Читать книгу Первое дело Карозиных - Александр Арсаньев - Страница 1

– Никита Сергеевич, душа моя!

Голос супруги вывел профессора Карозина из послеполуденной дремы.

– Что, ангел мой? – встрепенулся он.

– К которому часу сегодня будет Аверин? Надобно Груне насчет ужина распорядиться.

Катерина Дмитриевна обняла мужа и прикоснулась губами к его свежевыбритой щеке.

– Право, Катенька, тебе совершенно незачем обременять меня этими вопросами. Ты же знаешь, что Аверин всегда приходит к нам по вторникам к семи часам. Стало быть, ужин подавать надо соответственно.

Катенька весело рассмеялась на добродушное ворчание мужа. Никита Сергеевич терпеть не мог хозяйственных забот и, женившись три года назад, с радостью передал все управление домом своей молодой и дотошной супруге.

– Ну не сердись, Никитушка, – увещевающим тоном проговорила она, все так же продолжая обнимать мужа. – Просто я слыхала, что случилась какая-то история у сестры Аверина, вот и подумала, что он может сегодня переменить время визита.

– Что за история? – поинтересовался профессор.

– Точно не знаю. У нашей Груни свояк служит у генерала Соловца, вот я и слыхала, как Груня пересказывала горничной, что у барыни-генеральши пропали какие-то драгоценности.

– Катенька, – укоризненно протянул Карозин. – Сколько тебе повторять, что прислуга вечно судачит о господах, а тебе не стоит слушать всякие глупости!

– И вовсе не глупости! – вскинулась Катенька. – Ты не прав, Никита, и изволь извиниться!

Видя, что супруга не на шутку обиделась на такой пустяк, Никита Сергеевич почел за благо примирительно похлопать жену по руке и проговорил:

– Ну не стоит так сердиться, ангел мой! Право, не стоит. Я вовсе не хотел ничего плохого сказать о тебе. Просто ты слишком впечатлительная, – и чтобы уйти от беспокойной темы, профессор спросил:

– Так что там с ужином?

– Ах, да, Груня пирог с сомятиной затевает, масленица все-таки, вот и спрашивала, на сколько человек ей стряпать.

– С сомятиной пирог, это хорошо, – Никита Сергеевич, любивший плотно покушать, мечтательно прикрыл глаза. – Ну ты сама знаешь, сколько нужно, но пусть немного побольше будет. Аверин тоже имеет слабость к Груниным пирогам.

– Ну вот и славно! – Катенька порывисто умчалась, шурша юбками. Ей очень нравилась роль хозяйки и супруги профессора.

Никита Сергеевич снова погрузился в приятное раздумье. Он унесся мысленно в прошлое, когда впервые увидел свою будущую супругу. Карозин тогда приехал погостить в имение своего университетского приятеля Аверина, а тот затащил Никиту Сергеевича к своим соседям, со старшей дочерью которых имел роман, обещающий закончиться непременной свадьбой.

Карозин страшно сопротивлялся визиту, так как был нелюдим и не жаловал шумные сборища, особливо докучало ему присутствие сельских барышень, очень часто не умных и жеманных сверх всякой меры. К тому же ему, как человеку абсолютно городскому, были вовсе не интересны разговоры о видах на урожай и ценах на лес, которых, как ожидал Карозин, не удастся избежать с главой семейства Дмитрием Аркадиевичем Бекетовым.

Однако Аверин был настойчив и сумел уговорить Никиту Сергеевича. Противу ожиданий, Карозин был приятно разочарован. Бекетов оказался вовсе не похож на созданный Карозиным в своих мыслях портрет русского помещика с непременной табакеркой, тупой леностью и привычкой сваливать свое бездарное управление имением на нерадивость мужиков.

Дмитрий Аркадьевич был еще не старым человеком, получившим очень неплохое образование и отличавшимся широтой взглядов. Разговор с ним доставил Карозину определенное удовольствие. А знакомство с дочерьми Бекетова – старшей Татьяной и младшей Катериной – просто потрясло Никиту Сергеевича.

Барышни были не только хороши той неподдельной прелестью и свежестью, что свойственна девушкам, выросшим в непосредственной близости к природе, но и умны и вовсе лишены ненавистного Карозину жеманства. Никите Сергеевичу стала вполне понятна увлеченность Аверина Татьяной. Он и сам внезапно поймал себя на мысли, что общество Катеньки Бекетовой доставляет ему странную, никогда ранее не испытанную радость.

Никита Сергеевич был уже зрелым человеком с определенным положением в обществе, и женщин он, само собой разумеется, в своей жизни не чурался. Но никогда еще ни одна женщина не будила в нем таких чувств, какие удалось пробудить Катеньке Бекетовой.

Следующего визита к Бекетовым Карозин уже ожидал с изрядным нетерпением. Пока он еще не дал себе труда подвергнуть новые чувства привычному всестороннему анализу, который как математик всегда производил над собой, поверяя «алгеброй гармонию». Никита Сергеевич просто наслаждался обществом юной Катеньки, которая, похоже, так же не без приятства для себя проводила время в обществе нового знакомца.

Ко времени знакомства с Карозиным Катеньке было уже двадцать лет, и она не без успеха дебютировала на московской «ярмарке невест». Появление младшей барышни Бекетовой не осталось незамеченным, так как Катенька отличалась весьма привлекательной внешностью. У нее была статная фигура с прекрасно развитыми формами, безукоризненная сливочная кожа и роскошная коса цвета спелой пшеницы. К тому же зеленые глаза девушки светились живостью и лукавством, а ее элегантное умение одеваться и поддерживать светскую беседу показывало, что Катенька получила прекрасное воспитание и образование. Здравые суждения девушки показывали собеседникам, что она обладает отменным умом и твердостью характера.

Ко всем этим неоспоримым внешним достоинствам прикладывалось еще и соображение того характера, что будущий муж должен был получить за Катенькой весьма и весьма неплохое приданое. Словом, после своего дебюта девушка получила не одно предложение руки и сердца.

Однако спешить она не собиралась. Папенька не считал нужным торопить свою любимицу с замужеством, а сама Катенька пока не видела для себя подходящего кандидата в будущие спутники жизни. Нельзя сказать, что ей совершенно никто не понравился, но, будучи барышней набожной, она серьезно относилась к браку и не считала возможным доверить свою судьбу минутному порыву.

Собственно эта занятная совокупность порывистости и основательности и пленила так сильно Никиту Сергеевича, что он сделал предложение руки и сердца одновременно с Авериным. Оба предложения были с восторгом приняты как барышнями, так и их отцом, которому новоиспеченные женихи были чрезвычайно симпатичны.

И Карозин и Аверин были людьми солидными, определившимися в жизни, а, следовательно, по разумению Дмитрия Аркадьевича, могли составить счастье его дочерей.

Старшая, Татьяна, была пылко влюблена в своего избранника и мечтала о свадьбе чуть ли не с первой встречи с Авериным. Катенькино же чувство было ровным и покойным, но от этого ничуть не менее сильным. Именно такое чувство и должно было соединять супругов по представлениям Катеньки.

Аверин венчался с Татьяной на Покров, а свадьба Карозина и Катеньки состоялась позже, – во время масленицы. Два дня назад Никита Сергеевич как раз подарил супруге изумрудные серьги в ознаменование третьей годовщины их свадьбы.

Детьми Карозины пока не обзавелись, а вот Аверин, которого дела службы заставляли всю зиму находиться в Москве, страшно скучал по своему годовалому сыну Николушке. Татьяна Дмитриевна, как ни хотелось ей не разлучаться с мужем, все же считала, что должна жить с малышом в деревне. Да и Дмитрий Аркадьевич прихварывал. Вот поэтому, чтобы скоротать вечера, Аверин по четвергам захаживал к своему старинному другу и родственнику на партию бриджа. Играли по маленькой или, чаще всего, просто на интерес.

Катенька любила визиты Аверина, который помимо светских сплетен обязательно приносил письмо от Татьяны. Супруга его писала каждую неделю длиннейшие послания, подробно излагая немудрящие события сельской жизни. Аверин всегда добродушно высмеивал эту привычку жены, веселя своими комментариями Катеньку и Карозина.

Этот четверг так же не стал исключением: Виктор Семонович Аверин явился к семи часам, как всегда подтянутый, выбритый и благоухающий парижским одеколоном. Визитер обменялся рукопожатием с профессором, приложился к ручке его супруги и отпустил дежурный комплимент с такой непринужденной грацией светского льва, что Катенька сочла себя чрезвычайно польщенной, хотя и знала цену подобным словоизлияниям.

Через несколько минут подошел четвертый участник игры, коллега Карозина, Иван Петрович Мальцев, профессор географии и милейший человек. Его добродушное лицо, обрамленное пушистыми бакенбардами, создавало обманчивое впечатление мягкости и покладистости. На самом деле Иван Петрович был грозой студентов, которых на экзамене гонял до седьмого пота. Профессор Мальцев терпеть не мог невежества и искренне полагал обязанностью всякого грамотного человека в совершенстве знать географию.

Воздав должное великолепному пирогу, мастерски приготовленному кухаркой Карозиных, вся честная компания расположилась для игры в бридж. Эта недавно привезенная в первопрестольную карточная забава из-за своей сложности еще не успела получить широкого распространения, но тем не менее весьма увлекла всех трех мужчин и Катеньку. Супруга профессора особенно рьяно рвалась освоить все тонкости игры, так как тщилась доказать мужчинам, что женщины могут преуспеть не только в ведении домашнего хозяйства. Аверин вышучивал за это Катеньку, но не зло, а она упрямо хмурила бровки.

– Виктор Семенович, друг мой, – обратился Мальцев к Аверину. – Что-то ты нынче рассеянный. Эдак мы с тобой вовсе проиграемся дражайшей Катерине Дмитриевне.

– Прости меня, любезный Иван Петрович. У Арины, сестрицы моей, случилась нешуточная пропажа. Вот я задумываюсь.

Катенька кинула победный взгляд на мужа, – дескать, что я тебе говорила? Карозин слегка пожал плечами, как бы оправдываясь, и произнес:

– А что ж ты-то задумываешься, Виктор Семенович? Разве это не дело полиции?

– Так-то оно так, да не совсем.

– Так расскажи нам, в чем там дело, – попросила донельзя заинтригованная Катенька. – Я уже слышала от прислуги что-то об этой истории, но ты-то все можешь доложить из первых рук.

– Что ж, если вам это интересно, извольте, – проговорил Аверин, слегка поморщившись при упоминании о болтливости прислуги, и приступил к рассказу.

Пару дней назад сестра Аверина и супруга генерала Соловца Арина Семеновна собиралась на бал к губернатору и обнаружила, что пропало бриллиантовое колье. Помимо своей огромной стоимости это колье было еще и реликвией семьи Соловец. По приказу Арины слуги перерыли весь дом под присмотром генеральши, но так пропажу и не обнаружили. Расстроенная Арина и разгневанный генерал вызвали полицию.

Доблестные полицейские во главе со своим унтер-офицером Коробкиным прибыли незамедлительно. Однако допрос всей многочисленной прислуги генеральского дома не дал никаких положительных результатов. Дело в том, что за день до обнаружения пропажи Арина Семеновна перебирала свои драгоценности, чтобы определиться с тем, что именно из них более всего подходит к ее новому бальному платью. Ожерелье было на месте.

На следующий же день генеральша навещала своего брата, сам генерал был в отлучке по делам службы, так что в доме находилась лишь прислуга. Чопорный дворецкий Иван Карлович сообщил господину Коробкину, что все слуги собрались на кухне и праздновали именины привратника Мокия. Даже сам Иван Карлович снизошел до этого незамысловатого торжества, поэтому со всей ответственностью заявил, что кроме хозяйкиной горничной Варвары никто не отлучался из людской. Да и сама Варя отсутствовала весьма незначительный промежуток времени, примерно четверть часа.

Слова дворецкого подтвердили все остальные слуги. Подозрение в краже само собой пало на горничную. Унтер-офицер допросил Варю, которая Богом клялась, что ожерелья не брала. Так как повторный опрос слуг показал, что Варя ни в тот день, ни позднее господского дома не покидала, то учинили повторный обыск. Однако ожерелья так и не обнаружили. Следствие во главе с Коробкиным зашло в тупик. Горничную даже не стали забирать в участок и сажать под стражу.

– Так что сестра моя пребывает в весьма подавленном состоянии духа, – заключил свой рассказ Аверин. – Мало того, что пропажа дорогого ожерелья само по себе событие, не способное доставить удовольствие. Так ведь Арине еще и перед свекровью ответ держать. Сестрица моя ведь год целый к генеральской мамаше подлаживалась, чтобы старуха ей фамильные драгоценности предоставила. А теперь, зная характер старой мадам Соловец, бедная Арина места себе не находит. С ней, друзья мои, форменная истерика делается, когда она вспоминает Капитолину Власьевну, чей визит из Санкт-Перетбурга ожидается к Пасхе.

– Да, Виктор Семенович, теперь мне твоя озабоченность понятна, – протянул географ. – Но что ж Коробкин-то так оплошал, а? Неужто ни одной зацепки не обнаружил?

Да полно тебе, Иван Петрович! – отмахнулся Карозин. Когда это наши полицейские отличались большим умом?

– Ну, не скажи, брат, – вступился за честь полиции Аверин. – Не такие уж олухи служат в полиции! Как бы иначе у нас поддерживался порядок?

– И ты туда же, Виктор Семенович! – всплеснул руками Карозин. – Да любой человек, хоть сколько-нибудь знакомый с логическими построениями ума и умеющий анализировать события, в два счета нашел бы Аринино ожерелье!

– Ну да! – ехидно откликнулся Аверин. – Тебя послушать, Никита, так логика, это основа, на коей все зиждется, а ты путем обычных умозаключений запросто отыщешь Аринину пропажу!

– И отыщу! – профессора слегка занесло после рюмки мальвазии. Да и вообще, он всегда ставил логику и анализ на первое место среди всех человеческих знаний и умений. Это был их давний с Авериным спор.

– На что спорим, что ты не сумеешь отыскать ожерелье до приезда Капитолины Власьевны? – подхватил Виктор Семенович.

Это, стало быть, до Пасхи? – уточнил Карозин. – На что хочешь! Я в своих силах уверен!

Все это время Катенька молча переводила заинтересованный взгляд с Аверина на мужа и обратно. С одной стороны, она верила в силы своего мужа и гордилась его умом и решительностью, но, с другой стороны, дело о пропаже ожерелья не представлялось ей настолько простым.

– Хорошо! – азартно воскликнул Аверин. – Как ты понимаешь, здесь дело не в интересе, здесь дело в принципе. Значит, спорить будем на что-нибудь простое! Да хоть на дюжину французского шампанского! Иван Петрович, будь свидетелем нашего пари!

Мальцев лихо разбил сомкнутые руки спорщиков, сам увлеченный не менее их. В душе Иван Петрович не верил в успех затеи Карозина, но удачи ему желал совершенно искренне.

Карточная игра уже никого более не интересовала, так что через некоторое время Аверин с Мальцевым откланялись. Никита Сергеевич напоследок попросил Аверина, чтобы тот устроил ему завтра визит к генеральше. Ведь надобно же и ему осмотреть место преступления и поговорить со всеми свидетелями. Виктор Семенович нисколько не возражал и пообещал всячески содействовать своему другу в его нелегком деле. Хотя и не преминул заметить, что в успех Карозина все едино не верит…

После ухода друзей Никита Сергеевич еще долго пребывал в возбужденном состоянии и, оседлав любимого конька, длинно и немного сумбурно рассуждал вслух о преимуществах аналитического способа мышления перед прочими. Катенька, не сильно вслушиваясь в речи мужа, лишь кивала и поддакивала, мысленно прикидывая, что и сама сумеет помочь супругу. Ведь согласитесь, что женщины с их чутьем и тактом частенько умеют заметить что-нибудь путное там, где мужчина не может найти решительно ничего хоть сколько-нибудь вразумительного.

На утро же положение разительно изменилось. За завтраком Никита Сергеевич был явно не в духе. Катенька недоумевала о причине его расстройства, здраво полагая, что незначительное количество выпитой вчера мужем мальвазии не способно было повергнуть его в столь угнетенное состояние. Стало быть, причина была в другом.

– Никитушка, – ласково обратилась она к мужу. – Что с тобой стряслось?

– Ах, право, Катенька, я нахожусь в полной растерянности, – промямлил удрученный Карозин.

– От чего же?

– Да от этого вчерашнего спора дурацкого! – Никита Сергеевич в сердцах отшвырнул от себя салфетку.

– Позволь, голубчик, чем же не угодил тебе вчерашний спор? – Катенька все еще не могла понять.

– Да я все думаю, для чего мне потребовалось встревать в это безнадежное дело, да еще и спорить с Авериным! Ведь выставлю себя на смех перед всем белым светом. Тот же Мальцев мне потом в университете проходу не даст!

Катенька была ошеломлена:

– Никита! Ты ли это говоришь? Ведь вчера ты был полон уверенности, что запросто распутаешь это пустяковое дело!

– Ах, Катенька, я вчера такого дурака свалял! Ну зачем, скажи на милость, мне потребовалось смеяться над Коробкиным? Что за глупость, право, с моей стороны!

– Никита Сергеевич! Но ведь вчера ты говорил совсем другое, полагая полицейских неумными…

– Бога ради, Катенька, хоть ты не сыпь мне на раны соль! Я и так казню себя за все эти нелепые высказывания! С какой, вообще, стати мне пришло в голову, что я справлюсь с расследованием лучше человека, который посвятил делам подобного рода всю свою жизнь? Что за самомнение меня одолело? Право, мне следует сегодня же объясниться с Авериным, признать свое поражение и попросить его, Христа ради, не рассказывать никому о моем конфузе!

Карозин был просто безутешен. Катенька вскочила со своего места, подбежала к мужу и порывисто его обняла.

– Никита, милый Никита, ну что за меланхолия тебя одолела! Как ты можешь сомневаться, что у тебя все получится? Мне даже стыдно за тебя! К тому же, я тебе буду всемерно помогать и содействовать в меру моих женских сил! А вдвоем с тобой мы непременно найдем Аринино ожерелье!

В голосе Катерины Дмитриевны было столько уверенности и в своих и в мужниных силах, а в глазах столько огня и решимости, что Карозин приободрился.

– Ты просто ангел, Катенька! – воскликнул он, целуя жену. – Значит, ты считаешь, что мы справимся?

– Ну конечно же! И не смей в этом сомневаться! Сегодня мы поедем к Арине, ты поговоришь с генералом, а я постараюсь свести дружбу с генеральшей и разузнать самые незначительные подробности. Ведь ты сам мне не раз говаривал, что пустяков не бывает, и даже малюсенькая запятая в числе может привести к огромной ошибке, если ее поставить не на то место!

Никита Сергеевич значительно повеселел, у него настолько отлегло от сердца, что он даже смог улыбнуться жене в ответ на ее цитату из его же собственного высказывания. Словом, на лекции профессор Карозин отправился во вполне приличном настроении, правда не без некоторой озабоченности на лице, которая, впрочем, вполне легко объяснялась.