Читать книгу Царь с царицей - Александр Бубенников - Страница 1

«…Кого люблю, того и погублю!». Эта невыразимо грустная новоявленная присказка царапнула мозг царю где-то под хмурое утро, еще в темной сонной дрожи, когда его странный сон – сродни мороку – на мягких кошачьих лапах уже отходит к дверям опочивальни.

Почему-то страшно огорчился он этим залетевшим в его сон на хрупких ангельских крыльях знаковым словам… Ведь по сути, за всю своею недолгую жизнь – всего-то двадцать три года! – Иван больше всего на свете любил только одно живое родное существо, дышал над ним, пылинки сдувал с чела и оберегал, как зеницу ока… Анастасия, свет души его – о ней Иван подумал в первую очередь, когда, уже окончательно проснувшись, со смеженными веками шальную мысль материализовать сумел в звук, прошелестев сухими губами:

– Кого люблю, того и погублю… – Иван оцепенел от страшного смысла произнесенного вслух. «Бог ты мой, ведь не так в народе нашем говорят… – подумал он с тревожно колотящимся сердцем. – А как?.. Ах да, конечно же, так… Кого люблю, того и бью… Любят наши русские мужички поколачивать своих женушек-сударушек, что под горячую руку или по пьяни – вовремя или не вовремя – подвертываются… А еще почему-то припомнил скороговорку скоморошью: Жена, а жена, любишь ли меня? «А?», Аль не любишь? «Да» Что да? «Ничего, люблю как клопа в углу – где увижу, туи и задавлю».

Несмотря на тревожное неспокойное сердце, он улыбнулся… Уж чего-чего, а поднять руку на обожаемую им царицу царь никогда бы не посмел – тем более, сейчас, после гибели царевича Дмитрия, в ожидании снова ребенка… Уже на пятом месяце беременности… И в любви Анастасии к нему Иван был уверен, потому что не знай, не чувствуй ее светлой и окрыляющей любви, он давно бы сломался от гнета неподъемных дел, которые он взвалил себе на плечи, от потрясений, выпавших ему особенно в последнее время – война, болезнь смертельная, мятеж бояр и злодейство мистическое на богомолье в Белоозеро, и ересь, и предательство в момент жесточайшего династического кризиса…

Но всегда с царем была его светлая и добрая царица – опора души его, потому и выжил во время смертельной болезни, хотя обязан был отойти к праотцам на небеса… За четыре года супружества нежная и набожная Анастасия налилась удивительной женской красотой и статью… Походка стала плавной и грациозной – словно белый лебедь по озеру плывет… Во взгляде – чистота и покой душевный… Только иногда благонравие и благочестие уступят место неожиданной печали горькой – как никак двое дочек крохотных похоронила, да сынка-царевича оплакала слезами горючими… Попробуй утешь разбитое сердце матери… Даже когда тетки-мамки утешают наивными утешениями, мол полюбил шибко их детинушек Господь Бог – вот и забирает на небо, чтобы им, безвинным, ангельские крылышки сотворить и отпускать на землю ангелами-хранителями душ добрых и таких же безвинных…

Лелеял и холил юный государь свою драгоценную нежную чистую женушку, знал, что такое счастье истинной любви только раз в жизни выпадает – и все, как ни зови, как не лей слезы, больше в жизни такого уже счастья не выпадет… Это уже Иван знал точно, ни разу на этот счет ни с кем не обмолвившись – такое тонкое, дарованное свыше чувствие судьбы, было запрятано на глубине души государевой, и нечего было его выволакивать на поверхность сует и дрязг жизненных, чтобы не сглазить… Ведь не чувствие своей собственной судьбы, породненной с судьбой обожаемой и единственной на всем белом свете и сплетенной с судьбой своего народа русского – это греху унынию сродни… А царь все грехи своей юности и жестокого своенравия добрачного – светлой любовью царицыной очистил, народной любовью к царице и к себе искупил, покаявшись и возлюбив еще сильнее и возвышенней…

Ведь когда в Москве говорили об «эпохе чудных перемен» в самом царе и его царства Третьего Рима, прежде всего говорили о благотворном влиянии на Ивана Грозного первой покровительницы нищих и сирых на Руси – царицы Анастасии. Конечно, царице много пришлось пережить и побеспокоиться из-за характера юного супруга, одновременно сильного, вспыльчивого, жестокого, прекрасно и слабодушного.

Царь как великолепный актер с блестящими врожденными артистическими задатками – наверное, в матушку Елену или в бабку Софью – понимал очень важное и тонкое в их супружеских венценосных отношениях. Когда умница и скромница царица чувствует себя с ним, царем, словно в античной трагедии на подмостках сцены – Жизни Монарха – на которой ей приходится постоянно усмирять дикое, жестоко-зверское в царе, которого она бесконечно любит и в то же время постоянно боится и пытается приручить к себе. Иван знал, за что он больше всего любит свою суженую, ниспосланную ему свыше Анастасию – за кроткое очарование душевной красоты и юности, смирение и покорность, перед которыми пасовали его сила, жестокость, буйный нрав, проявленный смолоду. Своей слабостью, покорностью, беззащитность перед царем и окружающим жестоким миром, Анастасия добивалась того, чего никогда нельзя было добиться силой, упрямством, непробиваемой броней и настойчивостью иного властного женского характера. Потому и счастлив был царь с царицей в освященном церковью браке ярких противоположностей, где очевидные минусы характера царя уравновешивались не менее очевидными гармоничными плюсами женского начала: потому и молитвенное вдохновенье им открывалось во всей полноте и благодати только вместе. Когда в единой молитве царя с царицей их души открывались и напрямую общались Господом, когда ее душа откликалась и верила прежде всего в Божью благодать милосердного Бога, а его душа, измученная боязнью гнева Божьего, внушенного царю Сильвестром, смягчалась верой в благовест Господа…

После трагедии на Белозерском богомолье – вслед за боярским мятежом ради династического переворота в пользу Старицкого – государь ждал какого-то доброго знака свыше, чтобы укрепиться в вере в себя, утвердиться в намерениях покончить с волнениями на казанской земле и пойти войском на Астраханской ханство. И сны были соответствующие – боевые, успешно воевал в них царь Горную область, где восстали черемисы с казанскими татарами, и на Астрахань походом шел уверенно. И вдруг утреннее оцепенение от тайного страшного смысла явившихся поутру слов – «Кого люблю, того и погублю».

Если до подтверждения новой, четвертой по счету беременности царицы Иван по возвращении поздними вечерами – из-за разных неотложных дел – спал вместе с супругой, то потом, «на шестом брюхатом месяце», приказал стлать себе в отдельной скромной опочивальне – низенькой с одним крохотным оконцем. Царь молился на ночь глядя только об одном, чтобы Господь смиловался над ними, царем с царицей, и подарил им наследника престола взамен загубленного мистическим пророчеством, ненавистью и коварством человеческим безвинного сынка-царевича Дмитрия. Потеряв уже троих младенцев, царь подбадривал себя тем, что после ушедшей к ангелам на небеса несчастной младенческой «Троицы, любимой Богом», наконец-то, для облегчения их с царицей душевных страданий родится царевич Иван – уже имя в святцах по срокам было подобрано… Не то что несчастное для царя с царицей имя «Дмитрия Ивановича» – в честь великого прапрапрадеда Дмитрия Донского – сотворенное по октябрьским калькам тщеславия и эйфории казанской победы «победителя татар», как над Мамаем…

Знака доброго – свыше или откуда еще, со всех концов земли русской – Иван ждал, как можно быстрее, для царя и царицы, чтобы утвердиться в правоте дела царского на благо Москве – Третьему Риму… Потому и переиначивал царь свою приснившуюся мрачную присказку «Кого люблю, того и погублю» в более благостные и благозвучные: «Любящих Бог любит… Кого любишь, того сам даришь, а не любишь, и от того не примешь… Так бы меня Бог любил, как царя царица любит». Свою жизнь, свою любовь подарил царь царице, но сейчас, как никогда раньше, ждал от нее щедрого подарка – наследника. Все мысли царя были заняты ожиданием доброго знака, чтобы…

И в начале декабря 1553 года царь-государь получил добрый знак от святого Николы Чудотворца, которого ждал всем сердцем и который вдохнул в его душу новые надежды… К нему из монастыря святителя Николая Чудотворца прибывает гонец-вестник с удивительным сообщением…

Буквально в то время, когда царю стало известно о зачатии царицы, а именно 24 августа 1553 года из Белого моря вошел в Двинской залив иностранный корабль огромных размеров и пристал к берегу, где стоял монастырь святого Николая. С корабля сошли чужеземцы, говорящие на неизвестном языке, но жестами объяснившие, что у них самые добрые намерения к русским северным поселенцам. И самое главное, у капитана английского корабля «Edward Bonventura» Ричарда Ченслера есть рекомендательное послание короля Эдуарда к русскому царю – оказать содействие купцам во взаимовыгодной торговле. Выяснилось, что кораблю Ченслера, только единственному из всей экспедиции под началом Гуга Виллоби удалось остаться на плаву после сильной бури. Два других корабля из экспедиции, пытавшейся достичь берегов далекой Индии через северо-восточный путь в Ледовитом океане, затонули у берегов русской Лапландии: начальник Гуг и его экипаж или погибли в ледяной воде или замерзли на берегу.

Наместники Двинской земли немедленно снарядили гонца в Москву с известием, словно догадывались, что ждет царь в Москве доброй вести для себя и своего Русского государства. Сообразил смышленый молодой царь-государь, какие выгоды его стране принесет торговое сотрудничество с далекой морской островной державой, рвущейся в соперничестве с торговыми гегемонами Испанией, Венецией, Генуей, проложить путь в Индию и Китай Ледовитым океаном. Понимая важность данного счастливого случая, чудного доброго знака Николы Чудотворца во время беременности царицы, бездетный, но ожидающий потомства Иван повелел, чтобы английским путешественникам были выделены лошади, повозки, провиант и все необходимое для их передвижения в русскую столицу.

В конце декабря англичане прибыли в Москву после долгого и трудного пути по бескрайним заснеженным просторам Руси. Представленные царю заморские гости видели, по их словам, «беспримерное» великолепие кремлевского дворца, ряды сановитых бояр и вельможных чиновников в расшитых золотом одеждах, бесподобный царский трон и самого молодого царя, окруженного потрясающим величием и безмолвием. Царь ведь тоже решил не ударить в грязь лицом и поразить иноземца-англичанина пышностью и роскошью приема, устроив капитану Ченслеру грандиозную торжественную встречу – чтобы о русском самодержце прослышали в островной Англии.

Одетый в золоченый пурпурный кафтан, в красивой шапке, отороченной собольим мехом, царь гордо и величаво восседал на троне. Ченслер вручил царю грамоту своего короля Эдуарда, написанную по-английски и на латыни «ко всем северным и восточным государям:

«Эдуард Шестой вам, цари, князья, властители, судии земли во всех странах под солнцем, желает мира, спокойствия, чести, вам и странам вашим! Господь всемогущий даровал человеку сердце дружелюбное, да благотворит ближним и в особенности странникам, которые, приезжая к нам из мест отдаленных, ясно доказывают тем превосходную любовь свою к братскому общежитию. Так думали отцы наши, всегда гостеприимные, всегда ласковые к иноземцам, требующим покровительства. Все люди имеют право на гостеприимство, но еще более купцы, презирая опасности и труды, оставляя за собой моря и пустыни, для того, чтобы благословенными плодами земли своей обогатить страны дальние и взаимно обогатиться их произведениями. Ибо Господь Вселенной рассеял дары его благости, чтобы народы имели нужду друг в друге, и чтобы взаимными услугами утверждалась приязнь между людьми. С сим намерением некоторые из наших подданных предприняли дальнее путешествие морем и требовали от нас согласия. Исполняя их желание, мы позволили мужу достойному, Гугу Виллоби, и товарищам его, нашим верным слугам, ехать в страны, доныне неизвестные, и меняться с ними избытком, брать, чего не имеем, и давать, чем изобилуем, для обоюдной пользы и содружества. Итак, молим вас, цари, князья, властители, чтобы вы свободно пропустили сих людей чрез свои земли: ибо они не коснутся ничего без вашего дозволения. Не забудьте человечества. Великодушно помогите им в нужде и примите от них, чем могут вознаградить вас. Поступите с ними, как хотите, чтобы мы поступили с вашими слугами, если они когда-нибудь к нам заедут. А мы глянемся Богом, Господом всего сущего на небесах, на земле и в море, клянемся жизнью и благом нашего царства, что всякого из ваших подданных встретим как единоплеменника и друга, из благодарности за любовь, которую окажите нашим. За сим молим Бога Вседержителя, да сподобитвас земного долголетия и мира вечного. Дано в Лондоне в лето от сотворения мира 5517, царствования нашего в 7».

Проникшись обращенными к нему словами благовестника, Иван устраивает в честь капитана Ченслера с англичанами роскошный пир на сто с лишним человек… Сто пятьдесят царских слуг, которые трижды во время пира сменяют свои одеяния, подносят редкие угощения и напитки на золотой посуде. Трапеза длится под шесть часов: мозги лося с пряностями и медвежатину в вине, сменяют куры с имбирем, затем фаршированная осетрины и щука… Разгоряченные винами и медами стоялыми английские и русские сотрапезники запросто находят общий язык при помощи всем понятных жестов.

Затем капитан Ченслер в сопровождении гостеприимного царя с любопытством осматривал внутренности роскошного кремлевского дворца – изразцовые печи до потолка, великолепные ковры, меха, бархат, парчу. Дивился святым иконам и запаху церкви – ладана, воска, лампадного масла… А сам царь поражен нарядами, манерами иноземцев, самих с одного края света и к тому решившихся на путешествие на другой край света – это вызывает уважение и неподдельный интерес к далеким подданным короля английского…

Царь написал королю Эдуарду, что он, искренне желая быть с ним в дружбе, согласно с учением Веры христианской, с правилами истинной науки государственной и с лучшим его разумением, готов сделать все ему угодное, что, приняв ласково Ченслера, так же примет и Гуга Виллоби и других английских послов, купцов и путешественников. Что дружба, защита, свобода и безопасность ожидают всех послов и купцов их Англии в Русском государстве…

Этой же зимой 1554 года лапландские рыбаки нашли начальника экспедиции мертвым, сидящим ледяным изваянием в шалаше с вахтенным журналом в руках, зато капитан Ченслер добрался до Англии и вручил послание царя с немецким переводом заступившей на трон Марии Тюдор вместо умершего короля Эдуарда. Надо ли говорить, что вернувшийся из Москвы на родину капитан своими рассказами о Руси и ее царе произвел радость и изумление англичан. Там заговорили о Руси, Русской земле как о «вновь открытой земле», желали знать ее любопытную историю, географию, при этом в Англии моментом было организовано купеческое общество для торговли с удивительной северной страной…

После отъезда Ченслера, буквально за считанные недели до рождения долгожданного потомства, Иван постоянно думал о доброй вести из северного монастыря Николы Чудотворца, о странном эпохальном явлении англичан из далекой чудесной страны – почти на краю света. Царь не сразу понял, почему он на редкость радостно и беспрекословно так полюбил английских моряков и купцов. Во первых, они, как никто, отвечали его любознательному мятежному духу – надо же решились переплыть через непроходимый Ледовый океан с одного края света на другой, не боясь, трудностей, потерь, жертв. Не бояться, жертвовать собой и смело идти до конца, ради блага Отечества – не этот ли добрый знак подал царю русскому Никола Меченосец, держащий в руках меч водной руке для защиты дома-крепости – Государства и Веры – в другой?.. Не ленивцы – лежебоки и сребролюбцы, а смелые и мужественные воинники – вот кто соль земли, кто честь своему государству приносит, защищая и покоряя пространство, что от Бога… И царь тоже стал грезить покорением новых пространств – ради процветания и блага своего Отечества Русского! – вот только любимая царица разродится и…

А во-вторых, особо выделял Иван, что Никола Чудотворец является покровителем и святым защитником купцов-моряков, нелегкий промысел которых был связан с постоянной опасностью перевозок товаров и ценностей по морю. Причем на покровительство Николы Угодника рассчитывали не только русские купцы, но и заморские, те же спасшиеся англичане капитана Ченслера не раз воздавали молитвы, что Господь после шторма, во время которого затонуло два из трех корабля Виллоби, прибил их именно к русскому берегу, где стоял северный монастырь святителя Николы Чудотворца. Значит, это еще одно свидетельство, что спаситель бедствующих и погибающих купцов и моряков в который раз отвел от них костлявую руку смерти, вняв мольбам людей – Бог далеко, а Никола Близко! – и предложил двум державам, Англии и Руси редкий шанс купеческого благоденствия. «Ведь северный морской купеческий путь через устье Двины и Белое море – в обход литовских, ливонских земель, без королевских пошлин и ограничений – открывает новую эру в русской торговле… Пока мы еще прорвемся к морю, к портам Нарвы, Ревеля, Риги – а здесь уже готов торговый путь, проложенный англичанами… И король Сигизмунд скрежещет зубами от бессилия… А Русь торгует и на новые выходы к морям на западе и на юге нацеливается…» – восторженно-лихорадочно думал взволнованный Иван.

– Капитан Ченслер вернется в Москву ровно через год, чтобы заключить договор английского короля со мной… Сколько воды за это время утечет… Только знак Никола Чудотворец подал нам добрый… Чудный знак… Все у тебя, ладо мое, будет хорошо, поверь мне, милая… Ничего и никого не бойся – подаришь мне наследника престола, царевича Ивана…

Иван ласково заглянул в глаза Анастасии и нежно провел ладонью по набухшему животу. Выплакавшая все очи, дожидаясь своего лапушку суженого, Анастасия прильнула к нему лицом, грудью, вздувшимся животом… Она хотела сказать, что ей страшно рожать после гибели их маленького царевича, когда память не отпускает ее мучительными видениями смертей двух дочек, но только всхлипнула и еще сильней прижалась к супругу, обнимая его за шею…

– Ну, что ты, что ты… – Иван не мог подобрать никаких нежных и ласковых слов утешения и сам готов был разрыдаться – с глазами на мокром месте – вместе с супругой в душевном очистительном порыве. «Бог ты мой, – подумал он с мгновенным ужасом, уколовшем ледяной иглой сердце, – что со мной будет, если не дай Бог, я ее когда-нибудь потеряю… Бог ты мой, зачем мне жить-то, зачем?..»

Анастасия вытерла слезы, с трудом успокоилась и сказала мягким грудным голосом, полным любви и ласки:

– …Государь мой единственный… Соскучилась по тебе безумно, тебя не видевши, пока ты к войску в Коломну ездил… Мыльню тебе с утра давно уже топим… – Анастасия попыталась улыбнуться. – …Знаешь, родной, какой сегодня день?.. – Видя, что уставший, с дороги супруг совсем не среагировал на вопрос, небось голова своими государевыми делами забита, пояснила. – … Ведь сегодня, родной, Сретение Господа нашего Иисуса Христа…

– А-а-а… – протянул Иван. – Понятно, какой праздник тебя, милая, взволновал и к слезам подвигнул.

– Я сегодня, когда молилась в церкви, не только о Христе, но и о нас с тобой думала, о нашем ребенке… Знаешь, почему?.. Разум у нас помутился после того, что произошло летом на Белозерском богомолье…

– Больней не могли меня ужалить мои враги – сына-царевича отняли у меня, которому только что присягнули… Такое не забывается, царица души моей… Ехидны ядом изъязвили мое сердце – и пророчеством жутким и гибелью царевича Дмитрия после осуществления пророчества…

– Затихни, мой царь, единственный и любимый, ладо мое… Затихни и успокой себе душу тревожную моим светлым напоминанием… Именно в Сретение на сороковой день после Рождества Спасителя Христа его Матерь Божья Мария и ее обручник Иосиф принесли младенца крохотного в иерусалимский храм, чтобы представить Его перед Богом и принести положенную жертву… А в храме младенца с матерью и обручником встретил мудрый старец-священник Симеон, который взял Христа на руки и сказал священные слова, свидетельствовавшие о том, что тайна Божия о пришествии в мир Спасителя уже открыта ему…

Иван еще нежнее обнял прильнувшую к нему Анастасию, поцеловал ее в мокрые от слез глаза и тихо промолвил:

– …Мне впервые о чудном празднике Сретения рассказала моя матушка покойная… И о Симеоне-Богоприимце, которому выпало на долю воспринять в храме новорожденного Христа и в восторге воспеть знаменитую песнь – «Ныне отпущаеши раба Твоего Владыко…». Потому, наверное, я, милая, праздник Сретения и многие прочие раньше невольно связывал с моей матушкой Еленой, раз от нее впервые о них услышал… Вот, недавно Никола Чудотворец добрый знак русскому царю с царицей подал… Это ведь не случайно в Москве английские купцы с капитаном Ченслером объявились, доплывшие после шторма до монастыря святителя Николы… И Сретенья добрый знак… Все будет славно у нас… Родишь мне наследника… Старец Симеон был Богоприимцем, а любящий нас всем своим сердцем владыка Макарий будет «цареприимцем» – хорошо?..

– Хорошо… Кому же как не ему, владыке, быть… Ты же, милый, рассказывал мне, как он молился за рождение сына твоего батюшки Василия и матушки Елены… – Анастасия хотела добавить, что митрополит Макарий сильно молил Бога и при рождении царевича Дмитрия, но мгновенно осеклась…

Со смертью царевича по вине ее братьев Данилы и Никиты Романовичей, не уследивших за «мамкой» с Дмитрием в пеленах при сходе по узкому, ветхому трапу со струга на Белом озере, будто черная туча легла на голову Анастасии. Она много плакала по приезде с северного паломничества в Москву. Казалось, даже новая беременность не принесла ей отдохновения и спокойствия – царица боялась не столько родов, сколько повторения жалкой судьбы уже троих родившихся младенцев – Анны, Марии, Дмитрия – потому и слезы чаще обычного навертывались на ее глаза при встрече с супругом. Чувствовала, что жестокая тревога о судьбе их потомства мучит не только сердце несчастной царицы, но и разрывает на части сердце впечатлительного царя. Неприбранная с припухшими веками она заглядывала в его глаза и ждала нежных и ласковых слов утешения… И, наконец, только при добром знаке Николы, при приезде и отъезде английского капитана Ченслера Анастасия услышала их.

Царь поцеловал царицу в лоб и мягко сказал:

– …Осиротели мы с потерей Дмитрия… Только это горе нас не разметало в разные стороны… Наоборот сблизило… Потрясение и ужас потери не сломал нас, ладо мое… Я люблю тебя еще крепче… Взгляни на меня веселей и ласковей… Ты ведь про Сретение неспроста сегодня мне напомнила – то тебе был добрый знак Богородицы… Царицы Небесной знак, Матери всего живого и сущего… А мне русский Бог Никола Чудотворец, как отцу отец, еще ранее знак добрый подал – все будет славно у нас, до поры, до времени, по крайней мере… А там уж, как Богу будет угодно – если не прогневим его чем, если наши враги и недруги не пересилят… Отгони от сердца своего, царица души моей, все черные мысли и ожидания, развесели свое сердце и душу надеждой светлой и нашей неугасимой любовью, что сильнее смерти…

Анастасия присела рядом с царем, взяла его сухую сильную теплую руку, пахнущую овчиной, и стала целовать ее.

– Я так хочу подарить тебе царевича, царь мой любимый и обожаемый… – она снова всхлипнула, но тут же остановила слезный приступ, не желая огорчать слезами супруга.

Иван погладил другой рукой ее волосы под взбившимся платком и, задыхаясь от невыносимой нежности и жалости к самому любимому на свете существу, простонал:

– …Ярочка моя нежная, стыдливая… Нет у меня никого на свете, кроме тебя… Только ты одна… Единственная и неповторимая… Любовь моя…