Читать книгу Втора. Иллюзия жизни - Александр Евгениевич Владыкин - Страница 1

Александр Владыкин.

Втора.Иллюзия жизни.

Том 1

Глава 1.

Каждый раз, когда кто-то из нас сбегал, его ловили старшие группы, а мы, раздетыми стояли на бетонном полу и вслед за воспитателем повторяли устав, который и так давно знали наизусть. Стояли до тех пор, пока беглец не был обнаружен и возвращен в «обойму». На время поисков можно было забыть про сон, еду, усталость. Любое малейшее недовольство или неповиновение каралось жестко. В обоймах старших было десять человек, в каждой обойме свой воспитатель. Наша обойма была самая младшая. Каждые двенадцать лет выпускалась группа воспитанников, состоящая из четырех обойм. Сколько было нам лет, были ли у нас родители, как нас зовут-этот вопрос я задавала себе неоднократно уже будучи взрослой женщиной, имеющей двух сыновей и трех внучек. Я была вторая, старшая в своей обойме. Нас было девять человек и у каждого свой номер. Я начинала нумерацию, первый номер, как говорил Михалыч (наш воспитатель) временно отсутствовал. А за неимением оного, вся ответственность за воспитательный процесс и дисциплину обоймы ложилась на второй номер, то есть на меня. Восемь озлобленных вымуштрованных волчат день и ночь ели меня пронзительными холодными глазенками, и я должна была ответить на любой вопрос, решить любую проблему. Мы были одна семья, наша обойма. Нас учили действовать сообща помогая друг другу и защищая друг друга. В моей обойме отсутствовал третий номер, молчаливая девочка, лет десяти, прикосновение которой залечивало любую рану, убирало боль, где то далеко, далеко. Это был худощавый, угловатый ребенок с веснушками на пол лица. Мы с подачи Михайловича, называли её Мальвиной (а в сердцах – Мартышка –по-русски.) И не было в обоймах человека, способного двигаться по скалам, без страховки, как этот ребенок. Добрая и доверчивая она придумывала для себя сказки, которые тихонечко рассказывала нам после отбоя. И почти в каждой сказке присутствовал Конь. Это было что-то не реальное, чудесное, красивое, красивое. Воспоминание о коне в обойму принес Цыган, это пятый номер. Он больше бредил Табором, табор для него был все-это была семья (типа нашей обоймы), это был такой друг, лучше всех. Он даже клялся табором, и не было клятвы священней. Когда его принимали в юные ленинцы, он так и сказал: -Клянусь табором. Взрослые, что прилетели на вертолете рассмеялись, а Цыган обиделся, убежал, и пришел только на отбой. В тот день его не наказали, а как только вертушка улетела…Неделю провел в пещере с крысами, змеями и пауками, последние были пострашней. Пятый час мы стояли раздетые на бетоне и молились уставу, а в душе надеялись на, чудо-а вдруг, вдруг ей повезло вырваться из объятий этих холодных гор, а там, там совсем другой мир-мир волшебных коней, и люди там не ходят, а летают, парят в воздухе… Мальвину принесли через два часа на брезентовых носилках, через 20 минут прилетела вертушка. Нам был дан отбой до обеда. Завтрак пришлось простить за отсутствием, мы даже не считали это наказанием, глаза давно слипались сами под монотонное бурчание Михайловича. Потом был подъем, построение и начинался новый день, один из многих, проведенных здесь. На вершине скалы Агдаг было выстроено два домика, плавно в планированных в тело самой скалы, Михайлович говорил, что когда то здесь было море, что то непонятное, немногословный воспитатель характеризовал, как много воды. Но при каждом взгляде на неприступную белую, с вкраплениями мергеля, гору, на которой жили наши учителя и инструкторы, мне не верилось, что даже капля влаги могла удержаться на вершине Агдага. Солнце всегда всходило с одной стороны, делая скалу слегка розовой, и чем выше оно поднималось по небосклону, тем четче проявлялась чистота и белизна неприступной скалы, на которой как бы случайно, зацепились чахлые кусты высокогорного кизила, колючего, гибкого, прочного, которому бог не дал достаточно листьев и ягод. Тренировочный лагерь, в котором мы жили, находился в долине, окруженной со всех сторон горами, вернее это скорее было плато, с многочисленными оврагами и обрывами, густо заросшими травой, кустарниками, а кроны деревьев покрывали малочисленные тропы, протоптанные обоймами за годы обучения. Где-то из глубины этой дикой местности слышался непрерывный гул, чередующийся с плесками и редкими стонами. Подземная река, говорил Михайлович, примета есть такая, сильно стонать будет, жди землетрясения. В горах трясло не сильно, но часто. Мы здесь жили и привыкли к колебаниям почвы, а неверующий Михайлович, каждый раз мелко крестился, как таракан, смешно дергая усами. Как только солнце отрывалось от вершины белого Агдага, на лифте, сделанном внутри скалы, спускались наши мучителя, как их называл восьмой и предпоследний в нашей обойме, самый хитрый из нас, никто не помнит откуда он взялся. Михалыч смеется, его КИО за ухо притащил, за срыв какого то циркового представления. Паренек обладал настолько яркой, непредсказуемой фантазией, что при виде иллюзионной картинки, созданной пятилетним беспризорным ребенком, разбежались все, циркачи тоже. В зале он остался один, громко смеялся над растерянно бродившими по манежу львами и тиграми. Потребовалось много времени, для восстановления порядка. Потерпевшие в один голос утверждали, что видели своими глазами, как упало ограждение манежа, и звери вырвались к зрителям, бежали по рядам. а за львами летели огромные крокодилы с перекушенными младенцами в зубах. Дирекция цирка пообещала вернуть билеты, но никто из зрителей к кассам не пришел. Труппу в срочном порядке отправили в отпуск, а дрессировщика увезла скорая, в рубашке с рукавами, завязанными бантиком, для красоты, наверное. По городу ветер еще долго трепал плохо наклеенные афиши с представлением иллюзиониста мировой величины Игоря КИО. Поначалу нестандартные шутки восьмого злили всех, потом мы привыкли к нему, он к нам, и при виде ползающей нечисти в тарелках во время обеда, улыбались и грозили кулаком Немому. Ах да, я забыла, восьмой общался с нами только с помощью жестов. Он совсем не разговаривал, мычал, когда злился. Да и со слухом у него были проблемы. Учителя у нас были одни и те же, а вот инструкторы, время от времени, менялись. Немой и тех, и других доводил до нервного срыва, своими картинками. Не любил он их, они отвечали взаимностью. Инструкторов, через время, забирала вертушка, и они с дикими глазами до последнего, передвигались в каких-то странных прыжках, выписывая неимоверные зигзаги, к вертолету, все это сопровождалось истеричными криками. Одни, как в белой горячке, от чего-то отмахивались, другие что-то отрывали от себя. Немой забавлялся. И так каждую вахту инструкторов. Вертолетчики говорили, что инструктора приходили в себя, по мере удаления от объекта, клялись, божились, что больше в этот ад ни ногой. Но чудесная сила-сила денег, продолжала этот спектакль для всех обойм на года. За подобные выходки, каждый раз восьмого не садили в пещеру, не устраивали массовый террор обоймы, его спускали в высохший колодец. Вы когда-нибудь видели колодцы высоко в горах? Это, когда бросаешь камень и не слышишь его падения. И каждый раз я находила Немого в одном и том же месте, на обрыве возле шатающегося камня. Он всегда слегка вздрагивал, когда я молча обнимала его, в обойме не принято было бросать своих, он с аппетитом ел принесенные мной бутерброды и размазывал следы слез по щекам. При мне он плакать стеснялся. Меня он любил и хотел в моем присутствии казаться сильным. Потом я его долго гладила по голове, он успокаивался, закрывал глаза, прижавшись к моей груди, слушая ритмичный стук моего сердца. В казарму сегодня он не шел, показывая мне картинку лисят отрицательно машущих головами. Это было продолжение его игры. На следующий день одна из старших обойм, во главе со своим воспитателем пошла доставать пленника из колодца. Там в глубине раздавались непонятные душераздирающие звуки, напоминающие громкий плач или рыдание с омерзительно громкими всхлипами. С перепугу воспет. прибежал за помощью к Михайловичу. Это для такой конторы уже был нонсенс. Попросить помощи, это равносильно, что унизить себя, мол не мужик тут я и все…Михайлович еще при подходе к колодцу, подергав себя за ус, спросил у воспета старшей обоймы: -Ты зачем (такой вот нехороший) ишака в колодец засунул. Там у тебя ишак орет. Воспет в отказ, что только не божился. даже дырку колодца рулеткой промерял, не войдет сюда ишак и все…Дело приобретало скандальный оборот. Мол, Михайлович, твой оболтус, проштрафившийся, ты его и доставай. Может у твоего Немого шиза такая, в ишаков преображаться. Гаденыш! Уж лучше бы этот, надзиратель над старшекурсниками, этого не говорил. Михайлович конечно был резкий мужик, нагоняй мог дать, что мама не горюй, но своих воспитанников, он в обиду никогда не давал. А тем более, что их пытался обидеть фактически конкурент. Скоро выпускные экзамены, а одна из дисциплин, когда младшим дается полная воля действий, и они противостоят старшим, в выполнении поставленной командованием задачи. Каждый отобранный бал, отнюдь, не улучшал позиции выпускников. Если у младших эти учения были скорее игрой, то для выпускающейся обоймы, потеря баллов была тяжело преодолеваемым осложнением в дальнейшей карьере. И тут уже не цветом берета меряться придётся, когда 12 летние дети, оставляют в дураках будущих командиров спецподразделений. Михайлович злорадно отказался от предоставления помощи, с заменой слагаемых, сослался на устав, дающий небольшие льготы для воспитателей младшего, особо опасного контингента. Мол, недосмотр за его подопечными, карается особыми мерами закона, что Родина-мать не простит! И что это, не его Михайловича дело, ишаков из колодца доставать, даже преображенных. Кто вчера его туда заталкивал, тот сегодня пусть и достает. И в конце этой мужественно произнесенной тирады, Михайлович послал, раскрасневшегося от злости воспета, к вышестоящему командиру, для решения этой проблемы. Командир жил за пределами учебного центра, как и все командиры, он не любил проблем, и людей их создающих. Прилетал на вертолете по понедельникам, не чаще двух трех раз в месяц. Появлялся на выпусках обойм в парадной форме, с очередной кралей, и с парой высоко парящими генералами с лицами вызревшей сливы. Сначала вручения, потом награждения, пожелания, прощания и самое главное-Банкет. Банкеты каждый год проходили по-разному, заканчивались всегда одинаково. Толи пьяный командир держал свое начальство, то ли генералы, с наконец раскрасневшимися лицами пытались друг друга до толкать до открытого вертолетного: не то двери, не то люка. Постоянно целующиеся в засос, так они втроем и проваливались в, принявший их, летательный аппарат. Потом командование нами переходило на телефонный режим с очередного горного сафари или рыбалки, с очередным употреблением спиртного. Аврал, третий день в колодце орет ишак, как его доставать никто не знает, командир не едет. Два добровольца пытались спуститься в колодец, были покусаны ишаком, подняты на поверхность, третьего добровольца, так связанного и опустили вниз, решили не поднимать. Чтобы ишак не зверствовал, решили время от времени бросать в колодец сена, а также опускать ведро воды, злобная скотина, но все же божья тварь. В понедельник прилетела вертушка, командир припер бригаду, в дупель пьяных грузчиков, и это на режимный объект. Бригада быстрого реагирования опустила кучу веревок в колодец, налила сто грамм ныряющему в прорву, процесс пошел. Через десять минут одна из веревок дёрнулась: вира икнул глав бриг…, начался изнурительный подъем, сопровождающийся диким ревом бедного животного. Вскоре показалась голова перепуганного осла, тело явно не пролазило. Командир приказал тянуть, верх колодца развалился, и уже не орущий, а хрипящий осел, развалял, в три удара, дышащую перегаром толпу, и дал такого драпа, что арабским скакунам не снилось. Вторым вытащили добровольца, развязали на всякий случай. Третьим заходом вытащили двоих: спасателя и муллу. Последний долго сопротивлялся, но против нас, спасителей никто не устоит. Два часа искали переводчика, который, в рабочее время, собирал кизил на варенье. Переводчик сказал, что мулла зашел случайно, на закрытую территорию, в поисках своего ишака, и не понял зачем эти неверные, обмотав веревками, потащили его ишака вверх, если рядом огромная пещера, с прекрасным входом и выходом -одновременно, которая общается со старым колодцем, бывшей сторожевой башни. Плюнул три раза на дорогу, что осквернили гяуры, и пошел искать, сбежавшего осла дальше. Нехороший человек-редиска, сказал Михалыч, раз от него постоянно ослы сбегают. Потом он нашел меня: -пойдем Немого искать, про него видно все забыли, а что парня пять дней в обойме нет…Я пообещала, что Немой вернется сам, к вечеру. Михалыч поверил. И Немой пришел, веселый, посвежевший. А во вторник прилетела вертушка, со сменой учителей и инструкторов. Они отличались тем, что учителя ходили в френчах 30годов, в гимнастерках из чистого офицерского ЧШ, женщинам к френчу, защитного цвета, прилагалась юбка, синего цвета, тоже ЧШ. Юбки были ниже колен, обмундирование было казенным и укорачиванию не подлежало. И то ли обмундирование на складах завалялось, а может Немой прикололся, но все это ЧШ, было заражено бельевой вошью, и учителям, ни днем, не ночью покоя не было, особо болезненно реагировали женщины. В учительском доме, на скале, и день и ночь горели костры, под котлами с проваренной одеждой. Кто-то из старших сумел прокрасться и бросить в котлы какую-то химию, и после этого, на уроках наши учителя, выглядели вполне современно -в варенках, с несвоевременно появляющимися дырами в разных местах. Михайлович их называл Хиппи. Инструкторы менялись чаще, это были очень похожие друг на друга индивиды, круглоголовые, очкатые, с бледной кожей и пронзительными глазами. Каждый инструктор, был специалист в своей области, знания инструкторов были засекречены, с каждым подопечным они работали по индивидуальной программе. Главной отличительной особенностью инструкторов, были белые накрахмаленные халаты. Инструктора между собой общались редко, не называли друг друга по имени отчеству и никогда-по званию. Вызывали нас по одному, проводили какие-то эксперименты, задавали вопросы, заставляли пить таблетки, что-то отмечали в многочисленных журналах. После этих визитов болела голова, присутствовала легкая тошнота и была такая усталость, как после 150 километрового марш броска. Правда младшей обойме таких нагрузок никто не давал, ограничивали 50 километрами пробежки, в течение одних суток, зато в любое время. Иногда досыпать уже на бегу приходилось. Инструкторов не любили все, Михайлович старался их избегать, только кривился, когда с обоймы кого вызывали. Но видно на верху кто– то, чего– то поменял. Инструктора приехали все новые, в штормовках и кедах, громко смеялись, обсуждали какого-то Горбачева, были больше похожи на людей. Белые халаты остались, а вот круглоголовости и химии по уменьшилось. Журналы с секретными записями, эпюрами и графиками как-то незаметно ушли, в такие же секретные архивы. Началось живое общение, обучение специальным военным программам. Детство кончилось –изрек Михайлович. Среди этой когорты специалистов, и появился Чавось, что он показал Немому, как повлиял, бог один знает, но наш товарищ ни на шаг не отступал от инструктора, любое свободное время он бежал к Чавосю. Эту странную кличку ему дали за то, что при любом диалоге он, как в такт, так и против шерсти, применял это паразитическое «чавось». В любом выражении, этих «чавось» у него было больше других слов. Чавось полностью забрал Немого, даже учителя последнее время меньше чесаться начали. Михалыч сначала злился, из-за отсутствия Немого на проверках, потом его Чавось вызвал к себе и Михалыч успокоился, тем более, что утром, восьмой всегда был на месте. Каждый раз я пыталась дождаться Немого, но повышенные физические нагрузки делали свое дело, и я засыпала мертвым сном, только коснувшись подушки. Однажды я проснулась раньше подъема, напротив на кровати сидел Немой. Доброе утро -, я услышала чей то чужой голос. От неожиданности я вздрогнула, оглянулась, никого не было, все спали. Тогда я посмотрела на Немого -сейчас это…ты сказал? Немой заулыбался, что-то довольно проурчал, как мартовский кот. Прижал палец к губам, а в моей голове, как набат: -Ура! Получилось! Так я впервые столкнулась с телепатией. Это надо было переварить. Но некогда. Обойма, подъем! Новый день начался с неожиданности. Мы, как-то, не воспринимали политинформации, просто отрубались, спали с открытыми глазами, бессмысленно уставившись в огромные карты, висевшие на всю стену. Михайлович, обязанный присутствовать, по уставу, на политинформациях, тот вообще игнорировал замполита, опустив поседевшую голову на руки, сложенные по-ученически одна на другой, дрых за последней партой. Голос замполита доносился все глуше и глуше, сам же замполит все чаще бегал за дверь, хлебнуть из заветной фляги и занюхать потертым рукавом капитанского мундира. Старших все чаще стали отправлять в командировки. Возвращались не все, кто-то оставался в госпиталях, с последующим списанием с воинской службы. Хорошо если кому достанутся лейтенантские погоны за особые заслуги. А некоторых просто не стало, как будто и не было их никогда. А те, что вернулись, стали как-то старше, поджаристей, на загорелых лицах 20 летних парней появились ранние морщины жестокости, у некоторых волосы серебрились белыми прядями, по малочисленным праздникам они одевали медали, ставили рюмки на стол, наливали водку, накрывали хлебом. И…Командиры делали вид, что не замечали нарушений. На праздники всегда вертушка выкидывала ответственного из золотопогонников, которого на скале доводили до кондиции, что он при всем желании не мог доползти до лифтовой шахты. Скоро экзамены, -подумал Михайлович, -выпуск будет ранним. Как в воду смотрел. Через месяц объявили подготовку к экзамену. Боевая и техническая подготовка, полит подготовка и полный набор на любой вкус и выбор. Иностранных наблюдателей не ожидается. Но и как местная изюминка-выпускные обоймы против младших обойм, к младшим так же относили следующий выпуск. Младшим разрешено все (в разумных пределах). Силы явно неравны, против 4 обойм выпускников, 16 младших. В том числе и наша восьмерка, без Мальвины. Нет никого, не учителей, не воспитателей, сплошная самоорганизация. Зато из наблюдателей целых пять генералов, два из них в штатском, даже один член военного совета. Задание выпускникам и нам выдадут в письменном виде, за два часа до операции. Перед этим была какая-то медицинская комиссия, на следующий день нашу обойму разделили. Девочек переселили в ленинскую комнату, разделив ее пополам, по жребию мне досталась комната с Мальвиной, три оставшиеся девочки заняли другую комнату. Ребята остались в казарме. У каждого была персональная кровать, тумбочка для личных вещей и предметов санитарной гигиены, а также маленький участок стены, вне уставной иконостас, личный, вешай что хочешь. Я повесила маленького медвежонка, мой талисман, что Михайлович мне подарил на пятилетие. У Михайловича было день рождение, ему в шутку подарили оленьи рога. А я спросила, когда мое день рождение. Как я забыл? Сегодня. Торжественно произнес воспитатель, и я тебе дарю талисман, я открыла глаза, а в руке лежал маленький пушистый мишка. Я растеряно посмотрела под ноги и спросила Михайловича: -Где талисман? Михалыч улыбнулся в свои, тогда еще черные усы, -Мишку зовут талисман. С тех пор я и веду свое лето исчисление. Прошло семь зим, как один день. В этом году мне исполнится 12лет. Наша обойма, мы все ровесники, наверное, плюс минус пару месяцев. И мой талисман занял свое законное место. Четвертой в нашей обойме была Стерва. Девочка долго жила, как по инструкции, строго по уставу, лишних вопросов не задавала, отвечала коротко лаконично, даже в одежде, во внешнем виде не было ничего лишнего. Выстругана, как доска, без сучка и задоринки. Любую команду выполняла молча, без лишних вопросов. Так надо. Может у нее и не было особого дара, но она компенсировала все своей работоспособностью и исполнительностью, кстати, помешена была на физической подготовке и на боевой. Она так бы и ходила у нас четвертой, если бы не мистер случай. Как-то по осени прилетел к нам проверяющий, и задача перед ним стояла, видимо очернить наш учебный центр вчистую, все жестко упиралось в деньги. Тут Афганистан, тут Чернобыль, а финансирование не резиновое. И захотелось ему представить нас, как детский дом, с особыми полномочиями, живущий за счет государства припеваючи, на кавказском курорте. И все у него получалось документально. В ежедневных пятидесятикилометровых наших пробежках он не участвовал, но захотелось ему посмотреть, как в этом пионерлагере готовят суперсолдат, да и попозировать тоже, как никак мастер спорта по боевому единоборству. Короче, гора мышц и запрограммированная логарифмическая линейка, вместо мозгов. Захотелось ему посетить наш тренировочный полигон. Как раз, старшие, вернувшиеся с командировки, отрабатывали движение парами, с выносом раненого с поля боя и отражение атаки вражеской ДРГ. Он и здесь постарался внести свои коррективы в учебный процесс инструкторов. Высмеяв деревянные накладки на бронниках ДРГ и неумение работать ножами на расстоянии. Инструктору было наплевать на амбиции штабиста, разные ведомства. Вот и зацепились. Сошлись на том, что проверяющему предоставят самого лучшего метальщика ножей и всего, что летает и втыкается. Пришел посыльный и забрал четвертую на полигон, прямо с занятий. Ей дали стандартный набор финок, пару каких-то японских штуковин, пару тупых вилок и консервный нож. В общем дали всю дребедень, что попала под руку. Определили дистанцию, назначили мишени, и иди девочка работай. Четвертая прошла дистанцию за считанные секунды, поразив все мишени на отлично, проверяющий сам пытался выковырять вилку из фанерной мишени. Однако его поразила способность десятилетнего ребенка. Натренировать можно и курицу на фортепьяно играть, а пусть она по живому отработает, взбрыкнул проверяющий, и одел на себя каску и бронник, снятый с солдата. Стал напротив мишени попросил его по периметру утыкать ножами, под его ответственность. Мол сосунки, а в русскую рулетку вам слабо? Четвертая улыбнулась, и с пятнадцати метров высадила весь набор ножей, последних пять засадила в промежность, где у мужиков ширинка заканчивается. Такого пронзительного визга полигон наверно никогда не услышит: -Ну ты и Стерва! Горное эхо долго еще повторяло новое погоняло нашей четвертой. Я не помню, как появилась в обойме, не помню ничего, да и мало из нас кто, что-то помнит, может только что Цыган, да и тот больше фантазирует. Не понятно, по какому принципу работают селекционеры, круглоголовые, но что к нам попасть не просто, это даже мне понятно. Михайлович, тот вообще не задается подобными вопросами, в его понятии, ребенок-это чистый лист, бери и лепи из него, что хочу. Михайлович тех людей, которые находили нас и привозили в лагерь, называл (Компрачикосами). В каждом из нас они находили, какое-то зерно, называемое божьим даром. Считалось, что под чутким руководством, этот дар можно было развить до неимоверных размеров, чем и занимались инструктора. Замполит, учителя, воспитатели -это были прилагательными в системе обучения. Те, кто прилетал на вертушках, для нас были как небожители; они принимали экзамены, проводили смотры, награждали и выдавали погоны выпускникам, их мы видели очень редко. Когда я впервые увидела генерала в парадной форме, с золотыми погонами, в изумрудном кителе, я подумала, что это переодетый дед мороз из букваря сбежал, стояла с открытым ртом, забыла даже зачем и куда меня воспитатель послал. Мы уже два года месили ногами кавказскую землю (если эту каменистую почву можно назвать землей), когда в очередной вертушке, к нам в обойму, привезли лопоухое, несуразно улыбающееся пополнение. В котором был своеобразный шарм: новичок был, ну очень упитанный, с огромным синяком под глазом и в большущих бабушкиных очках, с треснувшим стеклом. Как-то, он совсем не вязался с нашим усиленно спортивным образом жизни. круглоголовые взяли это улыбчивое создание в оборот и заперли в карантин. Новость была неописуемая, после отбоя обойма гудела как улей, каких только кличек не давали новичку, он подходил под все. Вражды к прибывшему не было, вернее неприязни, просто он настолько был непохож на сверстников, что казалось и места ему в нашей обойме нет. Какой-то рыхлый, но, судя по синяку и разбитым очкам, характерный. После отбоя начался детский тотализатор, на щелчки. На каком километре марш-броска новичок «сдохнет»? Тем для тотализатора хватало. Мучительно стоял вопрос, как называть это чудо. К нему подходило любое название, как обидное, так и нейтральное. Я старшая, мне решать. «Шестой», сказала я, и все промолчали. В нашей обойме никто не хотел быть шестым, с этим номером существовало какое-то поверье, что-то неприятное, отталкивающее. Да и кандидат был таким. Шестого из карантина не выпускали, несколько раз возили куда то на вертушке. Мы уже грехом подумали, что вечно будет вакантен шестой номер в обойме. Подумаешь, ошиблись Круглоголовые, с кем не бывает. Хотя не было случая, чтобы кого возвращали с нашей системы. Тогда бы и бежать не надо было, включил тупого и А -ля –ля. Только тут эти номера не проходят. На третий месяц, шестого представили на вечерней проверке. Оказывается, у него не только фамилия была, но даже и имя. Правда нам это ничего не говорило. Михайлович назвал его Костей. Очков у этой Кости не было, вместо очков кровяные глаза, как у вампира. Оказывается, Кости делали коррекцию зрения, какую-то операцию на глазах и от марш-бросков, от физических нагрузок, эта Кость была освобождена до заживления, с последующим внимательным контролем за глазным давлением. Плакали наши щелчки. Мы –семи-восьмилетние дети стояли в шеренге и молча завидовали новичку, любой бы из нас, что– ни будь бы скорректировали, чтобы хоть немного побездельничать, а не бежать по утрам, уже наевшим оскомину маршрутом, где знаком каждый камень, и если случайно на тропе встретишь змею или напугаешь молодого шакала, это уже событие. Даже во сне снится. Пока шеренга стояла смирно и слушала, как Михайлович представлял новичка, это красноглазое создание, стоя на одной ноге и ковыряя носком другой ноги бетонный пол выдало фразу, от которой у Цыгана, представляющего в минуты вынужденного безделья волшебного сказочного коня, лицо вытянулось, и в нем что-то появилось лошадиное, на ближайшие пол часа. Михайлович потерял дар речи, усы дергались как у таракана, а на лбу появилась испарина. Дурная вода, говорил Михайлович. Остальные были в таком ауте, просто вакуум головного мозга. Мы все забыли зачем собрались. Я потом попросила напомнить мне эти слова, чтобы записать и запомнить. Я до сих пор не могу въехать, к чему он это сказал? Да и сейчас не могу этого представить. Он, стоя лицом, к обойме, сказал: – «Интеграл-это сумма пределов.» Больше Костью мы его не называли, он сам себя назвал. К Интегралу поначалу отношение курсантов обоймы было неоднозначно натянутое, он всех раздражал своими многочисленными вопросами, что от одного его присутствия, становилось не комфортно. Он чем-то напоминал человека, который всеми способами напрашивается на дружбу, старается показаться сверх меры хорошим, своего рода один герой Гайдаровский. Все пытается из каждого выпытать, какую-то личную тайну. Но больше всего раздражало, что он знал и применял слова, которых мы никогда не слышали, а некоторые, даже учителей ставили в стопор. Только с Немым они нашли общий язык, в прямом смысле: -Интеграл за считанные часы овладел языком жестов, и у Немого появился собеседник, они иногда часами разговаривали между собой, тайком, на уроках, без опаски быть записанными в кондуит. Мне иногда казалось, что на многие выходки Немого, Интеграл оказывал влияние. И если наказывали Немого, то я лично втык давала Интегралу. Нас круглоголовые гоняли, как скотину по кабинетам, у Интеграла был персональный инструктор, который не менялся, а прилетал, когда хотел, в любую смену. Какие проблемы они решали, о чем говорили, к чему готовили восьмилетнего подопечного, история не разглашает. Прошло немало времени, пока все привыкли к новичку. Тяжелее всего было мне, он как-то подчинялся моим приказам, но как будто делал одолжение. Я со временем смирилась с его природной ленью, и лишний раз старалась не трогать. Так он для меня и запомнился, пятнадцатилетний полноватый паренек, ни разу не пробежавший марш бросок в полном объеме, за все время обучения, который больше десяти раз не мог отжаться от пола, а турник для него это была пытка инквизиторов. Вертушку, в которой находился Интеграл, сбили ракетой, над территорией, еще тогда, Советского Таджикистана. Какими знаниями, какими способностями владел 15 летний паренек, что без него не могли что-то решить в Афганистане? Говорят, что он был самым молодым из Героев Советского Союза в Афганской войне. Памятную доску еще успели установить на входе нашей школы, до развала СССР. Гораздо позже, переписываясь по интернету с Немым, я узнала более подробно о характере, об увлечениях Интеграла, даже о его первой юношеской любви. Но самое главное я узнала о его даре, от Немого у Интеграла не было секретов. Мать у Кости была болгарка, с русскими корнями, отец-серб. Отец работал водителем, при сербском посольстве, мать преподавала в школе. Костю, в пятилетнем возрасте, отдали в физико-математическую школу, с трех лет он свободно говорил на трех языках, это и стало его пропускным баллом в элитной, по тем временам, школе, да и с математикой он был в ладах. Семья Кости была не из бедных, даже гувернантка имелась. Единственное, что не ладил он с тупыми детьми дипломатов, считавшим его чернью, старавшиеся зацепить за любую мелочь. Больше всего доставал сын посла. Костя в туалете ему устроил взбучку. Отца чуть не выгнали с работы. Драчуну дали трепку и пообещали наказать. Мать с отцом уехали в отпуск в Сербию, сына оставили на гувернантку. Уезжали на десять дней, не вернулись никогда. Машину нашли в 40 километрах от Косова и только фрагменты тел, остальное растянули животные. Прошло некоторое время, необходимое для опознания, похороны состоялись за счет посольства. А мальчик Костя Зварыч, он пропал, набил опять морду посольскому сынку и исчез. В милицию никто не обращался, нет человека, нет проблем. Свободная жизнь для беглеца, правда, не долго была. У круглоголовых свои методы и свои сети. Его вычислили очень быстро, правда поиск вели по 16 областям и это только в Союзе. Откуда у Немого эта информация, без понятия. Немой из нашей обоймы чуть ли не единственный, кто остался в системе. Хотя мне дуре под сорок, а я все настороженно жду звонка в дверь. Система никого не списывает, из нее выйти нельзя. Меня готовили для того, чтобы в любой момент я смогла отстоять интересы Родины, в любом месте, на доверенном мне плацдарме. Присяга-это святое…что-то Цыган вспомнился. Так Интеграл попал к нам. Забыла сказать, что это мы непонятные, а с Интегралом круглоголовые, от имени правительства и государства, заключили контракт. По которому Константину Зварычу полагалось…… Я тоже не верила, что был заключен контракт с восьмилетним ребенком, и это в советские времена. Я держала в руках этот контракт. Он был составлен на двух языках, на русском и сербском, на контракте присутствовали подписи двух министров: обороны и иностранных дел. Интеграл все же был иностранцем. Мне кажется, что где-то в горах или под пустыней у круглоголовых есть отдел ясновидцев, людей видящих будущее. Из нас же пытаются сделать берсерков! Чавось умер два года назад, все свое оставив Немому. Семьи у него не было, похороны за счет конторы, дневники ушли к круглоголовым, которые ухитрились повесить на Немого очередную подписку и строго предупредили, что если удастся обнаружить какие -нибудь записи покойного, то добро пожаловать, ну вы знаете куда… Только много лет спустя, Немой признался мне, что перед смертью Чавось дал просмотреть видео, которое потом стер, или оно само стерлось. Это была последняя встреча ученика и учителя. Только вот Немой ничего не помнит, что было на кассете, есть такой фокус у круглоголовых, запрут к вам в башку уйму секретной информации, и ходишь живым сейфом, пока при определенных обстоятельствах, ларчик не вскроется. Время не пришло, сказал бы Михалыч. Про видео Немой промолчал, знал, что одиночкой не отделался бы. Потом мы как-то, как бы невзначай встретились в Ленинграде (язык не поворачивается выговаривать новое название). Муж устроил истерику, какой-то местечковый психоз, резко взял отпуск на работе, пришлось брать с собой. Встреча с другом детства происходила при свечах… Шучу конечно. В этом году в Ленинграде лето было дождливым, но клянусь Эрмитажем, за все существование этого города, во все года, лето всегда было дождливым и если на «Лесной», рядом со студ. городком светило солнце, то над Черной речкой лил дождь, а над Чистыми прудами нависли грязные снеговые тучи. Муж впервые был в Ленинграде и его сцены ревности скорее походили на попытку побывать в этом неподражаемом по красоте городе. Тем более, что северная столица, в своем постперестроечном макияже, выглядела обалденно, особенно по вечерам. Весь город светился разноцветными огнями, особо красиво смотрелась набережная, в парках на деревьях висели гирлянды, так и хочется их сравнить с аксельбантами демобилизованных десантников (чувствуется казарменное воспитание). У мужа голова вертелась в разные стороны, рот не закрывался. Он попросил описать моего друга, вертел головой, вроде искал его, а сам пасся глазами на полуобнаженных девиц… Кобель… В то же время, и я ловила на себе изучающие и восторженные взгляды. Мелочь, но приятно… Немого я не искала. Сам найдет. Да и изменился он, наверное, тоже как я, постарел, растолстел. Второй час, мы с мужем ходили по набережной, честно сказать, я уже замерзла, дождик кончился не начавшись, но от Невы несло сыростью, от мраморных парапетов тянуло прохладой. Легко одетый муж зашмыгал носом. И бедолага, всем своим видом пытался показать, что сейчас бы в гостиницу, теплый душ, халат, тапочки и друг настоящего мужика-телевизор. Я пожалела свое сокровище, последний раз оглянулась вдоль набережной… И вдруг резкий ментальный удар, тело ослабело, и я бы упала, если бы муж не подхватил меня, увидев резкие изменения в состоянии моего организма. Извини, -в голове прозвучал голос, я так и не успела подготовить тебя к менталу. Я попробую по тише. Втора, ты как? Голова перестала кружиться, муж отвоевал у молодежи лавочку, усадил меня и начал хлопотать, даже, достав мобильник, пытался вызвать такси. Я улыбнулась, он никогда бы этого не сделал, в нашей семье такси вызывала только я. Прошло куча действий, а для меня время замедлилось. -Немой, скотина, ты без своих приколов не можешь. Со стороны казалось, что женщина, с помощью заботливого мужа отходит от обморока, пошёл обрат, виски опять сдавило, слабая пульсирующая боль прошла от головы, по позвоночнику, до пяток. -Немой, убью! выдохнула я. -Есть контакт! Голос был порядком слабее, и голова не разваливалась на части, из моих глаз посыпались разноцветные искорки, превращающиеся в россыпи пахнущих роз. -Ты без своих чудачеств не можешь. А в душе было приятно, сразу вспомнилось детство, только раньше иллюзия запаха видимо у друга не получалась. Не помню. За это время я не сказала ни слова, надо было срочно успокоить мужа. -Подожди,-попросила я Немого. Володя, успокойся, мне уже легче, голова закружилась, видимо от кислорода, такое бывает возле реки. Давай посидим немного, я обняла мужа за руку, от него повеяло таким теплом… Как от шиншиллы, подумала я, и в ответ услышала знакомый ехидный смех. -а ты гад, не подслушивай, -это уже я мысленно Немому. -Втора, ты извини, что долго, второй час кружу, не могу оторваться, прицепилось два хвоста, как репей. -Враги? -Да нет, смежники, в некотором смысле конкуренты, на одну контору работаем. А вот они за собой журналиста тянут, это уже лишнее. Я наберу номер, оставлю мобильник, а ты скажи, чтоб убрали хвосты с набережной, да и про журналиста шепни. -Хорошо, мобильник где? -Да под твоей сумкой. -Клянусь табором восьмой, ты меня достал… Я слезливо попросилась у мужа в туалет, передала привет конторе, предварительно изменив голос и утопила ответ дежурного в туалете. Мочить, так мочить, как говорит тезка моего мужа. -Полный порядок Втора, сейчас к причалу подойдет прогулочный катер, там и встретимся. На набережную я вышла вся посвежевшая, похорошевшая, даже настроение от этой шпиономании улучшилось. Если бы не знала насколько это серьезно, то подумала, что это очередные выходки Немого. Вскоре подошел катер, и я потащила ничего не понимающего мужа, благо свободных мест хватало, чтоб он особо не возмущался, я купила ему его любимую «Балтику», тройку, попросила слегка подогреть, чтоб не простыло чадо. Немой сидел через три столика, в пол оборота к нам. В ментале прошел запрет -Не подходи. Поговорим на расстоянии. Так надо. Я поняла, что он больше беспокоился за меня. Я молча с любовью смотрела в глаза мужа, изредка улыбалась, смотрела, как он медленно, мелкими глотками, поглощает пиво, получая эгоистично мужское удовольствие. Если бы он зараза в другом месте это удовольствие применил. Немой за столом согнулся пополам. Ну, гад! -Ну здравствуй, Втора. Больше тридцати лет прошло, а ты не изменилась. А у меня перед глазами стояла сценка из 17 мгновений весны, когда Штирлицу после долгой разлуки жену на расстоянии показывают. Немой тут же мне подыграл мелодией к возникшей в моей памяти сценке. Взял и изменил картинку, написал транспарант –Встреча друзей детства через 30 лет. Я заулыбалась -Ты меня особо не смеши, а то не правильно поймут без повода хохочущую женщину, муж меня первым в психичку определит, а я еще кусаться могу… Теперь уже улыбался Немой. Мы долго еще говорили, ни о чем, вспоминали горы, нам просто было хорошо и уютно на этом маленьком закрытом в прозрачный пластик катере. Немой тяжело вздохнул, я в ментале увидела через его боль, его жену, изнасилованную и замученную чеченцами во время второй войны, его дочь, спасенную шаманом от кори, Интеграла в падающих горящих фрагментах вертолета. Стареем. Скупая слеза скатилась по моим щекам. Я достала платочек, якобы припудрить нос. Михалыч бы сказал: -Дурная вода. -Кстати, сегодня день рождение у Интеграла,-продолжил молчаливый диалог друг. Нонсенс-молчаливый диалог, никогда не думала, что такое возможно, правильно у нас с Немым тайное общение. Скоро буду пить мокрую воду и закусывать вкусной безвкусицей. -Мы тогда с тобой не договорили. Интеграл дружил талько с тобою, с остальными он общался, по мере необходимости, меня просто терпел, вечно увиливал от всех поручений. Что было в нем заложено такого, что после последнего выпуска, его забрали в Афганистан? Немой задумался, как ответить, чтобы не сболтнуть лишнего. -Понимаешь, это не просто. Я много говорил с Чавосем по этому поводу. Во-первых, у него была правильная кличка, и он сам ее себе дал. Он мыслил не объектами, не отдельными словами или действиями, он не видел логики в бессмысленном переворачивании земли, для накачки мышечной массы. За время учебы он успел нарастить мускулы мозга. Он видел мир не как мы. Он видел мир объемами. Он мог закончить и успел закончить войну. За это его Американцы и убили на советской территории, руками исламских террористов. Через годы я их вычислил и обнулил, отомстил за Интеграла. Да будет земля ему пухом. Наш катерок закончил свой прогулочный вояж, муж допил пиво. Пора прощаться. До встречи в интернете, жаль, что там не о всем можно говорить. -Ты, это, Немой не пропадай. Вдруг что, заходи… Словами мультяшного волка, я попрощалась с другом. Вскоре подъехало, вызванное мной, такси и…в объятия гостиницы. Теплый душ. А вы замечали, что в каждой гостинице, халаты и полотенца, имеют свой особый неповторимый праздничный запах. Началась подготовка к выпуску. Воспитатели штудировали командиров обойм. Михалыч загонял меня по картам. Не кстати на последней вертушке прилетела Мальвина, бледная худая, полностью потерявшая форму. Да еще у нее начались женские проблемы, что было пострашней 50 километрового марша. Итак, что мы имеем: из девяти человек обоймы, три потенциальных трупа. Почему три, возмутилась Гюрда. Одна два дня на постели воет, другой муравьев считает, а третьего нам никто не списывал. Гюрда ничего не поняла, но заткнулась, не став задавать лишних вопросов, она не любила, когда ее выставляют тупой дурочкой. Я не помню, когда попала в лагерь и как, но Гюрда уже здесь была. Мне кажется, что она была всегда. Михалыч меня просил, что с любым из обоймы у тебя может быть конфликт из-за неподчинения, в силу каких-нибудь детских капризов, только никогда не зли Гюрду. В свое время, солдаты спецназа, вырвали пятилетнего ребенка из рук озверевшей толпы азербайджанцев. Никто не помнит, кто был у руля, то ли Андропов, то ли Черненко, но уже давление на СССР со стороны запада оказывалось. Со стороны Турции массово, по религиозным каналам проникала на Кавказ литература разного содержания. Способов воздействия на массы было множество и все они использовались. Один из самых грязных способов была организация самосудов неграмотными, шовинистически настроенными националистами, самосуды жестоко подавлялись советской властью, тем самым рождая, еще большую ненависть к неверным. Было массово организовано несколько таких банд, которые на деньги эмиссаров из-за рубежа, обкурившись наркотика, творили такие зверства, что у Чикотило бы, ангельские крылышки выросли. Муллы от верхнего духовенства получили наказ не агитировать на войну против неверных, но и не отговаривать, не приветствовать убийства неверных. но и не осуждать. Наказ был понят правильно. Шла негласная война против иноверцев. Жесточайшая резня. В одном из районов Азербайджана, недалеко от Чуху юрта, был вырезан хутор молокан, молодыми жителями близлежащего кишлака. Целую неделю обкуренные бандиты насиловали женщин, пресытившись, вспарывали им животы, отрезали груди. Мужчин и мальчиков убили в первую же ночь, расчлененные тела, бросили в рядом протекающую горную речку. По ночам курили травку и пили водку, ночью можно все, Аллах не видит. В живых осталась маленькая девочка, спрятавшаяся в собачьей будке. Никто не знает, что она ела, и как в ее руках оказалась опасная бритва, но она, за одну ночь, вырезала восемнадцать пьяных и обкуренных бандитов, перерезав всем сонные артерии. На следующий день остатки банды, забрав мертвых, с ужасом умчались в родной кишлак. Старые охотники пришли смотреть следы, было море крови и отпечатки маленьких ног, тоже кровяные, на дверях, на стекле были кровяные отпечатки рук. Шайтан, вынесли вердикт охотники, позвали муллу, он совершил обряд, целый час что-то выискивая в Коране. Объявил молоканский хутор нечистым проклятым местом на 50 лет, оставил какие-то надписи на арабском языке, нацарапав камнем на домах и удалился, запретив всякому смертному посещать это место. В кишлаке два дня стоял вой, местное кладбище сразу увеличилось на треть. Вскоре распространились слухи о резне, по берегам реки находили обгрызенные шакалами и лисами трупы. Появились солдаты, прокуратура, следователи, партийное руководство, начались опросы, допросы. А на Кавказе милиция может допрашивать так, что ты признаешься даже в том, что еще не мог делать в ясельном периоде, при этом пол села записав в соучастники, и для лучшей достоверности, бить себя в грудь и кричать -Мамой клянусь! Правда под влиянием партийного руководства, окончательно была принята версия Шайтана. Партийному руководству не нужен был скандал, пахнущий расовой дискриминацией, с последующим геноцидом русскоязычного населения на религиозной почве. Никакой резни, никогда, на земле Советского Азербайджана не было. Но только в одну из ночей, в горах нашли тела трех молодых пастухов. По характеру резанной раны старики сказали, что только гюрда оставляет такой след. Я поняла, что гюрда, это такая сабля, сделанная старыми мастерами из булатной стали, что ее можно было носить вместо ремня на поясе и что с помощью гюрды можно было перерубить любую другую саблю. Гюрда была необычно острой и никогда не тупилась. Девочку случайно нашли, спящей в старом шалаше, женщины, собирающие хворост. Рядом нашли окровавленную опасную бритву. Потащили в кишлак, разорвали бы без всяких доказательств. Но солдаты вмешались. Гюрда –это седьмой номер обоймы. Человек, на которого можно положиться. Настоящий солдат, Неприступная скала обоймы. У Гюрды не было инструктора, и она тяготела к инструкторам по рукопашному бою. Ей нравились единоборства, а так как по малолетству она не могла принимать участия в спаррингах, то она с фанатским усердием впитывала все, что творилось в борцовском зале или на тренировочном полигоне. Она только и ждала, когда по программе, выходили старшие обоймы одна против другой. С десятилетнего возраста, нам по уставу ввели рукопашный бой. На первом же занятии Интеграл побежал к врачу, проверять глазное давление. А Немой напросился очередной раз на отдых в пещеру, выставив против тренера по рукопашному бою, иллюзию – наполовину таракана, наполовину бегемота, при этом чудовище абсолютно победило инструктора, положив его на лопатки. Я слышала, как инструктор жаловался Михайловичу: -Я не знаю, как он это делает, но я, как кукла марионетка в его руках, у меня отказывают повиноваться мышцы, голова, я становлюсь безвольным и слабым, а тело мое, как холодец. Ваш воспитанник неуправляем, буду перед руководством ставить вопрос об его отчислении. Михалыч внимательно с сочувствием выслушал инспектора, а когда тот ушел, улыбнулся задумчиво в черные усы: -Хрена тебе в твоем холодце не хватает. Будет тебе хрен. Подозвал Немого и тот пошел сдаваться на гауптвахту сам, на трое суток, за неуважение к командному составу. По такой статье, в военное время, Немому бы грозила вышка. Расстреляли бы на хрен. А мне теперь три дня бутерброды таскать. Немой любил время от времени отдыхать на гауптвахте. Издевался над старшими, как мог. Они ненавидели Немого люто, но ничего поделать не могли. Он то ос напустит, вроде иллюзионные, а кусаются, как настоящие. Потом с опухшими физиономиями в санчасти валяются. То пуганье какое ни будь устроит, то, кого ни будь в скунса превратит, и его вся казарма целую неделю гоняет чем попало, что под руки попадется. Попытались его раз проучить, темную во сне устроить, так он умудрился тренера по рукопашному бою на гауптвахту протащить и стоял в стороне, прикалывался, как старшая обойма тренера мутузит. Тот сначала ничего не понял, но потом такой ответ пошёл… Все бы ничего, с фантазией у Немого слабовато было, но тут у Немого дружок Интеграл появился. Тот ему такие идеи подкидывал, и они бы легко воплощались, только Немой в душе был добрым мальчиком и немного слушал меня и уважал Михайловича. С детства я слышала от него: -Я хочу быть мужиком, как Михалыч. А мне приходилось неоднократно ему вдалбливать, ну поставь себя на его место, и зачем ты это сделал, ты что-садист и тебе нравится, что человеку больно. И с Интегралом приходилось ругаться из-за Немого, но этот умник всегда внимательно слушал, кивал головой в такт моим словам, как бы соглашаясь со всем сказанным и молчал. Это он так изощренно издевался надо мной. О девятой из нашей обоймы, это отдельный разговор, эта штучка похлеще Немого будет. Только одно, что у нее три персональных круглоголовых, уже ставит нас по разным полкам в табеле о рангах. Моя бы воля, я бы таким людям, как Медуза, заклеивала рот скотчем и запрещала открывать даже во время еды. Полная ее кличка Горгона-Медуза, в обойме сократили погоняло до Медуза, только суть от этого не меняется. Змей правда в голове не было, но каждый, хоть немного пообщавшийся с ней, превращался в «камень», иллюзионно конечно, но только эту иллюзию не мог никто снять, ни экстрасенсы, не гипнотизеры, ни шаманы, не Немой, да и она сама не всегда. Три ее круглоголовых персонала, всегда и на всех уровнях, ее яростно защищали: -Девочка только учится, есть сдвиги, наблюдается прогресс. Весь этот прогресс был в том, что ее всунули в нашу обойму и с трудом оградили нас от яда. Михалыч полгода овощем провалялся, постоянно крестится, когда вспоминает, как через трубочку кормили, а как хотелось водочки. С Медузой не хотел сталкиваться никто, она всем внушала панический страх, ей нравилось, когда ее боялись, она как могла поддерживала этот имидж. Только на Интеграла, почему-то не действовало ее колдовство, он мог часами болтать с Медузой, не сводя влюбленных очей, с ее обаятельного личика, с зелеными огромными глазами. Он был без ума от ее платиновых волос, от длинных природных густых ресниц, её голос для него, звучал завораживающе, хотя для любого смертного, в шипенье змеи, найдется больше облагораживающих звуков. Процесс обучения, любые действия, касающиеся Медузы, велись инструкторами и учителями через Интеграла. Все три инструктора, работающие по индивидуальному плану с Медузой, были, как инопланетяне-на одно лицо. Вместо халатов, они носили какие-то балахоны из сероватой материи, у каждого в руках присутствовали чётки, как какой-то неизменно священный атрибут. Они всегда ходили вместе, ни с кем не общались. Смотрели на все и на всех надменно, свысока. Интеграл, наш полиглот, говорил, что между собой это трио общается, либо на идише, либо на иврите. Красиво, но ничего не понять. У Медузы начались отклонения переходного возраста, я подозревала, что она несколько старше остальных курсантов нашей обоймы. У нее начинались непонятные истерики, она то краснела, то покрывалась прыщами. Два раза сбегала, потом сама же и возвращалась. Кто такую искать будет? Старшие молились, чтоб ее шакалы загрызли, такой ужас она им внушала. И это продолжалось уже целый месяц. За стенкой, в бывшей ленинской комнате был кошмар, Медуза по любому поводу устраивала скандал, кидалась в драку, несмотря на слабую физическую подготовку, дралась, как одержимая (хорошо хоть свой тайный арсенал не пыталась применить. Круглоголовые на данный период умудрились наложить на нее табу, усмирив и обезоружив подопечную. Она как рыба билась об этот барьер, потом на недолго теряла сознание. Для нас это была маленькая сладкая передышка.) Не ту бабу вы назвали стервой! -подвела итог сражения четвертая. Мы невольно рассмеялись, сбросив напряженность. Эти гормональные войны начали порядком надоедать, мало того, что тренировочный процесс выматывал все силы, а от круглоголовых башка трещала, как с похмелья у Михайловича, тут еще эта бездельница. Интеграл в такие дни вообще боялся подходить к Медузе, на попытки общения с ним, краснел и убегал к своим муравейникам, он даже с Немым не общался, когда на Медузу находило. Дело принимало серьезный оборот, мы стали какими-то грубыми, несдержанными, хамили преподам, инструкторам, все чаще девочки стали попадать на гауптвахту, за неуважение и за, да пошли они все… Если честно, мы просто отдыхали от Медузы. Даже издевательства старших курсантов, оскорбления и грязные намеки нам казались грудой комплиментов, после бессонных ночей в казарме. Пришла очередь Цыгану и Немому нам пайки таскать. У Интеграла была маниакальная тяга к насекомым, к никому не виданной ночной живности. Сачок и бездельник. Он после отбоя просто пропадал. Ему пару часов сна хватало, для восстановления. И вообще, они с Медузой были два сапога пара. Оба, как окурки от плана. Счастливая Мартышка, подумала я, валяется в больнице и в ус не дует, а тут пауков рассаживай по разным паутинам. А кому– ни будь ночью залазила под ночную рубашку жужелица? Многие даже не знают, что это такое и как выглядит. Интеграл как-то пошутил, легко пуганул Немого, так тот потом жаловался мне, что такое уродство, даже его мозг не в состоянии был придумать. С жужелицами господь явно перестарался. Наловить бы их целую коробку, и к Медузе под одеяло. К сожалению отпуска, всегда заканчиваются. Можно было провести кого угодно, но не Михайловича. Тот нас быстро раскусил, и вместо пещеры, заставил наматывать лишний круг на марш-броске. А он тоже был не подарок. Это был такой аппендикс дикой высокогорной степи (полупустыня фактически), насквозь прожигаемой солнцем. Вместо привычной тропы, был какой-то пархатый глинозем, весь редко покрытый колючими растениями, которые зеленели на маленьких пригорках, и казались мягкими и ласковыми. Со временем эти растения имели свойства высыхать, постоянный ветер их ломал и разносил большими шарами по округе, по расщелинам. В этом месте ветер был, как живой, при виде бегущей курсантки, он, с горячностью джигита, предлагал свой колючий подарок прям в лицо. Пытаешься уклонится, а ветер в этот момент, как специально, меняет направление. Хорошо, хоть дикобразы не летают. На вечер есть занятие-иглоукалывание, оно же вытаскивание иголок. (Муж любит целовать маленькие шрамы на моих щеках, вот они и есть последствия прохождения лишнего круга в марш-броске.) Почва обильно утыкана норами тушканчиков, которые иногда проваливаются под ногой. Бедные ноги, сколько вывихов и растяжений вам пришлось испытать? Вот так и бежишь тупо, этот доп. круг, распугивая тушканчиков, которые врассыпную убегают от бегущего монстра, прыгая, как миниатюрные кенгуру. Говорят, тушканчики не подлежат одомашниванию, умирают, а жаль. Симпатичные зверьки. Нужно пробежать три диких оливковых дерева, с громаднейшими шипами в колючих ветках. Ягоды на этих деревьях безвкусные, как вата, да и покрыты они каким-то размазанным липким пухом. Добежав до ущелья разворачиваешься и загоняешь тушканчиков назад, к моменту, когда круг преодолен и аппендикс с тушканчиками остается за поворотом к белой скале, ты начинаешь медленно отсчитывать километры основного маршрута. Михайловича не проведешь. Медуза вечером не встала на построение. Лежала на кровати вниз животом и плакала. Михалыч присел на краюшек кровати и с опаской погладил Медузу по голове. -Мужика тебе надо,-вздохнул глубоко воспитатель. Медуза всхлипнула и замолкла. Вечером за ней пришел вертолет, троица круглоголовых забрала её, мы надеялись навсегда. Ага, ждите, размечтались! Интеграл загрустил, как– то осунулся, за последнее время он несколько подрос, похудел, загорел, его черные волосы и узкий нос с горбинкой выдавали в нем горного жителя (только каких гор?). Я из чисто женского любопытства, добивала Немого насчет Интеграла и Медузы. А может это у них любовь? Немой на мои расспросы усердно мотал отрицательно головой и всем своим существом жестикулировал, что они друзья, просто друзья. Ах, друг ты мой восьмой, и почему ты не болгарин? В мозгах двенадцатилетней девочки, любовь, это было так романтично! Даже между Змеей и Пожирателем беременных комаров! Цыган заболел ветрянкой. В обойме объявили карантин. Подхватил он ее от одной из учительниц, протащившей инфекцию в лагерь. Все занятия и марш-броски отменяются! Целый месяц детского счастья! Цыгана отселили в лазарет, запретили с кем-либо общаться, на больничную тумбочку наложили кучу порошков и таблеток и оставили под присмотром пожилой женщины-бабы Дуси, которая жила на скале и числилась комендантом двух общежитий. Время от времени, прилетал врач, производил осмотр, мазал Цыгана каким-то розовым химикатом и особо долго не задерживался. От радости мы даже забыли про выпуск старшекурсников и полностью похерили подготовку к учениям. Наша обойма всегда была не полной, а сейчас вообще опустела. Цыгана нет, Медузы нет (хорошо, хоть Мальвина появилась, т.е. прибыла, как всегда поправлял Михалыч), а первого не было никогда. Из-за этого неуловимого гада я и тяну этот воз, постоянно получая взбучки. Мне оно надо? Следующим заболел Михайлович. Без него в казарме стало вообще пусто, скучно. Еду нам приносили в одноразовой бумажной посуде, с такими же прессованными целлюлозными ложками, на которых был выдавлен 1988год и знак качества, со стертыми буквами СССР. (Это было предзнаменование: -наверно мы Союз сожрали вместе с ложками, когда болели ветрянкой). В дальнейшей жизни мне нравилось болеть, я устраивала себе праздник объедания, могла не жалея денег купить и съесть, хоть килограмм мороженного, чтобы вылечить слегка простуженное горло, а после дюжины бисквитных пирожных, у меня пропадали все хрипы в горле и случалось чудо, бабушка выздоравливала, мои внучки были без ума. Столько радости и положительных эмоций я получала во время «болезни». Михайловича, разукрашенного, как новогодняя елка, розово-зелеными шарами, отправили вертушкой в санчасть, которая находилась где-то под Насосной, то ли в Джорате, то ли в Джейрамбатане. На его замену в карантинный блок не прислали никого. Просто на ночь нас закрывали с наружи, а перед завтраком открывали. Еду оставляли перед входом, забирали мусор в бумажных мешках из-под цемента, повесили фанерку из-под мишени, с надписью –КАРАНТИН, и проштудировали, чтобы никуда не высовывались и ни с кем не контачили. Жизнь продолжалась. Мы были предоставлены сами себе. Я всегда сравнивала нашу обойму со старшими. Все-таки, как-то, что-то не сходилось. Фактически этот лагерь в горах, с полигоном, стрельбищем являлся закрытым объектом, для подготовки спецподразделений, курсанты которых проходили отбор в суворовских и нахимовских училищах, решившие раз и безоговорочно связать судьбу с армией. Их гоняли, как сидоровых коз, из них делали элиту спецназа, командирский состав-будущее армии. У них не было круглоголовых, они жили отдельно в казармах. Подразделения между собой пересекались редко. Каждые четыре года выпускалось сорок новоиспеченных лейтенантов. Прием в группы, да и количество групп было строго ограничено. Из них к окончанию обучения спец инструктора выкачивали все соки. (И когда мне потом говорили, что какой-то офицер стал порно звездой, а какой-то знаменитым культуристом, приводя в пример мужа Королевой, я думала, что не там ты километраж знаний и умений месил, и не там тебя самого месили. И так сойдет…говорил Вовка из тридевятого царства.) Наша обойма, как-то не вписывалась в механизм штамповки спецподразделений. Да у нас был устав, да у нас была дисциплина, да мы несли определенные нагрузки, но все равно мы были детьми. У нас были круглоголовые, которых не было у старших (Зато у них были спец инструктора, которых не было у нас. Зависть Гюрды.) Да и не у всех они были, у меня и Гюрды их никогда не было. Я себя вообще считала уродиной (Смотрясь в зеркало, завидовала Медузе, завидовала даже веснушкам Мальвины, мне казалось, что все красавицы, обязательно должны быть рыжими и непременно с веснушками.), считала неудачницей и что меня по ошибке притащили в подразделение, из-за этого и поставили старшей над обоймой. Все талантливые, а ты бездарь, вот и командуй. Придёт первый, в туалете полы будешь мыть, это такое мне в лицо Медуза кинула, я хотела ее разорвать, но глаза наполнились слезами, я убежала в укромное место (У каждого из нас было свое укромное место). Я долго думала и плакала. Мне казалось, что меня никогда никто не любил и никогда никто не полюбит. Самое главное, что я с детства вбила в голову, что мать меня бросила из– за того, что я родилась такой уродкой. В эту ночь, после построения, я сбежала. В третий раз, за пять лет, как говорил Михалыч. Оказывается, он подсчет негласный вел. Из нас всех не сбегал только Немой, он легко мог сделать так, чтоб от него все сбежали и оставили его в покое. А Цыган свои двухдневные отлучки не считал побегом, он всегда возвращался сам, приносил с собой кучу жизненной энергии и множество невероятных красивых историй. Мы на его сказках и выросли. (Я, когда эти «цыганские «сказки рассказывала детям, потом внукам, они и про сон забывали). Бегать мне долго не дали, вокруг горы, скалы, обрывы и никаких дорог. Один только Цыган нащупал тропу, но молчал как партизан. К нам всегда все относились, как к детям (Медуза не в счет). Мы могли пролезть через колючую проволоку, подойти к охраняемым складам, пойти гулять на полигон с барьерами и препятствиями, бессовестным образом присутствовать при тренировочном процессе военных. Запрет распространялся только на стрельбище. Да и далеко оно было. Мне казалось, что нас специально здесь спрятали. Секретный объект, внутри секретного объекта. Это как бы добавляло значимости нашего существования. (Как оказалось позже, я недалека была от истины, вернее я оказалась абсолютно права). Через три недели в обойме появился Цыган. Карантин сняли. В отсутствие Михайловича, рекомендовали заняться самоподготовкой. Опять все на мои плечи: -физическая подготовка, уроки, режим, круглоголовые…, боевая подготовка (по желанию), самоподготовка и все по кругу. Как-то незаметно Интеграл увлекся бегом, и показывал довольно приличные результаты. Видимо от избытка энергии, молодой организм требовал нагрузки. Михалыч явно задерживается, я уже была вся на нервах. Не получалось у меня бегать и следить за всем-то на уроки опоздаем, после остывшего завтрака, то после обеда круглоголовые за мной гурьбой бегают, в поисках своих подопечных, жалуясь, что я им срываю какой-то важный эксперимент. И услышав долгожданный шум винтов военной вертушки, я облегченно вздохнула. Свою ошибку я поняла, когда увидела, что вместо Михайловича, из вертушки выпрыгнул маленький «микро мужчина», с громадным рюкзаком, пригнулся под винтами и колобком покатился навстречу встречающим командирам. Что энто за фрукт? -подумала я, Филиппок какой-то. Но после того, как командир привел его к нашей казарме…Первый, ёкнуло сердце. Командир вытер пот с лица: -Принимай пополнение, как там тебя? Я подсказала -Вторая. -Не разбираюсь я в вашей нумерации, но это, как его, ваш очередной -последний в вашей десятке. -в обойме,-поправила я. Но командир в сердцах, махнул зажатой в руке фуражкой, уже направлялся на выход, к двери. Обойма выстроилась сама, я тоже стала на свое место в строю. -Воспитателя нет, поэтому представляйся сам,-предложила я колобку. Он недоуменно потоптался, скинул рюкзак, в котором что-то загрохотало, пнул его для надежности. -Я, это…,-пробубнил под нос прибывший,-Никита. Потом подошел к Немому, протянул руку -Никита –повторил колобок. Немой механически поздоровался и посмотрел на меня. Я сообразила мгновенно вышла из строя, и представила каждого члена обоймы, по кличкам (Имя было у Интеграла, но я и представила его, как Интеграла, он не обиделся. Остальные, в том числе и я, имен не имели). Вскоре на рюкзак полетела фуфайка, в которую был закутан новичок, потом три свитера, какие-то платки, подвязки, ватные брюки, спортивные, ленты, подтяжки и куча всякой дребедени, что настоящим мужикам таскать не положено. Вскоре перед нами предстало вполне нормальное человекообразное существо, лет двенадцати, только метр с кепкой. И не толстый совсем. Строй рассыпался, вся обойма умчалась по своим делам, а мне нельзя-я-я, вводи в курс дела новичка: спать будешь здесь, в тумбочке можно хранить…, подъем в пол седьмого…, твое место в обойме№10, туалет в конце коридора. И ответы на тысячу зачем и почему. Интеграл крутился рядом, потом не выдержал, подошел к новому и указывая пальцем на огромный рюкзак, спросил: -Это что…? Это зачем? -Лаборатория,-ответил новичок. -Можешь сдать лишнюю одежду в склад тете Дусе. Так закончив с наставлениями, этой фразой я закончила вводный инструктаж. -в общем, Добро пожаловать! Располагайся. Интеграл уже приспосабливался посмотреть лабораторию, но не тут то это было; Никита подскочил и закрыл рюкзак, как Матросов амбразуру, своей мощной грудью. Сразу признав меня старшей, он обратился ко мне, почти по уставу: -Товарищ командир! Распорядитесь, чтобы мне выделили помещение, под лабораторию. У меня отпала челюсть. Первым среагировал Интеграл и нервно захихикав, выскочил на улицу. Я еще была в ауте. -И чтобы это помещение было хорошо вентилируемое, желательно принудительная вентиляция, -добавил новый. –А ты не опух, а ты не обор? Слова застряли в моем горле. И тогда я поняла, что эта лаборатория у него будет. -Хорошо, я вашу просьбу передам по инстанции, -холодно ответила я, и с тех пор к новичку обращалась только на вы. Пока Никита располагался и обживался, я через колючку, поперлась искать командира или дежурного по части. Услышав просьбу новичка, реакция командира совсем не отличалась от моей, только в более полном варианте –А, он не опух…? Но увидев перед собой 12летнюю девчонку, споткнулся на слове и закашлялся. Хорошо, примем к сведенью, -ответил военный и я ретировалась в казарму. Через два часа вертушка приперла личного инструктора Никиты. Это был кадр, который полностью разрушал весь институт власти круглоголовых. Во-первых, не признавал халатов, громко говорил, постоянно с кем-то ругался, всех оскорблял, то кацапами, то москалями клятыми. Особо доставалось военным. Голова у него была побрита на лысо, а на самой верхушке длиннющий клок волос, который он называл –оселедец. Ко мне же он почему-то обращался вежливо и зачастую, из уважения, переходил частично на русский язык. -Дивчина, а где ты спрятала маленький кусочек дерьма, что себя называет Никитою? Сам задавал вопрос, сам на него отвечал, сам же находил подопечного и за ухо тащил в контору. Никита давал отпор еще в казарме, в конторе шел непрерывный скандал, иногда от боли кричал Никита, но не поверите, больше орал инструктор. Этот мордобой продолжался часа два, потом инструктора под руки, фактически, тащили к вертушке двое старших, а Никита, прошмыгнув через дверь, вовсю наяривал к казарме. На лицах инспектора и подопечного светились довольные улыбки. Ну и шельмец, ну и сукин сын-восхищался учеником побитый инструктор. Казак отходил целую неделю. Никита целую неделю занимался самоподготовкой, потом опять все повторялось. Уши у Никиты постоянно были красного цвета. Интеграл немного жалел новичка. Но Никита к инструктору отнесся с уважением, с каким– то глубоким почитанием. Он кто? -спросил Интеграл. -Волхв. Последний Волхв. -ответил новичок. – А, за что это он так тебя? -показывая на уши, спросил Интеграл. Так надо, услышал в ответ. А что ты знаешь о берсерках? На вопрос о берсерках Интеграл не знал ничего. На следующий день группа старших курсантов освобождала каптерку –пристройку к казарме. Вертушка притащила вытяжку-электродвигатель с хреновиной, похожей на улитку. Вскоре, так тщательно охраняемый рюкзак уполз в новую лабораторию. Никита не игнорировал марш броски, бегать он любил, но в силу своей комплекции, постоянно отставал, был десятым всегда и везде. Все остальное свободное время он проводил в лаборатории, не допуская в нее никого. Цыган говорил, что старшие курсанты приносят к лаборатории трупы различных животных и даже на вертушке привозят покойников из морга. А Никита в лаборатории делает военную чупокабру. Вокруг новичка возник некий ореол таинственности, все на него смотрели с опаской, и с не прикрываемым любопытством. Мы между собой –шу, шу…, старались определить и окончательно приписать десятого в обойме, но он с таким ворохом достопримечательностей, как бракованный патрон, никак не хотел в лазить в обойму. Одним не нравилось, что его называют по имени (Некоторым даже обидно было, мне тоже), другим его запах и таинственность (Когда жизнь меня немного помотала, я поняла, чем пахло (Вернее воняло) от десятого-он, его одежда, все чего он касался, надолго пропитывалось запахом формалина. Вонь, хуже уксуса.), третьим (Не будем пальцем показывать на Цыгана) эта вонючка совсем не нравилась. Таких в табор не принимают,-говорил Цыган. Немому и Интегралу было все по барабану, но все же они отселили Никиту поближе к выходу. А тому даже удобно было, он с лаборатории всегда поздно по ночам возвращался, а иногда, только на построение прибегал. Одна особа, которая в данный период отсутствовала, говорила, что этот недоносок, хуже лентяя и за глаза, называла его лабораторной крысой. (А еще они называют тебя земляным червяком). Мы привыкли обращаться друг к другу по кличкам, а к новичку никак, ничто не клеилось. Обращаться по имени-дико, непривычно; по номеру-как будто с вещью разговариваешь. (И был он никто, и звали его –никак. Такой вот Масленица пришел…) Не лепилась к нему кличка. Было такое ощущение, что мы все собаки, а он –человек. Сама себе, дура, накаркала, вспомнила Медузу… Прибегаем после марш броска, а она в казарме обыск в своей тумбочке наводит; в комнате аромат такого парфюма, который эльфам не снился, а на голове такая прическа…! Что я почувствовала себя лысой. Она стояла в спортивном трико, очаровательно улыбалась, на губах была темно коричневая помада, на лице обалденный макияж, волосы, покрыты лаком, переливались на солнце. (Сразу вся Третьяковка вспомнилась: и «Не ждали», и «Грачи прилетели» и «персик в тарелке девочки обжоры»). Девчонки, без гипноза застыли, как каменные. И как это мы вертушку прохлопали? (На пол, под наши ноги, стекала зависть. Образовалась уже приличная лужа.) Через прозрачную кофточку, просвечивался черный бюстгальтер, обхватывающий и подчеркивающий женское богатство. (Которое нам пока и не снилось. Я по инерции посмотрела на свои вздутости) У Медузы слегка раздались бедра, округлились плечи; и по всем признакам, перед нами была, уже сформировавшаяся девушка. Медуза была без ума, от произведенного на нас эффекта. Это был фурор, это был триумф…Это было что– то такое, о чем мечтает каждая девочка с рождения. Мы даже готовы были простить (И простили) все пакости и обиды, причинённые нам Медузой. Пол ночи мы завороженно слушали Медузу, про город Баку, про парк Кирова. Про девичью башню, про шашлык, торты, мороженное, халву, пахлаву и про много, много чего вкусного. Мы такого никогда даже не пробовали. На новый год, нам всем дарили одинаковые подарки со сладостями (от МВС, говорил Михалыч), в них были конфеты, пару мандаринок, один апельсин, и иногда сушенный инжир (Это уже местные добавляли). На стол подавали лимонад в стеклянных бутылках, с пузырьками. Это было счастье! Никто наверно не ждал Нового года, как мы. Но что это все можно было купить за деньги? …Ночью мне снился Баку. Медуза поменялась вся, характер тоже поменялся. Она всей своей взрослостью, всем своим видом отделилась от нас окончательно. Стала спокойнее, добрей, расчетливее, терпимее к курсантам обоймы. Подчинялась только по инерции, вдумываясь в каждый приказ, как бы переваривая его в жерновах своих мозгов. А мозги у нее были. Она научилась контролировать свои способности. (А что она могла вытворять в полном объеме, я узнавала из заголовков газет, читая между строк. Но многое мне рассказала Стерва, с которой мы случайно встретились, находясь в дипломатических представительствах разных государств, на одном из саммитов в ОАЭ.) У Медузы убрали двух инструкторов, вместо них появилась хрупкое очаровательное создание, неопределенного возраста, невысокого росточка, с немного вздернутым носиком, с чистым, всегда улыбающимся лицом, с томными, завораживающими большими, слегка раскосыми (кошачьими)глазами, которые при разговоре она всегда опускала стыдливо вниз, как бы отдавая полностью инициативу собеседнику. Обаяние в ней было везде. Даже в каждой складке белого халата, с вышитой группой крови на накладном кармане левой груди, чувствовалась такая скрытая сексуальность, что любое ее движение, вздох, взгляд, голос, ее чарующий голос…, под внешней иллюзией скромности и беззащитности, рождали ощущение безграничного доверия и близости, побуждали собеседника к необдуманным поступкам, раскрывали его как консервную банку, возрождая в нем первобытные инстинкты, тем самым подготавливая его и подводя к необдуманным действиям. (Я не собираюсь утверждать, но Моника Левински, прошла видимо школу этого инструктора. Я смотрела видеозаписи, и в одном из документов, в особой графе, отметила о замеченных, профессиональных тонкостях. Виден был почерк опытного инструктора) Михайловича выгрузили, как мешок картошки, с вертушки. Вернее, он вывалился сам. После того как вертушка отчалила, Михайловича подхватили два курсанта и поперли на пустующую гауптвахту. Михалыч пытался разговаривать, смеялся, потом целую ночь пел нецензурные песни, которые толком никто не мог разобрать. Никогда не думала, что у Михайловича нет слуха. На утро его с помощью родниковой воды и какой -то матери, привели наконец в чувство, но видимо не до конца. По пути к казарме ему не посчастливилось встретится с новым инструктором Медузы, столкнулся прямо у двери казармы-А это что же, еще, проститутка? -возмутился воспитатель, и застыл камнем в последнем движении (чем-то напоминая ресторанного швейцара). Опять командовать мне, подумала я. Марш-бросок был легким, мы быстро прошли его. До обеда еще было пол часа. Раньше времени не хотелось появляться, припашут. Я устроила длительный отдых, обойма расслабилась и все разбежались по своим делам, по лесу. Правда деревьев на маршруте было меньше, чем кустарников, но зато много камней, огромных валунов, на которых, грелись на солнце змеи. За время учебы мы привыкли к ним, да и они к нам. Змеи были разные, красивые и не очень, разноцветные и однотонные. Они нам настолько примелькались, что мы перестали их замечать. Мы знали, что они опасны, они знали, что мы не подарок. Змеи нас никогда не трогали, мы их просто игнорировали. Создался своеобразный паритет, который никогда не нарушался. Была полнейшая идиллия. Да, сейчас! У нас раньше не было десятого! Это чудо, наверное, никогда ничего о змеях не слышало, не видело, при виде пресмыкающихся у него как у трехлетнего ребенка, аж нос задергался, от нахлынувших эмоций. Не успела я оглянуться, как этот метр с кепкой, забрался на ближайший валун, где мирно грелись три огромных змеи. Все это сопровождалось такими звуками радости, как будто ребенок, нашел давно забытую, потерянную игрушку. И несмотря на предупреждающее шипение, на угрожающие змеиные атакующие позы, десятый обхватил их руками и начал вытворять со змеями то, что нормальному человеку, в кошмарном сне не приснится. Он их сворачивал, разворачивал, сжимал, связывал, перекручивал, растягивал рты, стравливал друг с другом, заталкивал хвосты змеям в глотку, при этом ухитрялся уклоняться от змеиных атак и постанывал, и тявкал, как молодой волчонок. Змеиный яд на камнях высох быстрее, чем этот оригинал наигрался. Бедные змеи, которым пол часа пресекали попытки смыться, испарились мгновенно, кубарем свалившись с камня, как только почувствовали передышку. Собравшаяся обойма, слепилась в единую кучу, вокруг непонятно откуда взявшейся Медузы. По коже у всех бегали иллюзионные мурашки, с крокодила величиной. -Что это было? -наконец вымолвила я, как в тумане услышав свой голос. Придурок! -сделала заключение Медуза. Новичке благополучно спустился с валуна, и мы продолжили свой путь к казарме, все почему -то старались удалится от этого придурковатого Никиты. Он, как ни в чем, не бывало, медленно плелся за нами, как всегда под отстав, последним, десятым. И вдруг опять вой, громкие тявкающие звуки в хвосте передвигающейся обоймы. Я испуганно оглянулась назад, выискивая на тропе замученных змей. Этот придурок крутился, как юла, танцевал, как припадочный, если эти немыслимые прыжки можно было считать танцами, он нагибался, ползал по земле, и когда к нему вернулось что– то человеческое, заорал на все горы-Нашел! Я нашел! (Эврика, кричал Архимед. Эврика.) Толпа, в которую превратилась обойма, опять сжалась вокруг Медузы. Мне показалось, что у платиновой красавицы, вместо волос, выросли драконьи гребни, и она из Медузы успела превратится в Горгону. Я с опаской подошла к десятому, на всякий случай не приближаясь к нему близко. Он показал в руке какую -то маленькую круглую тусклую железку (Хотя я ожидала увидеть, что угодно, в крайнем случае, гранату без кольца. Надо попросить его сдерживать свои эмоции, а то еще пару таких выходок, и всю обойму по горам, как стадо баранов, искать придётся.) Нашел! Это Асс. Это что, переспросила я. Это Асс, древнеримская монета. Это будет лучшее в моей коллекции, придём, я покажу вам кляссеры. Я отскочила на два метра. Не надо! Мы как -ни будь, это, без кляссеров… Я представила, что это такое. Оно было похоже на гибрид чупокабры со стрекозой-кляссер называется, а у него в лаборатории их много, на всю обойму хватит. Не надо нам кляссеров. У меня начиналась истерика. Я повернулась, обойма пропала, на тропе даже следов не осталось. Кляссеры наверно унесли, подумала я, и безразлично поплелась в сторону казармы. За мной, повизгивая от удовольствия семенил десятый. Михалыч бы сказал-непорядок. После второго, сразу десятый. Проходя мимо казармы, я по инерции поздоровалась, с застывшим в поклоне воспитателем. Он зло вращал глазами, его глаза ругались. Свою обойму я нашла в столовой. Они, как ни в чем не бывало, уничтожали обед. Наши с Никитой пайки, сиротливо жались к краю стола. После обеда, командиры обещали нам стрельбы. До этого мы собирали, разбирали, чистили оружие. Пострелять тайком, только Гюрде удалось, тоже мне армейский хвостик. Медуза помчалась к своей новой наставнице, которая бессовестно загорала, в пятистах метрах от склада боеприпасов. Мне казалось, что в этот день, охранялась только та сторона склада, с которой загорала инспекторша. Вся обойма была в сборе. Медуза побежала расколдовывать Михайловича. Наконец он, со скрипом, разогнулся. Ведьма,-простонал Михалыч, посмотрел испугано на Медузу Ведьмы, дополнил он. Суставы его, еще непривычно скрипели при ходьбе, как несмазанные сапоги. Вот и все, приплыли, видно старею-тихо сказал воспитатель.

Выполнив построение обоймы, я доложила воспитателю по уставу, что мол обойма построена, в наличие имеется…, отсутствуют столько то, из них по уважительной причине … столько-то. Готовы к учебным стрельбам. Стояли все, даже Медуза, стояла смирно по струнке, только десятый номер, похрюкивая, вертел в руках свой Асс и ковырял землю носком правой ноги. А это, что за муди… Не надо -, хором заорала вся обойма, не дав Михайловичу закончить вопрос. Ибо десятый начинал тихонько подвывать. Этот, наверное, хуже ведьм, если вся обойма за него просит, подумал Михалыч, про себя отметив, что громче всего орала Медуза. На каждую, есть с резьбой-, про себя, отметил Михалыч, и как– то, даже зауважал этого новенького мальца. Стрельбище было далеко от учебного центра. Нас вояки подкинули на МТЛБ, это такая большая консервная банка на гусеницах. Внутри у нее две лавочки, и вместо окон, маленькие дырочки (Отверстия, всегда поправлял Михалыч.) -бойницами называются. После того, что нас пару часиков покатали на консервной банке, мы временно разучились ходить по земле. Нас не сколько качало и шатало, сколько мы подпрыгивали и делали несимметрично резкие движения, просто стоять тоже не получалось, нас почему-то тащило в стороны. Минут через десять попустило, но болели все бока от тряски и резких маневров обезьяны в шлемофоне, сидящей за рычагами. Медуза говорила, что эта железяка покруче массажного кабинета будет, еще пару таких массажей, и она сама отдастся в руки врага, со всем своим секретным содержимым. Нам показали окопы, траншеи, землянки, полосу препятствий, все, что вырыто военным шанцевым инструментом, которое называется изделие№…Потом показали маленькую, чуть больше детской, лопатку. И сказали, что это в армии самое главное оружие. Мы даже поверили, что она тоже стреляет. Потом операторы включили всю световую и звуковую полигонную сигнализацию, и подъёмники мишеней. Было очень эффектно. Все гремело, стреляло, взрывалось и светило. Дискотека,-очаровано прошептала Медуза, и от бедра начала танец, похожий на ламбаду. Операторы ПО выпадали из-за пультов. Нам только производственного травматизма не хватает,-пробурчал Михалыч. Прапор, представившийся начальником полигона, подыграл Медузе-ничего, армия спишет, под три процента. Мишени оказывается тоже разные, одни маленькие, как десятый, а другие большие, как Михалыч, но есть и такие, как баба Дуся, их по железной дороге, без паровоза катают. На каждой мишени круги, нам объяснили, что мы в центр круга должны попасть. А еще есть мишени, для стрельбы из пистолета. А есть ли у вас мишени, для ракетных установок? -поинтересовался Интеграл, и что-то шепнул Немому. На горизонте появилась маленькая точка, которая с приближением разрасталась все больше, чем-то напоминая то, что катают на Красной площади по праздникам. ЛОЖИСЬ,-заорал полигонный начальник и ласточкой нырнул в окоп, операторы опять выпали из -за пультов, и со всего размаху, полетели на прапора, размазав его по дну окопа и раздробив сапогами челюсть. Ракета пролетела мимо и растворилась за горизонтом. Осень настала. Ракеты летают. Наверное, на юг,-пошутил воспитатель. Это называется постреляли. И кто -то сегодня будет ночевать на губе,-на этом воспитательный монолог прекратился. Назад обойма добралась на скорой помощи, сделанной из автомобиля «Урал». Прапорщик с полигона подпрыгивал вместе с нами и перекривлял Немого, его челюсть намертво была прикручена к голове скотчем. Немой же радовался, что наконец, они отдохнут и «наболтаются» на гауптвахте с Интегралом. Возле казармы бегал и возмущался хохол, Михалыч его успокоил, все занятия, в связи со стрельбами переносились на завтра. Хохол облаял воспитателя, обозвал неотесанным кацапом, надрал уши Никите, и смылся на скалу, даже из лифта долго еще доносился его возмущающийся голос. После ужина личное время. Пол обоймы танцевало в очереди возле туалета. Немого и Интеграла пропустили без очереди, на пороге их уже ждал караул. Старшие были на взводе, ожидая очередной пакости от Немого. Будут бить,-подумал восьмой номер, и в воздухе раздался резкий неприятный запах. Кто-то из караульных испортил воздух, подумал Михайлович, воняло, чем-то неприятным, как дохлой рыбой, только еще противнее, он так и не смог обнаружить источник запаха, провел отбой и отбыл на скалу, в общагу. После отбоя десятый попросил нас не разбегаться, он из лаборатории принесет для нас кляссеры, обойма в ужасе, опять собралась вокруг Медузы, а та сама дрожала и выбивала зубами дробь. Пока новичок, что-то делал, у себя в лаборатории я объяснила своим подопечным, кто такие кляссеры и…СПАСАЙСЯ, КТО МОЖЕТ! Я не помню, как мы с Медузой оказались на чердаке общаги, что на белой скале…и это, при отключенном лифте. Медуза целую ночь отстреливала менталом все что летает, ползает или движется в ночное время суток, превращая всех в «камень». Отстреливала кляссеров так, как охотник чукча ноу серов. Утром подбили результат. Весь двор был завален летучими мышами, совами, было пара шакалов, кот бабы Дуси, и на горе всей этой нечисти, лежал голый казак с котлом, надетым на голову. Кляссера Медузе подбить не удалось. Но зачем он котел на голову на голову надел? -подумала я. Медуза сняла ментал, и вся нечисть вспорхнула из-под ног проснувшихся обитателей общаги. Хохла отпаивали холодным квасом, он так и не понял, что произошло. Мы немного погодя пошли с Медузой сдаваться. На губу начала образовываться очередь. Вся учебная часть, третий день разыскивала разбежавшуюся обойму.

Глава 2.

Мы втроем стояли на холодном бетонном полу, пока шли поиски. Нашего полку все прибывало. Появились первые «жертвы». Стерву с Мартышкой выловили в пещерах, те в темноте отбивались, стоя на смерть против ненавистных кляссеров. Гюрду с горы сняли вертушкой, она до последнего утверждала, что за ней гнался самый большой кляссер, с крыльями, как лопасти вертолета, а остальная стая погналась за Цыганом. После того, как выловили Гюрду, Михалыч дал отбой. Немой с Интегралом были злые и голодные третий день, и когда я им наконец принесла целую охапку бутербродов, они меня чуть не разорвали. А когда я им рассказала про кляссеров, ржали как лошади. Цыгана уже не искали по привычке. -Куда денется, сам придёт,-махнул рукой Михалыч. Цыган пришел как всегда, на третьи сутки, с собой в рюкзаке приволок трех кляссеров, сказал очень опасные, бросаются на людей и отрезают головы. Он красочно расписал, как убегал ночью от кляссеров, которые сначала догнали и съели Гюрду, а потом взялись за него. Он начал оборонятся и всех победил, а троих взял в плен. В доказательство продемонстрировал глубокие порезы и ссадины на руках. Военные сначала хотели уничтожить нечисть, принесенную Цыганом с помощью взрывчатки, вместе с рюкзаком, но любопытство взяло верх, все-таки рюкзак был как рюкзак, а то, что в нем ползало и скреблось, не казалось большим. Привязали веревку к завязкам рюкзака, накрыли рюкзак старым пустым аквариумом, посадили двух ментальных ведьм с Немым в авангард перед аквариумом, чтобы вдруг что, так сразу…Удалили лишних и Михалыч начал тянуть за веревку. Веревка зацепилась. Михалыч дёрнул сильнее, вдруг из Рюкзака, что-то прыгнет, аквариум (видимо от рывка веревки) разлетелся вдребезги. С диким криком все выбежали из казармы, Михалыч, военные, ведьмы, зрители, подстегнутые адреналином топтали наш марш-броссовский маршрут, друг друга поддерживая единым монотонным криком-А-а-А-а…В казарме остались два человека-Интеграл и новичок. То, что выпрыгнуло из рюкзака, Интеграл запаковал назад, сказал, что это такая Саранча, что ее в рекорд Гиннеса надо внести. Не саранча, а мутанты какие-то. Королевская саранча. А десятый то наш, Нумизматом оказался и денег у него разных в кляссерах много. А кляссеры, это оказывается альбомы для монет специальные, вроде кошельков, только прозрачные. Мы всей обоймой слушали эту белиберду, что гнал Интеграл, а про себя думали совсем другое, уж мы то точно знали, какие бывают КЛЯССЕРЫ?! И деньги, вообще то не пахнут, как говорил Михалыч, а тут присутствовал даже не запах, а такая вонь, как могут вонять только КЛЯССЕРЫ. Мы в дальнейшем, даже средство защиты придумали, если лаборатория развалится, как аквариум, а эти мутанты Кляссеры вырвутся наружу. От Нумизмата надо было спасаться любыми доступными средствами. Так наконец определился наш десятый, приобретя погоняло-Нумизмат. Никто, даже Стерва не обижалась на клички, кроме Медузы, просила называть ее Инночкой, а между собой, она для нас оставалась Медузой. Хоть, что Инесса, что Медуза, одинаково по– моему. Стоило бы переименовывать? С Нумизматом мы потом по жизни вращались в «параллельных вселенных», он стал Доктором наук, Генерал-полковником медицинской службы. И своих Кляссеров он выпустил, и не одну сотню. Что вы знаете о берсерках? -спросил он Интеграла. Я стояла возле входа в Военную Медицинскую Академию, тайком смотрела на постаревшего Нумизмата, он на меня не обратил никакого внимания, я для него так и осталась второй-человеком без имени.

На Михайловича пришли документы. Отслужил солдат службу долгую, двадцать лет служил, да еще пять. Службу долгую, службу горькую. Только не было у Михайловича ни семьи, не жилья. Не заслужил наверно. Были только мы, и тех хотят отобрать у старшего прапорщика. Прощался он уже было с нами, восемь лет мы провели вместе, изо дня в день он вел нашу обойму. Показывал он нам свои последние фотографии, там, где он на море, город Баку, Сумгаит показывал, Хачмас, Махачкалу. В Дагестане ему нравилось, люди там хорошие, говорил он. Уеду где ни будь в горы, буду овец да баранов пасти, как вас эти годы пас. Я с удовольствием смотрела на море, на фотографиях оно было маленькое. Ну где здесь много воды? -думала я. Я не могла представить нашу жизнь без Михайловича. Он для нас был всем – и папа, и мама. Действовал по уставу, но частенько и на подзатыльник можно было нарваться, за дело. Я стала взрослей, сентиментальней, все чаще снимала со стены талисман и бегала тайком в свое потаенное место, и плакала, жалуясь маленькому медвежонку о превратностях своей судьбы. Мне жалко было себя, жалко Михайловича, жалко, что родилась некрасивой неудачницей. Груди мои окрепли и начали неприлично набухать (Перед марш-броском я их перевязывала куском материи. Мне было стыдно. И непривычно болели соски, натертые мокрой майкой), а все остальное тело, через светившуюся насквозь худобу, оставалось таким же угловатым, как чурка, вырубленная топором. У меня началась Медузина болезнь, Баба Дуся говорила, что все бабы, рано или поздно ею болеют, и что все в этом мире от бога, и бог наказал этой болезнью всех женщин за какие-то грехи. Я не кидалась на всех, как остервенелая, с кулаками, просто молча, стиснув зубы валялась на кровати и вспоминала все свои грехи, но все же больше склонялась к версии, что это Медуза инфекцию занесла, когда мы от кляссеров прятались на белой скале. Летучие мыши эту скалу облетали за версту от общежитий. Заболела только я, ведь никого из других девочек болезнь не прихватила. Дура бестолковая, нам в обойме еще эпидемии не хватало. С омерзительностью, я тщательно прятала гигиенические принадлежности, мне казалось, что от меня воняло хуже, чем от Нумизмата. Но слава Кавказу, болезнь быстро закончилась, я резко выздоровела, во мне появилось столько энергии, что могла бы землю перевернуть. А трехчасовой марш-бросок-так это элементарно. В своем тринадцати летнем возрасте, я была еще так наивна, но жизнь продолжается. Михалыч о чем-то долго говорил с командиром военных. Заказал вертолетчикам два «Еревана» пятерки, потом они с командиром говорили целую ночь, а утром вызвали вертушку и улетели по срочным делам. (Похмеляться полетели скотины,-громко возмущалась баба Дуся, вытирая мокрой тряпкой пыль с подоконников нашей казармы). Переговоры закончились успешно, Михайловича оставили в нашем подразделении, числился он, как вольнонаемный, а дальше, мы особо не задумывались. Оказывается, в наше время и такое возможно. Контракт с Михайловичем заключили на целых три года. Он ходил довольный, как индюк, ждал, когда придёт первая пенсия. Через неделю старшие курсанты сдали государственные экзамены по всем дисциплинам; и сразу же на следующий день были объявлены выпускные учения. Для меня это были не первые учения, но каждый раз я волновалась и преодолевала внутренний страх. А вдруг… Что ни будь не так. Выпускные учения в подразделении, приравнивались к объявлению войны, и вчерашние курсанты, несущие наряд по кухне, охраняющие гауптвахту или склады с вооружением, которые еще вчера улыбались и подкалывали молоденьких девочек, сегодня в младших обоймах были объявлены вне закона, и любое общение с выпускниками, считалось хуже измены Родины. А любой выпускник был враг. Обучение в школе заканчивалось, начинались военные каникулы, круглоголовых тоже на базу не пускали, хоть они все уже были новой формации, но во время учений они больше мешали. Хождения по ночам на территории было ограничено пропусками и паролями, бдительные патрули вылавливали нарушителей, которых круглосуточно судил трибунал в лице командира, замполита и бабы Дуси (последняя из которых, приговаривала всех нарушителей к расстрелу, по законам военного времени.) Нарушители из учений вычеркивались автоматически, как отсутствующие и временно утилизированные на гауптвахту. Паек правда за арестованными оставили. Никто не знал, когда закончатся учения. И курсантов голодом морить никто не собирался. Воспитателей перевели на казарменный режим (в учениях они не участвовали, но в случай чего, могли оказать помощь в непредвиденной ситуации, и чтоб если нужно, не искать воспитателей по всей округе.) Михалыч меня штудировал бесконечно, до тех пор, пока вестовой не вручил мне конверт с приказом командования, за который я по– взрослому, расписалась, вскрыла и через пять минут, полностью экипированная обойма, грузилась в вертушки. Рюкзаки, палатки, каски, ничего лишнего, у каждого была десантная лопата, правда вместо оружия-муляжи. Медуза напоследок пошутила, выстрелила из муляжа, очередь по выпускникам. Пять человек унесли на «губу», чтоб не мешались под ногами. Отсчет боевым потерям начался. Остальные выпускники попрятались и старались не высовывается, пока не взлетит вертушка. Старший, выбранный командиром, сборной обойм выпускников, про себя, на чем свет, чихвостил Медузу, только ему понятными словами. У него в отряде осталось 35человек, а эта ведьма выкосила самых незаменимых. Через минут двадцать лету, вертушки приземлились на широкой, тупорылой покатой возвышенности, окруженной оврагами, по стенах которых, бежали многочисленные ручьи, совместными усилиями образуя быструю холодную горную речушку. Цыган заулыбался, место ему явно знакомое,-подумала я, тут и физиологом не нужно быть. Все младшие обоймы начали выгружаться одна за другой. Я дала команду на разбивку лагеря, а сама пошла искать штаб. Командовала обороной сборная группа, следующий выпуск. Штаб я нашла в небольшой пещере, которая больше напоминала медвежью берлогу или разрушенную барсучью нору, на что указывали следы от когтей на ближайших деревьях и запах, я умудрилась вступить в чей то кал. Этот запах привязался ко мне. Наверное, девчонки выгонят меня жить в палатку Нумизмата-, подумала я. В штабе мне поставили задачу держать глухую оборону со стороны тыла, обозначили место дислокации моего подразделения, уточнили границы. Из обоймы на войне, мы стали взводом, третьей роты, учебного полка –имени Че Гевары. Мне, под роспись, выдали рацию, объяснили, как пользоваться, сказали участвовать в контратаках, только по сигналу. Дали планшетку с картой, на которой и был расположен этот участок нашей дислокации. Дали желтую ленточку, которую нужно было разрезать и пришить лычки, я спросила-где? Они уточнили конкретно… Я под громкий хохот выскочила из пещеры. Первым делом я выбросила эту позорную ленту, нитки, иголку, а также ножницы, мы забыли (Мое упущение.) Выключила рацию, ее просто забыли зарядить, и она на нашей войне свое очень быстро отработала. Пришлют посыльного-, подумала я и побежала к своим. Дала команду на дальнейшую постройку лагеря, и мы с Цыганом пошли искать место для лагеря, поближе к своей линии обороны. Цыган вращал планшетку, как…вентилятор, ворожил, чуть ли на зуб не пробовал. Нет, с местом мы определились быстро, но вот эта самая дислокация, т.е. Местность, которую мы должны были охранять, ни ему, не мне абсолютно не нравилась. Через всю карту была начерчена грунтовая дорога. Цыган разведал: -дорога уходила в карьер, в котором стоял маленький экскаватор, в ковше которого поместилась бы вся наша обойма, вместе с Михайловичем. К карьеру подходила высоковольтная линия, воздушная, которая утыкалась в подстанцию. В экскаваторе спал пьяный сторож, возле гусениц в тени машины лежала худая большущая собака. Кавказец,-гордо похвастался знаниями пятый. По правую и левую стороны дороги были буераки, плотно усеянные многолетней травой и чахлыми кустарниками. А дальше, на всю территорию планетной карты приходилась открытая местность, из глинозема и булыжников, полностью лишенная растительности. Для лагеря решили найти местечко вдоль русла реки, в которую упирался карьер, подальше, и не в прямой видимости от экскаватора, Цыгана я послала искать место для лагеря, а сама решила повнимательнее осмотреться, что нам нужно защищать и как это сделать лучше. Цыган ушел с концами, с ним увязался Кавказец. Мне надоело ждать, и я вернулась в лагерь. Мои молча сидели на рюкзаках, все хотели есть, но терпеливо ждали команды. На первый день обустройства нам выдали сух пай, еще на базе, а там, что бог пошлет…Логистика в этом учебном центре была ни к черту, все было так запутано, но при желании, можно было найти все. Было бы только желание. А желание у нас было одно, мы постоянно хотели есть, особо тянуло на сладкое, а после марш-броска мы жрали все подряд. Взвод, строится! -скомандовала я-поедим на новом месте. Шагом марш! Нагруженная под завязку обойма, медленно стала удаляться от штабного лагеря. Вместе с нами расползались другие обоймы. Вскоре мы пришли на злополучную дорогу. Навстречу нам из кустарника выпрыгнул довольный Цыган, держа в одной руке лаваш, а в другой, целый жбан молока. Откуда? -спросила я. Местные подкинули,-ответил пятый. За спиной нашего товарища, из кустов выглядывало два загорелых одинаковых личика. Вскоре к нам вылезли из кустарника две девочки близняшки. Это уже лишнее. – подумала я. Разрядил обстановку Интеграл, А Цыган уже успел двух невест найти, одинакового лица. Все рассмеялись, девочки оказались веселыми и общительными, и к нашим учениям отнеслись с пониманием и серьезностью, обещали перед старшими не мелькать, не подставлять нас. Так у нас появилось партизанское соединение, в лице Сусанны и Фирюзы, кто из них, кто, даже сестры путали, и отзывались на любое имя. Благодаря партизанам, у нас всегда был свежий хлеб и молоко. Они и подсказали Цыгану место, для лагеря, пообещали спрятать так, что сам Аллах не найдет. Девочки, были почти наши ровесники, правда моложе, им недавно исполнилось по одиннадцать…говорили в основном на азербайджанском, с добавлением русских и грузинских слов, на удивление мы неплохо понимали друг друга. Дети они как-то быстрее находят общий язык между собой, не зацикливаясь на национализме. Место для лагеря было выбрано замечательно-в размытом старом русле, прорытом горной рекой в скале, за тысячелетия таяния ледников, которые и сейчас покрывают неприступные вершины Кавказа. В сквозном проходе, закрытом со всех сторон скальными породами и поместились две наших восьми местных палатки, которые Немой фактически установил сам за полчаса. Цыган пошептавшись с Мальвиной и Медузой, пропал с двойняшками, пока мы всем гуртом разбивали лагерь, ругались по мелочам из житейских возникших проблем. Цыган умудрился поменять часть консервов, на два объемистых котелка шурпы, цыганские хвостики одинакового лица, тащили за ним огромную корзину с такой вкуснятиной, что я даже забыла про нагоняй для Цыгана, что позволил себе распорядится общественными продуктами без моего приказа. За годы нашей жизни, мы настолько привыкли друг к другу, что очень многое делали по уставу, не ожидая чужого распоряжения. Мы занимались лагерем, кто-то приготовлением пищи, а Герда охраной, она нашла скалу, с которой скрытно можно было наблюдать за доверенной нам территорией. Ее никто не посылал, но из года в год она была нашим неизменным стражем. Они менялись со Стервой, по только им понятным графикам. Иногда привлекали Нумизмата или Немого. К Нумизмату они по-прежнему относились настороженно, только признали в нем равного с ними война. Нумизмат делил с Мальвиной медицинскую поддержку обоймы, часто споря, но дополняя друг друга. Мне казалось, что десятый даже мог проводить не сложные операции в полевых условиях. В его рюкзаке я видела набор хирургических инструментов, у него были свои специальные жгуты, целая стопка гигиенических (в наших местах очень дефицитных) перчаток, Мальвина говорила, что половину инструмента он сделал сам. Когда еще мир не слышал о Илизарове, у Нумизмата, что-то подобное его изобретениям было. Если не в рюкзаке, то в лаборатории точно.

Немой был на все руки специалист, только гад менталом доставал, научил на мою голову его Чавось долбанный. Ему поболтать не терпится, а у меня потом черепушка раскалывается. Просила я его, найди себе другой объект для Чавосиных экспериментов. А он только смеется. Не могу, говорит, только ты на моей волне сидишь. Кое у кого мысли почитать получается, а разговаривать так– только с тобой. Спасибо, что только при экстренных случаях стал контактировать, а по началу мысли подсматривал, тренировался, гад, а я, чувствовала, но ничего сделать не могла, только после того, как я на него с кулаками набросилась, прекратил. Потом признался, что испугался за меня, он непроизвольно мог спалить меня менталом. Чавось потом объяснил, каким оружием наградил бог его ученика, и как им пользоваться. Немой позже рассказывал, что они даже на тренировки в горячие точки летали с Чавосем, и медали у него с Афганистана и Прибалтики есть, но он не афиширует их. Страшное это оружие, Втора, когда люди овощами становятся, и возвратить их к нормальному состоянию нет возможности. Цыган-это прирожденный разведчик, это наш логист, принеси-подай, достань, укради, вые…, но сделай. В любом случае –это третья рука, спина и многое, многое другое. Бездельник,-и никто не придумал объёмную характеристику для Цыгана, как Михайлович. Увидев куст сочной и спелой малины, ежевики или еще какой невидали, Цыган забывал про все, про важное задание, про умирающего с похмелья воспитателя и про многое другое, когда он был так необходим. Из нас всех, для Цыгана, вся жизнь была элементом непрерывно продолжающей игры. Муж упал с кровати. Я хохотала, как сумасшедшая. Что ему приснилось? Он говорит, что учился летать, пока не вывалился из гнезда, и первое желание было проверить, а хвост на месте или того…Что того? -переспросила я. Хвост у тебя, с другой стороны. Я опять залилась смехом. Правильно говорят, что смех без причины, не к добру. Утром стал разрываться скайп, такой неприятный сигнал поставил на скайп один из моих сыновей. Сколько его потом просила-Поменяй, поменяй…, а он все потом, да потом. Немой выходил на меня по скайпу редко, он не любил этой услуги, на экране зависала какая– ни будь нейтральная картинка, а мы переписывались набором СМС. На этот раз на картинке была рюмка водки, накрытая кусочком хлеба. Я схватилась за сердце, почувствовав недобрую новость, через набегающую слезу, прочитала сообщение: -Втора, сегодня в Харькове погиб Цыган. Я разрыдалась. Муж испуганно кинулся меня успокаивать. Но какой к черту мужа, я забилась в истерике. Через рыдания, я услышала звонок в дверь, что-то мне говорили, врачи, дали укол, какие-то таблетки…Вечером я проснулась, слезы сразу покатились по щекам. Я ни с кем не разговаривала, была в душе такая опустошенность. Возле кровати собралась вся моя семья, муж как– то резко осунулся постарел, сыновья испугано, виновато смотрели на меня, стараясь передвигаться по комнате тихо, невестки, никогда не ладившие между собой, в полголоса переругивались на кухне, внучки прилипли ко мне, по их маленьким щечкам катились слезинки горошинки. Компьютер, наверное, выключился сам. Я попыталась подняться, вся семья кинулась меня поддерживать. Наверно вовремя, иначе бы я свалилась. В памяти нахлынули воспоминания. Зимний холодный Запорожский вокзал, горстка детей, остатки некогда дружной обоймы, брошенные всеми, как слепые котята. Последний приказ-ждать первого. Дальнейшие распоряжение у него. Ни документов, не денег, не жилья, и рядом ни одного взрослого. Бежали дни, недели, а первый все не появлялся. В учебном центре все рухнуло, первые пропали круглоголовые, баба Дуся уехала к себе домой на Полтавщину, Казака инструктора мы не видели давно, Нумизмат ходил, как в воду опущенный. Мальвина оказалась самой продуманной, умудрилась поступить в военное медицинское училище. Ей срочно сделали метрику, приписали два года, и она на вертушке умчалась делать паспорт. Медузу выпустили раньше, экзамены принимала комиссия из Москвы, остались довольны результатом. Ее забрали вместе с персональными инструкторами. Нумизмата забрал отец, он даже не успел его познакомить с нами. Остальные оказались лишними, не нужными. Финансирование прекратилось, мы доедали запасы, что оставались в сусеках. Военные провели пару экстренных выпусков, с вручением лейтенантских погонов, перед остальными извинились, кто захотел, перевели по военным училищам, а кто нет-по воинскому требованию, к чертовой матери. Родина большая…За месяц, военных не стало. Осталась брошенная техника, склады с боеприпасами, никем уже не охраняемые. Мы перебрались в общежитие на скалу, лифт не работал, в дизель-генераторной бензин закончился. Мы приспособились. Из взрослых с нами остались только Михалыч и Чавось. В горах холодает быстрее, был ноябрь месяц, дрова и крупы заканчивались. Михалыч и Чавось поочередно мотались в долину. А мы впятером ждали и надеялись, что хоть кому– то нужны. Первый снег выпал и растаял, сегодня у нас закончилась крупа, осталось два мешка муки, и пол тонны сухофруктов. Цыган с Немым приспособились ставить петли, и наперегонки с лисами и шакалами, добывали всевозможную живность. Зайчатины нам не доставалось, за конкурирующим с охотниками зверьем, просто было не успеть. А вот оленя или косулю, лисе не одолеть. Цыган говорил, что все ближе волки воют. Потом стало опасно ребят посылать на охоту. Михалыч резко постарел, в долину чаще ходил Чавось, а бывший воспитатель жаловался на боль в ногах и обычно сидел и подкидывал полусырые ветки в буржуйку. Чавось пришел ночью, принес рюкзак с продуктами, сказал, что договорился, чтоб ребят взяли на борт до Запорожья, с военного аэродрома в Грузии. Придётся дать немного круг, рядом везде война, нужно поторопиться, ждать нас никто не будет. Объяснил в моем присутствии Михайловичу маршрут, время выхода к аэропорту и координаты. Группу придётся вести тебе, Втора. Впервые Михалыч назвал меня по имени, я оставила его себе на всю жизнь. В последний раз я спустилась вниз, последний раз вытерла мягкой тряпочкой памятную доску Интеграла, попрощалась с ним. Утром мы бегом, соблюдая дистанцию, начали протаптывать последний маршрут в этих краях. Я не удержалась, оглянулась. Говорят-уходя, уходи, никогда не оглядывайся, если не собираешься возвращаться. Иначе судьба загонит тебя на это место снова. Я оглянулась. Чавося в общаге мы оставили спящим. Михалыч стоял на скале, просто провожая нас взглядом. Больше никогда я его не видела, ничего не знаю о его дальнейшей судьбе. Пыталась искать, но бесполезно, даже последнюю пенсию он получил еще там, в горах. Немой пер самое главное-рюкзак с продуктами, а мне вспомнилась та корзина, что принесли близняшки, в корзине, помимо свежего зеленого лука, с помидорами и огурцами (много там еще было), находился целый круг брынзы. С тех пор я ем, только подсоленный сыр, но ничто не может сравнится с той брынзой. Пища богов,-пошутил Интеграл и звонко рассмеялся. В моей памяти так и остался, этот счастливый смех товарища. Он и на памятной доске улыбается, но как-то не так,-застенчивая, Интеграл, Интеграл, найдешь ли ты там своих родителей?

Глава 3.

Вечером штаб направил посыльного на наши поиски, тот ходил кругами по дороге, несколько раз спускался в карьер, даже забрался на экскаватор, разыскивая нас, как он сказал, оттуда мы его и сняли. Просто дежурившая Гюрда пожалела его, спустилась и предупредила нас, а на экскаватор его загнал Кавказец. Меня вызвали в штаб. Отбивайтесь без меня, попросила я обойму. Караул по уставу. Интеграл-это был мой личный начальник штаба, моей обоймы. Командование, в мое отсутствие переходило к нему. Захватив сдохшую рацию, я не спеша, поперлась к штабу. Кавказец так же, нехотя, увязался за мной. (Картина называлась «Дама с собачкой») Чем выше в гору, тем гуще становились кусты и тропа уже. Наверное, под горой все ходили толпами, а вору только случайные идиоты. Вспомнила и тихонько напела услышанную по радио песенку-лучше гор, могут быть только горы, на которых вообще не бывал. Кавказец мне подпел. Из нас получился опух… (ну очень интересный) квартет. Для меня все, что пело и танцевало более одного человека-было квартетом. Идти стало веселей, так мы и шагали с Кавказцем подвывая друг другу. Вдруг Кавказец насторожился и громко зарычал. Колючие кусты зашевелились, зашуршали и как-то угрожающе стали громко трещать. Медведь,-подумала я. Вдруг медведь с криком-Мама, резко побежал через кусты, за ним так же резко побежал Кавказец, радостно лая. Морда у кавказца стала очень довольной. Тропинка сразу стала шире. Я осторожно стала приближаться к штабу. Вскоре увидела Кавказца, который загнал медведя на дерево и от скуки, прилег рядом. На спине у медведя была катушка с проводом. Медведь сидя на верхушке дерева, толстой сломанной веткой молча отгонял от Кавказца мух. Странные эти медведи,-подумала я. Вскоре показался штаб. Я к штабу подкрадывалась очень осторожно, внимательно переступая «мины». Я получила взбучку за не пришитые лычки. Все опять дружно заржали. Я покраснела (про себя подумав, натравить на них Медузу). Сдала рацию под расписку. Решился вопрос с едой. Со следующего дня будет работать полевая кухня круглосуточно, а завтрак, обед, ужин по расписанию. Каждый день, от нашей обоймы, для работы передвижной столовой требовалось два человека. с тонким намеком, что официантов здесь у них своих хватает. Опять все дружно заржали. График нарядов почему-то отсутствовал. Дедовщина,-подумала я.-Будут вам официанты. (Какой такой павлин? Шашлык из вас будет.) Представляю перекошенную физиономию Медузы, она никогда в руках, даже десантный нож не держала. Медуза-это была первой кандидатурой на наряд, второй поставлю Мальвину. Нам штабисты обещали дать телефон, как только связисты его проведут. То есть, без связи мы вас не оставим. Главное пообещать, с этим мне приходилось встречаться всю жизнь. (В моей квартире не было телефона, пока не появилась мобильная связь, с аппетитом сожравшая все эти мифические очереди Ростелекома, потом даже надоедать начали с предложениями установки, мы согласились только ради интернета, и то благодаря сыну). Проводники как-то не спешили. То у них провод кончился, потом они нас не нашли, мне кажется, что вообще не искали. Разведка, в лице нашего пятого, доложила, что враг распространил гнусный слух, что в месте дислокации нашей обоймы появилась стая волков, перекусавшая половину взвода связи.

Через пять часов непрерывного бега, я дала отбой. Надо было перекусить, отдохнуть, восстановить силы. Как-то было обидно и непривычно, неправильно. Но была поставлена задача, и мы ее выполняли. Нас оставалось пятеро, пятеро самых не нужных, бесталанных. Не скули! -разорвал менталом мне голову Немой. Я в ответ грустно улыбнулась, не став даже возмущаться: – Не делай мне мозги,-мысленно послала я ему ответ. Обойма расслабилась, наспех перебив аппетит консервами, отдыхали молча, стараясь не особо испачкаться и промокнуть от грязного подтаявшего снега. Каждый ценил мгновения передышки. Мышцы откликались слабой далекой приятной болью, на любое случайное неумышленное движение. (Вот оказывается где истоки мазохизма,-подумала я, ещё раз внимательно перечитав, только что написанные мной строки.) Цыган насторожился, понюхал громко воздух и тихо, хриплым, ломающимся голосом, приподнявшись, сказал-Волки! Мы окаменели, без Медузы, в двух шагах от нас пробежала, не останавливаясь стая волков, (Я почему-то видела только их темные, лоснящиеся под лучами солнца, шкуры) Сколько их было, никто не запомнил, только вожак, пробегая, что-то коротко рыкнул, словно поздоровался. Стая скрылась в темнеющем за скалой пролеске. Фу! Пронесло,-подумала я и от чрезмерно нервного напряжения, расхохоталась, представив, что если бы Нумизмат был бы с нами, и как бы лучились радостью его глаза, от кучи сереньких игрушек. Кому еще повезло,-подумала я. Рядом, свалившись в снег, хохотал Немой, дрыгая в воздухе ногами (Подслушал, гад) Вскоре к нам подключились остальные. Смеялись так, что я даже испугалась, что волки могут возвратится, обидевшись, что пробежали мимо таких веселых людей. Через пару минут мы уже бежали по пересеченной местности, заведомо оббегая аулы и все, что хоть малость было похоже на жилье. Инструктаж Чавося выполнялся неукоснительно. Под вечер сделали еще один вынужденный перекур. Впереди нашего пути были явно слышны выстрелы, раздавались автоматные очереди, чередуясь с ругающимся баском ПК. Иногда квакал АГС. Хорошо хоть «бог войны «отсутствовал,-подумала я,-да танков нет. -Нет, так будут-, намекнув на свои иллюзионные способности, влез в мою голову Немой. Я запустила в Немого палкой. Он быстро, шутя, спрятался за дерево и показал язык. Я набросилась на него, мутузя кулаками по широкой спине, он клекотал от смеха, как можно от меня защищаясь. Со стороны казалось, что я до него заигрываю, Стерва повертела пальцем у виска. Типа, здесь стреляют блин, а они как дети! А мы и были шестнадцатилетними детьми, Цыган был, наверное, моложе нас, лет 14, наверное, у него только голос ломаться начал, иногда, как загнет что ни будь фальцетом…Девчонки подсмеивались, на скороговорки его раскручивали…Потом он гонялся за хохочущими насмешницами и дергал за косички. Некстати вспомнился Интеграл. За ним пришли в казарму ночью, он быстро оделся, заправил кровать и улетел, мы спали, не слышали даже работу двигателя вертолета. Вместо него вернулась маленькая мраморная плитка, прикрученная к стене, перед входом в школу. Я даже не знаю, дожил ли Интеграл до шестнадцатилетнего возраста? Даже на плитке (неспроста), умышлено была скрыта эта информация. Перед смертью Чавось рассказал Немому, что через два дня, как мы покинули центр, самолеты, без опознавательных знаков нанесли сначала ракетный, потом вторым заходом, бомбовый удар по белой скале, сравняв все с землей и полигон и казармы, и весь учебный центр. Немой спросил о Михайловиче, Чавось-промолчал. Следы всегда заметали аккуратно. Еще до замужества, работая гидом-переводчиком в составе канадской туристической группы, я тайком сбежала от подопечных, совсем рядом с бывшим учебным центром, целый час бродила по заросшим багульником и травой развалинам. только по фундаментным контурам, можно было определить, что здесь когда-то были постройки, от Памятной плитки Интеграла, даже осколков не осталось. (Люди быстро забывают героев, придумывая и заменяя их удобными.) В туристическом лагере меня не искали, канадцы, вполне успешно, ловили в горной речке рыбу, похожую на гольца. Шумно галдели и фотографировались.

Утром на построении я объявила наряд на столовую. Медуза меня, чуть с говном не съела, но промолчала, и побежала в палатку пудрить носик, о чем-то жалуясь Интегралу. Между ними тоже существовала, наверное, ментальная связь. Скоро пришли Немой с Цыганом, принесли котелки с подгоревшей кашей и пачку индийского чая, забыв при этом полагающийся нам на обойму сахар. (Курсанты поставили брагу. Напрашивалась такая мысль). Завтрак был унылым, все друг на друга смотрели грустно. Кавказец понюхал высыпанную для него кашу и отвернулся. Чай был вкусным (Спасибо за чай, сказал Леонид Ильич, на приеме у Индиры Ганди.) После чаепития, Цыган пропал вместе с Кавказцем. Наверно к близняшкам побежали, за добавкой. Девчонки ушли к столовой, остальные на охрану наших границ, с нашими неизменными амазонками, увязался Нумизмат. Они о чем-то громко спорили, что-то рисовали на земле, в конце концов забрались на свой наблюдательный пункт и замолкли, Интеграл с Немым занялись маскировкой входа в наш лагерь. Через двадцать минут прибежал запыхавшийся Цыган-там, там -, машет руками, мотает головой,-Там местные, выпускников видели, мне девчонки близняшки рассказали. Не дали отдохнуть, побежали вместе с разведчиком в штаб. По пути я попыталась расспросить пятого, но так толком ничего не поняла. Единственно поняла, что враг топчет мою землю и совсем рядом. В лагере меня не ждали, все, включая командиров, подметали плац, между палатками, и наводили обыск в штабной берлоге, вереница курсантов передавали ведрами воду из ближайшего ручья и за всем этим наблюдала Мальвина. Водой курсанты поливали всю округу, вокруг штабной палатки усердно работая мётлами, а в самой палатке, командиры мыли земляной пол тряпками. Лица у командиров были злые, но все работали молча и сосредоточенно. Самое главное в армии-это порядок,-всегда подчеркивал Михалыч. На нас с Цыганом никто не обращал внимания. Я пыталась достучаться до командования, но они ноль эмоций, только еще усерднее протирали следы после моих кроссовок (Совсем не армейская обувь. Первые ботинки нам пошили по заказу, когда исполнилось16 лет) Что -то здесь не так,-заподозрила я, и пошла к Мальвине. Мартышка сидела на камне и в такт работы курсантов мотала ногой. И давно эта генеральная уборка продолжается? -спросила я. С утра. Как только Медузу в командирскую палатку пригласили, и она умудрилась испачкать свои бархатные лодочки, которые целую дорогу бережно несла в руках. Я кажется начала догадываться. Сегодня наверно Медузе придётся спать в палатке Нумизмата. (Он даже здесь, на свежем воздухе, вонял своей лабораторией.) А где сама Медуза? -спросила я у третьей. Да там, в столовой, плачет. Я пошла в палатку, рядом с полевой кухней. Службу похоже не тащил никто. Пять человек вертели одну картофелину, один держал острый нож, так они чистили картофель. Рядом стоял прямоугольный чан с нержавейки, больше половины заполненный картофелем, красной соленой рыбой и мороженными куриными окорочками. В углу забилась Медуза и плакала и если её взгляд случайно касался маленьких, почти балетных туфелек (Зависть всей женской половины обоймы), её плачь переходил в рев. От туфелек, даже отстиранных, пахло Нумизматом и еще чем-то. Я вспомнила, как тайком отдраивала свои кроссовки, в холодном горном ручье, песком, после посещения командирской палатки. Лодочки, конечно, свой вид потеряли. Мне, как женщине, было жаль Медузу. Курсантов в столовой было больше, чем на улице, все были чем-то заняты, кто, чистил, кто мыл, кто скреб, кто стучал колотушкой по бараньей туше. Никто не улыбался и не болтал, все были заняты делом. Я не хотела мешать производственному процессу, махнула на чан и спросила Медузу: -что это будет? Солянка,-ответил шеф –повар. Ко мне начала подкатываться тошнота (Я плохая хозяйка, может быть плохая жена, мать, но я на всю жизнь запомнила рецепт приготовления солянки.) Сегодня я наверно встану на колени перед Кавказцем и Цыганом, попрошусь, чтобы взяли меня к близняшкам. Мой желудок просил сыра, хлеба, лука и бешбармака. Цыган, как всегда, меня не дождался (Отговорка всегда, предположительно одна: потерялся, не нашел, вернулся в расположение своего взвода.) Нашелся он возле Интеграла с Немым. Те уже закончили с маскировкой, и готовили какие-то светильники, для палаток, на основе комбижира. Вонь стояла такая, что даже Нумизмат боялся спускаться с охранной скалы. В конце концов разобрались, наши гении вместо растопленного комбижира, залили в светильники рыбий жир. Благо и тот, и другой, валялись вместе в медицинской аптечке, среди лекарств. Да будет свет, сказал Цыган, и растворился в неопределенном направлении. Ближе к вечеру, двух мужиков направила в столовую, пообедали мы тем, что бог послал. После того, как я рассказала про Медузину солянку, с грязными окорочками и непотрошеной соленой рыбой, в обойме резко возросло количество желающих поголодать. Ребята вскорости прибыли с тушенкой и кучей рыбных консервов, сахара приперли целый ящик. Рафинад. Мартышка прискакала вместе с ними. -Мальвина, где подругу потеряла? -спросила у нее. Ребята вспрыснули в кулаки. -Что я такого смешного сказала,-надавила я командирским голосом. (А у самой, аж чертики в глазах плясали) Третья вытянулась в струнку и дала исчерпывающий ответ, что девятая, (Боевая подруга) проводит утилизацию оставшихся после обеда продуктов, путем принудительного кормления командного состава Третьей роты, первого учебного полка, имени Че Гевары. Медуза прибыла ближе к отбою. Довольная! Видимо испорченные лодочки того стоили. На следующий день за продуктами пошли все мужики. На складе набрали всего-на неделю, ходить пришлось три раза. Столовую временно закрыли на карантин, из-за дизентерии, сопровождающейся кровавым поносом. Все труды Медузы пошли насмарку. Больше плац с штабной палаткой, никто не отмывал. Легче было все оставить, как есть, и сделать хитрый тактический ход, чтобы запутать врага, перенести штаб роты, без переноса из лазарета командиров, а назначить новых. Верховный главнокомандующий так и сделал. Пока засранцы маскировали старый командный пункт всеми доступными им средствами, а бедные санитары безуспешно бились, очищая желудки засранцев, приступил к работе новый штаб, в который вошли представители всех подразделений. Нашу обойму на столь высоком и уважаемом уровне представлял Интеграл. Это было успешное начало его карьеры. Ох и поиздевался этот карьерист прыщавый надо мной, всласть. К нему надо было подбегать, и за десять шагов подходить строевым шагом, тянуться и отдавать честь. за последнее требование, он схлопотал по морде. (Говорят, что у человека лицо, а у него, после того как стал служить в штабе, появилась морда, штабная морда. В армии говорят-хохла лычка портит.) А в остальном он остался прежним, без особого зазнайства, да и от меня от колебался, после того, как с ним поговорил Немой и Медуза. Последняя припугнула к засранцам Интеграла отправить. Интеграл каждый день бегал к нам в обойму, помогал, чем мог. Цыгана вызывали в штаб постоянно, после того, как он рассказал, про появление курсантов выпускников, в азербайджанском поселке, они закупили несколько бараньих и овечьих шкур и готовили предположительно план– «Хитрость Одиссея». Наш же штаб предложил контр операцию, назвав её– «Дубина Циклопа». Штаб занялся разработкой и подготовкой операции. Цыган, за это время, изматывал километраж, вокруг охраняемых позиций, надо было не только не пропустить начало боевых действий, но и определить главный удар неприятеля. Два наших зорких стража, день и ночь, не смыкали глаз (Им эта дорога с карьером, наверное, даже во сне снилась.), днем помогал им Нумизмат. Он то и заметил первым, стадо баранов, медленно подымающееся от поселка, в нашем направлении, в сопровождении настоящего чабана, в папахе, черкеске, с буркой и огромным кинжалом, привязанным на боку, подобием офицерской портупеи. Обойма разбежалась по выделенным каждому позиции. В авангарде находилась наша тяжелая артиллерия-Медуза и Немой, девчонки-Стерва с Гюрдой это была группа прикрытия. Нумизмат был единственным и незаменимым пехотинцем, Цыган совмещал разведку и легкую конницу. Вскоре появились на подмогу партизаны, прибежавшие сообщить, про неприятнейшее известие, и требовавшие, чтоб им выдали оружие, чтоб убивать гяуров. Я вместе с Цыганом направила близняшек в штаб, пообещав, что там и выдадут им оружие. Мальвина-это медсанбат, для раненых. Наблюдатели сообщили, что часть баранов начала проявлять несдержанность, при передвижении, все чаше останавливаться и высоко подымать головы, приседая на задних лапах. Более зоркая Гюрда, насчитала десять таких баранов. Десять баранов, одиннадцатый пастух, а где остальные? -подумала я. Похоже, на обманный маневр. Подстава. Бедный Цыган, не успел прибежать, как снова с донесением в штаб. Он боялся, что война закончится без него, так и не начавшись. Все начиналось хорошо, и план противника хорош, и наш штаб приготовил прекрасный план окружения и разгрома врага, с последующим принятием делегации парламентеров, при условии полной и безоговорочной капитуляции, но вмешался его величество случай. Кавказец, мирно охраняющий экскаватор, при приближении странного стада, проявил такую агрессивность, что через некоторое время, в плен уже никого брать не пришлось. Он просто порвал всех ложных баранов, а муляж чабана, привязанный к лошади, ускакал в направлении гор, потеряв картонную голову и кинжал. Кинжал был деревянный, обклеенный фольгой. Война на нашем участке фронта кончилась. Мальвина усердно мазала укусы зеленкой и налаживала пластырь, ей помогал десятый, кормил врага димедролом, и что-то колол от бешенства. Над палаткой с красным крестом стоял мелодичный стон. (Вы слышали, как грузины поют?) «Виктория!!!» -громко прокричал кто-то из победивших. Отреагировала Медуза, она реагировала на все женские имена, произнесенные любым понравившимся ей мужчиной. Надо будет предупредить, чтоб на складе не выдавали ей никаких продуктов,-подумала я-, а то её неадекватное отношение к мужчинам, нам дорого обходится. На десяток покусанных, более пятидесяти засранцев. Пока ложные бараны отвлекали нас, героически приняв собачьи клыки, на свои многострадальные задницы, основная группа выпускников, подло воспользовавшись нашим маленьким триумфом и состраданием, к размазывающему слезы врагу, коварно и скрытно, обойдя наши позиции по флангу, самым непредсказуемым образом, нарушила все планы нашего штаба. Основные силы противника, под прикрытием утреннего тумана, быстро форсировали реку, по возведенному понтону, из перекинутого, с одного берега на другой, бревна, преодолели неприступный горный массив, состоящий из скалы с ласточкиными гнездами, по пути захватив несколько языков, оккупировав огромную часть нашей священной земли, канонизированной бывшими командирами. Эти сволочи, первыми сдались в плен, и несли такую ахинею, что Особый отдел врага, побоялся применять пытки с пристрастием. Все свидетельства были на лицо (вернее на нюх). Везде на плацу, в палатках, в кустах, даже на деревьях, были видны следы канонизации. Птицы… дал заключение особый отдел, и отправили бывших командиров в тыл. Они, толстые, как пингвины, переваливаясь и поддерживая вздувшиеся животы, семенили, мимо нас, к гражданскому поселку. Гюрда со Стервой их только провожали взглядом и комментировали со скалы, про этот, постоянно приседающий с разных сторон дороги вояж. Мы слышали комментаторов, ничего не видели, но нос не обманешь. Хорошо, что по правилам учений, конвоиров не полагалось, а то бы, и они хлебнули бы, всю горечь нашего поражения. Почти вся штабная кавалькада резко засобиралась домой-на свои позиции, что-то им у нас разонравилось. Администрация азербайджанского поселка, по международным каналам, обвинила Генеральный штаб вооруженных сил СССР, в использование, запрещенного международной конвенцией, химического оружия. И послала ноту протеста командиру нашего учебного подразделения, через бакинское партийное руководство. Нота была передана устно по телефону: -Вах, вах, вах уважаемый! Забери своих обезьян…к …матери, а то мы сделаем из тебя такого нехорошего человека, что… (многоточие продолжалось долго.) И наконец была поставлена окончательная жирная точка. Учения были резко свернуты. Командованием учебного центра, в составе наблюдателей-бабы Дуси, Михайловича и других воспитателей ,учитывая мнение незапротоколированных гостей-круглоголовых, неожиданно, возглавляемых Запорожцем с длинным хохолком, нам, по результатам учений, было засчитано поражение, виновницу утечки химического оружия, приведшего к локальному заражению туристической территории, решили публично расстрелять перед строем, потом ее помиловали, до повешения (прокурор-баба Дуся, просила шпицрутены для врага народа.)В конце концов, определились пятью сутками гауптвахты. Обиженные курсанты, Медузу, даже конвоировать отказались. Пришлось ей самой топтать к губе. Все хорошо, что оканчивается хорошо. А мне опять бутерброды таскать. Вторая это не название, вторая-это приговор! Это были последние учения в моей курсантской жизни. Под испытания судьбы, готовились совсем другие учения, но пройдя закалку нашего учебного центра, в дальнейшем нам было легче встречаться с любой непредсказуемой невероятностью. Руководство нас подготовило, как специально, к будущему, ожидавшему нашу страну.

Глава 4. Есть такие города, неприятные, как люди, с виду добрые, улыбчивые, но где -то далеко в них заложена такая гниль…К таким городам, по праву можно отнести Запорожье. И как бы не скакали патриоты, не вертели пальцы перед носом коренные запорожцы, но этот город навсегда остался в моей памяти, похожим на еще не старую женщину, с плохими следами косметики, предлагающую ребенку конфету, и в самый последний момент, отправляющую ее в свой рот, наполненный кариозными желтыми зубами. Я помню, как мы мотались по Запорожью, скрываясь от милиции и кавказской дряни, выживающей в этом богом забитом месте, за счет насилия, воровства детей, наркотиков и проституции. Эта дрянь не носила в себе культуру или обычаи какого-то отдельного народа, это была просто дрянь, нахлынувшая с Кавказа. Как будто горы сами захотели освободится от человеческого мусора, вышвырнув его на бескрайные просторы, бывшего Советского союза. И мне лично, выросшей на Кавказе, было горько и обидно, когда какой ни будь абрек, зажимал меня в проходе, тиская грязными пальцами, лез с похабными предложениями. Я по началу терялась. Но спасибо ребятам. Детство кончилось, как-то незаметно, без игрушек и капризов. Я стояла в вокзальном туалете, мне приблизительно было шестнадцать…перед большим грязным зеркалом. В то время все, что было связано с железной дорогой: -вокзалы, поезда, вагоны, люди в желтых куртках, всё имело один запах -запах железнодорожного вокзального туалета. Но, скрываясь от милиции, приходилось терпеть. Милиция вычисляла молодых беспризорных девчонок, и пользуясь властью, и полномочиями, сдавала оптом их кавказцам. (Наша милиция нас бережет. Любой бандит был честнее и чище мента. До сих пор не пойму, по каким критериям подбирали этих недоносков. И отношусь к людям в форме силовика с презрением и отвращением, в каждом из них я вижу запорожского вонючего привокзального мента, с плотоядными глазами, любыми путями склоняющие тебя к близости, применяя весь ассортимент грязных средств: от уговоров и запугиваний, до насилия.) Прибежал Цыган, сказал, что сменившаяся смена ментов украла Гюрду, наверно, что -то вкололи и засунули в машину. Что– то надо было делать. Где искать, в чужом городе. Прошло более двух недель, как мы прилетели в Запорожье. Первый так и не появлялся. Я, никогда его не видевшая, не верившая в само его существование, уже отчаялась ждать, когда он нас найдет. Михалыч так и сказал,-Ждите. Он сам вас найдет. Нас осталось четверо. Без документов, денег, жилья, еды, зимой, мы мотались по этому колхозному Запорожью, как рыба, выброшенная на лед. Спасибо Цыгану, он оброс связями, снабжал нас всем и деньгами, и одеждой, и теплым мужским словом. В последнем мы нуждались даже больше. Цыган вышел на каких -то правильных людей, которые вникли в положение нашей маленькой группы, не знаю, что им наплел, но кое -что поменялось. Менты перестали косится в нашу сторону, проходя мимо, просто игнорировали, а черные избегали нас, как черт ладана. Пообещали найти Гюрду и сделать нам документы. Этих людей я никогда не видела (Цыган признался, что тоже…). Еще через неделю Цыган притащил бланки метрических свидетельств, в которые надо было вписать наши данные, красивым почерком, при одном условии, что все мы родились в Запорожье, национальность и родители на выбор, год рождения произвольно, ФИО –так же. Книжечек метрик было пять. На Гюрду тоже. Я заплакала. Наверно детство, еще не все улетучилось. Хотелось снова стать пятилетней девочкой, сидящей на коленях Михайловича и теребить, ручонкой, его густые, черные чапаевские усы. Немой тоже всхлипнул, подслушивает, гад. В одном из районов Запорожья, на Павла-Кичкаса, Цыган нашел полуразрушенный дом, который готовили под снос, да и…забыли. Дом находился в рабочей зоне, только его нужно было отвоевать у бомжей, немного подремонтировать, сделать уборку и можно жить. Здание, находилось на окраине, далеко от жилых построек, очень удобно расположено, учитывая наше нелегальное положение. Это был первый мой собственный дом. Ни один замок, ни одну гостиницу мира, на всю прожитую жизнь, я бы не поменяла на этот дом. (Даже сейчас, проживая в трехкомнатной квартире, доставшейся мужу по наследству от родителей, я с теплом вспоминаю дом на Павла Кичкаса.) Никто не может понять человека, всю жизнь прожившего в бетонных казармах, похожих на огромные гаражи, для человеческих машин. Цыган всем нам дал ЦУ (Ценные указания, для бестолковых), дал нагоняй мне, за перерасход денежных средств (А что, если всем постоянно хотелось мороженного) Вскоре денег вообще не стало, базары и магазины опустели совсем. Я с трудом вспоминаю это время, помню злых продавцов, многокилометровые очереди за хлебом и водкой, помню прилавки в магазинах, заставленные сгущенным молоком и пачками чая, в обувных магазинах на сиротливо ютились калоши, наша высоко качественная не убиваемая обувь. И только, благодаря Цыгану, мы выжили в то время. (Я целую неделю была в шоке, боялась подходить к зеркалу, всегда ухоженные волосы-моя единственная гордость, со всего безобразия, которым наградил меня бог, превратились в какие-то свалявшиеся лохмы, с залысинами и снежными прядями. Для себя машинально отметила, вот и начала седеть, Втора. А мысли все возвращались и возвращались к Запорожью, к нам шестнадцати летним девчушкам, к Немому, который сгорбился, и чувствовал себя, особо ущербным, и даже на мои попытки, как-то растормошить его, отвечал грустной, виноватой улыбкой, к Цыгану…Я опять разрыдалась, слезы ручьями залили мое лицо. Я не видела никого, не мужа, не врачей…перед глазами стоял Цыган…которого нет. Сколько это продолжалось, я не знаю. Спасибо мужу, что был рядом. Меня все-таки увезла скорая, и находясь под присмотром врачей, я немного пришла в себя. У мужа случились какие-то неприятности на работе, не сходился по цифрам годовой отчет, в больницу он попадал редко и поздно. Я только беспокоилась, чтоб он вовремя ел, обзванивая невесток. Зато невестки и внучки были у меня каждый день. В середине недели задождило…Стало опять грустно, я проводила пальцем по оконному стеклу, как бы сопровождая убегающие дождинки. На меня опять навалились воспоминания…) Деньги сменились купонами, купоны потом гривнами, Папа Союз рассыпался на несколько кичливых государств-княжеств, которые считали себя от всех независимыми. Мы по мере возможности, помогали Цыгану (Он уже по уши был в криминале, и его задания, отнюдь, не были безобидными.) Он не прекращал нас опекать, и всегда старался не светить особо и не пачкать в законе. Но уже жил по -понятиям, и в его лексиконе, стали появляться совсем не уставные слова. Меня же Стерва втянула в баптистскую школу и я, всегда тяготеющая к гуманитарным знаниям, увлеклась непонятным, жадно хватая знания, пропуская (Да простят меня братья во Христе) всю божественную шелуху. Каждый день, в 12часов, я была на ЖД вокзале, ходила туда, как на работу, со мной стали здороваться бабушки, торгующие пирожками, продавщицы киосков, всегда угощавшие меня своим ходовым на вокзале товаром. Мне уже было,17, скоро надо было получать паспорт, срок в метрике давно закончился. Опять придётся обращаться к Цыгану. Я опять покрасовалась перед знакомым зеркалом, оно было тщательно вымыто, вымыт был и пол. но запах…, запах был все тот же. Мне казалось, что если бы даже взорвалась атомная бомба, не оставив от вокзала мокрого места, то еще бы не одно тысячелетие, здесь пахло железной дорогой. Я сама себе нравилась (Даже оглянулась, мне показалось, что Немой увязался за мной. Что б не подслушал, какая я вся хорошая, пушистая и красивая.) Я была в меру худощава, стройная, с слегка отступающей, как у уточки, задней частью, ноги были стройные, прямые, без утолщения к верху, бедра девичьи, узкие, бюст…только вот бюст подкачал (Я даже в лифчик, по началу вату, во второй номер подлаживала) Лицо на любителя, но не урод. Немой бы, пол жизни бы отдал, чтобы позубоскалить надо мной в женском туалете. Я разгоряченная своими крамольными мыслями, выскочила на перрон, пробежала вдоль вокзала, помахал бабушкам пирожницам, и уже почти двинулась к трамвайной остановке, когда на спуске с перрона в город, какой-то бомж в вязанной шапочке и грязном спортивном костюме, перегородил мне путь. Какой-то холодок подкатил к моей груди, я попыталась обойти этого неприятного дядьку. Мне уже приходилось раньше сталкиваться с бомжами, это были обездоленные, опущенные, ужасно нахальные и наглые люди. Зачастую безобидные, но признающие только закон силы и уважающие только себе подобных. (Я знала в Москве одного начальника отдела, крупного проектного института, он, кстати, был довольно таки перспективным бизнесменом, так его зачастую перекашивало, он переодевался и надолго нырял в бомжатник. Там он тоже был не последним-в сложной иерархии московских бомжей.) Наглый дядька сбросил солнцезащитные очки (Я вспомнила «Бриллиантовую руку» с Никулиным, когда у него в переходе Громила огоньку просил, крутя в руках зажигалку с черепом. Огоньку не найдется. Цыган бурчал, а мы на видеосалоны и мороженное все деньги тратили. Когда, чуть позже, я призналась ему, он, уже солидный мужчина, хохотал безудержно в одном из Харьковских летних кафе. Еле его трехлетний сынишка успокоил. На его глазах появились слезы от смеха. Смех у Цыгана был всегда настолько заразителен и привлекал не только взгляды случайных прохожих, но, и таксисты, и водители трамваев, старались отреагировать, на столь буйное веселье. Ну и дура ты Втора, я не знал, как реагировать, что деньги в обойме тратились быстрее, чем зарабатывались, обдирая видеосалоны, которые я контролировал, рискуя зачастую, уменьшая общий доход, а они все деньги несли опять в видеосалоны. Сказала бы мне, вам бы на дому, видео бесплатно крутили. Цыган опять захохотал. Сын на него смотрел укоризненно, и дергал отца за руку. Он устал, ему надоело, что папка с чужой теткой разговаривает. Отец смеялся, а малыш дергал его за руку и просил: -Пойдем, пойдем…) Когда бомж снял очки, я с криком радости, повисла у него на шее. У пацанов на перроне, что, как на параде, взглядом сопровождали меня, даже челюсти деформировались, как-то дружно высунулись вперед и отпали. Они так и остались стоять с открытыми ртами. А тетка, что проходила мимо, повернулась и назвала меня малахольной. (Я не больно сильна в кулинарии, путаюсь во многочисленных рецептах, но знаю, что есть соленые огурцы, а есть малахольные.) Это был Чавось. Если бы вы видели, что было в доме, когда я его притащила. Мы его три дня отдраивали и никуда не отпускали. Цыган его переодел, пообещал грандиозный шашлык. Мы были на десятом небе, как будто встретили самого любимого родственника. Больше всех обрадовался Немой. Он даже как-то преобразился внутренне, ожил. Стал чаще улыбаться, перестал копаться в моих мозгах. Он не догадывался, но я всегда знала, о его присутствии. Однажды вечером Чавось предложил мне прогуляться. Незаметно наш путь привел нас к берегу Днепра, из всей красоты, к которой я не то, что была безразлична, но, как и множество людей не замечала ее, мне в глаза кинулись многовековые ивы, стоящие вдоль берега и раскинувшимися ветвями, пьющие воду из Днепра. Редкие прохожие обращали внимание на необычную пару-мужчина в дорогом спортивном костюме, держал бережно молодую девчонку, в джинсовых брюках и батнике, мужского покроя. Они шли молча не спеша, приближаясь к цели, известной только им двоим. Мужчина иногда поправлял темные очки-капельки, походка его, со стороны, выглядела усталой и слегка качающейся, как у матроса, недавно сошедшего на берег. Дочь гуляет с слепым отцом: -зациклились на мысли прохожие, и это было настолько очевидно, что даже хотелось посмотреть на себя со стороны. Все, по просьбе трудящихся. Чавось показал желательную мне картинку. Я от неожиданности от шарахнулась в сторону. Мне показалось, что Чавось улыбнулся, напугав меня. Сама дура, забыла какие монстры меня окружают. Самое удивительно, что я совсем не почувствовала действия ментала. Голова не болела, весь организм усыплен спокойствием, чувствовалась какая то незримая сила, надежность, уверенность в будущее. Что мне нравилось в Запорожье, то, что всегда, даже не в зонах отдыха, можно было найти лавочку, с неизменно прилагающийся к ней урной. Можно было просто сидеть и смотреть на Днепр, неторопливо несущий свои воды, на остров Хортицу, виднеющийся невдалеке, на этих лавочках всегда хорошо думалось. Я любила эти лавочки и иногда засиживалась на них до вечера. Пройдет совсем мало времени, и не жители Запорожья, а маленькие малолетние ублюдки, уничтожат все лавочки, пустив их через многочисленные пункты приема метала, на сигаретный дым и наркотики. Вместо лавочек оставят окурки и использованные шприцы. Чавось все откладывал и откладывал разговор, я чувствовала, что ему было тяжело, я уже мысленно приготовила к расставанию, я просто знала, что такие люди не принадлежат себе. Чавось весь напрягся и заговорил. Пока он говорил, я ревела, как дура, мозг автоматически записывал этот монолог, но было больно…очень больно. Он сказал, что приехал за Немым, он сказал, что нашел Гюрду, недалеко от Белгорода, в психоневрологическом интернате. Она его не узнала. Он попросил, чтобы я съездила, проведала её, поговорила с ней. (Но он промолчал, про обстоятельства, при которых её нашли-на трассе Харьков -Белгород. Рядом с двумя перевернутыми иномарками, с разбитыми тонированными стеклами, в сотне метров от аварии, среди кучи трупов, среди которых было два с отрезанными головами, в милицейской форме. В остальных трупах, можно было узнать лиц кавказской национальности. Девочка была без сознания, с двумя сквозными пулевыми ранениями, потеряла много крови, в руке был намертво зажат осколок бутылочного стекла. Более подробный осмотр подтвердил подозрение врачей. Девочка была изнасилована с особой жестокостью. Осколок стекла удалось забрать, только под воздействием наркоза, при операции. Милиция закрыла дело, списав все на бандитские разборки, отправив все документы по этому случаю в архив, который через полгода успешно сгорел, от неисправности проводки. (Рукописи не горят-утверждали древние.) Он говорил, что не хочет нас впутывать в эту грязь, что мы и так настрадались, пообещал помочь с паспортами, с нашей легализацией, похвалил за изобретательность с метриками, пообещал держать нас на контроле…Главное пообещать. К вечеру мы вернулись домой. Он выбрал момент, когда все разбежались по своим делам позвал меня, прикрыв на щеколду дверь, и из своего рюкзака достал чудо, видеомагнитофон с телевизором. Видеосалоны стоили тогда баснословных денег, заправлялись кассетами, а этот был маленький, цветной-на аккумуляторах и со стереонаушниками. Вставил кассету и сказал смотри, сам уже давно перешел на ментал. На экране показывали, какую-то семью, красивый худой мужчина, вместе с похожей на Мальвину, женщиной, качали колыбель, в которой плакал ребенок. Все это записано было без звука, как-то не интересно. Чавось среагировал, почувствовав мой металл, перекрутил кассету наперед. Там паренек, лет 14, чинит велосипед и ему что-то рассказывает отец, потом он идет по какому-то городу с католической библией в руке, рядом видны стены монастыря, парень выглядел уже постарше. Чавось поставил видео на паузу. Втора, внимательно посмотри и запомни этого парня. Я тебе помогу, внесу картинку, с его изображением тебе в ментал. Все остальное забудь. Это кто? -мысленно я задала вопрос. Он так же мысленно ответил –Это первый. Кассету он забрал, а видеомагнитофон оставил нам, это был его подарок. (Муж, очищая в очередной раз кладовку, все пытался его выкинуть, я не дала.) Утром прилетел Цыган, они переговорили с Чавосем, через неделю у нас у всех, были пахнущие краской, украинские паспорта, с цветными фотографиями, даже, с уже готовыми нашими росписями. Да, серьезная контора, подумала я. Чавось с Немым рассмеялись. Не подслушивать, гады! -в ментале взревела я. Гады издеваясь, синхронно вставили в уши вату, по– военному, повернувшись ко мне спиной. Теперь мы уже смеялись втроем, Стерва непонимающе смотрела на нас. В конце концов я показала ей язык, а она в ответ, покрутила у виска. Чавось с Немым уехали днем, не попрощавшись, Чавось только успел передать сверток, сказал передай администрации, это для Гюрды, все, что мы пока можем сделать. Когда уже машина, приехавшая за ними отъезжала, я стояла, прижав к груди этот маленький сверток. Вдруг машина остановилась, Чавось выскочил из неё, пробежал ко мне, прижал меня к груди, поцеловал и попросил никого больше не ждать, и не искать на вокзале. А Михайловича? Он повторил-Никого! Надо сами найдут. И медленно пошел к машине. Мы, по жизни, не часто, но встречались с Немым, Чавось еще был жив, чувствовалась его рука помощи, когда по решению деканата, меня единогласно хотели отчислить из института. Приехала комиссия разобралась и у нас появился новый декан и три преподавателя. Весь персонал института побежал в церковь, ставить свечки, посчитав случившееся Чудом. Я почему-то восприняла все спокойно, как должное. Меня в детстве хорошо научили-чудеса делают люди. Я верила, я знала того бога, что всегда смотрит за мной-это Чавось. Бедные баптисты, так и не смогли победить мой атеизм, привитый мне в учебном центре. С Чавосем мы больше никогда не встречались и только, когда Немой привел меня на его могилу, я узнала его настоящее имя. Даже могильные камни скрывают информацию. Где-то в Югославии, у Чавося рос сын, про это молчал Чавось, молчал и Немой. Чавось в завещании просил Немого, привести, когда ни будь сына к могиле и попросить прощения от имени отца. Чавось закончил службу Генерал-лейтенантом, но на похоронах были совсем случайные, посторонние люди, две каких-то старушки неопределенного возраста, правда все расходы по похоронам взяла на себя контора. Трехкомнатную квартиру в Москве и дачу по Рублевскому шоссе, по завещанию, Чавось переписал на Немого, было еще кроме того, но это уже передано не по завещанию. Немой был не бедный человек. Все порывался мне помочь. Но не было такой необходимости. Тем более, что у него росла дочь, где он только ее прятал. Спросила, как назвал, он покраснел и отвернулся: -Втора-ответил он. Я еще девчонкой, там, в лагере, интуитивно чувствовала, что я его тайная и безответная юношеская любовь. Была на весь мир одна Втора, теперь нас двое, а две – Вторы-это сила. Немой улыбался, перед глазами стояло лицо его дочери, я так же видела ее в ментале, девочка была очень красива, похожа на мать. Мать была хакаской, я даже не слышала о такой национальности, но обучение Немого продолжалось, и с 16лет он исколесил весь Китай, Монголию (На Тибете он прожил 5лет), Чукотку, Якутию, западную и восточную Сибирь, про Алтайский край и Забайкалье-это отдельный разговор. Девочка у Немого была гораздо меньше моих сыновей. Иногда, когда сильно задавливала тоска, я ехала в Москву, от нас, три часа на электричке, ехала на Пискаревку, бродила среди могил, найдя могилу Чавося, клала букетик цветов. Могилка всегда была аккуратной, хорошо ухоженной, иногда на ней лежали еще не увядшие цветы. Значит кто-то еще посещает,-подумала я. Мне казалось, что это была маленькая Втора, и мне так хотелось, хоть со стороны увидеть свою тезку. Первым возмутился Цыган,-Здесь стреляют, нам еще по грузинской территории бежать, а вы балаган устроили, девочки его поддержали. Мы с Немым мгновенно успокоились, впереди был мост, с одной стороны и со второй, были боевики, к друг другу, судя по свежим трупам на мосту, они расположены были отнюдь не дружелюбно. Нужен был план, обходного пути не было, а если и был, то мы просто не успевали на аэродром, по времени. Боевики были вооружены и очень опасны, а у нас в арсенале даже рогатки не было. Все время, как сопляки, муляжами в войну воевали. А сейчас, выстругивай палку и с криком Ура или банзай, в штыковую атаку. Вот, если бы Медуза была…Я включила ментал. Ура, я не совсем бездарь, я включила ментал и позвала Немого, Сама позвала впервые, он бедолага чуть в прямом смысле, с дуба не рухнул, за которым он от меня, шутя прятался. Слышь Втора, жалобно попросил он, ты больше так не делай пожалуйста, я долго тренировался, чтобы сделать тише воздействие, а ты, как ломом по всем клавишам рояля. Теперь я стопроцентный калека. Ничего не вижу, ничего не слышу, а немой от рождения. Доберусь до цивилизации, найду большую шляпу и на паперть, копеечку просить, чтобы только от вас извергов подальше. Я попыталась успокоить свои эмоции и между нами пошел обычный диалог. Просто Немой взял ментал в свои руки. Расчёт только на тебя. Ты сможешь? Восьмой понял, о чем я,-Не знаю, хватит ли силы. Понимаешь, тут не отдельные картинки рисовать, тут полностью образ держать, в комплексе, с шумовыми(звуковыми)эффектами, он показал в ментале картинку динозавра, как курица, гребущего землю, и орущего, как беременный ишак, думать надо. Он прилег на полусухое поваленное дерево и прикрыл глаза. Я попросила ребят не мешать. Один только Цыган все бегал у нас перед носом и возмущался. Да угомонись ты,-прикрикнула я на него. Все были на нервах, любая оплошность, любой просчет, и нас бы покрошили, как капусту, и рулетка жизни бы остановилась, с шариком удачи, на отметке Z (зерро). Иллюзия убийства, это сложная наука, подвластная только специалистам, а Немой, мог запросто послать нас подальше и выдать фразу, типа– я не волшебник, я только учусь. На кону стояла наша жизнь. А Немой, как будто заснул, даже в ментале не прослушивался (Я хоть и обещала не мешать, а сама нет, нет…прощупывала. Мне, понра-а-авилось!) Цыган, перестал бурчать, но опять стал бегать и непрерывно мелькать перед носом. Гюрда все выносила молча и стоически, как спартанец. Стерва достала свой набор ножей, разложила перед собой, стала их просматривать и пересчитывать. Эту процедуру, она всегда проделывала перед боем (даже перед учебным) Я еще всегда удивлялась-где и как она могла расположить свой арсенал, из двадцати ножей, на своем хрупком девическом теле. Стерва протерла каждый нож, и стала укладывать их, в известном только ей порядке. Цыган неприлично уставился на ее бюст. Стерва не реагировала, молча улаживая ножи за пазуху. Но не удержалась, последний нож встрял над головой пятого, в дерево, рядом с которым и стоял Цыган. От неожиданности он присел, и выдал фразу, которая превратила наш маленький промежуточный лагерь, в арену гладиаторов, на которой три дурехи лупили ни в чем неповинного ребенка, всем, что попадалось под руку (Хорошо, что бандиты этого не видели, а то бы, сдались без боя, или пропустили бы через границу, без изымания таможенной пошлины наш отряд. А сиськи тебе не мешают, ножи доставать? (Когда меня кто-то пытался упорно вывести из себя, я всегда вспоминала этот цыганский ляпис, сразу на душе становилось весело, легко и я игриво выходила из любой ситуации, которую мне пытались слепить интриганы. Херня война-думала я-лишь бы сиськи не мешали…) Наконец Немой открыл глаза, но все почему-то уставились на меня. Мне как-то стало неловко, я покраснела, мне казалось, что стою перед обоймой голая, и все думают, что Немой…, что мы с Немым… Втора, не считай людей глупее себя, они знают про ментал, про то, что мы общаемся. Им еще Интеграл рассказал. Успокоил меня Немой. Я нашел решение…, но мне нужна будет твоя помощь…Я боюсь. Успокойся, объясни, что надо. Я попыталась вывести диалог из зоны эмоций, в более конструктивное русло. Но получалось не ахти– все переживания Немого переплелись с картинками, был хаос, паника. Да простит меня Михалыч,-подумала я, и отвесила Немому такую оплеуху, немного не рассчитав удар, поранив ему губу, из уголка которой лилась кровь. Зато ментал заработал, как надо. Все молчали и смотрели на меня, лишних вопросов у нас не принято было задавать. Есть командир, все остальное-так надо. Ты сможешь? -Прощупала я реакцию восьмого. Я смогу,-ответил он, и ничего лишнего, никаких обид, никаких нареканий. Что надо? -в глаза, спросила я Немого. Он объяснил. Надо было выполнить привычную работу, которую не раз уже выполняли обоймой. Чудеса не делаются просто, даже в цирке. Надо было корректировать работу Немого, он в общих чертах описал, что хотел сделать, но он не мог охватить весь объем местности, не мог держать всю картину, ему надо было подсказывать, иначе иллюзия могла развалится, как карточный домик. Он вспомнил свои проделки, когда ему помогал Интеграл, который даже мыслил объемом. Я, по просьбе Немого, проинструктировала каждого, потом еще индивидуально, каждого курсанта. (так нас называли военные). Немой сидел рядом, согласно кивал, если чувствовал, что инструктируемый, что-то не догонял, мотал головой и переходил на ментал. Я объясняла повторно. В конце концов раскидала все обязанности. Незаметно подходим ближе, находим место для засады, Цыган и Гюрда наблюдают за иллюзией, информацию о каких-либо изменениях, деформациях общей иллюзионной картинки передается мне, я ее ретранслирую в ментале для Немого. Немой предупредил, что ментальный удар будет сильный-Защищайся Втора, как сможешь, я могу сжечь тебя. (Как я потом пожалела, что не восприняла эти слова, проигнорировала, не обратила внимания. Фактически, после ментальной атаки, я превратилась в живой труп, как меня ребята доперли до взлетной полосы, как очутилась в Запорожье? Ничего не помню. Не помню и молдаванку, пожалевшую меня, смогшую разблокировать мою память. Я просто заново родилась в Запорожье, в котором провела так много-много времени, что успела и возненавидеть этот хитрожопый город и полюбить мудрость Днепра и плавных переливов его голоса.) Работаем! -и обойма по команде побежала. Первым был Цыган, определял и пробивал маршрут обоймы, с интервалом в пять метров, мы, как стая волков, приближались к назначенной цели. Старались, чтоб нас не заметили с противоположной стороны моста. Я замыкала стаю. (Это построение у нас выработалось годами, обошлось как-то даже без Чапаевской картошки). Вдруг Цыган замер. Все, приехали,-сказал он,-дальше перебежками и по – пластунскому. И осторожно пошел вперед, приседая в определенных местах, а кое– где переползая, как врожденный казацкий пластун. Мы повторяли его движения, как бы, перекривляя пятого, но только это, уже был не тренировочный полигон, а наши телесные упражнения-не детская игра. Любое неосторожное движение, стоило бы нам жизни. Цыган вел нас к возвышенности, с которой просматривается территория с обеих сторон моста. В горах искать возвышенность? Нонсенс! Да легко! Цыган только и занимался в жизни, что искал возвышенности. (Не любил он почему-то оседлость, равнину, чужд ему был спокойный образ жизни.) Вскоре мы уже вили гнездо. Вся пятерка рассыпалась по своим позициям. Я отдала приказ-Работаем! Но дальше все пошло совсем не так. Раздался удар в голове, сокрушительной силы, как будто целая очередь из крупнокалиберного пулемета снесла мою голову. Очнулась, не я, и почему-то, на Запорожском железнодорожном вокзале. Пахло потом, мечей и еще чем-то. Особо запомнился неподражаемый запах, от Диор, запорожских бомжей. Мне в тот момент казалось, что именно его лечебные свойства и помогли вернуть, улетевшую в небытие, мою память. Мне потом вся оставшаяся обойма, за исключениями Немого, наперегонки, перебивая друг друга рассказывали, что было и как. Немой молчал и улыбался, он опасался входить со мной в контакт (Ощущение было сволочное, меня целый месяц тошнило, кидало по сторонам, мозг работал не правильно, то я смеялась без всякой причины, то плакала. Сравнивая с более поздними ощущениями-как будто девственности лишили, ментально. Я потом старая развратная дура, подшучивала над Немым, что он первый мой мужчина, который напрочь снес башку невинной девочки. Он всегда пыхтел, фыркал и краснел. А мне нравилось доставать его в ментале. Все-таки, до конца жизни, мы ощущали этот недостаток детства. Мои хлопцы выросли, старались быстрее повзрослеть, а мне, даже во снах снилась наша казарма, всю жизнь тянуло на Кавказ-в места моего детства.) Земля вдруг, заколебалась, задрожала мелко, потом резкими ударами, стала рвать почву, амплитуда волн увеличилась, вся округа превратилась в бурлящее море. в горах появился какой-то гул. Горец, сразу бы определил на слух, сход лавины. Уже первая снежная пыль, коснулась разгоряченных боем лиц. Следом летела волна, которая всей массой врезалась в преграждающий ей путь, горный склон и рассыпалась, сверкающим на солнце салютом, со стороны склона летели огромные булыжники, падали на землю, отскакивали и выписывая неимоверные кульбиты, стремительно приближались к мосту. Люди, стоящие по обе стороны моста, забыв про противостояние, старались спрятаться за скалами от этих огромных камней, которые сметали все на своем пути. Земля на секунду затихла, потом за следующим ударом, произошел ужасающий взрыв, и земля разверзлась, выплюнув языки горючего газа и целые водопады лавы, которая медленно оттесняла людей к пропасти, через которую, и был проложен мост. Внезапно начавшееся землетрясение, с извержением лавы, выгнало из многочисленных трещин и пещер множество животных, которые вслед за людьми, отступали так же к мосту, проявляя агрессивность, кусая и сталкивая людей в пропасть. Остальные, люди, не доступные для животных, предпочитали сами бросится в пропасть, чем медленно запекаться в раскаленной лаве. Через пятнадцать минут, Немой откинулся на спину, у него шла кровь с ушей, как при контузии, лицо было белое, как мел, руки свело в болезненной судороге. Рядом с Немым сидел Цыган и что-то кричал. Его никто не слышал. Стерва пыталась оживить Втору, которая валялась без сознания, с открытыми глазами, и кажется не дышала. Гюрза обхватила голову руками и продолжала качаться, в такт иллюзионно еще вибрирующей земле. Над горами кружила пара орлов. За 15минут все было кончено. Не было видно никого, не людей, не зверей. Как ни в чем не бывало пели жаворонки, как молнии мотались вдоль склонов стрижи. Мост был пуст, не считая трех трупов, развалившихся в неестественной позе, но им повезло больше, они были убиты еще до иллюзионного землетрясения, и им не надо было перерезать собственное горло, чтоб не так страшно было падать в пропасть. Путь был свободен, только обойма была без сил, выжата, как лимон. Время уходило, немилосердно, прячась за гору, вместе с последними лучами солнца, отсчитывая уже не секунды, а часы…Пиррова победа, сказал бы Михайлович. Бездействие, блаженство, никаких команд …и безразлично все, самолет, шашлык грузинский. Но всегда, в хорошем дружелюбном коллективе, всю обедню обязательно испортит, какая ни будь Стерва. Она пинками, тычками и зуботычинами, с горем пополам выстроила обойму, даже свой арсенал применяла, больше для устрашения, нежели тонуса ради. Обойма держалась друг за друга и качалась, как под гипнотическим звучанием свирели факира. Факир, в лице Стервы, не показывал слабость, он поджопниками погнал разленившихся курсантов в горы, и чтоб без носилок, для Вторы, не возвращались. Движения обоймы стали все ритмичнее, и когда, все же рискнули вернуться назад, с двумя ореховыми ветками к освирепевшей Стерве, все стало на свои места. Подругу немного попустило. Порылись в рюкзаках, нашли пару мужских гимнастерок, продели очищенные ветки в рукава, кое где, прихватили веревками. Получились носилки. Вспомнили, что нам преподавали о передвижениях китайских ДРГ. Они передвигались впятером, четверо бежали, а пятый отдыхал в носилках. Время от времени менялись, группа могла накрутить за день до 150километров. Мы немного скорректировали эту тактику, решили меняться парами. Гюрда перебила повествование Стервы. Конечно, себе в напарники Немого взяла, тот прет как танк, а мне Цыгана определила, а его ветром шатает. Пробовали и так, и этак, не получаются из нас китайцы и все. Ползти шагом у нас еще получалось…а с бегом, увы, мы как стреноженные лошади, только задами вилять могли. С горем пополам прошли мост, вот так бы и плелись по грузинской дороге, если бы Цыган не увидел автобус, стоявший на дороге, совсем ничей, под капотом стояла мощнейшая противоугонная система –со всех свечей были сняты колпачки, хорошо, хоть трамблер не раскурочили. Мы бы так и прошли мимо, настолько затурканные были, или от усталости-нам автобус, как мираж показался, хорошо, хоть Цыган вовремя проснулся. Цыган нажал на стартер и автобус пару раз громко чихнув, завелся. Мы до аэродрома доехали за два часа. Потом ожидание, погрузка, Запорожье. До вокзала нас военные подкинули. На вокзалах всегда цыгане околачиваются, но Цыган и сообразил, первые три дня мы в таборе и перебились. А когда, молдавские цыгане уехали, сдали эстафету харьковским цыганам, но к этому времени ты, Втора, уже моргала глазами и даже смеялась временами. Даже ходить пыталась. Все тебя жалели, полный инвалид детства, больной на всю голову…-Да ладно. -я остановила Стерву, мне было неприятно, но все слушали её рассказ, никто не перебивал, никто не смеялся.

Глава 5. Я первым делом, вернувшись в дом, развернула сверток, что мне всунул, перед уездом Чавось. Там была метрика(погашенная), паспорт Гюрды, какой-то потертый аттестат о восьмилетнем образовании, полученном в школе г. Днепрорудный, медицинская карточка, какие-то грамоты за победу по волейболу и за участие в олимпиадах. Короче весь тот не нужный хлам, который является легализацией в этом мире. Когда я заглянула в рюкзак с видео плейером, подаренным нам, то нашла такую же дребедень на нас, правда, аттестаты были о получении среднего образования. Разбирать документы и зазубривать легенду, пришлось каждому индивидуально. Стерва втрескалась в какого– то миссионера немца, оставалась ночевать дома все реже и реже. Через три месяца она вышла замуж и поменяла фамилию, получила через германское посольство паспорт с фамилией мужа и вскоре умчалась осваивать мир, перед отъездом похвастав, что ждет ребеночка. (А мне все покоя не давала мысль, как её через границы с набором ножей пропускают? Сиськи не мешают?) Не было зависти, не было обиды-была опять пустота, я была одна, совсем одна. Цыган тоже, можно сказать отделился, бывал очень редко, прибегал, при любой возможности, оставлял деньги, для меня, он знал, где банк в доме. Цыган успел сделать документы на дом, на мое имя. И пропал. (Нашел меня через шесть лет. Я уже к этому времени успела закончить Донецкий институт туристического бизнеса, благодаря склонности к изучению языков или спортивные достижения тому виной (не обошлось, наверное, без Чавося). Я решила съездить в Белгород, проведать Гюрду. С большим трудом добралась до дурдома, в который её определили. Это был раскидистый комплекс, со своим садом, землей, столовой, была своя водокачка, котельная, обслуживавшего персонала было больше, чем больных. Никаких клеток, никаких решеток, ходили все стадом, что санитары, что подопечные. Складывалось такое впечатление, что это заведение полностью автономно, и на случай атомной войны, у дурных больше было шансов выжить, чем у остальных людей. У них даже свой морг был и свое кладбище. Сначала меня прогнали через администрацию: -кто, что, откуда? Аккуратно записав мои данные, кучу наводящих вопросов, взяли подписку о том, что я не буду иметь претензий за такие или иные действия администрации, проинструктировали об условиях посещения … и все это под роспись. Все документы забрали без вопросов. Чек с 250 тыс. долларов на получателя, взять отказались. Вся процедура, что касалось, спонсорской помощи, была закручена таким образом, что подопечным, что на предприятие, лучше было купить и подарить что ни будь ценное (легче было потом спереть и реализовать), чем деньгами, которые нужно проводить через кучу инстанций и где они в конце концов теряются. Директор дурдома мне все так красочно разрисовал, пел похлеще баптистов, а потом, как между прочим,-Но, если вы мне доверяете, то обналичив этот чек, под мою персональную ответственность…Мне надоело. Я оборвала этот диалог: -Хорошо, я подумаю. Глаза, блестевшие у администратора, как у мечтательного мартовского кота, вмиг потухли. Он грубо вытолкал меня за двери, со словами в вдогонку, -ходят тут всякие, работать мешают. Надо в Одессе памятник Ильфу и Петрову поставить,-подумала я. Сиротки, никогда не переведутся. После обеда, в дурдоме тихий час. Я терпеливо ждала. Потом попытались еще заморочку запустить, типа спонсорской помощи на отделение, на нужды столовой. В конце концов, я уже подумывала приехать сюда с Цыганом и со всем его полукриминальным табором, так они меня уже достали. Наконец мне вывели Гюрду, она была худой, похудела еще больше, глаза были с расширенными зрачками, на ней был застиранный халат, она явно меня не узнавала, рядом сидела санитарка и бесцеремонно курила сигарету, закинув нога на ногу. Я попросила отойти санитарку в сторону, не курящие мы вот. Санитарка побурчала и отошла. Втора легонько пожала руку и тихо шёпотом: -Так надо, Втора. Глаза её все оставались такими же безучастными-Ты пока больше не приезжай, Продолжила Гюрда. Накурившись вернулась санитарка, стала жаловаться на капризную подопечную, показала место укуса, что-то еще, я дала ей пару тысяч гривен, собранный мной пакет с одеждой для Гюрды. Поцеловала подругу, тихонько на ухо шепнув ей: -Ты держись тут. Она легонько прикрыла глаза. Назад я летела, как на крыльях, я прочувствовала, что еще жива обойма и не все потеряно. Начала готовить план возвращения Гюрды, я надеялась восстановить её у себя дома. Через неделю меня вызвали в Ровд. Что-то нарыли подумала я. Поднявшись в кабинет участкового, меня встретили довольно уважительно: -Втора Михайловна, вы знакомы с такой то, такой то? Я впала в стопор. Что-то знакомое, но хоть убей, не помню…Играли бы долго в молчанку, если бы инспектор не дал мне бумажку, из сериала «Их разыскивает милиция» Вот ознакомитесь, соседи из Белгорода прислали. На рисунке я, с трудом, узнала Гюрду. Да так, дружили, когда -то в детстве-ответила я. Опять инструктаж, если появится, как действовать, к кому обращаться и т.д. Инспектор дал расписаться в журнале, мол отреагировали, проинструктировали. Подписал пропуск и до свидания Втора Михайловна. Шла по шоссе и сосала сушку. Купила в магазине целый килограмм, и голод сбивает и готовить не надо, с одной стороны, есть преимущества в одиночестве. (если честно, то все мои кулинарные способности сводились к приготовлению бутербродов и жаренью яиц. Варить яйца я не умела, они то резиновые получались, и не чистились совсем, муж зараза, по началу поддергивал, они, у тебя, как змеиные прыгают, то наоборот, становились жидкие, что чайной ложкой со скорлупы их выскребать приходилось, но когда я умудрилась приготовить яйца с мягкой скорлупой, в которой переливалось нечто, меня с кухни выгнало все мое мужское население, и больше на кухню меня не пускало. Кухня для меня была-Табу. Это было место, где мои сыновья прятались со своими будущими женами, от всевидящего ока матери). Сушка была необыкновенно вкусной. За последнее время я приобрела массу вредных привычек-стала много есть (не есть, а жрать), я могла за раз съесть пол буханки свежего хлеба, отщипывая понемногу на ходу даже сейчас, стыдно от соседей, но для меня нет ничего, вкуснее свежевыпеченного хлеба в морозный, хрустящий вчерашним снежком, день. Я шла и медленно прокручивала последние события, невольно сопоставляя их с последними новостями, которые, через телевизор, газеты, агентства ОБС (одна баба сказала) незаметно, слоями отлаживались в нашем сознании, как мусор на полигонах Львова. Не неся в себе никакой ценности, они захламляли всю нашу память. Что– то здесь не так. Что– то не все сходится с этой пропажей Гюрды. Перед лицом мелькнуло все разом: и директор, и санитарка и мымра из отдела кадров, и вежливая улыбка участкового с опознанием, переданной соседями. Я так и не поняло, что меня насторожило. Ну пропал человек, ну и что, мало ли шизофреников бегает по стране? В наше время к пропавшим и пропащим можно отнести каждого первого. Посмотри в зеркало, и ты увидишь потенциального потерявшегося человека (фантасты верно придумали. Что если собрался в магазин за сигаретами, всегда с собой бери джентльменский набор дикого туриста, не забыв метровый мачете (нож такой, широкий и страшный, особо сильно пугающий то, что остается от злобных аборигенов, постоянно крутящихся возле магазинов, особенно в ночные часы,)) На душе стало как-то тоскливо, защемило…И Цыган пропал, даже посоветоваться не с кем. Я вспомнила, что еще оставалась командиром, уже не существующей обоймы, решила плюнуть на все, командовать только собой и приказывать только себе…И первый же приказ был-на море. В Бердянск. Почему в Бердянск, не знаю. Цыганские деньги почти закончились, ни что быстрее не заканчивается, как цыганские деньги. Я как-то привыкла, к тому, что они никогда не начинались, были всегда, но Цыгана не было целый год, и рука сегодня скребнула по пустой полочке нашего тайника, под ложечкой появился тревожный холодок. Я, как никогда почувствовала пустоту, не ту пустоту, что меня окружала, без Цыгана, без Гюрды, без Стервы, а особую ужасающую пустоту, моей никчемной жизни. Я впервые поставила перед собой вопрос-Кто я, что умею делать, как дальше жить? Ответ командир выдал мне неутешительный -Я гадкий утенок, бездарь и неумеха по жизни, неудачница и дура, и светит мне, в лучшем случае, бомжатник на Запорожском Железнодорожном Вокзале, с его лечащим и взбудораживающим запахом. Мне уже исполнилось 18 лет. Я чувствовала себя такой старухой, местами втискиваясь в свой 48размер.С этого дня я опять начала бегать. У меня появился круг знакомств, очень разные добрые люди от 10до 90лет.которые после тренировки, пытались любым способом затащить тебя к себе домой и напоить чаем. После этого чайного ритуала, ты уже полностью и окончательно была своя, и безоговорочно считалась зачислена в Масонскую ложу спортсменов любителей. Эти дворовые стадионы, по вечерам собирали разный люд, от собаководов, до любителей побегать и поговорить, короче. (я всю жизнь боролась с этим армейским лексиконом. Хотя признаю, как должное, что она, как устав, лаконична и более точна в любом разговоре и порой одно слово заменяло несколько понятий. Кто ни будь из вас пытался выступить в качестве переводчика русского языка, на стройках, укомплектованными таджиками? Про то как представители средней Азии сдавали экзамены по русскому языку, при получении российского гражданства я напишу наверно в другой книге…) Я уже было полностью смирилась с мыслью, что море для меня накрылось…волной, а мой взгляд все чаще и чаще перебегал, к рюкзаку с видео плейером, в который я засунула банковский чек. Но голод не тетка. Я еще ночью доела сухую манную крупу, и не выдержала…К обеду я шагала, к центральному банку, с паспортом в кармане и с чеком. Я уже знала, что курс 1\4,5 и за каждый доллар мне дадут целых 4,5 гривны, а на такие огромные деньги можно было купить пол лотка мороженного. (муж всегда пользовался моей слабостью, и в период ухаживания, закормил меня мороженным до температуры+41и выше, без всяких возражений, утащив к себе домой-к маме и малиновому варенью, из его квартиры я уже не вышла, по сей день. Мама стояла на пороге и грудью охраняла дверь. Женщинам всегда дарят цветы, а я их не люблю, в детстве насмотрелась, да и они не вкусные, муж всегда мне дарил мороженное, без повода, просто так…, что я есть. Правда грешу, когда попадала на цветущие маки в Казахстане, целая пустыня маков, или на нарциссовые поля на Курильских островах, я ощущала себя женщиной…такой женщиной-царицей, и эти цветы, этот дикий полевой аромат, это было все мое, это было мое царство, в котором живет женское счастье. Только цветы в этом царстве были заколдованы-они привораживали своей красотой, но не пахли…совсем не пахли. Но земля, ягоды, луговая трава и тысячи мельчайших растений, деревья-возмещали этот недостаток. Привлеченная запахом Сакуры на Итурупе (один из островов курильской гряды), я пообещала вернуться к созреванию ягод, и вернулась. Наверное, даже Барон Мюнхгаузен хохотал надо мной, ибо вкус этой очаровательной ягоды, был похуже пенья павлина, усладившее слух не унывающего барона) Я приближалась к банку, и ноги мои стали наливаться страхом, потом совсем остановились…Я перепрыгивающая на марш-бросках через змей, играющая на голых коленях с маленькими скорпионами не боящаяся брезгливо откидывать палкой безобразных пауков…до панического ужаса боялась крупных офисов. Я никогда не была в банках. Мне всегда казалось, что в них живут и работают небожители-люди, приближенные к богам, что у них все не так, как у всех людей, и едят они необыкновенную не земную пищу, даже в телевизионных рекламах их показывают, легко изящно двигающимися, хрупкими, улыбающимися, с незримыми ангельскими крыльями за спиной и в руках у них всегда…Рафаэлло, Баунти. Вы только прикройте глаза и произносите про себя-ба-ун-ти! Это что-то эфирное! Разве можно простым людям такое есть. Я вот ночью из пакета вылизывала последние крупинки своего Баунти. На входе в банк стоял пожилой дядька милиционер. Он подозрительно посмотрел на застывшее изваяние перед банком, потом не выдержав подошел и поинтересовался: -Девушка, вам не плохо? Наконец этот принц расколдовал меня, я механически выпила стакан воды, предложенный охранником, честно, я не помню, как очутилась в банке. Мне показалось, что меня обманывают и где– то за колонной прячется Немой, и это он ввел меня в свою иллюзию, я даже оглянулась и попыталась прощупать ментал, невольно уловив мысли этого извращенца в милицейской форме, прикрывшегося каким-то журналом и наблюдающим из-под него за моими ногами. Я вылетела из ментала пулей. Дав зарок, что без Немого там делать нечего, а все, что мне казалось не санкционированно подслушанными мыслями, это я просто надумала. Но факт остается фактом, передо мной был большой коридор, с маленькими, гнездившимися, как приклеенными друг к другу комнатушками с закрытыми окошками. Внутри, между собой комнатушки соединялись проходом, больше похожим на полигонный окоп. В каждом окошке сидела девица, моих годов, по окопу постоянно бегали какие-то люди с кучей бумаг, временами отвлекая то одну, то другую девицу, чтобы что-то подписать. Все девицы на вид казались одинаковыми. Я вспомнила детскую загадку: -Сидит в избе девица, а коса на улице. Стало легче, страх испугался и убежал, главное, чтоб сиськи не мешали…Я подошла к одному из окошек, девица докрашивала лаком последний палец на левой руке. Что надо? Не подымая глаз, спросила она. -Вот,-ответила я и просунула в щель под окном паспорт с чеком. Девушка молча приняла документы, и как это умеют только опытные карманники и офисные работники, не касаясь, открыла документы. Глаза у нее вмиг стали квадратными, она вскочила, и как немец, сдающийся в плен, с поднятыми накрашенными руками, бросилась бежать по окопу, прорытому клерками. Через минуты три в зале появилась женщина с дорогим макияжем и с неизменной, отработанной годами улыбкой. (Есть такой тип людей, которые рождаются с нарисованными улыбками, для всех случаев жизни. С которыми лучше не связываться, и ни в коем случае не прикасаться, они настолько пропитаны ядом, по свойствам близким к кураре, что даже их дыхание кажется опасным. Я вспомнила Медузу-ее вторую сущность, Горгону.) Женщина подошла и представилась, как заместитель управляющего банком, ФИО я как-то проглотила, следующий разговор мы уже продолжали в отдельном кабинете, без лишних глаз и ушей. Меня даже бесплатно угостили кофе. Не успела я выпить напиток, как все мои пожелания были впитаны, отфильтрованы и исполнены. Профессионализм налицо. Через пол часа я была обладательницей личного валютного счета на 200 тысяч долларов США и золотой пластиковой карты (которую я получила через две недели) Остальные 50 тысяч баксов, по движению волшебной палочки, превратились в более чем 245 тысяч гривен наличными, где 200 тысяч, при мне пересчитали, уложили и замотали в непрозрачный целлофан, а мелочь выдали отдельно по моей просьбе. Я как дура все это всунула в целлофановый пакет, больше ничего у меня не было и отправилась на выход с банка. У заместительницы ,аж холодный пот на лбу выступил, она в вдогонку что то насчет такси спрашивала, но я ее проигнорировала, по пути, присела на лавочку, напротив окошка с барышней, взяла несколько рекламных проспектов, сунула в пакет сверху(ладно, дома посмотрю) и прижав пакет к груди, просто боялась, что ручки порвутся, выскочила из банка и…зацепилась за ступеньку, полетела носом на площадь, перед банком, порвав колготки и разбив коленку, ко мне сразу подскочили несколько прохожих, какой то парень подал мне вывалившийся пакет, про который я забыла, сидела на ступеньке, ревела от боли и больше из за недавно купленных колготок. Прохожие на то и есть прохожие, посочувствовали, поохали и прошли мимо. Только худощавый паренек, по -джентельменски, отобрав у меня из рук пакет (я уже отошла от болевого шока и только подумала, что в пакете лежит баснословная сумма денег, а этот нахал так фамильярно машет пакетом, держа его за ручки) и предложил свою помощь, чтобы проводить меня до дома. Я от неожиданности даже среагировать не успела, мои глаза только успевали следить за мелькающим пакетом, я даже дар речи потеряла. Нога болела, но, слава богу растяжения не было, правда коленка кровоточила, рана была больше смазана, поцарапана, чем ушиблена. Травма была не серьезной, колгот только жалко, потихоньку шла хромая, поддерживаемая под руку молодым человеком. Юноша был разговорчивым, скорее даже очень. Болтушка что-то рассказывала, выписывая пируэты моим пакетом, я невпопад что-то отвечала, мы ехали в каком-то трамвае, потом шли по Павлу Кичкасу (это нужно быть запорожцем, чтоб понять, как гулять по этой улице, где каждый второй в тюрьме, а каждый первый еще пока на воле.) И наконец перейдя пустырь с вечно голодными злыми бездомными собаками, остановились около моего дома. Я наконец то вздохнула, парень подал мне пакет. Спасибо,-поблагодарила я. Открыла дверь, и неблагодарная раненая скотина ускользнула в родовое поместье. В доме не было даже чая, в гости я никогда никого не водила, не приглашала, хотя по гостям ходить мне нравилось. Я спрятала пакет и расслабилась, ух, всё, дома! Паренек постоял немного и потопал. Я наверно родилась такой жестокой эгоисткой, мне абсолютно была безразлична эта встреча. Видимо чувствовала, что оно не моё. Но это был не конец, продолжение следовало (я требую продолжения банкета. Киса Воробьятников. На следующий день в восемь утра кто-то стал выносить дверь удары чередовались с собачьим рычаньем и визгом, не понятно было, то визжал больше, собаки или человек. Выглянув в окно, я увидела вчерашнего знакомого в окружении дворовой псарни, державшего глухую оборону напротив моей двери. В обороне в любой момент могла появиться брешь. Хромая, я доплелась до двери и открыв её, буквально втянула в дом любителя животного мира, вскоре он предстал передо мной во всей красе (вспомнился Шурик из операции «Ы») При его виде, меня потянуло на смех, он сначала смотрел на меня, как на чокнутую, но потом, когда я подвела к зеркалу, потихоньку тоже начал смеяться. Из зеркала на нас смотрел молодой человек, похожий на черта, лицо которого было прокопчено и сильно испачкано угольной пылью, под левым глазом синел огромный синяк, одно ухо было больше другого, рубашка превратилась в косоворотку, джинсы были разорваны и лохмотьями волочились по земле, кроссовки…Я попросила выставить их за дверь (Я никогда не покупала своим детям кроссовки, а и невестки знают, что я их не перевариваю. Называю вокзальными бахилами, они бедолаги не догадываются почему.) И помыть ноги с мылом и шампуню. Он пропал в ванной. Я нашла старый мужской халат, Цыган давно притащил, теперь вот пригодился. А и вообще, не ночевать ли он здесь собрался, мой эгоизм начал бунтовать, я просунула ему халат в щель приоткрытой двери. Из ванной доносились звуки, как будто там купалось стадо бегемотов, а рядом фыркало и чихало такое же стадо ёжиков. Я кривляясь, забинтовала коленку тем, что нашла в валявшейся в кладовке аптечке, эластичным бинтом, больше ничего не было. Пострадавший вылез из ванной, укутанный в халат, как в одеяло забрался на диван с ногами и сразу задал несколько вопросов. Он мне явно стал надоедать, я вспомнила свои командные навыки, этого найденыша спасителя и спасенного, чуть -чуть не утилизированного фауной, надо ставить на свое место. Я надавила немножко на голос, прибавив немного строгости. Во– первых, молодой человек, мои родители на даче, вернутся к вечеру, во– вторых иголок и ниток в доме нет, за чаем с печеньем надо идти в магазин. А зарядки для мобильного нет, как нет и самого мобильного. Метод не сработал. Я посмотрела в его чистые широко открытые глаза с красивым серым переливом, на половине симпатичного лица, проступали веснушки, как у Мальвины, вторая половина была скрыта синяком, как родимым пятном Эзопа. (муж все допытывался у меня, красивый ли достался мне мужчина, явно страдая комплексом Карлсона. Я говорила, что достался урод, потому, что не рыжий и нет веснушек. Тогда этот изверг валил меня на кровать и мучал…долго и страстно. Только двух сыновей намучил, а мог и больше.) На лице не видно было никакого продвижения. Он был непробиваемый. Так, что там Цыган про бюст Стервы говорил? За пол часа я все узнала про Олега, как родился, крестился и вырос, и натурально ума не вынес…И то, кто у него папа и кем работает мама и что десятилетняя сестра-прима балерина в местном ДК «Современник» и что Энергодар молодой перспективный город энергетиков, и что у них самая большая Атомная станция, и самая лучшая зона отдыха на берегу Каховского моря. И что у него в Запорожье больше никого знакомых нет, и что он вчера опоздал на ракету и спал в котельной, недалеко от речного порта. И что ночью его побило местное хулиганьё, отобрали деньги и зарядное, а мобильник не нашли. У меня от обилия информации голова без всякого астрала болеть начала. Надо сосредоточится, Втора. Кстати он иронизировал над моим именем, хорошо хоть декадой родители не назвали. Приведу я его в порядок, дам денег и лично куплю ему билет на Ракету, Метеор, хоть на козла лысого, иначе я его убью. Но чёртик уже играл моим воображением, может я тоже какой ни будь Кашпировский, Втора вспомнила про ментал. Я целых пять минут издевалась над гостем. Он что -то рассказывал, а я то включала ментал и он, подчиняясь моему мысленному приказу зависал с открытым ртом, то выключала ментал, и он, продолжал свой рассказ, я несколько раз повторила эту комбинацию, запомнила мелкие нюансы. Игра в паузу мне понравилась. Учить то меня все равно некому, а что я ещё умею? Я загипнотизировала Олега, надо отдохнуть от его болтовни, достала деньги, взяла паспорт и пошла покупать, чай, иголки, мобильник, билеты…про колготы вспомнила, и купальник. Хорошо, хоть список не составила, дома жрать, хоть шаром покати. Первым делом я купила сумку, большую, с двумя ручками, которую можно было брать на плечо, я давно хотела такую. Потом я накупила всего, и как дура с хромой ногой таскалась с полной сумкой через весь город. Последняя покупка-билет до Энергодара, на последний рейс на пол шестого вечера…, и я сдалась-от речного вокзала приехала домой на такси. В доме стояла тишина, Олежек молодец, и не пошевелился, я выложила сумку, разложила вещи (еще чего не хватало при парнях, колготы, да лифчики примерять. Сначала смущало что у Олега глаза приоткрыты, но уже появилась вера в силу ментала. Вроде разложилась, только иголки купила, а про нитки забыла. Дура, уже второй час дня. Ничего не поделаешь, концерт отменяется. Бедный Олежек, придётся тебе отдыхать дальше. Иду по улице и думаю, а если я под машину попаду? Не бери дурного в голову,-сказал бы Михалыч,-Не зови беду. Случайно я поймала такси, которое ехало в таксопарк (Потом Немой научил меня вызывать такси по менталу, о такой услуге я и не догадывалась, правда всегда оставляя водителю деньги в бардачке, которые он, каждый раз, находил и удивлялся.) Вспомнила, как финны ехали за спичками, а я за нитками. Эти нитки на верное были моей самой дорогой покупкой, на такси туда-обратно. В три часа я уже была дома. Поставила чайник и разбудила гостя. Он продолжал рассказывать мне, про то, что будет поступать в Донецкий туристический, что он уже поступал в том году, и поступил бы, но конкурс…У меня опять начала болеть голова…Спокойствие, только спокойствие…Ребята давайте жить дружно. Я воспользовалась менталом. Олег перестал говорить, пытался и не мог, он стал плакать. Этого я уже выдержать не могла. У него было только два состояния: либо болтает, инверсия-сразу целые ручьи из глаз. Я сняла блок, он закашлялся, и пытка продолжилась. Электрочайник давно закипел и выключился. Хоть немного урезонить товарища: – Олег, давай пить чай. Я вывалила сразу всю еду, что купила. И мы, как два голодных галчонка навалились на пищу. Наконец то я его заткнула. (потом, когда мы учились в туристическом на одном курсе, он частенько заходил ко мне в гости в общагу, я ему сразу в рот насильно заталкивала огромный бутерброд, это было спасение для всего женского этажа.) Наконец то мы нахватались. Время бежало неумолимо. А надо было ему еще вещи подлатать, не поедет же он в этом мужском кимоно, халат был явно ему великоват. На, разберись, дала я ему коробки с двумя мобильными телефонами. Я в них абсолютно не разбираюсь, сказала самые лучшие, мне и дали самые лучшие. Он, как их увидел, у него и руки задрожали. -Четверка-, и он запричитал…, но я уже его не слушала…большими стежками зашивала одежду. Я приспособилась, он болтал, а я научилась отключать себя. (потом я научила этому его будущую жену, по иронии судьбы, учившуюся на курс меньше и жившую с моим будущим мужем в одном городе. Так что нам бог велел дружить семьями. Когда мы с Олегом рассказываем наши приключения, эта спевшаяся парочка-мой муж и жена Олега, обещают нас отлупить совместными усилиями по одиночке. Просто так. На будущее.) Олег долго отказывался, не брал дорогой мобильный, но, как говорил мой воспитатель: -Втора, ты и мертвого у болтаешь. Итак, у меня появилась первая в жизни мобильник. Олег объяснял, как им пользоваться, как заряжать, но я ничего не поняла, я была в эйфории, что у меня появилась эта блестящая, светящаяся всеми цветами радуги, вещь. Отправление Ракеты, задерживалось. Олег все благодарил и благодарил меня, обещал вернуть деньги. Правильно, главное пообещать. Сколько по жизни мне подобных обещаний пришлось скушать. Ракета быстро уплывала, он долго махал рукой…Вскоре катер скрылся за горизонтом…Через пару минут зазвонил мобильник…мой мучитель был во всеоружии… Я все-таки чувствовала себя усталой, опустошенной, да и какая то тревога налаживалась за Цыгана, за Гюрду. Два сумбурных дня, проведенных с Энергодарцем, полностью высосали из меня всю жизненную энергию. Утренние пробежки, не давали ожидаемого результата, я почему-то продолжала поправляться, постепенно перешла на следующий размер одежды и чувствовала себя такой коровой…Все и всех к черту-на море. Хочу на море. Пол жизни уже прожила, а море видела только на фотографиях и голубом экране. На следующий день я уже гуляла по вечернему Бердянску. Какой красивый и уютный городишко, я мгновенно влюбилась в его набережную, всю усыпанную причудливыми добрыми памятниками, оригинально изогнутыми фонарями, везде обилие цветников и люди…, этот маленький отдыхающий народ, прыгающий вокруг обилия неземной красоты, разноцветными шариками с переливами колокольного смеха. Для меня Бердянск так и остался в памяти городом радостных колокольчиков. А море? -Вы спросили– Море? А что море-Много воды-, как говорил Михалыч. Чем привлекательны эти небольшие города-курорты, что здесь можно встретить столько экзотики, неожиданно, незапланированно. По небольшим уличкам ездили розовые кабриолеты с обнимающимися и целующимися мужчинами. Олег по телефону их назвал голубыми или голубцами, не помню, но голубцы в столовой я брать на всякий случай прекратила. Они мне и раньше не нравились, я всегда ела голубцы мясо отдельно, а капусту…оставляла на тарелке. Эти голубые, оказывается, тоже оставляли много капусты на курортах. Кто им её только выращивал? (Как-то по телевизору мелькнул один из сыновей знаменитого украинского миллиардера. Вроде и одет, как полагается, по молодежному, но с этой прической, ужимками, выглядел не мужиком, а элитной проституткой. Спаси меня бог от таких наследников. Мне эти мажоры в жизни потом столько на паскудили. Инфантильные злобные твари. Они наверно интуитивно чувствовали свою неполноценность и отыгрывались на нормальных людях. Веселились, развлекались, Гады. Сколько судеб и жизней перекалечила эта золотая молодежь!) Недалеко от квартиры, которую я снимала, прямо на пляже в палатке жил мужчина лет сорока, с косичкой на голове (такой мощный лошадиный хвост), и настоящим лемуром (такое чудо, с большими когтями, ходит на четырех лапах, как медведь, мяукает, как кошка и больше похож на кошку, размером с хорошую рысь). У мужчины на руке был выколот якорь; бывший моряк, -подумала я, оказался –художник из Питера. Лемура он водил на поводке, заходя в магазин, привязывал это существо, где ни будь за поручень. При отсутствии хозяина, лемур вспоминал, что он все же обезьяна и начинал дергать и грызть кожаный узелок поводка. Жизненное кредо этой не до обезьяны, не до кошки просматривалось без ментала, оно (существо) нацелено было любыми путями смыться. При появлении хозяина, оно, как ни в чем не бывало смотрело на прохожих, на обступивших ее детей и издавало вполне миролюбивые звуки. По пляжу иногда маленькими толпами с свирелями и небольшими бубнами проходили кришнаиты, молодые бабки назойливо предлагали религиозную литературу, со странными названиями. Типа того, возьми бесплатно, прочитай, и у тебя башню снесет, сам потом принесешь в молитвенный дом все, что нажил. Мне в открытое окно подбросили несколько журналов, я поинтересовалась. Явно спецы с текстами поработали (видны были обороты зомбированния. Многовековой опыт египтян оказался востребован.) Время от времени на пляже можно было встретить иностранных туристов. Они были странные: -шумно разговаривали на разных языках, громко смеялись, затрагивали вальяжно развалившихся на надувных матрасах соседей, строили огромные замки из песка, устраивали массовые волейбольные побоища, много и весело плескались, еще больше фотографируя. Фотоаппараты и мобильные телефоны они не выпускали из рук, даже когда играли в футбол или волейбол. Эти пляжные неандертальцы прибегали толпой рано утром, захватывали огромную территорию и буквально всех прибывающих на пляж окунали в свою карусель, из которой очень тяжело было выскользнуть. Тебя, просто, из прожаренного на солнце дохляка, в худшем случае, делали членом команды игроков, в лучшем-тоже членом команды, но зрителей. От болельщиков хоть можно было удрать. Чем выше подымалось солнце, тем быстрее угасал энтузиазм как иностранцев, так и тех, которые себя к ним не относили. Пляжи пустели. Под зонтами оставались, поддерживать температурный баланс, любители холодного пива. Они чем-то были похожи на перекормленных Медузой пингвинов, такие же толстые и неуклюжие. Их даже море не хотело принимать в свои объятья, выталкивало на берег, перекатывая по ракушкам и мелким камням, обдавая и забрызгивая морской пеной, похожей на пивную. Это самая безобидная категория отдыхающих, которая не ласкала глаз похотливых молоденьких девушек, к каким я себя и причисляла-18летняя баба Яга. (после этих бердянских гермафродитов, я себе дала зарок, никогда не пить эту горькую мерзость, которая из нормальных людей делает хрен знает, что…не мышонка, не лягушку, а не ведомую зверюшку. Представила, как целовать такое…Рядом, лежит, сопит-любитель «Балтики», наказал меня бог ненаглядным. Правда Пингвином ему не светит возродится, душу вытрясу из него на стадионе, выпотрошу и скажу, что, такое и было. Люблю я его заразу!) От Моря на третий день я стала уставать. Мне здесь до чертиков все надоело, каждый день был похож на предыдущий, менялись отдыхающие, в большем числе, заглядывающие на пляж транзитом. Я запаслась кремом от загара, за три дня активной волейбольной жизни, мои плечи превратились в рубище. Чтоб избежать участь молодой и, еще надеюсь, симпатичной змеи, я и купила крем в косметическом магазине. Бедный лемур, привязанный к колышку палатки, напротив моих окон, обхохатывался, видя, как я, применяя все обезьяньи повадки, стараясь выгнутся так, что позавидовала любая бы гимнастка. И все эти усилия были направлены только на то, чтобы равномерно размазать солнцезащитный крем по поверхности моего, тщательно поджаренного, тела. Невольно полюбовалась собой в Магазине. От прошлой Вторы, в этом прокопченном цыпленке, остались одни зубы. Байкеры издали приветливо махали и проезжая мимо, сигналили. Из окон ближайшего пансионата, слышен был зачаровывавший шлягер: -Ну что, красивая, поехали кататься…Ноги уже по привычке несли на пляж. Сегодня, обычно приветливое море, показало характер. Было не жарко, солнце, то выныривало, то снова ныряло в облака, кучно расположившиеся над бурлящим морем. Разгулявшиеся волны разбрасывали морскую капусту и еще много мелких водорослей по мокрому пляжному песку. Людей было мало, даже любителей пива, сдуло вместе с морской пеной. По пляжу мотался отвязанный лемур, играя с набегающими волнами, то догонял волну, то от нее улепетывал, издавая панические крики, к которым я, не так быстро, но уже успела привыкнуть. В первый день ночевки, я проснулась от его крика с хохотом, после этого я поняла, что все звуки, издаваемые шакалами в горах Кавказа, они подслушали у этих полу кошек, полуобезьян. Пол Питера наверно собирает деньги для художника, чтобы хоть на летний период выгнать его на море, к черту на кулички, лишь бы хоть немного отдохнуть от этого ночного ужаса, от преследующего детей и взрослых приступов ночного лунатизма, а зачастую и диареи. Все бельевые веревки близ лежащих домов маленького курортного городка, по утрам были завешаны свежевыстиранными простынями. Местным жителям была привита терпимость даже к сверх скандальным отдыхающим, царила атмосфера вежливости и толерантности. (Никогда не забуду хамства и издевательства, с которым пришлось столкнуться детям, полуголодным, замученным, испуганным, выгнанным милицией из вокзала, и они решили попросится в Запорожскую гостиницу, хоть на сутки. До сих пор помню лицо той женщины администратора, со стоявшей неизменно табличкой: -Мест нет. Она с такой брезгливостью назвала нас, не русским словом, -жебраками. С тех пор я ненавижу украинский язык.) Наконец нашла на безлюдном пляже место, не залитое морем, только расположилась, как снова зазвонил телефон, я его просто таскала с собой, как аксессуар -должен быть, позвонить мог только Олег, в телефоне забит только его номер, который сам он и забил, как молотком прочно и навечно. Иногда я нисходила к нему, чтобы поболтать ни о чем, но вода и камень точит, задрал он своими приготовлениями к экзаменам и все же уговорил на поступление в туристический институт. Эх Втора, Втора-знаний ноль, на что рассчитывать, так, ради развлечения только. Готовиться я не собиралась, там же все равно, конкурс…Мама не горюй! Но ненароком стала присматриваться к гидам, сопровождающих туристов. В основном это были девушки-киевлянки, вели себя приветливо, но независимо, смотрели на всех и на все свысока. Разговаривали штампами рекламы туристических компаний; в кафе, постоянно находились в зоне особого внимания, превращая еду, из простого и широкодоступного сервиса, в какой– то мифический отработанный годами ритуал, с которым японская чайная церемония не годится и в подметки. В этом ритуале не было мелочей, если палец правой руки, держащей небольшую чайную чашечку, отставлен слегка в сторону, то это так и должно было быть, никогда этих девушек не видела, забравшимися и развалившимися на высоких стульчиках перед стойкой бара. Они всегда, едва касались высоких стульев, подчеркивая красоту выхоленных бедер, лишенных даже намека на целлюлит, тонкость и изящество своих ног. Никогда, повторяла преподаватель по этике, Вы меня слышите, никогда не кладите локти на стойку бара. Стойка – бара-это такой же инструмент, как молоток, топор или зубило. Если вы не запомните и не вдолбите в свои головы это правило, то забудьте, что учились в нашем институте. На стол можно было положить только кисти рук, поддерживая беседу и всегда смотря улыбаясь на своего собеседника. На начальных курсах мы прикалывались, на практических занятиях по этике, осторожно и тихо провоцируя наших малочисленных однокурсников, когда изогнувшись за столом буквой ЗЮ, как предписывает строгий инструктаж, мило улыбаешься и смотришь на такую же довольную рожу партнера, резко корчишь удивленное лицо и испуганно просишь, чтоб парень застегнул ширинку. Срабатывал эффект Брондукова (помните такого артиста: -Мне Афоня рубль должен.) и кофе из рук собеседника, невзначай, выплескивалось на стол, на штаны, партнер красный, как рак отчитывался перед строгим преподавателем, уже заочно готовясь к пересдаче экзамена по этике, из-под стола показывая мне кулак. Я также улыбаясь, медленно встаю из-за стола, подаю зачетку. Зачет принят. Медленно подхожу к двери, и изо всех сил несусь в сторону улицы, услышав за спиной рев «обезумевшего быка». Потом однокурсницы вполне серьезно интересовались, что я такого страшного сделала, что партнер уписался за столом? Один кадр месяца два дулся, пока не перевелся в другой институт, не связанный с туристическим бизнесом. Говорят, что в последствии из него неплохой программист получился, даже одну из своих знаменитых программ назвал: -Вендетта Вторы. Специалисты говорят, что работая по этой программе, получалось по цифрам подъема каких-то индексов, приблизительно такой эффект, как с опрокинутым кофе, что конкурирующей компании, севшей вам на хвост, хотелось только одного, быстро догнать и убить любого имеющего отношение к этим индексам. Наверно этим компаниям так же приходилось пересдавать экзамен по этике!