Читать книгу Бегство - А.Л. - Страница 1

глава 1

Он стоял в оцепенении. В ушах звенело. В горле пересохло. Вид, открывшийся ему, приводил в ужас. Зрелище было настолько жутким, что мозг просто отказывался верить в реальность происходящего. Сложно было понять, сколько всё это продолжалось. Из ступора его вывел грохот, раздавшийся слишком близко к его правому уху.

      Его осыпало рыхлой землей, и волна горячего воздуха с легкостью повалила изможденное тело прямо в грязь, покрывающую все, куда доставал глаз. Когда он оказался на земле, его руки начали увязать в той самой грязи, которая уже испачкала только вчера стиранный халат. Она оказалась вязкой и холодной. Видеть и ощущать ее на коже было нестерпимо противно, но именно это ощущение и дало понять – все это реальность.

      Спустя некоторое время к герою начали возвращаться чувства. Холодно. Несмотря на утеплённую форму, было зябко, а руки и вовсе горели от низкой температуры, тепло словно выходило из лёгких вместе с воздухом. Горло тоже жгло, отчего вздохнуть было болезненно.

      Еще один взрыв. Не так близко, но все равно вибрации от нескончаемых ударов разносились землей на многие километры.

      Только сейчас он обратил внимание на то, что грохот был просто нестерпимым. Сам воздух словно состоял из звука. Звука пуль, проносившихся повсюду, как невидимые нити. Время от времени в это полотно вплетались более тяжелые нити – выстрелы пушек. Свист и взрывы соединялись воедино, образуя поистине невообразимый рёв, похожий на утробный рык разъярённого монстра.

      От этих звуков сердце героя бешено заходилось, и только сейчас к нему, наконец, пришло осознание нависшей над ним опасности. Чувство самосохранения говорило ему бежать, но всё было бессмысленно. Он знал это. Бежать некуда. Не было ни одного места, не объятого этим хаосом.

глава 2

Серым было всё: небо, здания, улицы, лица. Казалось, всё состоит из камня и серости. Даже люди, которых почти не было на улице в такую погоду. Никому не хотелось выходить наружу. Единственным желанием было забраться в теплую постель в натопленном доме, зарыться лицом в простыни и забыться дрёмой до наступления тепла. Но это вряд ли возможно. Возможно где-то, но уж точно не здесь. В Червене будто другой погоды и не существовало вовсе.

      Несмотря на условия, город жил. Хоть на улице и было пусто, наличие дыма из труб выдавало признаки жизни. То здесь, то там на крышах можно было увидеть дымоход, плавно выдыхающий теплые клубы. За ними было сложно увидеть небо, но если бы это и удалось, то разницы бы никто не заметил. Оно было серым, как и всё здесь.

      Один из таких дымоходов мостился и на прочном каменном здании неподалеку от центра столицы. Монолитное, добротное здание почти не выделялось на фоне других. Архитектура была однотипной, невыразительной. Все постройки города были похожи друг на друга, словно близнецы. Приезжий, волей случая оказавшийся здесь, наверняка бы заблудился, свернув с одной невзрачной улицы на другую такую же. Единственное, что отличало именно это здание от сотен других – размер. Оно было значительно крупнее соседей и как бы ютилось между ними, словно пыталось согреться и выжить.

      На прочном фундаменте, заметно просевшем со времён строительства, взгромоздилось неповоротливое железобетонное тело. Среди всей этой тяжелой массы то там, то здесь виднелись деревянные оконные рамы с мутными стеклами, которые трудно было заметить, так как их скрывали перемычки. Могло даже показаться, что здание выросло из земли, само, но это не так. Об этом можно было судить, так как у постройки был фасад, на котором все еще возможно заметить следы былых украшений.

      Со стороны главного входа здание встречало дубовой дверью, прочно сидевшей глубоко в портале. Высоко над ней сохранились части карниза и фронтона, избежавшие плачевной участи, чего нельзя было сказать об обрамляющем фронтон фризе. От него мало что осталось. Сверху все это покрывалось двухскатной крышей, которая, наверняка, была тоже не в лучшем состоянии.

      Строение было ветхим, но, несмотря на это, активно использовалось. Вопреки своей невзрачности, внутри было многолюдно. Даже невзирая на морозное утро марта, здесь сновали люди. Разговаривали мало: здешние жители не слишком общительны. Но морозный воздух был полон многочисленных звуков: скрипом старых дверей, звоном стекла, стуком каблуков по мраморным полам, шелестом халатов. И именно сейчас, в это мартовское холодное утро, воздух прорезал еще один звук – первый крик. Его издал младенец, который только что появился на свет в этой стране.

      Еще один человек. Еще один гражданин.

      Хвала Червене!

глава 3

  Вскоре после рождения гражданин обзавелся и именем. Брэзен. Маленький, сморщенный розовый комок никак не соответствовал этому громкому имени. Но именно на нем настояла его мать, Ода – спорить с ней было в высшей степени бесполезно. Такого упрямого человека нужно еще поискать.

      Вскоре после рождения Брэзен перебрался в свой дом, который ютился на задворках столицы, в районе, состоящем из однотипных домов, возведенных для рабочих близлежащих заводов, коей была и его мать.

      Теперь же он лежал в деревянной люльке, которая была выменяна на половину рабочей зарплаты незадолго до его рождения. Дом отапливался, но внутри по-прежнему было прохладно – большая часть тепла просачивалась сквозь щели. Младенец этого, кажется, не замечал. Он был бережно укутан в теплый платок и сладко посапывал.

      Помимо него в комнате находилось еще двое. Их тени подрагивали на стене от света пламени свечи.

– Да не волнуйся ты так. Это всего на пару лет. Вернусь я еще.

– Знаю, но на душе все равно неспокойно.

– За меня не переживай. Со мной все будет хорошо. Я больше о вас с ребенком волнуюсь. Но ничего, зато будешь больше льгот получать, пока я там.

– Да, с этими деньгами и с моей зарплатой должно хватать. Не на все, конечно, но на самое необходимое уж хватит.

      Ода с мужем сидели за столом. Разговор был нелегким и время от времени затихал. В тягостной тишине был слышен только ход напольных часов. Тяжелая секундная стрелка, кряхтя, отмеряла такт. Ода, теребя в руках платочек, поглядывала то на сына, то на мужа. Подобрать слова было сложно. Ее муж, чувствуя это, поднялся.

– Ну все, уже поздно, спать пора. Что сидеть?

– Да, ты прав. У меня завтра ещё много дел.

      После долгой паузы она добавила:

– Мы увидимся завтра?

– Нет, у нас сбор на рассвете. Я уйду рано, ты еще будешь спать.

– Вот как.

      Пламя свечи снова дрогнуло от сквозняка. Ода подалась вперед, обнимая мужа. Объятие было крепким, долгим, прощальным.

– Будь осторожен.

– Буду.

      Они простояли так какое-то время. Наутро он ушел. Была война.

глава 4

 Сквозь невесомые шторы лился свет. Он словно согревал спертый воздух внутри помещения. Легкие тени жались по углам, спасаясь от лучей летнего солнца. Хоть и было лето, температура едва ли поднималась до двадцати пяти градусов, но уже этого оказывалось достаточно для того, чтобы назвать день погожим.

      В комнате стоял тяжёлый воздух, то там, то здесь прорезанный тусклыми солнечными лучами. Иногда можно было заметить частицы пыли, поднимающиеся от движений. Этот вид успокаивал и дарил чувство приятной дремоты.

      Где-то издалека слышались размеренные звуки, которые выводили из сонного состояния. Брэзен старательно отгонял от себя сон. Сосредоточится на задании было сложно, и ритмичность звуков этому никак не способствовала.

– Что это? Что ты нарисовала?

      Над девочкой с белокурыми волосами, собранными в хвостики, склонилась фигура. Изящно подогнув юбку с передником, воспитательница наклонилась вперед, заглянув девочке через плечо.

– Это медаль!

      Девочка явно была довольна проделанной работой. Еще бы. Она самая первая из всей группы детей закончила рисунок. Лицо воспитателя озарила нежная улыбка – рисунок пришелся ей по вкусу. Получив похвалу, девочка вернулась к рисованию. Остальные дети старательно водили карандашами по бумаге. Все хотели как можно быстрее покончить с делом. После этого в детском саду наступало время обеда.

      Не то чтобы это была самая замечательная часть дня. Сегодня, наверняка, снова давали кашу и овощи. Еда не отличалась большим разнообразием. Зато после обеда начиналось свободное время, в течение которого дети были предоставлены сами себе и вольны делать все что угодно. Большинство предпочитало пойти на улицу. Не так часто в Червене выдавались солнечные дни, поэтому никто не хотел тратить их, сидя в затхлом классе.

      Воспитатель проходила мимо парт, останавливаясь около каждого ребенка и рассматривая каракули, которые складывались в умах детей в какие-то определенные предметы. Хоть они и казалось каракулями, воспитатель искренне расспрашивала детей о них, продвигаясь все ближе. Даже не глядя на нее, ему было слышно, что воспитатель близко – её длинная коричневая форменная юбка, касаясь парты, оставляла в воздухе едва слышимый шорох.

– Брэзен, а ты что не рисуешь?

– Не знаю, что нарисовать.

– А чего бы тебе хотелось? Давай подумаем вместе.

      Она участливо присела рядом с ним. От этого движения в воздухе качнулся едва уловимый запах накрахмаленного белья.

– Не знаю. Папу?

– А где твой папа?

– На войне.

– Вот как, так он солдат. Нарисуй его. Он обрадуется рисунку, когда вернется.

      Брэзен не помнил, как выглядел его отец. Но по рассказам матери у него было волевое лицо, тёмные волосы и глубокие карие глаза. Брэзен больше походил на мать.

      Рисовать того, кого никогда не видел, казалось непосильной задачей, но Брэзену нравилась идея обрадовать отца. Он знал, что тот был добрым и обязательно бы похвалил его за хороший рисунок. Поэтому мальчик решил попробовать.

      Начать он собрался с формы. У всех военных она была единообразна. Потянувшись, Брэзен взял серый карандаш и нарисовал прямоугольник, который был ни чем иным, как двубортной шинелью. Старательно его закрасив, он добавил две неровные палочки снизу – бриджи такого же мышиного цвета. Дополняли их чёрные кавалерийские сапоги. Было принято решение фуражку не рисовать – её место заняла копна тёмных волос на бежевом круге, который явно иллюстрировал лицо.

      Рисунок был совсем простым (что еще можно ожидать от ребенка), но даже этого хватило для одобрения.

      К концу занятия уже почти все закончили работы и по одному сдавали их. Было решено вывесить их на стенде в холле. После выставки обещали вернуть рисунки авторам.

      Отодвигая стул, очередной ребенок вставал, относил свой рисунок, получал похвалу и садился на место. Пушка, солдат, ружье, самолет. Темы рисунков повторяли друг друга. И только несколько работ не удостоились чести висеть в холле. Они были не о войне и выбивались из нарисованного.

      Быстро расправившись со сдачей рисунков, дети поспешили в столовую, чтобы получить свою порцию безвкусной еды. Остальная часть дня пролетела незаметно – дети резвились на жухлой траве, играли в догонялки и, конечно, не обходилось без самой любимой забавы – игры «Захват флага». Правила были очень просты: нужно пробраться на территорию противника и захватить флаг врага так, чтобы он, в свою очередь, не успел захватить ваш собственный. Дети так часто играли в нее, что уже разработали свои стратегии, контратаки и обманные маневры. Было принято играть – девочки против мальчиков. Девчонки редко проигрывали, мальчишкам не уступали.

      За играми время пролетело незаметно. О том, что пора заканчивать, оповестил голос воспитателя – начали приходить родители.

      Брэзен был одним из тех, кого забирали последним. Смены на заводе заканчивались поздно. Однако, хоть и с опозданием, но и его забрали.

      Взяв сына за руку, Ода засеменила вниз по улице. Тихий обычно, Брэзен был сегодня достаточно разговорчив, но мать слушала его в пол-уха – она слишком устала, а нужно было еще успеть забрать льготы, начисляемые женам солдат. Необходимо спешить: Бюро Общественных Дел скоро закрывается. И еще надо придумать, что приготовить на ужин. Еды дома было мало.

– Мам, ты меня слышишь?

      Из задумчивости женщину вывел упрямый голос.

– Да, детка, что ты говоришь?

– Я спрашивал, как ты думаешь, папе понравится мой рисунок?

– Конечно, ему точно понравится.

      Мальчик явно оживился. Он хотел спросить что-то еще, но Ода ускорила шаг. Опаздывать было нельзя.

      Пара поспешила дальше. Они еще не знали, что эти льготы будут последними. Совсем скоро они останутся без них. Своего мужа Ода больше никогда не увидит.

глава 5

Брэзен плотнее запахнул ворот пальто. Это не помогало. Холод предательски проникал сквозь него, жаля голую шею. Теплый пар, выходивший из горла, быстро таял в зимнем воздухе.

      Мальчик ускорил шаг. Его поступь гулко отозвалась по мощеным камням, эхом катясь над ними. Уже проносясь по полупустой улице, мальчик свернул на более оживленную. По ней сновали мужчины и женщины, пытаясь как можно скорее убраться отсюда и юркнуть в теплое место.  Несмотря на раннее утро, люди спешили на работу, большинство из них двигались в сторону промышленной части города. Там располагались заводы. В основном там работали женщины.

      Брэзен спешил, маневрируя между прохожими. Все они были похожи, как один. Наверное, так казалось потому, что женщины носили однотипные шерстяные стеганные куртки, из-под которых выглядывали потертые штаны – элемент повседневной рабочей одежды. Немногочисленные мужчины были одеты в военные шинели.

      Весь этот гул шагов заглушали свежие новости, доносившиеся из громкоговорителя. Диктор, хорошо поставленным голосом, вещал об актуальных вестях с передовой. «Благодаря доблестным действиям командира дивизии Прюлома войска Шанмайской армии были отброшены. Задача оказалась чрезвычайно трудной, так как, помимо упорного сопротивления врагу, наша доблестная армия проделала большой путь, сопряженный с опасностями, в числе которых: преодоление минного поля, а также засада, устроенная 1-му и 3-му полкам. После неожиданного налета, совершенного этой ночью, Шанмайскую армию застали врасплох. Это дало преимущество для контрнаступления, которое и было осуществлено бесстрашным командиром Прюломом. В результате боев уничтожено колоссальное сосредоточение вражеских сил. Шанмайская армия деморализована. Победа Червены уже не за горами. Хвала Червене!»

      Мало кто обращал внимание на голос из громкоговорителя. Дело было вовсе не в холоде. Такие громкоговорители были установлены повсюду: на главных площадях, улицах, заводах, везде, где их могли бы услышать. Актуальная сводка новостей обновлялась каждые несколько часов, и уверенный, звучный голос зачитывал их. Эти сводки были уже настолько привычны, что не могли выдернуть людей из их задумчивости.

      Брэзен тоже не вслушивался. Новости всегда были похожи. Вместо этого он еще прибавил скорости. В этот раз он проспал, что было на него совсем не похоже. Мальчик отличался примерным поведением, оценки тоже были хорошие, у учителей он на хорошем счету. То, что случилось сегодня, было досадным недоразумением, но слушать его никто бы не стал. Дисциплина – одна из основополагающих системы обучения.

      Рванув из последних сил, мальчик юркнул в железные ворота, которые ограждали школу от остального мира. Взбежав по массивным ступеням, он чуть не наскочил на своего друга. Повалэч его заждался.

– Ну где ты ходишь?! Звонок уже прозвенел. Идем скорее. Сегодня первым уроком география. Профессор Пэчлива от нас мокрого места не оставит, если увидит, что мы опоздали!

      Схватив своего друга, Повалэч потащил его в аудиторию. Мальчикам повезло. Дверь не выдала их появления. Приоткрыв ее, два приятеля протиснулись внутрь. Профессор стоял спиной к классу, старательно вычерчивая на доске тему урока. Этого хватило, чтобы Брэзен и Повалэч пробрались к своей парте.

      Остальные присутствующие с любопытством наблюдали за этим маневром. Многие не скрывали удивления. Брэзен был среди лучших учеников класса. Регулярно получал высокие отметки и благодарности от учителей. Его часто ставили в пример, поэтому было крайне странным, что он опоздал. Чего нельзя было сказать о Повалэче. Так же, как Брэзен славился своим отличным поведением, Повалэч – своими выходками. Но несмотря на такое страшное нарушение, как опоздание, никто не подал голоса. Выдавать своих было не принято.

– Итак, кто готов продемонстрировать знание домашнего задания? – резко обернулся профессор.

      Он был одутловатым мужчиной лет сорока, с лицом настолько непримечательным, что сложно описать. Наверное, самой характерной чертой этого лица была дряблая, неестественного цвета кожа, которая складывалась во второй подбородок.

      Ученики резко прекратили разговоры. Отвечать не хотелось никому. Профессор Пэчлива славился своей дотошностью. Даже если ты знал материал, то не был застрахован от дополнительных вопросов, которые неизменно сыпались как из рога изобилия. Высокие отметки по географии получить было сложно.

– Кто готов?

      Учитель повторил свой вопрос, отрясая руки от мела.

– Брэзен, может быть Вы?

      Брэзен поднялся и вышел к доске. Предмет, конечно, он знал, но отвечать ему смертельно не хотелось.

– Итак, расскажите нам, что вы усвоили из прочитанного?

– Как мы знаем, существует три вида промышленности: добывающая, обрабатывающая и электроэнергетическая. Дома мы должны были разобрать обрабатывающую промышленности Червены. В нашей стране получили развитие такие отрасли обрабатывающей промышленности, как машиностроение, металлообработка и легкая промышленность, в частности, текстильная. Особое место в нашей стране занимают черная и цветная металлургия. Мы являемся лидерами по производству чугуна, что, в свою очередь, обеспечивает производство различных деталей машиностроительной отрасли. Что касается цветной металлургии…

– Хорошо, Брэзен. Вижу, вы ознакомились с домашним заданием. Давайте тогда проверим Ваши знания относительно старых тем.

      Этого-то Брэзен и опасался.

– Итак, сколько, как мы знаем, существует стран?

– Шесть.

– Назовите их.

– Червена, Королевство Люмье, Вилт, Мванамке, Восточный Шанмай, Коэлум.

– Хорошо. Кажется, в прошлом году мы разбирали формы правления, политические режимы и системы стран нашего мира. Давайте-ка вспомним это. Вы назвали Королевство Люмье, очевидно, что там…

– Абсолютная монархия.

– И главой этой монархии является…

– Король. Вэйонс IV.

– Все верно. Что ж, давайте сложнее. Что вы можете рассказать о Вилте?

– Вилт – это соседнее государство, которое граничит с Червеной на западе. Так же, как и Червена, является северным государством. На территории Вилта преобладает умеренный, а  на самом севере – субарктический климат. Формой правления является сословно-представительная монархия. Во главе страны Вождь и группа приближенных, которая…

– Довольно. Нет времени на все подробности. Дальше.

– Мванамке. Расположено на юге. Здесь матриархат.

– Чем известно Мванамке?

– Хм… Известно своими достижениями в химической промышленности, медицине и новых технологиях. Развитое государство.

– Хорошо. А что вы скажите о Восточном Шанмай?

– Как следует из названия – расположено на востоке. Имеет древнюю историю и культуру. Нет единого правителя. Формой правления является аристократия. Страной управляют двенадцать феодалов, каждый из которых происходит из высокого рода.

– Хм… Что ж, последнее, Коэлум.

– Теократическая монархия. Главой государства является епископ Ветерис.

– Расскажите о верованиях Коэлума.

– Что? Религия? Ну… Мы знаем, что существует единственная религия. Все жители разделяют ее.

– Подробнее!

– Эм… Основой религии является поклонение богине. Богине Империум. Это все, что мне известно.

– Этого мало.

– Мы большего не проходили…

– Нужно было изучать дополнительные материалы. Садитесь, Брэзен. Ваш ответ был неудовлетворительным. Только помня о Ваших прошлых заслугах, так и быть, ставлю Вам четвёрку. В следующий раз готовьтесь основательнее.

      На негнущихся ногах Брэзен добрел до своей парты. Сердце все еще гулко стучало. Брэзену казалось, что его сердце слышат все, так как в классе стояла мертвая тишина. Оказаться у доски не хотел никто.

      Сев за парту, он посмотрел на друга. Лицо Повалэча выражало странную смесь эмоций: сочувствие, страх, удивление. Но Брэзен был уверен, что думали они об одном и том же – профессор понял, что они опоздали. Их догадки подтвердились, когда Повалэча вызвали следующим.

      Этот, и без того неприветливый, день начался для Брэзена сурово и беспощадно. Остальные преподаватели его тоже не жалели, однако на других уроках успехи были лучше. Под конец дня мозг кипел, поэтому было принято решение отдохнуть. Для этого Брэзен, Повалэч и другие ребята собирались сделать то, что они делали в таких случаях – бродить по городу. Других развлечений все равно нет.

глава 6

Об окончании занятий оповестил, как обычно, гулкий звонок. Ученики были свободны.

      Выбравшись из переполненного класса и накинув верхнюю одежду, Брэзен и Повалэч поторопились к выходу. Встретиться с остальными они условились около ворот. Ожидание было недолгим. Спустя пять минут к друзьям подтянулись их приятели из других классов.

      Всех объединял Повалэч. Он, без преувеличения, был душой компании. Он же их и познакомил.

      Повалэчу, как и Брэзену, двенадцать лет. Но даже в толпе сложно его спутать с кем-то еще – он был намного выше своих ровесников. При всем при этом он ужасно тощий и похожий на шпалу. Дополняют его образ русые патлы, вечно торчащие во все стороны и противящиеся любым попыткам их уложить. Однако, несмотря на довольно несуразный вид, никто даже не думал его дразнить. Характер у Повалэча боевой, а рука довольно тяжелая. Поэтому любые попытки его дразнить он пресек на корню еще давно. Теперь же он завоевал мальчишеское признание и считался негласным лидером, по крайней мере у всех двенадцатилеток.

– Ну что, куда пойдем? – Повалэчу не терпелось как можно скорее покинуть стены родной школы.

– Куда-куда. Как будто тут мест много, куда сходить можно. Нет же ничего.

– Давай по магазинам пройдемся? Говорят, в некоторые новые поставки завезли. Может, пряжку на ремень найдем, прям как у настоящих военных, или еще чего лучше.

      Остальные мальчишки не разделяли его энтузиазма. Денег было мало.

– Тогда кино. Вроде, фильм новый крутят.

– Да не. Они все одинаковые. Еще и деньги такие платить.

      В городе был только один кинотеатр, который располагался напротив городской площади, одного из самых популярных мест досуга горожан. Но хотя бы он и был расположен в престижном районе, успехом он не пользовался, и дело заключалось вовсе не во входной плате. Дело было в том, что фильмы, которые крутили в кинотеатре, были исключительно местного производства. Показ иностранных картин строго воспрещался. За такое преступление директора ждало как минимум изъятие зарплаты и несколько десятков часов общественных работ, а как максимум… Никто не знал. Знали только, что это запрещено. В связи с этим фильмы шли только отечественные. Такие фильмы не отличались разнообразием. В большинстве своем они просто в красках пересказывали события на фронте. Это сопровождалось черно-белыми кадрами хроник, снятых на передовой. Были, конечно, и художественные фильмы. Они уже были цветными, но, несомненно, описывали нелегкую жизнь солдата, отправленного на фронт, либо жизнь женщины, которая обычно занималась важной общественной работой. Таковой считалась работа на одном из бессчётного числа заводов, производивших, в основном, ткань или боеприпасы. Иногда бывали фильмы о женщинах-медсестрах. Других фильмов ждать не приходилось. Горожане, по большей части не обладающие большими средствами, не торопились тратиться на билет, чтобы увидеть то, что они и так видят в повседневной жизни, поэтому кинотеатр пустовал.

– Ну а если не кино, то что тогда?

      Кроме кинотеатра каких-либо развлекательных мест в городе не было. Конечно, были еще столовые и питейные заведения. В столовую ребята идти отказались, все знали, что там заламывают цены. За какую-то кашу с котлетой непонятного качества пришлось бы отвалить все деньги, которые копились неделями с таким трудом. Так бездумно тратить накопленное никто не хотел. А в питейные их бы, конечно, не пустили. В таких местах обычно собирались отставные солдаты, которые вследствие различных причин возвращались в столицу и ждали дальнейших распоряжений. Накопив немного денег в течение службы, они не знали, куда их потратить. Многие такие отставные бесцельно шлялись по городу, думая, как бы такими средствами распорядиться. Тут их и прельщали приветливые двери кабаков, которые заманивали душевными беседами с такими же бывалыми солдатами и алкоголем, отлично помогающим скоротать внезапно появившееся время.

– Остается только как всегда.

      Мальчишки невесело переглянулись. "Как всегда" значило бесцельно шататься по городу час-другой. Гулять зимой и терпеть пробирающий холод не хотелось, но идти домой и делать домашние упражнения не хотелось еще больше, поэтому, за неимением альтернатив, группа двинулась в путь.

      В это время дня город выглядел довольно безлюдно. Рабочие еще трудились, а мужчины (в большинстве солдаты) еще не тянулись в кабаки – было слишком рано. Бродя по городу, мальчишки изредка встречали прохожих. Почти все встреченные ими люди были школьниками, которые торопились домой после учебы. Только один раз они наткнулись на расклейщика листовок, оклеивающего стену плакатами. С этих плакатов на них смотрело волевое лицо в фуражке и мышиной серой шинели. Под лицом на бордовой яркой ленте смело красовалась надпись: «Страна зовет тебя! Хвала Червене!» При взгляде на этот железный взор и протянутую к тебе руку казалось, что зовут именно тебя, не кого-то другого, а тебя. Этот взгляд завораживал. Складывалось впечатление, что смотрит он вглубь и видит тебя насквозь, что немного пугало, но и очаровывало в тот же момент. Эффект усиливался от того, что такие листовки красовались почти на каждой стене города, и чудилось, что этот взгляд наблюдает за тобой, где бы ты ни был.

      Оторвавшись от листовок, парни двинулись дальше.

– Ну а ты что, поедешь?

      Повалэч глянул на Брэзена.

– Ехать? Куда?

– Опять ты в облаках витаешь. В лагерь, в лагерь. Едешь?

– Ты так спрашиваешь, будто у нас выбор есть. Все поедем. Это же обязательно.

– Эх. А так неохота, – сказал один из приятелей.

– Ага. Опять бегать кросс, учить эти построения, копать окопы, – поддержал другой приятель.

– Ну вы чего? – ощетинился Повалэч. – Будет же круто. Будем учиться воевать. Как взрослые. Может, даже винтовки дадут, не то, что в прошлом году.

– В прошлом году было совсем тяжко. Только окопы и копали. У меня потом ещё месяц спина болела.

– Да не ной ты, зато будем знать, как и что на войне делать.

      Брэзену эти лагеря не нравились, но избежать их возможности не было. Поездка в лагерь длилась целый месяц и была обязательна для всех детей старше десяти лет. В рамках школьной поездки их отсылали в отдаленный военный лагерь, где им предстояло весь месяц познавать тяготы военной жизни. Для начала школьники размещались в специальных казармах, отдельных для мальчиков и девочек. Далее, после всех бюрократических процедур, начиналась строевая и физическая подготовка. Были и дни, выделенные на уроки теоретических знаний, включающих тактику, оказание медицинской помощи и изучение различных особенностей военного мастерства. Некоторые дни были выделены на физическую работу или же на боевую подготовку. Свободных дней не было. Лагерь подразумевал получение, в основном, практических знаний, которые обязательно пригодились бы школьникам во взрослой жизни. Такой вид обучения был принудительный. Освобождение от лагеря могли получить только тяжело больные дети, коих были единицы.

      Для Брэзена это было настоящим испытанием. Физические упражнения выжимали из него все соки. Он был вовсе не спортивным. Его сильной стороной всегда был ум.

– Да, придется ехать, но ведь это еще нескоро, только весной. Еще несколько месяцев.

      Брэзен пытался оттянуть этот момент как можно дальше, даже в собственных мыслях.

– Да, еще пару месяцев, но нужно к лагерю подготовится. Столько купить.

– Брэзен, ты уже все купил?

      Сама поездка в лагерь была не последней трудностью. А вот до поездки еще нужно было подготовить кучу вещей: каску, лопату, форму, флягу и прорву остальной мелочи. Купить это все необходимо на свои средства, что оказывалось не самой легкой задачей.

– Нет, мы еще ничего не покупали. Сейчас с деньгами туго, пока не до этого.

      Все сочувственно на него посмотрели. Отец Брэзена погиб восемь лет назад. Правительство Червены заботится о своих солдатах и их семьях. Для них выделяются специальные пособия, которые позволяют держать семью на плаву. Однако содержать вдов не представляется возможным, стольких средств у государства нет. Поэтому многие семьи, лишившиеся этих пособий и кормильца, вынуждены находиться на пороге бедности. Данная картина была не нова – почти все мужчины отправлялись на фронт, и только небольшой процент возвращался обратно. Даже среди мальчишек у четырех ситуация была такой же, поэтому приятели понимали Брэзена как никто.

– И не говори, мы пока тоже не покупали. Сначала нужно зимние сапоги купить, а то у мамы прохудились.

– А мы вот купили каску, но теперь пока копим.

      Так, за беседой, пролетел час. Компания гуляла по серым, холодным улицам города, то останавливаясь и разглядывая немногочисленные витрины, то шествуя вдоль тротуаров, болтая ни о чем. Болтали в основном об уроках и лагере, о том, чем они жили и что их интересовало. Беседа обыденная, но ребята так погрузились в нее, что не замечали ни речей дикторов с их сводками, доносившихся из каждого угла, ни одиноких машин, изредка проплывающих мимо, ни жуткого холода, кусавшего их через пальто, ни времени.

      Первым очнулся Брэзен.

– Ребята, сколько на часах?

– Четыре, а что?

– Уже?! Ну я с вами заболтался, давно пора домой.

– Чего так спешить? Давай еще погуляем.

      Повалэч явно не хотел прекращать прогулку.

– Вы что? А как же доклад? Вы уже сделали?

– Какой доклад, ты о чем?

– Ну как же, по Военной тактике. Профессор Маневрэвани велел написать доклад на пятнадцать страниц о тактике сражения. Мы должны были выбрать сражение и разобрать тактику, которую применил командующий состав. Срок сдачи уже завтра. Я еще не дописал.

– Как… завтра…

      По бледным лицам товарищей было очевидно – никто даже не начинал.  Данная работа требовала многих часов кропотливого труда, и все понимали, что за оставшееся время шансов на выполнение у них нет. Но за отсутствие работы их ждало наказание. Наказание обычно зависело от преподавателя. Некоторые были снисходительны и прощали с условием сдать работу позже, но профессор Маневрэвани не был из их числа. Он мог назначить и телесные наказания. Эта перспектива заставила всех приятелей в спешке ретироваться. Наспех попрощавшись, они бросились по домам.

глава 7

В предрассветной тишине раздавалось только мерное посапывание. И изредка слышался скрип напряженных пружин матраца. Но даже такой, казалось бы, резкий звук был бессилен отвлечь кого-то от столь сладкого сна. К сожалению, это блаженство длилось недолго. Воздух прорезал беспощадный звук трубы, оповещавший о начале нового дня. Все спящие подпрыгнули в своих, еще теплых, кроватях, словно их ударила молния.

      Пробуждение не из лучших.

      Не теряя времени школьники вырывались из мягких объятий одеял и натягивали холодную форму, висевшую у каждой кровати.

      Форма лагеря отличалась от обычной ученической. В повседневной жизни школьники носили гимнастерки из белого плотного сукна и темные шаровары. Многие ученики подпоясывались ремнями с пряжкой. Для девочек были предусмотрены светлые рубашки, темные юбки и жилеты. Здесь же форма была иной, и даже девочки были обязаны носить штаны. Такая форма покупалась отдельно и носилась только здесь, в лагере. Для всех учеников она была единообразна и состояла из темно-зеленой однобортной куртки с отложным воротником и прямых брюк в тон. Покупка таковой формы полагалась обязательной, но стоила та дорого, поэтому бралась обычно с рук и была не в лучшем состоянии.

      Одевшись, ученики повалили из казарм в большое здание, расположенное в центре лагеря – штаб. Каждое утро им было необходимо присутствовать здесь на построении.

      С трудом проснувшись и нехотя заправив кровать, Брэзен тоже оделся и, слившись со спешащей толпой, поторопился в штаб. Войдя в просторный главный зал, он занял свое место в построении. Остальные подтянулись быстро. От пробуждения до построения прошло не более десяти минут.

      Проверив присутствие каждого ученика, руководители лагеря начали первое обязательное лагерное мероприятие, а именно прослушивание радиоэфира. Был включен старый радиоприемник, который, попеременно кряхтя и чихая, начал рассказывать об обстановке в мире.

      «Осада города Мали продолжается уже третью неделю. Шанмайская армия вплотную придвинулась к нашей границе, однако войска Червены не теряют оптимизма. Вчера состоялось собрание военного комитета. Несомненно, наши доблестные генералы смогут разрешить сложившуюся ситуацию. Также не стоит забывать о продвижениях наших войск на севере фронта. Вследствие вчерашних действий было отбито несколько городов и освобождены поселения. Все это говорит о том, что наши солдаты не теряют времени и вскоре нас ждет окончание войны. Слава Червене!»

      Несмотря на звучный голос, резавший слух, мало кто вслушивался, все были сонными, некоторые спали на ходу. После небольшой речи радиоприемник в последний раз чихнул и затих.

      После этого следовала самая нелюбимая для Брэзена часть лагерной жизни – кросс. Лагерь располагался вдали от городов и любых населенных пунктов. Вокруг высились только горы, леса и чистый воздух, которого так не хватало в грязной столице. Такое расположение было идеальным, бежать отсюда, даже при большом желании, было невозможно. Здесь было тихо и спокойно, ничего не отвлекало детей от познания военной жизни.

      Физические упражнения, в том числе кросс, являлись основой лагеря. Каждое утро начиналось с кросса по пересеченной местности. Стартовал он у штаба, затем дорога шла по траве к реке, затем вдоль нее. Далее начиналась самая трудная часть – гористая местность. Почва под ногами была каменистая и неровная, дорога уходила вверх под уклон. Было необходимо приложить немало сил, чтобы двигать грузное, сонное тело вперед. Но после подъема ребят ждал длинный пологий спуск. В конце трасса проходила сквозь редкий лес. Возвращаться следовало в исходную точку, к штабу.

      Вместе со школьниками кросс бежали и сотрудники лагеря, которые то и дело останавливались, чтобы встряхнуть отстающих или наблюдать за пробежкой со стороны, дабы увериться, что никто не нарушает правила и следует строго трассе.

      Для Брэзена физические упражнения были просто невыносимы, но пропустить их он не мог. Поэтому, сделав разминку, он вместе с остальными поплелся к месту старта.

      Холодное весеннее солнце вяло вставало на востоке. Воздух подернулся первыми лучами. Было зябко. Несмотря на это, Брэзен и остальные двинулись в путь.

      Спустя какое-то время отряд вытянулся вдоль трассы на многие метры. Брэзен был в хвосте. Он был уверен, что одним из тех, кто возглавляет вереницу, был Повалэч. Дыхания не хватало. Брэзен то и дело глотал свежий воздух, но это не помогало. От этого только жгло горло. Перед глазами все плыло, но подначивания следящих за отрядом офицеров заставляли его переставлять ноги. В голове было пусто. Думать было тяжело, все силы отнимал бег. Единственное, что Брэзен знал – нужно бежать.

      Прибежал он полностью обессилившим. Ему было жарко, казалось, что тело просто плавится. Ноги болезненно дёргало. Еще долго он восстанавливал сбившееся дыхание.

      После кросса и небольшой передышки школьников ждал долгожданный завтрак. Все к этому времени были уже зверски голодны, поэтому молочная каша исчезала из мисок с невероятной скоростью. В столовой слышался только звон ложек о тарелки.

      Наевшись каши и запив это все теплым сладким чаем, пошли обратно в казармы. Нужно было взять тетради и подготовиться к урокам.

      Вернувшись в казарму, Брэзен распластался на койке.

– Думал, что сегодня умру.

– Не преувеличивай. Ты всегда так говоришь, – из толпы мальчишек к нему подошел Повалэч.

– Нет, сегодня я и впрямь так думал.

– Тебе просто нужно больше заниматься. Гляди, и выносливость придёт.

      Брэзен был слишком уставшим, чтобы спорить.

– Готов к занятиям?

– А что у нас сегодня?

– Ты что, опять не учил? Сегодня у нас занятия по оказанию первой помощи. Нужно знать, как накладывать повязки. Опять выговор получишь.

– Ну и что?

– Как что? Заставят отрабатывать.

– Тю, скажут пробежать пару километров, делов-то. Всяко лучше, чем сидеть зубрить.

– Ну ты, конечно, даешь.

      Брэзен в который раз удивлялся физическим способностям своего друга.

      Занятия прошли без каких бы то ни было эксцессов. Тут Брэзен был в своей стихии. Ответив на все вопросы преподавателей, он продемонстрировал свои обширные знания в накладывании повязок. Используя товарища как манекен, он смог мастерски наложить как спиральную, так и крестообразную повязку. Учитель остался им доволен.

      После окончания занятий среди студентов стояло заметное оживление. Сегодня для многих был особенный день – впервые их станут учить обращению с реальным боевым оружием. Мальчишки были ужасно взволнованы. Наспех бросив свои тетради в казармах и разобравшись с горячим обедом, ученики прошли в отдалённое здание. Здесь их должны были научить разбирать и собирать оружие. Позади здание было оборудовано стрельбищем.

      Брэзен не слишком разделял всеобщее воодушевление. Это ведь просто оружие, ведь так? Об остальных сказать такого было нельзя. Глаза детей горели.

      Когда ученики собрались в полном составе, началась теоретическая часть. Им продемонстрировали само оружие. У многих невольно вырвался вздох восхищения. Это была стандартная винтовка армии Червены. Далее следовало длинное описание ее создания, особенностей эксплуатации и основных характеристик. Лекция была довольно долгой, но многие внимали с невероятной сосредоточенностью и неподдельным интересом.

      После этого, выстроившись в очередь, дети подходили к винтовке, лежащей на столе. Инструктор, бывший солдат, при ученике проводил полный разбор и сборку винтовки. Задачей ученика было запоминать. Затем и сам ученик должен был это повторить. После успешной сборки ученик менялся, и процедура проходила по новой.

      Когда наступила очередь Брэзена, он немного волновался. Все в Червене знали, как обращаться с оружием. Это было естественно. Но все же Брэзен боялся сделать что-то не так. Поэтому он внимательно следил за всеми действиями инструктора. Вынуть затвор, вынуть шомпол, снять крышку магазина, разобрать затвор. Собрать в обратном порядке. Все это он повторял в голове, как заклинание, боясь ошибиться. По итогу ошибки он не совершил. И только собрав винтовку вновь, выдохнул и расслабился.

      За теоретической частью следовала часть практическая. Для этого дети вышли на улицу, на специально оборудованное стрельбище. Оно представляло собой расчищенную территорию, тянущуюся вглубь на несколько километров, по бокам огороженную земляным валом. На расстоянии нескольких десятков метров виднелась установленная мишень, которую было необходимо поразить. Так же по очереди ученики выполняли упражнения по стрельбе.

      Стрелять раньше Брэзену, конечно, не приходилось. Дождавшись своей очереди, он вышел на линию огня. После небольших пояснений взял в руки винтовку. Первое, что врезалось в память, это тяжесть. Винтовка была тяжелой. Конечно он знал, что она весит почти пять килограммов, но раньше это были просто цифры. Теперь они легли в его руку реальной тяжестью. Это казалось чем-то невероятным.

      Для первых занятий ученикам нужно было практиковать стрельбу из положения лежа – самое оптимальное положение для новичков. Поэтому Брэзен сначала присел, а затем лег на землю, устраиваясь. Левой рукой он обхватил цевьё, натянул винтовочный ремень, приставил приклад к плечу. Скула легла на прохладный приклад. Взгляд остановился на мишени. Время застыло. Брэзен ждал команды. Услышав приказ, он нажал на курок.

      Плечо пронзила боль. Хоть он и держал приклад довольно крепко, отдача была ощутимой. Поднявшись и отдав оружие, Брэзен стал ждать своих результатов. Проверив его мишень, инструктор вынес свой вердикт: удовлетворительно. Итог был ожидаемым. Брэзен вернулся в строй.

      К концу занятия все были вымотаны. Сказывалась общая усталость. Она навалилась на плечи и сильно тяготила. Но до отдыха было еще рано. На сегодня в лагерной жизни было запланировано еще одно мероприятие.

      Все собрались на плацу. Сегодня день особый – День Почести. Такие праздники проходили с разной периодичностью, обычно раз в несколько месяцев. Они были созданы для памяти героев войны, памяти освобождения городов или памяти каких-либо крупных битв.

      После того, как все построились в изящные линии, началось чествование. Для предания празднику помпезности играла громкая музыка в исполнении оркестра. Символично подняли флаг. Царило торжественное настроение. Несмотря на усталость, на лицах сияли улыбки.

      После прослушивания гимна на импровизированную сцену, установленную на время чествования, поднялся капитан лагеря. По традиции он должен был держать речь.

      «Дорогие жители Червены, – начал он. – Мы собрались здесь не просто так, мы собрались здесь, чтобы отметить этот светлый праздник – День Почести. Как вы все знаете, он создан для того, чтобы почтить память всех, кто погиб во время войны. Данный праздник не обошел никого стороной. Здесь собрались учителя и ученики, люди разных возрастов и поколений, но нас объединяет одно – все мы потеряли кого-то на войне. Отца, деда, брата, дядю… Но мы должны помнить, что их жертва не была напрасной. Они подарили нам страну, в которой мы сейчас живем, наше замечательную Червену. Мы этого не забудем. Мы встанем на ее защиту, мы продолжим дело наших предков. Настанет день, и мы отправимся на фронт. Многие из нас боятся этого, но не стоит. Наша жертва тоже не будет напрасной. Наши потомки будут так же помнить о нас, как и мы сейчас о своих предках. Почтим же их память. Хвала Героям! Хвала Червене!»

      Над рядами проносились торжественные возгласы. Все вторили капитану. Дружное эхо.

      После конца чествования и ужина день был окончен. Ученики были свободны в своих действиях. Большинство решили принять душ.

      Брэзен был слишком слаб, чтобы пошевелиться. Он ничком лежал на кровати. Даже малейшее действие казалось непосильным. Непосильным было даже думать. В голове царила пустота. Но то и дело в этой пустоте всплывала речь капитана. Вот о ней думать Брэзен перестать не мог. Что-то в словах капитана его смущало и даже злило, но он никак не мог облечь свои чувства в мысли. Так и лежал, пытаясь разобраться.

      Возможно, его смущало то, что все считали этот праздник светлым. Какой же это праздник? Столько людей погибло. Не подошли бы людям больше скорбные лица? Или его смущало то, что капитан говорил о войне, как о неизбежном? Словно они туда пойдут и обязательно погибнут. Или, вероятнее всего, он просто скучал по отцу. Он никогда не видел его, не знал, каким тот был. Единственное, что о нем сохранилось, так это рассказы матери. Этого было мало. Неизмеримо мало. Но ведь почти у всех его знакомых отцы на фронте или уже погибли. Тогда почему они не грустят? Почему улыбаются? Неужели они не скучают? А что будет с ними? Они тоже уйдут на фронт и оставят своих детей так же, как и отец оставил Брэзена? Но ведь отец Брэзена – герой, он воевал и защищал страну. Много мыслей сплелись воедино. Брэзен не знал, что он чувствует: гнев на отца за то, что тот бросил их? Или гордость за него? Обиду или одиночество? Все это казалось таким сложным. Пытаясь разобраться в своих мыслях, Брэзен все глубже падал в сон. Он даже не заметил, как сознание его покинуло.

глава 8

– Может, еще передумаешь?

      Повалэч посмотрел на Брэзена с мольбой в глазах.

– Нет, я уже все решил.

– Да сдалось оно тебе. Вот пойдем со мной в солдаты. Попадем на фронт, может, в роте одной будем.

– Нет. Я же уже говорил. Солдатом – это не моё.

– Ну ты, конечно, не такой силач, как я, – Повалэч шутливо ударил себя в грудь, – но солдаты разные бывают. Будем защищать Червену, авось и героями станем.

– Героями, говоришь… Не переубедишь меня. Во врачи пойду, и всё тут. Мое решение окончательное.

      Повалэч вздохнул, не скрывая расстройства.

– Может, ты наоборот во врачи пойдешь? Сдашь экзамены, время еще есть.

– Я? И во врачи? Ты ж сам знаешь, что по части учебы я плох. Ни один экзамен не сдам. Да я ж с детства солдатом стать хотел.

      Брэзен только кивнул. Дальше они продолжили идти молча.

      На улице было немноголюдно. Тишину резал только голос диктора из динамиков. Под ногами иногда шуршали сухие листья. Был всего сентябрь, но они уже начали опадать. Несмотря на тепло, в воздухе стоял особенный запах начинающих преть листьев, который выдавал осень. В молчаливой тишине парни не заметили, как дошли о места назначения.

      Войдя в здание, они оказались в просторном зале. Тот был заполнен подростками, которые нервно прохаживались из стороны в сторону или стояли с кипами бумаг, пытаясь что-то зазубрить. В воздухе чувствовалось напряжение. Оно было почти осязаемым.

      Брэзен и Повалэч заняли место в углу, подальше от остальных. Брэзену предстояло сдать один из самых важных экзаменов в своей жизни, и, хоть он и готовился к нему месяцами, нервы все равно не выдерживали. Повалэч на правах лучшего друга вызвался выступить в качестве моральной поддержки. К тому же у него было свободное время – он экзамен не сдавал.

      В зале было много учеников, но, по сравнению с тем, сколько учеников выпускалось вообще, это был малый процент. Подавляющее большинство предпочитало экзамены не сдавать. Для того, чтобы пойти в солдаты, никакие экзамены были не нужны. Ученику нужно было только закончить школу и обратиться в специальное ведомство. После этого его приписывали к определенной роте. Так поступали почти все парни, многие, как и Повалэч, мечтали пойти на фронт с детства. Девушек в солдаты не брали. Считалось, что женщине лучше находиться подальше от войн, однако они отнюдь не сидели без дела. Женщины работали на заводах. Так они поддерживали своих мужей и отцов. Парням тоже оставляли право выбора. Те, кто не хотел, или по тем или иным причинам не мог пойти в солдаты, были обязаны сдать экзамен. При высоких результатах им дозволялось поступить в один из немногочисленных вузов. Выбор профессий был ограничен, в основном это были медики, инженеры и политики. И, хоть выбор и был, все же большинство предпочитало судьбу солдата.

      Брэзен был не из их числа.

– Ну что, определился, в какой вуз пойдешь?

– Не думал. Главное – сначала сдать.

– Да ну, с твоими знаниями точно сдашь.

      Брэзен не был так уверен, но Повалэч не переставал любопытствовать.

– В Простый или в Обтижнэ, или в другой какой?

– Если баллы будут низкие, то в Простый, а если все сложится хорошо, то в Обтижнэ.

– Ну вот и порешили, ты, главное, расслабься, верь в себя.

      Друг участливо похлопал Брэзена по плечу. Тот хотел еще что-то сказать, но в зале раздался металлический, безэмоциональный голос, доносившийся из громкоговорителя. «Все, сдающие экзамен, пройдите в свои аудитории. Повторяю. Все, сдающие экзамен, пройдите в свои аудитории».

– Ну, тебе, кажется, пора.

      Повалэч ободряюще взглянул на друга.

– Выложись по полной.

      Потянув на себя тяжелую деревянную дверь, Брэзен зашел в аудиторию. Идти было сложно, даже ноги дрожали от волнения, справиться с которым было просто не под силу. Во рту пересохло. Неуклюже ступая, норовя запутаться в собственных ногах, Брэзен дошел до парты, которая была ему предписана. Их было немного, всего десять, именно столько сдающих было в аудитории. Когда все расселись, дубовая дверь захлопнулась, закрывая пути к отступлению. Экзаменаторы торопливо раздали листы, задания и ручки. Не успел Брэзен опомниться, как прозвучало: «Время пошло».

      Экзамен начался. Пришло то, чего от так боялся, экзамен по окончании школы. Время начало свой ход. В оставшиеся два часа пятьдесят девять минут решится его судьба. Живот неприятно свело. Брэзен сделал несколько глубоких вдохов. Это мало помогло. Дрожащими руками он взял листок с заданиями. Прочитал первый вопрос, второй. Ответы на них он знал. Он был уверен. Это осознание успокаивало. Брэзен закрыл глаза. Пару минут он собирался с мыслями. Взял ручку, стал писать. Теперь он был полностью спокоен. Он был в своей стихие.

      Спустя пару часов Брэзен был свободен.

      После напряженного экзамена делать ничего не хотелось. Сил не осталось, по телу разливалась приятная усталость.  Выйдя из мрачного здания, выбранного для сдачи экзамена, Брэзен и Повалэч неторопливо пошли по городским улицам.

– Ну, как? Ну!

      Брэзен только улыбнулся, вид взволнованного Повалэча его смешил, и ему хотелось подразнить его подольше. Помолчав еще немного, он сказал:

– Написал. Все написал. Вроде все ответы знал. Надеюсь, правильно. Конечно, это только комиссия скажет, но, думаю, хотя бы в Простый университет я пройду по баллам.

      Улыбка не покидала лица Брэзена.

– Я в тебе и не сомневался!

– Зато я в себе сомневался.

– Да говорил же я тебе, верь в себя! Послушай старого доброго Повалэча!

      Брэзен только рассмеялся. Такая болтовня его успокаивала. Подготовка далась нелегко. Зубрежка изо дня в день сильно вымотала, но теперь можно было просто расслабиться.

– Кстати, ты так и не сказал, а почему врач? Не военный? Врач это, конечно, тоже хорошо, ты не подумай… Но военный, это же намного престижнее.

– Даже не знаю, если честно. Сложно это объяснить. Просто… Солдаты Червену защищают, конечно, и это важно. Но защищать ведь не только оружием можно. Врачей мало. Кто о людях позаботится?

      Повалэч не ответил. Повисло молчание. Спустя время Повалэч все же спросил.

– Как мать?

– Изменений пока нет. Мы были у врача неделю назад. Выписал ей лекарства. Хуже ей пока не становится, но сам знаешь… Она ведь постоянно дополнительные смены берет, все работает. Ей то всего сорок, но здоровье уже не то. После смерти отца нам туго пришлось. Вдовам не платят. Денег немного было. Ей больше на заводе работать приходилось. Вот тебе и результат. Я ей говорил, чтоб не напрягалась так, да ты и сам знаешь, какая она упёртая.

– Да, она у тебя такая.

– Но ничего. Вот поступлю в университет. Там и льготы будут для студентов. Тогда ей не придется дополнительные смены брать. А там, гляди, и я врачом стану. Практика будет. Деньги будут.

      Повалэч надвинул на лоб свою старую потертую фуражку. Разговор стал тяжелым. Он такое не любил, но слова подбирать было сложно.

– Да оглянуться не успеешь, а ты уже врач. Будешь деньги лопатой грести. Эх, завидую я тебе!

      Повалэч старался перевести тему.

– Вот я как в солдаты пойду, буду жалование получать. Куплю себе ремень! Не абы какой, а из настоящей кожи, да с пряжкой. Мне все обзавидуются.

– Ремень? А ты найдешь себе ремень-то по размеру?

– А чего не найду?

– Дак ты вон, худой какой. Он же с тебя сползет!

      Брэзен рассмеялся.

– Вот ты как? Шутить со мной вздумал? Да я тебе сейчас…

      Повалэч взлохматил Брэзену его аккуратно причёсанные волосы.

– Ах ты… Ну держись…

      И мальчишки затеяли их маленькую, наигранную перепалку. Сегодня было можно. Школа окончена, экзамены сданы. Последний месяц перед взрослой жизнью. Они долго болтали о всякой чепухе, смеялись, дурачились. Это были их последние дни вместе. В следующий раз они встретятся уже на поле боя.

глава 9

– Ну что, готов?

      Взнэшани стал натягивать белый халат поверх своей формы.

– Еще спрашиваешь?

      Брэзен последовал примеру друга. Быстро натянув халат, он, подхватив старую брезентовую сумку, перекинул ее через плечо. До следующего занятия было время, но он хотел как можно быстрее попасть в аудиторию. Брэзен в нетерпении переминался с ноги на ногу, ожидая, пока его друг закончит сборы.

– Да не спеши ты так. Время еще есть.

      Взнэшани неторопливо складывал свои лекции в портфель.

– И не смотри так на меня, а то дыру прожжешь! – он состроил недовольную мину.

– Да знаю я, знаю. Просто ничего не могу поделать. Это же операция. Понимаешь? Нам впервые продемонстрируют настоящую операцию. Не могу перестать волноваться!

– А ты-то чего волнуешься, не ты же оперируешь. Тебе только и остается, что смотреть и записывать.

– Да, но одно дело книги и лекции, а другое дело – живой человек. Вот он, лежит, а его оперируют.

– Ну, он сам согласился. Университет ему за это еще и выплатит.

– Скорее бы посмотреть. Долго ты еще?

– Ха-а-а… Ну что с тебя взять, идем.

      Закончив свои сборы, Взнэшани так же неторопливо поплелся в аудиторию. Брэзен поспешил за ним.

      Когда они вошли в аудиторию, там было уже многолюдно. Свободных мест оставалось мало. Все, как и Брэзен, были в нетерпении, поэтому решили прийти пораньше.

– Ну вот, весь первый ряд занят! Опоздали.

      На лице Брэзена появилось выражение неподдельного огорчения.

– Ничего, на втором ряду тоже все будет видно. Пошли, вон свободные места.

      Кое-как протиснувшись через взволнованных студентов, они заняли свои места. До начала операции еще было десять минут.

      Брэзен огляделся. В такой аудитории он был впервые. Одну из стен полностью занимали окна. Они начинались у пола и заканчивались у самого потолка. Это обеспечивало хорошее освещение, необходимое для проведения операции. Рядом с окном находилось открытое пространство, предназначенное для медицинского персонала и пациента. Сейчас там уже располагались стойки, на которых впоследствии будут разложены продезинфицированные инструменты. Сейчас же там было пусто: ни врачей, ни сестер, ни самого пациента пока еще не было. Это пространство было обрамлено возвышающимися ступенеобразными рядами, которые служили партами. За партами сидели многочисленные студенты. Архитектура казалась странной и была чем-то похожа на амфитеатр, где студенты – это зрители, а импровизированная операционная – арена.

      Наблюдения Брэзена прервал голос лектора: – Вижу уже все собрались, тогда пора начинать. Как вы знаете, сегодня у нас не просто лекция, сегодня вы будете наблюдать операцию. Она будет проведена здесь. Все действия врачей я буду комментировать. Ваша задача внимательно наблюдать за ними, если что-то покажется вам любопытным и требующим внимания, вы можете делать записи. Однако, в первую очередь, сегодня вы наблюдатели. Все понятно?

      Гомон, царивший в помещении раньше, смолк. Тишина явилась молчаливым согласием.

– Хорошо, раз все понято, тогда приступаем. Доктор Дулэжитэ и доктор Плэщати проведут сегодня внутрикостный остеосинтез тазобедренной кости длинными штифтами.

      Пока профессор объяснял студентам о ходе операции, сбоку в аудитории открылась дверь. В ней показалась каталка, на которой уже сидел пациент. Следом за ним в аудитории показались и два врача, которые должны были провести операцию. Кроме врачей, вокруг суетились сестры, которые раскладывали и подготавливали инструменты. Хоть профессор и говорил громко, его почти не было слышно, все внимание Брэзена было сосредоточено на людях в белых халатах и марлевых масках, которые мельтешили вокруг каталки. Это завораживало. И только подопытный сидел неподвижно, по нему было видно, что он волнуется. То и дело он поглядывал то на врачей, то на сестёр, то на студентов, но сразу отводил взгляд, глаза учеников были обращены на него, они смотрели неотрывно, жадно. От этого становилось не по себе.

      -… что явилось причиной перелома. Также было выявлено, что имеет место перелом со смещением. Чтобы защитить ткани от повреждения костными обломками, было принято решение об операции с фиксацией костей штифтами.

      Голос лектора вернул Брэзена в действительность. Как раз вовремя.

      Пациента, который до этого просто сидел, попросили лечь. Неуклюже ворочаясь, он улегся на каталку. Сестры, выполняющие роль ассистентов, тотчас повернули ее таким образом, чтобы для студентов открывался лучший вид, закрепили ее. Теперь она стояла абсолютно неподвижно и надежно, представляя собой хирургический стол. Тело пациента тоже было закреплено ремнями для обездвиживания. Затем с помощью хитроумного рычага, находившегося под поверхностью каталки, ее наклонили таким образом, чтобы голова больного оказалась немного ниже, а ноги чуть выше. Первая фаза операции была завершена. За этим следовал наркоз. Для наркоза использовался хлороформ – самый новый и рекомендуемый специалистами препарат для анестезии. Для этого на лицо пациента был сначала нанесен вазелин, чтобы защитить его от ожога в случае попадания вещества на кожу. Пока ассистентки подготавливали пациента, закрепляя ремешки и смазывая лицо, врачи мыли руки. Для этого им на руки осторожно выливали карболку из специально подготовленного кувшина. После этого врачи были готовы приступить к хлороформированию больного. Давать наркоз ассистенткам не позволялось. Неправильная доза могла привести не просто к усыплению больного, а к его смерти. Взяв специальную маску из фланели, врач осторожно, выверяя количество вещества, стал наливать на маску раствор хлороформа. Когда необходимое количество вещества для наркоза было добавлено, врач отложил склянку и подошел к пациенту. Уже во втором ряду не было слышно, о чем они говорили, но, видимо, врач интересовался об ощущениях и общем состоянии. Это было нужно еще и для того, чтобы следить, насколько человек сохраняет сознание. Брэзену, как и другим студентам, было известно, что сначала больной чувствует жжение в глазах и зуд в горле, в котором начинает першить, и ему хочется кашлять. Но спустя пару минут, когда первые ощущения пройдут, больной начинает чувствовать онемение в конечностях, в теле появляется легкость, разливается тепло, незаметно накатывает сонливость. Спустя минут семь пациент бывает уже без сознания, однако после этого при хлороформировании начинается небольшое возбуждение. Находясь уже без сознания, пациент начинает разговаривать, что-то лепетать, может даже плакать или смеяться. В некоторых случаях, зафиксированных в учебниках, больной может становиться агрессивным, и даже напасть на врача. Такое поведение считалось естественным. После пробуждения пациент никогда не помнил, что же он делал во время анестезии. В данном случае все обошлось: после пары минут лепета и нескольких резких движений пациент затих. Врачи провели финальную проверку. Осмотрели пациента: мышцы расслаблены, пульс и дыхание замедлены. Наступил глубокий наркоз. Вторая стадия была закончена.

      После этого каталку, с помощью того же рычага, привели в горизонтальное положение. Начиналась сама операция.

      Пеньюар, в котором был пациент, приподняли так, чтобы оголить бедро, нужное для оперирования. Ассистентка принесла кувшин и обдала бедро и близлежащие области все той же карболовой кислотой. Взяв в руки блестящий скальпель, доктор Дулэжитэ провел им по выбритой и очищенной коже. Сразу за скальпелем протянулась тонкая красная полоска.

      Брэзен все не мог оторвать взгляд. Сие действие хоть и казалось простым, но оставляло ощущение чего-то невероятного, словно Брэзен стал свидетелем чуда.

      Случалось ли Вам когда-либо стать свидетелем невероятного? Когда Вы вдруг оказывались перед лицом чего-то, что Вы просто не в состоянии осознать. Вы замираете, ошеломленные видом, боясь вздохнуть, чтобы не нарушить этот особенный момент. Ваша воля Вас подводит, и Вы просто не в состоянии отвести взгляд. Ваши мысли пусты, словно Вы и не существуете, Вы эфемерно растворяетесь и становитесь единым с этим событием. Все остальное выглядит таким несущественным, что отходит на второй план. Именно так чувствовал себя и Брэзен.

      Его глаза не отрывались от рук хирургов. От того, как в их руки вкладывают инструменты, как они искусно разрезают ткани и аккуратно оголяют сломанную кость, как эти руки бережно скрепляют отломки костей воедино, фиксируя их холодным металлом, как они обрабатывают рану и зашивают ее. Из стороны в сторону мелькала кетгутовая нить, контрастно выделяющаяся на фоне белых стен и бледной кожи. Врач с легкостью накладывал шов, на доли секунды даже казалось, что он играет на музыкальном инструменте – так размерены и выверены были его движения.

      Не только Брэзен был очарован. Многие студенты лишь молча наблюдали за искусной работой, но другие вскакивали со своих мест в попытке рассмотреть процесс как можно детальнее, некоторые описывали каждое мановение хирургов в своих тетрадях, пытаясь запечатлеть любую мелочь. Хоть в аудитории и было тихо, все же в этой тишине чувствовалось возбуждение.

      Уже спустя час Брэзен и Взнэшани вышли из душного университетского корпуса. Ноги затекли, поэтому было решено пройтись по небольшому скверу на территории университета. Хоть университет Обтижнэ и считался одним из самых крупных, его территория все равно выглядела уныло. Этого не спасало даже хорошее финансирование. Видимо, все дело было в том, что он находился в столице, состоявшей из дыма заводов и камня, из которого строились дома. По всей территории раскинулись газоны с пожухлой травой, а мощенные дорожки были покрыты слоем грязи и остатками листьев. Сам же сквер тоже был далек от идеала: несколько деревьев с почти опавшими листьями и пара скамеек.

      Разместившись на одной такой, Взнэшани закурил. Несколько минут тишина нарушалась только размеренным выдыханием дыма. Перед глазами Брэзена все еще стояли сцены операции. Затушив сигарету, Взнэшани откинулся на спинку лавочки.

– Как же я устал. Еще одна лекция, а сил уже нет.

– Ничего. Еще одна и домой.

– Домой? А ты сегодня свободен?

– Я имел в виду, что мы будем свободны, а я сегодня как всегда, работаю.

– Все в той же больнице? Ассистентом?

– Да. Работы много, но платят. Да и меня без диплома взяли. Пришлось, правда, им справки с печатями предоставить, что я уже на четвертом курсе.

– И как ты только умудряешься? Утром лекции, а вечером смена в больнице. Еще и семинары готовить.

– Сам знаешь, хоть я и учусь бесплатно, но нужны деньги для матери.

– Знаю-знаю. Ты и сегодня до самого вечера работаешь?

– Ага. И завтра тоже.

– Уже готов?

– А что будет завтра?

– Как что? Нужно сдать доклад по медицинской этике.

– Да, я его еще на прошлой неделе написал.

– Ну ты даешь! По ночам, что ли, пишешь?

      Брэзен улыбнулся.

– Бывает.

      Приятели помолчали. Обучение давалось тяжело. Каждую свободную минуту хотелось использовать, урвать хоть секунду, чтобы потратить ее на такой необходимый отдых. Время было драгоценно, и на разговоры тратить его не хотелось. Так они и сидели, обессилев, на скамейках. Только прохладный осенний ветер проходился по уставшим лицам. Каждый думал о чем-то своем: кто-то о подготовке к докладу, кто-то о вечерней смене, но было в их мыслях и общее, ведь и они сами были похожи. Вскоре им предстояло стать врачами.

глава 10

Вяло потянувшись, Брэзен вошел в кухню. Плюхнувшись на расшатанный деревянный стул, он потер глаза в попытке проснуться. Размеренность утра нарушал свисток, оповещавший о том, что вода уже давно вскипела. Брэзен приподнялся со своего места, когда на его плечо легла теплая рука.

– Не вставай, я сама.

– Да я бы сам…

– Не спорь с матерью. Ты вон и так работаешь, а я целыми днями дома сижу, старая развалина. Дай хоть чаю тебе сделать.

      С этими словами невысокая, хрупкая женщина в годах подхватила чайник и стала мастерски разливать кипяток по двум фарфоровым чашкам. Хоть чашки и сделаны из фарфора, но были довольно старыми. Это было видно даже невооруженным взглядом: рисунок давно стерся, и сейчас уже было невозможно понять, что же на них было изображено. От красных астр остались лишь следы красных красок.

      То же можно было сказать и обо всей кухне. Все предметы, теснившиеся в ней, были ветхими, но было видно, что о них заботились и то и дело чинили. На столе видны металлические скобы, комод отливал блеском – его не так давно лакировали. И даже на уже желтоватых шторах можно было заметить филигранный шов, сделанный, очевидно, аккуратной женской рукой.

– Тебе нельзя напрягаться, врач же говорил. Тебе лежать нужно, а не по хозяйству хлопотать.

– Я и так днями только и делаю, что лежу.

– Вот и хорошо, здоровье беречь нужно.

      С этими словами Брэзен, быстро поцеловав мать в макушку, забрал у нее чашки и поставил на стол.

– Садись, а я еду достану.

      Уже спустя пару минут на столе появились масло, хлеб, вареные яйца и немного сыра.

      Достав снедь, Брэзен вернулся на место, прильнув к кружке. Горячий чай приятно разлился по ещё скованному ото сна горлу. Взяв небольшой кусок хлеба, он размазал по нему масло и стал медленно его уминать. Время словно застыло, казалось, сонным был даже воздух. В окно проникали тусклые лучи солнца, возвещавшие о раннем утре.

      Внезапно это тихое утро пронзил раскатистый кашель. Ода согнулась пополам в попытках унять его.

– Опять кашель. Ты принимала таблетки?

      Брэзен встревоженно подался вперед.

– Да-да, не волнуйся. Принимала. Это скоро пройдет.

      Некоторое время спустя кашель действительно стих. Брэзен еще какое-то время взволнованно вглядывался в лицо матери. Удостоверившись, что приступ действительно позади, он протянул ей хлеб с намазанным маслом и увесистым куском сыра.

– Держи. Тебе нужно больше есть.

– Спасибо. Детка, а ты не опаздываешь?

– Я же просил меня так не называть, мне ведь двадцать девять, как-никак.

– Прости-прости. Привычка.

– Но ты права, я действительно уже опаздываю.

      С этими словами Брэзен вскочил, запихивая в рот остатки бутерброда, и понесся в спальню. Быстро натянув форму, подхватив кожаный саквояж (подарок Оды на выпуск из университета), он бросился на улицу.

      Проехав двадцать минут на автобусе и пройдя еще минут десять от автобусной остановки, он вошел в больницу. В нос сразу ударил едкий химический запах. Несмотря на ранее утро, в холле уже было многолюдно. Многие больные приходили заранее, порой даже до открытия. Получить талон на посещение врача было довольно трудно, расписание формировалось на месяц, а то и два вперед, поэтому никто не хотел пропустить своей очереди.

      Многие больные были льготниками. Больницы имели обязательство перед заводами принимать некоторое количество рабочих в день. Это было одним из плюсов работы на заводе – ты мог получить врачебную помощь довольно быстро. На таких же условиях принимались солдаты. Военным зачастую предоставлялись всякие послабления и привилегии, одной из таковых были талоны к врачу. Остальные же люди должны были ждать своей очереди. Обычно такое ожидание растягивалось на недели, а то и на месяцы, однако никто не жаловался – платных врачей не было. Государство имело монополию на предоставление медицинских услуг. Да и самих врачей было мало. Большинство учеников, выпустившись, шло в солдаты, и только немногие предпочитали отучится на другие профессии. Да даже так на доктора желающих учиться было мало. Учеба длилась долго – семь лет – и была невероятно трудной, при успешном окончании которой новоиспеченный врач приписывался к больнице, где и должен был работать. Хоть эта профессия и считалась привилегированной, денег приносила немного. Женщины же и вовсе врачами быть не могли, единственное, что их могло ожидать, это должность медсестры или ассистентки врача.

      Пройдя длинным темным коридором, по бокам которого толпились люди, ожидающие приема, Брэзен проскользнул в свой кабинет. Там, на вешалке, его уже ждал старый врачебный халат. Надев его и вынув документы из саквояжа, Брэзен уселся за неновый, но добротный стол, однако тут же заметил, что на нем отсутствует одна немаловажная часть – истории болезней. Обычно в начале каждого рабочего дня медсестры приносили истории болезней всех пациентов, визит которых был запланирован. Раньше таких досадных ошибок не возникало.

      Выйдя из кабинета, Брэзен направился к посту медсестер, чтобы узнать о причинах. Но не успел он подойти и открыть рот, как одна из сестёр обратилась к нему сама.

– Доктор Наивни, а я только шла к Вам. Вам пришло письмо, Вас вызывают.

– Вызывают? Куда? И что с моей записью?

– Утром пришло срочное письмо из Бюро Общественных Дел. Было сказано, что Вам сегодня необходимо явиться туда без проволочек, и что вся запись, если таковая имеется, должна быть отменена. Вас там уже ожидают.

– Ничего не понимаю, что за вызов такой срочный. Даже запись отменили. Невероятно. Хорошо. Я поеду, но мои пациенты…

– Мы уже работаем над этим, постараемся распределить их на других врачей.

– Хорошо, спасибо.

– Но Вам нужно поторопиться, в письме было сказано "срочно".

      Не продолжая разговора, Брэзен вернулся в свой кабинет, снял халат, собрал вещи и поспешил в Бюро.

      Бюро Общественных Дел было особым ведомством, которое занималось почти всем. Здесь платились налоги, выдавались паспорта, оформлялись любые виды документов, поэтому оно поистине считалось регулятором общественной жизни. Его здание находилось прямо в центре города и выделялось своими масштабами среди других похожих зданий. Также о его значимости говорили флаги. По бокам от входа развевались стяги, закреплённые в кронштейнах, а также один большой был растянут вдоль фасада всего здания. Габариты этого флага вкупе с массивностью здания ощутимо давили и вселяли благоговейный трепет.

      Незаметно отряхнув форму, Брэзен поспешил внутрь. При входе в здание Брэзену показалось, что он попал в абсолютно темное помещение, так как в вестибюле не было окон, но спустя пару мгновений, когда его глаза привыкали к тусклому освещению, он обнаружил себя в громадном холле. Стены и пол были оформлены впечатляюще, для этого использовался настоящий мрамор. На потолке можно было увидеть скромную лепнину. В целом же вестибюль хоть и был украшен, но сохранял сдержанность.

      Во всем этом громадном помещении было пустовато. Во все стороны отходили коридоры, которые наверняка вели к веренице кабинетов важных социальных работников. В центре же располагалась стойка регистрации, к которой Брэзен и направился. После небольшой беседы и проверки документов его провели к одному из таких кабинетов. В нем обнаружилась женщина, которая, не отрываясь от своих бумаг, предложила Брэзену присесть на стоящий перед ее рабочим столом стул. Брэзен воспользовался любезным предложением. Прошло еще немало времени, прежде чем женщина оторвалась от своих бумаг и взглянула на посетителя.

– Итак. Что Вас привело?

– Сегодня утром я получил письмо с вызовом сюда. Когда пришел, меня проводили к Вам. Мне и самому интересно знать, для чего же меня вызвали.

      Женщина оценивающе взглянула на Брэзена.

– Вот как. Что же…

      С этими словами она открыла ящик стола, вынула новую стопку бумаг и, листая, забегала по ним глазами, скрытыми за толстой оправой очков.

– Брэзен Наивни… Брэзен Наивни… Наивни… Хм… Вот оно! – спустя несколько минут бормотания и поисков она вытянула один документ из стопки.

– Ага. Все верно. Брэзен Наивни. Пришел приказ. Вас переводят.

– Что? Переводят? Куда? В другую больницу? Но можно было мне и так передать, зачем вызывать?

– Нет, вы не поняли. Это направление в полевой госпиталь. Вот, ознакомьтесь с документом.

      Почва ушла у Брэзена из-под ног.

– Как… в полевой госпиталь? На фронт?

– Да.

– Но я ведь врач. Я работаю здесь, в больнице.

– Уже нет.

– А мои пациенты? Моя практика? Я не могу все это бросить!

– Боюсь, Вы не можете подать апелляцию.

– Но я ведь получил разрешение на работу здесь, в столице! Я специально этого добивался! У меня здесь семья!

– Вот, взгляните. Здесь указано, что вы учились в университете Обтижнэ. Это верно?

– Да, но…

– Заключая договор на обучение, вы указали, что у Вас нет средств, поэтому государство пошло Вам на уступку и выделило финансирование, вы же обязались работать в больнице, в той, в которой государство посчитает нужным.

– Да, но я думал, что это распространяется только на этот город, о других городах и, тем более, линии фронта разговора не шло!

– Мне жаль, но я не могу Вам помочь. Государство посчитало, что Вы будете более полезны там, чем здесь, поэтому и выпустило этот приказ. Согласно договору, который вы заключили, боюсь, у Вас нет выбора.

– Но как же это…

      Брэзен обмяк на стуле. В действительность происходящего не верилось. Он, конечно, знал, что некоторые врачи работают и в полевых госпиталях, но почти все они оканчивают специальные военные медицинские училища, а не престижные университеты. Да и почему он, какой из него военный врач? Думая о будущем, он всегда представлял тихую практику врача в столичной больнице, где мирно и безопасно. Спокойная работа, которая могла бы обеспечить его, работа, благодаря которой он мог бы заботиться о больной матери и о людях, брошенных в этом мрачном городе заводов. И как теперь быть? Надолго ли этот перевод или, может быть, навсегда? Что теперь будет с ним, его матерью, пациентами? Выживет ли он? Все эти мысли роем проносились в голове Брэзена, и он даже не заметил, как, погруженный в думы, дошел до дома. Только голос матери заставил его прервать размышления.

– Брэзен? Ты дома? Что-то случилось?

– Что? А, нет. Все нормально… Хотя, знаешь, кое-что все же произошло.

– Что такое?

– Меня переводят. Полевой госпиталь.

– Вот как. Это неожиданно, ты ведь гражданский врач.

– Да, но я сегодня был в Бюро Общественных Дел. Мне сказали, что это окончательно.

– Ну, если они так сказали, то уже ничего не поделать.

– Но что мне делать? Я никогда не думал, что меня туда переведут.

– Понимаю, вот только больные есть и тут, и там. Ты просто будешь делать свою работу так же, как и здесь. Но там ты сможешь принести Червене больше пользы, чем леча здесь простуды и отравления.

      -Больные, конечно, есть и там, но как ты тут без меня?

– Брэзен, детка, ты ведь меня знаешь, просто так я не пропаду.

– Что, если меня убьют, кто о тебе позаботится?

      Ода бережно взяла его за руки.

– Тебе не нужно переживать о таком. Не волнуйся обо мне. Лучше побеспокойся о себе. Пообещай мне, что постараешься избегать опасности по возможности.

      Брэзен устало вздохнул.

– Обещаю.

– Ну вот и хорошо. Ох, детка, я так горжусь тобой.

– Гордишься?

– Да. Быть врачом – это хорошо, но теперь ты сможешь действительно помогать людям и не только им, ты поможешь всей стране.

– Действительно ли это так…

      Брэзен посмотрел на мать. Её лицо было испещрено морщинами, хотя ей только пятьдесят. Жидкие волосы уже тоже потеряли цвет. И только немощные руки были все такими же теплыми, как раньше. Брэзен заглянул в её старческие, но все ещё ясные, глаза, не решаясь задать вопрос.

– Мам, я тут давно хотел тебя спросить.

– Да, детка, что такое?

– Мой отец, он ведь погиб на войне. Ты никогда не злилась на него? Он бросил тебя совсем одну с ребенком.

– О, детка.

      На лице Оды появилась мягкая улыбка.

– Он меня никогда не бросал. Он ушел, чтобы защищать меня, и тебя, и всех нас. Наша страна нуждалась в защите, и он, несмотря на семью, пошел на фронт. Он поступил так, как то было нужно. Твой отец – герой, который не испугался, не сбежал.

– Но разве семья не важнее каких-то людей, которых ты даже не знаешь?

– Что есть мое лично счастье, когда на кону жизни людей? Ничто. Червена тогда нуждалась в моем муже, и он отдал жизнь, выполняя долг. Сейчас Червена нуждается и в тебе. Ты должен быть счастлив, что можешь оказаться полезным для страны.

      Страна и вправду нуждалась в нем, но стоило ли это того, чтобы бросать семью? Брэзен не знал. Да и если бы знал, выбора у него не было. Оставалось только принять судьбу. В конце концов на фронте действительно есть раненые, а долг Брэзена, как врача, помочь им. Но Брэзен еще не знал, с кем ему придется встретиться и с кем попрощаться, не знал, что такое война, и что ему предстоит.