Оглавление
Александр Давыдов. Бумажный герой. Философичные повести А. К.
От публикатора
Философичные повести А. К
Гений современности
Заурядная личность
Образ гения современности
Свойства моей памяти
Художник
Виртуальная личность
Родня
Чудаки
Демон или ангел?
Предутренний город
Женщины
В поисках гения современности
В поисках гения современности (продолжение)
В поисках гения современности (окончание)
Обретенный гений
Просто кошка
Сотворение шедевра, или Пьета Ронданини
Domus. Дюжина писем неизвестного к неизвестному
Письмо первое
Письмо второе
Письмо третье
Письмо четвертое
Письмо пятое
Письмо шестое
Письмо седьмое
Письмо восьмое
Письмо девятое
Письмо десятое
Письмо одиннадцатое
Письмо двенадцатое (Сложено из клочков)
Бумажный герой. Научно-фантастическая повесть[3]
Плывет ли корабль? Хроника безумного путешествия
Первый день путешествия
Второй день путешествия
Третий день путешествия
Четвертый день путешествия
Пятый день путешествия
Шестой день путешествия
Седьмой день путешествия
Восьмой (он же девятый) день путешествия
Десятый день путешествия
О книге Александра Давыдова. «Бумажный герой: Философичные повести А. К.»
Некоторые книги Александра Давыдова
Из откликов на прозу Александра Давыдова
Отрывок из книги
Как-то путешествуя с другом в окрестностях города N, я обратил внимание на стоявшую над рекой изысканную усадьбу, вовсе не растратившую за два с лишним века свою прелесть, несмотря на ее нынешний разор. Поражал безупречный вкус, вероятно, провинциального архитектора: классическая точность и выверенность линий, отсутствие избыточной барочности современных ей построек. Да еще и дивный парк, разросшийся почти до потери первоначального замысла, однако ж не обратившийся в хаос. Над ним будто витал сладко-романтический дух утраты, к которому я всегда чуток. Друг, хорошо знавший эти места, объяснил, что в усадьбе еще не так давно помещалась психиатрическая больница для научных работников, как гуманитариев, так и естественников. В конце 80-х годов прошлого столетия она была закрыта решением Минздрава из-за кампании в прессе против карательной психиатрии. Предполагавшийся там взамен музей усадебного быта так и не был открыт. Я уговорил друга осмотреть заброшенный дом изнутри. В общем-то, оказалось, ничего интересного, годы лихолетья сгубили изначальный декор, придав интерьеру уныло-больничный облик: ржавые койки, стандартные тумбочки и тому подобное медицинское убожество. Даже запах лекарств и душок безумия так и не выветрился за два десятилетия. Можно было б сказать, что мы потратили время зря, если бы не одна заинтересовавшая меня находка. На пыльных стеллажах бывшей больничной библиотеки мы обнаружили пару десятков брошенных за ненадобностью книг, в большинстве действительно малоинтересных. Точней, все они не представляли никакого интереса, кроме единственной. Это был третий выпуск, видимо, многотомного издания «Творчество душевнобольных», опубликованного психбольницей, судя по грифу, исключительно «для служебного пользования». Книга меня заинтересовала, ибо я знал, что безумие соседствует с гениальностью. Действительно, оказалось любопытное чтение. Не знаю, как насчет гениальности, но я обнаружил немало своеобразных, по-своему одаренных художников, поэтов, прозаиков и даже драматургов. Стишки, хоть и ни в склад ни в лад, но все ж иногда подкупающие смелостью и оригинальностью образа; выразительные рисунки, так и сочащиеся безумием; карикатуры на врачей; живые драматические сценки из больничного быта. Однако больше всего меня заинтересовали несколько прозаических сочинений неведомого жанра (повесть не повесть, трактат не трактат), принадлежащие одному и тому же автору, обозначенному как «больной А. К.». В отличие от остальных, безусловных дилетантов, это был, не исключено, профессиональный литератор, по крайней мере, человек, искушенный в письме. При явном сумасшествии, больному А. К. были свойственны живой ум и немалая начитанность. Как увидите, среди очевидного бреда – впрочем, достаточно цветистого – и самоуверенного шизофилософствования, в его сочинениях нередко попадаются вполне глубокие мысли и даже осуществившиеся пророчества. Если б не болезнь, из него мог получиться довольно продуктивный мыслитель. Хотя, возможно, наоборот – именно безумие обострило отпущенные ему интеллектуальные и творческие способности. Решение опубликовать труды «больного А. К.», мне пришло в наше тяжкое время: когда лучшие умы в тупике, стоит прислушаться к детям и безумцам. А ведь первое издание сочинений этого страдальца, учитывая мизерный тираж 99 экземпляров и суровый гриф, так и осталось втуне. Возможно, я нарушаю чьи-либо издательские и авторские права, но – в утешение себе, – не преследуя личной корысти: весь гонорар обязуюсь перечислить в благотворительные фонды поддержки психиатрических лечебных заведений.
Все в жизни мне давалось столь просто и легко, что даже вовсе не требовало усилия духа или ума. От этого можно было б испытать удовлетворение, – так уж часто я видел мучеников жизни, истертых до крови об ее мельчайшие шероховатости, лишь надраивавшие до блеска прочную капсулу моего естества. Я не бесчувствен, но мои чувства, признаюсь, поверхностны, мало затрагивают душу. Подробности своей жизни излагать не стану, если уж и я сам не задерживал на них внимания. Они даже и мне самому малоинтересны. Не стану уподобляться зануде, который на равнодушное «как поживаешь?» начинает и впрямь рассказывать всю свою жизнь с никому не нужными подробностями. Поверь, друг мой, пересказывать мою жизнь все равно что жевать какую-то серую безвкусную вату. Нет, я вовсе не беспамятен, напротив, схватываю и приберегаю краеугольные вехи своего бытия. Однако, как памятки, небрежные заметки на полях, не напитанные ни счастьем, ни горечью, не в коконе сколь бы ни было ярких чувств или ностальгии. Моя память практична, если что и хранит, то лишь для дальнейшего прямого использования. Даже имени своего, пожалуй, не сообщу. Что в имени моем? Его определенность разве что спутает. Представь себе обычнейшего человека, достойного любого из имен.
.....
Тут художник почему-то задул все свечки, кроме одной, пустив полурассвет в свою комнату. А я вспомнил, что мертвым привычно цепляться за живых, как и загробные тени бессильны, не испив свежей крови. К тому ж, кому и быть алчной, как ни пустой сущности? Тут художник заговорил вновь:
– Понимаю, чем он тебя привлек. Видно, тем, что противоположен твоему гению. Вот она, перед тобой воочию, алчная обыденность нашего времени. Пожалуйста, верный фоторобот посредственности, – уж на это хватило моего мастерства, – коль кому-то вдруг захочется отыскать ее совершенный образ. Каждому он родной, всякий в нем заподозрит своего знакомца или даже родственника, не решившись опознать себя самого в столь откровенно убогом обличье.
.....
