Читать книгу О времени и о нас. Салют пионервожатой - Алексан Аракелян - Страница 1

Мы стоим около кафе. Решили войти. Взяли с напарником по чашке кофе и два бутерброда. Мы оба уходим из милиции, и это – последние наши дежурства. Мы говорим только о будущем, но в основном молчим.

Мы скоро уйдем из «этой жизни» и начнем другую, и нам останутся только воспоминания да наши дети.

– Как Нина? – спрашивает он. – Она звонит тебе?

Я киваю головой.

– Она звонит сейчас уже реже, потому что у нее не так много денег, чтобы звонить чаще. Кто-то открыл границы, и моя дочь кинулась за рубеж, чтобы насладиться удовольствиями западного мира, и осталась в Италии. У меня родилась внучка, маленькая, до безумия красивая итальянка, за которой поехала ухаживать моя жена, потому что родителям надо работать, и много работать. Жена уехала, а я почти год уже один. Но в Италию не хочу. Там я не был, но все равно не хочу туда, хотя здесь у меня уже никого нет. Разве что воспоминания и покосившиеся кресты на погосте, где лежат мои родные. Когда есть семья, то все должны жить вместе, так я думаю. А еще, – чтобы у тебя был сын, а у сына были внуки и дом, который достанется ему… Ты же будешь наслаждаться старостью и внуками. Понимаешь это тогда, когда готовишься войти в старость. Ты смотришь вокруг и понимаешь, что всего этого уже нет. Раньше ты не думал об этом, а время подошло незаметно. Теперь тебе хочется только приблизиться к земле, где лежат твои родные, потому что память о них приносит тепло, и тебе уже не так одиноко: ты знаешь, что они рядом, и ты когда-нибудь отправишься к ним.

Звонок телефона прерывает мою речь, я слушаю, глядя на своего напарника, и отвечаю:

– «Тринадцатый» слушает.

– «Тринадцатый», на вашей улице, в доме под номером пятнадцать, непонятно что происходит. Звонят соседи, слышны крики…

Мы начинаем движение. Все, что говорит дежурный, я повторяю вслух.

Заходим в подъезд и слышим стоны, достаем пистолеты и направляемся вверх по лестнице. Перед нами на ступеньках лежит женщина, похожая на черный факел. Руки ее связаны где-то за головой, юбка вверху чем-то стянута, а нижняя часть тела обнажена. Создается впечатление, что эта часть лежит как бы отдельно, «без смысла». Я думаю, что это правильное выражение, за двадцать пять лет службы я впервые понял, что это наиболее точное выражение, правда, оно пришло ко мне с опозданием. Мой напарник пытается развязать скотч, которым, словно посылка, обёрнута верхняя часть туловища женщины, откуда раздаются стоны, хотя тело не двигается. Это и есть – «без смысла». Я наклоняюсь и помогаю ему разорвать мешок на голове. Наконец мы видим ее лицо. Красивое лицо, с красными, как огонь, волосами. Опухшее от ударов и еще не успевшее покрыться синяками.

Она пытается открыть глаза, но они не открываются. Ей немного больше, чем моей дочери. Я думаю о дочери и о том, как хорошо, что она далеко от всего этого.

– Вы можете говорить? – спрашиваю я.

Она отрицательно машет головой.

– Вы здесь живете? – она кивает. – Вы можете встать? – она пытается приподняться, но не получается. Я беру ее на руки. Мы стоим на втором этаже.

Она не поднималась на лифте, значит, живет или на этом, или на третьем этаже. Она живет на этом этаже. Находим у мусороповода выброшенную сумку, а в ней – ключи от квартиры.

Мы входим вовнутрь. Я укладываю женщину на диван в комнате. Потом оба идем на кухню, закуриваем по сигарете и думаем, что делать дальше. Ее изнасиловали. Знаем, что расследование ни к чему не приведет. Ей придется ходить на экспертизы, на следствие, но все равно это ни к чему не приведет. Будет плохо только ей. Надо поговорить и предупредить ее.

– Ты не хочешь писать о случившемся? – спрашиваю товарища.

Он говорит:

– Нет.

И мы понимаем, что это лучше для нее. Но надо всё же поговорить и с ней. Я иду в комнату. Она лежит почти без движения, только пальцы на руках нервно сжимают остатки платья. Она все время хочет прикрыться.

– Вы можете меня слушать? – спрашиваю я ее. Она кивает.

– Я из милиции. Должен составить протокол и начать расследование, но это ни к чему не приведет. Вам нужно будет ходить на экспертизы, давать показания, даже если мы найдем его или их.

Она кивает головой.

– В этом будет только грязь, и неизвестно, что будет потом. Сейчас такое время… и неизвестно, – повторил я, – что будет потом.

Она кивнула, значит, поняла.

– Мне составлять протокол?

Она отрицательно помотала головой.

– Тогда я вызову скорую, – сказал я. – Не беспокойтесь, я останусь с вами.

Сергей, мой напарник, зашел в комнату и показал на часы. Я позвонил в скорую.

– Ты останешься здесь?

– Да, – сказал я. – Мне так даже лучше. Я устал спать один в своей квартире. От этого тоже устаёшь.

– Кстати, о нашем прежнем разговоре… Лучше всего, – сказал Сергей, – купить резиновую лодку.

– Я подумаю, на прощанье ответил я.

Мы уже говорили о том, что будет там, «на воле», где мы останемся один на один со своим одиночеством, что будем делать, чем его заполнять.