дипломатия – искусство невозможного
«Ника!» константинопольского ипподрома, или «Майдан» по-византийски
Византийский покров Европы: империя на пути арабских завоеваний В VII–VIII вв
Прикрыв алчность крестом: загадка четвертого крестового похода
«Град обреченный»: последние сражения Византии и падение Константинополя
Византия после Византии: «византийский миф» после гибели империи (вместо послесловия)
Список литературы
Отрывок из книги
Представленный в вынесенном в эпиграф фрагменте знаменитой поэмы ирландского англоязычного поэта нобелевского лауреата Уильяма Батлера Йейтса образ Византии как неувядающей прекрасной мифической страны, не предназначенной «for old men», является одним из важнейших символов европейской культуры. Он настолько же приближен к реальности, насколько и оторван от нее. Поэт создал один из византийских образов, великое множество которых мы встречаем в современном мире. Предоставить возможность прикоснуться к ним и является целью этой книги.
Попытаемся же, оттолкнувшись жестким пружинящим веслом воображения от берега реальности, отправиться в плавание «во град святой священной Византии», чтобы увидеть ее величественные манящие образы. Все тот же У. Б. Йейтс в своем другом, несколько менее известном сочинении – мистическом трактате «Видение» – писал, что если бы ему «подарили месяц в античности и позволили выбрать, где и когда именно его провести», то он «провел бы его в Византии, незадолго до того, как Юстиниан откроет Св. Софию и закроет Академию Платона. Полагаю, – продолжает поэт, – я мог бы найти в какой-то крохотной винной лавке философски настроенного мозаичника, который мог бы ответить на все мои вопросы, поскольку сверхъестественное ему ближе более, чем даже Плотину».
.....
Думается, что при всех издержках, выборность императоров, позволявшая занять престол человеку незнатному, но способному и деятельному, сыграла в истории Византийской империи в целом позитивную роль, обеспечивая приток в верховную власть свежих энергичных сил, способствующих укреплению державы. Думается, это понимал и давший столь уничижительную характеристику ромейской державе, сравнив ее с блудницей, Никита Хониат. По крайней мере вот как он писал о значении свободы выбора Божественного Провидения для пользы каждого из ромеев: «В самом деле Божественное Провидение для управления и переворота наших житейских дел редко пользуется одними и теми же путями и средствами; напротив, оно изменяет и переменяет власти всякий раз новым и неожиданным образом, выказывая в своем путеводительстве и управлении Вселенною бесконечное разнообразие явлений и не пропуская мимо своих рук ничего самомалейшего. <…> Одни вступали на царский трон по ржанию коня; другой перешел к пышной хламиде от плуга и бороны или мальчишкой пас овец, как самый последний в семье, и оказался богопомазанным царем. Но возможно ли исчислить все или хотя бы большую часть того, что Провидение многообразно устрояет и совершает на пользу каждого человека».
Со временем примеров головокружительной карьеры, возводившей византийца из самых низов к вершине власти, становилось все меньше, и чуть ли не последними из них можно считать случаи Михаила IV Пафлагона (1034–1041 гг.), бывшего меняльщика денег, возвысившегося благодаря адюльтеру с царицей Зоей, женой предыдущего императора Романа ІІІ Аргира (1028–1034 гг.), и его племянника Михаила V Калафата, сына сестры василевса и некоего Стефана-конопатчика, откуда происходило и малопочтительное прозвище императора – «калафат», по-гречески – «конопатчик». Желчный Михаил Пселл писал, что отец василевса «происходил из самой захудалой деревни в какой-то глуши, не сеял и ничего не выращивал, ибо не было у него и кусочка земли, не ходил за стадами, не пас овец, не разводил животных и не имел, видимо, никаких средств к жизни. <… > Придя к морю, он сделался в корабельном деле очень значительным – леса не рубил, бревен не обтесывал, не прилаживал и не сколачивал, но после того, как это делали другие, тщательно обмазывал судно смолой, и ни один корабль не спущен был на воду, пока он не подал к тому знак свои искусством.
.....
