Подкова Тамерлана

Оглавление

Адель Хаиров. Подкова Тамерлана

Вещный мир детства

Дверь в детство

Там ждут меня

Дорога на дачу

Цыганский табор

Встреча с молнией

В меду заката

Тайна летней ночи

Три сестры

Две разные Казани

Начитанный старьёвщик

Сказка дедушки

Извозчик Самат

Суконная слобода

Старая знакомая

Подкова Тамерлана

Нашествие татар

Сапоги с вином

Клюка Аглаи

Утёс отшельника

Шабашник Надир

Мубарак из деревни Каляпуш

Умирали сверчки…

Тумырщик Семендей

Дыра

Искушение

Встреча в Кривоколенном переулке

Твой поезд ушёл

Сапфир поблекший

Белые цветы

Тайна белой беседки

Апельсиновая книжка

Груня

Хворый

Дура

В заснеженном раю

Визит к поэту Серебряного века

Слова и запахи

Улика

Петюнина квартира

Живописный бред художника

Особняк в мавританском квартале

Ожившие скульптуры

Влюблённый в Галу

Вдова антиквара

Возвращение Клары

Буфет Йозефа

Сукин сын

Бескрайнее поле ромашек

Месть баронессы

Листочки из блокнота

Оглядываясь назад

Роясь в бумагах

Царской рукой

Сорочка барышни

Зеркало, рассказывающее сказки

Бывшие даниловские бани

Александровский пассаж

Мясная лавка

«Чёрное озеро»

Метаморфозы татарской фамилии

Камень из слёз

Фото на память

Предсмертная записка

Первый страх

Легко уйти

Заводная канарейка

Живые и мёртвые стихи

Русский язык

Вольная речь

Золото клёна

Медовые закаты

Театр рук

«Древние римляне» под балконом

Щель в прошлое

Ангельская песня

Отрывок из книги

…По текстам автора этой книги пишут серьезные работы о мифе Казани, а в его фамилии, тем не менее, вьется легкомысленный хайр быстрокрылой юности. И потом, все давно уже поняли, что на «великих вехах» и прочей «коллективной памяти» в разговоре о нашем прошлом далеко не уедешь, и ценность имеет лишь так называемая микроистория. Из осколков которой и складывается калейдоскоп жизни, о которой речь в этих рассказах – минувшей, почти исчезнувшей.

Вещный мир детства и юности в книге Хаирова – это шестидесятые и, соответственно, семидесятые годы прошлого столетия, и поскольку время тогда, в сущности, застыло на целые десятилетия, то и рассмотреть его можно было без особых усилий. Оно тянулось, словно струя меда у Мандельштама, и успевали не только рассказать сладкую сказку, но и прожить пару жизней – незаметных и неслышных, ощутимых лишь на ощупь. Подобная «тактильная» специфика присуща и поэтике Хаирова, он лишь вскользь, даже не в рассказах этого сборника, а где‐то на периферии журналисткой судьбы мог заметить о том, какой он на самом деле старый – помнит чернильницы в школе и еще кучу прикладных вещей из детской реальности. Кто же их не помнит, казалось, из поживших в эпоху кукурузы и копеечной воды из автомата, героев‐космонавтов и врачей‐вредителей. Хотя, какая там Терешкова, когда «забрался на телегу, взял в руки вожжи, крикнул «но‐о‐о», и тут же перестал мечтать о скафандре Гагарина и захотелось стать извозчиком, таким как Самат».

.....

Давани6 готовила в саду на костре в большом закопчённом казане настоящий узбекский плов с жирными кусками баранины на кости и нарезанной соломкой морковью. На кухне она всегда была перепачкана мукой и напоминала большой пирожок. С помощью волшебной скалки рождались пушистые пироги – мясные, рыбные, капустные, тыквенные, с курагой, чёрной смородиной, малиной и вишней. Помню, какой у неё зимой получался пирог с начинкой из варенья‐пятиминутки, где каждый слой теста, как сладкий полупрозрачный пергамент, можно было легко «перелистнуть» или скатать в трубочку. Нож быстро‐быстро стучал по доске, и прямо на глазах вырастал невесомый холмик лапши. Иногда давани начинала крутить в руках горячую косу карамели – разминать её и тянуть в разные стороны. После чего на столе появлялись тающие во рту белые колпачки талкыш калеве7.

Дома всегда было полно еды. Постоянно приходила близкая родня, дальняя и «седьмая вода на киселе», заглядывали знакомые, соседи, и застолье не заканчивалось. Чревоугодие для татарина – первейшее дело!

.....