Читать книгу Чужая в двух мирах - Агата Рат - Страница 1

Глава 1. Два мира в одном

Наверное, самое яркое воспоминание нашего детства – это мама. Её лучезарная улыбка, весёлый смех, тёплые руки, нежные объятия. Это всё наша мама. И я помню её такой.

Матушка родилась на плантации близ Сент-Огастина. Дочь надзирателя и любовница хозяина. Вся её недолгая жизнь прошла в доме господина и в его постели. Когда говорят о возлюбленных, имеют в виду любовь. Но в рабстве нет святого чувства. Мою мать господин Эдмунд не любил. Он владел ею, как легкодоступной вещью.

Для мужчин рабство выгодно. Не нужно тратиться на подарки и ухаживания. Не надо читать стихи и петь романсы. Достаточно приказать раздеться собственности, и всё. Для женатых плантаторов рабыни просто находка. Их жёны не воспринимали любовниц – рабынь угрозой семейного счастья. Ревновать к чернокожей женщине ниже их белого достоинства. Они не устраивали ссор своим любвеобильным мужья. Белые жёны срывали злость на безвольных рабынях.

Хозяйка орёт и хлещет тебя по щекам за то, что ты нерасторопная лентяйка. И только ты знаешь причину её недовольства. Её муж вчера в своём кабинете оказывал тебе своё хорошее расположение. Владел тобою. В чём твоя вина? Ты родилась красивой рабыней, и тебя захотел твой хозяин. А ты должна быть кроткой, услужливой, верной рабой. И даже твои дети, рождённые от хозяина, будут рабами.

Я была не единственным ребёнком своей матери. За годы в постели хозяина мама произвела на свет девять детей, но выжила только я. Она не успевала разродиться и схоронить дитя, как хозяин старательно заделывал ей очередного. И так до самой её смерти.

Все дети боятся потерять мать. Мы не можем представить себе жизнь без любимого для нас человека. Она необходима нам, ведь без неё наше существование в этом мире было бы невозможным.

Я ужасно боялась нашего с ней расставания.

Ещё будучи совсем маленькой, я стала свидетельницей самой жуткой и жестокой сцены. Из рук чернокожей рабыни вырывали ребёнка. Маленького мальчика. Он был не старше меня. Совсем кроха. Держась за вопящую мать, малыш плакал, а один надсмотрщик, схватив за ноги, тянул его к себе. Мать пыталась удержать своё дитя, но пришёл другой надсмотрщик. Он размахнулся и ударил кнутом рабыню. Кожаная бечевка разорвала и так худую ткань на спине женщины. Пройдя, оставила ярко-красную полосу.

Мой детский разум не сразу понял, что это кровь. И только когда мужчина с кнутом повторил, а рабыня, взревев от боли, разжала руки, я закрыла глаза, именно в этот момент я испытала сильнейший страх потерять маму.

До меня донёсся хриплый голос бившего рабыню:

– Расплодились нигеры!

Сына той рабыни бросили в клетку, как животное. Торговец закрыл на замок и двинулся дальше собирать по плантациям свой товар. Рабыня попыталась бежать за повозкой, но кнут догнал её быстрее, чем она успела сделать шаг. Итак, он терзал тело женщины, пока телега не скрылась за поворотом. Она не кричала, как минуту назад. Эта женщина лежала на пыльной дороге и вздрагивала от каждого удара. Её тело походило уже на кровавое месиво, но надсмотрщик не останавливался. Он всё бил и так горем угнетённую мать.

Они считали, что мы не умеем любить и все наши порывы обычные животные инстинкты. Стоит забрать у нас дитя, и мы тут же, как кошки, забудем о нём. Родим другого. Потом ещё одного и ещё. Итак, пока будем в состоянии рожать новых рабов для господина.

В тот день я бежала к матери в господский дом. Я так быстро бежала, боясь, вдруг этот торговец вернётся, и заберёт меня. Мне, казалось, что рядом с мамой я в безопасности. Она никогда меня не отпустит, даже если её так же сильно будут бить, как ту рабыню.

Какой наивной я была тогда. Не торговца следовало мне бояться, а того, кто продавал. Моего отца.

Я босыми ногами вбежала через чёрный ход на кухню. Хорошо помня, что мама говорила о доме белых господ. Нам нельзя заходить туда без позволения. За ослушание последует наказание. Но я тогда совсем не думала об этом. Я хотела увидеть мать и прижаться к ней. Я хотела укрыться в её руках от преследующего меня страха быть оторванной от мамы.

Она стояла и взбивала тесто для пирога. Скоро обед и наши хозяева соберутся в столовой. Блюда должны быть готовы в срок иначе кто-нибудь обязательно ответит за промедление.

Я бежала по кухне, маневрируя между телами рабынь. Среди серых одинаковых платьев домашней прислуги я быстро отыскала мать.

– Мама! – кричала я, влетая в неё, – Мама не отдавай меня злому дяде!

От неожиданности у матери выпала миска из рук. Звук бьющейся посудины заставил всех остановиться на мгновение. Рабыни смотрели на меня, обнимающую материнские ноги.

– Мэг, если любимого пирога масы Эдмунда не будет на столе, ты отхватишь плетей! Ясно? – зло крикнула рабыня – экономка.

Я не любила тётушку Тару. Она всегда ходила, задрав нос как можно выше, считая своё положение в доме хозяев самым привилегированным. Тётя Тара говорила, что на ней держится весь дом. Без неё белые и дня не проживут, потому что только она способна всё и всех проконтролировать. И хозяин очень любит её. Тара же была её кормилицей. Но мы-то отлично знали, она для них чуть дороже гончего масы.

– С масой Эдмундом я уж как-то сама разберусь, – огрызнулась мама.

Тётя Тара завернула, как обычно, свой нос и устроила нагоняй другим рабыням. С моей матерью она особо не ругалась. Кормилица хозяина знала о связи моей матери с Эдмундом.

– Ну, что случилось? – спросила мама, опускаясь на колени.

– Злой белый дядя забрал ребёнка у тёти, – плакала я.

Она обняла меня. Тёплые руки мамы гладили спину, а губы целовали мокрые от слёз щёки.

– Перестань, милая, – успокаивала она, – тебя никто не заберёт.

– А надсмотрщик бил её, – я расплакалась, представив маму на месте той рабыни.

– Меня бить нельзя, и тебя никто не заберёт, Лили, – руки мамы уже обнимали мои щёки.

Я смотрела в её глаза. Они мне показались такими искрящимися, как капельки утренней росы. Моя мать пыталась сдержаться и не расплакаться. Она не хотела меня напугать. Лучше чтобы маленькие дети не знали, что в этом красивом мире, куда они пришли есть боль и горе. Мама старалась, как могла оградить меня от этой жестокой жизни раба.

Когда я узнала о своём рабском положении – мне было шесть лет. Очень поздно для такой правды. Многие чёрные дети уже к трём знали, что они собственность. А я жила и не знала об этом. Я бегала за бабочками. Я не собирала хлопок на плантации, как другие дети. Я ела вкусные блюда, приносимые матерью из дома. Я ела их и не догадывалась, что это всего лишь объедки с господского стола. Куски поощрения, брошенные нам, как собакам. Я не видела, как хлещут провинившихся рабов кнутом. Мама не водила меня на расправы. А для всех это зрелище было обязательным. Так сказать, поучающим и в назидание другим. Я не слышала стонов рабов в холодных ямах. Не видела беглецов в колодках. По прихоти хозяйки все наказания проводились за домом на конюшнях. Её впечатлительная натура не могла выносить жестокости.

Я узнала о рабстве в день, когда у матери забрали дитя. Первые шесть лет своей жизни я была счастливым ребёнком. Почти таким же, как белые дети моего отца. Но в тот день, прижавшись к матери, я услышала самую страшную правду от тёти Тары.

– Когда надоешь масе, пойдёшь собирать хлопок на плантацию и ублажать надсмотрщиков. Они уж точно не будут с тобой так обходительны, как хозяин. И твою девку он тоже продаст. Вон, какая красивая. За неё много заплатят. Хозяин наш христианин и с ней не возляжет, когда девка распустится,– злобно пробурчала Тара.

Моя мама встала. Выпрямилась во весь рост. Её руки сильнее прижали меня к себе.

– Заткнись, старая ведьма! – прорычала мать.

Её голос напугал меня сильнее, чем слова тёти Тары. В голосе моей матери было столько злости и ненависти, что придавали ему некое звериное звучание. Она, словно загнанная в угол собака, рычала и скалилась на экономку.

– Правду никто не любит, Мэг, – ехидно сказала Тара. – То, что ты снова забрюхатела от масы, особенной тебя не делает. Ты рабыня и девка твоя рабыня. Не забывай это.

Так, я узнала о своём рабстве. Весь день я держала маму за подол платья, боясь потерять. Даже зашедший маса, не заставил меня отпустить край её платья.

Когда он вошёл все замолчали. Я ощутила их страх перед ним. Опустив глаза в пол, рабыни ещё старательней готовили. Мама прятала меня от глаз Эдмунда за пышным подолом платья. Маса не разозлился, увидев меня на кухне. Мой хозяин скупо улыбнулся и потрепал меня, как собачонку, по голове. Мне шесть лет и это была моя первая ласка, которую я удостоилась от родного отца. Я и раньше видела его. Он чаще всего проходил мимо, не замечая девочку, прячущуюся за деревьями его сада. Иногда наши глаза встречались. Я резко дёргалась назад и бежала без оглядки. А он продолжал свой путь. Прибегая в нашу с мамой лачугу, я пряталась. Меня тянуло к нему, и я ужасно боялась его. Наблюдая, как он возится со своей белой дочерью, я представляла себя на её месте. Какое же это счастье, когда у тебя есть любящий отец. У меня он был. Я видела и слышала его, но ближе чем на этой кухне папа ко мне никогда ещё не был.

Поначалу я приставала к матери с глупыми детским вопросами:

– Почему мы не с папой?

– Почему не мы живём в его доме?

– Почему он не любит нас так, как их?

Мама вздыхала и вместо нужных мне ответов, обнимала меня. Наверное, ей было тяжело говорить об этом. Не знаю, любила ли она его? И вообще, возможно ли искренне любить своего хозяина?

Моя мать была очень красивой. Настолько красивой, что ей завидовали. Её ненавидели за эту красоту и проклинали. Никто не хотел общаться с ней. Даже у рабов есть друзья, но мою мать обходили стороной. Считая её любимицей хозяина, а значит, некой предательницей. Будто у неё был выбор. Любить господина или не любить. Единственным близким человеком у неё была я.

Мои бесконечные «почему» прекратились, когда глаза моей матери закрылись навсегда. Её сердце остановили тяжёлые роды. Мой брат не прожил и нескольких минут. Той ночью десятилетняя девочка повзрослела. Я боялась, быть проданной и потерянной для неё. Боялась никогда не увидеть добрые светящиеся любовью мамины глаза. Страшилась не почувствовать её руки на своём теле. Я страшилась злого дядю, забирающего детей. Он приходил ко мне в кошмарах каждую ночь. Я просыпалась в поту и слезах. Прижималась к матери, но всё равно не могла уснуть до утра. Я думала, стоит закрыть глаза и это кошмар снова вернётся. Господи, я боялась не того. Мои детские страхи обрели другую реальность. Не меня забрали у неё, а её у меня забрал очередной ребёнок Эдмунда.

Над могилой матери раб-пастор прочитал молитву. Пропели и ушли. Тоже мне событие. Ещё одна рабыня ушла в мир иной. Никому до этого не было и дела. Я стояла возле насыпанного холмика, под которым лежала моя мать, и плакала.

Самого утра шёл ливень. Мои слёзы терялись в этом потоке воды.

«Жаль, что я так не умею плакать, как небо», – думала я, сжимая маленький букетик цветов.

Мне только исполнилось десять лет. Совсем ребёнок, но не для рабства. Детство у невольников заканчивалось, как только они начинали ходить и говорить. Уже в четыре года маленькие рабы помогали родителям на плантациях. Выполняли работы в господских домах. Меня не коснулась эта повинность. Пока была жива мама, она оберегала меня. Отдаваясь по первому же требованию масе, обеспечивала мне лучшую жизнь. Но, теперь мамы нет. Как со мной поступит человек, которому я обязана рождением? Заберёт в свой красивый дом? Или отправит на плантации под палящее солнце? А может, как сказала Тара, продаст. Но, как бы он ни поступил со мной, так больно мне уже никогда не будет. В этом мире я осталась совсем одна.

Глава 2. Дом хозяина

Ближе к вечеру прекратился дождь, а серые сумерки медленно покрывали мокрую землю. Я всё ещё стояла у могилы матери. Мои босые ноги увязли по щиколотку в грязь. Платье мокрой тряпкой прилипало к коже. Я то и дело вздрагивала не то от слёз, не то от холода. Прижимая к груди маленький букетик, я никак не могла решиться возложить его на могилу. Почему-то ещё в детском сознании был страх, если я положу букет, то стоять тут уже не нет смысла. Мне придётся уйти. Но куда? В старую хижину? Без мамы она опустела и стала чужой.

Стоя там, я словно чего-то ожидала. Как будто ещё один час возле могилы матери что-то поменяет в моей жизни. Я терпеливо ждала неизвестности, а дождалась роковых перемен.

На моё детское худенькое плечико опустилась тёплая рука. Я не слышала, как он подъехал. Не слышала, как спешившись, подошёл ко мне. Я витала где-то в прошлом. В днях, когда ещё была жива моя мама. От его неожиданного прикосновения я не вздрогнула. Только повернулась. Подняв голову, посмотрела кто это.

Не знаю, любил ли хозяин мою мать. Но в тот вечер даже сумерки не смогли скрыть боль в глазах масы. Мне хочется думать, что его чувства к рабыне были искренне, иначе быть не могло. Не каждый рабовладелец поступил бы так на его месте.

– Идём, Лили, – спокойно сказал он.

Я ждала, что отец возьмёт за руку. Только он ограничился словами «идём, Лили». Он позвал, и я, положив цветы на могилу, пошла за ним. Пошла за человеком, кому принадлежала моя жизнь с самого моего рождения.

Отец вёл лошадь, а я, чуть переставляя замёрзшие ноги, плелась за ним.

Проходя по посёлку рабов, я хорошо ощущала на себе их взгляды. Они, словно камни, летели вдогонку. Для рабов я была таким же изгоем, как и моя мать. Сначала хозяин присмотрел для себя Мэг и забрал её в свой дом. Теперь этой привилегии удостоилась её дочь. И никто из них не догадывался, как сильно я не хотела идти за ним в этот проклятый дом. В дом белого господина, где моя мать зачинала каждый год детей, медленно убивавших её.

В господский дом я вошла через парадный вход, оставляя за собой грязные следы. В холле нас встретила Тара. Улыбаясь хозяину, на меня она бросала недобрые взгляды. А увидев грязь от моих ног на полах, натёртых до блеска, зло вытаращила чёрные глазищи.

– Тара, отмой девчонку и одень прилично, – приказывая экономке – рабыне, отец не глядел в мою сторону. – Она будет компаньонкой для моей дочери Изабель.

Я компаньонка для Изабель, его дочери. Как будто я не его дочь. Эти слова глубоко ранили мою ещё детскую душу.

– Да, хозяин! – присаживаясь в реверансе, сказала Тара.

Её толстые руки тут же потянулись ко мне. Больно сжав плечи, она утащила меня из холла. По пути приказывая двум рабыням вымыть пол.

Я не первый раз сидела в лохани. Мама часто купала меня и нежно тёрла кожу мыльной тряпкой. Тара же скребла так, что казалось, после купания я останусь вовсе без кожи.

Она мыла и ворчала.

– Зачем он притащил тебя? Лучше бы продал. Хозяйка недовольна, – она тяжело вздохнула и, сжав рукою мой подбородок, подняла его кверху. – Красивая. Какая же ты красивая. Не быть тебе счастливой, Лили. Твоя мать передала тебе своё проклятие. Красоту.

Она цокнула языком, вертя моё лицо.

– А мама сказала, что я буду самой счастливой, – не выдержала я.

Мои первые слова за весь день и в защиту самой себя. Раньше это делала мама.

Глядя на удивлённую Тару, я решила, что никому не позволю унижать меня и говорить мне гадости. Я не буду, склонив голову, молчать. И я не страшусь злую экономку.

– Если для твоей матери было счастьем рожать детей от масы каждый год, то она была самой счастливой рабыней, Лили, – буркнула Тара, выливая на меня кувшин с холодной водой.

Я резко встала в лохани, расплескав воду. Самый первый подзатыльник прилетел мне от Тары. Это было неожиданно и очень больно. За десять лет меня ни разу не ударили. Мама никогда не била меня, говоря, что я самая послушная девочка на свете. А тут какая-то злая тётка бьёт меня. Мои глаза от обиды защипали, но слёзы так и не выступили. Наверное, я выплакала всё на могиле матери. Единственное, что я смогла, это также зло посмотреть на обидчицу.

Тара кинула мне простынь.

– Вытирайся! – рявкнула она.

От её грубого голоса я даже вздрогнула. Вот жестокая женщина. Как ей вообще доверили когда-то смотреть маленького масу Эдмунда. Её близко подпускать к детям нельзя.

Пока я вытиралась, косо смотря на злую Тару, в комнату вошли две рабыни. Они принесли мне одежду. Не успев закрыть за собою двери, рабыни продолжали обсуждать вполголоса хозяина.

– Видно, Мэг и после смерти держит хозяина за яйца, – шептала одна.

– Да, раз он притащил её в дом. Хозяйка уже рвёт и мечет в кабинете, требуя, избавиться от ублюдка, – хохотнула вторая.

Их перешёптывания прекратил грубый голос Тары:

– А ну, заткнитесь! А то плеть покажет, кто кого держит за яйца!

Те притихли, опустив головы. Тару в доме боялись. Через неё хозяева общались с рабами. Она раздавала приказы от господ и зорко следила за их пополнениями. Чернокожая экономка даже контролировала наказания за провинности. Жестокая и железная Тара.

– Дайте мне одежду, – вырывая из их рук, сказала Тара, – Заняться нечем? Почистите столовое серебро!

– Мы вчера его только начистили, – в один голос возмутились девушки.

– Ещё раз начистите или мне на конюшни вас отправить? – пригрозила экономка.

После таких угроз рабынь и след простыл.

Тара принялась меня одевать.

Моё первое платье. Это не рабская униформа. Не груботканая юбка. Это был настоящий шёлк.

Голубого цвета платье, ленточки в тон и мягкие туфельки с бантиками. Шёлковое платье нежно ласкало тело, а вот с туфлями вышла неприятность. Они были узкие, и сильно стискивали мои ступни. А стоило мне встать, как давящая боль расползалась по ногам.

Я простонала, переминаясь с ноги на ногу.

– Привыкай! – сказала Тара, заметив мои страдания. – Здесь, Лили, босыми ногами не ходят.

Взяв за руку, она помогла мне сделать несколько шагов по ванной комнате. Каждый раз, качая недовольно головою.

– Не знаю, что маса Эдмунд обещал твоей матери, – Тара тяжело вздохнула, – но в его дом ты входишь не рабою. Зря! Ой, зря, он делает это, – сложив руки на своём большом животе, говорила она. – Он показывает тебе мир, от которого потом будет сложно отвыкнуть. Ты не белая, Лили. Ты рабыня и никогда не забывай об этом. Твоя мать забыла и вот результат. Где она? Нельзя любить своего хозяина. Это грех.

Закончив учить своей рабской науке, она взяла меня за руку и повела в кабинет хозяина. Я плелась за ней, не осмеливаясь поднять глаз. Туфли жали, но самое ужасное это тугая причёска. Тара очень сильно собрала мои волосы и перевязала их лентой, что я почувствовала, как натягивается кожа на лбу. Проходя мимо большого зеркала в холле, я мельком посмотрелась в него. В нём был непривычный мне образ Лили. Из зеркальной глади на меня смотрела настоящая белая леди.

Моя кожа имела поразительный контраст с угольной кожей Тары. И если, честно, я больше походила на белую девочку, чем негритянку. Даже волосы светлее и не так кучерявятся. Неудивительно, что меня считают чужой среди рабов. Теперь я и вовсе буду для них белой.

Когда мы вошли, господин Эдмунд сидел за своим столом, а его жена, расхаживая взад и вперёд, махая руками, кричала. Наше появление нисколько не угомонило её. Она, кинув взгляд в мою сторону, ещё больше заревела:

– Ты разрешил ей надеть одежду нашей дочери?! Ты сошёл сума! Она же чёрная! Она рабыня! Откуда тебе знать, кто на самом деле её отец! Они же совокупляются, как животные!

– Заткнись, Джейн! – стальным голосом приказал муж.

Джейн резко обернулась. Весь её вид выражал злобу и негодование.

– Ты оскорбляешь меня, Эдмунд! – прошипела она сквозь зубы. – Я закрывала глаза на твои шашни с Мэг, но её ублюдка не потерплю в своём доме!

Хозяин Эдмунд резко встал и, упёршись руками в стол, посмотрел на разъярённую супругу.

– Это мой дом. Он принадлежит моей семье уже два столетия, и я буду решать, кто будет жить в моём доме, – его голос был холоден, как и он сам.

Госпожа Джейн и так всегда бледная, а тут её кожа стала белее хлопка на плантациях её мужа. Приложив руку к тяжело дышащей груди, она выбежала из кабинета. Пышная юбка Джейн, как пощечина, пролетела по моей щеке, заставив закрыть глаза. Открыла я их, только когда хозяин сама подошёл ко мне.

Его рука обожгла мне щёку.

– Ты будешь жить в моём доме, Лили, – он говорил, а глаза бегали по моему лицу. – Я не могу признать тебя официально, но прав дочери не лишаю. Ты получишь подобающее воспитание для леди, а когда придёт время, я выберу тебе подходящего мужа.

Не выдержав такого пристального взгляда, я опустила глаза. Я смотрела на его камзол с позолоченными пуговицами, лишь бы не встречаться с голубыми глазами масы.

– Спасибо, хозяин, – прошептала я.

Его горячая ладонь погладила меня по волосам.

– Не хозяин, Лили, а отец, – поправил он меня.

Я сотни раз представляла себе наш разговор на тему отцовства, но в моих мечтах это было не так. Он не был скуп на слова и объятия. Хотя, что я знала о своём отце? Ничего. Я знала его, как строго хозяина. И отцом я ещё долго не смогу его называть.

– Ты похожа на свою мать, – всё ещё гладя мои волосы, говорил он, – очень похожа.

Потом маса Эдмунд вернулся за свой письменный стол, и, шурша бумагами, принялся за работу. Тара увела меня в мою комнату.

Вот и вся аудиенция моего отца мне. Он сообщил мне о правах дочери, коснулся щеки и волос, сравнил с любовницей. Я вошла в его дом, как белая, но мой статус рабыни никто не отменял. Освободительные документы отец подписал в день смерти моей матери. Жаль, что я узнаю о них только в день его смерти, а увижу в день, когда меня продадут.

Жена Эдмунда возненавидела меня сильнее, чем ненавидела мою мать. Её гордость была задета. Муж притащил в дом своего ребёнка нагулянного на стороне. И всё бы ничего, только моей матерью была чёрная рабыня. Все соседи смаковали скандал в семействе Дарлингтонов. Госпожа Джейн считала меня виновной, что их временно бойкотировали в обществе плантаторов.

А вот мой отец несколько не скучал по сборищам лоботрясов и зазнаек. Ему хватало дел на плантациях.

Скандалы имеют особенность будоражить умы, но и также быстро забываются. Через несколько месяцев случился новый скандал. Дочь плантатора забеременела от чернокожего раба и все забыли о незаконнорожденной дочери Эдмунда Дарлингтона. Джейн опять возобновила свои поездки на приёмы в Сент-Огастин и на балы к соседям.

Всё меняется, забывается и проходит. Но только не для меня. Моя жизнь в доме отца не была счастливой. За фасадами роскошного дома скрывались самые неприглядные тайны.

ГЛАВА 3. Госпожа рабыня

Я вошла в дом своего отца не рабыней, но и не свободной. По крайней мере, я не знала, что уже свободна. Я даже не знала, что такое свобода. И что с ней делать с этой свободой. Мой мир был ограничен плантацией отца. Смотря за горизонт, когда вставало или садилось солнце, я видела только край земель, принадлежащих ему. Это было его королевство, где он абсолютный монарх. Властелин с правом миловать и казнить.

Я была свободной, и я была его. Его дочерью, которую он признал. Для всех домочадцев я была маленькая мисс Лили. Для гостей и друзей – компаньонка Изабель или просто Лили. Для леди Джейн – черномазый ублюдок. Но всех их – рабов и белых, объединял один взгляд, который они бросали на меня, презрение. Я чужая для всех. Недостаточно белая и недостаточно чёрная. Я между ними. Я разрушила эту границу, соединив два мира в одном. Во мне…

У чёрных рабынь всегда рождались чёрные дети. Даже от белого. У белых женщин чёрные дети от негров. Позор этот не скрыть. Если белым мужчинам всё сходило с рук. Мужчинам всегда всё сходит с рук. Они же мужчины.

Ну, родила рабыня и что? Мало ли кто отец ребёнка. Ребёнок чёрный и они же, совокупляются, как животные. Белым женщинам чёрные дети не прощались. Чёрный ребёнок, как клеймо. И женщины в отличие от мужчин, переполненные чувством материнства, не могли отказаться от своего ребёнка. Она свободная, а ребёнок нет. Он сын раба! И обретёт свободу, только если хозяин даст её ему. Это так несправедливо, когда твой цвет кожи определяет статус в обществе. Чёрный – раб, белый – господин, а я посередине.

Я сотни раз думала, почему он признал меня? Почему забрал в свой дом? Почему дал мне всё, что положено дочери белого господина? Он мог отказаться от меня, как другие белые на его месте. Но господин Эдмунд пошёл против принятых норм в обществе рабовладельцев. Он признал меня! И он не стеснялся моего существования! На все вопросы гостей и знакомых: «Кто это?», он спокойно отвечал: «Компаньонка моей дочери Изабель и моя незаконнорожденная дочь Лилия».

Я не была его позором, но моё происхождение было позором для меня. Дети, рождённые в браке неосвещённом церковью, носили на себе всю жизнь позор своих родителей. За любовь отца и матери мы расплачивались порицанием общества, словно это наша вина. Я часто слышала, что ублюдок – это отродье дьявола, у него с рождения чёрная душа. На мне грех моего незаконного рождения и за всю жизнь мне не замолить его. А я была ещё и дочерью чёрной рабыни. Греховно вдвойне!

Свой грех я не замаливала по воскресеньям в церкви, сидя на именных скамейках Дарлингтонов. Я молилась, чтобы мама попала в Рай и отец жил долго, ведь я под его защитой. Пока он дышит, я сплю на белых простынях. Мой гардероб полон красивых платьев. Меня одевают по утрам и раздевают по вечерам. Меня купают. Я сижу за хозяйским столом. Я почти госпожа.

О! Этот стол! Когда я впервые села за него, леди Джейн воскликнула, возмущаясь:

– Я не буду есть с чёрной за одним столом!

Маса Эдмунд спокойно сказал, даже не оторвав глаз от тарелки:

– Хорошо, я прикажу подавать тебе в твою спальню.

Леди Джейн из своих покоев не выходила неделю. Но поняв, что никто не скучает по ней, соизволила всё же порадовать своим присутствием нас. Её появление за обедом маса Эдмунд никак не прокомментировал, словно жена не бойкотировала его. Пришла и пришла. Ничего существенного не произошло.

С леди Джейн мы стали врагами. Она считала меня врагом! Меня – десятилетнего ребёнка, врагом! Я до жути её боялась. Боялась оказаться когда-нибудь в её власти.

Однажды она зашла в мою комнату и сказала:

– Не думай, что это твой дом. Эдмунд не всегда будет оберегать тебя. Придёт время, и я сполна припомню тебе всё. Я припомню тебе и твою мать – шлюху. И то унижение, что я испытываю каждый раз, глядя на тебя.

Сказав это, она ушла, улыбаясь какой-то мерзкой улыбкой.

Леди Джейн мечтала, как расправится с ребёнком за страсть её мужа к чёрной женщине. Не мужа она винила, а меня. Эдмунда леди Джейн боялась как огня. При этом он никогда не поднимал на неё руку. Ему достаточно было просто посмотреть на жену, чтобы она заткнулась и ушла.

Я слышала от рабынь, что хозяин давно не спит с ней. Уже несколько лет. Врачи запретили леди Джейн иметь детей. Беременность и роды убивают её. Ценность женщины в середине восемнадцатого века в плодовитости. Леди Джейн родила мужу сына. Молодому хозяину Кристоферу исполнилось семнадцать лет, и он служит в армии. Отец купил Кристоферу эполеты лейтенанта в кавалерийском полку Его Величества Георга третьего. Его дома не было больше года. После первых родов последовало три выкидыша, пока бог не дал им Изабель. Роды были очень тяжёлые. Леди Джейн пролежала в родильной горячке несколько дней. Уже готовились к худшему, как больная пошла на поправку.

Между мной и Изабель год разницы. Господин Эдмунд быстро нашёл решение мужской проблемы. Жену ему заменила моя мать. Вот и бесилась леди Джейн, засыпая в одиночестве, пока муж развлекался с рабыней.

Мой отец недолго горевал и по маме. Через месяц молоденькая рабыня, купленная на рынке, уже грела его кровать по ночам. Девушка ничего не понимала на английском языке. Она родилась в Африке, попала к охотникам за рабами, была продана работорговцам в Конго, пересекла океан на корабле, прежде чем маса увидел её на рынке в Сент-Огастине. Он дорого за неё заплатил. Девушку звали Ия. В день её покупки, Ию крестили и нарекли Марией. Только Ия наотрез отказывалась отзываться на христианское имя. Гордая и непокорная Ия. Она не захотела рожать масе ублюдков и как только разродилась первым, задушила дитя. Рабыни говорили, что у Ии на рынке отобрали младенца. Она родила его на корабле. Хозяин покупал только хорошенькую рабыню, а не ребёнка.

Узнав об удушении своего ублюдка, господин приказал засечь до смерти детоубийцу.

В тот день мы с Изабель были в гостиной. Учитель мистер Кроу, заставлял нас музицировать. Но даже музыка не могла заглушить нечеловеческие крики Ии, доносившиеся из конюшни.

Я цепенела от ужаса. Мои пальцы не слушались и игра в четыре руки на фортепиано не удавалась. Мистер Кроу больно бил по рукам указкой. Я вздрагивала, но всё равно не могла играть. Изабель тоже вздрагивала, но продолжала играть. Моя сводная сестра до ужаса боялась матери. И страх, что леди Джейн будет недовольна её успехами в музыке, был лучшим стимулом играть сосредоточено, не отвлекаясь на постороннее звуки.

Мой отец не мог долго без женщины. Сразу за Ией в доме появилась ещё одна Мария. Только в этот раз она была мулаткой, как и моя мать. Девушка красивая и умная. Понимая, что хочется хозяину, она давала ему это, но детей не рожала. Она прислуживала мне и однажды обмолвилась, что знает, как не пускать ненужных детей на этот свет. Я засмеялась, не веря ей.

– Мисс Лили, главное вырвать из себя первое семя и больше в твоём животе не прорастет ничьё никогда, – серьёзно сказала она.

Жаль, что её знания мне пригодятся в будущем. Мария два года спала с Эдмундом, пока странная болезнь не убила её. Я подозреваю в этом леди Джейн. Хозяйка отравила чёрную любовницу своего мужа.

Эдмунд загрустил. Он уже отправился в Сент-Огастин за чернокожей красавицей, как жена преградила ему путь.

Их крики слышали все домочадцы. Даже, наверное, на плантации.

Леди Джейн орала:

– Хватит выставлять меня на посмешище! Хватит спать с этими чёрными грязными шлюхами! Ты унижаешь меня!

Он кричал ей:

– Я получаю от них то, что ты мне не в состоянии дать! Хвала богу! Он смилостивился надо мною, и твоё бесплодное чрево подарило мне сына и дочь! Всего лишь одного сына и одну дочь! Когда у моих друзей сыновей больше, чем ублюдков! Их жёны исполняют свой долг, рожая детей! А ты не можешь ни рожать, ни ублажать меня! Бог тебя наказал за грех юности! Если бы я знал, что беру в жёны опозоренную девку, то никогда бы не женился на тебе! Ты совершила наивысший грех! Ты не сохранила невинность, отдавшись до брака рабу! И ты ещё будешь мне говорить об унижении?! Заткнись! И скажи спасибо, что не вернул тебя отцу после брачной ночи! Ни одни богатства твоего приданого не очистят тебя!

Потом раздались надрывные рыдания. Хлопок двери. Леди Джейн осталась плакать в кабинете, а господин Эдмунд уехал в город. Вернулся отец через пять дней. И вернулся не с хорошенькой рабыней, как обычно, а с гувернанткой для меня и Изабель. Сказал, что девочки уже большие и им нужна гувернантка, а леди Джейн плохая мать. Если честно, она и ей не была. Приёмы занимали всё её свободное время. Изабель даже как-то сказала, что если бы её забирали у матери, то она бы и не расстроилась. А может и не заметила, что дочери больше нет рядом. Да, мне с матерью повезло. Мама меня очень любила.

Нашей гувернанткой стала мисс Луиза. Но, мисс Луиза, больше занималась своим работодателем. Её крики и стоны будили всех по ночам. Она была не гувернанткой, а куртизанкой. Маса платил ей за любовь. Если это вообще можно назвать любовью.

Единственно чему научила нас гувернантка Луиза, это танцам. Танцам, которые не приняты в приличном обществе. Леди Джейн об этом не знала. Знай, она, чему учит любовница мужа её дочку, пока отдыхает от постели неутомимого Эдмунда, убила бы её.

Луиза была милая. Правда, милая! Она одна смотрела на меня без презрения и даже искренне улыбалась. Ещё наша порочная гувернантка любила песенки. Несколько даже спела нам. Конечно, эти песенки не для ушей маленьких девочек, но мы над ними очень смеялись. С ней было весело. Луиза покинула наш дом, сразу после смерти своего любовника. Она даже пыталась выкупить меня у леди Джейн, но та, ненавидя меня и белую любовницу мужа, не стала слушать. Просто приказала выкинуть наглую куртизанку на улицу. Но и это не сломило и не унизило Луизу. Выкрикивая самые пошлые ругательства о леди Джейн, она гордо ушла по дороге в Сент-Огастин.

Изабель. Моя сводная сестра Изабель. Мы с ней быстро подружились. Она первая пришла ко мне. Я сидела на кровати и рассматривала комнату, в которой теперь буду жить. Изабель тихо вошла. Мы встретились глазами и она улыбнулась.

– Мама сказала, что ты чёрное исчадие ада и ублюдок отца от рабыни. Папа сказал, что ты моя сестра, – улыбаясь, говорила она.

Я ничего не ответила и отвела взгляд в сторону. Изабель подошла ко мне. Села на краешек постели. Её руки коснулись моих, сложенных на коленях ладоней. Я чуть вздрогнула. В первый раз ко мне прикоснулась белая девочка и моя сестра.

– Знаешь, мама не права, – тихо шептала она. – Только не говори ей об этом. Она прикажет меня выпороть.

Я снова посмотрела на неё. Это было для меня новостью. Я думала, порют только чёрных. Оказалось, что и белым тоже достается.

– Не скажу, – пообещала я.

Так мы и стали сёстрами. Всегда вместе. Всегда рядом. Мы обе боялись темноты и каждую ночь, бежали друг к дружке в спальню. Встречаясь посередине коридора, тихо хохоча, шли спать. Изабель подтянула меня по всем дисциплинам и уже через два месяца я свободно читала, писала, считала. А музыка мне давалась с лёгкость. У меня оказался природный врождённый талант к музыке. Я могла без нот подобрать на слух мелодию на фортепьяно. С французским мне было сложнее. Но опять же с моей сестрой я понемногу смогла выучить этот язык. Только в отличие от Изабель, я говорила с акцентом.

С рабами у меня было всё сложно. Они мне прислуживали, но не с таким рвением, как белым хозяевам. А после того как выпороли конюха Джима, они и вовсе не разговаривали при мне. Игнорируя, молчали, пока я их не спрошу или не прикажу что-нибудь.

Конюх Джим учил Изабель ездить верхом.

Мы осваивали искусство верховой езды на пони по кличке Пятнышко, пока отец не купил нам покладистых кобыл. Джим назвал меня черномазой. Это услышала Изабель, и зло накричала на раба:

– Она дочь твоего хозяина и моя сестра! И черномазый здесь только ты!

На следующее утро Джима выпороли. Изабель пожаловалась отцу, а виновата я.

Мой отец такой противоречивый. Белые считали его человеком чести, но не лишенным некого бунтарского духа. Рабы – жестоким, но справедливым. Жена – прелюбодеем. Кристофер – скупым на деньги и чувства родителем. Для Изабель он был самым лучшим человеком на земле. А я? Я тоже стала так относиться к отцу, как моя сестра.

С годами я понимаю, почему я росла с мамой в хижине и только после её смерти он забрал меня к себе в дом. Эдмунду была присуща любовь к своим детям, независимо от кого они были рождены. От белой или чёрной женщины. Я думаю, что если бы я родилась не со светлой кожей, он всё равно забрал бы меня к себе. Он просто не хотел расстраивать мою мать, зная, как она любит меня.

Его любовь я почувствовала только в его доме. Мне никогда не дарили подарков. Мама дарила. Я думала, что это её подарки и только повзрослев, я поняла, что их передавал мне отец. У рабов нет денег и нет возможности что-либо купить. Всё что у них есть – это принадлежит хозяину. Так что все ленточки и отрезы материала на платья, дарил мне отец. А когда я поселилась в его доме, мои подарки стали ощутимей и богаче. Платья, ленты, туфли, украшения.

Он исполнял любые желания Изабель, поэтому ей было проще топать ножкой и кричать: «Я хочу!». Я так не могла. Я ничего у него не просила. Я попрошу только один раз. Один-единственный раз и не для себя. Я буду с ним диковата и застенчива.

Отец возвращается с плантаций, не успевает спешиться, как Изабель летит в его объятья с криком: «Папочка!». Я иду не спеша, опустив голову. Он обнимает её, а меня тянет к себе в объятья сам.

Отец часто брал нас в Сент-Огастин за покупками. Моя сестра бегает по всем магазинам, требуя всё, на что попадается ей на глаза. Я хожу рядом и молчу. Он покупает мне сам. На своё усмотрение. Лишь однажды я задержалась на миг у витрины с очень дорогой фарфоровой куклой. Она была такая красивая, что невозможно было оторвать от неё глаз.

Рука отца легла мне на плечо, как когда-то на похоронах матери.

– Она тебе нравится, Лили? – спросил он.

– Да,– тихо ответила я.

Отец ничего не говорит. Он просто заходит в магазин и покупает её для меня.

Эдмунд был самым лучшим отцом для дочерей, но не для сына. К сыну Кристоферу он относился очень строго и требовательно. Всё что сходило дочкам с рук, сыну он не позволял. Маса считал: только девочки имеют право быть легкомысленными и глупыми, у мальчиков такого права нет. Они будущие отцы семейства. От них будет зависеть семья и её благополучие.

Узнав о карточных долгах сына, он отказался их оплачивать.

– Я не для этого купил ему эполеты, чтобы он проматывал мои деньги, играя с такими же дурнями, как он! – кричал Эдмунд, комкая письмо сына.

Кристоферу пришлось продать породистого скакуна. Леди Джейн тоже раскошелилась, чтобы помочь любимому сыночку. Она тайком от мужа заложила свои драгоценности. Когда Эдмунд узнал об этом, был страшный скандал.

– Ты тратишь деньги на Изабель и своего ублюдка Лили, в то время как наш сын должен влачить жалкое существование в нищете! – кричала леди Джейн.

– Пусть отправляется служить в военный форт на севере! Там довольствие за счёт королевской казны, заодно и уму наберётся, воюя с дикарями. Я выкупил твои украшения, но ты их не получишь. Я разделю их между Изабель и Лилией, как приданое, – спокойно сказал Эдмунд.

Леди Джейн рвала и метала, но уже в своей комнате. Сорвалась на нескольких рабынях, отхлестав их по лицу. Разбила все статуэтки и разорвала скатерть на столике для чаепития. Муж на привычные выходки жены опять не обратил внимания. Он развлекался с нашей гувернанткой.

Чем больше я жила в его доме, тем сильнее привязывалась к нему. Он был рабовладельцем. Жестоким и справедливым. Он был типичным представителем высшего общества в колониях Америки. Твёрдо уверенным, что мир должен быть устроен так и не иначе. Мир, где существует две прослойки населения: хозяева и рабы. Благородные господа и простолюдины. У каждого своё место под солнцем. Его место – это земля, которую получил его прадед за верную службу Его Величеству Карлу второму, в колониях Англии в Новом Свете. Он гордился своими английским родовитыми предками и родственниками. Но, не смотря, на все его достоинства, быть его рабой я бы не хотела. Меня ждала бы участь всех его красивых рабынь. Постель.

Слава богу! Мне повезло родиться его дочерью. Даже незаконнорожденной, я была его родной кровью и плотью, которой он не стыдился. Никогда.

ГЛАВА 4. Лука

На мой шестнадцатый день рождения отец взял меня собой в Сент-Огастин. Мы выехали с рассветом, чтобы добраться до города к полудню.

Я спрашивала:

– Почему еду только я? Почему не берём Изабель?

Он улыбался отвечая:

– Так надо. Изабель соня и рано встать не сможет.

Я была так горда, что отец взял только меня. Прижавшись к нему в экипаже, я закрыла глаза от счастья. Мой отец. За эти шесть лет я очень сильно полюбила его. И мне, казалось, что я всегда жила с ним в его доме. Маму я вспоминала, конечно. Часто ходила к ней с цветами. От того холмика, под которым лежала моя мать, не осталось ничего. Только высокое дерево напоминало мне, где искать её.

В дороге меня растрясло, и отец прикрикнул на раба-кучера, чтобы он не гнал лошадей. В Сент-Огастин мы приехали не к полудню, а к обеду.

Отец помог мне спуститься с экипажа. Я взяла его под руку и он, похлопывая по моей ладошке, гордо вздёрнув подбородок, вышагивал со мной по улицам города.

Мужчины здоровались с ним и цеплялись за меня любопытствующими взглядами. Женщины улыбались отцу. Он был очень красивый и видный мужчина. Неудивительно, что каждая мимо проходящая красотка томно вздыхала. В толпе знакомых и простых зевак мы были интересны. Улыбки и восхищённые возгласы в лицо, за спиною сменялись шипением.

– Это его дочь от рабыни?

– А она хороша!

– Зато он глупец, что признал её!

– Нет, ну что вы! В ней чувствуется английская порода.

– Её мать точно чёрная?

И всё в таком духе. Я пропускала мимо ушей их слова. Главное, что отец мной гордился. Я уже пять лет называла его «папой» и так же, как Изабель, бежала ему навстречу.

Не только я пропускала всё это мимо ушей. Отец тоже делал вид, что не слышит. Если честно, он был очень богат. Это богатство позволяло ему делать всё, что он пожелает. Его никто не мог прилюдно осудить или задеть. Боялись. Они только и могли, что шушукаться по углам, как крысы.

Я шла рядом с ним и улыбалась. Улыбалась не просто так. Мой отец приготовил мне сюрприз. Об этом он сообщил, когда мы въезжали в город. Я хлопала в ладоши, как маленькая девочка, услышав об этом. Любой его подарок для меня был особенным, потому что подарен им.

Прогулявшись по бульвару и подразнив местную высшую знать, мы зашли к модистке мисс Ричмонд. Она была самой лучшей портнихой в Сент-Огастине. Её платья и шляпки шились по последним веяниям Парижской моды. Услуги мисс Ричмонд не все плантаторы могли себе позволить. Мой отец мог. Он одевался только у неё.

Мы зашли в магазинчик и колокольчик на дверях звякнул. Мисс Ричмонд появилась, словно ниоткуда.

«Она фея», – подумала я. Нигде нет дверей. Только ярко-голубые драпированные стены и шторы на огромных окнах. Их так много, но открыты только два, а лёгкий ветерок чуть покачивал небесного цвета ткань.

– Ах! Мистер Дарлингтон! – всплеснула она в ладоши, ослепив белоснежными зубами. – Как я рада вас видеть вновь!

– Я тоже рад, моя дорогая мисс Ричмонд! – так же улыбнулся ей отец, уже поднося к своим губам её пухлую ручку.

– А это наша красавица, Лилия? – она пробежалась по мне своими голубыми глазами. – А вы были точны, когда говорили мне её размеры.

Мой отец снова улыбнулся, но в этот раз его глаза хитро блеснули, смотря на мисс Ричмонд.

Я засмущалась. Похоже, отца и портниху связывали не только заказы платьев.

– Идём, родная! – она потащила меня за руку. – Твоё бальное платье уже готово.

Я растерянно посмотрела на отца. Он кивнул в знак одобрения, мол, иди. Я пошла за портнихой. Голубые шторы разлетелись по сторонам и, за ними открылась комната для примерок, где две чёрные рабыни уже расправляли платье для меня.

Боже, как же оно было восхитительно моё первое бальное платье. Даже лучше, чем у Изабель в прошлом году.

Когда моей сестре исполнилось шестнадцать, она дебютировала на балу в Сент-Огастине, а я была дома. Я даже не мечтала, что буду иметь такую возможность. Леди Джейн говорила, зло ехидничая: «Черномазым ублюдкам там не место! Даже не мечтай, появиться в приличном обществе!». И вот мне сегодня шестнадцать, а завтра бал. Его даёт полковник Фюргенсон в своём особняке.

Неужели и я буду на нём?! Не веря своим глазам, я обошла платье. Рабыня подняла руки кверху, чтобы я лучше рассмотрела его. Другая рабыня отошла в сторону, не мешая мне ходить вокруг моего подарка.

– Оно моё? – не скрывая восхищения, спросила я.

– Конечно, милая! – довольно сказала знакомая отца. – Эдмунд заказал его у меня ещё три месяца назад. Ох, сколько было мороки! – она опять всплеснула руками. – Шёлка такого изумрудного оттенка на складе не было. Пришлось заказывать из Чарльстона. Мой кузен сам привёз его. А эти кружева! Их я чуть дождалась! Они прибыли из Парижа два дня назад, – она подошла ко мне и обняла за плечи. – Эта вся суматоха стоила того. Такого шедевра я ещё не создавала.

– Оно словно из сказки. Такое нереальное, – чуть не вздыхая, говорила я.

– Примеряй немедленно! Моё платье лишь оправа для такого бриллианта, как ты, Лилия, – она наклонилась ближе и поцеловала меня в щёку.

Никогда ко мне так не относилась чужая женщина. Мисс Ричмонд была очень добра. И рабыни у неё не смотрели со страхом в пол, а хихикали, помогая мне одеться. Папа очень раскошелился у своей любовницы, собирая меня на мой первый выход в свет. Помимо платья, он заказал сорочку, корсет, нижнее бельё, чулки, подвязки для чулок с такими же изумрудными лентами. Когда моё перевоплощение закончилось, я не узнала себя в зеркале. На меня смотрела настоящая белая леди. Изумрудный цвет, подчёркивал мою смуглую кожу, придавая ей некие нотки лёгкого загара. Конечно, в моде были мраморные белые девицы. Но, я не хотела пудрить свое лицо белилами, придавая ему болезненную бледность.

– Это я? – замотала я головой.

– Ты, Лилия! – она повязала мне на волосы изумрудную ленту. – Как же ты красива в моём платье. После этого бала клиентов у меня прибавятся, – портниха опять потянула меня за собой. – Идём, покажем твоему отцу, как выгодно он вложил свои деньги. У тебя после бала отбоя не будет от женихов.

– Правда? – неуверенно спросила я, уже шагая за ней.

Я всё ещё боялась, что на мне не женятся из-за моего происхождения. Леди Джейн тоже постаралась, вбивая мне в голову, как я непривлекательна для добропорядочных господ. Ни один отец не даст согласия на брак сына с незаконнорожденной черномазой девкой, даже если у неё отец богат, как Крез. И пожилые почтенные вдовцы не запятнают свою честь, связавшись со мной.

– Конечно, правда! – воскликнула мисс Ричмонд. – Мужчинам свойственно сходить сума от красоты. А твоя красота ещё и в такой дорогой оправе. Так что, милая, выбирать будешь ты, а не тебя.

Её слова меня немного воодушевили. Я гордо вскинула подбородок, как учила нас мисс Луиза, и вышла к отцу.

– Боже! – прошептал отец, поднимаясь с дивана. – Селин, ты превзошла саму себя.

Вот мой отец и выдал их близкие отношения, забыв о приличиях, когда увидел красоту. Мисс Ричмонд права. Мужчины теряют голову от красивых женщин. В этом я убедилась на примере собственного отца в тот день.

После мисс Ричмонд, мы посетили обувщика и забрали мои новые бальные туфельки. Зашли и к ювелиру. У него отец купил мне диадему, колье серёжки и браслет. Пообедали в дорогом ресторанчике. Папа не сводил с меня глаз, и, подмигивая, шептал: «Родная, если бы не моё общество, эти кавалеры уже кружились возле тебя, как пчёлы у самого благоухающего цветка».

Уходя с ресторана, он поцеловал меня в лоб и обнял.

– Как же вы быстро растёте девочки мои. Смотря на вас, я чувствую себя стариком, – прижимая сильнее к себе, говорил отец.

Мой самый счастливый день. Жаль, что его немного омрачил наш последний визит. Отцу надо были новые рабы. Сильные и выносливые мужчины для работы на плантации. Сезонная лихорадка унесла много жизней чернокожих рабов.

Что такое рынок рабов?

Нет! Лучше, каким я увидела рынок рабов.

Моя мать была рабыней, и я родилась в рабстве. Пока был жив отец, это не касалось меня. Сотни раз спрашиваю себя, если бы отец не умер, как сложилась моя жизнь? Наверное, так как он и планировал. Моя свадьба. Мой муж. Мои дети и его внуки. И счастливая я. Мне почему-то это так виделось.

Моя жизнь всегда принадлежала отцу, как, впрочем, и Изабель. Глава семейства в патриархальном обществе решал судьбы всех домочадцев. Его собственностью были не только рабы, но и жена с детьми.

Моя судьба полностью зависела от папы. Он любил меня. Поэтому выбрал бы мне хорошего и заботливого мужа, с его точки зрения. Моё мнение при этом не учитывалось бы. Как и в последующем. У жены чуть больше прав, чем у рабов, но от этого она не испытывает удовлетворения. Наше женское счастье в понимании мужчин, дом и дети. Я бы радовалась этим крохам счастья, ничем не отличаясь от других белых жён.

Когда мы приехали на рынок, я ничего особенного не заметила. Рынок как рынок, но с одной оговоркой, на нём продают не продукты, а чужие жизни. Торги ещё не начались и дворик внутри дома, похожего на тюрьму, был пуст. Мой отец, как я писала выше, был очень богат. Он не горел желанием стоять среди покупателей и торговаться за чёрный товар из Африки. Мистер Дарлингтон пожелал сразу посмотреть новоприбывших рабов.

В мой день рождения в порт вошёл корабль с живым грузом. Поверьте, те, кто остался жив в трюме корабля, стоили того, чтобы их купили. Для работорговцев это был показатель выносливости. В условиях, в которых перевозили рабов, выжить было крайне сложно. Нередко людей выкидывали при малейших проявлениях болезни за борт. Или избавлялись от всего груза ради страховки. За утрату живого груза страховые компании много платили, а дорога не близкая. Целый океан надо пересечь. Мало что по пути может случиться. Эпидемия. Бунт. Пираты.

Женщинам в этих трюмах приходилось сложнее всего. Их насиловали матросы. Возраст роли в выборе жертвы не играл. Насилию подвергались все, кто привлекал своею красотой. Так что в порт уже прибывали женщины с приплодом. Покупаешь одного раба, а получается, что двоих. Выгодное вложение денег. Мало того, что она выжила, так и понесла. Сильная и плодовитая. А что ещё надо рабовладельцу? Будет работать, и рожать рабов.

Как это мерзко и цинично! И мой отец был среди господ жизни.

Хозяин рынка принял нас радушно. Крутился возле нас, нахваливая сегодняшний товар.

– Мистер Дарлингтон, это сильные мужчины. Все молоды. Есть буйные. С ними были проблемы на корабле. Но думаю, плети и колодки без еды и питья на несколько дней остудят их пыл. Научат подчиняться.

– Я посмотрю всех, мистер Питерсон – сухо сказал мой отец.

– А женщин? Есть красавицы. Капитан даже парочку отобрал. Они девственницы. Дороже, но какие! – продолжал мистер Питерсон.

Отец посмотрел на меня. Я плелась позади него, глазея по сторонам на клетки с людьми. На некоторых мужчинах были даже железные намордники. Женщины и дети, чуть прикрытые лоскутами каких-то тряпок. И мужчины! Боже, я стыдливо отвернулась, увидев то, на что очень неприлично смотреть. Об этом рассказывала мисс Луиза. Только слышать об этом, не совсем то, когда видишь.

Пряча глаза и свой пылающий румянец, я боялась посмотреть на отца. Он заметил моё смущение и сказал мистеру Питерсону:

– Нет, не сегодня. Мне нужны рабы. Сильны. И прикройте их чем-нибудь. Я с дочерью.

– Конечно, конечно, – засуетился торговец людьми.

Через минуту во двор выгнали мужчин и построили в шеренгу. Я отошла в сторону, скрывшись от палящего солнца в тени. На рабов продолжала кидать смущённые взгляды. Некоторые из них, не совсем ещё сломленные, гордо смотрели перед собой. Некоторые даже осмелились с интересом рассматривать меня. Я ловила эти взгляды и отворачивалась. Не из-за стыда. Просто это неприлично, так смотреть на леди. И леди не должна позволять себе поощрять такой нездоровый интерес со стороны невоспитанных мужчин.

Отец одобрительно кивал, рассматривая придирчиво каждого раба. Торговец приказывал рабу повернуться, присесть, показать зубы. Их выбирали, словно скот. Этот бык подойдёт, а вот этот нет.

Пока отец не дошёл до конца шеренги, я просто ковырялась носком туфельки в песке, изредка поглядывала в их сторону. Долго. Как же долго он выбирал. Мой взгляд пал на последнего в строю. Он ещё не мужчина. Юноша. На нём не набедренная повязка, а в штаны и рубаха. Цвет кожи светлее. Глаза в пол. Он родился рабом. И, похоже, его матерью тоже была рабыня, а отец белый. Юношу по ошибке поставили с сильными рабами. Так сказал и мой отец, едва глянув на него.

– Мистер Дарлингтон, это хороший и воспитанный мальчик. Он отлично ухаживает за лошадьми и объезжает их, несмотря на свой юный возраст. Завтра его заберут сразу же. Из уважения к вам и нашей дружбе, я приказ показать его, – хвалил раба мистер Питерсон. – Лука, выйди.

Лука. Его зовут Лука. Он вышел по приказу, не поднимая глаз. Я всё хотела рассмотреть его получше. Он понравился мне, а я даже не видела его глаз. Не слышала его голоса, но что-то меня потянуло к нему. Моё сердце чуть увеличило ритм. Дыхание стало частым. Я словно не могла надышаться. Мне хотелось глубоко вдохнуть, только терпкий запах мужского пота и грязной соломы не давал мне сделать это. Странно, до этого мгновения я не придавала значения вони вокруг меня.

– Вот смотрите, он здоров, – мистер Питерсон, обхватив пальцами подбородок, поднял его кверху, – зубы все на месте и белые. Нет черноты. Дёсны не кровоточат, – другой рукой он копался во рту юноши, – а мышцы нарастут. Вы больше заставляйте работать его, – советовал торговец жизнями.

В этот мгновение наши глаза встретились. Я сумела поймать его взгляд. Какой же он красивый. Карие глаза посмотрели на меня из густоты длинных ресниц.

Я влюбилась! С первого взгляда я влюбилась. Влюбилась в раба. Так влюбилась, что боялась признаться сама себе в этом. Боже! Это настоящее преступление. Полюбить раба. За шесть лет моего пребывания в доме отца, мне прививали манеры господ. Их привычки. Их высокомерие. Их цинизм и веру в исключительность белой кожи. Кожи, которой меня наградила природа. Так много времени потрачено на моё воспитание. Мне прививали всё это, но так и не привили то, чтобы я смотрела на чёрных, как на нелюдей. Для меня они никогда не были и не будут животными. Моя мать чёрная, а я по какой-то случайности белая.

Мой отец видел в Луке рабочую силу, а я красивого юношу.

– Хорошо, я забираю и этого.

Услышав согласие отца купить Луку, я улыбнулась. Новая собственность отца поймала эту, адресованную ему, улыбку, но не осмелилась улыбнуться в ответ дочери плантатора и своего хозяина. Он не знал, что я такая же собственность, как и он. Между нами нет различий. Мы оба зависим от обстоятельств окружающих нас, но эти обстоятельства не зависят от нас. Как и наша любовь. Мы не могли уже бороться с нахлынувшими на нас чувствами. Один взгляд изменил нас. Он дал нам смелость, которой у нас не было до нашей встречи.

Мы ехали в открытом экипаже. Отец сидел напротив меня. Я щурилась от ярких лучей солнца, тайно бросая взгляды на идущих за экипажем рабов.

Люди, работавшие на мистера Питерсона, гарцевали верхом на лошадях. Их плётки со свистом подгоняли отстающих рабов. Я вздрагивала от каждого удара и стона. Отец, заметив это, приказал не бить рабов почём зря.

Домой мы приехали ближе к ночи. Новых рабов отец сразу отдал в руки главного надсмотрщика мистера Льюиса.

Когда Луку уводили, он бросил на меня неосторожный взгляд. Мистер Льюис ударил его кнутом.

– Кто позволил тебе нигер, смотреть на мисс?! – прорычал надсмотрщик.

Отец проигнорировал это. Рабы теперь были не его заботой. Мистер Льюис умеет укрощать строптивых.

Не знаю, наказали ли Луку за своеволие. Я не видела нового конюха. Готовилась к балу.

Перед самым балом леди Джейн закатила очередной скандал. Она кричала, что не поедет в экипаже с черномазой девкой разодетой, как попугай. Не хватало ещё ей опуститься до такого! Прийти в общество приличных людей в компании ублюдка неверного супруга. Она и так посмешище!

Отец ответил ей в свойственной ему манере:

– Хорошо. Оставайся дома.

– Что?! – ещё громче завопила она. – Я не хочу ехать с ней! Ты даже не спросил меня: согласна ли я на такое унижение?! Моё мнение, ты не учитывал, когда решал это!

– Твоё мнение, Джейн, никого не волнует, – спокойно сказал отец и, улыбнулся нам. – Девочки, времени совсем мало осталось, а вы ещё не готовы.

Мы выскочили из-за стола, обнимать отца. Пищали, от радости, когда он целовал наши щёки по очереди. Обнявшись, мы втроём ушли. Леди Джейн осталась в столовой бить посуду.

Несмотря на своё плохое настроение и приступ мигрени, она всё-таки поехала на бал. Такие события жена отца никогда не пропускала. Сев рядом с Изабель, всю дорогу сверлила меня убийственным взглядом. Я же просто отвернулась. Виды в окошке мне были больше по душе, чем кислая физиономия моей мачехи. Но стоило нам подъехать к особняку полковника Фюргенсона, леди Джейн забыла о моём существовании. Она забыла и о дочери с мужем, растворившись среди гостей.

Моё появление в обществе не было скандалом, как предсказывала мачеха. Я уже была не так популярна, как новое пополнение красивых молодых офицеров из Англии, прибывших на днях в Сент-Огастин. Девушки визжали от восторга, рассматривая младших сынов сэров и лордов. Юношам предстоял нелёгкий выбор в их жизни. Либо в священники в приход на землях отца, либо армия. Эти, что пересекли океан, предпочли эполеты псалтырю.

Изабель не стала исключением. Кокетливо помахивая веером, моя сестра бросала взгляды на молодого лейтенанта Коллинза. Он тоже сразу заприметил белокурую красотку, и поспешил предъявить на неё права. Весь вечер лейтенант Коллинз танцевал с Изабель, не отходя от неё ни на шаг.

Думаю, лощеный англичанин сразу осведомился о богатых невестах плантаторов и среди них подбирал себе кандидатуру. Быть супругом жены с приданым намного лучше, чем служить на окраинах колоний и отбивать набеги дикарей. До богатств и званий вряд ли дослужишься, а вот жизни можно лишиться, не дотянув и до двадцати пяти лет. Никто не застрахован от стрел и болезней на службе Его Величества.

Со мной тоже танцевали. И сыновья плантаторов. И сами плантаторы. И молодые лейтенанты. И даже сам полковник Фюргенсон. Кстати, вдовец.

Танцевали не больше одного раза. Потанцуют, нагладят комплиментом и отведут к отцу. Два и более считается в обществе, как интерес и скорое предложение.

Леди Джейн оказалась права. Я не их круга. Я красивая. Они смотрели на меня, как на сочное яблоко. На большее никто не мог отважиться. Может, кто-то из новоприбывших в колонии и отважился бы жениться на мне при условии, что единственная наследница отца. Только мне такой брак не нужен. Я хотела любви. Любви настоящей, а не за большое приданое.

Отец чувствовал мою подавленность. Я так мечтала о бале! А мои мечты разбились о жестокую реальность высшего общества. Общества, где происхождение имеет большое значение. Меня это происхождение подкачало.

Отец обнял меня, после очередного моего танца с новым кавалером, и поцеловал в щёку.

– Ты звезда этого бала, девочка моя,– прошептал он, улыбаясь мне, – и твой жених уже мчится сюда.

Я думала, мой отец просто подбадривает меня и, прижавшись ещё ближе к нему, поблагодарила за поддержку:

– Спасибо, папа.

– Ты моя дочь и это мой долг устроить тебя в этой жизни, родная.

Мы уехали с бала, когда первые лучи солнца озарили небо. Леди Джейн храпела, как хрюшка. Утомилась бедняжка танцевать и хохотать с кавалерами.

Моя мачеха была очень красивая женщина и пользовалась успехом у всех мужчин. Она делала всё, чтобы супруг испытывал муки ревности. Только Эдмунд не испытывал к жене никаких чувств, кроме равнодушия. Мачеха злилась, проклиная его и брак, принёсший ей одни несчастья. Потом успокаивалась, переключаясь на ленивых рабынь. Вот так они и жили. Жена страдала от холодности мужа, а муж убегал от сварливой жены в объятья любовниц. Мой отец был довольно пылким мужчиной, но с другими женщинами. Наверное, когда-то моя мачеха любила его за эту пылкость, поэтому сейчас она так страдала, не получая её. Изводила себя ревностью. Иногда мне было её жаль.

Изабель всю дорогу прожужжала мне правое ухо, перечисляя достоинства душки Гарри Коллинза. Тот лейтенант, что не отходил от Изабель на балу.

Один отец смотрел на плантации, пробегавшие в окне экипажа, и сетовал, что в этом году хлопка будет мало. Потом усмехался, говоря: «а табака больше, чем в прошлом году». У отца было ещё и две плантации табака. Когда хлопок падал в цене или случались непредвиденные обстоятельства, всегда выручал табак. Его не только нюхали и курили, но и использовали в медицине. Он умел выгодно вложить деньги, покупая дома в Сент-Огастине и сдавая их под большие проценты. В Банке у него тоже были вложения. Имел проценты и в Ост-Индийской торговой компании. Так что мой родитель никогда не прогорал! Всегда на плаву. Получив в наследство одну плантацию, он превратил её в империю, а себя в императора. Поэтому мой отец мог спокойно плевать на общественное мнение. Тем более что это мнение он мог купить, если очень надо будет.

Нас у парадного входа встречал новый конюх. Он помог хозяевам выйти из экипажа. Подавая мне руку, Лука опустил глаза, а я почувствовала, как мои щёки горят. Испугавшись, что кто-то заметит это, я подхватила юбки и бросилась к ступенькам.

Изабель крикнула мне вдогонку, выходя из экипажа:

– Подожди!

– Догоняй! – не оборачиваясь, сказала я, уже скрываясь в доме.

И только, когда двери моей спальни закрылись за спиною, я смогла выдохнуть и вдоволь надышаться этим пьянящим воздухом любви.

До чего же он красив. Мне не нужны были лейтенанты, сынки плантаторов, богатые вдовцы. Я хотела просто жить, наслаждаясь каждой минутой рядом с Лукой. И никак не могла понять, почему отец, такой всесильный и богатый, не может дать мне этого счастья. Дать свободу Луке и маленькую хижину, где мы будем жить, как простые люди. Я так мечтала об этом. Тайком мечтала, боясь сказать кому-то о своей любви к чернокожему рабу.

Через два дня я осмелилась зайти на конюшни. Лука встретил меня в воротах. Поклонился, но не смотрел вниз, как положено рабам. Рабы моего отца болтливы. Моё происхождение уже было известно ему.

Он смотрит на меня, а я на него и теряюсь. Не знаю, что ему сказать. Я даже забыла, зачем пришла, стоило мне только переступить порог конюшни и увидеть молодого конюха. Стою, бледнею и краснею одновременно.

Не растерялся Лука.

– Мисс Лили, вы хотите сделать конную прогулку?

Он уже знает моё имя. Моя догадка верна. Рабы сплетничают за моей спиной. Впрочем, как и всегда. Годы ничего не изменили.

– Да, – я пытаюсь смотреть на него, – мне нужна лошадь. Запряги Эмму.

– Вас сопровождать?

Он спокоен, а моё сердце барабанами стучит в груди. И этот нежный бархатистый голос Луки, словно накрывает мне с ног до головы.

– Да, – отвечаю я, отводя взгляд.

Ну, что за глупая гусыня? Чего бояться? Он раб и намного смелее меня. Я выросла в доме белого отца. Воспитывалась, как госпожа, и так нерешительна с ним.

Лука запряг мою лошадь. Помог забраться в седло. Взяв под уздцы Эмму, спросил:

– Куда вы хотите прокатиться?

– Просто хочу… – я осеклась.

А куда я хочу? Никуда. Я пришла поглазеть на тебя. И мне стыдно за это неподобающее поведение для леди.

– Я хочу проехать верхом, вот и всё, – придумала на ходу я, стараясь скрыть своё смятение.

– Вы знаете, мисс Лили, я недавно здесь, но видел одно красивое место у речки. Хотите туда?

Он ещё спрашивает! Конечно, хочу!

Но ему я ответила не так восторженно, как подумала.

– Да.

С этого дня начались наши отношения. Нет, они не выходили за рамки разумного, но и не походили на «госпожа и раб». Мы были друзьями. При посторонних он обращался ко мне, как подобает: «мисс Лили». Наедине. На нашем тайном месте у речки, Лука называл меня «Лили». Как же мне это нравилось. Слышать своё имя из его уст.

Мы были ещё детьми. Наивными и невинными детьми. Бегали друг за другом по поляне. Он собирал цветы, а я плела венки, которые мы пускали по реке. Он всегда что-то шептал, бросая венок в тихое течение.

– Что ты говоришь? – спросила однажды я, вслушиваясь в это бормотание.

– Прошу, речных фей исполнить мою мечту, – вполне серьёзно сказал он.

– Фей? – я засмеялась. – Тара говорит, что фей не существует.

Лука улыбнулся.

– Существуют. Моя мама, рассказывала мне сказки, о речной фее, которая исполняет желания. Когда меня забирали, она сказала, что я не должен бояться, ведь меня любят феи.

Лука просил у феи, увидеть свою мать. Его продали в семь лет, вырвав из рук матери. Он даже не помнил её лицо. Только образ. Чистый светлый нежный образ матери. Больше десяти лет он был собственностью господина Беркли. Два года подряд у плантатора случались неурожаи хлопка, а последний год пожаром была уничтожена вся плантация. Господин Беркли влез в долги. Отдать вовремя не смог и попал в долговую яму. Всё имущество распродали. Так Луку продали ещё раз.

Наши встречи вошли у меня в привычку. Каждое утро после завтрака, я убегала на конюшни под любым предлогом. Мои частые отлучки почти никто не замечал. Всё внимание было переключено на мою сестру. Молодой лейтенант Коллинз попросил у отца разрешения ухаживать за Изабель. Его просьба была удовлетворена. К концу лета душка Гарри стал постоянным гостем в нашем доме. Моя сестрица увлеклась новым другом, как и я своим. Пока лейтенант Коллинз и Изабель прогуливались в тени отцовских садов под присмотром мисс Луизы, я каталась верхом вдали от посторонних глаз с Лукой.

Я была счастлива рядом с ним. Мне, казалось, что этому никогда не будет конца. Мы будем вечно гулять под ярким солнцем. Собирать цветы. Бегать босиком по берегу реки. Валяться в высокой траве, смотря на лениво плывущие облака. Но, счастье скоротечно. Особенно когда ты тайком испытываешь его, боясь разоблачения. Мы не делали ничего плохого. Ничего! Но, наши отношения были уже преступлением для рабовладельческого общества.

В день, когда он меня поцеловал, стал последним днём нашей дружбы.

Мы лежали на берегу речки. Моя лошадь ела траву, закрывая своей тенью от слепящих лучей солнца. Вокруг била ключом жизнь. Поющие птицы. Бабочки. Пчёлы. Рыба, плескающаяся в реке.

Сначала мы смотрели на небо и спорили на что похоже облако над нами. Мне оно казалось прыгающим зайцем. Лука видел в нём морду собаки. Мы заспорили, и это произошло само собой. Его губы чуть коснулись моих губ. Я застыла на мгновение от нахлынувших ещё новых и необычных для меня чувств. Моё сердце билось в груди с замиранием. Я закрыла глаза и потянулась ему навстречу. Наши губы сомкнулись. Лука обнял меня за талию, чуть прижав себе.

Мгновение. Самое короткое и счастливое мгновение длился поцелуй, пока его не прервал страшный крик мистера Льюиса.

– Ах, ты черномазый ублюдок!

Мы не сразу поняли, что происходит. Мистер Льюис оттащил от меня Луку, как щенка за шиворот, и отбросил. Другой надсмотрщик стал хлестать моего любимого кнутом. Я бросилась к нему, но руки отцовского работника задержали меня.

Я кричала и просила прекратить избиение. Я умоляла их не издеваться над Лукой. Плакала, что это я во всём виновата. Только мои мольбы никто не слушал. Луку погнали к дому, как животное. Следы от кнута оставляли ярко-красные полосы на его теле. Он несколько раз падал по дороге и тогда надсмотрщик, подгоняющий его, сильнее бил. Бил так, что кнут свистел, опускаясь на кожу раба.

Меня мистер Льюис усадил на круп своей лошади и сильно удерживал. Потом на моих руках и теле от его объятий останутся чёрные синяки. Но в те минуты, я не чувствовала боли, что причиняли мне жилистые пальцы надсмотрщика.

Леди Джейн на суматоху выскочила из дома. Получив объяснения мистера Льюиса, почему я плачу на его лошади, она со злостью отхлестала меня по щекам.

– Ты такая же шлюха, как и твоя мать! Ты позоришь дом, в котором живёшь, неблагодарная девчонка! – кричала она, давая мне пощечины.

Я плакала, но не от боли, а от страха. Я боялась за Луку. Любовь ко мне может стоить ему жизни.

Отца не было дома. Он ещё с утра уехал объезжать свои плантации. И пока его нет в доме полноправная хозяйка леди Джейн. Она никогда не упускала возможности поиздеваться надо мной. Поняв по моим слезам, что Лука мне дорог, она приказала высечь конюха. Пятьдесят плетей и если выживет, облить его спину солёной водой. Услышав это, я взвыла. Бросилась к ней, умоляя чуть не на коленях пощадить Луку. Один невинный поцелуй, цена которому – жизнь. Это несправедливо!

Мачеха не стала меня слушать. Она приказала мистеру Льюису затащить меня дом и закрыть в своей комнате.

Когда в дверях провернулся ключ, я заголосила. Но мои стенания ничто, перед криками, долетавшими из конюшни. Я закрыла уши ладонями, чтобы не слышать этих ужасов. Когда всё стихло, меня охватила паника. Они убили Луку. Мистер Льюис умело обращался с кнутом. Лучший палач мог позавидовать ему. Он одним ударом сдирал кожу до костей со спины или бил так, что она просто покраснеет, но останется целой. Моего любимого ждала другая участь. Леди Джейн дала ясно понять, что жизнь этого юного конюха неважна для них.

Обхватив колени, я просидела у дверей спальни целые сутки. Я ждала отца. Он не появился ни вечером, ни на следующее утро. Тара, принесшая мне завтрак, сказала, что маса Эдмунд очень зол на меня. Я не испугалась на это заявление рабыни. Отец очень любил меня, чтобы за один проступок разлюбить и наказать своей холодностью, как леди Джейн. Я надеялась увидеть его к концу дня, но он не пришёл. Вместо него в мою спальню, на цыпочках прошмыгнула Изабель. Она обняла меня, присев рядом на кровать.

– Мама запретила мне с тобой разговаривать, – сказала она, целуя меня в щёку, – но меня уже всё равно. Гарри сделал мне предложение, и я согласилась. На днях будет просить моей руки у папы.

– Я рада за тебя, – пряча слёзы горечи, сказала я.

Она счастливица. Отец даст согласие на этот брак. Лейтенант Коллинз белый и с хорошей родословной. Неважно, что он младший сын. Приданого Изабель им хватит на безбедное существование. Лука – раб. Моему отцу больше ничего знать не надо. Он не пара мне, его незаконнорожденной дочери от рабыни. Не справедливо и больно от этой лицемерной правды рабовладельческого общества.

– Это правда, что говорит мистер Льюис? Ты делала с этим рабом то, что делает мисс Луизы с отцом? – немного отстранившись от меня, тихо спросила Изабель.

– Что?! – воскликнула я, вскочив с кровати.

– Это говорит мистер Льюис, – моя сестра опустила глаза.

– Нет! Это наглая ложь! – закричала я возмущаясь. – Это неправда. Мы ничего подобного не делали.

– Тогда тебе надо поговорить с отцом. Он очень расстроен, Лили, – советовала сестра, – и сказал, что отправит тебя в монастырь.

От услышанного мои ноги подкосились. Я чуть не упала на пол, благо успела ухватиться за столик рядом с кроватью. Так вот почему отец не хочет говорить со мной. Он думает, что я опозорила себя и его, как леди Джейн когда-то.

– Где папа? – спросила я.

– Он уехал на плантацию. Мама ещё с прошлого вечера не вернулась от наших соседей Маклеодов. Стоит поговорить и с тем рабом. Намекнуть, чтобы не выдумывал глупостей, а то будет хуже, – в голосе сестры слышалась озабоченность.

Она переживала за меня. Спасибо ей огромное, но услышав, что Лука выжил после экзекуции, я бросилась к нему. Сестра за мной. На лестнице она схватила меня за локоть. Резко развернула к себе лицом.

– Он в колодках. Его стережёт новый надсмотрщик отца. Не стоит бежать к нему. Ты ещё больше скомпрометируешь себя. Пойдут ненужные сплетни. Хочешь помочь ему? Оставь всё как есть. Так отец поверит в твою невинность, Лили, – тихо, но уверенно говорила Изабель. – Я могу поговорить с ним.

– Нет, не надо, – помотала я головой.

Как ни больно было признавать, но она была права. Отказавшись от Луки, я спасала ему жизнь. Мои любовные порывы только бы усугубили наше положение сейчас. За прикосновение к дочери господина рабу могли отсечь руку или ещё что похуже. На что хватило бы извращённой фантазии хозяина. Собравшись с силами, я всё же последовала совету сестры. Вернулась в спальню и принялась караулить отца, глядя на дорогу из окна.

Отец вернулся с плантаций поздно. Я знала, что прежде, чем пойти ужинать, он просидит около часа в кабинете.

Леди Джейн не вернулась и этим вечером. Потом я узнала, что они снова поругались. В этот раз из-за Луки. Мой отец приехал вовремя. Мистер Льюис успел только двадцать раз ударить раба, когда хозяин остановил его. Выслушав надсмотрщика и жену, он всё же не одобрил продолжение избиения. Пока хозяин и его жена выясняли отношения, Лука потерял сознание. Тогда отец приказал заковать осмелевшего раба в колодки на три дня без еды и питья. Такое наказание для раба, опозорившего своего господина, мачеха сочла слишком мягким. Топнув ножкой, уехала к подруге, плакаться на свою несчастную жизнь. Её отъезд, как всегда, все домочадцы восприняли, как небесную благодать. Уже два дня в доме царила тишина. Никто не срывался на рабынях и не вопил по пустякам с утра до ночи.

Её отъезд порадовал и меня. В кабинет отца леди Джейн не ворвётся, пытаясь унизить меня в очередной раз. Мы сможем спокойно поговорить с отцом наедине. И я надеялась, что моя правда сможет остудить его пыл.

Я тихонько открыла дверь и вошла в кабинет. Отец сидел за столом и перекладывал бумаги. В руке дымила трубка. Он курил её, только когда что-то сильно выбивало его из привычной колеи. В последний раз это было, когда Кристофер проигрался на круглую сумму. Мой невинный поцелуй, конечно, не в счёт с огромными долгами сына, но для отца честь дочери не имеет цены. Даже будучи незаконнорожденной я ценилась пока была невинна. Так хотя бы можно было рассчитывать на кое-какой брак с небогатым, но добропорядочным мужчиной.

– Отец, – позвала я, закрывая за собою двери.

Он поднял глаза на меня и от этого взгляда полного разочарования, мне захотелось провалиться сквозь землю.

– Я думал, что твоя советь не позволит прийти ко мне, – его голос холоден, но неравнодушен.

Уже лучше. Я не совсем потеряла своего отца.

– Мне нечем стыдится, отец, – делая шаг к нему, сказала я, – ничего плохого я не сдала. Мистер Льюис говорит неправду. Я не … – мои щёки зарделись оттого, что я хотела сказать отцу. – Мы не делали того в чём нас обвиняют. Я не опозорила тебя, папа.

– А в чём вас обвиняют?! – голос отца уже оглушает меня.

Я вздрагиваю от непривычки. Отец никогда на меня не кричал.

– Изабель сказала, что мистер Льюис якобы видел нас и мы… – я осеклась, опустив голову.

– Он целовал тебя! – вскочив с кресла, воскликнул отец. – Он – раб! Он – животное и прикасался к моей дочери! Я прикажу отрубить ему руки! Нет! – отец подскочил ко мне. – Нет! Я прикажу его оскопить, чтобы впредь даже и думать не мог о таком!

Он кричал на меня, а я плакала. Картины таких издевательств над живым человеком меня пугали сильнее, чем крик отца.

Не выдержав такого давления, я упала на колени и, закрыв лицо руками, взмолилась:

– Папа, прошу не надо. Я умоляю тебя, не наказывай так его. Он ни в чём не виноват. Мы просто друзья. Не более.

– Друзья?! Он – животное! Раб! Моя дочь дружит с рабом?! – тон голоса стал немного тише, но не утратил свою жёсткость. – Хорошо, я не искалечу его. Я его просто убью. Прикажу повесить.

И тут я похолодела от ужаса. Он мог так поступить. За последние шесть лет Мистер Льюис вешал четверых рабов. Троих за воровство и одного за драку с надсмотрщиком. Моего отца слезами не вымолить пощады для Луки. Он решил его судьбу. Молодой человек умрёт за поцелуй и это будет в назидание другим рабам, чтобы даже не смели думать о таком кощунстве, как любовь к госпоже. Только мой папа забыл, наверное, кто я и кем была моя мать. Я не госпожа. Я рабыня, а значит, раб поцеловал рабыню. Это не преступление. Мы же оба животные. И в нас говорят животные инстинкты.

Я подняла глаза на масу Эдмунда. В эти мгновения он действительно казался мне больше хозяином, чем отцом. Высокомерный. Жестокий. Холодный. Циничный. Мой отец и господин в одном лице.

– Моя мать была для вас тоже животным? Даже когда вы совокуплялись с нею, вы видели в ней животное? Тогда и я животное для вас! Повесьте и меня рядом с ним, господин Эдмунд, – не сводя глаз с отца, говорила я, а по щекам текли слёзы, не дававшие рассмотреть его лицо.

Я думала после таких слов, отец ударит меня. Он долго молчал. Потом опустился на колени рядом со мною и обнял. Я не ожидала такого от него. Несколько минут назад он разъяренно орал на меня, угрожая повесить Луку. Теперь вот молчит, и по-отцовски обнимает.

– Ты так похожа на неё, Лили. И ты моя дочь и всегда помни об этом. Моя любимая дочь, – шепчет он. – Иди. Скоро ужин, радость моя.

Он помог мне подняться. Поцеловал в щёку, ещё раз прижав к себе.

Моё наказание было отменено в тот же вечер. Моя свобода больше не ограничивалась спальней, но за пределы дома, я выходила строго с мисс Луизой. Хотя в этом уже не было необходимости. Луку отец не повесил. Он продал его наследующий день после ссоры в кабинете. Я ещё долго плакала по нему, вспоминая наш невинный и роковой поцелуй, который чуть не загубил жизнь Луки и показал, насколько сильна любовь отца ко мне. Я всегда сомневалась в его любви к моей матери, но после этого случая во мне больше не осталось сомнений. Благородный Эдмунд Дарлингтон любил простую рабыню Мэг. Любил так сильно, что эта любовь спасла жизнь рабу, осмелившемуся поцеловать его дочь.

ГЛАВА 5. Предательство.

Сватовство душки Гарри пришлось ждать долго. Мою сестру извели его бесконечные обещания, но сам он не решался просить её руки у нашего отца. Оттягивал этот счастливый для Изабель момент.

Она уже ревела по ночам, рассказывая мне, как сильно его любит. Готова прожить с ним всю жизнь. Их брак обязательно будет счастливый, а не такой, как у папы с мамой.

Вспоминая всё это, я думаю, как же мы наивны в своих мечтах о вечной любви и семейной идиллии. В реальности нет ничего этого. Счастливых семей почти не существует.

Мы разочаровываемся в своих мужьях ещё раньше, чем появится первое дитя. Так устроен мир вокруг женщин. Нас с детства учат любить мужчину, ставшего нам супругом. Требуют повиновения и смирения. Наше предназначение – это произвести на свет супругу здоровых сыновей и тем самым продлить его род. И мы рожаем. А если не можем, как леди Джейн, то обречены на позор. Наш благоверный найдёт другую женщину, способную исполнить данный долг.

«Ты бесплодна, как пустыня», – говорил отец мачехе. И в эти мгновения мне было её жаль. Леди Джейн же родила благоверному двоих детей и не заслужила такого обращения. Её безумие и сварливость лишь следствие неоправданных надежд юности. Ведь когда-то она, как и Изабель, любила своего жениха. И также верила в семейное счастье. Как больно ей было, понимая, что эти мечты разбились о жестокость нравов. А, может, о мужской эгоизм?

Я слышала, как Тара, рассказывала о первой ночи Эдмунда и Джейн. Муж выгнал Джейн из спальни, как только понял, что она утратила невинность до свадьбы. Молодая супруга плакала в одной строчке у дверей, умоляя простить её. Обманутый супруг пригрозил разводом, но отец опозоренной невесты предложил ещё одно приданое в качестве компенсации. Мужчины договорились. А вот жене пришлось несладко жить под одной крышей с мужем, презирающим её.

Странно, почему мужчины говорят нам «люблю», но стоит их разочаровать, и прощения нам не видать. Мой отец женился на мачехе по любви, как говорит Тара. И куда далась эта любовь? Неужели одна ночь убила самые святые чувства в человеке?

Я смотрела на душевные терзания моей сестры и гадала, как долго продлиться их любовь. Мне стыдно за эти мысли. Я не желала ей ничего плохого. Я хотела, чтобы её любовь продлилась дольше, чем моя.

Полгода, как Луку продал отец. Это целая вечность для любящего юного сердца и мгновение для человека. Как относительно время. У счастливых людей оно летит, а у несчастливых ползёт.

В конце декабря Гарри всё же попросил руки Изабель.

Под самое Рождество он приехал в своём новом мундире. Отец пригласил его в кабинет и целых три часа они там находились. Пока Гарри говорил с будущим тестем, я успокаивала сестру. Она дрожала всем телом, словно в лихорадке. Так боялась, что отец не даст согласия на брак с Гарри.

Глупая гусыня! Как он мог отказать?! У лейтенанта Коллинза прекрасная родословная. И главное – он белый. Не раб, как Лука.

Я держала её за руку и подбадривала, заранее зная, чем закончится это сватовство. Свадьбой.

Отец вышел, широко улыбаясь и, тут же приказал принести вина по случаю помолвки.

Изабель, услышав это, завизжала так, что оглушила меня. Бросившись отцу на шею, расплакалась.

– Спасибо, папочка! Спасибо! Я так счастлива! – твердила она всхлипывая.

Он гладит её по спине, а в глазах блестели слёзы. Только не радости, а печали. Изабель выросла. Она уже не его маленькая девочка. Скоро она станет женою и матерью его внуков.

В этот день все радовались за Изабель.

Я, стоя в стороне, вытирала чуть выступившие слёзы. Рабыни, подглядывающие в приоткрытые двери коридора. Сам жених, скромно краснел, рассматривая картины на стенах.

Мы радовались, но нашу радость не разделяла леди Джейн. Я заметила её на лестнице. Тонкие пальцы мачехи впились в деревянные перила с такой силой, что побелели. Она глубоко дышала. Казалась, ещё секунду и мачеха закричит: «Нет!».

В эти мгновения её увидела, обернувшись Изабель. Она вырвалась из рук отца и бросилась к матери.

– Мама! Я выхожу замуж за Гарри!

Лицо матери исказила гримаса боли. Она отступила по лестнице и буркнула ослеплённой радостью дочери:

– Прекрасно.

Изабель не успела заключить её в объятья. Леди Джейн быстро ушла.

Такое поведение жены и матери списали на нежелание Джейн отпускать дочь. Всё-таки хоть леди Джейн и была холодна к дочери, но материнские чувства иногда были не чуждые ей.

И я так думала, пока перед самой свадьбой не стала свидетельницей омерзительной сцены.

Предсвадебная суета. Осталась всего неделя до дня венчания Изабель и Гарри. Отец раскошелился. Заказал всё самое лучшее для любимой дочери. Рабы работали не покладая рук днём и ночью.

Отец уехал вместе с невестой ещё засветло в Сент-Огастин. Свадебное платье Изабель было готово.

Я не поехала с ними. Осталась дома составлять списки гостей, что приняли приглашение на свадьбу. Это должна была делать мачеха, но с утра у неё опять была привычная всем мигрень. Я читала ответы гостей и никак не могла разобраться по поводу родственников из Вирджинии. От них было сразу два письма. Одно, что они приедут. И второе с отказом, в связи с болезнью дяди Ричарда. Я запуталась. Ни на одном из писем не было указано даты, когда они отправлялись.

Собрав злополучные письма, я пошла к леди Джейн. Мне ужасно не хотелось её беспокоить. И если бы не срочность, я отложила бы этот визит. Отец хотел, чтобы на столах были приборы одного цвета и мистер Льюис уже ждал точное число гостей, чтобы передать хозяину фарфоровой лавки. От него прибыл человек.

Боже, я даже не успела постучать, как до меня донеслась ссора леди Джейн и Душки Гарри. Они думали, что в доме, кроме рабов на кухне, никого нет. Я должна была уехать с отцом и сестрой, но в самый последний момент передумала. Тихо сидела в отцовском кабинете и перебирала письма. Незаметная серая мышь.

Когда приехал жених Изабель, я не знаю. Он стал частью нашей семьи и его присутствие или отсутствие уже так не бросались в глаза, как раньше. Не было официальности его визитов. Мисс Луиза все больше пускала на самотёк встречи подопечной и её жениха, итак скоро свадьба.

– Зачем такая придирчивая строгость? – шепнула она мне, когда я встретила её, уходящей в свои покои.

Гувернантки не было уже пять дней. Под предлогом навестить подругу, она уехала в Сент-Огастин.

Зная, что они одни, мачеха была смела. Она громко кричала на будущего зятя:

– Я не просила тебя жениться на ней! Ты говорил, это не зайдет так далеко! Я ненавижу тебя, Гарри! Ненавижу! Ты использовал меня, чтобы подобраться к деньгам моего мужа! Богатства захотелось, жалкий проходимец?! Ты никто! Забыл, что это я просила полковника подтвердить твоё родство с лордами Коллинзами! Ты нищий мальчишка! Сын кухарки и священника! Я купила тебе эполеты! Я! Не забывай об этом!

Он отвечал так же, но перекрикивая её.

– Я помню, что обязан тебе! Но, Джейн, разве этот брак помешает нам? Мы будем, как и раньше любить друг друга. И главное, об этом никто не догадается? Подумаешь, мамочка зачастила в гости к доченьке. Скучает. Я сделаю ей ребёнка, и всё! Я буду полностью твой, как и раньше, милая.

Из приоткрытых дверей послышались уже шорохи и сопение. Я подошла чуть ближе. От ужаса, что испытала я, моё сердце чуть не выпрыгнуть из груди. Я придала ладонь ко рту, чтобы не закричать.

Гарри. Жених моей сестры повалил леди Джейн на кровать и, подняв ворох юбок, в конвульсиях экстаза дёргался над ней. Я была невинной девушкой, чтобы понять, что с ними происходит. Хоть я не раз слышала от мисс Луизы пошлые рассказы, но то, что я увидела, меня испугало. Невольно вскрикнув, я убежала прочь, оставляя дорожку из писем позади себя. Мне вдогонку летели слова мачехи:

– Стой, маленькая дрянь!

И оглушающий бас Душки Гарри:

– Лили, подожди! Стой!

Я бежала пока не стала задыхаться от сжимающего грудь корсета. Оглядевшись вокруг, поняла, что мои ноги привели меня к могиле матери. Опустившись на колени, я прорыдала над ней до позднего вечера. Как же мне было жаль Изабель. Её мать так коварно и подло предала. Нет ничего ужасней такого поступка. По сути своей, мать защищает своих детей ценою собственной жизни. Отдаёт все лучшее своему чаду. Безгранично любит и жалеет. А тут получатся, мама Изабель украла у собственной дочери счастье. Ту единственную радость, которая нам позволена в этом мире.

Я вернулась в дом в разгар ужина. Вся семья была за столом. Изабель бросилась ко мне, спрашивая: где я пропадала. Она же так долго меня искала и не нашла. И у неё подарок для меня. Моя сестра потянула меня на второй этаж. Я с болью в сердце поднималась по ступенькам. А когда проходила мимо спальни мачехи, меня чуть не вырвало. Настолько мне была противна увиденная днём картина.

Подарок Изабель шляпка, которую я хотела. Шляпка в тон моему сиреневому платью. А какой я могла подарить ей подарок? Жестокую правду о матери и жениха? Нет, я не смогла так поступить с ней. В тот день не смогла. Сдерживая слёзы, я отложила этот разговор на более подходящий момент. Но, когда он наступит, я не знала.

До свадьбы сестры оставалась неделя. Я думала, что успею открыть ей глаза на подлую любовь Душки Гарри.

Прелюбодеи вели себя, как обычно. Но, вот любовник мачехи, стал просматривать на меня как-то странно. Раньше он так на меня не смотрел. Теперь в его взгляде появился интерес и похоть. Я избегала встреч с ним. А вот с леди Джейн такой неприятной встречи я не избежала. Она подловила меня в коридоре за день до свадьбы.

Нагло смотря на меня, стала угрожать:

– Если ты кому-нибудь скажешь, что видела, я убью тебя. Нет, я сделаю так, что ты пожалеешь, что родилась на свет! Я продам тебя в бордель. Да так продам, что твой папочка и не узнает. Он никогда не найдёт тебя, а если и найдёт, то ты станешь ему противна.

Не знаю, откуда во мне проснулась смелость. Всегда тихо сносившая оскорбления мачехи, я ответила ей достойно:

– Вы самая низменная и порочная женщина на земле. Такой грех вам даже господь бог не простит. И вам стоит бояться не гнева обманутого супруга со слезами дочери, а за свою душу.

Я гордо выпрямилась и пошла дальше, оставив удивленную леди Джейн, стоять в коридоре. Она не смогла найти мне в ответ подходящих слов. Похоже, грехов у неё было очень много, и замолить все не хватит даже ещё одной жизни.

Моя сестра выходила замуж в самом красивом платье. Отец гордо вёл её под венец. По его щекам текли слёзы гордости. Он вырастил такую красавицу.

Жених притворно улыбался идущей к нему невесте. И только бросая робкие короткие взгляды на леди Джейн, в нем пробивалась искренность.

Я так и не смогла сказать Изабель правду. Не смогла. Видит бог, я несколько раз пыталась. Но представляя, насколько сильным будет её горе, не осмелилась разрушить иллюзию этого счастья.

Осталось надеяться, что после свадьбы молодые покинут плантацию отца и отношения леди Джейн и Гарри станут невозможны из-за расстояния.

ГЛАВА 6. Мой брат

После отъезда сестры стало скучно. Изабель хотела поскорее насладиться новым статусом молодой жены и хозяйки. Отец отдал ей в приданое плантацию хлопка и большой дом в дне пути от основного семейного гнездышка. Раньше эти земли принадлежали нашим соседям Фиджиральдам. Глава семейства проигрался. Отец выплатил его долг на условиях покупки владений.

Приданое моей сестры было нескромное. Оно огромное и очень доходное. Голодать или зависеть от мужа сестра не должна была никогда.

Отец, будучи дальновидным человеком, заставил жениха подписать брачный контракт. По этим бумагам Гарри является не полноправным хозяином плантации, а всего лишь представителем своей жены. Итак будет, пока Изабель не родит наследника мужского пола. После чего всё имущество переходит их общему сыну.

Гарри долго не решался подписать договор. Он хотел получить полные права над приданым жены, как все мужья. Перспектива пожизненного управляющего такого амбициозного проходимца не радовала. Но тут либо эти крохи, либо ничего. Он сломался. Поставил подпись под контрактом в присутствии Изабель со словами:

– Вот доказательства моей любви.

Лицемер и лжец. Им двигала не любовь, а корысть. Изабель была слишком влюблена, чтобы увидеть его недостатки. И как надеялся Гарри, влюбленная жена наивно доверяла супругу, а тот её обворовывал. Хуже того! Он обворовывал своего ещё не рождённого ребёнка.

Сестра понесла после первой брачной ночи. Свои обещания леди Джейн Гарри сдержал. Приделал её дочери дитя, а та частенько наведывалась к ним погостить.

Мерзко! Господи, как это мерзко! И я ненавидела себя за то, что ещё до свадьбы не раскрыла эту порочную связь тёщи и зятя. Теперь было поздно. Изабель ждала дитя, и врачи запретили ей всякие волнения. Я только молила бога, чтобы он смилостивился над моей сестрой и дал ей возможность благополучно разрешиться от бремени. А ещё просила его наказать гнусных прелюбодеев.

Жизнь после свадьбы так и не пришла в обычное рутинное русло. Приехавший на торжественное событие в семье, Кристофер остался погостить. Его присутствие держало в напряжении всех домочадцев. В особенности отца.

Сводный брат часто ездил в Сент-Огастин и возвращался очень пьяным до одури пропахшим дешёвым табаком. Такое поведение наследника злило папу. А узнав о новых карточных долгах, и вовсе привело его в бешенство.

Он кричал на Кристофера, а тот, как мать, так же истерично отвечал ему.

Мой брат винил в своих неудачах отца. Словно это он виноват, что ему приходиться играть в карты в надежде улучшить своё материальное состояние. Скупой родитель не даёт отпрыску ни пени на более достойное существование. И будучи наследником самого богатого плантатора Флориды, Кристофер живёт, как нищий.

Такие обвинения отец отвергал. В ответ он запретил ему ездить в Сент-Огастин, а если ослушается, то его отпуск тут же закончится, как и право на наследство. Эдмунд Дарлингтон пригрозил в очередном скандале вычеркнуть Кристофера из завещания.

В ссору вмешалась любящая мамочка. Она встала на защиту единственного сына, но отец закрыл рот и ей.

Вскочив, он бросил вилку на стол и громко заявил:

– А тебя, Джейн, я давно вычеркнул из завещания! После моей смерти, ты можешь надеяться только на содержание своих детей! Так что молчи, а то останетесь оба без средства к существованию! С голой задницей!

Таким злым я не видела отца никогда. Он даже позволил себе такие сквернословия, как «голая задница». Ужасно то, что вся эта ссора происходила за обеденным столом. Так не вовремя вернувшийся с очередной попойки Кристофер, осмелился требовать у отца деньги на погашение долгов.

Отец быстро вышел из столовой, оставив нерадивое семейство в полном молчании. Я тоже последовала его примеру. Аппетит был испорчен скандалом.

Набравшись смелости, я вошла в кабинет. В клубах дыма моего милого папу почти не было видно. Чихнув пару раз, от едкого запаха, я сделала несколько шагов к нему. Отец сразу затушил презентованную на днях новую дорогую трубку.

– Я не помешала тебя, папа? – робко спросила я.

Он устало улыбнулся, а в глазах загорелись огни.

– Как мне может помешать, моё любимое дитя? Свет очей моих. Моя Лили, – отец раскрыл свои объятья для меня.

Я поспешила в них. Обнимая папу, мне было жаль его. Кристофер не заслуживает такого отца, как Эдмунд Дарлингтон. Он так много делает для благополучия семьи, а непутевый сын и неверная жена изводят его.

– Ты и Изабель мои маленькие птички, – он вздохнул и с грустью в голосе сказал. – Как же вы быстро выросли. Вот одна уже упорхнула от меня. Скоро придёт и твой черёд.

Я не передавала значения его словам и потерлась носом о гладко выбритую щёку отца. Я не люблю дым табака, но аромат, исходивший от одежды отца, навсегда запомнился мне, как самый любимый.

– Я не скоро упорхну отец, – шептала я ему. – Я останусь с тобой.

– Нет, девочка моя, совсем скоро и ты полетишь к своему счастью, – он усмехнулся, поцеловав меня в нос. – Скорее твоё счастье летит к тебе на всех парусах.

Я засмеялась, представив огромный корабль с белыми парусами, рассекающий синие воды океана. Но с этой фантазией в мои мысли ворвались полные трюмы рабов. Смеяться больше не хотелось.

Лишённый возможности посещать злачные места города, Кристофер срывался на рабах. В этом они похожи с матерью.

Избил кнутом раба-конюха за нерасторопность. Чуть не наехал на маленького ребёнка. Мать успела за доли секунды убрать дитя с дороги скачущего сына масы. Но самый сумасбродный его поступок – это насилие над пятнадцатилетней девушкой. Он схватил её прямо на плантации. Перекинув поперёк крупа своей лошади, увёз умоляющую рабыню отпустить её. Никто из надсмотрщиков не остановил Кристофера. Он наследник господина Эдмунда и рано или поздно это всё будет принадлежать ему.

Об этом насилии я услышала от сестры несчастной рабыни. Та прибиралась в моей спальне и плакала. Я спросила что случилось. Она рассказала, давясь слезами.

– Мисс Лили, моя сестра сегодня утопилась от горя, – плакала девушка, – Она не смогла пережить надругательства господина Кристофера. Бедняжка встала с кровати и тут же пошла на реку и утопилась.

Больше рабыня ничего не могла сказать. Рыдания не давали вдохнуть, сдавливая её грудь.

Рабы боялись моего сводного брата до ужаса. Старались лишний раз не показываться ему на глаза. А если всё же имели неосторожность встретиться с ним, то пряча глаза, готовы были нагибаться до самой земли, дабы молодой маса не рассмотрел неуважение к своей персоне. Рабы молча, сносили жестокость Кристофера. Боялись пожаловаться хозяину, чтобы не вызвать его гнев. А ещё больше они боялись скорой расправы от наследника хозяина.

Я слышала, как Таре говорила одна из рабынь, что день, когда господин Кристофер займёт место в большом кресле кабинета, станет самым страшным в жизни рабов. Маса Эдмунд жесток, но справедлив. А маса Кристофер будет беспощаден и ненасытен до крови рабов.

Слушая уже тихие всхлипы рабыни, я решила всё рассказать отцу. Его я нашла, как всегда, в кабинете. Он ещё не уехал на плантации и подсчитывал количество собранного хлопка за последнюю неделю. Моё появление в кабинете не оторвало отца от цифр.

– Да, милая,– сказал он, не поднимая глаз.

– Папа, рабы твоя собственность?– начала я издалека.

– Да, – он оторвался от бумаг и посмотрел на меня. – Ты хочешь мне что-то сказать? Кто-то из рабов обидел тебя?

Последние слова были сказаны очень жёстко, а глаза прищурились.

– Нет, – теребила я нервно рюши на платье, – скорее обижают их, а они бояться попросить у тебя защиты.

– Что опять натворил Кристофер? Избил ещё кого-то?

Отец не знал об утопленнице. Мистер Льюис не сообщил о смерти молодой рабыни.

– Он надругался над рабыней,– тихо сказала я, сама пряча глаза. Её участь страшила меня, как любую невинную девушку. – Она утопилась сегодня в реке.

Если бы эта рабыня собрала мало хлопка или провинилась, сделав что-то плохое, отец приказал бы высечь её. Смерть под плетями надсмотрщика не разозлили бы его. Он не обратил бы внимания, если бы один из надсмотрщиков изнасиловал рабыню, но при условии, что она выйдет на плантацию и это не сказалось на её работоспособности. Такие случаи были не редкостью. Но самоубийство рабыни разозлило отца. Он даже не успел распорядиться позвать мистера Льюиса, как тот сам вошёл дать отчёт, сколько рабов вышло на работы.

– Ну, чем порадуешь меня?– спрашивал отец главного надсмотрщика.

Мистер Льюис немного оторопел от грозного тона хозяина. Он посмотрел на меня. Пытался понять я ли причина недовольства или всё же он. Наверное, по мне он ничего не понял, раз сразу принялся лгать своему работодателю.

– Сегодня не произошло ничего существенного. Все рабы здоровы и работают. Сбежавших и провинившихся нет, – докладывал он.

– А утопленница? Она тоже вышла на работу? – перебил надсмотрщика отец.

– Простите, хозяин, но об этом я хотел доложить позже, – попытался оправдаться мистер Льюис.

– Мой сын причастен?

– Да, – сжимая поля шляпы, сказал он.

– Ко мне этого паршивца! Не будет идти, приволочёшь! – закричал отец.

Надсмотрщик выскочил из кабинета, как будто увидел призрака. Так сильно он побледнел. Все знали, что господин Эдмунд в гневе страшен.

Я вжалась в стену от испуга, боясь посмотреть на взбешённого отца.

Он подошёл ко мне и, обняв, успокоил:

– Милая, прости, что так напугал тебя. Мне следовало сдержаться, радость моя.

Я только и смогла, что помотать головой ему в ответ.

– Иди, милая, – выпроваживал меня папа из кабинета. – Разговор, который состоится сейчас с твоим братом не для ушек юной леди.

Выходя из кабинета, я столкнулась с заспанным Кристофером. От него несло алкоголем и табаком. Увидев меня, он мерзко улыбнулся. Я быстро отвернулась и прибавила шаг.

Разговор не для ушей леди слышали все. Ссора отца и сына заставила всех замереть и чуть дыша вслушиваться в каждое слово. Впервые господин встал на защиту рабов.

Отец кричал на Кристофера:

– Как ты посмел испортить мою собственность?!

– Она и моя собственность! Что хочу, то и делаю! – пищал в ответ сын.

– Твоего тут ничего пока нет! Пока я жив всё принадлежит мне, и ты заплатишь за порчу собственности по рыночной цене!

Голос Кристофера походил уже на писк:

– Ты не посмеешь! Она же простая черномазая девка! У тебя их десятки!

И уверенный властный голос отца перекрывал писк блудливого сына.

– Молодая здоровая девственница стоит около пятидесяти фунтов. Сколько унций хлопка она собирала в день, мистер Льюис?

– На половину унции больше нормы, сэр! – быстро ответил надсмотрщик.

– Я потерял приличную сумму из-за тебя! – кричал отец. – Кто мне возместить эти убытки?!

– Отец!

– Молчи, негодник! Ты мой позор! Ты уничтожишь всё, что моя семья, и я годами создавали! Ты пошёл в свою ничтожную мать!

Упрёки сыпались на сына один за другим. Кристофер не успевал ответить, как его рот тут же затыкался новыми упреками. Отец вспомнил все прегрешения родного чада и его матери. В самом конце нравоучения он заявил:

– Я отправлю письмо майору Грегори и уведомлю его, что отныне твоё жалование будет удерживаться, пока ты не выплатишь мне все расходы за порчу имущества, убыток и покупку новой рабыни.

– Нет! – нечеловеческим голосом завопил Кристофер. – На что я буду жить?! Ты обрекаешь меня на голод!

– Нет, сынок! Я буду снисходителен и предоставляю тебе кредит. Будешь возвращать частями свой долг мне! А теперь вон! Пошёл вон, чтоб глаза мои тебя не видели! – прогнал он расстроенного до безумия сына.

Их ссора на этом не закончилась. Кристофер подорвал здоровье отца, когда пытался совершить настоящее кощунство.

Наказание отца не подействовало на сына. Он продолжал дебоширить. В большинстве случаев виною его несдержанности было пьянство. Кристофер напивался до беспамятства. В такие минуты он был способен на самые отвратительные поступки.

Я чуть не стала жертвой его сумасбродства и порочности.

Отец и мачеха загостились у Маклеодов. С приходом сумерек их карета так и не появилась вдалеке. Я не дождалась отца и легла спать. Не успели мои глаза сомкнуться в полудрёме, как дверь резко отворилась, и в мою спальню ворвался брат. Он с размаху бросил бутылку в стену. Она разлетелась на мелкие осколки.

Я, испугавшись, подскочила в постели. Натянув одеяло до подбородка, закричала:

– Уходи, Кристофер! Ты пьян!

Он довольно ухмыльнулся и направился ко мне. Каждый раз, делая навстречу шаг, он стаскивал с себя что-то из одежды.

Я стала звать на помощь, но никто не спешил. Рабыни боялись, разбежавшись по углам и каморкам, пережидать бурю. Мисс Луиза приняла настойку опиума перед сном. Теперь будет крепко спать до утра.

Понимая свою ничтожность перед пьяным Кристофером, я стала молить его о пощаде, взывая к родственным чувствам.

– Кристофер, ты мой брат. Пожалуйста, опомнись. Прошу не надо.

Это было бесполезно. Его глаза помутнели от похоти. Он не видел ничего перед собой, только жгучее желание утолить жажду тела. Не слышал моих просьб. А мои всхлипы ещё больше распыляли его. И когда он навис надо мной, я закричала во всё горло так, что оглушила саму себя.

Мне на помощь пришёл отец. Он одним рывком сбросил покусившегося на мою честь брата. Кристофер слетел с меня, как лёгкая шаль. Ударившись спиною о стену, он взвыл от боли, сползая на пол. Всего минуту назад именно об эту стену Кристофер разбил бутылку. Сползая, он обрезал себе руки и бёдра. Кровь яркими пятнами выступила на его белоснежной коже.

Взбешённый отец занёс хлыст и ударил несостоявшегося насильника со всей силой. Тот взревел ещё громче. Закрывая лицо руками, просил прекратить, но папа не останавливался, нанося новые удары по сыну, который чуть не опозорил весь род Дарлингтонов, возлежа со своей сестрой. Пусть не единоутробной сестрой, но родной по отцу.

– Мерзкий выродок!– кричал отец, вкладывая в удары всю злость. – Ты посмел прикоснуться к своей сестре?! Ты, мой позор! Ты недостоин такой благородной фамилии, как Дарлингтон! Убирайся из моего дома! Я отказываюсь признавать в тебе сына! В нашей семье таких преступников не было!

– Отец? – скулил у его ног скрюченный и окровавленный сын.

– Вон! – взревел отец.

И Кристофер плача, выполз из моей спальни.

Отец весь трясся от злости. Подбежав ко мне, стал обнимать и целовать.

– Девочка моя, прости, что чуть не уберег от надругательства в собственном доме. Прости, своего отца, – плакал он, прижимая крепко к своей груди.

Я не смогла вымолвить ни слова. Так сильно было моё потрясение из-за произошедшего события.

Через минуту прибежали и рабыни. Странно только, что леди Джейн не прискакала вступаться за истерзанного плетью любимчика. Она осталась в гостях. Домой примчался только один отец. Он почувствовал, жгучее желание поехать домой. Отец загнал жеребца, спеша мне на помощь. Настолько тесно были связаны мы, какой-то невидимой, но прочной нитью.

Кристофер уехал, не рискнув дожидаться рассвета. Он вскочил на лошадь и умчался в сторону Сент— Огастина.

Леди Джей, узнав о случившемся, во всём обвинила меня. Мол, я сама спровоцировала её невинного сыночка. Но когда отец пригрозил, что ещё слово и она последует за её никчемным порождением, мачеха прикусила язык. Впервые она не стала пререкаться с мужем, защищая Кристофера.

Меня такое смирение насторожило. Что-то нехорошее должно было вот-вот произойти. Меня заполняло чувство страха изнутри, заставляя вздрагивать от тишины в доме.

Нервный стресс стал причиной болезни отца. Больше недели он не вставал с постели. Мачеха больше обрадовалась, чем расстроилась болезнью мужа. Она даже быстренько написала сыну о самочувствии скупого отца.

Изабель была беременна. Мисс Луиза в сиделки никак не годилась. Я ухаживала за отцом. На радость мне и рабам, он пошёл на поправку, но крепким здоровьем, как раньше, уже не мог похвастаться.

Моё чувство тревоги так и не прошло с выздоровлением отца. Наоборот, оно сильнее стало ощущаться.

ГЛАВА 7. Боль.

Вы знаете, что такое боль? Думаю, да. Каждый человек ощущал её. Боль делится: физическую и душевную. Какая, по-вашему, самая мучительная боль? Физическая. О, нет! Тело быстро оправляется от боли. Стоит исключить силовое воздействие или излечиться, как боль проходит и забывается. Самая долгая и мучительная боль – это душевная. От неё ничего не залечит. Даже время. Его ход лишь притупляет боль, делает её не такой острой.

Почему о боли мои воспоминания? А как иначе? Я пережила боль утраты не единожды. Мама и отец. Если со смертью матери моя жизнь изменилась в некотором смысле к лучшему, то когда сердце отца остановилось, мой привычный мир разлетелся на мелкие осколочки. Собрать вместе их я уже не смогла.

После болезни отец очень сдал. Из сильного и здорового мужчины он превратился в тень. Руки дрожали и не как раньше с уверенностью держали кнут. Мисс Луиза переехала в соседнюю спальню. Восторженные вопли больше не будили домочадцев по ночам. Он, конечно, мог отослать её обратно в Сент— Огастин, но в силу привязанности оставил при себе.

Куртизанка хвасталась мне, сидя на зеленной траве в тени деревьев и украшая мои волосы цветами:

– Мужчинам нужна не только постель, Лили. Иногда им достаточно и сочувствия с пониманием. Твой отец, говорит, что я наполняю его скучную жизнь светом.

В эти мгновения я ревновала отца к мисс Луизе. Ведь светом, я считала себя. Наивная маленькая глупышка. Я ещё не ведала разницу между любовью к дочери и женщине. Мы обе были его светом. Только я свет в сердце, а любовница свет в опротивевшем браке.

Цепляясь за наш свет, отец поднялся с постели. Сразу через неделю после выздоровления он захотел увидеть Изабель. Весть о её беременности радовала его. Леди Джейн не поехала с нами к дочери. И так бывала у неё часто. Но мне кажется, она боялась выдать себя и свои чувства к молодому любовнику. Папа хоть и не ревновал мачеху, но мог заметить перемены в ней рядом с Душкой Гарри. Так что к миссис Коллинз мы поехали вдвоём.

За несколько месяцев, что я не видела сестры, она изменилась. Не только раздалась в талии, но и стала напоминать манерами свою мать. Капризничала, срываясь на рабынях. Отец отметил, что причина в ребёнке. Все женщины так нервозны, когда беременны.

Изабель заплакала:

– Эта жара меня убивает! А ещё этот ребёнок, без конца изводит меня!

Отец не стал слушать жалобы. Подойдя к дочери, поцеловал её и, сославшись на некую безотлагательную беседу с Гарри, ушёл. Я осталась с сестрой.

Она, развалившись на диванчике, вытирала слёзы платком.

– Да махай ты быстрее!– рявкнула она на мальчика раба с опахалом возле дивана.

Мальчик замахал резче и чаще. Но и этого ей оказалось мало. Бросив подушкой в него, она заорала:

– Вон, лентяй! Я приказу тебя высечь!

Мальчик, испугавшись, выбежал. До меня донесся его тихий плач.

– Что с тобой, Изабель? Он же ещё ребёнок! И ты будущая мать, а так жестока, – не выдержав, сказала я ей.

Сестра скривилась, словно съела кислый лимон. Тяжело встав с дивана, подошла к окну.

– Ты думаешь, я этого хотела?– упираясь руками в прогнутую поясницу, говорила Изабель. – Я не так представляла счастливую семью. Первая брачная ночь – это мерзко! – расплакалась она ещё больше. – Он … он … такое сотворил, – она зажала ладонью рот и зарыдала.

Я подскочила к Изабель. Обняв её за плечи, стала успокаивать.

– Помнишь, что говорил отец. Это наш долг, удовлетворять желания мужа, – шептала я этот бред, сама не веря в его правдивость.

Изабель утирала слёзы и продолжала жаловаться.

– А теперь я толстая, неповоротливая и мне всегда плохо. Все болит и ноет. Самое страшное, Лили, меня ждёт впереди. Я боюсь, что умру, рожая этого ребёнка! Он разорвёт меня! А если я выживу, мне придётся исполнять супружеский долг и рожать детей! Всегда! Это ли счастье?– спрашивала она, глядя на меня.

Я не нашла никаких подходящих слов, что могли успокоить её. Прижав сильнее к себе свою сестру, я только зашептала:

– Всё будет хорошо. Я молюсь за тебя и малыша…

Но Изабель оттолкнула меня, не дав договорить.

– Что хорошо?! Он животное! Это противно! Тебе не понять меня. Когда выйдешь замуж, ты поймёшь, как мне сейчас! Все мужчины животные! Даже папа! Он изводил мать, требуя наследников, а потом, когда она их не смогла родить, стал изводить её изменами! Я боюсь, что родится девочка! Ведь Гарри сказал, пока я не рожу мальчика он не остановится!

Я прижала ладонь ко рту, ужасаясь откровению сёстры о своём браке. И Гарри был уже не душкой, а животным. Нет! Наш отец не животное! С этим я была несогласна. Похоже, частые визиты матери сказывались на психике беременной Изабель.

Я уезжала от сестры в подавленном состоянии. Страх за неё нарастал во мне со скоростью ураганного ветра. И отец это тоже почувствовал. Сидя в экипаже, он с тревогой в голосе сказал:

– С Изабель что-то не так. Даже её мать была счастлива, нося детей под сердцем.

– Мне тоже так показалось, отец.

Это всё что я сказала ему. Папа ещё не полностью оправился от болезни, и я не хотела его волновать. Ко всему прочему, он узнал, что Кристофер гостил у них несколько дней. Проигрался в Сент-Огастине и просил взаймы у Гарри. Папа нервно постукивал по своей трости, возмущаясь сумасбродством сына.

– Вычеркну его из завещания. Всё оставлю тебе, как приданое. Твой муж, не такой идиот, как Гарри. И не безмозглый транжира, как Кристофер, – задумчиво, но решительно говорил папа.

Приехав домой, нас ждал очередной скандал. Леди Джейн неудачно попросила денег и именно эту сумму, что задолжал Гарри. Папа догадался и поставил жену в известность, что она и её сын больше не будут упоминаться в завещании. На днях он лично отправится к нотариусу в город заверить новое завещание. Мачеха упала в обморок от такой новости. Её приводили в себя рабыни. Отец же просто ушёл в кабинет, переписывать завещание.

По новому завещанию я становилась его наследницей, и всё имущество значилось, как моё приданое. О таком не могла мечтать ни одна незаконнорожденная дочь. Но, кто посмеет перечить самому богатому плантатору. Никто! И не посмели бы. Приняли, молча, очередную прихоть мистера Дарлингтона. Но мой отец не доехал до нотариуса. Его принесли вечером рабы. Они увидели своего хозяина, лежащим на дороге. Лошадь стояла рядом.

Подпруги кто-то надрезал, и седло слетело с коня вместе с наездником. Мой отец на полном скаку, упал с лошади и сломал позвоночник.

Папа был без сознания, когда его принесли. И только в постели, он пришёл в себя и застонал. Я бросилась к нему. Целуя руку, плакала.

Мисс Луиза тоже упала на колени перед любовником, взяв в свои ладони его вторую руку, но слез у неё на щеках я не видела. Хотя в глазах было сострадание. Она его так не любила, как я. Женщины её профессии редко позволяют себе любить. Похоже, мисс Луиза обожглась, и её сердце было глухо к таким чувствам, как любовь.

Одна леди Джейн стояла неподвижно. После визита врача она ушла и больше не заходила в спальню умирающего супруга. Хозяйка вершила скорый и ужасный суд. Виновным в смерти господина был признан старый раб-конюх. Якобы он из ненависти к масе надрезал подпруги. Мистер Льюис засек до смерти несчастного старика.

Я вступилась за него, назвав обвинения абсурдными. Этот раб знал папу ещё младенцем. Он любил своего господина и племянника. Конюх приходился сыном деду Эдмунда.

Но мачеха, как полноправная хозяйка, уже распоряжалась на плантации. Вещи отца, в которых он был, она лично обыскала. Все бумаги забрала, послав за Кристофером. Тот приехал быстро. Развалившись в гостиной в любимом отцовском кресле и попивая дорогое вино из подвала, ждал, когда станет полноправным хозяином. Он даже не потрудился зайти к отцу и попросить у него прощение за недостойное поведение.

Приехали Гарри с Изабель. Её к отцу не пустили, сказав, что надо поберечь себя ради ребёнка. Она, сев у дверей спальни, тихо плакала.

Только я была с ним. Я ухаживала за отцом, стараясь облегчить его боль, давала, оставленные доктором опиумные капли. Их не хватило, и мисс Луиза дала свои.

Эдмунд Дарлингтон бредил, зовя мою мать. Он-то истошно кричал: «Мэг», то жалобно плакал, повторяя: «За что, Мэг?». Он мучился пять дней, больше на целые три дня, что предрекал доктор. На пятый день он пришёл в себя и у него был на редкость ясный разум, после опиумных капель и полубреда.

Мы были одни в спальне. Отца уже похоронили. Они только ждали, когда смогут официально поместить его в семейный склеп. Лишь мисс Луиза забегала, чтобы дать мне возможность умыться и выпить воды. В тот вечер она не пришла. Я узнала причину задержки. Мой брат заплатил ей за любовь из денег отца, которые он нашёл в шкатулке в кабинете. Я не могу её винить или осуждать. Мой отец уже не мог ей платить, и в его доме куртизанку больше не потерпят. Ей придётся вернуться в Сент-Огастин. Где, скорее всего, она снова будет продавать себя.

В любом случае мне повезло проститься с отцом наедине без посторонних лиц.

Папа тихо позвал меня. Он ощущал в полумраке спальни моё присутствие. Я поднялась с кресла и подошла ближе к нему.

– Папа, – присаживаясь на край постели, сказала я, – милый мой, папа. Я здесь. Рядом с тобой.

Шептала я, целуя его уже холодеющую руку. Он сжал мои пальцы и посмотрел с печалью в глазах.

– Девочка моя, Лили. Дитя моё. Моя радость. Ты дитя любви, чтобы не говорили все эти лицемеры и стервятники, запомни. Я любил твою мать. Любил так сильно, что дал ей свободу.

Это было неожиданной новостью для меня. Я долгое время считала себя дочерью рабыни, а моя мать, оказывается, была свободной.

– Ты похожа на неё. Те же глаза, смотрящие на мир с интересом. Когда я впервые увидел её на плантации, то уже не смог не думать о ней,– он замолчал, пытаясь перевести дух. Слова давались отцу с трудом. – Два года назад я признал тебя, Лили. По всем бумагам ты моя дочь. В качестве приданого я оставил тебе плантацию табака под Сент-Огастином.

– Папа, я прошу, побереги силы, – плакала я, видя, как он, превозмогая боль и усталость, пытается говорить. Он тяжело вздохнул. Глаза заблестели от слез в тусклых огоньках свечи на прикроватном столике.

– Мне уже не силы беречь надо, милая, а успеть, всё сказать тебе, – шептал отец, не сводя с меня глаз. – Все бумаги в моём столе, перевязанные красной лентой. Завещание старое. По нему мой сын получит всё, но не твоё приданое. Я предвидел это и отправил оригиналы бумаг твоему жениху в Лондон.

Жених? Отец точно не бредит? Я узнала о женихе в самый ужасный момент в моей жизни, когда прощалась с отцом.

Мой таинственный жених в Лондоне и у него все бумаги, подтверждающие мою свободу и происхождение. Я обручена?! Но когда отец успел сговориться о моём браке? И кто он, человек, осмелившийся дать своё имя мулатке. Я дочь белого господина и чёрной женщины, и он принял условия брачного контракта, составленного моим отцом. То, что брачный контракт существует, сомнений не было. Отца знали как человека дальновидного и в чём-то циничного. Особенно всего, что касалось семьи. Кому, как не ему, знать о мужском непостоянстве. Многие женятся только ради приданого невесты. Папа так же поступил с леди Джейн. И теперь, когда у него появились дочери, он надеялся защитить своих птичек от охотников за приданым.

– Кто он? – затаив дыхание, спросила я.

– Достойный человек, Лили. С ним ты будешь в безопасности, девочка моя, – папа заплакал. – Жаль, что тебя я не смогу подвести к алтарю. Я хотел выдать своих птичек за мужчин, которые будут любить вас. Брак Изабель меня отвратил от этой мысли. Сердце отца не слепо, Лили, – он вздохнул, сглотнув слюну в пересохшем горле. – Пять месяцев назад я напомнил своему хорошему знакомому о долге. С предложением простить его, отправил брачный контракт, все бумаги и твой миниатюрный портрет. Месяц назад пришёл ответ. Он согласен, – отец замолчал, хватая воздух ртом, простонал.

Боль исказила лицо Эдмунда Дартингтона. Я схватилась за кружку и поднесла к его губам. Папа сделал лишь один глоток. Это всё на что у него хватило сил.

– Бу..ма..гиии.. Вооозммиии….– последние слова отца, вылетели из его уст вместе с последним выдохом.

Он умер, а я истошно закричала, понимая, что потеряла самого близкого мне человека. Моего папу. Упав ему на бездыханную грудь, я ревела, умоляя не покидать меня. Но в моём рассудке уже смутно летала мысль, что те бумаги в кабинете отца, его последний бесценный дар мне, который я должна забрать иначе потеряю и свободу. Леди Джейн отомстит мне за все свои бессонные ночи и унижение со стороны неверного мужа. Будь я такая же стерва, как мачеха, то уже бежала в кабинет. Но я не могла отойти от ещё не остывшего тела отца. Я обнимала его, словно мои объятья и слёзы способны воскресить папу. Стоило ему только уйти в мир иной, как всю мою сущность заполнила невыносимая боль. Она чёрной кошкой царапалась внутри меня, разрывая моё сердце на маленькие кусочки.

Во второй раз в жизни я осталась сиротой. И в этот раз защиты мне ждать неоткуда. Мой таинственный жених, имя которого я так и не узнала в роковую для меня ночь, вряд ли успеет примчаться раньше, чем мачеха насладится своей мелочной местью.

ГЛАВА 8. Месть

Когда не стало отца, всё изменилось в одночасье. Затихший в ожидании дом резко оживился. Леди Джейн прибежала на мой крик, не веря в своё везение, даже подошла ближе к почившему супругу и наклонилась. Прислушавшись к дыханию, улыбнулась. Тишина. Её лицо исказила довольная ухмылка. В глазах загорелась злоба, когда она посмотрела на меня.

– Пошла вон! – крикнула мачеха мне. – Вон!

В комнату ворвались Кристофер, Гарри, Изабель. Мой брат был изрядно пьян, что даже радостная новость не отрезвила его. Опираясь на плечо Гарри, он воскликнул противным голосом:

– Аллилуйя! Наконец-то свершилось! Я богат!

Гарри тоже ухмыльнулся.

Единственным несчастным человеком в этом семействе была Изабель. Она, закрыв рот руками, согнулась пополам. Я видела, как её плечики вздрагивали, каждый раз, когда она пыталась вздохнуть. Будь её муж более внимательным, то уже вывел бы жену из комнаты. Но любовник тёщи чуть не прыгал от радости!

В тот момент я не могла пристыдить их за неуважение к отцу. Я сама пребывала в шоке. Даже крики мачехи не вывели меня из этого состояния.

Меня и Изабель из комнаты выпроводила мисс Луиза. Я не помню, как она появилась. Её голос звучал откуда-то из темноты. Она чуть прикоснулась ко мне и подтолкнула к выходу, по пути взяв Изабель за руку, потащила за нами.

Я пришла в себя уже в коридоре. Мы, обнявшись с сестрой, плакали.

– Что теперь будет? Как мы будем без, папы, – всхлипывала Изабель. – Я приготовила ему подарок на день рождение. Новую трубку.

Слова сестры напомнили мне про последний дар нашего отца мне. Бумаги о моём освобождении и подтверждении его отцовства. Их нужно было забрать, но леди Джейн и её сынок невылазно сидели в кабинете. И, скорее всего, приказали запереть двери на ключ. Я не смогла и близко подойти к кабинету, а Изабель это под силу.

– Изабель, сестрица, помоги мне, пожалуйста, – взмолилась я, утирая её и свои слёзы платком. – Папа оставил мне бумаги, где указывается, что я свободна и его дочь. А ещё бумаги о моём приданом. Они в его кабинете, в ящике письменного стола, перевязанные красной лентой. Принеси мне их, умоляю тебя.

– Так возьми их сама, – не понимая, почему я прошу её об этом, сказала Изабель.

– Не могу. Ключ у Тары и твоей матери. Тара не откроет мне, а леди Джейн и подавно. Но тебе рабыня не откажет, – объясняла я, почему прошу о помощи.

Долго уговаривать сестру не пришлось. Пока мачеха с сыном и любовником не могла насладиться своим преступным счастьем, Изабель забрала ключ у Тары.

Я ждала её у дверей. Рабыня не спускала с меня глаз, ведь хозяйка ясно дала понять, что ублюдку Эдмунда нечего делать в кабинете и других хозяйских комната.

Моя сестра вышла из кабинета и развела руками.

– Нет. Там ничего нет, Лили, – шептала Изабель, растерянно бегая по мне взглядом. – Нет никаких бумаг с красной лентой.

Мои ноги подкосились. Я начала медленно сползать на пол от этой страшной новости. Если с освобождением я могла себя защитить, то без него я никто. Я рабыня.

– Господи, – взмолилась я, – только не это. За что ты караешь меня сегодня дважды?!

То, что это сделала леди Джейн, у меня не было сомнений. Только она способна на такую подлость, как выкрасть бумаги. Ей настолько сильно овладело чувство ненависти, что она не видела ничего перед собой. Жила одной местью. Мне было даже страшно представить, на что она способна. У неё жестокой от природы, была безграничная фантазия. Иногда мачеха, смакуя каждое слово, рассказывала, как поступит со мною, окажись я в её власти. И вот теперь я принадлежу ей.

– Не бойся, Лили, – послышался из-за спины голос мисс Луизы. – Я выкуплю тебя. Деньги есть. Скопила.

Наша гувернантка всё это время была рядом. Её в кабинет тоже не пустили, хоть она нагло рвалась туда часом ранее. Требовала вернуть ей деньги за последние несколько дней, когда работала сиделкой. Господин Эдмунд расплачивался с нею каждый месяц.

Мисс Луиза не выкупила меня. Мачеха даже не стала слушать бывшую содержанку мужа. Она приказала мистеру Льюису выкинуть куртизанку на улицу. Когда надсмотрщик выводил любовницу отца, она, прижав собранные пожитки, шепнула мне на крыльце:

– Если эта тварь тебя продаст, попроси Кларка послать мне весть. Я найду тебя.

Кларк – это мистер Льюис. Похоже, их отношения в последние месяцы стали более тёплыми. Я заметила, что он не вышвыривал её, как приказала леди Джейн, а нежно вёл под локоть. Я думаю, недолго она шла пешком по дороге, выкрикивая ругательства в адрес супруги почившего любовника. Такие женщины, как мисс Луиза, нигде и никогда не пропадут.

Отца ещё не успели отпеть в часовне и поместить в семейный склеп, а моя мачеха уже требовала выплат по долгам. Сначала она хотела высечь меня, но отбросила эту идею. По совету сыночка, меня лучше продать в бордель, а там за изувеченных много не возьмут. Будучи ещё и жадной, леди Джейн призадумалась. Пока она решала мою судьбу, я сидела в подвале.

Мне было всё равно, что со мною будет. Настолько сильно я была убита горем от потери отца. Ещё меня терзала мысль, что я так и не простилась с ним перед тем, как его навсегда замуровали в холодном склепе. На похороны отца меня не пустили.

Моё заточение закончилось через неделю после смерти отца. Моя сестра Изабель упросила мать пощадить меня и продать ей в качестве экономки. Леди Джейн и Кристофер были категорически против, но слёзы и приступы дурноты у Изабель убедили их пойти на сделку. Мачеха продала меня моей сестре по рыночной цене. Пятьдесят фунтов стоила моя жизнь.

Выходя из подвала на свет, я зажмурилась. Яркое солнце слепило отвыкшие от света глаза. Прикрывая их ладонями, я рассмотрела Изабель. Она шла мне навстречу, раскрыв свои объятья. Я бросилась в них, не веря, что для меня всё благополучно закончилось.

– Я купила тебя, Лили, – шептала сестра, обнимая меня. – Слышишь, теперь ты в безопасности.

– Ты дашь мне свободу? – спросила я.

Сидя в грязном сыром подвале, я поняла, что быть свободной – это быть независимой. Будь я свободной, то меня бы просто выкинули за двери, как собаку. Но я была рабыней, моя жизнь зависела от сумасбродной мачехи. Такое положение меня больше не устраивало.

– Да, Лили, конечно! – обнадёжила меня сестра, уводя к своему экипажу.

ГЛАВА 9. Тайны

Уже месяц, как я жила у сестры. Я спала в отдельной комнате, а не с рабами. Мой шкаф был полон платьев. Правда, не моих, а Изабель. Мои мачеха забрала себе. Я ела за одним столом с сестрой и её мужем. И я всё ещё была рабыней.

Изабель не спешила дать мне так долгожданную свободу. Каждый раз, находя поводы, чтобы продлить мою зависимость от неё.

Я спрашивала её:

– Когда ты подпишешь освободительные бумаги?

А она, округляя глаза, отвечала:

– Лили, я сама не могу. Гарри должен подписать от моего имени.

– Сестра моя, тебе так плохо у нас?

– Милая, подожди, когда я рожу. Мне страшно и я нуждаюсь в тебе.

Я ждала, чувствуя, как свобода становится недосягаемой мечтой для меня. Моя сестра была полностью зависима от Гарри. А он не собирался давать мне свободу. Желая сам получить меня в качестве любовницы.

Как только я переступила порог их дома, Душка Гарри возжелал сестру своей жены. Ему было мало леди Джейн и рабынь. Мне и вовсе не было спасения от похотливого супруга Изабель.

Гарри несколько раз подкараулил меня в коридоре. Прижимая к стене, пытался поцеловать. Я вырывалась из его цепких лап, требуя отпустить немедленно, иначе закричу. Ему приходилось отступать от своих замыслов из-за страха, что Изабель, и так плохо переносившая беременность, может скинуть. Ехидно улыбаясь, Гарри отпускал меня.

– Когда твоя сестра родит мне наследника, ты уже не сможешь избегать моего общества, – злобно бросал он мне вдогонку.

Общество! Он называл свои низменные желания таким благородным словом, как общество. О, нет! Общения с ним я избегала, как могла. Это чудовище, заключённое в тело красивого мужчины, вызывало во мне только отвращение. Что могло привлечь Изабель в этом ничтожестве?

Душка Гарри! Всего год назад она так называла его. А теперь? Теперь моя сестра прозрела, но было слишком поздно. Изабель знала только о его забавах с рабынями. Узнай она ещё и матери, чтобы с ней стало, страшно даже подумать.

Я инстинктивно чувствовала, мне жизненно необходимо быть подле сестры. Только её близость спасала меня от посягательств Гарри. Я старалась не отходить от Изабель. По ночам закрывала на ключ двери в спальню. Долго не могла уснуть. Ворочаясь с бока на бок, прислушивалась к шорохам за дверями. Я молилась, чтобы муж Изабель не вломился в мою спальню, как когда-то Кристофер.

Перед самыми родами сестры леди Джейн совсем перестала приезжать. До меня дошли слухи, что мачеха неважно чувствует себя в последний месяц. А кое-кто поговаривал, что она беременна. Мол, супруг перед смертью успел обрюхатить. Но, это была наглая ложь! Папа не делил с женой постель уже несколько лет. Новая беременность опасна для её жизни, но любовнику на это было плевать, как изголодавшейся по ласке леди Джейн. Их порочная связь дала плоды. Моя мачеха медленно чахла от ребёнка, растущего в ней.

Не могу сказать, что мне было жаль её. Я искренне ненавидела жену своего отца. И на это у меня были весомые причины, чем просто обида за унижения.

В доме Изабель я стала свидетельницей ещё одной неприятной и мерзкой сцены. Будь у меня очевидцы из благородных и свободных белых людей, то мачеха и её любовник предстали бы перед судом. Ещё и Кристофер, как покрывавший страшный грех преступной парочки.

Гарри подрезал подпруги на седле своего тестя, а мачеха отвлекала мужа, пока он это делал. Вот поэтому им надо было засечь до смерти старика раба, чтобы скрыть более страшное преступление.

Их разговор я услышала, когда вошла в дом за тёплым пледом для сестры. Они не заметили меня и продолжали спорить. Гарри боялся разоблачения. Ему с некоторых пор стал угрожать Кристофер, требуя прекратить отношения с матерью. Леди Джейн была, конечно, против таких заявлений любимого сына. Вот они и решали, как будут уговаривать единственного свидетеля их преступления молчать. Мачеха предлагала отдать меня Кристоферу. Мой брат, оказывается, бредил мною. Гарри был против этого. Сам же возжелал меня. Леди Джейн поняла, что скрывается за нежеланием любовника отдать меня новому хозяину плантаций и вспылила.

– Ты пожалеешь! Я сама уничтожу тебя, предатель!

Гарри усмехнулся:

– Джейн, если меня арестуют, я расскажу констеблю, кто мне помог избавиться от Эдмунда. И про Кристофера я тоже не забуду.

Муж жены чувствовал своё превосходство над любовницей и её сыном. Гарри был неглуп, угрожая моей мачехе. Он отлично знал её натуру. Леди Джейн вспыльчивая, необузданная, но трусливая. Страх перед каменными стенами тюремных темниц сразу остудили её пыл.

– Хорошо, – уже спокойнее сказала она, – я поговорю с сыном и объясню, что нам надо держаться вместе иначе мы пропали.

– Вот-вот поговори, милая, – довольно сказал Гарри.

Больше я ничего не слышала. Мне хватило и этого ужаса. Прижав ладонь ко рту, я пятилась назад от полуоткрытых дверей гостиной. Бежать я не смогла. Ноги не слушались, и нельзя было. Если бы они узнали, что я слышала их разговор, то жизнь моя оборвалась в тот же миг. Мне оставалось делать вид, что ничего не изменилось.

Но, о боже! Как всё изменилось. Если раньше леди Джейн была для меня прелюбодейка и истеричка, то теперь жестокая убийца собственного мужа. А Гарри и Кристофер вызывали уже не обычное презрение. Их я люто ненавидела. Я знаю, что истинно верующему христианину следует прощать своих врагов. Но, я не простила. Я каждую ночь возносила молитвы богу, чтобы он их жестоко покарал.

Мои мольбы были бессильны. Гарри прекрасно себя чувствовал. Кристофер тоже не внушал опасений за свою жизнь у окружающих его домочадцев. Одна леди Джейн увядала. Прости, Господи, что молила тебя о таком деянии, как суд твой над мачехой. Ведь дитя её невинно, но смиренно принимать жестокую правду о смерти дорого отца, я не могла.

ГЛАВА 10. Ночь

Последние дни беременности Изабель измотали. Она срывалась на всех. Даже несколько раз позволила себе накричать на меня, припомнив мне мою маму-рабыню. Но заметив, что я обиделась, сразу слезно извинялась.

Говорила, утирая слёзы платком:

– Потерпи, пожалуйста, ещё Лили. Я рожу и всё встанет на свои места. Просто эта беременность изводит меня. И Гарри опять пропадал всю ночь, – сказав это, сестра заплакала навзрыд.

Я кинулась её успокаивать. Прижавшись ко мне, Изабель тихо всхлипывала на моём плече.

Да Гарри совсем охладел к жене. Я, если честно, не понимала сестры. То она жаловалась на чрезмерное его внимание и требование исполнения так ненавистного ей супружеского долга, то лила слёзы в три ручья, что муж нашёл ей замену. Мне было не понять терзаний сестры. Как и метаний Гарри. Мачеха, конечно, красавица, но для молодого мужчины стара, заносчива, властна. Она крутила любовником, как хотела.

Несколько раз к нам приезжал Кристофер. Оставался на ужин. Весь вечер поедал не зажаренную индейку, а меня глазами. Отчего мне становилось не по себе. Никогда так не ждала окончания трапезы, как тем вечером. На моё счастье, Изабель замутило, и я помогла ей удалиться в свои покои. Я осталась голодной, но это стоит того. Похотливые глаза моего брата больше не сверлили меня. Ночью я, как всегда, спала, заперев дверь. А утром узнала, что Гарри и Кристофер сразу после ужина уехали в Сент— Огастин. Нетрудно догадаться куда. Мой брат тратил деньги на продажных девиц и играл в карты. Первые тащили у него всё, что лежало в кошельке. Вторые, соседи за игральным столом, акры земли, что с таким трудом собирал наш отец.

Пока муж два дня развлекался в кругу куртизанок, у Изабель начались схватки.

Поздно ночью меня разбудил истошный крик сестры. Я выскочила из постели и в одной строчке бросилась к ней. Моя Изабель стояла посреди комнаты, держась за живот, кричала:

– Нет! Я не хочу!

Я сначала оторопела, не понимая причину её истерики, и только увидев на полу лужу, поняла, что время пришло.

Уложив Изабель в постель, я позвала Сару.

– За кем посылать, мисс Лили? – спокойно спросила она, едва войдя в спальню.

– За доктором в Сент – Огастин, – меняя мокрую сорочку сестре, говорила я.

Она громко цокнула языком:

– Доктор не успеет, мисс Лили. Надо звать старую Мэй.

Старая Мэй – повитуха и знахарка. Все невольники лечились у неё. Но моя сестра не чёрная рабыня. Она белая леди. А что если она не согласится, чтобы старая чёрная ведьма прикасалась к ней.

Пока мы решали за кем посылать, моя сестра, сгибаясь пополам, вопила, проклиная Гарри и его дитя.

– Я ненавижу его! – кричала она. – Этот ребёнок разрывает меня! Он убивает меня! Ненавижу!

Её схватки были уже невыносимы. Я не знала, что делать и как помочь ей. В такие мгновения ты вряд ли будешь думать о приличиях и происхождении. рабыня-повитуха была ближе, чем доктор. Я, повернувшись к Саре, сохраняя последние остатки самообладания, приказала:

– Зови Мэй!

Мэй пришла быстро. Она тихо поздоровалась и, не теряя времени, подошла к своей орущей хозяйке.

– Мне надо вас осмотреть, – сказала она.

Изабель вцепилась мне в руку и закричала:

– Она ведьма! Ты позвала ведьму!

– Нет, Изабель, она поможет тебе, – переубеждала я, трясущуюся всем телом роженицу. – Позволь ей помочь, милая.

Новая схватка исказила её лицо. Сильнее сжав мою руку, сестра закричала, но уже от боли. Рабыня, не дожидаясь ответа, подошла к нам ближе. Задрав мокрую от пота и крови сорочку, полезла смотреть.

Как только руки Мэй прикоснулись к моей сестре, та, уткнувшись мне в плечо, простонала:

– Я умру. Он убивает меня.

– Что ты, Изабель! – стирая пот со лба сестры, успокаивала я. – Так у всех бывает.

Но по лицу рабыни я поняла, что не у всех. Она покачала головой.

– Ребёнок идёт ножками. Вот и крови много.

– Нет! – опять заплакала сестра. – Я проклинаю это отродье Гарри! Ненавижу его!

Уже не выдержала я. Встряхнув сестру, прикрикнула на неё:

– Не смей, так говорить! Он твоё дитя! Побойся бога!

Изабель заскулила, как побитая собачонка.

– Я помогу появиться малышу на свет, но вы должны слушать меня, хозяйка, и делать всё, что я скажу, – говорила повитуха.

Изабель кивнула. Потом Старая Мэй перечислил всё, что ей понадобится для родов. Я распорядилась принести и началась самая тяжёлая ночь в моей жизни.

Изабель эта ночь, конечно, далась ещё тяжелее. Роды были сложные. Хвала богу, мой племянник появился на свет живой и здоровый, а вот сестра, потерявшая много крови, находилась между смертью и жизнью. Старая Мэй сделала всё, что могла. Остальное зависело от организма Изабель и воли господа.

Несколько дней Изабель пролежала в родильной горячке. Отпаивая её отварами Мэй, я день и ночь дежурила у постели больной. Боялась потерять ещё одного родного мне человека.

Гарри, вернувшись, обрадовался сыну. Забежав на минутку к жене, спросил:

– Как она?

– Плохо, – ответила я, посмотрев на него.

То, что я увидела на его лице, заставило меня брезгливо отвернуться. Глаза Гарри светились радостью, когда он смотрел на изможденную тяжёлыми родами жену. Он надеялся на другой исход. Жизнь Изабель ему была не нужна. Оставшись вдовцом, Гарри получал всё имущество жены.

– Мерзавец! – прошипела я, уходящему любовнику мачехи и убийце отца.

– Тебе тоже следует молиться о скором избавлении Изабель от мук, – остановившись в дверях, сказал он. – Ты хочешь свободы, Лили? Я дам её тебе, но прежде получу тебя. И поверь, ты должна будешь постараться убедить меня в твоём желании стать свободной.