Читать книгу Александр Дмитриевич Улыбышев - А.С. Гациский, Александр Гациский - Страница 1

Летом 1860 года остановился я у витрин какого-то книжного магазина в Берлине и, между другими книгами, увидал, как теперь помню, в зеленой обложке, сочинения Александра Дмитриевича Улыбышева о Моцарте, на Немецком языке…. Книга эта напомнила мне многое из моего детства, как, бывало, я, ребенком, нервно трясся от наплыва впечатлений в Нижегородском театре; там между прочим обращал на себя мое внимание пожилой, румяный толстяк, с седыми редкими баками и клочком таких же волос под подбородком, в золотым очках, большею частью в летних светлых панталонах и в серой на вате, с бобровым воротником, шинели. Толстяк этот – Александр Дмитриевич Улыбышев – всегда сидел в первом ряду кресел, на первом с правой стороны от входа. Свои суждения о пьесах, об игре актеров он произносил не стесняясь, громко, на весь театр, не только в антрактах, но и во время хода пьесы, покрикивая: «браво, отлично, молодец!» или; «скверно», а иногда даже просто: «экой болван!»…. Театральная публика, как и всякая масса, всегда обзаводящаяся своими богами и божками, ее направляющими и ей внушающими, посматривала только на Александра Дмитриевича: молчал он, и она молчала, одобрял он – и она отбивала изо всех сил свои ладони; вертелся он от досады, и она осмеливалась иногда из-под тишка шикнуть (тогда шикать было опасно; с начальством неразберешься)…

Вообще Улыбышев в старом Нижегородском театре (на углу Большой и Малой Печерок) был тем же что для актеров и публики Московского театра был князь Юсупов, который (по словам А. Е. Шушерина, записанным С. Т. Аксаковым), сидя также всегда в первом ряду кресел, магически действовал на актеров, следивших за ним со сцены.

Улыбышев известен был не только за умного, но и за очень остроумного человека. Остроты его беспрестанно ходили по Нижнему, и как всегда бывает – без разбору. Самые незначительные замечания его пересказывались на все лады, и хотя бы в них даже ничего не было замечательного, рассказчики и слушатели считали своей непременной обязанностью изумляться их остроумию. Так, помню, между прочим, передавалось из уст в уста, что увидав меня в первый раз в студенческом мундире, Александр Дмитриевич заметил: «Из эдакой маленькой флейты (лет 13-ти я играл на флейте) вдруг сделался такой большой фагот».

Не стеснялся Александр Дмитриевич и в столичных театрах, публика которых не раз подхватывала театральные суждения его; он клал свой определяющие решения на таланты. Так рассказывают, что одна, считавшаяся чуть не совершенством певица большего театра в Петербурге, обладавшая прекрасным развитием нижних и верхних нот, несколько упала в мнении Петербургской публики, когда Улыбышев нашел, что, в виду несовершенств её средних нот, она «имеет слишком много для того, чтобы иметь достаточно». Этот афоризм по отношению к певице (мне не могли передать её Фамилии) с тех пор вошел в общее употребление в среде публики большего театра…. рассказывают также, что, встретившись в фойе большего театра с какой-то дамой, он заговорил с ней о театре и, по своему обыкновению, безь всяких церемоний, и только потом узнал, что говорил с лицом, очень высоко поставленным…. Передают, что во время представления в Петербурге оперы «Северная Звезда», которую Улыбышев видел в первый раз и в которой под одним из главных действующих лиц разумелся Петр Великий в самом карикатурном виде, он до того громко и резко порицал такое циническое неуважением памяти великого гения страны, что с тех пор «Северная Звезда» стала даваться все реже и реже и затем вовсе снята была с Петербургской оперной сцены.