Читать книгу Большой Скачок на Планету Крыс - Александр Борисович Шушеньков - Страница 1

Пролог

Илья Грош родился в маленьком уездном городке в семье зубного техника и воспитательницы детского сада. Он рано лишился отца, героически погибшего при тушении пожара на атомной электростанции, и, воспитываясь под присмотром матери и старовера деда, совсем не рассчитывал на фантастический взлет в карьере.

Окончив школу, благодаря отменному здоровью и рекомендациям педагогов, был принят в летное училище. Службу в звании подпоручика начал на авианосце «Алеша Попович», патрулирующем воды братского государства Науру. Там показал себя настолько хорошо, что уже через год был отправилен на курсы переподготовки для формирующейся 1-й космической эскадры Космофлота. Еще через год получил в свое распоряжение истребитель и стал совершать патрульные полеты на Луну и вокруг нее.

Когда было принято решение о полете на Марс, начался отбор наиболее достойных молодых увндидатов. И так уж вышло, что однажды – после очередного заседания Космического комитета – генерал-полковник госбезопасности Сидякин вместе с главой Комитета академиком Лебедевым вышли на балкон подышать свежим воздухом. Они так увлеклись беседой о перспективах освоения Вселенной, что неожиданно Лебедев потерял равновесие и полетел с балкона. Катастрофа была бы неизбежна, не проходи в это время под балконом подпоручик Грош, находящийся в столице по случаю отпуска.

Так Илья оказался в нужном месте в нужное время: упал на Лебедева, причем оба остались живы! Последовавшее за этим – присвоение очередного воинского звания поручик, полет на Марс и звание Героя Русии – было не чудом, а естественным ходом событий. При полете, кстати говоря, случился казус: робот Ли (китайской сборки) спятил на почве злоупотребления электричеством, и по возвращении на Землю был отправлен на лечение.

Все шло замечательно: он был назначен третьим пилотом в Первую Межгалактическую экспедицию, но…

Несмотря на заслуги и везение, в свои двадцать шесть лет Илья Грош был еще наивен, романтичен и, к сожалению, недостаточно практичен.

Глава 1

Известие о том, что он назначен командиром величайшей в истории человечества экспедиции, застало полковника береговой охраны Владимира Чудова в санатории на земле братского государства Тувалу. Он как раз отсыпался после трудной рабочей ночи с уборщицей Еленой Мусолиной, когда включился видозвон.

– Немедленно прибыть в Москву! Вы назначаетесь командиром линейного космического корабля «Русь»! – отдал приказ Чудову лично командующий Императорским Космофлотом князь Олег Бобродиев.

Голос руководителя был торжественен и бодр – как видно, он уже оправился после травмы головы от метеорита, упавшего при инспектировании им ресторана «Красный космос» в Плесецке.

В окошко мусолинской спальни било лучами вылезшее из океанских вод солнце. Ночная благодатная прохлада стремительно уползала в щели между половыми досками.

Чудов смотрел на крысиную морду, что высовывалась из щели, и силился понять, не спит ли он. Его, ептыть, и – командиром линкора?

– Что, вызывают, волшебник? – спросила уборщица, высовывая подслеповатое черепашье лицо из-под подушки и игриво прихватывая Чудова за свалявшуюся бороду.

Она была в том возрасте, когда поговорка «баба – ягодка опять» уже не актуальна, хотя с этим не хочется мириться. Наоборот, хочется всем (и себе в первую очередь!) доказывать снова и снова, что она еще – ягодка, хоть куда! И даже не ягодка, а огромная сладкая и сочная ягода типа арбуза! Доказывать Мусолина могла только лишь одним известным ей способом, который требовал большого расхода энергии и немалых усилий от сопричастной к доказательству стороны.

Крепыш Чудов был крайне утомлен. Он отобрал бороду и принялся ее распутывать. Настроение медленно поднималось от нуля.

– А я тебе и историю свою до конца не рассказала, – почуяв неладное, забормотала Мусолина.

Очередной поклонник, похоже, покидал ее вместе с надеждами на упокоенную старость. Полковник. Говорит, что жена померла. Может, не врет?

– Я ведь против орального сексу ничего не имею, просто родилась в Буе.

– Это что за неприличности? – Чудов выпростался из-под одеяла и уселся на кровати, продолжая распутывать волосы.

– Буй – это город такой в Костромской губернии.

– А-а. А мне послышалось …

Неужели, правда: он – командир линкора?! Ептыть!!!

– Всем всегда одно и то же слышится, – сморщила в обиде лицо Мусолина. – Я – о духовности хочу, а мужикам – одно на уме. Я ведь не техничкой хотела стать, а дипломанткой. Знаешь, рыба, какая я умная раньше была? Против суррогатного материнству выступала!

– А что это такое? – обернулся к уборщице Чудов, с отвращением глядя на ее помятую пятнистую физиономию.

Эх, и откуда такие берутся?!

Нет, это – просто невероятно – его, и – командиром линкора! Надо, надо хлебнуть!

– Это такая, вишь ты, технология – затянула шарманку уборщица. – Хуже орального сексу. Уничтожает естественные способа производства приплода. От такой заразы все человечество может вымереть, понял?

– Не слыхал, – признался Чудов и задумался: если он теперь командир линкора – подстригать бороду, или – не стоит? Как-то она последние дни подрастрепалась.

Длинные, русые и густые волосы были гордостью полковника, особенно в нынешнее время борьбы с безбородыми космополитами. Решил оставить, как есть.

– У детей, рожденных суррогатными матерьми, нету статусу, – продолжала занудно развивать волнующую тему Мусолина. – У них две кровные родительницы: та, которая, стало быть, зачала, и та, через кровь которой, значить, девять месяцев дитя получало духовную и физическую пищу. Я против этого. Иди ко мне, рыба!

Чудову было не до утренних душевных терзаний уборщицы. Тяжелая любовная работа с прыжками до потолка в конец его обессилила, а тут – такой звонок. Это ж, ептыть, это ж, как же так?

– Это же уму непостижимо! – вырвалось у него.

– Вот и я говорю! – зачастила Мусолина. – Разве можно человека от его любимой девушки отрывать? Да, хоть и служба – что с того? Разве не может офицер отдохнуть? – она попыталась обнять Чуркина за мохнатую исцарапанную спину, но тот проворно вывернулся.

– Служба превыше всего! – пробормотал Чудов. – Такое не всякому доверят, понимаешь. Линкором управлять – это не наперстки на вокзале кидать. Мы еще встретимся, душа моя, Богом клянусь, но – не сейчас!

Он в трусах кинулся на кухню, где выпил литр холодного – прямо из-под крана – жигулевского пива, и принялся гладить парадные шелковые лосины. Сердце все ускоряло свой бег. Экран древнего телеприемника показывал передачу «Утро с Виктором Попугаевым», и толстенький юркий журналист разучивал на два голоса с народным артистом Али Исааковичем Удодом песню «Эх, хорошо в стране имперской жить!». В такт им на кухне слаженно гудели многочисленные тропические крылатые насекомые с незнакомыми для Чудова названиями.

В помещеньице было грязно, тесно, свисающая с потолка лампочка почти касалась макушки полковника, от газовой плиты исходил запашок, помойное ведро под раковиной, битком забитое объедками, вообще воняло, но Чудов был далек от этих мелких подробностей бытия. Свершилось, значит, ептыть! Не зря он всю жизнь гнул позвоночник перед начальством, не зря докладывал то, что оно хотело услышать. Не зря! В животе росло ликование, выражающееся в интенсивном бурлении.

Прощай служба в захолустном, вонючем (хоть и теплом) Тувалу, прощайте клопы с тараканами и отвратительная трясущаяся плоть Мусолиной, прощайте скалистые горы – на подвиг, Отчизна зовет!

Чудова, как тесто в кастрюле с опарой, просто распирало от счастья – и это почти в пятьдесят лет! Как юнец-лейтенант, понимаешь ли!

Похожий на очкастого деда Мороза, лысеющий полковник имел за плечами солидный жизненный опыт. Кем он только не был! В молодости окончил двухгодичный факультет журналистики Санкт-Петербургского пехотного училища, возглавлял научный совет 69 каКалерийско-ракетного полка, заочно отучился в Народном институте Русиийской физики, участвовал в создании многопартийной системы Русии, командовал полком аэрокосмической аппаратуры «Бдение»… А, какого мастерства достиг в фокусах с наперстками!

Пульсы стучали уже на обоих запястьях, как молоты в местной кузне, на виске вздувалась и опадала жила, в груди клокотало, желудочно-кишечный тракт в полном составе присоединился к всеобщему ликованию и мажорным урчанием теперь стал брать ноты из «Марша славянки».

На кухню вышла Мусолина. Она успела быстрой рукой густо и ярко-красно намазать губы, чтобы в меру возможностей превратиться в секс-бомбу. Прозрачная короткая болоньевая ночная рубашка с желтой ромашкой на причинном месте открывала дряблые целлюлитные ноги с голубыми толстыми венами. Нужно было спешить, пока полковник был на ее территории.

– Так что, – спросила она заискивающе, – к обеду ждать?

– Не жди меня, мама, хорошего сына! – ухмыльнулся Чудов.

Наскоро позавтракав тушеной жабой с бананами, полковник покинул безутешную уборщицу, и вскоре был на арендованной взлетно-посадочной полосе Фунафути.

Быстрее, быстрее! Время – вперед!

Становилось жарко.

Местные куры неподвижно стояли в тени пальм, вытянув клювы к небу. На взлетной полосе обильно лежали засохшие крупные коровьи лепешки. Небольшое козье стадо пережевывало колючие кустарники и с любопытством наблюдало, как техники вручную катят трап-лестницу к дверце самолета.

Техники не спешили, и, жуя коку, вполголоса переговаривались:

– Что-то снабжение совсем упало. Что-то будет к Новому году?

– Есть две новости – сам слышал от начпрода.

– Ну?

– Плохая новость: запасы еды почти все съели. Осталось одно дерьмо.

– А другая?

– Другая новость хорошая: дерьма – навалом!

Прощай, Чудов, прокричали из листьев местные попугаи, когда полковник одним из первых стал подниматься по трапу «Суперджета».

Прощайте, пернатые братья по разуму! Прощайте, Тувалу, Мусолина, ласковые океанские волны и местный кокосовый напиток «Дух Земли»! И вновь продолжается бой, ептыть!

Полет предстоял многочасовой, поэтому пришлось принять успокоительные капли «Тувалинской особой», после чего наступил оздоровительный сон.

***

Прямо с аэродрома поехал в Главный штаб Императорского Космического флота. В штабном здании, бывшем когда-то Библиотекой имени Ленина, уже ждали. Он парадным шагом подошел к столу князя Бобродиева и бодрым молодецким голосом доложил:

– Полковник Чудов по Вашему приказанию прибыл!

Кабинет был огромен, и вызывал ассоциации с образцовой конюшней благодаря обилию на стенах арапников, уздечек, шпор, сбруй, седел и прочих атрибутов конно-каКалерийского дела (хозяин кабинета до назначения космическим руководителем всю жизнь прослужил в Императорской каКалерии). Вдоль стен выстроились чучела десяти лошадей в боевой походной амуниции.

Престарелый князь встал из-за стола и, звеня шпорами, вплотную придвинулся к Чудову. Он только что подремал и был в прекрасном расположении духа. Изо рта пахло кислой капустой.

– Что, Чудов, здоров? Печень не болит?

На столе в чернильнице – декоративной мраморной птице-тройке, в ожидании чудовского ответа прекратила жужжание муха.

– Никак нет, Ваше Сиятельство! В полном порядке.

– А наперстки все показываешь лопухам, волшебник?

– Я, Ваше Сиятельство, не волшебник. Я, Ваше Сиятельство, еще только учусь, е… Виноват-с!

Муха довольно зажужжала, а князь положил отечески руку на эполетное плечо Чудова:

– Да-с, сударь мой, такие вот, значит, дела. Решили доверить вам полет. Вы – кадр проверенный, надежный, и главное – с высокой идейной закалкой. Позвоночник функционирует, так сказать, в нужном направлении. Всегда можете отчитаться, как надо! Честный, так сказать. Государь лично остановил свой выбор на вас. Понимаете? – Бобродиев поднял многозначительно палец вверх.

Чудов проследил направление пальца.

– Так точно, Ваше Сиятельство! Государь всегда прав!

– Значит, смотрите, какое дело. Запасы нефти и газа у нас – не безграничны. Более того, имеют определенный предел. Понимаете?

– Понимаю, Ваше Сиятельство.

Добродеев вздохнул:

– Понимать-то мало. Надо меры принимать. А то, останемся без нефти и газа, тогда – што? Ваш корабль не просто полетит на планету, эту, как ее… То ли – Лебедь, то ли – Лира. Есть мнение, что на ней условия такие же, как на Земле. Стало быть, нефти и газа полно. Тем более, она крупнее Земли в полтора раза. Или – в два. Это ж, на несколько поколений хватит!

– Так точно!

– Прилетите, найдете нефть с газом, застолбите, как говорится.

– А, сколько ж лететь, Ваше Сиятельство?

– Да недолго. Наши ученые умы из Сколково совместно с союзными тувалинскими шаманами изобрели скачок пространственно-временной. Слыхали?

– Нет, виноват-с. На Тувалу ничего не слыхать. Разговоры – только о футболе, погоде и, извиняюсь за выражение, туземках-с.

– Оно и не мудрено. Это открытие – государственная тайна. Мужики за колючей проволокой по двадцать часов в сутки работали, изобретали изобретение! Зато, пожалуйста – мы первыми на другую звезду высадимся! А?! Здорово!?

Чудов сглотнул:

– А лететь-то, Ваше Сиятельство, сколько?

– Я ж тебе говорю – быстро! Стартовали на орбите, встали на глиссаду, дали шпоры, рысью – до Юпитера с Божьей помощью, включаете Изгибатель – и все, лихим аллюром понеслась блоха по кочкам! Эта штука, Владимир Евгеньевич, пространство изгибает, сжимает и растягивает, понимаешь ли, как гондон. Вот, например, скатерть на столе. По-прямой если двигаться от тарелки к стакану – одно расстояние. А если скатерть, положим, подтянуть, то вот они – рядом окажутся. Понял?

– Это хорошо. Значит мы тоже…

– Вот-вот. Только вместо стакана – линкор «Русь», вместо тарелки – планетка, а вместо скатерти – пространство космическое. Вот так брат, мудрецы придумали!

– Когда приступать?

– Людей еще только собираем. Часть на Луне готовится, часть, значить, здесь. Узнаешь у секретаря, где твой кабинет, и ступай, знакомься с личными делами. Через день-два и начбез с замподухом прибудут. Простату вылечил?

***

Чудов достал из сейфа толсто-высокую пачку личных дел. Они были уже заботливо разложены таким образом, что сверху находилось жизнеописание его первого помощника – начальника штаба капитана 1 ранга Прорухина Карпа Станиславовича. Под Прорухиным лежал заместитель командира корабля по технике и вооружениям – зампотехвор подполковник Сергей Глазищев, ниже – начальник корабельной жандармерии штабс-капитан Емельян Гробовой, под Гробовым – руководитель корабельного Центра управления полетом Главный пилот-ведун майор Владимир Паровозов.

Набирали из всех родов войск, заметил Чудов, судя по званиям. И моряки, и жандармы, и каКалеристы… Многие еще находились на лунной базе «Домострой». Видать, лучшие из лучших. Отборный материал-с!

Личных дел заместителя командира по духовной части и зама по безопасности, как и предполагал Чудов, не оказалось. Эти господа, хоть и подчинялись формально командиру, проходили по своим ведомствам, и знать о них могли только руководители Императорских комиссариатов внутренних дел и духа.

Чудов заложил бороду за спину и, напевая «Мы мирные люди, но наш космопоезд стоит на запасном путииии…» раскрыл верхнюю папку с надписью «Начальник штаба». На него глянула седоволосая барская фотофизиономия с трубкой и ухоженными усиками под носом-картошкой. Чудов стал бегло просматривать общую характеристику:

«Карп Станиславович Прорухин родился в городе Большой Хлев 21 октября 2045 года. Закончил частную школу с киноуклоном и в 2063 году поступил в Большехлевенское художественно-медицинское училище, которое и закончил в 2068 году по специальности «режиссер-проктолог». Характер нордический… любимая фраза «зато у нас на газонах мусор культурней и крупнее» … уверяет всех, что любой нормальный человек имеет психические отклонени … был направлен…»

Следующий на очереди заместитель по технике и вооружениям – зампотехвор подполковник Сергей Глазищев, биографию имел не менее почетную – исторический факультет, теоретик экономики, что должна быть экономной.

Штабс-капитан Емельян Иудович Гробовой. Так, военный переводчик, полиглот: владеет русским, идишем, матерным. Сурдопереводчик. Единственный в мире понимает язык вымерших атлантов.

Главный пилот майор Владимир Паровозов. Закончил летное училище в Загорске. Командовал космическим агитбронепоездом имени князя Игоря. Последнее место службы – Лаборатория питьевой воды академика Педрика, начальник роты разработки фильтров. Гм, гм.

Так, кто там следующий? Зам по науке капитан Мигран Бандранян. Изобрел «электробритву Оккама». Командовал взводом паранауки в Сколково. Вот черт, каким ветром его занесло? Видимо, рука волосатая?

Чудов откинулся в кресле и задумался. Все-таки там, наверху, неправильно поступают. Такое ответственное задание, а в экипаж берут пролетариев умственного труда. А если в той галактике – вооруженные инопланетяне? А? Очень может быть! И с кем прикажете воевать? Вот с этими?! Он выхватил папку наугад из середины стопы, раскрыл, и стал читать.

А вот еще. «Крыстина Портянкина, родилась в селе Колькино Санкт-Петербургской губернии … вечерняя школа Комиссариата внутренних дел … специальность прачка-массажист… стажерская кличка «Кума». Эта – ладно, сгодится при нужде для внутреннего употребления: мордашка вроде – ничего, и главное – берет недорого!

Так. Ну-ка, посмотрим на пилотов.

Ага, поручик Илья Грош, третий пилот. Ну, хоть этот кадр нормальный – первый       покоритель Марса, Герой Русии.

Время летело.

Глава 2

Секретная спецбаза «Огненная колесница» для земных тренировок команды «Русии» представляла собой замкнутый, обнесенный минами, заборами и колючей проволокой минигородок. Здесь размещались многоэтажный жилой барак-гостиница, магазины, спортзалы, конюшни, другие административно-хозяйственные сооружения, и главное – исполинский макет самого звездолета со всеми необходимыми тренажерами и системами. На них обучались будущие межгалактические покорители пространства-времени.

В одной из комнат-кают сидели четверо: второй пилот корабля «Русь» капитан Алексей Лисенкин по прозвищу Лиса, заместитель командира по быту капитан Матвей Валентиненко, начальница корабельного телецентра «Русь сегодня» Мария Мунтян (прозванная за физические данные «Мэри-попинс»), и редакторша корабельного радио «Голос Русии» Алевтина Кандальная. Они все прибыли на базу лишь вчера, сегодня успели сходить на завтрак и там познакомились.

Толстый Лисенкин, принявший бутылку оздоровительного квасо-молочного коктейля «Сила», одной рукой обнимал за пухлую талию Марию Мунтян, а другой, в которой была крепко зажата вилка с соленым огурцом, водил перед ее раскрасневшимся носом и, слегка заикаясь, рассказывал о предстоящем полете:

– Темные километры, понимаете, – темные! И один пустой космос! Ни одной живой души за стеной линкора! Пустота-с! Страшно?

– Ничего, долетим, мой вестерн френдз, – успокаивала второго пилота косоглазая Мунтян, деликатно отводя его руку с огурцом от своего лица. – Нас еще и орденами-медалями наградят, и – может быть, в Кремль на банкет пригласят. Мне давно хочется орденоноской стать. Главное, чтоб белье было всегда свежим!

На второй кровати, подложив под чресла подушку, низенький Валентиненко с неподвижным от омолаживающих операций лицом-маской рассказывал Алевтине Кандальной об опасностях, с которыми была сопряжена его служба на космическом крейсере «Аврора».

Кандальная вежливо улыбалась в ответ. Матвей Валентиненко был не в ее вкусе – перезрелый, да еще и глуповатый. Она предпочитала молодых миллиардеров с «Ладой-Малиной».

– А еще я предлагаю со всех туристов, что приезжают в исторические города, брать налог, – продолжал говорить Матвей. – Что им, жалко? Вот я был в Казани на народном празднике Сабантуй, так там столько туристов … Это ж сколько денег в бюджет можно доложить! А?

– А что вы на «Авроре» делали?

– Бумажных журавликов запускал, хи-хи-хи! Хотите, я вас сфотографирую? У меня фотоаппарат всегда при себе.

– Не держите яйца в одной банке! – Алевтина непроизвольно вздохнула.

Ее мало интересовала матвеевская болтовня. Ясно было, что коротышка гонит пургу: она сама бывала на «Авроре», но его там никогда не видела. Она и пришла-то сюда по профессиональной привычке к общению с мужчинами. Чтобы квалификацию не терять. Конечно, мужчина мужчине – рознь. Есть карлики, которые носят башмаки на толстой подошве, а есть – богатые, у которых и машина – «Лада-Малина», и дом – в Вокруте, и… вообще.

Назначение на космический линкор было важным шагом на пути в элиту, и только поэтому Кандальная согласилась лететь, отложив, между прочим, двухгодичнй контракт на рекламу гигиенических тампонов компании «Горифлаг». А денежки-то сулились не малые!

И сколько теперь придется терпеть соседство таких вот матвеев? Эх, были веселые деньки, вспомнить хотя бы гулянку-свадьбу на крейсере «Аврора», где она была ведущей! Какие люди крутились, какие вина пили! Сколько тогда заработала!..

***

В каюте-номере 133 были поселены начальник рекуперации (сбор в полете вторичного сырья – волос, ногтей, отслужившей одежды, обуви, кухонных отходов и тому подобного, и их переработка) старший прапорщик Аркадий Слон и главный ассенизатор старший лейтенант Дмитрий Борщ.

Их профессиональный разговор шелестел в области высокой стратегии:

– Весь мир – одна большая куча кала, – назидательно растекался патокой сладкоголосый напудренный Борщ, расхаживая перед сидящим на кровати потным толстяком Слоном, и обмахиваясь кружевным платком. – Только мы в белом. Без нас все утонут, и должны сказать спасибо.

Одну руку Борщ глубоко засунул в карман галифе, а другой продолжил артистично махать платком. От руки отходил аромат тонкого парфюма.

– Как у них с технологией сбора вторсырья? Волоса много?

– Найдется.  Знаешь, как делается большая дипломатия?

– Да уж, известно.

Слон понял, что надо сказать что-то весомое, стратегически значимое.

– Проблем у нас много, – начал Слон торжественно.

– А, чепуха! – перебил Борщ. – Все наши проблемы из-за того, что шведы ищут реванша за Полтавскую битву.

– Это понятно, господин старший лейтенант, но я хочу обратить ваше внимание, что мы не можем забывать о качестве мусорных баков, проблемах рождаемости и смертности. А разводов сколько? Что скажете?

Борщевская фраза о женщинах сделало свое дело. Безбрачный Слон не выдержал томления духа – вышел в коридор на поиски приключений. Он был толст, некрасив, знал об этом, и оттого – непривередлив.

Приключения обнаружились быстро – в холле сидела одинокая редковолосая белобрысая сухопарая девица, с интересом разглядывающая картинки в газете «Голос Неба». Это была посудомойка – матрос Марина Пряновая.

Знакомство начальника рекуперации с посудомойкой свершилось мгновенно, и уже через несколько минут Пряновая прошла с ним в каюту, где почувствовала на себе обжигающие взгляды двух молодых офицеров.

– Я с самого детства мечтала стать прокурором, – заговорила Пряновая, стремясь произвести впечатление на смазливого душистого Борща. – А ведь попасть в прокуратуру очень сложно. Казенный дом, а дорога до него – очень дальняя. Пока вот стала посудомойкой. От объедков тарелки очищаю – как общество от чуждых элементов. Кстати, объедки после бар вполне пригодные, у меня запас в номере. Хотите попробовать? Яблоки люблю, а у вас почему-то на закуску – морская капуста. У вас, кстати, господин старший лейтенант, штаны мокрые. Пролили?

– Мы коллеги, – веско произнес Борщ, снова засунувший руку в карман. – Штаны – это, так, пустяки-с. Вы – к еде отношение имеете, я – к ее последствиям. Любую профессию чистой или грязной делают люди. Я считаю, что у нас серьезная, сильная, современная санитарно-техническая система. Дерьмецо-то, знаете ли, вопрос государственный! Когда я пришел работать в органы ассенизации, у меня были великолепные наставники.

– И моя совесть чиста, – поддержал Слон. – Готов к любой, даже самой грязной и вонючей миссии. Рекуперация – это звучит гордо! У нас все идет в дело – обрезки волос, ногти, носки дырявые. Как Вы – насчет выпить? У нас запас хороший, даже одеколон есть у господина старшего лейтенанта.

– Нет, когда вы говорите, вы передергиваете, – обиделась Пряновая. Ей хотелось говорить о высоком. – У нас страна с тысячелетней историей и культурой, а вы – про говно! А я книжки смотрю иногда. У меня даже очки есть! Мой любимый композитор, знаете, такой, Крутой. Помер давно. Песни народные писал про любовь. Певица Холерия Военга хорошо поет про войну. А книжка – «Как закалялась с талией». Меня и на конкурсы красоты звали. У меня, между прочим, даже муж был. Да, слесарь. И другой муж – тоже коммуналил. Жизнь знаю хорошо: и из корыта свиного хлебала. А что делать? Но, господа, обратите внимание – в свинью не обратилась. После полета думаю квартирку-с в Москве купить, да на дочку-малолетку оформить – хватит на Камчатке в землянке икру метать лягушачью. «Агдам» найдется?

***

В люкс-каюте 333 находились не совсем обычные обитатели: сюда поселили будущих корабельных животных – императорских кота Духобора и таксу Скрепу, а также ответственного за их жизнь тридцатидвухлетнего придворного камер-юнкера Михаила Брехло-Борщевского.

Академик Императорской академии сверхестественных наук Брехло-Борщевский, которого фрейлины и пажи считали обладателем неимоверной гражданско-половой силы и ласково называли «Душаня», пользовался особым доверием государя, отчего и был назначен на звездолет отдельным Указом. В нем, в частности, обосновывалось его назначение на должность Главного животновода линкора тем, что он «в течение многих лет показывал свое остроумие, ловкость в прыжках и поклонах, и эрудицию при Дворе лично Императору, а также челяди, министрам и членам Государевой Думы, губернаторам и градоначальникам Государства Русиийского».

Следует отметить, что Душаню – звезду народной телепередачи «Что? Где? Почем?» вовсе не обрадовала перспектива отправиться в другую галактику вместе с парой животных, к которым он, по-совести говоря, не испытывал дружеских чувств. Животных ему навязал (как впрочем, и сам полет) его главный завистник и противник в борьбе за сердце Императора фиолетовый Вассерзон. Конечно, если говорить откровенно, Душаня тоже был из фиолетовых, но – наполовину. Главное, впрочем, было в другом: горбатый рахит Вассерзон сам претендовал на место умнейшей головы империи, знающей ответы на любой вопрос из географии, истории, философии или арифметики. Он наплел однажды своим обросшим густой черной бородой ртом Императору, что именно Брехло-Борщевский лучше других сможет воспитать корабельных кота с собакой самыми умными животными Земли, чтобы достойно представить человечество при возможном Контакте.

А ведь Душаня любил не кошек и собак! Ему нравились фрейлины при Дворе, причем, что немного удивляло его самого – довольно-таки юного возраста. Возможно, это объяснялось тем, что молодость его прошла в закрытой мужской гимназии для особо одаренных мальчиков при Московском маргариновом заводе, и первое женское существо он увидел в возрасте двадцати пяти лет? Кто знает?

Как бы то ни было, Михаил Брехло-Борщевский обожал хорошеньких невинных девочек, и просто упивался возможностью блистать в телепередаче «Что? Где? Почем?», что давало ему необходимые шарм и популярность в их среде.

Он успешно развлекал Большого Отца и его гостей, выступая одновременно и в роли шута, и в роли мудрого Гуссейна Гуслии. По ночам он украдкой пробирался с биноклем в сад, и, забравшись на дерево, всматривался в окна спален фрейлин. Жизнь была прекрасна! Прекрасна до той поры, пока он не столкнулся с железной волей фанатика знаний Вассерзона.

Бородач-самоучка, в отличие от Душани, не обольщался невинными девочками и прочими житейскими соблазнами: он был озабочен лишь одним – чтобы его признали самым эрудированным россиянином. Вассерзон грезил о буржуазной «Книге рекордов Гинесса», хотя никому не рассказывал об этом, и готов был на все ради достижения поставленной цели. Именно поэтому, когда оказался случайно (Душаня заболел) за столом с Императором на кремлевском банкете, он смог внушить Михаилу Благому мысль послать Брехло-Борщевского в космос с хвостатыми тварями.

Брехло-Борщевский вынужден был непрерывно находиться при коте с собакой. Вначале это показалось ему даже забавным. Он решил их дрессировать в стиле укротителей овец братьев Безбашных. Неделя дрессуры, в которой кнут и пряник менялись местами, принесла определенные итоги, но – не те, на которые надеялся Душаня. Вместо того, чтобы становиться на задние лапы и танцевать при команде «Вальс для Императора, але-ап!», кот стал его просто игнорировать, а собака смотрела так злобно, что страшно было даже отвернуться на секунду. Один раз молчаливая такса даже тяпнула его за палец, когда камер-юнкер попытался назидательно надрать ей ухо.

Михаил понял, что укрощать животных – это не маленьким девочкам рассказывать с экрана телевизора, как умерла актриса Агния Бардо.

У них установилось постепенно в отношениях зыбкое равновесие. Он раскладывал им на тарелочках еду, убирал за ними продукты жизнедеятельности, выгуливал, а они позволяли заботиться о себе с показной вежливостью. Со временем все устаканилось, и Брехло-Борщевский даже стал испытывать к тварям странную, непонятную симпатию. Маленькие девочки в снах стали соседствовать с котом с собакой, которых Михаил всячески ласкал и гладил. Еще позже он настолько проникся к ним теплотой, что стал воспринимать уже полноценными собеседниками, и вел в их среде длинные прочувствованные монологи на самые разные темы. Этим он и удовлетворял тщеславие, лишенное привычной человеческой аудитории, и поддерживал себя в форме.

Обычно он задавал коту с собакой вопрос, требующий хорошей профессиональной подготовки, и некоторое время выжидал: кто начнет отвечать? После обычного в таких случаях вежливого молчания, Брехло-Борщевский начинал отвечать сам.

Он выгибал грудь перед котом, развалившемся на холодильнике, и таксой, занявшей место в кресле:

– Итак, внимание, знатоки! Вот первый вопрос, который задает нам зрительница из Нарьян-Мара семилетняя Настя: когда умер Никита Хрущев, и что об этом сообщила пресса?

Кот и собака смотрели на Брехло-Борщевского с разными чувствами: Духобор – с плохо скрываемым презрением, Скрепа – с жалостью.

Кот размышлял о том, что редко когда на его пути попадались такие дешевые паяцы. Лебезил, лебезил перед начальством, думал Духобор, а чего добился? Квартиры с видом на Мавзолей? Часов китайских за тридцать пять тысяч юаней? Хрен! А вот выперли из дворца, теперь перед нами спину гнешь, думаешь авторитет заработать дешевый. Все твои знания не стоят одного вареного карася, да и сам ты – карась, только набитый водорослями!

Умная Скрепа была, в сущности, добродушной спокойной собакой. Дрессировочные трюки камер-юнкера не озлобили ее, и вынужденный укус пальца этого бедолаги – защитная мера, только усилили к нему жалость. Вот ведь, старается, подпрыгивает, мелет языком без остановки, слюной брызжет, а все ради чего? Сахарную кость заработать побольше. Да разве это цель для человека? Вот собакам это – еще куда ни шло, хотя, Скрепа, например, мечтает о путешествиях, о поездках в дальние края, на природу, в горы. В Альпах бы на велосипеде покататься… А этот во сне о девочках-малолетках бормочет! Несчастное существо.

– Царь Никита помер в одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем году от Рождества Христова, – быстрой скороговоркой сообщал между тем Брехло-Борщевский. – О его смерти был опубликован лишь маленький некролог в газете «Известия», причем на последней странице. Я считаю, что страдальцем и гонимым хорошо быть. Кстати, специально для девочки Насти сообщаю, что со мной можно пообщаться лично на радио «Эхо мольбы» в моей авторской программе «Тучка зрения». Командовать парадом буду я!

***

В барачной каюте 37 рассуждали о культуре, поскольку здесь присутствовал советник корабельного замподуха по данному предмету корабельный физрук прапорщик Николай Калуев. Компанию ему составляла корабельная массажистка Крыстина Портянкина, с восхищением взиравшая на исполинскую фигуру прапорщика, работник корабельного развлекательного центра старший матрос-ложкарь Михаил Топорнов и корабельная банщица рядовая Виктория Таранец.

– Мы на Олимпияде в Норильске больше всех медалей завоевали, – самодовольно говорил простуженным голосом матрос-ложкарь Топорнов, – потому что – самые духовные. У нас любой, даже самый последний дворник, умнее любого иностранного академика. А, где ум – там и сила! А сила есть – ума не надо, гы-гы! Американцы, они такие тупые, гы-гы-гы! Апчхи! И-и-и … апчхи!..

Смех Топорнова перешел в длинное надсадное чихание. Он вытащил носовой платок и принялся трубно в него сморкаться.

– Не скажи, друг, – отвечал Калуев. – Негры не дураки, с малолетства тренируются. Я тоже раньше на ум свой надеялся, чемпионом мира мечтал быть. В боксе. И, вроде как, вес набрал хороший – папаша с маманей жратвы не жалели. Голова твердая, ел в нее, чтобы мозгу больше было. Тренировался день и ночь, череп развивал – кирпичи колол, а выше кандидата не пошел, хоть меня и «ломом» прозвали. Еще и весь кумпол отбили, суки. Я их, правда, тоже не жалел – по затылкам от меня многие получили. Одному деду – охраннику автопарковки сломал пять ребр и сделал закрытую черепно-мозговую травму, сотрясение головного мозга.

– Да-а, с вами – не шути! – льстиво поддержал Топорнов.

Он снова начал морщить нос, готовясь к следующей серии чиханий.

– Шути, не шути, а платить пришлось этой сволочи. Был бы депутатом – так хоть и убил бы – никаких проблем. А депутатом… Хотел от спортсменов выдвигаться – не взяли.

– А что ж так? – замогильно спросила лысеющая банщица Таранец, засовывая в широченный рот крыло жареной вороны. – Лицом не вышли?

– Говорят, на гориллу слишком похож.

– Тупыыыые, ну тупыыыыыые, гы-гы-гы! – счастливо зашелся в задорном смехе Топорнов.

– Я так с детства и думал. Теперь вот в кино хочу сниматься, – закончил Калуев.

– В кино такие нужны, – поддержала Портянкина участливо. – Ты сколько весишь?

– Полтора центнера, Крысенька, – обрадовался поддержке Калуев. – Я и трубить через нос могу, как слон. Показать?

– Не надо. Я ведь не режиссер. А в рекламе не хотел бы сняться?

– Дык, мне все равно, лишь бы актером стать. Может, возьмут что-нибудь рекламировать? Колбасы, например. А что, я бы мог стать рекламным лицом сосисок большого размера. Заодно и наелся бы.

– Дело прибыльное, – поддержал Топорнов. – У вас и внешность подходящая. Под каким углом лоб уходит?

– Сорок пять градусов к горизонту! Если снаряд попадет, так не в череп пойдет, а – как у танка, по касательной срикошетит.

– Такой рожей только клюкву мять, – задумчиво поддержала Таранец.

– У вас, Николай, дело должно пойти, – одобрил Топорнов. – Этим делом даже премьер не брезгуют. Слыхали: он на свадьбе манекенщицы Олеси Шипокляп и Главного Императорского Спальничего тамадой подмолачивал? Говорят, и берет недорого. А меня последнее время на корпоративы приглашать перестали, теперь вот на детских утренниках выступать приходится – на ложках играть. Апчхи!

– Вы, когда чихаете, господин Топорнов, личность отворачивайте, – неприязненно попросила Портянкина. – Грипп штука заразная.

– Да, это не грипп. Аллергия на кота. Тут кота в экипаж приняли. Видали? Вместе с собакой. Что за профессия у них интересно, ха-ха!

– У нас всякая профессия почетна, – посуровела Таранец. – Лишь бы в интересах обороны страны. Я вот, хоть и банщица, с шайками работаю, да голые задницы изучаю, а к музыке тянусь, в жанре лубка выступаю с малолетства, военной песней духовность свою поднимаю. Три танкиста, три веселых другаааааааааааааа… Вы как на телевидение пробились? Взятку давали?

– Впервые вышел на сцену во втором классе, играл репку. Сыграл ну совершенно натурально, причем еще и на ложках гимн отбарабанил. Будто всю жизнь был репой, понимаешь ли. Потом придумал историю про космический вагон. Вернее, купил за три рубля у алкаша в привокзальном кабаке. Я и квартиру за счет ложек смог тогда получить в доме для высокопоставленных чинов: там жили Заведующий Императорскими ботинками, Главный Псарь, другие большие люди. Главное – развеселить вовремя кого надо, от кого что зависит. Можно и упасть потешно, и мимо стула сесть, и про американцев шутку пошутить. Вот так и стал сатириком. Я тогда со своими ложками уже известен был. Научился «Боже, царя храни!» выщелкивать. А у меня очень плохой район был, в подъезде пьянчуги ссали, пардон, сверху алкаш жил. Попросился к начальству. Взяли. Эх, были времена! Теперь вот по детпитомникам приходится работать, на шпагат садиться научился.

– Здорово, – протянула Таранец. – Надо будет тоже анекдоты поучить. А на ложках играть научите?

– Тут слух музыкальный нужен! – Топорнов небрежно сморкнул на пол.

– Вот это – правильно, – затараторила Портянкина, игриво поглядывая на Калуева. – Без таланта – никуда. Хучь в рекламе, хучь на свадьбах, хучь и в правительстве. Я, например, раньше была прачкой, потом по матрасам работала, теперь – массажисткой назначили. Пробую писать – стихи, там, рассказы, доносы. Некоторым нравится.

***

В каюте 11 организовали культурный отдых с домино медбратья – старший матрос Сергей Маркин и активист Императорской компартии матрос Владислав Никонин, да два лаборанта-мичмана – по съедобным организмам Андрей Караулин, и по несъедобным – Рудольф Шапиро.

Они стучали костяшками так, что подпрыгивали стаканы, и громко выясняли, кто из них больше матери-истории ценен. На расстеленной «Газете» вперемежку лежали крошки хлеба, обгрызенные скелеты вобл, куски дряблых соленых огурцов и остатки плавленых сырков. Под столом стоял пустой трехлитровый бидон, хранящий запах свекольного самогона.

Было жарко.

Маркин, обтирая губастый кривозубый рот от набегающей слюны, показывал всем красивое удостоверение Командующего всемирными пулеметными войсками:

– Вот – сам сделал, своими руками. Могу и другим желающим. Недорого беру!

– Пулеметом теперь никого не удивишь, – печально отвечал Владислав Никонин. – Ты бы лучше мне напечатал свидетельство, что я – князь со столетней родословной. Можешь? Только, чтоб красиво, с гербами, печатями?

– А зачем?

– Ради справедливости. Я ведь и в самом деле – из князей. У меня дед в Думе заседал, а прапрадед вообще был вторым лицом.

– Не врите, противный, – прервал Никонина мичман-съедобщик Караулин. – Не считайте нас такими уж глупыми. Я, хоть и не театральный критик, балетом занимался, а плохую игру сразу вижу. Не верю-с! Тоже мне, князь Додон, ха! Если б ваш предок в Думе заседал, вы бы были не простым матросом на побегушках в дурдоме, а носили бы генеральские лосины с лампасами. Сидели бы в собственной ложе в Большом театре! Вот и наступил момент истины!

– Во, во! – поддержал Шапиро. – Ты даже в «козла» выиграть не можешь, а в князья лезешь! Не надо соловья заливать! Сначала заслужи объедки с Императорского стола обгладывать, поросеночек.

– Сам ты соловей, вернее – козел! Говорю, что был дед депутатом! – сверкнул слезой Никонин. – У нас в семье даже его портрет хранится. Он образование поднимал. И вообще, я историю изучал. Вот кто из вас знает, что наши предки – ветвь арийского племени? Что они спустились с Карпатских гор? А?

– Не наши, а – ваши, – вставил Караулин.

Никонин отмахнулся и горячо продолжил:

– Я историю знаю. Населили равнину, дошли до океана, основали деревню в Америке, и выпили все соки из богатейших цивилизаций Византии, Европы, Азии и Африки? А?

– Выпить сок – это хорошо. Ладно, сделаем ксиву, – утешил друга Маркин. – Вот назад прилетим – и будешь князем. А пока, коли проиграл – побежишь за добавкой, «князь». Только не за соком.

– Прилетим – всем титулы дадут, – хихикнул Леонард Шапиро. – Мы, русские – с нами Бог! – заслужили. Эх, заживу. Есть буду только черную икру. Синагогу личную построю. Мне, кстати, виконство и так обещали.

– Это за что? – поинтересовался ревниво Караулин.

– Заслужить надо. Я однажды – ради Императора – сапоги ему от грязи вылизал. В натуре, языком! Он их, понимаешь ли, испачкал во время маневров на Полюсе, а я возьми – и окажись рядом. Я ж не зря – по несъедобным организмам!

– Да, что там сапоги! – усмехнулся Маркин. – Я бы и пометом государевым не побрезговал бы, если на то пошло!

Разгорался нешуточный спор. Каждый стремился доказать, что именно он – самый большой сторонник Михаила Благого.

– Это очень важно. И я с государем согласен, – приподнялся со стула Никонин. Он решил, что, возвышаясь над сидящими, успешнее докажет превосходство. -

– Приятно и радостно сознавать, что Император не отделяет себя от народа! – немедленно встал Караулин. – Наступил момент истины!

Шапиро с Маркиным почувствовали, что проигрывают состязание. Они тоже вскочили со стульев и вытянулись во весь рост.

Старший матрос Маркин обвел взглядом присутствующих и многозначительно произнес:

– Величие нашей страны с Михаилом Благим было предсказано еще величайшей пророчицей Вангой. Я был недавно у сильной цыганки Порочицкой, она тоже подтверждает: и картами Таро, и кофейной гущей. Как вы думаете, полтергейсты, привидения, зомби и живые мертвецы, засуха и прочие аномальные проявления – о чем говорят? О том, что пришли последние времена – решающая битва с Антихристом.

Все возбужденно заговорили разом, но отчетливее других слышался быстрый тенорок Леонарда Шапиро:

– Впереди – светлые голубые дали, господа. Мне уже доверяли сидеть в дворцовой холопской на полу перед дверью Главного Спальничего господина Сидорова и доедать ихние щи с глухарятинкой-с, а вы говорите!

***

Ближе к полуночи Чудов рассматривал разложенные на столе гигантские простыни – компоновочные схемы линкора «Русь».

В дверь постучали.

– Войдите!

– Глава безопасности линкора «Русь» ротмистр Елдырин прибыл для прохождения службы! – перед Чудовым возник плотный упитанный господин, чем-то неуловимо напоминающий кирпич. Серые, близко посаженные глаза напоминали скорее не органы зрения человека, а две тусклые копейки.

Вошедший протянул руку Чудову и пожал ее. Крепко пожал, сволочь. Самбист-онанист, подумал Чудов, ишь, какая хватка! Надо будет сразу дать ему понять, кто здесь хозяин.

– Садитесь, ротмистр. Рассказывайте.

– Я лучше послушаю, – сиплым голосом ответил глава безопасности. – У меня такая служба – больше слушать.

Чудов сник. Понятно. С этим типом еще придется помучиться, ептыть!

Глава 3

Космический линейный корабль «Русь» представлял собой исполинское сооружение, центральной частью которого был корпус бывшего подводного ракетоносца «Акула», окруженного по бокам шестью корпусами других бывших подводных ракетоносцев меньшего размера. Они были соединены с центральным корпусом через боевые рубки. Совокупная мощь семи термоядерных реакторов обеспечивала совершенно невероятные возможности, которые и позволяли совершить Большой Пространственно-Временной Скачок (БПВС) при помощи магнитного поля Юпитера и инфернальных усилий тувалинского физика Дзахан-Поллы. Конструкция линкора была на редкость надежной – выход из строя даже пяти боковых корпусов не лишал экипаж жизненной энергии. Вся исполинская конструкция по частям монтировалась в космосе недалеко от Луны, поскольку невозможно было вывести этакого колосса с Земли одним стартом.

Луна к этому времени была уже вполне обжитой средой обитания. На ее древнем теле выросли базы нескольких держав, среди которых самой крупной была китайская «Великая стена». Что там происходило, не было известно никому, кроме самих обитателей, да руководства их страны, хотя изредка оттуда доносились раскаты взрывов и тогда природный спутник Земли начинал дрожать мелкой дрожью. Иногда из-за высоченной ограды выезжали исследовательские вездеходы «Нефритовый заяц», и многочисленными караванами устремлялись по лунной поверхности.

Американская военная база «Барак Абама», напротив, демонстративно и вызывающе была открыта как для туристов, так и для различных журналюг-корреспондентов. Здесь процветал чудовищный разврат и духовное гниение, выражавшиеся в наличии большого количества дискотек, баров со стриптизом, и прочих сомнительных удовольствий плоти. Сюда летели туристы со всей Земли, платя бешеные доллары лишь за то, чтобы походить по лунной поверхности, и похвастаться потом, дескать, вот он я – на фоне кратера Рейгана! Кроме того, база служила еще и гнездом шпионажа, содержа в своем отвратительном нутре сотни агентов, которые плели козни против демократической российской научно-познавательной базы «Домострой».

Индийская база «Ганг» по размерам занимала самую большую площадь, и размещалась в Заливе Зноя, который был выделен индусам как представителям теплолюбивой расы. Оттуда по мощным громкоговорителям на территорию Луны транслировались мелодичные песни, в которых рассказывалось о кама-сутре в условиях малой силы тяжести, системах орошения и выращивании сандалового дерева. Кроме того, созданный там филиал Болливуда непрерывно выдавал такие шедевры кинопродукции, как «Лунный мститель», «Лунный бродяга», «Месть в невесомости», «Скандал на метеорите».

База Европейского сообщества «Стивен Хокинг» разместилась на Болоте Сна (так решило при голосовании в ООН большинство, которое составляли развивающиеся страны). Лунпейцы пытались наладить на Луне производство электромобилей и черепицы на солнечных батареях. Там процветали бездуховность, гей-парады и так называемые «Лунные венчания», на которых сочетались браками извращенцы. Кроме того, чудаковатые стивенхокингцы занимались астрономическими и физическими исследованиями, причем все результаты бесплатно публиковали в научных журналах.

Небольшая израильская база «А» постоянно была в центре внимания лунитов: ее опасались все, хотя – неизвестно, за что. Поговаривали, что их система «Титановый купол» может отразить прямой удар кометы Галлея, а опытный исследовательский термоядерный реактор способен разнести на куски Солнечную систему.

Была также совместная база Бразилии и ЮАР, которая активно развивала лунный футбол и добычу алмазов.

На обратной стороне Луны была огорожена колючей проволокой территория, которая досталась Чаду, но там, кроме жилых свинцовых бочек да котлованов под фундамент, пока еще ничего не было.

***

Научный городок «Домострой», в котором селили прибывающий экипаж «Руси», размещался в кратере Тимохарис, неподалеку от Моря Дождей – места, куда когда-то был доставлен советский еще «Луноход». Первый «Луноход» в отсутствие атмосферных осадков прекрасно сохранился, и до сих пор – наряду с несколькими своими собратьями-близнецами – использовался в работе. Сам городок представлял из себя замечательное произведение отечественной космической мысли – естественные стены кратера надежно обеспечивали жизнь обитателей, а прозрачный купол из наностекла особой прочности предохранял россиян от метеоритов. В поселении обитало почти две тысячи человек ограниченного научного контингента, которые несли вахту в полном соответствии с интересами науки любимой Родины. Ученые изучали Луну, как таковую и влияние ее на человеческие организмы, а также наблюдали космические объекты; инженерно-технические работники вместе с низшим звеном обустраивали портовый терминал, пусковые шахты, да монтировали на орбите линкор «Русь»; обслуживающий персонал обслуживал жилой городок и объекты культурно-стратегического назначения, а работники ответственных органов занимались обеспечением безопасности.

Командовал «Домостроем» генерал-лейтенант Кареткин. Он был убежден, что войну с потенциальным противником можно выиграть, только обеспечивполную секретность.

Американо-пиндосы шпионили в открытую, нагло уставив антенны подслушивающих устройств в сторону базы и личного елдыринского кабинета. Братья-китайцы нарушали границу зоны безопасности и требовали передачи им участков территории под выращивание риса. Европейцы норовили засылать своих агентов непосредственно на базу – под видом перебежчиков, торгующих секретами. Израильтяне занимались вербовкой. Хуже всего дело обстояло с бразильцами и юаровцами – те не предпринимали ничего, и это было наиболее подозрительно.

Большой проблемой были роботы, выведенные китайскими союзниками для вспомогательных работ в космосе. Они отчего-то сходили с ума, испециально для их изоляции на базе был создан сумасшедший дом. Начальник разведки «Домостроя» – рыжебородый поручик Литерский проводил беспрерывные ночные допросы, на которых выбивал из сумасшедших роботов признательные показания. Он подозревал роботов в половых извращениях, и заставлял их подписывать отксеренные протоколы допросов, где роботы сознавались в тайной любви к песням некой певицы Чикконе, сказке «Белоснежка и семь гомов» и прочим кошмарам.

Литерскому было тяжело, поскольку еще он боролся с употреблением кальянов, указывая грешникам на вред и скрытную пропаганду наркотиков.

Тяжело приходилось и начальнику лунной контрразведки чернобородому старшему лейтенанту Пугову. У него от обилия врагов и служебных циркуляров были проблемы с головой: то ему мерещилось, что он – рейхсфюрер Черного ордена, то – что он мистик-астрал, контактирующий с представителями эмигрантских диссидентских кругов оккультистско-сатанинского толка. В перерывах между галлюцинациями он ходил с фонарем по самым глухим закоулкам «Домостроя» и стрелял из пистолета по всему, что двигалось. Иногда он попадал, но оказывалось, что это – крысы.

Дополнительно Пугов взял за правило проводить негласные обыски в комнатах обитателей базы. Это не дало эффекта в поимке шпионов, но серьезно повысило его благосостояние. Успешные обыски продолжались до тех пор, пока Пугов не попался за потрошением чемоданов пьяному художнику старшине-калеке Лимону по кличке «Сова», раньше времени возвратившемуся в гостиничную комнату за политурным растворителем красок. Случилась драка в номере с распарыванием подушек и ломкой табуреток, после которой подлец Лимон стал во всеуслышанье обвинять Пугова в краже у него 248 рублей. Пугов же уверял лунную общественность, что Лимон просто мстит за идеологические разногласия: Пугов на Земле по ночам мочился на памятники Ульянову-Ленину, а художник был страстным поклонником покойного царя-большевика.

Лимон оказался вообще мерзким типом. Он открыто насмехался над любовью Пугова к отеческим гробам, славянским богам Яриле и Перуну, его идеям возрождения идолопоклонства, рисовал на Пугова карикатуры.

В свою очередь, Пугов называл художника саботажником, либералом, националистом и ксенофобом.

***

Однорукий и одноногий Вениамин Лимон по кличке «Сова», за какие-то совершенно непонятные Елдырину заслуги был назначен художником-оформителем «Руси» в звании старшины. В огромных роговых очках, перевешивающих седую вихрастую головенку на тонкой куриной шее, с позолоченным перстнем темно-коричневого камня на среднем пальце правой уцелевшей руки, этот похотливый старик постоянно был в центре лунных скандалов. Лишенный жены, оставшейся на Земле, калека непрерывно искал, с кем предаться сексу. Очкастый козлобородый Лимон всячески пропагандировал свое правдолюбие, и втягивал в сомнительные беседы в баре различных членов экипажа. Обычно беседы заканчивались приглашением осмотреть его картины и кровать.

Лимона, однако, наверху запрещали почему-то арестовывать, хотя он, скотина, и отвлекал от поимки диверсантов.

***

Диверсанты ловились плохо, но следы их деятельности обнаруживались повсюду: ломалось оборудование, плохо работали желудки ограниченного лунного контингента, а главное – база кишела крысами. Откуда могли взяться крысы на «Домострое»? Ответ был очевиден: их подбрасывали лунные европейцы и американцы.

Начальник линкоровских корабельных кладовых мичман Павел Коростин, проходящий стажировку в непривычных условиях космоса, вел ожесточенную борьбу с длиннохвостыми тварями. Пока корабль не был готов, ему приходилось все вещи и продукты держать на Луне, и крыс у него на складе было ужасное количество. Они, пользуясь слабым тяготением, научились делать гигантские прыжки и Коростин – толстый человек солидной наружности, работавший до назначения на линкор заведующим Кремлевским обувным складом, никак не мог их поймать.

Глава 4

Вечером, прибыв на лунную базу для подготовки к полету на «Руси», Илья Грош принял душ и стал думать, как провести единственный свободный вечер?

В номере его встретил полусонный сосед – капитан-лейтенант Извозчиков, единственной одеждой которого были патриотические бело-красно-синие шелковые трусы. Вообще-то здесь уже проживали трое – коллеги Ильи по предстоящему межгалактическому путешествию: главный санитар лунной базы «Домострой», получивший должность главного врача линкора лейтенант Гадюшенко, редактор корабельной стенгазеты «Слово» старший прапорщик Левий Медяков и упомянутый главный энергетик звездолета капитан-лейтенант Леонид Извозчиков.

Тут, надо отметить, что Илье повезло с соседями – все трое были истинными гигантами духа.

Лейтенант Гадюшенко – человек необычного склада ума, кроме поднятия гирь, йоги и любительского изобретательства (патент на компьютерную мышь с подогревом) серьезно занимался философией и космогонией. Он целыми сутками размышлял о Всеобщем Смысле, и создавал Философию Всего.

Еще до назначения на Луну Гадюшенко, по его собственным словам, был похищен инопланетянами во время отдыха в черноморском культурно-оздоровительном центре имени Бабаковича, и даже находился в плену у них. Его пленили по дороге из Сочи к Гагре, когда Гадюшенко вылез из экскурсионного танка на обочину, чтобы исполнить естественное физиологическое отправление. Что с Гадюшенко делали инопланетяне, как они выглядели, почему отпустили – этого он никому не рассказывал, но после плена лейтенант стал значительно умнее: создал собственную теорию космических «черных дыр» – бесплотных разумных демонов, пожирающих время, пространство и материю. После его слов «кто не рыл могил, тот не знает жизни» его земной начальник командир санчасти гвардейской Басманской каКалерийской дивизии подполковник Макар Андреев предложил «направить господина Гадюшенко на психиатрическое освидетельствование». Это определило судьбу лейтенанта: он был признан годным и направлен на «Домострой».

Шепелявый старший прапорщик Левий Медяков, чем-то похожий на суслика в пенсне с белыми щегольскими усиками, видел свое будущее в отечественной культуре. Он писал философско-публицистический роман «Два капитала» об особом пути Русии. Кроме того, коллекционировал открытки-фотографии артисток. Над кроватью наклеил большой плакат исполнительницы русских народных песен легендарной Надежды Папкиной с широким, гостеприимно открытым ртом.

Для своей стенгазеты «Слово» он смог найти даже внештатную корреспондентку – молодую массажистку-графоманку Портянккину по кличке «Кума», которая сочиняла заметки. Последний номер Левий посвятил расхитителям народной собственности: во весь формат был изображен рыжий кот с рыбой в лапе, выхваченный из тьмы фонарным лучом. Надпись на стенгазете била наповал: «Жрешь, пока Родина спит?!»

Медяков также был большим энтузиастом спорта – он смотрел по телеприемнику все спортивные репортажи, и мог часами говорить о благотворном влиянии прыжков в высоту на организм человека. Свой собственный вклад в развитие физической культуры страны Левий Медяков не принижал:

– Поехал восстанавливаться в Сочи. Пописать роман. Поселился в Розе Хутор. Это – горный кишлак. Очень, скажу вам, примечательное место – настоящий рай для спортсменов-альпинистов. Во-первых, чтобы туда добраться, надо несколько часов подниматься в гору… Знаете, как это помогает выработке правильного сердцебиения? Настоящий экстрим – холод, пил из речки, лед сосал, по-народному, как настоящий альпинисты. Как говорится: идут лавины – одна за одной, и здесь, за камнепадом ревет камнепад! Идешь в туалет по делу, и без страховки, между прочим, а не просто так, и думаешь: шаг вправо, шаг влево – каюк. Несколько человек погибли за время моего восхождения. Да-с, господа, альпинизм – спорт смелых. Если хотите проверить себя – поезжайте в Розу Хутор!

Начальник турбинной группы «Руси» капитан-лейтенант Извозчиков – сторонник эмпирических исследований, проводил опыты по влиянию пепла от папирос на здоровье космонавтов. Он курил, и считал, что именно пепел – то самое универсальное средство от всех болезней при отсутствии лекарств в стране. Извозчиков прочел огромное количество книг за время многомесячных походов на атомной подводной лодке «Царь», был чрезвычайно эрудирован, и постоянно держал на столике перед собой книгу Гиляровского «Москва и москвичи». Он был большим знатоком жизни, как таковой, и всегда имел ответ на любой, даже не заданный вопрос. Особой чертой, свидетельствующей о его высокой духовности, была любовь к животным, а людей он оценивал по их отношению к собакам.

К моменту появления Ильи в номере Извозчиков находился в благодушно-расслабленном расположении духа, так как уже принял дневную дозу раствора собственного изготовления. Они сразу понравились друг другу.

– Я буду твоим Монтонелли, если ты будешь мне наливать, – произнес капитан-лейтенант, после чего повернулся к стене и захрапел.

В коридоре раздались громкие возбужденные голоса. Илья выглянул.

Мимо шаткой походкой медленно брели три обнявшиеся фигуры.

– Я-то сам – скрепостной бывший, а вот предки дворянами были, – тонким голосом говорил, шмыгая носом, один из троицы – усатый полицейский урядник с глазами навыкате. – Об этом дедушке сам министр культуры под запись, под запись диктофонную докладывал. Он даже про баню дедушкину говорил, дескать, баня у вас хорошая. В ней даже пианино механическое стояло!

Другой – похожий чем-то на упитанного поросеночка, успокаивающе бормотал:

– Насчет ваших – не уверен, не уверен-с, а вот мой дед депутатствовал, а прадед – тот вообще вторым лицом был. Договора подписывал, да-с. Из князей, стало быть. Потом – забвенье. Но пришел и на нашу улицу праздник!

Узкоглазо-желтолицый третий гражданин в незнакомой форме был, как видно, иностранцем. Он был мелок ростом и прямо-таки образцово худ. Его ответ был исключительно деловым:

– Наш Председатель говорит, что марсиан, как и людей, лучше всего от пороков избавляет смертная казнь. Несколько дней назад он приказал для укрепления духовности скормить родного шестидесятисемилетнего дядю – заместителя министра обороны -бродячим собакам за распродажу драгоценных ресурсов страны по смешным ценам и распутство. Смерть трижды предателям!

Троица свернула за угол, и раздался грохот, перемежаемый отборными русскими и корейскими ругательствами.

Илье стало отчего-то грустно. Пошел в Красный уголок, и там обнаружил одинокую симпатичную девушку, что то вдохновенно писавшую в блокнот.

Так и познакомился с Крыстиной…

Глава 5

До Большого Скачка оставались считанные дни.

Участники экспедиции в большинстве своем уже находились на борту «Руси», а некоторые – в основном вспомогательные сотрудники, да лошади космо-казачьего отдельного эскадрона – на «Домострое» (где заканчивали адаптационный период).

Илье все сильнее нравилась Крыстина. В перерывах между тренировками на тренажерах, посещениями лекций по укреплению духа и беседами с коллегами, он встречался с Портянкиной. Похоже, он также был ей симпатичен. Крыстина при нем рассуждала о происках врагов и говорила о том, что будет, когда они вернутся на Землю героями.

– Квартиры должны будут дать большие. Может быть, даже – особняки. Каждому – по самолету. Пенсия будет обеспечена. Но надо строить карьеру! Если создать семью, то не будет сложностей с воспитанием детей.

Портянкина смотрела на их отношения по-деловому. Любовь-любовью, однако, главное – вылезти из грязи. Грош – вариант очень хороший. По сравнению с теми прожженными типами, что окружают, он – как чистая вода среди стаканов с дешевым портвейном. Но, с другой, стороны, кроме воды и дешевого портвейна существует еще и дорогой коньяк, и элитное шампанское. Главное – не прогадать! Фамилия Портянкина ей не нравилась. Как с такой фамилией подниматься в элиту? Обязательно надо взять фамилию мужа. Но у мужа должна быть звучная фамилия. Например – Звездов. Звездович. Звездонян. Звездинский. Сына можно будет назвать Галактионом. Почти «Галактикон». Как красиво: Галактикон Звездинский! А вот фамилия «Грош» – не звучит. Хотя бы «Рублев», или – «Рублевский»! Однако, с другой стороны Илья – Герой Русии, впереди – блестящая карьера. Влюблен в нее. Может, составить фамилию Портянкина-Грош? Тоже как-то безысходно… Княгиня Портянкина-Грош? Черти что!

Вообще, мало подходящих фамилий. И у матери ее была тоже такая, что вспомнить стыдно – даже хуже отцовой. Глупая фамилия. Потом она забывала о фамилии, и начинала рассуждать о будущих детях. Когда дети подрастут, надо будет их пристроить по дипломатической линии за границу. В Чехии продают прекрасный хрусталь. В Германии – саксонский фарфор. Фарфор – вещь в хозяйстве необходимая. И вообще – красиво. В Италии – отличная мебель. Во Франции… ах, Франция!

Кроме того, она пыталась писать стихи.

А еще они с Ильей рассуждали о том, что может их ожидать в другой Галактике?

***

Корабль наполнялся людьми.

Непрерывно сновал по его коридорам заместитель командира – начальник штаба капитан первого ранга Карп Прорухин в паре с заместителем по технике и вооружениям подполковником Глазищевым. После того, как было принято решение отказаться от роботов в полете, у Глазищева значительно уменьшились обязанности. Уже не нужно было ломать голову, как обходиться с этими треклятыми механическими тварями, что требовали соблюдения правил техники безопасности. С простыми-то казаками – гораздо проще! Что прикажешь, то и выполнят, лучше любых роботов. Роботы, впрочем, пока еще использовались – таскали разное барахло с Луны, или перегружали грузы с прибывающих земных транспортников.

Подполковнику Глазищеву делать особенно было нечего – за монтажом и погрузкой следили подчиненные, а он предпочитал работать с компьютерными тренажерами на диване. Собственно говоря, это были даже не тренажеры, а обычные компьютерные игры-«стрелялки», но об этом никто не догадывался. Он бы так и лежал спокойно, побеждая доллары и евро в финансовых компьютерных войнах, создавая иллюзию большой умственной работы, но начальнику штаба Прорухину был нужен собеседник. И он выбрал Глазищева – хотя бы потому, что тот был его подчиненным. Он постоянно указывал Глазищеву, что нужно сделать, чтобы повысить огневую мощь корабля, его техническую боеготовность.

Прорухин водил с собой также начальника пожхимрадиозащиты немолодого одышливого капитана Чегоизволитева. Тот кивал бородавчатым жабьим лицом и поддакивал. В руках он держал огнетушитель, на бедре болталась сумка с противогазом, и он все время напоминал Прорухину, что члены экипажа должны круглосуточно носить такие сумки. Все, кроме капитана Быхухоли, к которому, как к представителю конкурирующей политической партии, Чегоизволитев чувствовал непреодолимое отвращение. Этого небритого молодящегося Императорского эсера было совсем не жаль, наоборот – если помрет от удушливых газов, то небо очистится! Из кармана Чегоизволитева торчал счетчик Гейгера, который он часто вытаскивал и озабоченно рассматривал на свет. Еще он пускал из титановой зажигалки на различные предметы пламя и так проверял их огнестойкость.

Все пока было в порядке.

***

Илья до поры до времени осваивался на учебном тренажере в «Домострое». Потом его переселили непосредственно на линкор. Собственно говоря, управлять звездолетом было не намного труднее, чем космоистребителем. Пульт управления был прост – большой круглый руль, несколько рычагов, кнопки, педали – все это размещалось перед креслами для Главного ведуна, второго и третьего пилотов. Все кресла должны были быть заняты только при старте и финише, а для обычного режима полета было предписано присутствие в креслах лишь второго или третьего пилота. Считалось, что этого достаточно. По ходу движения в межзвездных глубинах лишь иногда в кабине был обязан присутствовать с инспекцией еще и Главный пилот-ведун.

Кроме пилотских, в кабине управления было еще два штурманских кресла, из которых в полете также должно было быть занято одно – Главным штурманом капитаном Садостановым или его помощником. Размещалось в кабине и рабочее место инженера-программиста капитана Кислякова, отвечающего за взаимодействие с электронным мозгом. Имелось еще кресло начальника турбинной группы – руководителя термоядерных двигателей капитан-лейтенанта Извозчикова, и гамак Главного физика – тувалинского академика Дзахан-Поллы, главного изобретателя пространственно-временного Скачка. Наличествовали в кабине персональные кресла командира корабля, его первого заместителя – начальника штаба, заместителя по технике и вооружениям и заместителя по духу. Кресла командира и заместителей были предназначены для их присутствия во время старта, финиша, и – при особых ситуациях.

***

«Русь» кружила на околоземной орбите, почти готовая к старту. Помещения шести боковых корпусов, кроме могучих термоядерных двигателей, были также заполнены запасами провианта, различными механизмами и машинами (включая несколько самолетов, вертолетов, ракетных катеров, танков и прочей техники), строительными материалами для возведения первых сооружений на планете, жилвагончиками, хозблоками, горючим и прочими необходимыми атрибутами космической жизни. Впрочем, до конца знать, что скрывают в себе недра «Русии», было не дано знать никому, даже командиру Чудову и вездесущему начальнику безопасности Елдырину. Дело в том, что корпуса используемых лодок содержали законопаченные трюмы и помещения, которые не рискнули вскрывать инженеры, что собирали циклопическую конструкцию воедино. Можно было лишь предполагать, что причудливый лабиринт из вновь образованных переходов, коридоров, ответвлений и отсеков способен свести с ума и запутать даже наимудрейшего творца отечественных нанотехнологий Виктора Беломордина.

Главный же – центральный корпус «Ц» космического корабля, был отдан под помещения, в которых протекала жизнь экипажа и экспедиционного корпуса.

***

Уже неделю не выходили из кабины звездолета второй пилот капитан Лисенкин, третий пилот поручик Грош, и Главный штурман капитан Садостанов. Делать было решительно нечего. Илья прослушивал книги, думал о Крыстине, вспоминал мать, деда…

Капитаны резались в подкидного дурака на щелчки.

Садостанова мучил кашель – то ли от курения, то ли – от простуды. Эх, сейчас бы засосать триста, сесть на мотолыжи, да вжарить под двести – мигом бы кашель прошел. А потом – с девками в сауну!

Лисенкин нервничал. Когда он только заселился на линкор, любопытство привело его в корпус «Д». Он некоторое время слонялся там отсекам, пока не наткнулся на открытый походный дацан, который оборудовался для корабельного горниста Арамо Габре-Ламы.

Никого… Похоже, рабочих срочно перебросили в другое место, и они собирались позднее вернуться. Рассматривая обстановку недооборудованного отсека дацана, Лисенкин присел на один из ящиков. Под его массивным телом подгнившие изнутри доски подломились, и он провалился своим тазом в ящичное нутро. Выбираясь, ознакомился с содержимым. Оказалось, что ящик заполнен маринованными грибами в полиэтиленовых пакетах. Да не обычными, а мухоморами! Некоторые пакеты протекали. Собственно говоря, их маринованное полужидкое содержимое и оказалось причиной гнилости досок изнутри.

– Эге-ге, – только и произнес Лисенкин.

Вот оно как, значит. Значит, горнист заготовил мухоморы. А для чего? Понятно, для чего – чтобы их есть. Больше – незачем. Витаминчики-с! Но, коли горнисту можно, значит, и другие не отравятся. Тем более, Лисенкин слышал от знающих людей, что мухоморы стимулируют. Развивают мышление, так сказать. Не хуже мака и конопли. Даже лучше.

– Даже лучше, – пробормотал Лисенкин, и тут же рука его сама собой зачерпнула аппетитного красавца. Лисенкин оценил гриб. Хорош! Похож на сладкий красный перец из братской Гагаузии, только с белыми крапинами. Это ничего, что с крапинами – все равно надо попробовать.

Лисенкин попробовал.

… Полет в образе орла был необычайно приятен. Лисенкин, раскинув крылья, наблюдал над миром с высоты десятка километров. Внизу проплывали красивые розовые облака, освещенные заходящим солнцем, а между ними от земной поверхности тянулись вверх деревья неземной красоты, похожие на маки. Деревья-маки вращались вокруг стеблей-стволов и пели песни без слов. Причем – хотя и без слов, но Лисенкин понимал, о чем они поют. Они пели о Красоте, о Доблестях, о Прекрасных Дамах и Звезде Героя…

Как он добрался до койки, Лисенкин не помнил, однако потом, сколько не пытался пробраться в дацан – не мог, поскольку люк был заперт. А мухоморы были нужны позарез – хотелось снова стать орлом!

Поэтому Лисенкин нервничал и размышлял, как вскрыть замок горниста.

***

Зампобыту капитан Валентиненко считал необходимым проводить и совещания, и учения. Особенно доставалось от него старшему прапорщику Слону и старшему лейтенанту Борщю. Их он заставлял самолично утилизовать пищевые отходы с корабельного камбуза. Втроем с утра они начинали обходить трюмы и коридоры корабля, и Валентиненко придирчиво высматривал мусор и посторонние предметы.

Между тем у старшего прапорщика Слона и посудомойки Марины Пряновой начинался любовный роман, и Слону было совершенно не до отходов. Из-за слабой силы тяжести он – даже на Земле не отличавшийся излишней худобой – стал совершенно огромным, и походил на патлато-белобрысого слона без хобота, бивней и хвоста. Он не спал ночами, и постоянно изыскивал предлоги, как чаще бывать на камбузе. Валентиненко отвлекал от любви. К тому же действовали жесткие антилюбовные предписания замполита-духовника Пургиняна. А ведь давно пора жениться, думал начальник рекуперации. Сколько можно быть девственником?!

Слон, комплексующий из-за необъятного живота, писал посудомойке письма, назначал свидания, и советовался с Борщем, как лучше совершить Акт Близости?

Особенно его смущало, что все разговоры о любви Пряновая сводила к политике.

– Что ты думаешь про любовь? – подступал Слон к посудомойке.

– Учебник истории Русии – это история любви к Русии.

– У нас – тоже, как бы любовь, Мариша. Может, займемся сексом?

– У нас, во-первых, полно иностранных агентов, которые занимаются этим. А нам с тобой, дорогой, ихнее мнение должно быть фиолетово. У нас секса нет. Вот если бы ты мне яблок достал…

– Пойдем к тебе в подсобку, а?

– Позже, Аркаша. Я еще не все кастрюли перемыла. Кстати, отчего ты не пользуешься дезодорантом против пота?

– Эти штуки – всякие дезодоранты и одеколоны – для «голубых». Типа Борща. А я считаю, что от настоящего мужчины должен исходить естественный мужской потный запах.

– Это верно, Аркаша. Но вонять-то зачем? И волосы у тебя вечно какие-то свалявшиеся. Ты голову-то моешь когда-нибудь?

Слон обижался. Ей – о любви, а она – про запах, яблоки или – политику. И к Борщу явно не равнодушна, хоть он и того-с…

– Ты вот, по простоте думаешь, что дезодоранты и «голубые» – это не страшно? Неправда! Это тебе не тарелки мыть! Вот на город Челябинск упал метеорит. А почему упал? Это было предостережение против «голубого лобби». Дескать, хватит заниматься непотребством, займитесь нормальным сексом. А ты на Борща смотришь все время, подмигиваешь. Так-то. Пошли в подсобку!

У главного ассенизатора старлея Борща была другая проблема – где разместить в ограниченном пространстве огромные личные парфюмерные запасы пудры, лосьонов, кремов, мазей и кружевных платков? Причем, разместить так, чтобы никто из членов команды не пронюхал, и не украл. Особенно опасен матрос Пушковцев, у которого кончился пихтовый лосьон. Ходит и нюхает воздух: где Борщевские запасы парфюмерии? Вонючий негодяй! Еще эта его непрестанная болтовня, как он отмечал день рождения с Императором… жалко, в гальюне не морозно, а то бы можно было заставить Пушковцева круглые сутки долбить ломом заледенелый продукт.

Обезапасить запасы, и – заняться Кандальной, думал Борщ. Она уже давно строит глазки. Вот только Слон с Валентиненко под ногами все время путаются, не дают делом заняться!

Еще Борщ мечтал о деньгах. Больших миллиардах. С этой целью он изучал биографии отечественных богатеев – братьев Бергов. Они начинали с мелочи – шили майки для спортсменов. А потом вдруг поперла деньга, стали получать подряды на строительство дорог. Старший брат Берг много в жизни горя испытал – даже санкциями прессовали. И что он говорил? «Меня это особо не трахает, хотя морально и тяжело. Я – купец, и мои права подорваны. Почему мне не дают делать, что хочу, и ездить, куда хочу?». И все в таком стиле. Стойкость, это, видимо – первое, что нужно для начинающего миллиардера. Причем, он еще и по рыночным ценам загнал часть доли сыну. Интересно, размышлял Борщ, а у сына откуда деньги взялись?

Валентиненко, конечно, не знал о душевных переживаниях подчиненных. Он оценивал общее состояние боеготовности. Самоотверженно трудится Главный корабельный кок кореец Сун Го Кин. Вес набирает на глазах. Его подчиненная посудомойка Пряновая также раздувается, но здесь, не исключено, дело не только в том, что она идеально очищает тарелки от объедков. Конечно, повар на секс не пойдет – человек он дисциплинированный, но вот за начальника бани мелкого плюгавого прапорщика Газанова ручаться нельзя. Под предлогом того, что раньше учился в кулинарном техникуме, Газанов, пожалуй, чересчур часто наведывается в кухонную подсобку.

В целом, впрочем, подчиненные Валентиненко с работой справлялись.

Особенно прилежно трудилась банщица Таранец, тайно лелеявшая мечту когда-нибудь стать народной певицей. Легкие и голос она тренировала постоянно, и часто после закрытия бани из раздевалки доносились ее могучие звуки:

– Несокрушимая, и легендарная, в боях познавшая раадость побеееед! Тебе любимая, родная армия, тебе любимая, шлю свой привееет! Шлюююю своооой привееееееееееетттт!

***

Однажды в пилотскую кабину прибыла внушительная группа людей.

– Начальство, – сообщил Паровозов. – Смирно!

Первым появился из дверей командир корабля полковник Чудов, за ним – начальник штаба капитан первого ранга Прорухин, командир корабельных жандармов штабс-майор Гробовой с забинтованной головой, экзекутор капитан Быхухоль, старший лейтенант Пугов, поручик Литерский, и переведенный в командиры космоказачьего взвода бывший урядник, а ныне – есаул Пугалков.

– Вот, господа, так выглядит наша кабина управления полетом, так сказать, – стал знакомить вошедших Паровозов. – Ничего сложного. Шпионов нет. Даже крыса не спрячется.

Гробовой, пыхтя, стал заглядывать за шкафы с аппаратурой.

– Что-то ищите, господин майор? – участливо спросил Паровозов.

– Смотрю, не может ли где быть место для лазутчиков? Диверсант может спрятаться там, где никто не ждет. Знаете, как хитры турки? Посидите в их тюрьме – узнаете! Господин ротмистр Елдырин приказали мне – как старшему нашей силовой группы – внимательнейшим образом все обследовать на предмет диверсий. Ох, и качает сегодня!..

За Гробовым стали заглядывать под кресла Пугов и Литерский. Экзекутор Быхухоль стоял с отрешенным лицом. Он тосковал по оставленной на Земле молодой жене и одновременно думал, как ответить на оскорбления пожарника Чегоизволитева, который во время последней встречи обозвал его раковой Быхухолью.

– Нет, шпионов не видно! – оттер пот со лба Пугов.

– Диверсантов – тоже! – подтвердил Литерский.

***

В корпусе «Н» размещалось научное оборудование, лаборатории, а также специализированные помещения вроде опытного полигона. Ученые линкора находили понимание не просто. Дело было не в языковых барьерах, а просто сказывались определенные интеллектуальные различия.

Эрудит Брехло-Борщевский, примкнувший к Духобору и Скрепе, держался особняком, и вел себя высокомерно. Он считал более-менее равным себе по уровню только непосредственного начальника – заместителя командира по науке капитана Миграна Бандраняна, и время от времени пытался заводить с ним мудреные разговоры о таких вещах, как нахождение полюса Земли, открытие водорода и строение черепа лягушки.

Бандраняна это раздражало. Сказать по правде, он ученым стал случайно – были лишние деньги, купил диссертацию. Карьера поперла неожиданно… так вот с «электробритвой Оккама» завоевал известность, хотя совершенно не понимал, что это такое.

Мичманы-лаборанты Шапиро и Караулин, пока линкор находился на орбите, были не при делах, и поэтому проводили свободное время, рассуждая о еде, которая их могла ждать на другой планете. Они все больше и больше становились циниками.

«Съедобщик» Караулин жаловался:

– Мне все руку пожать брезгуют, дескать, от меня плохо изо рта пахнет. А это – просто специфика работы: приходится есть всякую дрянь, чтобы узнать, что она съедобна. Конечно, если бы давали шоколад вместо гнилой свеклы, все бы ко мне тянулись.

«Несъедобщик» Рудольф Шапиро отвечал шуточками-прибауточками, да похлопывал-поглаживал коллегу по спине.

– Любишь устриц? – спрашивал он Караулина, и отчего-то загадочно ухмылялся.

– И устриц тоже, – с затаенной грустью отвечал Караулин. – А что толку, если кормят одной лапшой корейской с тухлой крысятиной? Я уже фуэтэ выполнить не могу. У нас столько ракет, а нормальной телятины днем с огнем не сыщешь. А ракет стало больше в тридцать раз.

– Это очень правильно, – хихикал Шапиро. – Значит, за каждым америкосом можем гоняться!

– Не забывай: у них накоплен большой дальнобойный потенциал. И никаких идеалов нет. Они так и говорят: пытали и будем пытать. У меня дома на Земле – пять противогазов, а балетная обувь – дырявая. Ну, разве можно так жить?

– Поэтому мы обречены на триумфальное наступление и победу! – хихикал опять Шапиро.

С руководителем корабельной науки капитаном Бандраняном настойчиво пытался сдружиться наурийский академик, Главный корабельный биозоолог Арт Филип-Гар, одетый в рыжий плед – шкуру исполинского орангутанга. Это был здоровенный детина с физиономией убийцы и великолепной белозубой улыбкой. Бандранян, у которого с зубами были проблемы, остро завидовал подчиненному. Не зубы, а просто идеальные челюсти акулы!

Науриец закончил когда-то владивостокское медицинское училище, поэтому отлично владел русским языком:

– Красивые у вас часы, господин Бандранян. Золотые?

– Позолоченые. В Монголии купил.

– Большие какие. Я таких никогда не видел.

Бандранян польщено улыбнулся:

– Разбираетесь, вижу, в хорошей технике.

– Померять можно?

Странный тип. Ну и обычаи у них в Науру, удивился Бандранян. Туземцы, хе-хе, падки на все блестящее. Он подал часы Филип-Гару.

– Хорошая вещь, – одобрил биозоолог, посмотрев и возвращая их назад. – Мне не налезут пока, но главное, что браслет – многоразмерный. Хотите сушеный банан?

– Ого! Откуда?

– Запасы с малой родины. Я всегда запасы беру, потому что, мало ли, как с едой сложится? Раньше, помните, на кораблях, бывало, от голода друг друга даже ели.

– Не слышал такого, признаться. Я, впрочем, мало путешествовал. Только раз довелось с женой за рубеж в Монголию в командировку выехать.

–Уж я-то попутешествовал, будьте покойны – и на полюсе побывал, и в Антарктиде, и под водой. Иногда товарищей по науке терять приходилось … Наш наурийский девиз – чисто научный: «Годс вайл фёрст!

– Это что ж такое?

– «Божья воля – прежде всего»! С Божьей волей я из помощника прозектора в морге дослужился до санитара, а теперь вот, господин капитан, стал Главным корабельным биологом-зоологом. Уж мертвого-то я от живого отличу! У меня для вас, господин капитан, сюрприз. Кушайте, очень полезно для зубов.

– Спасибо, Арт. Да, зубы у вас – хоть куда. Как только сохранились?

– Все от питания зависит, господин капитан. Я вот скоро на бананах да сперме выведу разумную протоплазму. Кстати, если захотите, и свою можете сдать…

– Попрошу вас, господин Филип-Гар! Что за намеки!

– Ей-Богу, уже вода зацвела, и бурлеж идет!

– Можно быть голодным, и – счастливым. Согласны?

Науриец ласково посмотрел на Бандраняна:

– Я-то не против. Но вот другие не понимают. Считают, что кушать надо основательно, и лучше, когда есть мясо.

– А вы разъясняйте. Знаете, как упоительны в Русии вечера?

– Это я знаю. Хлопнешь березового соку и все – трын-трава! Только башка потом с утра – дубовая. И есть хочется. У нас, в Науру, между прочим, кое-где сохранился красивый старинный обычай – если еды на всех не хватает, отправляются в гости к соседям.

– Наш подход. Общинный принцип. У нас тоже в соседнюю квартиру, бывает, приходится за солью вечером сходить.

– В другое племя, в другое племя… И не за солью, господин капитан.

Чего-то он недоговаривал. Бандранян вначале не очень задумывался об этих разговорах наурийца относительно еды. Ну, мало ли? Человек крупного размера, может, действительно, привык в Науру к другой кухне? Опять же, зубы хорошие.

– А что, голодаете?

– Маловато мяса. Поел, а в животе – пустота. То ли дело – у нас: захотел мяса – взял копье с топором, и пошел к соседям.

– Что ж, там: продают, или – как?..

– Это уж как придется, господин капитан. Еда-то – она всякая.

Бандранян стал задумываться. Любопытный тип, этот Филип-Гар. Больше похож не на ученого, а на… Кого он мне напоминает? И смотрит так странно. Ласково. С любовью. Так в Монголии в мясном отделе жена смотрела на колбасу. Очень странно.

В отличие от зообиолога, с вануатским академиком – Главным химиком корабля Сержем Дурен Коо – бывший красавцем, а ныне – погруженным в меланхолию неряшливым облысевшим стариком, отношения Бандраняна не складывались. Химик, одетый в какую-то невообразимую национальную простынь-тунику кричащей расцветки, экспериментировал, смешивая разные вещества с лабораторным этанолом. Он жил прошлым, воспоминаниями о тех временах, когда были деньги, знался с богатыми людьми. Но благодетель оказался врагом Вануату, бежал в Лондон, и ему пришлось на старости лет зарабатывать на жизнь алхимией – гнать самогон из баобабовых опилок. На этом поприще, впрочем, удалось добиться успехов, признали научный талант и даже доверили представлять страну в качестве Главного химика в другой Вселенной. Дурен Коо, заполучив запасы реактивов, считал, что имеет полное право распоряжаться этанолом по своему усмотрению. Он соорудил из тарного ящика некое подобие телевизионного корпуса, и, приняв дозу этанола, залезал головой туда, воображая себя диктором.

Когда Бандранян пытался делать замечания, химик быстро выходил из себя. Он вскакивал, и начинал бегать вокруг капитана, не снимая ящика с головы и ожесточенно жестикулируя. Бусы из крупных желтых шаров на кадыкастой шее Сержа гремели, а сам он, дыша перегаром, принимался обвинять Бандраняна в непоследовательности и трусости:

– Вы меня ругаете, господин капитан, в алкоголизме, а сами, между тем, ведете соглашательскую политику с американцами! Почему до сих пор не направили ракеты водородные на Вашингтон?

– Позвольте, – терялся Бандранян, – но мы же – не Гитлер!

– А надо ударить, а не придираться к честным сотрудникам! Приспособленцы! И не пугайте меня!

– Прекратите истерику, господин Дурен Коо! Не надо на нас плевать с академической высоты – плевков не хватит! Что вы себе позволяете? Нас не заплюешь! Мы сбили не один пиндосовский спутник, и всегда говорили, что они сами разбивались. Это вы никак не сможете назвать приспособленчеством!

Одним из наиболее загадочных деятелей корабельной науки был академик-физик Дзахан-Поллы из Тувалу. Никогда не расстающийся с красивым бубном из ослиной шкуры, он или медитировал в гамаке пилотской кабины, или лежал без движения в каюте, а на все вопросы отвечал:

– Не мешайте слушать духов.

– Мой бубен настроен на торсионные космические струны.

– Я беседую с Эйнштейном, пшел вон!

***

Как и на лунной базе, вторым соседом Гроша по каюте на линкоре снова стал назначенный начальником медсанчасти корабля лейтенант Гадюшенко. И на Луне, и на корабле худой изможденный атлет в свободное время поднимал гири и хвалился достигнутыми результатами. В условиях низкого лунного тяготения это были выдающиеся достижения, которым могли завидовать все земные богатыри.

Служба Гадюшенко в бытность его на «Домострое» заключалась в вынесении различных санитарных предписаний и запретов. Он круглые сутки инспектировал несколько лунных столовых на предмет наличия или отсутствия запрещенных продуктов, тараканов и крыс. Бесчисленные дегустации и пробы не добавляли ему веса, и Гадюшенко подозревал, что внутри него сидит солитер, который питается за троих. Рентген не обнаруживал хитрую и изворотливую тварь, поэтому приходилось пользоваться таблетками от нервов. Также нужно было обследовать продовольственные склады прапорщика Коростина. Работы было столько, что если бы не утренние занятия йогой с получасовым стоянием на голове, лейтенант давно бы уже свихнулся.

Он пытался и Илью вовлечь в свои утренние гимнастические упражнения:

– Илюха, пойми – голове для лучшей работы нужно хорошее кровоснабжение. Когда я становлюсь на нее, кровь с кислородом, сам понимаешь, вся туда и приливает. Кстати, очень хорошо помогает бороться с солитерами и глистами. Это я как врач говорю! Полчаса постоял на голове – и все, обеспечил ее кислородом на весь день.

Впрочем, утренний кислород не добавлял Гадюшенко оптимизма. Он был страшно озабочен, мрачен, мнителен, боялся подцепить СПИД, и каждую минуту мыл руки перед едой. Кругом, невзирая на его усилия, процветала вопиющая антисанитария. Прапорщик Коростин развел на своих продовольственных складах целый крысиный зоопарк – огромные чудовища перемещались там совершенно свободно, как отдыхающие по набережной Геленджика. Гадюшенко совершенно справедливо опасался при посещении складов, что подвергнется их нападению.

Между тем Коростин, вместо травли крыс полониевым чаем, ставил какие-то дурацкие механические крысоловки с дефицитными плавлеными сырками «Нежность». Гадюшенко подозревал, что под это дело Коростин просто списывает огромные партии сырков, загоняя их налево.

В столовых положение было не лучше. Кроме крыс, они еще кишели тараканами, но персонал и там не желал выполнять указания Гадюшенко по применению полониевой воды для промывки продуктов и влажной уборке столов и полов. В меню периодически обнаруживались запрещенные эстонские шпроты, молдавские овощи, грузинские фрукты и польские яблоки. В барах подпольно торговали грузинскими винами, содержащими все известные науке вредные вещества. Что было крайне обидно трезвеннику Гадюшенко – подведомственный лунный контингент употреблял эти пойла особенно охотно.

По прибытии с «Домостроя» на «Русь» в должности корабельного врача, Гадюшенко понял, что забот не убавилось. В подчинении у него оказались два медбрата: губастый и болтливый старший матрос Маркин, и просто матрос Никонин – задумчивый и вечно обиженный. Они поражали Гадюшенко феноменальной глупостью: вместо того, чтобы помогать лейтенанту, угадывать его мысли, проявлять служебное рвение, медбратья предпочитали прятаться по закоулкам и устраивать пустопорожние обсуждения смысла жизни. Между тем они не умели даже поставить укол – Никонин боялся крови, а у красноносого Маркина постоянно тряслись руки.

Доставлял заботы начальнику медсанчасти и штабс-майор Гробовой, жалующийся на слабость в членах из-за низкого тяготения.

– Вы, господин майор, гирями займитесь, – советовал Гадюшенко. – Йогой. На голове постойте. Профилактика – лучшее лечение-с.

– Она и так раскалывается от мыслей. Ты мне не гири, а таблетки давай, – требовал Гробовой.

Он стал чрезвычайно раздражителен, и Гадюшенко приходилось выписывать ему успокоительные пилюли, припасенные для личных нужд. Запасы быстро таяли.

***

Редактор корабельной стенгазеты «Слово» старший прапорщик Медяков пребывал в состоянии глубокой задумчивости. Газета отнимала немало душевных сил, поскольку сообщать было решительно не о чем, да и корреспондентов (кроме Крыстины Портянкиной) найти не удавалось. Портянкина, сказать откровенно, уже совсем не проявляла того энтузиазма, с которым когда-то начинала писать заметки. Приходилось придумывать темы и писать самому, хотя мысли занимало другое.

Он мечтал о новом звании и сочинял кандидатскую диссертацию на тему «Зачем американцы сообщают окружающим, зачем они идут в туалет?». Работа двигалась трудно, поскольку знакомых американцев у Медякова не было, в командировку к ним его не пускали, а литературные источники не очень много могли дать материала. На «Домострое» за неимением американцев Медяков провоцировал на их роль сожителей. Он, как бы невзначай спрашивал то Илью, то Извозчикова, то Гадюшенко – что они собираются делать? Не хотят ли пройти в туалет? А? Зачем? Почему не говорят вслух о своих намерениях? Кроме того, Медяков еще писал художественно-экономический роман «Два капитала», в котором скрещивал идеи о прибавочной стоимости с необходимостью покорения Полярной Звезды. В качестве образца он использовал книгу «Кавалер Золотой Звезды», и наизусть цитировал перед ужином слова автора – Василия Бубеннова из заключительной сцены: «Пока люди усаживаются и вполголоса разговаривают о том о сем, о чем обычно говорят за обедом, когда еще стаканы только налиты вином… мы тем временем окинем столы хотя бы беглым взглядом… Чего-чего только на них не было, и все в таких щедрых порциях, что посмотришь и невольно скажешь: да, народ здесь живет в достатке! Если подана баранина – то кусками в килограмм весом; если стоит жареная картошка – то облитая жиром и в огромных мисках; если подрумяненные гуси или куры – то расставлены они по всем столам; если мед – то в черепяных чашках, хоть зачерпывай ложкой….»

В этот момент у Медякова начинал сильно ощущаться живот, а рот наполнялся слюной. Прижав к животу подушку, Медяков продолжал цитирование: «… если подан хлеб – то непременно в ситах; если редиска – то красная стежка так и тянется из конца в конец; если молоденькие огурчики – то полные ведра… Еще следовало бы обратить внимание на вина, уже разлитые по стаканам и кружкам…».