Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

Оглавление

Александр Ципко. Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

Предисловие. Не всякая смерть рождает новую жизнь

Вместо введения. Нельзя превращать праздник победы в праздник смерти

Часть I. Безумие и изуверство кладбищенского патриотизма

Советский человек: идеалы Ленина против Коробочки Гоголя

Спор с патриархом Кириллом: слово «грандиозная» неприменимо к программе уничтожения

Почему реабилитация большевистского ЧК стала неизбежной

Русофобия Запада – миф, придуманный нашими пропагандистами

«Пражскую весну» спровоцировали не западные пропагандисты, а русские мыслители

Вперед, к Сталину!

Зачем Путин вернул Крым: логика осажденной крепости

Русская нация – это миф

Счастье политической элиты: большинство населения России не осознает своей нищеты

Ненависть к правде: кто призывает восторгаться преступлениями своих правителей

Дефекты русского ума: чего опасался академик Павлов

Политическое одиночество Путина: тайный смысл украинской автокефалии

Чем окончится русский «праздник санкций»

Хождение по трупам: почему русские любят садиста Сталина

Куда ведет Россию патриарх Кирилл

Раскол российской интеллигенции: история комсомола как источник оптимизма

Стоило ли величие СССР миллионов погубленных жизней

Почему потерпела поражение попытка реабилитации белого движения

Почему опасно связывать судьбу страны с планами верховного правителя

Забыть об империи: почему молодые украинцы не хотят дружить с Россией

Трагедия России на фоне Польши: отравили инстинкты человечности

В жизни экс-бонзы КГБ Бобкова была подлинная драма

Зюганов работал у Горбачева в ЦК, а теперь называет его предателем

Почему в России исповедуется патриотизм без сердца, ума и совести

Может ли смерть стать национальной идеей?

Русскому безумию конца и края нет

1. Хочет ли Россия уничтожить все человечество

2. Сумасшествие как русская идея

3. Вперед, к Сталину!

4. Некоторые выводы. О том, чего не знали Иван Бунин и Максим Горький

Часть II. За красотой «русской идеи» скрывается ад

Почему вожди «Русской партии» не любили Никиту Хрущева

Александр Солженицын о неразрывной связи русского патриотизма с антисоветизмом

Основные идеи «Архипелага Гулаг»

Заключение

Почему народ-богоносец так и не нашел бога в своей душе

Самодержцы России не очень ценят жизнь своих подданных

Жестокость быта несовместима с религиозным чувством

Без национального чувства тяжело проникнуться состраданием к болям соотечественников

Спор Василия Розанова с Николаем Бердяевым о правде жизни и человеческого бытия

Как нам выйти из «русского тупика»?

Когда же русские увидят в себе человека?

О гуманистической глубине «веховской» идеологии

«Веховской» идеологии как чего-то цельного и единого не было

Религиозный максимализм ничем не отличается от революционного максимализма

О различии между религиозной и революционной концепциями совершенствования мира

О реабилитации «веховцами» буржуазного индивидуализма

О причинах забвения идейного наследства «веховцев» в современной России

Противоречит ли воцерковленность гуманистическим ценностям?

Русский Нюрнберг не был возможен вчера, не возможен он и сегодня

Россия – не Европа. А кто она?

Вместо заключения. Не будь перестройки Горбачева, социализм в ГДР все равно рано или поздно бы умер

Приложение

Завещание бедной Лизы

Нужно ли бездомной кошке счастье на неделю?

Попадет ли моя кошка Муся в рай?

Отрывок из книги

«Не волнуйтесь, – говорила мне моя соседка-иранка на Кипре, мать профессора архитектуры Шахина, – Бог вознаградит вас за вашу доброту, и ваша душа с душой этой несчастной кошки, которую вы хотели спасти, всегда будут вместе. Правда, вы не видели, – добавляла мудрая иранка, – что она пришла к вам не для спасения, а для того, чтобы оставшиеся дни своей жизни дожить с вами, в вашей квартире, чтобы насладиться тем, что кто-то за ней ухаживает, насладиться тем, чего она была лишена как бездомная кошка». И при этом она еще добавила: «Кошки знают, к кому прийти умирать, и кто им откроет дверь».

И, действительно, когда я забрал Лизу из поликлиники, где ей делали уколы и капельницу, она уже не стонала и становилась на свои высохшие от болезни лапы и пыталась играть со своим братом, красавцем-котом Барином, который был рядом с ней в последние дни ее жизни. Она наслаждалась последними мгновениями своей жизни. Умерла она у меня на глазах, утром, когда я уже встал и появился в гостиной, где она лежала на полу. Как-будто она меня ждала, чтобы со мной попрощаться перед смертью. Кто читал очерк «Тяжелые годы» из «Самопознания» Николая Бердяева, тот, наверное, помнит, что поведение его кота Мури перед смертью, которое он там описывает, очень напоминает поведение моей несчастной Лизы. Умирающий Мури рассказывает Н. Бердяев, «накануне смерти умудрился пробраться с трудом в комнату Лидии (жена Н. Бердяева – А. Ц.), которая сама уже была тяжело больна, и вскочил к ней на кровать, он пришел прощаться»[1].

.....

Из-за того, что В. Розанову было жалко старой России, он воспринял революцию 1917 года как великую трагедию, несущую русскому народу неисчислимые бедствия и страдания, неведомые со времен татаро-монгольского нашествия. «Ленин и социалисты, – писал он, – оттого и мужественны, что знают, что их некому судить, что судьи будут отсутствовать, так как они будут съедены»[8]. И что особенно актуально по сей день: из философии В. Розанова вытекало, что, если жизнь сама по себе обладает самоценностью как дар Божий, то человек не может быть «средством». И что не менее актуально и несомненно близко моей душе. А именно то, что философия жизни позволяла Василию Розанову увидеть, как он говорил, «опасность» русского славянофильства. Стоящий за славянофильством романтизм, вера в возможность другой, более близкой богу России, объяснял Василий Розанов, не только противоречит христианской идее морального равенства людей как детей бога, но толкает их к ненависти, убийству России, которая есть. И В. Розанов был прав. Николай Бердяев оправдывал зверства революции именно своей верой в ее особое предназначение, в особое предназначение русского народа. И поразительно, что Василий Розанов со своей религией «обыденности», со своей любовью к живому не только сумел раскрыть антирусскую, античеловеческую суть большевистской революции, но и ее судьбу до деталей. Это вытекало из его ощущения революции как «ненавидения». Он до конца жизни утверждал: «Революция есть ненавидение. Только оно и везде оно». А потому, как он предвидел, «битой посуды будет много», а «нового здания не выстроится». И он, Розанов, говорил, что, на мой взгляд, актуально по сей день, что в революцию приходят люди, которые, вопреки тому, что они говорят, лишены способности ощущать боль другого человека, люди, которые не ощущают ужас смерти. И я точно вижу сегодня, что в России так много людей любят Сталина, оправдывая его террор законами истории и высшими интересами российской государственности, ибо русская душа начала высыхать. За идеологией революционеров, особенно «революционершек», которых не любил Василий Розанов, стоит стремление силой, злом насадить добро, мол, «если раздавить клопа, ползущего по стене, то мы войдем в Царство небесное». «Я, – говорил В. Розанов, – не могу верить такому социализму». Василий Розанов, о чем писал он в книге «Мимолетное» (1915 г.), считал, что «добро родится только от добра, добро никогда не родится из зла».

И теперь, сравнивая прогноз Василия Розанова о судьбах грядущего «русского социализма» с прогнозом Николая Бердяева о том же, выясняется, что якобы, с точки зрения Николая Бердяева, лишенный «метафизичности», «провиденциализма» Василий Розанов куда лучше видел и чувствовал судьбу России после Октября, чем метафизик и философ с большой буквы Николай Бердяев. Произошло буквально то, что предсказал Василий Розанов: через жизнь в русском социализме прошло, как он предупреждал, всего «три-четыре поколения». И, несмотря на долгую жизнь при социализме, ничего от него не осталось, и после всего приходится возвращаться к тому, что было «до дождя и града», что было в России обычно, когда «светило солнце». С точки зрения Василия Розанова жизнь при социализме – это все равно что жизнь при граде, это сплошной мрак, суета и, самое главное, «неразбериха во всем». Она, революция, предупреждал Василий Розанов, создаст общество, основанное на «дисгармонии», и потому, что это было противоестественное общество, основанное на «дисгармонии», считал В. Розанов, оно после себя ничего не оставит. А идеолог русского, к тому же коммунистического мессианизма, поздний Бердяев, верил в то, что «советский строй» создаст иного человека и откроет дорогу в новое, «некапиталистическое» будущее. И я думаю, что Василий Розанов выиграл у Николая Бердяева заочный спор о будущем русского социализма не только потому, что у него, в отличие от Николая Бердяева, было уважение к той жизни и к тому человеку, который есть, но и потому, что все же у Бердяева как марксиста, философа, погруженного в мистику революционного преобразования мира, сердце куда меньше было открыто к болям и страданиям другого человека, к страданиям жертв ленинско-сталинского социализма, чем у певца обыденности и простой жизни человека Василия Розанова. Будем откровенны: только человек с железным сердцем, не ценящий человеческую жизнь, мог, как Николай Бердяев, отказаться от морального осуждения террора, террора большевизма и считать его «отсветом Апокалипсиса». Я имею в виду предложение Николая Бердяева отказаться от различия добра и зла, от того, что он называет «нормативной моралью», при оценке насилия и крови большевистской революции.

.....