Читать книгу Попаданка и баба Яга - Адель Колуэ - Страница 1
ОглавлениеПролог
На Купалу, солнце встало,
Заискрилось, засверкало!
Землю-матушку прогрело!
Чтоб все к осени созрело…
Звуки свирели, жалейки, рожков и свиристелок неслись над поляной. Хохот и крики перемежались звуками смачных хлопков.
В укромных зарослях высоких кустов парочки скрывались буквально на секунды, чтобы подарить милому другу быстрый поцелуй… На дольше нельзя… Родичи в эту ночь со своих дочерей глаз не сводят…
Самые бесшабашные кидались в реку на глазах поселян и с гоготом выбегали из воды, получая от степенных стариков хворостинами по спинам или ниже… Ведь все знают, что на Купалу нельзя купаться… Русалки и водяные в этот день очень сердиты и утаскивают к себе любого, кто рискнет их потревожить…
А уж ведьм, вообще лучше обходить десятой дорогой… Они сегодня такие заполошные… Все травы собирают, да водой запасаются… То росу в специальные фиалы стряхивают по счету, то с ведрами от болота носятся… Ух! Ни дай тебе попасться им на глаза…
А детям и беременным так и вовсе надо быть подальше от воды. Люди говорят, что в этот день водная нечисть может вселиться в любого ребенка и в нерожденного, и уже прожившего несколько лет…
Но темноволосая девчушка, которая сейчас из-за кустов подсматривала за плясками односельчан, давно переросла тот возраст, о котором ей часто рассказывала бабушка. И хотя в ночных танцах можно принимать участие с четырнадцатой весны Натка решила, что посмотреть на них можно и на пару лет раньше. Тем более, что остановить ее было просто некому.
Отец не вернулся из леса, когда Наттерии исполнилось шесть, а Ванко двенадцать. Мать в тот же год умерла, пытаясь родить последыша-братишку. Как бабушка ворчала, что она просто не захотела жить без любимого мужа. А сама бабушка, этой зимой однажды не проснулась…
Вот и остались они со старшим братом одни.
А сегодня Натка выскользнула вслед за ним, чтобы посмотреть, как Ванко со своими друзьями будет проходить посвящение в мужчины – прыгать через костры, водить девушек в хороводах, рубить на кругляши днем отобранное для этого бревно, а потом, подпалив каждый свою чурку, катить их на перегонки с крутого берега. Но это уже после полуночи… Тогда и девушки будут венки пускать…
Наттерия даже близко не собиралась подходить к реке…
Вот и сидит девочка в густом кустарнике и как старшаки не сводит глазенок со старшего брата…
А тот, недотепа, вокруг дочери пришлой вдовы – рыжей Латтерит увивается… Чужачками были – чужачками остались. И что в ней нашел? Ну коса богатая, ну брови союзны. Хороши и зеленые глаза – огромные… Но, ведь худюща, что та березка… Лицо белое и покрыто конопушками… Да у нее из приданного только коза, да и то если ее сестра раньше замуж не выскочит… Больше на дворе вдовицы и взять нечего… А что три бабы могут?
Вот Ванко что-то убежденно говорит этой худышке, а она нос воротит… Да, как она смеет? У нее брат красавец: статный, высокий, широкоплечий. Темные волосы вьются вдоль смуглого лица. Карие глаза под черными бровями, как яхонты сияют. Нос ровный, зубы белые. Губы, что спелая малина: яркие и сочные. Пусть подбородок тяжел, но так он мужик, а не красна девица.
А эта гордячка подбородок вскинула и в сторону пялится… Девочка высунулась из своего укрытия, чтобы посмотреть, на кого так злобно зыркает чужачка и тут же юркнула обратно. Оказывается, Латка на свою мать смотрела, а та, нахмурив брови ей глазами на костер указывала…
Да, ладно? Неужто и впрямь ее Ванко зовет судьбу спытать? Ну, точно! Вон взялись за руки да с разгона через огонь сиганули… Ох, братец, что же ты делаешь ведь не пара она тебе… Ой! Не пара…
Натка даже зажмурилась, чтобы не видеть, чем затея брата обернется, а когда приоткрыла глаза, то рыжая чужачка уходила к реке от растерянного брата, который смотрел ей вослед почесывая затылок…
“Дурында, – обругала себя девочка и попятилась из кустов, – надо было во все глаза смотреть, а теперь утром придется Ванко пытать”.
Но далеко Натка убежать не успела, крики ужаса и горестный вой настиг ее возле околицы… Девочка даже подпрыгнула, когда услышала первый визг, в ее душе все оборвалось от страха и она, как оголтелая, бросилась к реке…
***
Как тихо в лесу, когда предрассветные сумерки только собираются уступить свои владения первым лучам солнца. Ночные светила уже скрылись за горизонтом, и темнота под зелеными исполинами сгустилась.
Силуэты кустарников превратились в сказочных монстров. Ночные обитатели вернулись в норы и гнезда… Дневные – еще не проснулись…
И только человеку не спится… Гибкая фигура долговязого парня пробирается по невидимым сейчас тропкам. Он шорохом травы и хрустом попавшими под ногу ветками нарушает спокойствие обитателей лесного царства.
Забор из тонких жердин внезапно возник практически перед носом юноши. Вот только ничего не было, а сейчас между насаженных на острые наконечники округлых предметов, очень похожих на головы, на нелепой, зато теперь понятно, для чего пристроенной, верхней перекладине, уместилась ворона и косит на него своим антрацитовым, круглым глазом.
От страха мороз пробрал парня до самых костей. Руки занемели, ноги подкосились, и он грузно осел на землю. А птица, хрипло каркнув взлетела, громко захлопав крыльями.
Ванко, так зовут юношу, который рискнул отправиться ночью к домику ведьмы, чуть не заорал… Но вовремя вспомнив, что он храбрый закрыл свои губы ладонями. Все так же пялясь на зловещее украшение забора.
Вот, первый луч солнца позолотил верхушки самых высоких деревьев и в неверном утреннем свете Ванко увидел, что на заборе сушатся обычные глиняные горшки и чугунные казанки, в которых все бабы варят щи да кашу…
Да-да! Самой настоящей… Помимо того, что старуха живет в непроходимой чаще, варит разные зелья, так она летает на метле и запросто может наслать и проклятие, и порчу… Но она же может и вылечить, вернув чуть не с того света безнадежного больного…
Сейчас, у нее в избушке лежит его заноза… Он сам приволок ее ночью… Когда ее пальцы над костром выскользнули из его ладони словно жиром смазанные – парень самому себе не поверил! Ведь крепко держал, чтобы не расцепиться… Когда она сказала, что не судьба – он в ступоре замешкался… Когда девки завизжали – Ванко сразу понял, что с ней случилась беда… Уже подбегая к излучине услышал: “Чужачка… Венок камнем бульк, а она за ним…”, – он только и успел проорать: “Где?”, а как только руки вытянулись в одном направлении, так и нырнул…
Вытащил из реки бездыханную, закинул на плечо, как мешок с мукой и бегом сюда…
Ведьма-то ее приняла, а самого Ванко – выгнала… Сказала, чтобы не мешался ей под ногами, а утром приходил… Так, ведь уже утро…
Глава 1
Как приятно понежиться в постели в свой законный выходной. Пяточки припекает, а духмяный сквознячок ласкает скулу, щеку, висок. Странный, но приятный аромат щекочет, заставляя вдыхать воздух все глубже…
Лепота, как заявлял всем известный царь в фильме “Иван Васильевич меняет профессию” …
И вот в такой приятной лени можно еще подремать пока организм не определится, что он полностью выспался, или пока кто-то, прямо под твоим окном, не заорет:
– Ах, ты ирод окаянный, – “бац-бам” кому-то прилетело чем-то, видимо по спине, или ниже…
– Ой! Ты чего старая? – проголосил в ответ басок. Это ты парень зря. Судя по голосу, женщина, что на тебя пошла войной явно не соответствует подаренному эпитету. Голос у нее сильный, приятный и молодой. За такое оскорбление можно и добавки получить. Словно услышав мое полусонное рассуждение, дама пошла в атаку:
– Я чего? – “бац-бац” раздаются шлепки. – Ворота для кого стоят? Почему, как тать, через забор прешься?
– Чтобы ты, бабка, не прогнала…
Вот некоторые учиться даже через “бац-бам” не хотят. Я бы лично за такое оскорбление еще добавила. Интересно, что незнакомка использует как подручный инструмент? Звук какой-то непривычный и мягкий, но это не полотенце…
Выяснение отношений невидимых спорщиков достаточно быстро прогнали остатки сна и я, перекатившись с бочка на спину и сладко потянувшись, приоткрыла глаза, чтобы посмотреть в окошко…
Вернее, хотела посмотреть… Но…
Что-то у меня мысли перестали связно складываться…
Во-первых – мне что-то помешало нормально повернуть голову, а во-вторых…
В общем я посмотрела на то место, где в моем доме было окно, а там глухая стена…
Бревенчатая глухая стена… А на моем плече змеей разлеглась коса цвета темной меди… И плечо не мое – худенькое, округлое и молодое, как и… И сорочка… В нее я тоже заглянула… Все мои лишние килограммы, нажитые за долгие годы – исчезли.
Я даже протерла глаза, но ни оструганные бревна никуда не испарились, как и лохмотья серого мха между ними, ни длина и цвет волос не изменились, и дряблая, старческая кожа – не вернулась…, и я завизжала…
А что? Имею право – у меня паника и стресс… Правда мгновенно осеклась! Услышав звонкий, девичий крик. И опять захороводили мысли:
Голос не мой, тело не мое…. Не поняла?!
Вчера – не пила! Точно говорю! И позавчера тоже! Я вообще не пью… И без этого: то голова кружится, то болит. Зачем еще чем-то себя травить?
Муж постоянно приставал: “Сходи к врачу. Сходи к врачу!”. Была я там, три года назад. Обследовали. Ничего не выявили. Один врач даже удивился, глядя в мою карточку. Мужчина, чуть младше меня, сняв очки и помассировав переносицу, со вздохом просветил:
– А что, Вы собственно голубушка хотели? Человеческий организм рассчитан на тридцать лет бесперебойной работы, а потом, – он, разведя руки пожал плечами, – если утром ничего не болит, значит надо задуматься…
Успокоил, так сказать.
Но, главное, что от встречи с докторами мое самочувствие не улучшилось.
Правда, надо отдать должное нашей медицине, и не ухудшилось!
И сейчас, я задумалась… Вы только поймите меня правильно, я, конечно, понимаю – все мы смертны, но почему-то была уверена, что свою кончину не просплю…
А может быть это еще продолжается сон?
Ах, да! Пока пытаюсь понять, что со мной происходит, разрешите представиться: Латонина Тереза Ритановна, в девичестве Латошина, какого-то давнего года рождения. Можно же немного пококетничать? Мне далеко за семьдесят. Мой супруг, царствие ему небесное, ушел два года назад. Нет, не к другой. Совсем ушел… Есть дети, внуки, правнуки… Такие лапочки! Но у них свои семьи, я туда не лезу…
А почему сегодня выходной? Так скучно дома сидеть без дела. Вот и пошла в консьержи. А что? Подъезд тихий. Люди живут приличные, уважительные. Мы с напарницей там цветочки развели. Жилец из третьей квартиры, рядом с монитором видеонаблюдения, маленький телевизор поставил, чтобы мы сериалы слушали. Сидишь себе, вяжешь носочки и слушаешь, как иностранные бабы страдают…
Но, эта работа для того, чтобы не куковать одной в четырех стенах…
Эх, по молодости мы веселились! Кто помнит пятидесятые, тот поймет. Страна после победы восстанавливалась. Как феникс из пепла поднимались города. Трава была зеленее, народ дружнее, а воздух чище… Шучу, но: в каждой шутке есть доля шутки!
Наш детский дом из Сибири не стали возвращать в Подмосковье. Вернее, за некоторыми ребятами приехали родные, но…
Саму войну я плохо помню, маленькая была. Подняли, полусонную одели, засунули в автобус с другими ребятишками, потом темный вагон. Вот там было скучно, но все равно интересно…
Почему? Мы до этого не сильно много путешествовали, а здесь дорога…
Это потом было холодно, и старшие мальчишки заготавливали дрова. А нам, мелюзге можно было только уже наколотые поленца таскать в дровяной сарай. Но мы гордились, что тоже помогаем…
А вот когда чуть подросли, то нас стали брать в поля и на сенокос. Колхоз, в котором нас разместили, даже трудодни начислял, как взрослым. И не надо хихикать! Мы на тех работах, конечно, мильоны не заколачивали, зато председатель с чистой совестью отдавал детдому и молоко, и картошку. А то малышам ведь не объяснишь, что война, они хныкали от голода. А потом пришла победа! И люди все были счастливые, радостные! Верили, что отныне все будет хорошо!
В детдоме ко мне приклеилось прозвище Латерит. По детству рыжей была, говорят. А когда поседела – не помню. Ребята рассказывали, что меня в бомбежку из вагона на себе мой будущий муж утащил, как мешок с картошкой. Кстати, будущий геолог, это он прозвище придумал и часто показывал мне картинки латеритных почв, чтобы я знала, какой была до пяти лет…
Так потом всю жизнь и он, и семейство повторяя за ним, когда хотели подлизаться, ко мне приходили с этим прозвищем. Так и слышу: “Бабушка Латте, ну погадай…”! А мне не жалко, просто цыганка, которая научила простенькому раскладу, наказывала чаще одного раза никому не заглядывать в судьбу… Только однажды было нарушено это правило: посмотрела, как будем с мужем жить, да что за болячка к нему прицепилась. А так, я раскидывала своим девчонкам, мальчишки морщили носы и отказывались, на их совершеннолетие… Но, обхаживали внучки меня частенько… Однако, я кремень! Сказано нельзя, значит нельзя!
И вот, сижу я вся такая на себя не похожая и думу гадаю: как я умудрилась? А потом снова вижу юные руки на, выпирающих сквозь грубую материю длинной рубахи, угловатых коленях и…
Глава 2
Сердце сжалось от боли! Слезы хлынули! И я завыла, как раненый зверь:
– Что? Как?
– Латка! – раздался за окном возглас парня, и до меня доходит, что это теперь мое имя. Мне еще жальче себя стало. Как теперь меня зовут? Заплатка?
– Не хочу! Нет! Латка? – сквозь слезы обкатываю на языке прозвание, а на душе муторно и горько.
Сижу. Реву. Никого не трогаю, а тут распахивается дверь и в комнату вваливается яркий красавчик. Повзрослевший и заматеревший вариант цыгана Яшки из “Неуловимых”. У меня даже слезы высохли от удивления.
– Латтерит, – бросается он ко мне. А я?
А что я? Было бы мне лет двадцать, можно было бы глазки построить. А так – чего парню голову морочить? Но, зато, полное звучание имени меня успокоило, я даже икать перестала и уставилась… на входящую женщину.
Красивая! Настоящей, спокойной зрелостью. Лет сорока. Стройная, невысокая. Золотистые волосы волной падают на упругую грудь, а она проворно их сплетает на ходу в косу. Темно серые глаза, кажется, заглядывают в душу, а полные, слегка обветренные губы, подрагивают сдерживая лукавую усмешку.
На высоком челе ни единой морщинки. Персиковая кожа сияет. Это не метафора, я серьезно вижу легкое свечение, как на картинках изображались ауры! Соболиные брови слегка вздернуты и именно это выдает настроение хозяйки. Подтянутый овал лица с таким четким абрисом, словно художник самой тонкой кистью вырисовывал изящную форму высоких скул. И все это совершенство подчеркивал аккуратный курносый носик.
Это ее парень обзывал старухой? Да он слепой.
Хозяйка словно прочитав мои мысли качнула головой и заворковала сильным грудным контральто:
– Что, голубушка, – зажурчала успокаивающе ее речь, но взгляд не давал расслабиться, он был многообещающим, – Пришла в себя? Как же тебя угораздило венок пускать до смены дня?
Вот, это ловко! Имя подсказали, причину, по которой это тело здесь очутилось – назвали. Осталось узнать только, как мое сознание сюда попало…
– Что, касатик, – резко дернула парня за руку хозяйка. – Убедился, что девица жива? А теперь, Ванко, можешь селянам донести: выбрала я себе ученицу и преемницу. Скоро у вас будет молодая ведающая. Все! Прочь отсюда!
– Как веда…, – опешил красавчик и даже закашлялся. Видимо слово поперек горла встало. Он виновато посмотрел на меня, но обратился к своей спутнице: – Ты же говорила, что поблизости нет никого с даром…
– Ты говори, да не заговаривайся! – строго прикрикнула незнакомка. – Я отнекивалась, что нет никого подходящего! А хочешь, – вдруг ее голос сделался сладким, практически приторным. Меня даже передернуло от страха. А хозяйка, словно почувствовав мой ужас, прикрыла пальцами мелькнувшую улыбку и подмигнула, но продолжила все тем же елейным голоском: – Я отпущу Латку…
– Латтерит, пожалуйста, – влезла я в их диалог. – В крайнем случае Латте…
Женщина полоснула меня взглядом, но мне не привыкать – сама так умею. Я демонстративно оценивающим взором обвела ее подтянутую фигуру, а она, одобрительно усмехнувшись на мой демарш, обратилась к расстроенному парню:
– Так, хочешь, я отпущу Латте? Но, ты ко мне отправишь первого кто выбежит к тебе навстречу. Договорились?
Что творилось в голове парня, предполагать не берусь, но в его взоре появилась надежда и решимость. Он даже рот раскрыл, чтобы что-то сказать. А меня озарило: “Остановить”, и я бесцеремонно перебила юношу:
– Что же ты делаешь? – проворчала, зыркнув на колдунью хмуро. – Во-первых – вы оба забыли меня спросить, а хочу ли я с кем-то меняться.
Ванко опять попытался, что-то сказать, но меня понесло:
– А, во-вторых, – зарычала я, пристально глядя ему в глаза, – навстречу может выскочить только родственник! Ты готов ради меня расстаться с кем-то из своих близких?
Ох, как побелел парень! Видимо не подумал о ком-то дорогом. А надо, ой, как надо помнить о семье! Не знаю как ему, а мне очень хочется вынырнуть из этого кошмара к своим роднулям.
– Иди, Ванко, – улыбнулась я понурившемуся юноше. – Видимо, не судьба быть тебе моим…
– Опять? – вдруг взорвался этот ненормальный. – Только и слышу от тебя: нет, ни люб, ни судьба! Ты же специально руку выдернула над костром…
Мои брови полезли на лоб от такой отповеди. Однако у меня хватило ума заткнуться и не уточнять, что Ванко имеет в виду. Переведя недоуменный взгляд на красавицу-хозяйку, я разглядела ее хитрую усмешку. Ведьма многозначительно прищурилась, словно считывая мои мысли, а затем подбоченилась и обратилась к бесноватому юнцу:
– Латтерит хотела сказать, – громко фыркнула она, чтобы привлечь его внимание, – что второй раз ее спасителем тебе не суждено стать.
Видимо от удивления, не только мои брови, но и глаза полезли за ними, а колдунья расхохоталась:
– Да-да, голуба! Это он тебя из реки вытащил, да почти, – это слово она выделила таким нажимом, что не обратить на него внимание было невозможно, а женщина, отметив мою реакцию одобрительным кивком, продолжила, но с напряжением и опаской, – мертвую ко мне притащил. Я уж думала, что не успею тебя выдернуть с того мира.
Не знаю как парень, а я услышала ее страх.
Вы, только не подумайте, что я недалекая. Вся информация, которая была заложена колдуньей в эту фразу, до меня дошла.
Гнев кипящей лавой затопил мой разум. Сердце заколотилось, как у загнанной лошади. А пальцы скрючило в кулаки. Ох, как мне захотелось вцепиться в ее космы и высказать все, что забурлило в душе от этих слов.
Но заткнула она меня профессионально:
– Иди, касатик! Иди, пока я и твою сестру не забрала. Пусть она и мала, но искра в ней теплится. Раздуть же из нее пламя – только время и желание нужно. Хочешь?
Парень волком зыркнул на меня, на ведьму и выскочил из комнаты, словно за ним гнались собаки. А радушная хозяйка, проводив его взглядом, с настороженной улыбкой подмигнула и приглашая присесть молвила:
– Ну, что? Пообщаемся?
Она это так мягко предложила, что у меня поджилки затряслись, и воздух перестал поступать в легкие. Я грузно осела на ту лаву, где только что так сладко спала и выдавила из себя:
– Ты знаешь больше. Начинай, – а сама настороженно контролирую каждое ее движение. Понимаю уже, что такой голосочек не к добру, но не истерить же заново. Вот и ляпнула. А что еще можно было ответить? Ох, как она на меня посмотрела.
– Тебе сколько годков вчера стукнуло? – усмехается она, а взглядом, что плитой придавила. Посмотрев на ее дружелюбную усмешку, я поняла: врать – себе дороже.
– Восемьдесят четыре, – с гордостью назвала богатство прожитых лет.
– Какая умница, – восхищенно уставилась на меня хозяйка, сложив ладони перед грудью.
– Что со мной произошло? – решив больше не миндальничать я поперла, как танк на амбразуры. – Зачем я здесь? И чем все это закончится?
Глава 3
Увидев мою реакцию, хозяйка даже ладошки потерла, словно пакость удалась.
– А какие вопросы правильные задаешь, прямо сердце радуется, – состроив на лице козью…, то есть надев маску умиления, всплеснула колдунья руками, как будто первоклассник-вундеркинд ей только что теорему Пифагора доказал. – Не ошиблась я, вытащила того, кого надо…
– Знаешь, – прищурившись зашипела во мне та ведьма, что живет в каждой женщине. – Давай ты мне расскажешь все с самого начала?
– Сейчас, сейчас, – выставила она успокаивающе перед собой ладони, словно я уже бросилась на нее с визгом. Хотя, признаться честно, мысли такие мелькали, но я же взрослый и адекватный человек. Для начала узнаю, что поведает…
Правда, буквально через несколько мгновений, ваша покорная слуга, уже сидела словно пыльным мешком пристукнутая. А все рассказ ведьмы!
Оказывается: лежу я сейчас в коме. Причем не в больнице, а дома. По всем показателям жить мне осталось пару часов. А потом… Вот это “потом” меня и добило.
Ведьма предложила не уходить в мир иной, а поменяться местами.
– Как? – затупила я. Ну, простите за жаргонизм, но иначе ни мое состояние, ни такой вопрос назвать невозможно.
А что бы Вы подумали, услышав такое предложение? Ни один разумный человек не сможет даже представить себе, что такое возможно. А тут…
Сказать, что ведьма смутилась – ничего не сказать. Она вспыхнула, как маков цвет и потупилась, словно невеста на смотринах.
– Прости, но свое тело я тебе не отдам, – если вы подумали, что так гордо заявила попаданка Тереза, то вы ошиблись. У меня в этот момент в голове было абсолютно пусто. Это взволнованно пролепетала моя собеседница, а потом вдруг кинулась торговаться: – Могу поискать тебе другую оболочку если не устраивает образ Латте, но рекомендую присмотреться к этому телу. На первых порах – я помогу, а со временем, ты сможешь сама изменить его параметры. Смотри: оно с искрой, каналы развиты, не плохой объем средоточия…
– Стоп! – выставила я ладонь. – Ты мне что машину продаешь? Еще скажи сколько цилиндров в движке!
– Я пока не поняла этот вопрос, – надулась колдунья, а потом вновь с азартом начала меня убалтывать: – но поверь на слово, что тело ведьмы это ею созданный артефакт. Мы работаем над ним всю жизнь. Думаешь, почему Ванко видел перед собой старуху? Да потому, что нечего им знать какая я на самом деле. Устану от женихов отмахиваться. Вот, ты в своем мире развивала силу. Пусть капельным способом, но достаточно регулярно. А у нас, сестры по силе стараются сначала тело перестроить, чтобы ни сжечь, ни утопить не смогли…
– Ты шутишь? – ахнула я в испуге, а потом непроизвольно зыркнула в окно. Вдруг там уже стоит толпа селян, которых привел Ванко. Моя собеседница, проследив за моим взглядом горько усмехнулась.
– Это наша реальность, – покачала она головой и на минуту умолкла. А потом вдруг горячечно зашептала: – Вы, ведьмы других миров, можете себе позволить пренебречь трансформацией и прожить обычную, человеческую жизнь. Поэтому, свое тело ты ни разу и не прорабатывала. Если мы договоримся, то я уйду в твой мир во плоти. Там – слегка подновлю предоставленную, заметь, добровольно, оболочку и проживу спокойно лет тридцать. Очень хочу познать судьбу обычного смертного в мире без магии. Я отдохнуть хочу. Тебе жалко? Но я же не просто так прошу! Я передам тебе все силы этого мира: и стихии, и некромагию, и магию крови, и магию светотени, и магию звука. Научу работать с пространством и временем, с разумными и неразумными тварями всех слоев бытия…
Теперь передо мною предстала уставшая, замученная женщина. Она лихорадочно перечисляла все, что готова отдать за мое согласие, а у меня глаза от изумления, наверное, не округлились, а сделались квадратными и брови давно миновав лоб подбирались к макушке. Наконец, я нашла в себе силы прохрипеть:
– А если я вернусь в свое тело?
– То, закончишь свой жизненный путь в положенный тебе срок и уйдешь на перерождение, – опустив голову, пробубнила она под нос. Но тут вскинулась, глаза заблестели, и она с улыбкой выпалила: – Но, если согласишься, то я всем твоим любимым родственникам помогу по ведьмовской части настолько, насколько позволят законы вашего мироздания.
– Это как? – навострила я ушки.
– Ну, там наговор на удачу и здоровье. Порчу и сглаз сниму, защиту от них поставлю. Лихих людей – отважу, как маяк для тебя поработаю. Не допущу, чтобы энергетические вампиры к ним присосались. Домовым хвост накручу, чтобы всегда держали ауру благоденствия и уюта.
– Домовым? – подалась я к ней. – А они существуют?
– Если я говорю, то существуют, – отрезала ведьма. – Ты не увиливай! Отпустишь меня отдохнуть?
– Тебе что, так сильно нужно мое разрешение? – никак не могла понять я ее. – По твоим словам я стану практически Владычицей морскою, а Золотую рыбку буду держать на посылках, причем все это дашь мне ты…
– Какая Владычица, какая рыба? – взвилась колдунья. Она начала метаться из угла в угол, как тигр в клетке. Волосы, которые недавно были заплетены пусть в небрежную, но косу сейчас золотым наэлектризованным облаком колыхались над ней. Это было дико, но прекрасно. Я пялилась на хозяйку дома, а она носилась, не переставая тараторить: – Ты меня вообще не слушала? Поторопилась я назвать тебя умницей. Ты займешь мое место. Мое, а не какой-то Моревны. Нет, я не буду утверждать, что она плоха, но она сильна только в воде. У нее одна стихия. И в подчинении у нее не рыбы, а русалки и ундины! А твое разрешение мне необходимо, чтобы я могла занять место души в твоем теле и мироздание не вышвырнуло меня обратно.
И тут до меня дошло. Нет, действительно дошло, что это не шутка, не сон и не галлюцинация. Настолько нереальных вывертов сознания не бывает. Горечь от осознание собственной кончины там на Земле накрыло душной волной. Мое время вышло. Я должна покинуть близких и дорогих людей. Только представив, как будут убиваться дети, как внуки будут рыдать, как правнукам осторожно будут говорить, что я ушла…, меня накрыло. Слезы защипали глаза. Нос шмыгнул раз, потом еще… Закрыв лицо ладонями я начала раскачиваться всем телом стараясь подавить рыдания, заставляя себя успокоиться. И тут меня погладили по голове…
Все мои потуги оказались напрасны. Я заревела!
– Ну, ты чего? Твои же близкие под присмотром будут, —пробасил над ухом какой-то мужик. – Если она там будет, то сможешь заглядывать к ней время от времени…
Не сразу до сознания дошло, что бас звучит слишком близко. Из-за того, что в нем проскакивали мурчащие нотки, он пробирался в душу, словно урчание кота, забравшегося на грудь и включившего свою тарахтелку.
Это было настолько интимно, что я заткнулась и начала оглядываться в поиске такого отличного успокоительного, но кроме ведьмы, что стояла посреди комнаты и с состраданием взирала на меня, никого не увидела.
А прикосновения не исчезли. Мои волосы все так же перебирали, теребили, ерошили и тихонечко уговаривали:
– Будешь видеть, как растут твои кровиночки, – гудел над ухом невидимка, запуская нежными и мягкими поглаживаниями волну мурашек по шее и спине. Его шепот убаюкивал: – Узнаешь, что в их жизни произойдет.
Стряхивая сон, я зажмурилась, потрясла головой, а потом медленно обернулась на звук. Пусто. Потерла ладонями лицо, а когда вновь оглянулась, то обомлела – за моим левым плечом завис бородатый, косматый старичок.
Глаза изумрудные, большие, круглые, а зрачок, как у кота. Волосы, подстриженные “под горшок”, необычного цвета – дымчатые. Босые ноги вытянуты, словно он на цыпочках стоит. Одет, как на картинке: в холщовые штаны и длинную, почти до колена, льняную рубаху с вышивкой по вороту.
– Твою же дивизию, – пробормотала я, щипая себя за…, ну пусть будет, ногу. – Домовой.
– А кого ты ожидала увидеть? – усмехнулась ведьма, а мужичок поклонился в пояс.
И не ответила я ему так же ни потому, что посчитала себя выше этого.
Просто, в это миг старалась понять: какая информация, выданная этим мифическим героем, царапает меня…
Глава 4
Прищурившись, я смотрела на домовитого духа и при этом пыталась вспомнить все, что он наговорил. Ведь что-то меня зацепило в словах нового знакомца.
А потом меня осенило, и я задала, как мне кажется, самый логичный вопрос:
– И как же это можно увидеть?
– Тю, дурында, – иронично протянул дух домовитый. – Тебе же Явина сказала, что станет якорем.
– Кто тебя за язык тянул? – взорвалась колдунья. – Она еще не дала согласие, а ты уже мое настоящее имя выболтал.
– Не блажи, – окоротил ее старик, а я, соглашаясь с его словами, кивнула. – Ишь, яжить*(браниться) вздумала, словно не мудрая Ага, а крикливая Яга. Она согласна! Я же вижу. Токмо, еще не озвучила…
– Явина, – мои бедные очи, они от изумления уже прошли все геометрические фигуры. – Баба Яга?
– Посмотрела бы я на тебя, после двух тысяч лет без отпуска, – уперев руки в боки кинулась защищаться колдунья. – Тут не только Бабой Ягой станешь, тут и Окостенелой роль примеришь. Ты, даже на тридцать лет не желаешь занять это место!
– Стой! – гаркнула я, да так, что сама чуть не оглохла. Ведьма остолбенела. Ее локоны упали пышной волной, прикрыв грудь и спину. Красавица, на автомате перекинула всю копну вперед и заново принялась плести косу буравя меня взглядом.
А домовой хмыкнул:
– Два лаптя – пара. Подходящая ведающая тебе Явинушка досталась. Как вернешься, так вдвоем спокойно со всем миром управляться будете.
Мужичок, а он реально молодел прямо на глазах и стариком его назвать уже язык не поворачивался, продолжал невесомо гладить меня, но что-то его прикосновения больше не помогали.
– Да, какая из меня баба Яга? – подскочив, завопила я. – У нас в сказках она детей в печку совала…
– И ты сунешь, – нахмурилась Явина, а у меня от ее убежденности ноги подкосились. Благо от скамьи не убежала. А ведьма, закрыв ладонями лицо, бубнила: – Как придет к тебе мать, что раньше времени разродилась с синюшным дитем, да грохнется на колени с мольбой о спасении, так и будешь смотреть в свое сердце: отказать или жизнь дать. Да, еще неизвестно, согласится ли с твоим выбором мироздание…
– А причем здесь печь, – начала я выпытывать, непроизвольно касаясь рук женщины, чтобы ее успокоить. Как она вцепилась в мои пальцы!
Образы хлынули, словно мои собственные воспоминания: слабенькие младенцы, залитые слезами лица разных женщин. Тесто, раскатанное как пеленка, над которым шепчет Явина выдавливая из себя весь запас силы до капли. Огромнейший расстегай на хлебной лопате, который, продолжая что-то шептать, бледная, почти белая, ведьма засовывает в печной зев и тут же вынимает…
А колдунья, словно не замечая моих ослепших глаз, зашептала:
