Читать книгу Акция - Александр Гарцев - Страница 1

Учительская

Яркое солнце, свежий ветерок, предчувствие весны вдохновляло. Славик вздохнул глубоко. Хорошее настроение обеспечено на весь день. Жизнь прекрасна, экзамен сдан, тетрадку друга, в которой написанные Витькой стихи, сейчас он у Элины Алексеевны заберет, Витьке разрисует, как хвалили его вирши. С таким радужным настроением он и отрыл дверь в учительскую.

Но все пошло не так. Не так, как хотел, как мечтал Славик. Во – первых Элины Алексеевна уже ушла. Опоздал – то Славик всего -то на 10 мнут. И вместо приветливых и почти ласковых слов любимой учительницы он снова услышал ворчливо – скрипучий голос заместителя директора по воспитательной работе.

– Тебе чего Пенкин?

Элина никогда не называла Славика по фамилии. Он даже растерялся.

– Да я тетрадку хотел взять у учительницы русского языка.

Вечно сердитая замдиректора подошла к столу коллеги.

– Какая тетрадка? Красная?

– Да.

Взяла тетрадку. Раскрыла. Захлопнула. Отдала.

– Пора прекратить вам писать стихи, дневники, раскаяния в собственной лени. – нравоучительно произнесла Варвара Петровна и, мило, как она подумала, на самом деле криво улыбнувшись, протянула Славику тетрадку с Витькиными стихами и песнями. –   Пора прекращать заниматься писаниной. Она ведь вам, Пенкин, мешает учиться.

Варвара Петровна, конечно, всегда было строгой, или постоянно сердитой, а может просто собранной и целеустремленной, но Славик даже от нее не ожидал таких слов и такого тона. Даже растерялся. Так растерялся, что ничего не сказал.

  С понурой головой складывал тетрадку обратно в сумку.

– Вот ты, – продолжала назидать Варвара Петровна, – увлекшись литературой, вдруг можешь   ощущать, что учеба в техникуме для тебя не так и важна. Правильно? А Анна Петровна мне сказала, что у тебя уже есть проблемы с высшей математикой, с сопроматом.  У тебя, Пенкин, другая цель. Ты будущий техник. Ты электрооборудование для самолетов будешь делать. Чувствуешь, какая ответственность? Поэтому главная твоя задача сейчас не стихи писать, а учиться. Успешно учиться. И техникум наш, авиационный закончить!

Славка уже сложил в сумку с учебниками тетрадь, и терпеливо дослушивал привычные и правильные слова классного руководителя.

– И только напряженная работа в конце учебного года поможет тебе успешно окончить очередной курс техникума. И брось яшкаться с этим нижегородским прохвостом, Олегом.

– Как это успешно? – невинно спросил Славик.

Так и не понявшая иронии и издевательской усмешки Варвара Петровна продолжала:

– Успешно – это значит без троек, Пенкин. Надо, тебе когда – нибудь сделать выбор, ты учишься или уходишь в писатели. А какой из тебя писатель? Ты и жизни не знаешь. Не пойдешь же как Горький "в люди", в рабочие, жизнь заводскую описывать. Описыватель нашелся.

Она улыбнулась своему каламбуру.

– Тебе надо определиться. Куда дальше пойдет твоя жизнь. Ты будущий специалист. Техник по производству авиационного электрооборудования, у нас закрытое учебное заведение. Закрытое. И мы выпускаем только классных специалистов. Сосредоточься и учись старайся. Осваивай азы профессии. А все эти тетради, стихи, записи, в папку.

Молодящийся директор

-Эх, – Славик тяжело вздохнул, захлопнув дверь техникума, оглядывая уже нисколько не радующий его Октябрьский проспект.

– В папку, в папку, в папку- Все еще звучал в ушах ее неприятно-тонкий занудливый голос. И даже усиленный ногой Славика хлопок закрывающейся двери не прервал это бессмысленно-поучительное «В папку, в папку, в папку!»

Он расстроился. Тут же достал пачку сигарет. Закурил. Но порасстраиваться как следует не успел. Вдали нарисовалась фигура директора. Он вел за ручку маленькую девочку, красиво и аккуратно одетую. Это его вторая дочка. Недавно директор развелся со своей старой женой и женился на молодой училке из соседнего училища. На 20 лет его моложе. Коллектив не знал, что делать. Партком, конечно, собрал собрание, постыдил коммуниста Виктора Помнящего, но выступила авторитетнейшая Клара Ивановна и заявила, что сталинские времена позади, что перестройка, что гласность, что права человека и Виктор Петрович имеет право.

Насчет перестройки никто спорить не посмел, и директор остался работать в своем кабинете.

Славик отбросил сигарету, но не успел пройти и две ступеньки, как услышал:

– Так, Пенкин, иди сюда. Мариночка подожди, миленькая, я сейчас.

Он поставил дочку у окна и большими шагами подошел к Славику.

– Так, Пенкин, быстро к тете Марусе, бери щетку, лопату и чтоб здесь на лестнице ни одного окурка не было. Понял?

Он взял дочку на руки и быстро скрылся за дверью.

– Не сачкуй, Пенкин, не сачкуй, проверю. – донеслось из прихожей.

Крыльцо здания техникума только называется крыльцом. На самом деле это десять ступеней шириной метров двадцать. Так что пришлось Славику потрудиться. Лопата совковая, неудобная, тяжелая. Снег слежался, притоптался и приходилось его чуть – ли не долбить.

Устал. Оперся на лопату отдышался. Вспомнил, что в кармане лежит письмо от Володьки, двоюродного брата, из Армии. Достал. Читает.

“Привет с Урала!

Добрый день или вечер тетя Аля, дядя Петя и Славик! Ваше письмо получил за которое большое спасибо. Только извините, что не смог сразу написать ответ, так как у меняя в данный момент почти нет времени. Ведь через 13 дней мы сдаем экзамены. И приходиться сильно готовиться. Да, Славке, можно сказать, не повезло. Ему придется служить три года. Но ничего, Вячеслав, не расстраивайся, там тоже служат такие же ребята. Тетя Аля, ты спрашиваешь, что брать Славику, как себя вести. Во-первых, денег много не бери, так как они уйдут все без пользы. Водку с парнями не пей в дороге и ни с кем не связывайся. Если будут какие парни знакомые, то держитесь дружней, старайтесь быть вместе, особенно в Котельниче. Там ведь настоящий ад. В Котельниче один из казармы не выходи, особенно вечером. Приедет в часть, пусть сразу слушает сержантов и командиров. Что дадут командиры и сержанты делать, пусть делает, а не сачкует. И пусть ведет себя достойно, никого не стеснятся, чтобы не выглядеть забитым. К таким вяжутся старики. С парнями – сослуживцами надо жить дружно, не выпендриваться. К учебе пусть относится посерьезнее, а также к занятиям по физкультуре. Еды пусть берет с собой, фиг знает, куда их повезут. Хороших вещей и одежду пусть не берет, а также часы, лучше выслать ему, когда отслужит месяца 4–5. Еще пусть не ленится писать письма. И ты, тетя Аля, пиши ему, как можно чаще. Ведь мы, солдаты, в письмах чувствуем большую радость. Что служить становится легче. Пусть с первых же дней показывает себя с лучшей стороны, а не «сачком», то есть лентяем. Ну вот пока и все мои ЦУ (ценные указания). Если можно, то пусть отбрыкивается от морфлота. Я думаю, у него голова работает, и он это сделает. Пишите, как вы живете? Славка почему не пишет? На этом до свидания. Володя.

Жду ответ.”

Славик, вздохнул, сложил конверт обратно в карман курточки, посмотрел печально на оставшиеся две ступеньки и взялся за лопату.

Вовка, старший двоюродный брат Славика, рос в рабочей семье. Настоящей рабочей. Правильной. То и советы свои тоже правильные даже из Армии дает. Отец, термитчик цеха номер один военного завода, дядя Ваня участник войны, блокадник Мама – бухгалтер. Истощенный и раненый дядя Ваня был эвакуирован в сюда в 1944, когда и городка – то нашего еще не было, а только три деревеньки, да завод военный. Здесь у проходной завода они познакомились. Он на костылях и она, направленная по комсомольской путевке работать в госпиталь. Первым в их семье в праздничный 1945 родился Валера, а в 1949 и Витя.

Славик часто бывал у них в гостях, благо жили через дорогу друг от друга. Советские ценности стали их семейными. Пролетарская, рабочая, заводская, по сути, семья являла собой слепок нашего славного советского прошлого. Неравнодушная к делам общественным, дядя Ваня, был коммунистом, пел в заводском хоре, всегда в первых рядах на демонстрации, блестел военными наградами. Заслуженными. Прихрамывал. Сказывалась ранение.

  Валера вырос до первого секретаря горкома комсомола.

  Витя – известный в области футболист. Выступает за "Динамо".

Вот Вовка все поучает Славика. В Армии, а все равно надо ЦУ дать. Но Славик – парень самостоятельный. Не хватало ему чьих – то советов слушать. Сам с усам.

Вечером акция! Не забывай.

Славик посмотрел на свою работу. Довольный ухмыльнулся. И из-за чего такое привалило? Из-за какой-то несчастной сигаретки.  да на фиг ему такие испытания. И вообще, может бросить курить?

Вот и Вовка советует. Пишет, что в Армии некурящим проще.

Славик смял пачку сигарет, из-за которой вот так пришлось покалывать и, выместив на ней всю свою обиду, еще раз скомкал и метров с трех бросил в урну. Попал. Хоть это порадовало.

– Славка, – кричит Олег, перепрыгивая через две ступеньки, и пробегая мимо, прыгнул в закрывающиеся двери троллейбуса, помахав перчаткой – Славка, не забывай, акция сегодня!

Славик вяло помахал рукой. Мол, помню, помню. И за что Варвара назвала его прощелыгой? Нормальный парень.

Олег – общественник еще тот. Неугомонный. Все ему надо менять. Все вокруг него не так. Чем он только не увлекался. Особенно в политике. Он и Горбачевым и его перестройкой увлекался, и в Вятский нефилософский кружок бегал, и в каких – то демонстрациях неформалов участвовал, и к русским – то националистам походил на собрания, а здесь вообще чуть ли не в национал-патриоты занесло.

А недавно Славку с Ленькой сводил в подвал, над входом в который развивался красный флаг с серпом и молотом. И было там написано «Партия Справедливости".

Зачухонное помещение, чуть больше чулана, было заставлено портретами Сталина, Ленина, бюстами, каким – толстыми книгами с речами вождей и историей ВКП(б). Любопытно это все было. И люди там любопытные. Как бы пришедшие с экранов кино тридцатых годов про революционеров. Только кожанок им не хватало.

А вообще – то Олег называет себя в последнее время анархистом. Но с удовольствием ходит на всякие политические тусовки то к сторонникам Константинова убежит, то к каким-то нацболам. Вообще, похоже каша у него в голове.

Славик отряхнул лопату и пошел в бабе Марусе докладывать, как поручение директора выполнил.

Осмотрел еще раз ступеньки.

Нормально чистенькие.

А Олег со своей настырной политикой действительно надоедает уже. Варвара не зря предупреждает. Ладно, схожу сегодня на акцию, помогу парню.

В последний раз.

Долой дневники!

Только сейчас, отдышавшись и вытерев со лба пот, Славик понял или ощутил, как он расстроился, не застав Элину.  Время было уже давно послеобеденное и Славик, перебежав у танка Октябрьский проспект, что было запрещено и не по правилам, заскочил в блинную, заказал две порции блинов со сметаной, чай и уселся в уголок за грязный и неубранный стол спиной к маленькому залу и продолжил грустить.

        Достал тетрадь, полюбовался.  На самом деле тетрадь эта была не Витькина, а его, Славки, то ли дневник, то ли записная книжка, а несколько Витькиных стихов, да песенок он сам переписал сюда  от руки.

Но, как это ни печально, Элина, его скрытая и обожаемая любовь, не только не почитала, но даже и не открыла, передав тетрадку обратно, и еще вдобавок через злую Варвару.

Чай был холодный, как и блины. И никакого удовольствия они не доставили. И не согрели. И не успокоили. Да что сейчас могло согреть несчастную Славкину душу? Нет такой еды. Нет такого напитка.

Славик, полистав тетрадку, вздохнул и, вырвал листок, решил навсегда избавиться от этих наивных, по-детски открытых и доверчивых записей. Раз и навсегда.

Скомкав листок, много – много раз, как и пачку сигарет, он аккуратно, разжав кулак, выпустил его в свободный последний полет, под грязный общепитовский стол, прямо в рваную корзину для мусора.

Первый вырванный листок.

Мне иногда кажется, что я высокомерно отношусь к своим друзьям. И они это чувствуют, всегда, вероятно. Это правда, что что я часто, а может быть и считаю себя самым умным. А значит считаю не только возможным, но и нужным их учить, поучать, командовать. Замечаю я эту страсть за собой. Командовать. Указывать. Поучать.

С одной стороны это неплохо. Значит я знаю, как надо им правильно поступать в том или ином случае. Но иногда приходит ощущение, что им это может не нравиться. Может поэтому нет дружбы. А нет дружбы – нет кружка. Нету кружка – нет друзей, и я один на один со своими мечтами о литературном труде, о поэзии, о писательстве.

Кружок был? Да, мы собирались, говорили, спорили. Но кружок ли это? Нет. А мог он быть? Тоже, думаю, нет. Почему? Думаю, объяснение провала этой моей идеи простое.

Мне кажется, может мне просто стать ближе к моим друзьям. И бросить учебу в техникуме, уйти, как они, работать на завод, чтобы всегда быть с ними рядом и заняться писать рассказы о рабочей жизни? Изучать жизнь. Работать и писать.

Красиво это звучит. Работать? А кем? Рабочим? Но у меня ни профессии нет, ни квалификации.

Что делать, как быть?

Учиться – значит расти, осваивать новые знания, получать новые навыки и умения, расширять свой кругозор, изменяться к лучшему. Идти в ученики рабочих, в подмастерья и восемь часов вытачивать или штамповать одну и ту же деталь и каждый день делать однообразную рутинную работу?

Раздевалка – станок-курилка-дом. Раздевалка – станок-курилка-дом. Какая мрачная картина представляется мне.

Застенчивый подросток или юноша (то есть я) превращается в хмурого замкнутого нигилиста, циника. дальше больше. Душевную пустоту и ненужность запиваю спиртом. Больше нечем заполнить вакуум. Холостяк или слабоумный симпатяга, трусливый, пропитанный мещанским духом, мелкая и подлая душонка.

А еще хуже, если уйдешь из техникума, плачет мать, удивляются школьные учителя (у нас здесь в районном городке все про всех все знают). дядя Ваня втихомолку ругает меня.

Нет. Нельзя в жизни идти по легкому и привычному пути, не надо искать и легкой жизни. Ну и что из того, что трудно учиться. Это на первом курсе трудно. Но и то уже моментами и местами мне нравится, и четверки и пятерки получать нравится. А тройки, так их можно исправлять. А тройки у меня, из-за моей несобранности, безмолвия, бесхарактерности. Мне надо поработать над собой и прекратить быть безвольным существом.

Нет, надо подумать хорошенько, прежде чем решаться на такой шаг. Станешь ближе к друзьям, станешь, как все у нас на дворе, заводским парнем. И что? Что дальше?

А то, что не сложился литературный кружок? Ну и ладно. Стихи, они любят тишину, они любят одиночество.

Ждем пельмени.

Не успел Славик положить в сумку свою пострадавшую и поредевшую красную тетрадку, как в дверях нарисовались Ленька Соболев с Колькой. Славку они сразу увидели. Подсели. Бросили сумки.