В новую книгу известного писателя, мастера нон-фикшн Александра Гениса вошли филологический роман «Довлатов и окрестности» и вдвое расширенный сборник литературных портретов «Частный случай». «Довлатов и окрестности» – не только увлекательное повествование о его главном герое Сергее Довлатове (друге и коллеге автора), но и оригинальный манифест новой словесности, примером которой стала эта книга. «Частный случай» собрал камерные образцы филологической прозы, названной Генисом «фотографией души, расположенной между телом и текстом».
Оглавление
Александр Генис. Довлатов и окрестности
Каботажное плавание
Довлатов и окрестности. Филологический роман
Последнее советское поколение
Смех и трепет
Поэтика тюрьмы
Любите ли вы рыбу?
Метафизика ошибки
Щи из боржоми
Tere-tere
Поэзия и правда
Все мы не красавцы
Пустое зеркало
Роман пунктиром
All that jazz
Пушкин
Концерт для голоса с акцентом
На полпути к родине
Матрешка с гениталиями
Невольный сын Эфира
Смерть и другие заботы
Частный случай
Бродский: поэт в Нью-Йорке
Бродский: частный случай
Бахчанян: короткое замыкание
Вен. Ерофеев: благая весть
Вал. Попов: ленинградская словесность и московская литература
Пелевин: поле чудес
Сорокин: страшный сон
Сорокин: кнут и пряник
Сорокин: пробка
Саша Соколов: горизонт свободы
Искандер: творец Чегема
Толстой: “Война и мир” в XXI веке
Толстая: потерянный рай
Конан Дойль: закон и порядок
Гамсун: Адам на Севере
Паунд: билет в Китай
Гао Синцзянь: сюрприз глобализации
Стивенс: портрет с переводом
Лем: три “Соляриса”
Борхес: танго
Павич: последний византиец
Воннегут: такие дела
Гарри Поттер: в школе без дома
Беккет: поэтика невыносимого
Сэлинджер: невербальная словесность
1001 ночь
Отрывок из книги
Сегодня мемуары пишет и стар и млад. Повсюду идет охота на невымышленную реальность. У всех – горячка памяти. Наверное, неуверенность в прошлом – реакция на гибель режима. В одночасье все важное стало неважным. Обесценились слова и должности. Главный советский поэт в новой жизни стал куроводом. Точно как последний римский император, если верить Дюрренматту.
Воронка, оставшаяся на месте исчезнувшей страны, втягивает в себя все окружающее. Не желающие разделить судьбу государства пишут мемуары, чтобы от него отмежеваться. Неудивительно, что лучше это удается тем, кто к нему и не примазывался. Гордый своей маргинальностью, мемуарист пишет хронику обочины.
.....
Набоков пишет, что Гоголь сам создавал своих читателей. Довлатову читателей создала советская власть. Сергей стал голосом поколения, на котором она кончилась. Неудивительно, что оно и признало его первым.
Моложе меня в эмигрантской литературе тогда никого не было, а те, кто постарше, от Довлатова кривились. Особенно недоумевали слависты – им было слишком просто.
