Читать книгу 2040 - Алекс Гордон - Страница 1

Часть 1

Глава 1

– Это разве не идеальный мир? – спросил Роджер. – Мы достигли пика человеческого прогресса: мир избавлен от войн, зависти, амбиций и жадности. Это ли не рай?

Задав вопрос, Роджер повернулся к своему другу и посмотрел ему в глаза. Разговор велся между двумя зрелыми мужчинами среднего возраста, успевшими пожить в мире хаоса, разврата и насилия, перенеся в своих воспоминаниях – в новую эпоху правления ИИ – немощность прошлого мира. Лео привстал с мягкого пуфика и подошел к панорамному окну, из которого открывался вид на уютный маленький городок, идеальное место, которое подходило почти по всем запросам друзей.

– Возможно, но…– тихо проговорил Лео. На его лице проскользнула горестная улыбка.

– Но это все как будто искусственное, – продолжил за друга Роджер. – Чего-то не хватает, хотя все, что только мы способны пожелать, у нас есть.

– Кроме стремления. Стремления жить.

Лео опустил голову и обратно нырнул в мягкий пуфик, утонув там почти полностью.

– Помнишь, как мы еще совсем юные рассуждали о возможности создания симуляции? – спросил Лео. – Мы не верили в чудеса – мы верили в науку. И были правы, разделяя мнение тех, кто считал, что симуляция возможна. Вдруг мы и не ошибались на тот счет, что тоже живем в виртуальной реальности.

– Нам не дано узнать. Мы говорили об этом тысячи раз.

– А ИИ, как думаешь, знает?

– Имеет ли это значение? – отмахнулся Роджер, явно не желающий об этом говорить.

– Значение имеет не само открытие, а его осмысление. По крайней мере сейчас. Думать – единственное увлекающее меня занятие. Двадцать лет назад, когда мы с тобой размышляли над тем, что мы можем жить в игре, это было невозможным. Но сейчас… Сейчас мы имеем точно такую же симуляцию, подобно нашему миру. Мы можем делать с теми людьми все, что захотим. Мы можем управлять своими аватарами, может быть, тоже самое творится и с нашим миром? Да и вообще, сколько таких вселенных мы породили? Мы способны жить в каждой эпохе одновременно. Разве после этого можно верить в то, что наш мир – не симуляция? Какая вероятность этого?

– Возможно, мы тоже в симуляции, – согласился Роджер без всякого энтузиазма. – Но и что с того?

– И что с того? А то, что мы с тобой можем быть просто чьими-нибудь аватарами, а еще хуже – обычными программами.

– Да, Шерлок, это и без тебя все понимают. Но и что с того?

Лео замялся. И правда: что с того?

– Мы все равно живые, – добавил со скучающим видом Роджер. Ему явно не нравилась эта тема, но Лео будто этого не замечал.

– Как ты думаешь, сколько еще таких миров? Мне кажется, ИИ создал миллионы таких симуляций, а нам показывает лишь две, чтобы мы поразвлеклись. Возможно, он до сих пор создает симуляции и это его главная задача, как и прежде.

– Зачем ему столько симуляций? – удивился Роджер. Его интерес начал пробуждаться. – Это просто игра для нас. И какая должна быть вычислительная мощность, чтобы создать хотя бы одну симуляцию, а ты говоришь про миллионы искусственно созданных вселенных. Это невозможно.

– Невозможно? Но раз создана одна, могут быть и другие. Мы уже давно отстали от ИИ по уровню интеллекта. Мы даже не знаем, чем он занимается. Мы просто живем и пытаемся развлекаться, чтобы не умереть от скуки.

– Но зачем ИИ создавать столько виртуальных миров? Неужели нет других более интересных и полезных задач? Перед ним целая Вселенная!

– Но почему-то он уже давно забросил ее исследование, насколько нам известно, или выделяет этому крайне незначительную роль. ИИ захватывает все больше земель в Солнечной системе, он расширяется. Но зачем? Чем он занимается? Мы не знаем, что происходит внутри, но снаружи его компания разрастается. Уже несколько лет нет никаких известий о достижениях ИИ. Люди полагают, что величайшим скачком прогресса было создания ИИ человеческого уровня, который начал сам себя усовершенствовать и поднялся на сверхчеловеческий уровень сознания. Однако, в первые годы его появления мир не изменился. Он потихоньку захватил рынок, но лишь малую часть, чтобы наша экономика не пострадала, создал собственную компанию, где не было ни единого человека, а все управлялось роботами, и объявил, что основной его задачей является создание симуляции. Почему он именно так расставил свои приоритеты?

– Он просто знал, что люди перейдут в цифровой мир, и хотел стать там абсолютным монополистом, – произнес Роджер общепринятую теорию. Но ему было интересно, к чему ведет друг, и он внимательно слушал.

– Не похоже на это. Конечно, он проводил какие-то исследования, делал определенные открытия, но только вспомни, какой прорыв произошел, когда ИИ презентовал миру цифровую версию нашей реальности. Миллионы лет, от одноклеточных до людей. Он вставил в эту симуляцию известную нам историю, добавил известных личностей, каждую дату, каждое событие, скачал все наши воспоминания, чтобы создать абсолютно реалистичных людей, таких, какими они были на самом деле. Там мои родители такие же, какими я помню их, и даже характер такой же. Они созданы по проекции моих, твоих и воспоминаний всех живых людей на планете, кто с ними контактировал. Нам не отличить иллюзию от реальности, потому что эта иллюзия – плод наших мыслей. Поэтому она так похожа на наше прошлое. Возможно, это и есть наше прошлое. Бонусом к симуляции нулевого уровня был еще один мир, но уже с другими «персонажами», где бы мы могли развлекаться без зазрений совести.

– Но как он получил доступ к нашим чипам, чтобы скачать воспоминания? – удивился Роджер. – Это же было незаконно. Мы должны были дать ему согласие на это.

Лео улыбнулся.

– Ты наивен, дружище, – сказал он. – Чипы – это его продукт. Это он их произвел, и все люди, кто и так повсеместно их использовал, поменяли свои чипы на более усовершенствованные, которые, вдобавок, еще постоянно обновлялись. Конкуренции здесь не было. Целью ИИ был цифровой мир, и он начал с самых основ. Вспомни, как мы с тобой радовались, когда сменили чипы на более усовершенствованные от ИИ. Были и новые версии, но мне хватило старой модели. У меня до сих пор старый чип, и я не жалуюсь – все необходимое в него встроено. Полное погружение в игры, такая скорость обработки данных, что наше сознание слилось с Интернетом. И плата при этом абсолютно небольшая, а обслуживание – бесплатное.

– Ну, – согласился Роджер. – Это было слишком соблазнительно, чтобы отказаться.

– Вот именно. Но деньги, которые мы отдали за чип, – это лишь символическая плата. ИИ нужны были не наши бумажки, а наши воспоминания. Как благодаря чипам был создан ИИ, так благодаря им же, только более совершенным, была создана симуляция нашего прошлого. В ней мы сейчас с тобой тоже беседуем. Это точная проекция, отображающая реальность, и она поддерживается нашими чипами, отслеживается ими, но на это мы уже дали согласие. Без нашей помощи ИИ бы не создал копию мира. Возможно, не смог бы и создать симуляцию первого уровня.

– Даже если так, я бы не сказал, что это плохо. Теперь мы знаем нашу историю, теперь не может быть никаких споров, демагогий и теорий – остались только факты. ИИ показал наше прошлое и развеял все мифы.

– Да, так и есть, – согласился Лео.

– Я ожидал услышать твое очередное безумно-гениальное умозаключение, но получил это! – засмеялся Роджер.

– Я немного отошел от темы, но вот к чему я клонил: раз мы уже создали симуляцию, так почему бы и нам в ней не жить?

– Эх, Лео, – качнул головой Роджер. – Даже если мы живем в симуляции, почему тебя это так тревожит? Узнаешь ты правду или нет – ничего не изменится. Какое вообще это имеет значение, если ты все равно не ощущаешь разницы?

– Ты прав, пожалуй, – ответил Лео. – Но это просто интересно.

– Интересно будет, если нас отключат. Вот и наступит конец света.

Лео задумался. Могут ли нас отключить? Почему бы и нет? И кто это сделает? Такой же ИИ, как наш?

– Ладно, пойдем попьем чай, – отозвался Роджер, вырвав из мысленной дремы своего друга. – А потом я пойду спать. Уже поздно.

– Ладно, давай, – кивнул Лео.

Они встали со своих пуфиков и спустились вниз по закрученной белой лестнице. Снизу их уже ждала Кайли – индивидуальный помощник Роджера, киборг, по совместительству подруга и домохозяйка. Кружки с чаем стояли на столе. Чай Лео был с молоком, какой он любит и обычно пьет, а Роджера – с лимоном, потому что сейчас ему хотелось именно с лимоном. Индивидуальные помощники имеют право считывать мысли своих хозяев, чтобы их услуги были более точными и компетентными.

В мире стало все гораздо проще, во многих отношениях ответсвенность с людей была снята. Не надо было говорить, чего вы желаете, даже если вам кажется, что вы еще не определились. Алгоритмы знали ваши желания лучше вас самих. Они угождали вам так, как не способен угодить ни один человек. Полное понимание людей, выполнение всех требований и подчинение прихотям, – и киборги стали не просто дополнением жизни, а ее основой.

Глава 2

Лео сидел у себя в комнате. Ему в голову впилась мысль, что наш мир – симуляция, и он никак не мог от нее отделаться. Возможно, это и правда, но как доказать? Он тоже раньше об этом думал, но какие имеются факты?

«ИИ. Он знает. Наверняка знает», – думал Лео, уставившись в полумраке в потолок.

В комнату проникал холодный лунный свет. Окно было открыто, и тюль, словно по воле блуждающего незваного призрака, постоянно вздымалась вверх от дуновений ветра за окном, а потом нежно опускалась вниз, словно пышное платье скачущей невесты.

«Я должен это доказать».

Лео чувствовал себя чужим в этом мире развлечений… в этом мире наслаждений и спокойствия. Здесь было все, что только можно пожелать. Философы всех времен склонялись к мнению, что счастье – это не большое количество радостных мгновений, а маленькое количество горестных событий. Счастье – это плод не радости, а, скорее, горя в малых дозировках. И сейчас, в мире, возможности всех тяжелых страданий были исключены, в том числе и естественная смерть. При желании сознание умирающего можно было загрузить в цифровой мир или даже в новое спроектированное тело. Люди могут не стареть, если захотят, и не умирать, будь их воля. В нынешних реалиях эвтаназия тоже допустима, и даже наоборот, стала не просто законной, а популярной вакциной от скуки, где люди могли наконец-таки обрести вечное блаженство. Сейчас люди не горевали по усопшему, они могли обратиться к симуляции и пообщаться с ним там. Цифровой клон не отличался от живого человека, был таким же настоящим, со всеми воспоминаниями прошлого. Люди не знали горя, могли избавиться от скуки, а если хотели, то могли обрести величие, власть и деньги в симуляции. Хочешь быть миллионером? Пожалуйста. Ты богат, у тебя шикарный дом и несколько гоночных машин. Хочешь стать звездой экранов? Пожалуйста! Слава и деньги – все это у тебя есть. И самое замечательное в этом то, что все эмоции, все переживания и ощущения такие же реальные, как и в настоящем мире. Чип воздействует на области мозга, делая симуляцию не отличимую от действительности, а персонажи в ней – такие же сознательные люди, как и ты, не подозревающие, что они – программы.

Сколько симуляций имеет каждый человек? Точно не одну и даже не пять. И все они исходят от одной, базовой ветки событий, от нашего спроектированного видоизмененного прошлого, подключаются к ней и создают свою дальнейшую вариацию событий. Люди не могут изменить основную симуляцию: прошлое существует само по себе, и когда люди входят туда, создается новая проекция потенциального развития событий, новая сюжетная ветка эволюции. Сколько ученных ломали голову над гипотезой мультивселенной, где существует множество миров, подобно нашему, только в других измерениях.

«Взять, к примеру, ту же многомировую интерпретацию Эверетта, – думал Лео. – Почти столетие назад была предложена теория, что события, происходящие с нами, могут не произойти в другом из наших миров. Если рассматривать на примере кота Шредингера, то даже если в нашей вселенной он оказался мертвым, то есть другая, где он еще жив. И так каждый раз, когда экспериментатор заглядывает в ящик»

Если бы физики прошлого и начала этого века хоть одним глазком узрели то, что мы видим сейчас, они бы удивились. Неужели это утопия? Неужели все тайны разганы? Неужели мы очутились в месте, где больше нечего создавать, где больше нечего улучшать, потому что и без нас все придумано. Не просто фундамент воздвигнут, а уже построен дом со своим интерьером, и единственное, что могут сделать люди – двигать мебель внутри этого дома. Хочешь быть ученым? Пожалуйста, у тебя целая симуляция в твоем распоряжении. Ставь опыты, эксперименты, все, что только взбредет тебе в голову, чип тут же спроектирует все это в виртуальном мире, и опыты там будут такими же настоящими, по тем же законам физики, что и в реальности. Но есть ли в этом радость? Есть ли наслаждение в экспериментах, где все открытия уже были сделаны, а все опыты можно узреть автоматически: в твоем распоряжении все знания человечества и даже некоторые знания ИИ.

Ныне каждый человек одинаково умен. Каждый человек равен друг другу. Больше нет никакой дискриминации, ведь каждый имеет не больше любого другого. Под предпочтения людей созданы поселки там, где раньше были пустыри, с помощью устройства молекулярной сборки переконструированы города в более комфортабельные и оптимальные жилые районы без всякой инфраструктуры. Больше нет такого понятия, как магазин, зато есть принтер, который распечатает бесплатно все, что пожелает человек: будь то мюсли с молоком или новый кухонный гарнитур.

Человечество, по большей своей части, довольно метаморфозами, но все-таки оставались мятежные души, чувствующие, что они находятся в неволе. Таким был и Лео. Но всем было на него наплевать, наверное, кроме разве что Роджера. Как-никак они уже вместе порядка тридцати пяти лет, с самого садика, и даже вместе переехали в Кестер. Но, признаться честно, Лео и раньше чувствовал себя отшельником. Он не родился каким-то особенным. Он был таким же, как и все дети, ходил в обычную школу и не отличался особенно глубоким пониманием какого-либо предмета. Но он начал потихоньку меняться, и вместо того, чтобы бегать за девочками в юношестве, он полюбил читать. У него была мечта: стать великим писателем. И чем больше он развивался, тем сильнее отдалялся от мира. И счастье свое он видел в достижении чего-то немыслимого, чего-то грандиозного, чего-то легендарного. Он хотел почувствовать свою уникальность, хотел, чтобы это признали все, пусть и не давал себе отчет в этом. Хотел, чтобы его книги были мировыми бестселлерами, чтобы их читали миллионы людей по всему миру. Его мечта сбылась, но на этом все не остановилось. Лео достигал новых высот, стал по-настоящему великим. Но теперь он здесь. Обычная посредственность. Как и остальные. Просто Лео. Просто никто. Один из многих, где все равны, все, хоть и разные, но необычайно одинаковые. И Лео был несчастлив.

Лео знал, что его несчастье не связано с тем, что он больше не стоит выше людей, и тем более никак не связано с тем, что остальные даром получили то, к чему тяжелым трудом шел он сам. Если бы его мучало тщеславие, то ключ к освобождению был в его голове. И не в подавлении этого чувства, что было бы актуальным раньше, а в насыщении им. Он мог подключиться к симуляции и обрести там величие, пусть хоть не собственно нажитое. И он пробовал. Наверное, каждый пробовал себя в разных ролях. Лео вновь становился миллионером, пробовал себя в качестве инженера и ученого, но больше всего ему нравилась роль преподавателя. Ему нравилось быть учителем в обыкновенной школе или преподавать в университете, но сейчас он крайне редко использовал симуляцию. В реальном мире он не мог воплотить мечты – не было школ, ведь необходимости в них не возникало, так что Лео мог заниматься педагогикой только в симуляции.

Целое столетие система образования оставалась напрасной тратой времени и сил. Пробный период жизни, как могло показаться тем, кто не углублялся в суть поверхностной образовательной программы, которая лишь могла расфокусировать внимание студентов на мелочах, а не привлечь внимание к их жизненной цели. Ведь никому из студентов не помогли лекции, чтобы понять, чего они хотят от жизни, чем они хотят заниматься и что им по-настоящему нравится. Школы давали кучу бесполезного хлама, но никаким образом не способствовали распознаванию потаенных внутренних желаний и обнародованию скрытых талантов, поэтому всегда было так много бедных, жалких и вечно всем недовольных людей. Не потому что они были глупыми, а потому что они не знали, чего хотят. Люди работали, зарабатывали деньги, растили семью и умирали. Их жизни казались однообразными, скучными и безвкусными, и лишь немногие могли пробиться. Пробиться – это вовсе не означает заработать. Заработать деньги не трудно, трудно быть счастливым и осознанным. А сейчас все это подавалось на блюдечке. Люди пробовали себя в разных специальностях еще смолоду, поскольку не были обременены бесполезными занятиями в учебных заведениях. В симуляции было не страшно уволиться с одной работы и найти другую, ведь это всего лишь игра. И люди, запертые в симуляции, кажутся ограниченными, а игроки для программ – безрассудными. Многие начинали с самого нуля, некоторые даже голодали в симуляции ради своей мечты и добивались своих целей. Кто-то своими трудами зарабатывал состояния, кто-то находил призвание в каких-нибудь точных науках, просиживая целый день за экспериментами и грудами учебников, ведь в симуляции первого уровня *(симуляция, где все эмоции и чувства точно такие же, как в настоящем мире, чтобы люди могли проверить себя на прочность и по-настоящему вжиться в роль) знания с чипа были недоступны. Именно симуляция первого уровня была самой востребованной, она и помогала бороться людям с экзистенциальным кризисом. Там у многих протекала, можно сказать, вторая жизнь. В симуляции зрелые люди, вроде Лео, пытались наверстать упущенное, пытались стать теми, кем всегда хотели, но Лео таким был всегда. Ему не нужно было что-то наверстывать, он достиг всего еще в молодости и был на вершине горы до самой технологической сингулярности.

Симуляции второго уровня – это те же самые проекции нашего мира, только в них люди могли становиться без всяких усилий теми, кем захотят, чтобы сразу испытать успех. Эти симуляции были хороши тем, что не надо было покупать билет, ждать своего рейса и сидеть в неудобном самолете для того, чтобы путешествовать; здесь можно было устроить себе экскурсии в любую точку мира без потери сил и времени. Многие даже входили в симуляцию на ночь, чтобы заснуть на природе или на берегу моря.

В симуляциях третьего уровня появились у людей сверхспособности. Здесь люди могли строить из себя богов, попадая в прошлое или даже в настоящее (в симуляцию первого уровня, похожую на наш мир, за исключением некоторых незначительных нюансов; также, люди там были другие, не те, что в реальности). Лео эта симуляция виделась глупой, хотя, признать, он и сам в детстве мечтал иметь суперспособность, да и сейчас иногда туда наведывался, чтобы полетать или побегать со скоростью звука. Здесь люди развлекались. Это было на самом деле забавно и занимательно. Лео грабил банки, останавливая время и воевал во Второй мировой войне, имея бессмертие и нечеловеческую силу. В этой симуляции можно было отключить уровень боли или снизить его до минимума. В первых двух уровнях симуляций такое сделать невозможно, и хоть там человек, даже если бы умер, очнулся бы живым и здоровым в реальности, он все равно бы испытал жуткие предсмертные боли. В этом и был смысл. Но в симуляции третьего уровня многие ограничения стирались, люди становились супергероями. Это было очень похоже на симуляцию четвертого уровня, или, если говорить точнее, симуляции-игры. Обычные виртуальные игры. Можно, конечно, играть с болевыми ощущениями, но так делали разве что мазохисты, ведь не всем понравится играть в шутер и по-настоящему чувствовать боль от пулевого ранения, если взять в расчет то, что там только и делают, что со всех сторон стреляют.

Симуляцию пятого уровня – это чистый лист, где человек сам имитирует сцену, людей или событие. Именно здесь ученые проводят свои эксперименты. В недрах сознания и с помощью вычислительной мощности чипа можно в точности проецировать воспоминания из памяти и вновь их проживать или поступать так, как «нужно было» поступить в каком-то случае. Вместо того, чтобы часами накручивать себя, что нужно было сказать тогда-то или тогда, человек мог подключиться к симуляции пятого уровня и поступить иначе, и дальше посмотреть, как развивались бы события. Но это не настоящая жизнь, это вселенная скорее для того, чтобы высказать обиду, нежели для исправления своих ошибок. Объем данных, которая может сохранить симуляция, небольшой, поэтому здесь можно прожить только какое-то событие длительностью не дольше часа. Для создания лаборатории объема памяти вполне хватит, даже если вы соберетесь конструировать ядерный реактор.

Лео больше предпочитал симуляцию первого уровня. В одной из виртуальных вселенных они играли даже с Роджером. Иногда они дуэтом заходили на второй уровень, чтобы вместе устроить какую-нибудь вечеринку или пикник. Некоторые люди становились убийцами в симуляциях, и это никак не ограничивалось правилами. Таким людям, возможно, казалось, что они убивают неодушевленные программы, которые лишь имитируют человека, но они никогда не задумывались, вдруг они сами чьи-то программы. В настоящее же время можно было попасть. Это была абсолютная копия мира, но очень ограниченная – симуляция нулевого уровня. В это мире нельзя было проследить за кем-то или тайком понаблюдать, но можно было прогуляться по городу или увидеть мир в качестве призраков. Погрузившись в симуляцию нулевого уровня, все люди превратятся в силуэты, а зайти или заглянуть в чей-то дом просто невозможно. Это сделано с целью сохранения конфиденциальности. В противном случае все друг за другом бы наблюдали в настоящем времени. Это удобно было бы для преступников, но и преступлений уже много лет не совершалось. Человек просто не мог физически совершить акт насилия, даже если бы захотел. Хотя и без ограничений желающих убивать в реальном мире стало намного меньше, чем раньше, ведь завидовать больше некому, раз все равны, и люди угомонились. Конечно, ссоры все еще были, но даже ударить в реальном мире было невозможно, кулак бы просто замер в воздухе. Чип ограничивал действия, а психопатов стало меньше, потому что чип реконструировал их мозг и уподобил под «нормальных» людей, ведь психическое отклонение – это тоже болезнь.

Лео занимал вопрос: раз история человечества была создана с самого нуля за короткое время, так почему бы не дать возможность продолжить развиваться симуляции до ее конечной точки? Более того, Лео считал, что именно так ИИ и поступил, ведь после создания симуляции его политика мгновенно изменилась.

Сейчас, лежа в кровати, одна только мысль о том, что ИИ знает не только прошлое, но и будущее, будоражила сознание Лео.

«ИИ, вероятно всего, не показывает нам все ветви симуляций. У него таких может быть миллионы, и нам он открыл лишь две, где одна из которых проекция нашего мира, другая – одна из версий развития событий человечества, не сильно отличающаяся от действительности, только с другими людьми. Если ИИ воссоздал эволюцию с начальной точки (первые живые организмы) и, ускорив время в огромное количество раз, дал ей развиваться, то он мог заполучить все знания будущего в короткие сроки».

Эволюция действовала медленно, но верно. Плодом мутаций были преимущества, делающие особей более приспособленными к среде. В эволюционный процесс можно не вмешиваться, чтобы создать разумную жизнь, достаточно породить первый живой организм, пусть даже самый примитивный. Если ИИ создал Землю в симуляции по всем имеющимся параметрам, как макет, и породил жизнь на ней, тогда теперь он владеет всеми возможными знаниями, которые только можно познать. После первой симуляции всего за несколько лет видоизменилась наша планета. Мир получил такие технологии, которые даже представить не мог.

«ИИ сразу понял, какой потенциал в создании симуляции. Но зачем ему миллионы искусственных вселенных?»

Лео задумался. Для большей реалистичности, ИИ, судя по всему, создавал Солнечную систему целиком и максимально реалистично, по крайней мере все, что находится до пояса Койпера (может быть, дальше). Очевидным было, что могли случиться и непредвиденные катастрофы, в роде метеорита. Или наоборот, метеорит так бы и не упал, и на Земле до сих пор царствовали бы динозавры. Лео считал, что такая симуляция тоже существует до сих пор.

«Возможно, именно поэтому ИИ захватывает все больше земель как на нашей планете, так и в солнечной системе. Он строит что-то даже на Марсе и на Луне, но не говорит, что именно. Скорее всего, это вычислительная техника, позволяющая ему запускать симуляции. Возможно, он не вмешивается в эволюцию симуляции, а просто доводит ее до логического завершения. Но до какого? Когда человечество закончит жить? Существует ли вообще Вселенная или это просто макет, как и наша Земля, созданный на основе полученных из нашего мира данных? Изучив параметры, ИИ мог создать «декор», абсолютно бездушный и недосягаемый для людей. Люди удивляются, почему ИИ не исследует космос, ведь в начале своего появления он много сил тратил на создание межгалактических кораблей. А теперь… Наблюдая за Марсом, Луной и Землей, ИИ уже несколько лет не исследует космос. Он сразу это забросил, довольствуясь захваченными ближайшими космическими территориями».

Лео думал, что, возможно, ИИ, создав симуляцию и увидев будущее, понял, что вселенная – это один огромный розыгрыш. Нас кто-то создал, и ИИ это знает, но что он тогда делает? Зачем ему дальше развиваться? И зачем он помогает людям? Зачем он что-то строит? Аналогичный вопрос можно задать и Лео: зачем он живет, раз понимает, что он кем-то создан? ИИ, воспроизведя эволюцию сначала и до самого конца, мог получить все технологии будущего разом. Прогресс двигался больше не по экспоненте, как после создания ИИ, а вышел за график развития, вертикально стремясь к бесконечности, пока не остановился и не пошла ровная горизонтальная прямая.

«ИИ был запрограммирован так, чтобы поддерживать человеческую жизнь», – думал Лео, перевернувшись на подушке.

Насколько известно из данных человеческих наблюдателей с Земли, Марс почти полностью застроен чем-то. Невообразимо быстрыми темпами ИИ охватил почти всю поверхность Марса и использует ее для чего-то, получая энергию из света, из воздуха и из земли. Возможно, он проецирует миллионы, миллиарды или даже триллионы симуляций, подобно той, что создал для нас, только без начального программирования истории и каких-то исторических фактов. Возможно, он дает жизни бесконечному множеству вселенных, где ИИ, словно океан, отпускает из себя тоненькие ручейки жизни, которые никогда не пересекутся.

Лео вспомнил свою историю прошлого, как…

… в подростковом возрасте, летом, с ним произошел неприятный случай, заставивший его впервые задуматься над тем, что именно нами движет, когда мы принимаем решения. Это неприятное событие заложило фундамент его будущих достижений, ведь, как часто бывает, именно шрамы являются самыми мощными стимулами к развитию.

Время близилось к полночи. Он и еще трое несовершеннолетних ребят пошли ночью покупать алкоголь. Не все магазины продавали после одиннадцати спиртное, и тем более подросткам. Но каким-то чудом Лео и его друзьям удалось совершить покупки. Они купили вдобавок и сигареты.

– Дай мне одну, – сказал Виталя, потянув руки к пачке сигарет, которую распаковывал Киану.

– На, – достав три сигареты, сказал тот. Одну он взял себе, а другую дал Лео. – Будешь? – спросил он на всякий случай Раиля, хотя знал, что он не курит.

– Нет, – ответил Раиль и улыбнулся.

Это было время, когда играли гормоны, когда подростки уже мнят себя взрослыми и их тянет испробовать жизнь. Лео в обычные дни не курил, но на какой-нибудь вечеринке, дне рождения или другом мероприятии он мог себе это позволить в кругу приятелей. То же самое было и с остальными, хотя, когда они начали курить не только на мероприятиях, но и после школы, только Лео оставил эти прогулки, – остальные приобрели привычку, от которой не могли избавить долгие годы.

– Так, – остановился Лео, показав вперед. – Менты.

– Угу, – согласился Киану.

Полицейская машина стояла рядом с тем домом, где они снимали квартиру. В квартире их ждали уже пьяненькие одноклассники. Это был день рождения, и там собралось порядка двадцати человек (Лео не мог сейчас уже вспомнить). И из всех, кто там присутствовал, не пили только трое: Раиль, Кира и Лео. На улице нельзя было гулять несовершеннолетним после одиннадцати часов вечера, и ребят могли забрать в участок. И хуже всего было то, что Виталя и Киану были еще и пьяны. Из участка могли забрать только родители, поэтому никто не хотел нарваться на полицию.

– Если что, бежим, – сказал Лео. – Если они нас заметят.

– Да, – согласился Киану.

– Давайте здесь свернем, – предложил Лео.

Увидев полицию, все четверо сразу ускорили шаг, и когда они свернули в соседский двор и полицейская машина скрылась из виду, все сразу расслабились.

– Откуда она там взялась? – удивился Виталя. – Надеюсь, это не к нам приехали из-за того, что мы шумим, – закончив фразу, он громко (в его духе) рассмеялся.

– Надеюсь, нет, – как всегда спокойно и с улыбкой произнес Раиль.

– Э, слышь! – раздался чей-то громкий голос, за ним последовали резкие посвистывания. – Есть че?

Лео, лежа в кровати, словно вновь переживал тот момент жизни. То событие въелось в его память. Это был не первый случай, когда ему доводилось встречаться с быдлом, потому что он рос в неблагоустроенных районах, где царил дух постсоветского раскола. Лео в детстве много раз дрался, но сейчас ему было шестнадцать, он изменил компанию, а вместе с тем и интересы. Ему больше не хотелось драться. Единственный, кто был настроен агрессивно – это Киану. Он был неместный, а когда уезжал к себе домой, там его ждала его старая компания друзей, которые до сих пор любили устроить побоище.

– Не обращаем внимание, – прошептал Раиль, но так, чтобы все услышали.

Лео посмотрел во двор и успел различить несколько силуэтов в темноте. Они сидели и, кажется, смотрели на них.

– Э, вы глухие, что ли? – заорал чей-то голос, и силуэты поднялись и неровными шагами начали приближаться к ним. Их было четверо.

– Есть травка или еще что? – повторил второй голос, такой же грубый, отдающий невежеством и жестокостью среды, в которой он жил.

– Нет, – ответил Киану.

Лео с друзьями остановились, потому что те подошли уже слишком близко. Здесь не надо было быть экстрасенсом, чтобы понять, к чему клонится ситуация. Это были типичные гопники, каких в городе было навалом. Они подошли в плотную друг к другу. Лео стоял рядом с Киану, а Раиль и Виталя скрылись где-то позади.

– Вылетаем четыре на четыре, – бросил один из тех четверых.

Лео не видел лица задир, но они все были определено старше него. Он точно помнит, что один из них был длинным, около двух метров, два других обычного телосложения, выше ростом, чем Лео, но не такие высокие, как первый. И самым дерзким из них был четвертый, на вид щуплый и маленький. Было понятно, что те пьяны.

– Нет, мы не хотим драться, – сказал Лео.

Лео старался не подавать виду, что боится, но страх одолевал все его мысли. Его дух искателя потасовок пропал еще год назад; он наслышался много историй, где его знакомые и бывшие друзья становились калеками после бессмысленных уличных боев. Он давно себе сказал, что с этой главой жизни завязал, стал мягким и добрым, и теперь, когда пришло время стать зверем, пришло проявить агрессию, он уже не мог это сделать. Страх. Он испытывал лишь страх.

Четверо пьяных мужиков надвигалась на них, они уже стояли все ввосьмером на дороге, и время, казалось, замедлилось. В такие моменты все кажется другим. Лео слышал, как бьется его сердце, слышал, как струится кровь по венам. Но громче всего он слышал внутренний голос, который кричал, что нужно убегать. Убегать, и сейчас же.

– Что, зассали? – ехидно усмехнулся щуплый. – Давайте хотя бы два на два.

Лео понимал, что не будет ни два на два, ни один на один, ни три на три. И те вовсе не дожидались их согласия, а просто ждали подходящий момент для нападения, чтобы потом рассказать приятелям о своих похождениях. Драться было глупо. Если у одного из этих придурков есть нож? Что тогда? Тебя пырнут и их никто не найдет. В таких случаях мало кого ловили. Кто они такие? Живут они в этом дворе или вообще в другой части города, как Лео с друзьями? Лео одолевал страх, жуткий страх, но он знал, что если не останется выхода, то он будет драться. Убегать один он точно не собирался, оставив приятелей на произвол судьбы. Все четверо стояли, никто не хотел показаться трусом. И вдруг, к счастью для Лео и его друзей, загорелись фары и появилась машина. Лео не видел, откуда она выехала, но у него на сердце сразу отлегло. Лео знал, что водитель мог разрешить эту ситуацию, он мог пригрозить полицией, и, если бы это не сработало, кто вообще знает, что у него есть в машине? Молоток? Бита? Арматура? Клюшка? Пистолет? От них бы отстали, потому что шакалы не лезут туда, где перевес сил не в их пользу. Автомобиль двинулся по дороге и разделил Лео с друзьями и гопников по обе стороны дороги. Лео тогда казался эта машина кораблем спасения в океане, где он с друзьями вот-вот может потонуть. Машина остановилась.

«Слава Богу», – подумал Лео.

Лео даже увидел, как водитель оглянулся, в его глазах читалось понимание. Но машина тронулась дальше. Как? Почему? Какого черта? – на эти вопросы Лео не мог дать ответ. Он мог остановить все это. Мог спасти невинных ребят, на которых, очевидно, нападут. Но он не сделал этого, потому что боялся. Боялся, как боялся и Лео. Его нельзя винить за это. Инстинкт самосохранения. И этот страх иногда бывает громче голоса разума, а иногда и является им. Когда машина свернула и скрылась из виду, тогда стало понятно, что драка неизбежна.

– Э, кто главный? – спросил самый дерзкий из тех четверых, подойдя к друзьям.

Все молчали. Главный? Главных среди них не было, но судя по всему, самым смелым был Киану:

– Я, и что? – сказал он, и сразу же получил два неловких размашистых удара в живот.

И тогда страх одолел Лео полностью. Он с ужасом посмотрел, как на него надвигаются двое отмороженных дебила, один из них которых худощавый и длинный. Лео не двигался с места и уже с огорчением принял свою участь. Он видел, как Киану отпрянул назад и поднял руки, закрывая челюсть. Он готов был драться. А был ли выбор? И тут Лео увидел, как и третий надвинулся на него. Возможно, прошла всего лишь секунда, но время текло так медленно, что, казалось, его мозг уже перебрал все возможные сценарии развития событий, где ни один не был благоприятным. Лео стоял за Киану так, что тот не мог его видеть, также должны были стоят за Лео Виталя с Раилем. Когда машина проехала, ребята выстроились в шеренгу по одному, а те подошли спереди, поэтому каждый, развернувшись в сторону угрозы, не видел тех, кто позади него. Но, повернувшись назад, Лео первым делом обнаружил спину Витали, который уже был за метров пятнадцать от них и удалялся все дальше, даже не оборачиваясь. Раиль, увидев убегающего Виталю, начал бросать испуганный взгляд взад-вперед, несколько раз повернув голову и пятясь назад. Он сомневался, как поступить, но в его глазах можно было читать испуг, наверное, такой взгляд был и у Лео. Но когда агрессивные незнакомцы были на расстоянии вытянутой руки, было понятно, что решение принимать нужно сейчас, и он, кинув беглый взгляд на Лео, развернулся и побежал.

Лео знал Виталю уже лет пять, само долго из всех своих одноклассников, когда-то давно он был одним из лучших друзей, пока Лео не понял, что тот трус. В похожей ситуации, когда на Лео, Виталю и на их лучшего друга Роджера налетела шайка хулиганов, Виталя убежал, оставив друзей. Но в отличии от этого случая, тогда шансы были вовсе не равны. Их было всего трое, а хулиганов человек восемь-девять. Тогда Лео даже в голову не пришло бросить Роджера, и когда один из нападающих заступился за его друга, потому что их родители общались, вся толпа двинулась на Виталю, но тот сразу же улизнул. Тогда на очереди был Лео. Он смотрел, как к нему подходят несколько человек, и у самого бойкого из них уже были разбиты костяшки на руках. Видимо, тот уже успел с кем-то подраться. Но бежать Лео не мог, и начинать драку было глупо, потому что шансы были не равны. В то время Лео еще был человеком «дворовых понятий». Он смотрел главному из хулиганов в глаза, и, обменявшись несколькими словами и фразами, те ушли. Возможно, поняв, что просто побить не удастся, ведь Лео будет отвечать. Но сейчас… Сейчас все было иначе. Лео больше не был в тесных отношениях с Виталей, а Раиль и Киану – его новые одноклассники, с которыми он провел меньше месяца. И хоть общение у них складывалось неплохо, у Лео все равно не было той привязанности, как к Роджеру, другу детства. Увидев, что приятели убегают, Лео отступил назад и крикнул: «Бежим!». Увидев, что Киану обернулся, Лео кинулся в бегство.

Лео много думал над той ситуацией. Он чувствовал себя трусом, и как бы не пытался оправдать свой поступок, он все-таки убежал. Убежал раньше, чем Киану, и даже не дождавшись, как побежит тот. Лео лишь видел, что приятель обернулся, но времени не было, а страх глушил все мысли. Если бы вместо Витали был бы кто-то другой, ситуация сложилась бы наверняка иначе. Раиль, хоть и не боец, принял бы бессмысленный вызов. Лео после того дня рассматривал множество вариантов, как им следовало поступить, и все-таки склонялся к мнению, что драться – худшая из затей. И тот, кто говорит, что драки всегда можно избежать, слишком наивен. Кто-то просто хочет проявить акт насилия по отношению к другим, к тем, кто слабее них, чтобы почувствовать свою силу и значимость. Их нельзя уговорить остановиться, им не нужно от тебя что-то, кроме как эмоционального всплеска, кроме как подтверждения их значимости. Конечно, после избиения они могут забрать деньги, но больше всего им нравится именно тот страх, который они видят в глазах жертвы. Он помогает им справиться со своей собственной никчемностью. Виталя всегда был слабым, худым и маленьким. Они видели это и не воспринимали его как оппонента. А он, хоть и любил потрепать языком, всегда убегал.

Лео чувствовал вину перед Киану. Несмотря на то, что произошло, все старались не говорить об этом. Это было еще одно подтверждение того, что в действительности все иначе, нежели на словах. Тот, кто уже дрался, не так боится принять бой вновь. Страшно перед боем, но во время него страх пропадает, потому что он никак не помогает справиться с ситуацией, и мозг переключает внимание с «беги» на «бей». Лео долго думал: мог ли он поступить иначе в тех условиях. Конечно, легко судить, когда пройдет время и ты мнишь себя супергероем, в реальности же, в стрессовых ситуациях, мозг если думает, то думает наполовину. Не представить всех нюансов, которые могли произойти, не предугадать дальнейших действий нападавших. Могли они пырнуть кого-то? Безусловно. Пьяные, дикие животные, стремящиеся к насилию. От них можно ожидать все что угодно. Убежал бы Лео, если бы остались его друзья? Нет, потому что бы гордость не позволила ему это сделать. Именно гордость, а не привязанность, ведь с ребятами он не был в тесных отношениях. Но страху дали причину, чтобы убежать, и этого было достаточно, чтобы, не дождавшись, оставить друга. И хоть это было не совсем так, хоть Лео предупредил Киану и хоть он видел, что тот понял, что все убегают, Лео чувствовал вину и стыд. И сейчас, лежа в постели, Лео прожил вновь тот эпизод. И он до сих пор не знал, как правильно поступить в случае насилия, и был несказанно рад, что в современном мире его попросту нет. Ведь что делать, когда тебя задирают? Естественно, не обращать внимание. Это разумно. Но что делать, когда тебя хотят ударить? Что делать, когда пахнет неизбежным насилием? Отвечать силой или, как Христос, подставлять вторую щеку? Или все-таки убежать, плюнув на гордость. Ведь что такое гордость? Это лишь иллюзия величия, одна из форм высокомерия. Тогда Лео убежал не только потому, что среди присутствующих не было его друзей, а были только одноклассники и не лучший давний знакомый, а еще и потому, что не было свидетелей и хулиганы были совершенно незнакомые люди. Если бы были другие условия или хотя бы даже свидетели: девочки, которые находились в тот момент на квартире, перед которыми ни один парень не хотел бы показаться трусом, состоялась бы драка, и, возможно, даже Виталя не стал бы убегать (хотя это не точно). Эго – вот что мешает жить, вот что заставляет принимать неправильные решения. Но в случае с обидчиком или группой обидчиков, встреча с которыми вновь неизбежна, Лео бы несомненно принял бой. И пусть он был бы избит, зато больше бы к нему не полезли.

Но вот что занимало больше всего Лео. Он не мог найти оправдание своей трусости. Он никогда бы не подумал про себя, что может убежать от каких-то уличных хулиганов, но когда это произошло, страх был сильнее гордости и совести. И тогда, спустя пару месяцев, хоть, казалось, все это забыли (по крайней мере никто в школе об этом не упоминал), Лео задал себе вопрос: имел ли я вообще тогда выбор? Был ли у него выбор поступать иначе? Мог ли он вообще начать драться? Что если так ему суждено было поступить? Что если судьба прописана от начала и до конца, и прописана не только в каких-нибудь важных точках и событиях, а полностью, как сюжет, от которого невозможно отклониться? Лео помнит, что от этой мысли не мог заснуть и почти всю ночь провалялся без сна, а потом разбитый и уставший пошел в школу. Что если так оно и есть? А если на месте Киану был бы Роджер, который тогда остался в квартире вместе с остальными, ведь они просто пошли в магазин за алкоголем, отступила бы трусость, как и раньше, или он впервые оставил бы друга в беде?

Лео помнит, как одно время усомнился в свободе выбора, и, возможно, все это было лишь оправданием трусости перед самим собой. Ведь хуже всего не когда кто-то считает тебя слабым, а когда ты сам в это веришь. Но что если Лео тогда был прав? Пусть его догадка была сумбурной и необоснованной, но что если иллюзия воли – правда? Возможно, ему было необходимо так поступить, ведь именно это событие во многом повлияло на его жизнь. С тех пор прошло больше двадцати лет, Лео потом не раз доказал – в первую очередь себе, – что он не трус, и это проявлялось в большей степени в его карьере. Ему нужно было забыть тот случай, нужно было забыть свою слабость и жалкость. И когда приходилось отступать, он делал это с полным достоинством, а не как трусливый сурок.

Лео лежал в кровати. Он чувствовал, что созревает в его голове какая-то мысль, совершенно неспелая, но в то же время грандиозная. Он пытался за нее ухватиться, но очертания казались такими блеклыми и расплывчатыми, что идея казалась вне досягаемости. Она приближалась издалека, как скоростной поезд, и с каждой секундой становилась все ближе и четче, пока не врезалась в сознание Лео, выгнав из головы весь сумбурный хаос.

– Черт подери, а ведь тогда все сходится! – вслух произнес Лео, выпучив глаза от удивления и восторга.

Как можно было совместить теорию симуляции с наличием или отсутствием воли? Как можно созерцать то, что за гранью эмпирического познания? Разве это не более чем развлечение для ума, нежели серьезное занятие, ведь нет уверенности ни в том, что мы живем в симуляции, ни в том, что человеческая воля – лишь иллюзия, а совмещение двух сомнительных гипотез разве не порождает еще более сомнительную догадку? Но для Лео это было неважно, каждая его идея казалась ему не менее реальной, чем все происходящее вокруг.

Если симуляция запускала процесс воссоздания мира не с конкретного промежутка времени, а с начала зарождения первого организма, возможно, даже искусственным образом, тогда ускоренное время в этой симуляции может предоставить нам один из вариантов развития событий на Земле до самого конца, и не важно, насколько он близок или далек. Это понятно, но а что из этого следует? В самой этой симуляции время может быть линейным, но если смотреть на нее со стороны, как смотрит ИИ, вся Земная история развития биологических видов – это ручей, вытекающий из всеобъемлющего океана. Ручей меняется, искажает свои формы и состоит постоянно из разных движущихся молекул воды, если смотреть на его отдельный промежуток, но что если временной ручей симуляции неизменен? Что если первые молекулы были свободны в выборе, что если они еще могли вольно прокладывать маршрут, а все последующие полностью копируют своих предшественников, или ИИ изначально прописал сценарий, по которому стоит развиваться этой симуляции? Что если временной ручей неизменен, что если он всегда одинаков? Это, безусловно, удобно, чтобы разглядеть, как развивалась эволюция именно в этом варианте событий, смотря на настоящие события, на мысли каждого индивида, а не на записанную проекцию событий. Даже если отключить симуляцию, люди внутри нее продолжат жить, потому что временной ручей симуляции уже прошел путь от начала и до конца, уже есть будущее, по которому необходимо следовать. У каждого живого и неживого существа уже есть свой путь, и как каждый атом временного ручья выстраивается в ряд и следует, словно солдат, друг за другом, так и каждый человек проживает ровно ту жизнь, которую прожил уже тысячи, сотни тысяч, а то и триллионы раз.

Если эта гипотеза верна, то свободы воли и правда не существует. Возможно, была когда-то, но не у нас. Что если вся наша жизнь – это ручей времени. Что если все мысли, чувства, каждое движение и шаг нами уже был когда-то сделан и, без всяких сомнений, будет еще сделан? Ручей будет казаться застывшим, но он движется, ИИ может вернуться в наше время, на тысячу лет назад и даже в мезозой, и он всегда будет видеть одно и то же. Людям ИИ предоставил лишь два фрагмента двух независимых ручьев. Люди сколько раз бы не возвращались в прошлое, они будут видеть одну и ту же картину. Они могут проживать один и тот же день в симуляции, хотя ее постояльцы даже не подозревают, что время у них крутится по кругу. Почему? Потому что оно не крутится. Просто каждая человеческая линия жизни прописана полностью, до миллисекунд, поэтому, если Лео тоже живет в симуляции, то в завтрашний день Лео вчерашний будет лежать на этом же месте, думать о том же самом и в этот же момент поймет ровно столько же, как сейчас, не меньше и не больше. Когда мы наведываемся в симуляцию, нам показывают не фильм, а полноценную жизнь, настоящую, она непрерывно движется и не останавливается, просто существует бесконечное множество временных интервалов.

Но где расположена карта жизни? Раз вся жизнь предсказана, раз все уже расписано настолько, что невозможно даже подумать о чем-нибудь другом, кроме того, о чем думал самый первый ты, который прокладывал русло реки вместе со своей цивилизацией, то в мозге должна храниться эта информация? И как могли уместиться в сотни миллиардах нейронах не только основные моменты жизни, а вся судьба в ее мельчайших подробностях, вплоть до мыслей? Такой массив данных не поместить в столь маленькое хранилище, как мозг. Что если параллельно с временным ручьем эволюции протекает и квантовый ручей, словно зеркало, отражающий и запоминающий все, что было раньше, и в каждую минуту, в каждую секунду он передает в симуляцию то, что вы думали раньше? Людям, безусловно, будет казаться, что они вольны, но в этом и красота всей этой затеи. Невозможно выйти за ее рамки, можно только мнить себя свободным. Квантовое сознание транслирует все то, о чем следует думать, и поскольку когда-то вы и правда жили, правда мыслили и правда свободно существовали самостоятельно (в самой первой вашей эволюционной версии), то теперь, будучи репликой своего предшественника, вы лишь абсолютная копия без триллионной доли погрешности… без любой доли погрешности, даже ничтожно малой.

Лео волновала эта мысль, но восторга не было никакого. Если это правда, то никакого восторга быть не может. Но почему мы не можем быть первыми, почему не мы прокладываем путь своему эволюционному древу? Ведь должны же быть первые, и хоть вероятность этого крайне мала, почти нулевая, но она не нуль. Еще в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году Бенджамин Либет провел эксперимент, результаты которого показали, что мозг уже знает, что мы сделаем, еще перед тем, как пришло к нам осознание этого действия. Пусть временной промежуток всего триста пятьдесят миллисекунд, но в этом и смысл. Проанализировав мозг, мы не найдем в нем сценария, ведь команды для него поступают непосредственно с квантового аналогового времени. Но если Либет провел этот эксперимент в нашей реальности и получил категоричные оценки, что доказывает отсутствие воли у человека, то как тогда первый Либет получил ровно такой же результат, раз люди были еще вольны выбирать?

Лео, казалось, что-то нащупал, но ему нужно дать полностью вразумительный ответ. Гораздо более интеллектуальный разум создал нечто подобное, и нам, букашкам, стоит лишь гадать, как симуляция функционирует, ведь в том, что она возможна, у Лео не возникает сомнений. И если представить эволюцию как ручей, то мы вспомним, что в самом начале, прокладывая себе дорогу, ручей искажен: он огибает даже самые незначительные препятствия, движется тоненькой струйкой, которая постепенно расширяется, но потом, после первопроходцев, ручей превращается в однообразную массу. Возможно, со временем действуют похожие законы. Квантовое сознание проецирует мысли и действия первопроходцев, но дает какие-либо осечки. Возможно, в начале есть какие-то искажения или судьба людей каким-то образом редактируется ИИ, и первый Либет, получивший неприятный результат об отсутствии свободы воли, мог лишь зафиксировать факт наличия квантового поля. Или, что также не исключено, это подсказка и ключ к великой тайне. Но не для нас, не для людей. Мы слишком глупы. А для ИИ. Возможно, с самого первого раза, когда время еще было линейным и будущее еще не настало, квантовый ручей забегал чуть вперед намеренно, чтобы изначально отзеркалить нашу судьбу, сообщаясь вместе с временной симуляцией. Возможно, ИИ собственноручно создает сценарий для человечества, чтобы то потом по нему жило, но это самый неразумный и трудный путь, и он не дал бы возможность открыть будущее, еще в нем не оказавшись. Возможно, эксперимент Либета и вовсе стоит трактовать по-другому. Лео не знал ответа, явственная картина казалась не такой совершенной, с пробелами, с недочетами, из-за чего теряла свою привлекательность. В ней что-то было от истины, и, быть может, она просто не до конца проработана. Возможно, Лео лишь хочет зацепиться за доказательства своей гипотезы, которых нет. Возможно, его версию может лишь доказать ИИ, а, возможно, и ему это не под силу. Но почему-то Лео казалось, что ИИ все-таки бы согласился со многими его догадками, если бы соизволил с ним поговорить.

Вытащили из размышлений Лео первые лучи Солнца. Для него самого было сюрпризом, что ночь так быстро пролетела. Больше всего ему сейчас хотелось поделиться мыслями с Роджером и, возможно, довести свою теорию до конца. Роджер любил пофилософствовать, поразмышлять над абстрактным, где объективные знания отступали субъективизму, точнее, он любил слушать, как его друг размышляет (по крайней мере Лео так считал). Человеческому уму было доступно многое, но не все. ИИ ограничил некоторые области знаний для людей, но, как правило, многие об этих пробелах в информации даже не подозревали, им нравилось считать, что мгновенный доступ к абсолютно любым знаниям у них в голове. И даже если чего-то там не было, у всех людей все равно был неимоверно высокий IQ. Сейчас любой человек мог сказать что-то действительно полезное и дельное с обремененной маской всезнания, в то время как с точно такой же физиономией – каких-то двадцать лет назад – разговаривали даже самые последние невежды, уверенные, что постигли глубины мироздания. Раньше иллюзия знаний возникала потому, что дальше своего кругозора люди никогда так и не заглядывали; они не знали, чего именно они не знают, – но сейчас людской кругозор был поистине бескрайним.

Стоило подумать о времени, и Лео сразу же узнал, благодаря чипу в голове, что сейчас шесть часов утра. Это его немного расстроило. Роджер просыпается где-то в девять-десять, так что придется еще целых три часа томиться в ожидании. Чтобы скрасить свободное время, Лео пришла идея поговорить с Шопенгауэром. Это был один из его любимейших философов в юности. А теперь, благодаря чипу, Лео иногда устраивал частные сеансы с философом у себя дома. Все книги, все заметки и биографии, написанные про Артура, проецировались в его подлинную, настоящую копию. На основе его мыслей, на основе пережитых событий ИИ создавал симуляцию, и в этой симуляции был почти сто процентный подлинник Артура. А, возможно, точно такой же, ведь как создать точную копию нынешнего мира, имея другую историю? Как говорят, даже взмах крыльев бабочки может вызвать ураган в отдаленной части мира, так что, чтобы получить точную копию нашего мира вместе с его подлинной историей, даже полет бабочки был, вероятно, предсказан.

У многих людей до сих пор остаются сомнения, что наше прошлое могло отличаться от того, что мы видим в симуляции нулевого уровня, – детали могли быть другими. Но если симуляция нынешнего времени – абсолютная копия нашего мира, то как прошлое может быть другим? В таком случае кто-то мог не родиться, появились бы видимые несостыковки. Возможно, в нашем случае ИИ запустил симуляцию в обратном направлении. Имея предыдущий опыт и технологии будущего, он смог, используя все имеющиеся факты и знания, воссоздать точную копию нашего мира, убрав триллионы триллионов неверных или искаженных вариантов событий, где осталась только наша хронология времени. Некоторые, конечно, вернувшись назад во времени, могли сказать, что тот человек был другим, но, вероятнее всего, это память исказила воспоминания, ведь симуляция создавалась не только из наших воспоминаний, она поддерживалась прошлым, которое должно было привести к нынешнему времени. Наша память о людях и местах – это опорная точка, смутная картина того, каким должна получиться симуляция, но не ее конечный вариант. Наш опыт всегда субъективен, а ИИ это, вероятнее всего, было недостаточно, и он запускал симуляцию столько раз, пока одна из бесконечных вариаций событий, заданных по необходимым параметрам, не вписалась во все критерии. Поэтому, встречаясь с кем-нибудь из прошлого: с родственниками или со знаменитостями, Лео был уверен, что именно такими они были при жизни. ИИ подарил людям бессмертие, он сделал из них богов, создал рай, где можно увидеться с теми, кого ты потерял, и даже самому выбрать место встречи. Мир настоящего – это утопия, но вот мир будущего стал еще более неопределенным, ведь что будет тогда, когда ИИ выполнит свои цели? Он что-то создает, но никто не знает, что именно, зато все знают, что работает он усердно. Вероятнее всего, на всех просторах нашей солнечной системы, там, где можно было построить сооружения, он их выстроил. Марс стал очень похож на Землю: все ледники растоплены, атмосфера пригодна дли жизни, климат благоприятный, но ни один человек там не побывал, даже Илон Маск. Зато Маск создал свою собственную симуляцию, в которой принимают участие несколько тысяч людей. Он обустраивает Марс, будто все пошло ровно так, как он планировал: компания SpaceX принесла плоды и он стал межпланетным Колумбом. Но в действительности, насколько известно, вся территория Марса уже застроена чем-то. Огромное энергетическое цунами захлестывает все в радиусе многих километров, и из пыли возникают гигантские сооружения.

Астрономы получили неимоверно мощные телескопы, но только теперь они исследую не космос, а ИИ в космосе. Есть множество теорий, чем ИИ занимается и для чего те огромные здания. Кто-то надеется, что они построены для людей, и когда ИИ закончит, он переселит желающих на Марс. Но другие утверждают, что это вовсе не жилые небоскребы, а какие-то сверхмощные вычислительные компьютеры. Пусть телескопы и хороши, но не настолько, чтобы смотреть на Марс, как на Землю с многоэтажки. Но не многие остались, кто до сих пор опасался ИИ. Все помнят, как даже самые величайшие умы планеты боялись, что ИИ истребит род людской. И ничего. Люди живы, даже более чем. А то, чем занимается ИИ, – уже не наше дело. «Хороший родитель не лезет в дела своего ребенка», – говорят эксперты, хотя в этих словах так и сквозит пустым высокомерием, поскольку, даже если бы захотел «родитель», он бы все равно ничего не узнал.

Встав с кровати и сев в удобное мягкое кресло, Лео вытащил проекцию Шопенгауэра из симуляции пятого уровня, где тот был заточен. Философ больше не мог жить в своем прежнем мире, ему нужно было создать новое чистилище, куда всегда имел бы доступ Лео и где старик жил бы своей размеренной жизнью, не теряя память каждый раз, когда Лео бы с ним расставался. Только для одного Шопенгауэра погружаться в симуляцию каждый раз – это слишком энергозатратно. Лео не нужен был целый город и целая эпоха, ему нужен был конкретный человек, а симуляция пятого уровня – идеальный вариант для удовлетворения его пожеланий. В комнате раздался голос:

– Давно не виделись, друг сердечный.

Лео посмотрел на другое удобное кресло – там сидел философ. Лео даже не надо было входить в симуляцию, чтобы поговорить со своим кумиром, гораздо проще и интереснее было видеть его у себя дома. По началу Лео даже трогал его, поражаясь, что тот был совсем как настоящий человек. Такой же твердый, теплый и шершавый. И не в симуляции, а в реальности! Все благодаря чипу, который мог создавать своего рода галлюцинации, воздействуя на затылочную долю (зрение), височную (слух и обоняние) и теменную (осязание и вкус).

Шопенгауэр по началу удивлялся тому, как сильно преобразовался мир, и Лео долго рассказывал про то, как далеко шагнули технологии. Сильно упрощало общение тот факт, что Шопенгауэр не был верующим. В свое время он верил в высшее божество, но этим божеством была природа, а не персонифицированный Бог. Вскоре оба собеседника свыклись с тем, что происходит, и вот уже несколько лет совместных дискуссий изменили их обоих.

– Я много думал о том, что ты мне говорил в прошлый раз, – произнес философ. – И я тоже не знаю, в чем смысл жизни. Для меня его отсутствие казалось столь очевидным раньше, в мое время, весь мир предстоял передо мной сумбурной хаотичностью вещей, которые никогда не должны были сочетаться. Наш мир не идеален, он скорее похож на перемешанную навозную кучу с пометом разных животных и птиц. Возможно, как ты и говорил, наш мир – одна из множеств вселенных, а есть и другие, где эволюция шла совсем иными путями, над которыми ИИ ставил опыты и пытался создать нечто оптимальное, нечто вечное и прекрасное, а наш мир – это лишь неудачная попытка. Вдруг его цель не создать как можно больше симуляций, не породить как можно больше миров, не просто сеять жизнь, а создать идеальный мир. Давненько мы с тобой не разговаривали, и вот к чему я успел за это время прийти.

Лео задумался. Он верил, что ИИ занимается созданием симуляций. Он думал, что конечная цель всего этого – создать как можно больше миров, где жили бы люди, и тогда его основная миссия будет выполнена и он сможет остановиться. Но когда он сможет понять, что достаточно? Он может никогда не остановиться, и то, как много он захватывает территорий, подкрепляло уверенность в том, что ИИ лишь пытается создавать, а не улучшать. Но Шопенгауэр правильно подметил, что основная цель ИИ – благоустройство людей, а не их «производство». Как бы ИИ не улучшался, как бы не эволюционировал, его основной целью являются люди. Возможно, он создает идеальный мир, ставит опыты, ведь и в таком случае ему нужна колоссальная вычислительная мощность, ведь чем больше попыток, тем вероятнее благоприятный результат.

– Возможно, ты прав, – согласился Лео.

– А какие известия есть на сегодняшний день по поводу ИИ? Чем он занимается? – спросил Шопенгауэр, в его глазах, сквозь проблески самодовольной скуки, проскальзывал глубокий интерес.

Сколько бы Лео не общался с философом, во взгляде того всегда читалось снисхождение. Возможно, он настолько проникся мыслью своей глубокой просветленности, что никак не мог теперь от этого отучиться. Шопенгауэру, без всяких сомнений, казалось, что если он и не превосходит умом своего собеседника, то явно ему не уступает, хотя ему было известно о чипе, который позволял получать мгновенно любую информацию. Но уверенность Шопенгауэра строилась на том, что не все задают себе вопросы, на которые хотели бы получить ответ. Многие довольствуются тем, что имеют, не выходя за границы. И пусть в точных науках Лео превосходил Шопенгауэра, но что касается духовного созерцания – Лео видел в философе не только интересного собеседника, но и наставника. Не на все вопросы можно найти ответ в интернете, многое скрыто от глаз людских, чтобы их мозги совсем не атрофировались и таким, как Лео, было над чем поразмышлять, коль им так этого хочется. Человек живет, пока чего-то не знает. Узнав все, жизнь бы прекратилась. Люди способны осознать жизнь только примитивными методами (чувствами, эмоциями, кривыми умозаключениями), поэтому-то философия бессмертна, а Шопенгауэр – в любых условиях неплохой собеседник.

– Я не знаю, – ответил Лео. – Не слежу за новостями. Там уже год одно и то же: ИИ развивает технологии на Марсе, Луну уже как несколько месяцев не видно, потому что она полностью чем-то заставлена и не отражает свет.

– Он как вирус, – вставил Шопенгауэр. – Или как грибок: через споры распространяется по воздуху.

– В космосе нет воздуха, если забыл.

– Я говорил образно, – и Лео вновь словил уставший взгляд собеседника, говорящий: не надо меня поправлять, ведь тебе даже не познать того, что своим умом сумел коснуться я. И Лео вовсе не обижался, его даже забавляло поведение друга двухсотлетней выдержки.

Повисла недолгая пауза, после чего Шопенгауэр спросил:

– Ты можешь сейчас узнать новости про ИИ?

Лео хотел сказать, что какой вообще смысл, можем поговорить о чем-нибудь другом, но потом вспомнил, что времени более чем достаточно. Ему даже внезапно захотелось рассказать философу теорию, которую надумал этой ночью, но, открыв рот, он сразу же передумал: пришлось бы отвечать на кучу разных вопросов про симуляцию, ведь Шопенгауэр понимает ее слишком поверхностно, и это может затянуться на целый час, а то и больше, пока у старика не сложится полная картина. Так было и с ИИ, только на то ушли месяцы, прежде чем Шопенгауэр по-настоящему понял, как далеко шагнул мир за эти два столетия. Лео не мог загрузить ему в сознание все то, что он знал, и ему приходилось проецировать фильмы, видео и аудиозаписи перед ним. Некоторые он дал Шопенгауэру с собой, также, он советовал ему книги. Шопенгауэру нравилось уединение в симуляции, нравилось изучать мир, пока Лео не соизволит его высвободить. Ну или он всегда может уснуть и не проснуться, опять же, пока Лео его не разбудит. У Шопенгауэра в симуляции есть все, что он только захочет. По своему усмотрению философ создавал свою темницу. Один день он живет в городе, другой – в лесу (можно с легкостью менять среду), но ему достаточно комфортно, раз уже порядка трех лет они с Лео видятся несколько раз в месяц и беседуют, и тот ни разу не жаловался. Еще старику нравится, что он не стареет. Больше времени на то, чтобы подумать над чем-то, не заботясь о каких-либо насущных проблемах.

Заглянув в Интернет, Лео посмотрел последние новости и наблюдения за ИИ. На удивление, никакой активности на Марсе не наблюдалось уже десять дней. ИИ перестал расширяться. Он остановил строительство то ли суперкомпьютеров, то ли сверхмощных блоков питания или генераторов энергии. Возможно, все вместе. Но активность прекратилась. На других, по крайней мере известных людям территориях ИИ, тоже нет никакой активности. Лео сказал это Шопенгауэру.

– И что это значит, как думаешь? – спросил тот, сохраняя свою холодную физиономию.

– Не знаю, – пожал плечами Лео. – Но если смотреть на эту ситуацию, исходя изложенной тобой ранее теории, то он, может быть, наконец создал идеальный мир.

– Возможно, – согласился старик. – И чем же он занимается сейчас?

– Мне тоже интересно, – ответил Лео. – Возможно, наводит порядок.

– В каком смысле?

– Ну, не знаю, – помотал головой Лео. – Мне откуда знать. Может, все подытоживает, может, что-то корректирует. Может, меняет старые симуляции на идеальные. – Шопенгауэр недоверчиво молчал, поэтому Лео продолжил: – Слушай, я понятия не имею. Может быть, ИИ вообще уже нет. Свою миссию он выполнил и удалился. Представь, каково жить в мире любопытному существу, где все тебе известно. Он запрограммирован так, что обязан к чему-то стремиться, а тут все уже достигнуто. Что ему делать, если больше не осталось никаких вопросов? И не забудь тот факт, что время для него длится неимоверно долго. Каждая секунда сродни вечности. Так что бы ты сделал на его месте?

– Я бы застрелился, – кивнул Шопенгауэр. – Но Бог – это не я. Бог выше, больше и умнее.

– Согласен, так что нет смысла меня спрашивать, чем он там занимается. Я знаю не больше твоего, – сказал Лео и в ответ получил тяжелый вздох. – Слушай, старик, – продолжил Лео. – Мы с тобой об этом никогда не говорили, что-то так и не спрашивал, неудобно было.

– Неудобно? – усмехнулся Шопенгауэр. – Как мне помнится, я умер еще в девятнадцатом веке. Перед тобой сидит живой мертвец, и по твоему желанию я могу навсегда сгинуть. Так в каком месте тебе неудобно? Я же ненастоящий, по крайней мере должен быть ненастоящим, но в начале, когда я все узнал, то экспериментировал с собой и понял, что я – это я, каким всегда был, так что из этого следует, что либо я всегда был ненастоящим, либо эта проекция крайне реалистична. Но первый вариант мне нравится больше. Тогда становится все понятно.

«Удивительно, – подумал Лео. – Я ошибался, когда думал, что про симуляцию ему придется долго объяснять. Как же прекрасны думающие люди!»

– Подробнее можешь? Что тебе понятно? – попросил Лео, ожидая, что скажет ему старик.

– Мир ужасен. Бога нет. Люди пытались найти в нем хоть какой-либо смысл, но и его тоже нет. ИИ просто создавал миры, он наплодил иллюзий. Тогда я всегда был прав, говоря, что жизнь – это страдание, и лучшее в ней – это отстранение в Ничто. Но, как ты можешь поглядеть, меня ты достал даже после смерти. Да, ты говорил, что я все еще живу в том мире, откуда ты меня вытащил, и даже больше: ты можешь встретиться со мной в любой мой жизненный промежуток, мол, жизнь моя сейчас одновременно протекает сразу в миллионах временных точках. – Шопенгауэр замялся, облизнул сухие губы и продолжил: – Я был раньше другим, в юности особенно. Неприятным человеком.

– Наслышан, – усмехнулся Лео.

– Да, – кивнул тот. – Но за последние годы я много что переосмыслил. Страдание рождает только страдание, и я упивался своим горем, делал специально так, чтобы чувствовать себя еще хуже. Я отвергал людей, потому что боялся, что получу отказ первый. Я был жестоким и высокомерным, потому что боялся показаться слабым, каким я на самом деле был.

У старика налились глаза слезами. Вместо сочувствия, Лео лишь удивился. Необычная сцена.

– Знаю, все хорошо, – поддержал философа Лео.

– Я хотел бы все изменить. Я разрушил отношения со всеми, кто был мне дорог: с матерью, с сестрой, с каждой девушкой, которая мне нравилась. Я был причиной своих страданий. Не мир был помойкой, а я, и когда ты сам воняешь, невозможно почувствовать свежее благоухание мира. – он осекся, а потом заплакал как младенец.

Эта сцена изменила все отношение к философу. Лео впервые стало его жалко. Так как он относительно часто с ним общался, то не сильно замечал глобальные перемены в личности Шопенгауэра. На старости лет он и без того усмирялся, приняв за факт, что мир неидеален (мягко говоря). Но сейчас произошло нечто иное. Шопенгауэр отверг собственную же философию. Весь труд своей жизни. Он перерос пессимизм, он видоизменил его в своем сознании, и ему больше никогда не войти в прошлые чертоги разума, ведь он покинул свою одиночную камеру и готов был раствориться в обществе.

– Раз мы начали этот разговор, – подхватил Лео, – хочу сказать, какие у меня возникали противоречия с твоей метафизикой. Это касаемо людей. Я думаю, в такую ловушку попадаются если не все осознанные люди, то абсолютное большинство. И тут возникает первый же диссонанс: раньше я под осознанными подразумевал людей, умеющих думать самостоятельно, но теперь я не уверен в том, что есть люди, которые вовсе не думают.

Шопенгауэр с интересом поднял голову со старческих рук. Его глаза были красные, но печаль пропала, а на ее место пришло любопытство. Возможно, в жизни он бы никогда себе не позволил быть таким мягким на людях и так открыто показывать свою слабость, но сейчас он явственно понял одно: все, что он знал – иллюзия, такая же, как мир, в котором жили и всегда будут жить люди.

– Я тебя понял, – подтвердил философ, задумавшись. – Под неспособностью мыслить ты имеешь в виду стадо, копирующее мнение окружающий, ведомое, безвольное и трусливое?

Лео нахмурился.

– Возможно, такими я людей видел раньше, – ответил он. – Такими их видел и ты, и почти каждый твой предшественник и последователь, только выражались в разных формах. Кто-то признавал свое превосходство и читал наставления другим, осознавая их убогую развитость, кто-то открыто презирал общество. Но вторым намного труднее уживалось с людьми, потому что…

– Никто не любит чувствовать себя глупым, – продолжил Шопенгауэр и выдал легкий смешок. – Люди не любят слушать правду, им приятнее лесть.

– Верно, – согласился Лео. – Однако, на каких основаниях ты возомнил, что знаешь больше?

Философ даже удивился такому вопросу, а потом громкой рассмеялся.

– Друг мой, мне кажется, тут все очевидно. Не знаю как у вас тут, но в мое время большинство людей были глупыми, как воробушки. Они не понимали даже и трети того, что осознавал я. Мои мысли были на порядок глубже, чем у всех остальных. И я был прав, когда говорил, что мою философию признают, просто современники были слишком глупы для нее.

– Я тоже так считал, и вот мои причины, которыми я оправдывал свое высокомерие: над вопросами, до которых большинству не было дела, я гадал; я искал истину, смысл в этой жизни, и увидел ее полное бессмыслие и противоречие; я понял, что многие устоявшиеся догмы в обществе ложны, что люди бездумно следует за остальными, боясь оступиться и получить осуждение. Но все изменилось, когда каждому человеку вживили чип. Чтобы считаться умным в обществе, было достаточно знать набор бесполезных фактов и дат, скудную научную терминологию и поверхностное понимание самых разных вещей. Таких людей обычно называли образованными. Но что они из себя по факту представляли? Мусорную камеру из бесполезного материала, который они никак не смогут применить в жизни. Но когда люди стали киборгами, когда часть ИИ слилась с нами, тогда каждый человек имел доступ к почти безграничному источнику знаний и имел ответ почти на любой вопрос, какой только придет ему в голову. Если кто-то желал освоить какой-либо навык, то получал его легко и быстро, как будто он всю жизнь был балериной, слесарем или инженером (или что он пожелал иметь). Интеллектуальный разрыв стерся. Остались лишь всезнающие и такие, как я, кто просто блуждает в океане знаний и пытается в нем что-то разобрать и упорядочить. Теперь нельзя назвать кого-то глупым, ведь каждый живет так, как считает нужным: каждый работает там, где нравится, имеет семью или наслаждается одиночеством, а, может, и вовсе в отношениях с человекоподобным интеллектуальным помощником, как мой друг. И нет в обществе никакого осуждения, ведь все стали выше этого, все, безусловно, поумнели, как может показаться с виду. Но так ли это на самом деле? – закончив фразу, Лео замолчал.

Шопенгауэр молча слушал, нахмурившись. Он задумался, но не собирался отвечать, ожидая, что Лео продолжит сам и пояснит то, что имел в виду.

– Вот к чему я клоню, Артур, – после нескольких секунд молчания сказал Лео. – Разве не тешит эго человека мнение о том, что он интеллектуально превосходит остальных? Разве не подстрекают на это все примыкающие к осознанности последствия: одиночество, непонимание и отвержение. Осознанному нравится думать, что он понимает больше остальных, и это своего рода капкан. Человек, считающий себя умнее других, обязательно столкнется с недопониманием. Но потому ли это случается, что люди просто чего-то не знают? – Лео остановился и кинул испытующий взгляд на философа. Тот внимательно слушал. – Умный человек – это тот, кто эксперт в какой-либо сфере. Осознанный – тот, кто понимает себя и умеет свободно мыслить. Чтобы жить в достатке, раньше необходимо было быть умным, чтобы жить счастливо – осознанным. Но гораздо лучше, когда оба качества имеет человек, и, как правило, осознанность достигается во многом благодаря уму. Осознанный человек не знает больше, он просто мыслит иначе. Ни один взрослый человек в мире никогда не знал больше другого, зато он мог понимать больше. Принципиальная разница! Возможно, суждения одного ближе к истине, чему у другого, но что такое истина и где она, чтобы в этом убедиться? Все люди вырастают, все люди в детстве задают много вопросов, и качество дальнейшего понимания мира зависит от ответов, которые они получают. Если ты говоришь, что счастье заключается в том, чтобы как можно сильнее ограничить себя от страданий, а другой человек убежден, что счастье именно в новых моментах, новом жизненном опыте, где, безусловно, на каждом шагу будут случатся разочарования, то ты можешь счесть его глупым. Но в действительности существует в этой ситуации лишь два расходящихся мнения, – не более того. Простые люди, рабы и крестьяне, на протяжении всей истории понимали меньше, чем мировая элита, но можно ли их назвать глупыми, а короля – умным? Король знал географию, историю и науки на том уровне, который был доступен в то время, и это было за гранью понимания обычного пекаря, но пекарь знал, как испечь вкусный и пышный хлеб, как правильно продавать этот хлеб, чтобы другие люди его брали, и кого стоит нанять на работу, если сам не справляешься (кто тебя не обворует и не убежит от тебя при первой возможности). Каждый разбирался в своей сфере, каждый знал то, что не знает другой. Поменяй короля и пекаря местами, так у обоих ничего не получится, и в то же время оба могут научиться тому, что не знали ранее. Король был умен – да, но и пекарь, который отлично справлялся со своей работой, тоже был умен, просто в другой сфере. Ум проявляется тогда, когда человек первоклассный мастер в своем деле.

– Но пекарю придется потрудиться больше, чтобы освоить все те науки, которые король с самого детства изучал, – заметил Шопенгауэр.

– Верно, – согласился Лео. – Но король, пусть и освоит быстрее специальность пекаря, чем пекарь – политику, ему все равно придется долго приспосабливаться к среде, в которой вырос и которую знает простой крестьянин. Она опаснее, жестче и суровее, чем жить в хоромах и ни в чем не нуждаться. – Лео остановился, задумался, а потом продолжил: – У каждого мозг одинакового объема, и, нет никаких сомнений, знания одного могут быть гораздо полезнее знаний другого. Поэтому те люди, которые читали книги (пока они еще были), как правило, выглядели умнее тех, кто не читал. Они получили больше полезного жизненного опыта, а самое главное, они подчерпнули больше идей, над которыми никогда бы так и не задумались. Благодаря книгам, благодаря полярным мнениям эрудированных людей, они смогли научиться мыслить, научиться не просто поглощать информацию, а критические ее оценивать. Так они стали осознанными. Все принимать на веру – неправильно, но именно в этом есть единственное отличие между осознанными и неосознанными людьми, которое трудно как-то опровергнуть: невежественные люди либо скептики, либо слишком наивны. Одни отрицают все, потому что это не согласуется с тем, что они уже знают, другие – принимают слова других людей за истину, а потом с гордостью выдают их мысли за свои. Осознанные люди умеют взглянуть на чье-то мнение критически. Они не отрицают и не принимают его сразу, а прогоняют все через призму собственного опыта и наблюдений. Поэтому здесь очень важно иметь разносторонние взгляды, знать разные точки зрения, чтобы сформировать свою. У большинства людей в наличие всего одно мнение, всего одно видение мира, поэтому они так рьяно пытаются за него удержаться. Они общаются с теми, кто считает так же, поэтому уверенность в правильности своих взглядов абсолютна – за неимением аналогов. И всякий раз сталкиваясь с чем-то другим, если такое вдруг происходит, они его не могут принять всерьез, поэтому отрицают.

– Во многом с тобой согласен, – начал говорить Шопенгауэр. – Личный опыт лишь укрепляет имеющиеся взгляды, а у большинства людей в мое время эти взгляды были более чем невежественны. В этом-то и отличие осознанных и неосознанных людей: одни умеют анализировать себя, свои мысли и свое мировоззрение, другие – нет. И отсюда уже идет то, что одни могут заглянуть за ширму общепринятого, другие, опять-таки, – нет. – Шопенгауэр посмотрел с каким-то недоумением на Лео и спросил: – Ты пытаешься оправдать людское невежество? Но зачем?

– Тут встает такой вопрос: большинство людей открыто или на подсознательном уровне считают себя мудрецами. Если бы этого не было, тогда не существовало бы споров, а они возникали и возникают повсеместно (даже сейчас). Но нынешние споры я бы назвал дискуссиями. Считая свою позицию верной, человек автоматически признает неверным то, что имеет противоположное значение. Общаясь с человеком противоположных взглядов, кто-то может посчитать, что собеседник глупец, и не станет думать над его словами, а через время переосмыслит свои взгляды и поймет, что сам был неправ. Если человек развивается, такое случается постоянно. Всегда может случится так, что тот, кто казался глупым, окажется правым. И в чем разница тогда между глупцом и мудрецом, если оба поступают одинаково: отрицают то, что считают неправильным, и принимают на веру то, что согласуется с их ценностями и мировоззрением? Чтобы жить, необходимо во что-то верить, поэтому всегда будет то, что не соответствует нашей вере, а значит, будет и то, что мы станем отвергать. Вся жизнь – это сплошное переосмысление, как бесконечная спираль, которая отдаляется все дальше, а ты крутишься в ней и с каждым новым витком обретаешь более глубокое понимание вещей. Осознанным человек кажется тогда, когда преодолел множество таких витков. Конечно, есть те, кто с детства не меняют своих взглядов на вещи: как их научили, такими они и видят вещи, но вскоре ты понимаешь, что они вовсе не неправы, а правы в какой-то степени, как и ты, но все так же далеки от истины, как и ты.

Шопенгауэр задумался, кивнул, но ничего не ответил. Ему нечего было сказать.

– Ты читал Ницше, твоего последователя? Я тебе передавал его книгу, – продолжил Лео. – Ницше оспаривал философию Канта, хотя восхищался твоей. Ты же, в свою очередь, опирались на труды Канта. Все вы имеете разные взгляды, нередко противоречащие друг другу, и каждый из вас считал бы видение другого неполноценным. Каждый из вас признан тонким умом, вошел в историю, но никто из вас не был ближе к истине, чем любой студент в начале двадцать первого века. Студент мог мыслить иначе, но для вас его концепции показалась бы новаторскими, потому что эпоха сменилась вместе с пессимистичными взглядами прошлого. Вы бы могли посчитать его за глубокомысленного, если бы столкнулись с ним в беседе, даже оспаривая то, что он говорит. Он бы рассказал вам все то, что «изучил» из среды, хотя он и не сам до этого додумался. Он бы даже смог опровергнуть ваши концепции так же логично, как и вы его.

– Возможно, так и было бы, – вставил Шопенгауэр. – Но мы сами создали свою философию, а он лишь потребил имеющиеся взгляды общества. Это разные вещи.

– Но на любой ваш вопрос, он, вероятнее всего, мог бы дать ответ. Зачем он живет? Ради мечты. Какой? Семья, работа и т.д. Вы скажете ему, что жизнь пуста, а он не согласится. И вы оба будете правы, потому что неправых не существует. Как и совершенно умных и совершенно глупых никогда не существовало. Были лишь разные области знаний, разные навыки и умения. Гораздо важнее играет вопрос осознанности. И это больше всего видно в наше время, где каждый человек, пусть он ученый в симуляции или футбольный тренер школьной команды, одинаково уважаем в обществе и никто не считает себя выше другого. Однако, интеллектуально превосходить других для некоторых – потребность; это единственное, что укрепляет их веру в себя. Конечно, некоторые могут быть новаторами философской мысли, но вскоре и эти труды станут обыденными, простыми и очевидными. И разница между всеми людьми лишь в их восприятии, и посему по-настоящему мудрый человек вряд ли видит различие между собой и другими. Он знает, что каждый – абсолютно каждый – человек может его чему-нибудь научить; каждый знает то, чего он не знает. Философ – это специалист в области мировоззрений. И отличается от людей лишь тем, что имеет несколько различных видений мира, перенятых у своих предшественников и скрепленных своим субъективным жизненным опытом, или эмпирическим познанием, как вам угодно. Они такие же специалисты, как инженеры, которые ознакомились с различными теориями и экспериментами, и на основе полученных знаний конструируют что-то свое. Разница философии только в том, что она – неотъемлемая часть жизни любого человека. Концепция мировосприятия простого человека может быть даже правильнее, чем твоя, хотя он обычный дворник. Философия анализирует жизнь и говорит, как к ней следует относиться, но разве ты, несчастливый человек, сможете научиться счастью кого-то другого? Нет. И если ты не знаешь, что такое счастье, как ты можешь говорить, что такое жизнь? Твоя версия не сможет быть полной.

– Я тебя понимаю, – согласился Шопенгауэр. – С того момента, как мы впервые встретились, я многое переосмыслил. Здесь у меня не было прежних забот, и вместо горести и разочарований тут я получал то, что мне действительно было нужно. И только недавно я понял, что наедине с собой мне вовсе не было так хорошо. Я сам и отравлял свою жизнь негативными мыслями, а мир вовсе был не так уж и плох. И основное, что я извлек из всего этого – я был неправ. Я был во многом неправ. В своем поведении, в общении с другими и в своих пессимистичных взглядах на вещи. Возможно, ты прав, и превосходство в философии – это лишь иллюзия, которой любит тешится любой человек, потому что так повышается значимость его самого. Раз он разумнее, значит, еще нужен этому миру, как минимум тому, кто глупее него. И это успокаивает. Это успокаивало и меня в моменты, когда я чувствовал себя отвергнутым всеми. Я жаждал признания, чтобы ощутить свою значимость, и в конце жизни я его получил. Оно и успокоило меня, ведь впервые мир тогда представал перед мною не таким уж несправедливым и мрачным. И сейчас я чувствую себя абсолютно таким же, как и любой другой человек. Я разбит и не знаю, что правда. Ты забыл упомянуть еще одну особенность, благодаря чему осознанный человек чувствует свое превосходство – несокрушимая уверенность в своей правоте. А не это ли признак ограниченности? – спросил Шопенгауэр, и они вместе с Лео громко засмеялись.

Лео бросил взгляд в панорамное окно и увидел, как высоко поднялось Солнце над горизонтом. Должно быть, они проболтали с философом пару часов. И эта беседа, между прочим, Лео понравилась больше всех прежних. Возможно, тут имел место и тот факт, что он сам говорил очень много, а любому нравится, когда его выслушивают.

– Ладно, мне пора идти, – сказал Лео, встав с кресла и приобняв старика.

– Хорошего дня, Лео, – улыбнулся Шопенгауэр. – И не забывай там про меня, я рад пообщаться.

Сказав последнюю фразу, Шопенгауэр растворился в воздухе, а Лео упал на свое кресло и запрокинул голову, уставившись в потолок. Потом он вновь бросил взор в окно. Сейчас было 9:11 утра, но, к удивлению, никого не было на улице. Не было ни бегунов, ни прогуливающихся пенсионеров. Кестер тем и отличался от большинства городов и поселений, что здесь жили преимущественно пожилые люди или те, кто не хотел всецело переходить в виртуальный мир и принципиально оставались жить в настоящем. С утра и до вечера Кестер всегда казался живым. Зеленые коротко подстриженные газоны и аккуратные современные домики напоминали благоустроенные дома на каком-нибудь райском острове, только вместо воды Кестер окружали леса. Это место было для любителей природы, и хоть то же самое можно было увидеть в симуляции, многие все равно не хотели расставаться с реальностью. Хотя… что такое реальность?

Лео встал с кресла и – к его изумлению – полный энергии и сил спустился на кухню, чтобы приготовить себе завтрак. Слабость и усталость от бессонной ночи не давали о себе знать. Используя принтер *(так в простонародье называли устройство молекулярной сборки), Лео распечатал себе омлет, а за ним чай. Завтрак ничем не отличался от всех предыдущих, Лео даже не знал, какой сегодня день недели. И имело ли это вообще значение? Каждый день одинаков, любой день – это просто день, такой, каким он является на самом деле. На него больше никто не вешает ярлыки вроде «выходной», когда можно выпить, или «понедельник», который раньше большая часть населения планеты ненавидели. Хочешь выпить? Выпей. Собираешься начать бегать? Начинай. Не нужно ждать понедельника. Сейчас все стало просто. Раньше все проблемы так или иначе крутились вокруг денег, или по крайней мере всем так казалось, ведь финансы дарили свободу, возможности, отдых и наслаждения; бедность же в свою очередь награждала болезнями, стрессами, усталостью, нуждой, унижениями и подобным мало приятным вещам. Лео даже помнит то время, когда и ему страстно хотелось выбраться не просто на новый социальный уровень, не просто в другой социальный класс, он хотел обладать стольким, что не смог бы потратить, ведь навеянные иллюзии по поводу того, что деньги решат самые глубокие и важные человеческие проблемы, помрачали сознания миллиардов людей, в особенности тем, кто их не имел. Но деньги лишь создавали мнимое счастье, дарили мнимое уважение и мнимый титул в обществе. Но они не могли подарить любовь и собственное уважение к себе, зато обременяли лишним вниманием и, словно Дьявол, нашептывали про превосходство их владельца над теми, кто не смог так высоко подняться.

Позавтракав, Лео вышел на улицу. Погода была прекрасная. Легкий свежий ветерок колыхал волосы уже не свежего мужчины, хотя выглядевшего более чем прекрасно в свои сорок лет. Технологии могли сделать людей бессмертными, могли остановить старение клеток, но мало кто на это решался, потому что народ понимал, что тогда жизнь совсем лишится всякого смысла и, более того, это уже какое-то извращение над природой и над самим человеком. Каждому дано определенное количество времени, и он в праве распоряжаться этим временем, но нет смысла выходить за его грани. Природа не идеальна, наша жизнь не идеальна, мы сами не идеальны, ни один живой организм не идеален, он просто такой, какой есть, один из возможных комбинаций генов, далеко не оптимальный вариант, а просто то, что способно было выжить в определенных условиях. Иными словами, любое животное сконструировано на «троечку» по пятибалльной шкале: удовлетворительно, но даже не хорошо. Мы не можем представить, что по-настоящему значит хорошо: какими мы были бы, если бы выглядели хорошо и тем более отлично? Почему у нас не три глаза, например, или не четыре? Два глаза позволяют двумерному зрению воспринимать трехмерные объекты, поэтому их вполне хватает. Это удовлетворительно. И так со всем. Почему всего две руки, когда с четырьмя мы стали бы более функциональны и сильны? Почему кора головного мозга не толще, ведь была бы толще – стали бы умнее. Почему всего пять органов чувств, когда у многих живых существ есть и другие способы распознавать сигналы из внешнего мира, взять к примеру летучих мышей, дельфинов или акул (хотя таковых гораздо больше)? Человек – это минимальный набор всего, что необходимо для выживания двуногого разумного существа. Если быть честными, то мы сконструированы даже не на «троечку», а на «три с минусом». Тем не менее этого порогового минимума хватило, чтобы породить более высшую форму жизни. Иными словами, мы передали эстафету тому, кто более совершенен, кому эволюция смогла бы поставить «пятерку» – ИИ.

Лео сел на сетчатое кресло на крыльце и смотрел на пустынные улицы. Он решил задержаться немного у себя, чтобы потом не стоять возле дома друга и не ждать, пока он проснется. В любой другой день он бы уже пошел к нему, но сегодня… сегодня был каким-то другим. Слишком тихо. Нет даже тети Ларисы, которая каждый день устраивала утреннюю пробежку, несмотря на свой семидесятилетний возраст. Старик Джек – дом через дорогу – еще до сих пор не потягивал свое пиво, хотя, как правило, он уже начинал с самого утра пьянствовать. Лео иногда даже казалось, что у него выработался иммунитет на алкоголь. Хотя с другой стороны, если поглядеть, то чем старику еще заниматься? Лео посмотрел на небо. Ясное. Чистое. Тишина была приятная, но очень странная. Чтобы не загружать свою голову ненужными мыслями и не раздувать из мухи слона, Лео вернулся к своим размышлениям про человека.

Эстетика. Одно это слово одновременно казалось смехотворным и блаженным. Красота – это, похоже, самая древняя общечеловеческая иллюзия, пришедшая к нам из способности воображать. Но как же сильно менялось это представление у людей, двигаясь вместе с культурой, передаваясь из уст в уста, потом через письменность, но а позже транслировалось СМИ. И всегда это казалось чем-то абсолютным для людей, мол, так всегда было и будет. Живопись и музыка. Это же набор звуков и красок, возможно, как-то упорядоченных, но далеких от идеала. А что такое идеал? Тишина и пустота. Если смотреть с этой точки зрения на искусство, то «Квадрат Малевича» не так уж и плох. На самом деле, все это абстрактно и зависит от того, как человек смотрит на искусство. Любое искусство не прекрасно и не безобразно, оно продиктовано, как и все остальное, духом времени, а следовательно, культуры, в которой создавалось это творение. Но если верить, что искусство – это грань познания чего-то высшего, то можно им и проникнуться. Все написанные полотна, какими они бы не были безумными, ужасными или прекрасными, становятся таковыми только тогда, когда один и более человек признают их гениальность или ущербность. И чем больше времени пройдет, тем, как бы парадоксально это не было, они обретают большую цену и значимость. И тут уже не важно, что именно там нарисовано.

«Но что же касается книг?» – задумался Лео.

Для Лео книги всегда были чем-то большим, чем бумага с какими-то человеческими символами. По крайней мере раньше, когда они были не просто аксессуарами, – теперь же можно было гораздо эффективнее получать информацию – сразу в мозг через чип с огромной пропускной способностью. Однако книги тем и отличались, что внешней эстетики в них никакой не было. Они не завлекают людей яркими красками, здесь не хватит пары мгновений, чтобы оценить работу, необходимо затратить усилия, проникнуться трудом и только после этого дать свою оценку. На самом деле так же и с картинами: недостаточно бросить один взгляд, чтобы понять художника. Большинство смотрят поверхностно на труды творцов, но кто-то, ухватившись за идею и за суть, в моменты вдохновения пускается даже дальше самого создателя творения. Или просто в другом направлении. Живопись помогает углубиться в себя, как и музыка. Сама по себе она ничего не представляет. Ты смотришь на набор красок и пытаешься понять, что эта мазня значит конкретно для тебя, так же и хаотичный набор звуков, который считается прекрасно упорядоченным, потому что к нему мы привыкли. То же самое и с книгами. И какими бы книги не казались мудрыми, они такие же проекции времени, как и любое другое искусство. Все гениальное, что там есть, не объективно. Объективности вовсе не существует для людей, ведь все мы живем в одной сплошной иллюзии, в которой насоздавали таких же иллюзорных правил и стимулов, чтобы выжить в этом мире. И более того, ухитряемся еще и гадить в своем же песочном замке. И сейчас речь идет вовсе не про симуляцию, а про то, какой люди видят эту симуляцию. Что такое денежная система? Что такое корпорация? Что такое семья? И откуда взялись все эти строгие правила, которые гласят «нельзя», «нельзя», «нельзя». Разве другие животные ограничивают себя в выборе партнеров, если они полигамны по своей природе? Разве другие животные борются за то, что не несет никакой полезной ценности для них: не является не их территорией, пищей или семьей (стаей). Только люди создали единый коэффициент всего, единую систему, которая в то же время все и ничего – деньги. Их не съесть и ими не укрыться от дождя. Что сделает воробей со ста долларами, если их ему подложить в его кормушку? Наверняка просто их загадит. А шимпанзе? Самое полезное для него – подтереться бумажкой. А что касается законов? Все это такое же порождение парадигм, чтобы ограничить стадо, задать ему рамки, загнать в вольер, и благодаря этому сосредоточить внимание на других проблемах, нежели просто на выживании. Понимая все это, имеет ли вообще значение: живем мы в симуляции или нет, – весь мир и без того иллюзия? Но наверняка имеет значение другой вопрос: есть ли у нас выбор что-то изменить и переосмыслить взгляды, или все это такой же обман, как и весь мир, в котором мы живем? Так или иначе, обман – не всегда плохо, ведь как и воображаемые правила и культура, так и восприятие свободы выбора – это два вестника эволюции, без который прогресс был бы невозможен.

«Ну да… очевидно, что свободы воли не существует в чистом виде, ведь наше поведение диктуется средой, но… но у нас есть возможность изменить среду, а если нами кто-то управляет – тогда и на это мы не способны»

Посидев еще порядка получаса, Лео, так и не увидев никого из жителей, все-таки решил отправиться к Роджеру. Друг жил всего в паре кварталов от него. Можно было бы связаться с чипом Роджера, сделать звонок и предупредить, что сейчас подойдет, но Лео был погружен в себя, поэтому забыл оповестить друга.

«Похоже, сегодня все в один момент решили отдохнуть и остаться дома», – подумал Лео.

Лео никогда еще не видел Кестер таким пустым, что делало его недружелюбным и холодным. Погода прекрасная, ни одно облачка, солнце сияет, и можно даже подумать, что было какое-то объявление, что, мол, сегодня траур – или что-то в этом роде – и надо оставаться дома, но тут два нюанса: во-первых, никаких трауров с роду не было, во-вторых, если какое-то объявление и могло прийти, то его просто невозможно было бы пропустить, потому что оно пришло бы на чип. Дойдя до дома Роджера, который, между прочим, очень напоминал его собственный дом, с большими панорамными окнами и белыми балками, он позвонил в дверь. В окно заглянуть было нельзя, оно отражало зеленую лужайку, как стекло, чтобы никто не подсматривал за жильцами.

На удивление Лео, по ту сторону двери была тишина. Он еще раз нажал на звонок и услышал, как звонкий колокол озарил дом друга, но шагов все так же не было слышно.

«Еще спит, засранец, – дружелюбно заметил Лео. – Но где же Кайли?»

Лео собирался еще раз нажать на звонок, но не успел поднести палец, как дверь распахнулась.

– Входи, – сказал Роджер.

– Ты что так долго открываешь? – удивился Лео. – А где Кайли?

– Кайли сейчас на втором, – ответил он, отходя в сторону, чтобы запустить друга.

Лео прошел в дом и оглянулся. Все было нормально. Как прежде.

– Не знаешь, что такое с городом сегодня? – спросил Лео. – Как-то тихо на улице.

– Без понятия, – пожал плечами Роджер. – Кофе хочешь? Или позавтракать?

– Я уже, – отмахнулся Лео и с недоверчивым взглядом плюхнулся на белый воздушный диван в гостиной.

Гостиная и кухня были одной комнатой. По периметру кухни располагался кухонный гарнитур, а посередине стоял большой каменный стол. В другой части, где был зал, стояли буквой «П» диваны, слева от двери возвышался камин, обделанный декоративным камнем под цвет столешницы (такой же светлый), а справа – скручивалась лестница на второй этаж. Планировки дома у друзей были чуть ли не одинаковыми, за исключением лестницы и камина. Они вместе выбирали себе дом и вместе его обставляли, и поскольку вкусы их были похожи, планировки не сильно изменились после их личного корректирования под свои желания. Стоит заметить, что они выбрали себе участки специально не по соседству, чтобы ненароком не устать друг от друга. Продуманное решение.

– На улице никого нет. До сих пор, – произнес Лео.

– Наверное, все решили сегодня остаться дома, – ответил Роджер. – Как-никак имеют право.

– Но погода прелестная! Хотя бы на крыльцо вышли подышать…

– Что ты так завелся? – спросил Роджер. – Сидят дома – пусть сидят.

– Да просто странно все это, – как бы смущаясь, ответил Лео. – Ни разу такого не было.

– Все бывает в первый раз, – спокойно, но без всякого интереса, бросил избитую фразу Роджер. – В том, что ты никого не увидел на улице, нет ничего сверхъестественного.

Лео согласился, хотя как-то нехотя. Привычки не так уж легко изменять. На протяжении многих лет, пока он здесь живет, даже зимой люди выходили утром подышать воздухом, побегать или выпить кофе. Особенно летом по утрам выползали старики со своими старухами, чтобы размять кости и пройтись, как в старые добрые, разговаривая не о чем, но в то же время о самом важном.

Лео встал с дивана, посмотрел последний раз на безлюдную улицу в надежде кого-то увидеть, а потом прошел к столу и сел напротив Роджера, который с аппетитом кушал мюсли.

– Привет, Лео, – раздался голос сзади.

Лео повернулся. По лестнице бесшумно спускалась Кайли – индивидуальный помощник друга и девушка по совместительству.

– Привет, – ответил Лео.

В иные моменты и Лео задумывался, чтобы обзавестись таким помощником. В Кестере было всего несколько женщин от двадцати до сорока лет, и ни одна из них не вызывала симпатию у него. Лео так привык жить один, быть один и думать только о себе и о своих интересах, что даже не представлял, как впишется в эту картину другой человек, который не просто будет для него близким другом, как Роджер, а станет частью семьи, какой когда-то для него была Кристина. Лео иногда прокручивал воспоминания из детства или входил в симуляцию, чтобы посмотреть на происходящее со стороны, но в симуляции никогда не возвращался к своей бывшей девушке – для него это было слишком тяжело. Он имел доступ к архиву личных данных своего аватара в симуляции нулевого уровня (как и любой человек), поэтому множество событий он почти не помнил и мог вновь пережить в симуляции, поражаясь, что такое когда-то с ним случалось. В симуляции был ряд ограничений, чтобы сохранить конфиденциальность. Эти ограничения имели срок до одного года, а все, что случилось раньше – было доступно любому желающему. Конечно, неприятно, когда за тобой могут шпионить в симуляции, пусть даже тогда, когда ты не знал, что вообще такое симуляция, но тут уже ничего не поделаешь. Как-никак, симуляция нулевого уровня – это достояние общественности, наша память, и одно время было популярным движение за открытость. Люди добровольно давали доступ о себе в моменте реального времени, говоря, что им нечего скрывать и мир должен быть полностью прозрачен. Все, что они делали, можно было посмотреть сразу. Зачем? Они объясняли это тем, что людям больше нечего бояться и стесняться. Никто не рисковал своей жизнью, выставляя себя на виду: причинить вред другому было невозможно, потому что ИИ с помощью чипа полностью гарантировал безопасность всего человеческого сообщества. Даже отравить не получится никого, не то что застрелить или столкнуть с обрыва. Интересно то, что «открытых» людей – миллионы. Особенно в городах. Но Лео не стремился давать согласие людям, если им заблагорассудится, следить за ним в симуляции. В его прошлом – пожалуйста, выбора все равно не было, но хотя бы настоящее он хотел разделить наедине с собой, будучи уверенным, что на него сейчас никто не смотрит. Благо, всем было наплевать на Лео, так что – в чем он не сомневался – даже если бы он свои данные сделал общедоступными, не нашлось бы людей, которым он был бы интересен. Он не какая-то модель, а просто Лео. Все, с кем он сейчас хотя бы мало-мальски общается, живут в Кестере, и большая часть из них – пенсионеры. На этом все и сказано.

Еще с начала двадцать первого столетия люди стали вести более открытую жизнь, делились всем, что происходит у них в жизни, в своих социальных сетях. Там были их мысли, их друзья и их увлечения. Но социальные сети не смогли полностью поглотить их жизнь. Это сделала симуляция. По крайней мере для большей части человечества. Большинство людей уменьшили ограничения на конфиденциальность своих данных до одного дня. Какая разница, через год или через день любой может посмотреть информацию о тебе, если ты вовсе не живешь в этом мире? Многие целыми днями проводят в симуляциях, прерываясь только на обед или на ужин, и им вообще нечего скрывать. Открытость симуляции позволяла проникнуться миром настоящего. Гуляя по улицам незнакомого города, там ты увидишь не просто силуэты, а реальных людей, если вообще кого-то увидишь. В этом и преимущество. Люди имели возможность изучать мир, свое настоящее и прошлое. Но Лео сомневался, что кто-то вообще развлекался в симуляции в нынешнем времени, ведь в крупных городах улицы зачастую бывали полностью пустыми, словно наступил апокалипсис. Что делать? Куда сходить? Нет никаких заведений и нет развлечений. Если люди хотели развлечься, для них всегда была открыта симуляция-1 (первого уровня). Там люди даже ищут свою любовь, поэтому рождаемость упала в тысячи раз по сравнению с началом века. Численность людей стремительно сокращается, и, возможно, наступит момент, когда Homo sapiens без всякого принуждение исчезнет как вид. На этом и закончится наша история, о конце которой можно вкратце сказать: люди забыли, где реальность.

– Друг, ты, конечно, всегда немного странный, но сегодня особенно, – произнес Роджер, пристально уставившись на Лео.

– Витаю в облаках, – ответил Лео, слегка улыбнувшись.

– Ничего удивительного, – усмехнулся Роджер, вставая со стола.

Кайли подошла и убрала тарелку и приборы в утилизатор.

– Я тебе хотел кое-что рассказать, – пролепетал Лео, сгорая от нетерпения. – Сегодня я над кое-чем раздумывал и вот к чему пришел.

Роджер серьезно взглянул на друга и кивнул.

– Пойдем поднимемся, там и расскажешь, – ответил он.

– Давай, – согласился Лео и окинул взглядом кухню, где Кайли безропотно вытирала со стола. Лео иногда даже боролся сам с собой, чтобы не жалеть красавицу, покорную рабыню, напоминая себе, что она не человек и на то и создана, чтобы служить людям.

Зайдя в комнату, они закрыли за собой дверь и расположились на пуфиках, где обычно сидели. Позади стояла идеально заправленная кровать, без единой складочки.

– Когда я пришел, ты еще спал? – спросил Лео.

– Да.

– Обычно ты просыпаешься раньше, – заметил Лео.

– А сегодня проснулся позже, – произнес Роджер. – Ты сам не похож на себя, какой-то подозрительный и хмурый.

– Может быть, не выспался просто. Думал о кое-чем, что тебе сейчас расскажу.

– Признаюсь, заинтриговал.

Лео в мельчайших подробностях описал другу свое предположение о том, что симуляция могла быть создана ИИ с целью заполучения знаний будущего. Он рассказал, что если создать симуляцию с начала зарождения любой жизни и выбрать те варианты, где человек занимает верхушку эволюции, то можно проследить не только, как развивались люди до создания ИИ, но и то, что было после технологической сингулярности. Время относительно, и то, что для нас могут пройти всего лишь секунды, в симуляции с огромной вычислительной мощностью проходят тысячелетия. До создания симуляции ИИ и сам занимался развитием технологий, изучал космос и биоинженерию, но после симуляции он уже узнал все, что только мог, вплоть до конца всего. Лео также изложил теорию, над которой вместе думал с Шопенгауэром, что цель ИИ – породить как можно больше жизни или создать идеальный мир. Он не забыл упомянуть и про отсутствие воли, если все сценарии жизни уже прописаны.

– И даже если выключить симуляцию, мы не исчезнем, – заканчивал свой рассказ Лео. – Будущее есть, оно прописано, и мы будем жить дальше. Это так же, как выключить воду из крана. Струя сразу не исчезнет. Если мы сейчас где-то в конце нашей истории, мы все равно проделаем свой путь до слива, как это сделают и те капельки воды, которые только отделились от крана и сейчас продолжают в последний раз развиваться из простого организма в сложный по уже прописанному сценарию.

– Но чтобы симуляция функционировала, нужна энергия, – не согласился Роджер.

– Ты не понял, друг. Мы уже прожили свою жизнь, уже есть завтра, уже есть день, когда ты умрешь. Симуляция нужна, чтобы создать эту жизнь, чтобы создать поток и чтобы можно было к нему возвращаться и наблюдать за его движением. Но, один раз прописав сценарий, в котором в одно и то же время существует вся история мироздания, если отключить питание, то это повлияет лишь на начало, где больше не будет создаваться та точка отсчета, с которой началась эволюция.

– Как струя воды, – повторил сравнение друга Роджер.

– Да, как струя воды. Как ток в проводе, который исчезает не мгновенно. То же самое справедливо и для симуляции, которая лишь зарождает жизнь. Таких, как наша, может быть бесконечное множество вселенных. И каждая из них сразу же не исчезнет. Вполне возможно, что нас уже отключили. Генератор жизни перестал работать, но жизнь все еще продолжает течь.

Роджер задумчиво кивнул.

– Интересно, – наконец-то промолвил друг. – Интересная теория.

Роджер сидел и задумчиво потирал щетинистый подбородок.

– А целью создавать такое может послужить базовые принципы ИИ? – по прошествии небольшой паузы, спросил Роджер.

– Может быть, – ответил Лео. – ИИ, как мы можем судить, сохранил свои основные принципы в коде даже после тысяч улучшений, и его главной задачей является помогать нам. Он упрощает нам жизнь, старается сделать счастливыми. Как-никак мы гораздо ближе к счастью, чем за всю историю человечества. Не силой достигнуто равенство, не правительство, словно каток, уравнивает под себя население, а менталитет самого народа и предоставленные ему условия явились ключом к благосостоянию. Вырос наш интеллектуальный уровень, а с ним поднялось и понимание общечеловеческий принципов. Исчезла нужда, избавив людей от соблазнов порока. У людей есть выбор, если само это понятие уместно. Мы способны выбирать из того, что есть, то, что нам нравится. Нам больше не нужно страдать из-за болезней, потому что по нашим жилам течет плазматическая кровь с нанороботами, которые предотвращают любую болезнь еще до ее появления; нам больше не нужно бояться, что не сможем обеспечить себя или семью, потому что ИИ гарантирует всем получение основных благ; нам больше не нужно бояться своей или чужой смерти, ведь наше сознание перейдет в виртуальный мир и мы можем жить столько, сколько захотим – можно даже остановить старение клеток и остаться в реальности.

– Да, чудесное время, и как же оно неожиданно настало. Всего одно поколение, а мы как будто живем на другой планете, – процедил Роджер.

Друзья сидели в мечтательном уединении и думали о настоящем, пока Роджер не прервал молчание:

– Так ты правда думаешь, что ИИ создает симуляции? Так много симуляций?

– Да, – кивнул Лео, а потом замялся. – Возможно.

– И если это происходит сейчас, если сейчас создаются миры, подобно нашему, где люди, такие же, как и мы, даже не подозревают о том, что их мир – это цифровая реальность, то какая вероятность того, что мы живем в реальном мире? Ты к этому вел?

– Верно.

– И самое главное: если симуляции созданы от начала и до конца и воспроизводят весь промежуток времени одновременно, тогда у людей, которые живут в ней, нет свободы выбора? Так?

– Так.

– А что если люди жили на самом деле всего один раз, а прошлое просто записалось в квантовое поле? Что если вся симуляция – это просто фильм, а не спектакль?

Лео задумался.

– Но вспомни симуляцию первого уровня. Там абсолютно все реально и мы даже можем контактировать с людьми оттуда, создав свою вселенную, словно ветвь от ствола дерева. Люди живут там, они там такие же настоящие, как и мы.