Читать книгу За краем света - Александр Георгиевич Бородавкин - Страница 1

ЗА КРАЕМ СВЕТА

Часть первая

Среди ночи неожиданный ветер разорвал небо над островом, впился в расщелины береговых скал, скрутил деревья, забрался в неприметные щели под ставни и хулиганисто засвистел из-под рассохшихся рам.

Хижины, едва защищенные лесом, испуганно вжались в морщинистое тело горы. Они вздрагивали в такт порывам, а люди прислушивались к скрипу и свисту, к треску ломавшихся деревьев и ждали, что вот-вот ветер возьмется поудобнее за крыши, поднатужится – и с довольным уханьем примется срывать их, швырять в океан, лишая людей последней защиты и оставляя наедине с непредсказуемыми перессорившимися богами…

Наивные люди! Будто они что-то значили для ветра! У него были свои дела, он что-то творил над пустынным побережьем, где взятый им в союзники океан, смешавшись с поднятым в воздух песком, потерял, казалось, ориентировку и распластался – черный, тяжелый – на месте неба, откуда, силясь удержать немыслимое равновесие, выбрасывал водяные столбы, упирался ими в скалы, и в стороны летела каменная крошка…

Разбуженная невиданной сварой стихий, Айрин сначала лежала молча; потом, осердившись на свое одиночество, сказала:

– Я боюсь.

Она надеялась, что отец в соседней комнате ее услышит, но ветер съел ее слова без остатка, и это рассердило ее еще больше. Она уселась на постели, обхватив колени руками и прижимая подбородком одеяло, и сказала громче и настойчивее:

– Я боюсь!

Ее спина коснулась стены, а дерево тут же поделилось с ней своей тревогой и напряженно и гулко вздрогнуло. И Айрин захотелось, чтобы отец немедленно, сейчас же пришел к ней и сел рядом, потому что если боги там, снаружи, перепили своей амброзии, то от них всего можно ожидать. Им-то что, сердилась девушка, они побуянят и уймутся, а расчищать завалы и разбирать сломанные дома будут люди. Это несправедливо, пусть даже боги и потрудились однажды, создавая мир. Видимо, усилие это оказалось для них чрезмерным, потому что с тех пор они и пальцем не шевельнули, чтобы сохранить новорожденный мир. Устав от созидательных хлопот, они ударились в противоположную крайность и взялись крушить то, что возвели.

– Я боюсь! – громко и зло повторила девушка.

Ей вдруг показалось, что отца нет дома. Может быть, пока она спала, он вышел и пошел смотреть, не возвращается ли Март, который ушел накануне в океан и должен был вернуться завтра. Да нет же, что отцу делать на побережье? Там сейчас ничего не увидишь, и не услышишь ничего, кроме завывания темноты… Марту еще не пришло время возвращаться; он, если у него есть хоть капля разума, наоборот, постарается отплыть как можно дальше от берега, в сторону кольца, и будет пережидать непогоду там, посреди мрака и ветра, между водной и воздушной безднами.

Она попыталась представить, каково это – плыть в темноте по взбесившемуся морю, – и помотала головой: нет уж, увольте…

– Папа!..

Из соседней комнаты донеслось сердитое бормотание, перебившееся кашлем, потом заскрипели половицы, осветилась часть стены у двери – отец зажег светильник – и Айрин, отгороженная этим слабым колеблющимся светом от тьмы, сразу почувствовала себя спокойнее. Все-таки дом…

Девушка исподлобья посмотрела на отца. В колеблющемся пламени лицо его показалось ей измятой маской, до того неправдоподобной, что Айрин опустила глаза и еще раз, но уже тише, с вызовом повторила:

– Я боюсь.

Отец покачал головой и пожевал губами, словно проглотил жвачку, моргнул равнодушно и сказал:

– Ложись, чего уж там. Ветер стихает.

– Почему ты не пришел ко мне? – рассердилась Айрин. Оказывается, он тоже не спал и слушал бурю. –Ты ведь знал, что мне страшно!

– Ты спала, – по-прежнему без выражения произнес отец. – Зачем было тебя будить?

– Я не спала!

– Спала, – равнодушно возразил отец, и Айрин поняла, что спорить нет смысла, он все равно останется при своем, но, не желая так просто сдаваться, сказала:

– А если бы?.. – Она не стала договаривать, ситуация говорила сама за себя.

– Все решают боги, – смиренно и по-прежнему равнодушно отвечал отец. – Но я каждый день прошу их, чтобы они пощадили нас.

– Ах, ты их просишь! – улегшееся было раздражение снова выплеснулось через край. – И они, конечно, расчувствовались, сказали: «Ложись, спи спокойно!..»

У Айрин даже перехватило дыхание от негодования, и она не смогла окончить фразу.

Отец прикрыл глаза, как бы прося прощения за дочь.

– Не надо хулить… вслух, – едва заметно запнувшись, попросил он. – Ты забываешь. Там, в море, Март. Они могут наказать его за наше богохульство. – Айки опять едва заметно запнулся, произнося слово «наше». – Это все твой Юр…

– Юр? – хмыкнула Айрин. Ей было виднее, кто заказывает музыку.

– Он учит тебя говорить глупости. Не сама же ты придумала…

– Но, папа, ведь все понятно само собой, только упрямые старики не хотят поверить, что богам до нас дела нет. (Айрин не подумала, что в круг «упрямых стариков» попадает и Айки.) Мы для богов – муравьи. Ты можешь отличить одного муравья от другого?

– Нет.

– А они, ты думаешь, могут? Даже смешно…

– У кого только говорить научилась, – проворчал Айки.

– Сама не дура, – уже остывая, сказала Айрин. Но про богов все-таки досказала: – Они нас не замечают; просто дунут – и попадут в кого-то, а в кого-то – не попадут, даже если бы и стоило…

Высказав все это, Айрин окончательно успокоилась и даже ощутила подобие раскаяния: не нужно было так говорить с отцом. Он верит в сказки – ну так что же, это его право и его правда.

– Это тоже вера, – тихо сказал Айки, не для дочери даже, а как бы для самого себя. – Кто скажет, кто знает, какая вера лучше…

– Какая вера? – немедленно ощетинилась Айрин.

– Ты сказала: «Упрямые старики не хотят верить…» Ты веришь в одно, мы – в другое. Кто нас рассудит?

Шаркая ногами, Айки подошел к кровати и сел на край. Предупреждая попытки обратить ее в «истинную веру», Айрин сказала:

– Ладно, не будем…

И снова нестираемая картинка ожила в памяти: сгусток огня, взлетающий по пуповине с вершины, и застигнутый на лету, тающий в воздухе Лет. В то время Айрин была чуть младше, а теперь вдвое старше его. А потом будет еще старше, а он останется таким же. И никогда не станет ни на мгновение старше. Они нарушили запрет и поплатились.

Тогда Айрин впервые подумала, что боги равнодушны… нет, не равнодушны – злы. Про равнодушие она придумала потом. Когда стала старше. Она никогда не забывала про Лета. Старалась забыть – и не могла. Он все равно оставался перед глазами. И она больше не могла быть такой же, как все. Лет мешал ей. Она должна была сделать что-то такое, что смутило бы богов и заставило их подумать о людях.

Айрин моргнула, тряхнула головой и прогнала картинку.

– Не будем, – повторила она.

– Тогда ложись, – сказал Айки. – Закрывай глаза и спи.

– Ты посидишь со мной?

– Посижу.

– И будешь молчать?

– Тебе не нужно то, что я хочу тебе сказать. Ты к этому еще не готова. Когда придет время, поймешь сама. Почему-то каждый норовит сам наступить на грабли.

– Какие грабли?

– Ты не поймешь.

– Конечно, я ведь у тебя непроходимая дура!

– Да, – не стал спорить Айки. – Поэтому я посижу около тебя, если ты хочешь, но посижу молча. Я хочу подумать о своем.

– Можешь не сидеть, – обиженно сказала Айрин.

Она оттолкнулась спиной от стены и кулем повалилась на подушку, не поменяв позы.

– А ветер и вправду стихает…

– Потому что скоро утро.

– Да, почему-то они предпочитают потемки. Наверно, им тоже бывает стыдно за свои поступки…

– Ты опять?..

– Ладно, ладно, не буду больше. Прости…

– Поспи лучше.

– Ага. Уже сплю, – согласилась девушка и действительно уснула, а когда проснулась, изумрудное небо за окном уже выцветало и золотело – утро переходило в день.

В доме было тихо, и обманутая тишиной Айрин подумала, что отец еще спит. Она встала, стараясь не шуметь, накинула на плечи рубашку, прошла на цыпочках через комнату – и увидела, что постель отца пуста. Она топнула в досаде ногой и выглянула в окно.

Отец суетился у поваленной изгороди. Айрин задело, что отец без нее занялся ремонтом. Почему он не позвал ее, не подождал?

Она оделась и вышла на крыльцо.

Воздух как-то по-особенному светился, словно каждая молекула, надраенная за ночь песком и дождем тщательно промытая, еще сохраняла на себе влажную пленку, и на каждой было маленькое отражение солнца.

Айрин этот воздух вдохнула и, еще сердясь на отца, который совсем не отдыхал ночью и не разбудил ее, когда встал, как будто она какая-нибудь неженка, и все еще негодуя на ночной разгул богов, против воли зажмурилась от наслаждения.

– Папа, – сказала она, не открывая глаз. – Это не воздух, а травяной настой… Здорово, а? – Она потянулась, провела ладонями по лицу, будто умываясь, и по очереди открыла глаза: сначала левый, потом правый. Эта неодновременность была призвана выразить недовольство. – Ты почему меня не разбудил?

– Иди сюда, – сказал Айки, не оборачиваясь, и по его тону Айрин поняла, что он расстроен. Он скреплял разломившиеся жердины, и тут Айрин обратила внимание, что работает он как бы через силу: так, словно выполнял никому не нужные действия, возился просто чтобы убить время.

– Ты что, папа? Что случилось?

Она подошла ближе, наклонилась к нему, пощекотав прядью волос щеку.

– Я опять что-то сделала не так? – спросила она, пытаясь догадаться. – Но ты же сам меня не разбудил…

– Оглянись, – сказал Айки.

Девушка оглянулась на дом и увидела, как придавливал его, обхватив крышу корявыми ветвями-лапами, огромный широколист. Айрин не помнила, чтобы такой рос поблизости; наверное, его принесло ветром откуда-то с горы. Там, наверху, таких много. Девушка оглянулась на отца.

– Что? Что ты подумал?.. – спросила она, уже зная ответ.

– Это знак, – уныло произнес Айки; давно уже Айрин не видела его таким удрученным, и в какой-то мере она могла его понять. Конечно же, он считает, что это знак богов: не каждого они соизволяют заметить, а его, видно, заметили, и не исключено, что именно из-за ее, Айрин, опрометчивых речей. Она почувствовала себя виноватой, и, если бы Айки вновь, как ночью, попробовал убедить ее не говорить богохульных глупостей, не исключено, что она послушалась бы. Поэтому она не стала артачиться, когда он сказал:

– Боги нас предупреждают… – А взглядом добавил: «Я прошу тебя…»

Айрин сморщила носик и выпятила нижнюю губу, но без прежнего азарта. Может быть, впервые в ее хорошенькой головке шевельнулась мысль, что не случайно старики так осторожны в диалогах о богах. Но время менять убеждения не пришло. Это просто случайность. Обломок дерева мог упасть где угодно…

Айки посмотрел на нее почти умоляюще, и тогда она кивнула, отводя глаза:

– Ладно, папа…

Айки был слаб и знал это. Он не мог спорить с богами – не для этого созданы простые люди, не случайно же существует граница, перейти которую невозможно, поэтому всегда будут боги и всегда будут люди, и никогда те и другие не сравняются в возможностях.

Когда-то, в детстве, которого он уже и не помнил, он боялся за себя, теперь ему приходилось бояться за дочь… А эта дуреха думает, что ей море по колено: забил ей мозги Юр всякой чепухой, а кому расхлебывать? Что бы ей послушаться отца и не дерзить, – так нет же, нет; все против, все поперек…

– Ладно, папа, – сказала Айрин, и Айки заметил, что дерево, придавившее крышу, ее все-таки смутило.

Девушка молча пошла вокруг дома, поглядывая, не натворил ли ветер еще что-нибудь, чего Айки не заметил, но, кроме одинокой, облапившей крышу верхушки широколиста, не нашлось других следов ночной бури; только местами покосилась ограда, к ней набилось много мусора. Но то были мелкие неприятности. Могло быть хуже. Наверняка кому-то повезло меньше, чем им. Тому же Юру, например. И боги здесь не при чем, просто их дом расположен в таком неудачном месте…

Айрин невольно передернула плечами. Кто только догадался построить его там… Она много раз намекала Юру и Миху, что не худо бы переставить дом подальше от обрыва, чтобы когда-нибудь на него не свалился кусок скалы. Но братья слишком беспечны…

Для очистки совести она обошла дом по кругу и вернулась к отцу.

– Ничего страшного, – сообщила она. – Как бы нам снять это украшение?

– А ты позови своего приятеля, – буркнул Айки. – Вот и снимете.

– Какого приятеля? – прищурилась ехидно Айрин. – Ты, конечно же, не имеешь в виду Юра? Ведь он плохо на меня влияет… А может быть, ты подумал про Миха? Но, боюсь, Ратха не одобрит… А Иль живет слишком далеко, полдня добираться. Дарк по возрасту в приятели не подходит… Все-все, – торопливо проговорила она, прижав руки к груди ладошками наружу: Айки нахмурился, поджал губы; вот-вот повернется и сам пойдет за помощью.

– Иди, – сухо сказал он, отворачиваясь. – Тебе же не терпится…

– Какой ты у меня… всё знающий – сил нет! А вот не пойду – и все! Надо будет – сам придет…

– Иди, – потеряв терпение, Айки потянулся за хворостиной. Айрин отпрыгнула в сторону, обиженно надула губы, повернулась и вышла за ограду.

Сразу за изгородью тропинка поднималась в гору, а через несколько шагов резко бросалась вниз, спускалась к ручью, спрятанному под пологом кустарников, колючих и непроходимых, и дальше бежала рядом, и оттого и самой Айрин никогда не было скучно составлять им компанию.

Справа поднималось мохнатое тело горы; ближние деревья частью закрывали вид, но над их верхушками можно было видеть морщинистую зеленую стену, размытую дымкой и сглаженную расстоянием. Слева полого опускались шеренги разрозненных деревьев, растекались на зеленые ручейки и нерешительно останавливались у морского берега. Вплотную к нему они не могли подобраться, потому что океан растерзал прилегающее пространство, превратил широкую прибрежную полосу в пляж – там не раз нежилась на песке после дневных трудов Айрин, и не всегда она проводила там время одна. Она глянула на появившуюся в просвете желтую полоску и мимолетно улыбнулась воспоминаниям.

После пережитой опасности вокруг острее чувствовалось движение жизни. Измочаленный бурей мир не умер: сломанные и поваленные деревья перегораживали в нескольких местах путь, но эти свидетели стихии – лишь случайные царапины на живом теле острова. То, что рисовалось ночью воображению, – обрушивающиеся пласты земли, вырванный с корнем лес, перелопаченная почва – оказалось фантазией, и Айрин была рада могучей жизненной силе своего мира, успешно противостоявшей ветру и морю.

Выйдя на пригорок, она осмотрелась. Впереди ниспадающими складками простерлось подножие горы; справа параллельно тропе возносилась вверх скалистая гряда, похожая на шипастый позвоночник утонувшей рыбы-гиганта. Если оглянуться, можно увидеть, как гребень горы, полого опускаясь, тонет в воде, и только кое-где еще выступает над поверхностью маленькими островками, пустыми и безжизненными. Если и бросали деревья или травы туда свои семена, то попытки ростков зацепиться были обречены на неудачу: там не было и крупицы почвы, только голый камень. По другую сторону горы хребет точно так же тонул в океане и точно так же вытягивались цепочкой позвонки-острова.

А слева плыл океан. Он еще не успокоился; Айрин видела огромные волны, пожиравшие пляж и крошившие скалы; там висело облако водяной пыли, по которому солнце развесило сушиться радугу.

Айрин подняла взгляд к темному кольцу, опоясывавшему горизонт, и в ту же минуту в сознание толкнулась уже привычная злая мысль: боги надежно огородили свой мир. Ни доплыть, ни достучаться. Когда-то она спросила у отца, почему никто не попытается добраться до стены, отделяющей мир людей от мира богов. В конце концов, все должны иметь равные возможности, и мысль о том, что кто-то имеет прав больше, была для девушки оскорбительна. Айки не раз замечал, как остро она реагирует на все, что ставит границы ее свободе, и считал, что именно это ее качество привело к своеобразному союзу с Юром, который тоже был чем-то недоволен. Айки не нравилось их сближение, но он ничего не мог поделать. Он не подозревал, что это его дочери принадлежит первая скрипка в новообразованном дуэте, к тому же у Айрин всегда находились слова, чего он не мог сказать о себе. Он чаще молчал и думал.

В тот раз, когда она спросила, почему никто не попробовал уплыть за пределы Светлого круга, он спросил в свою очередь: «А почему ты считаешь, что никто?..» – «Значит, были смелые люди?..» – «Всегда находятся простаки, которые считают себя умнее других…» – «И что?..» – «И ничего. Просто те безумцы остались там, в кольце тьмы». – «А может быть, они наши дорогу дальше, нашли выход? Ведь что-то должно быть там, за кольцом?» Айки поднялся, молча прошелся от стены к стене, остановился на обратном пути в центре комнаты и тоном, в котором чувствовалась крепость просмоленного океаном дерева, сказал:

– Там ничего нет. Ни-че-го. Понятно? Запомни еще раз: ни-че-го!

Айрин тогда надолго обиделась и к теме больше не возвращалась. Но про себя подумала: все равно я хочу знать. И узнаю.

И сейчас, глядя на кольцо тьмы, она испытала мгновенное возвращение потаенной памяти: это уже было, она уже стояла так и видела волны, и брызги над оконечностью хребта, и обрушенную на прибрежную полосу нижнюю границу леса; перевернутые стволы, растопыренные корни… И вновь ощутила болезненное томление в груди: почему, ну почему ей не дано проникнуть в тайну? Почему ей недоступно знание богов?

Несправедливость была очевидна, но Айрин могла только негодовать, смирение же было ей недоступно. Она всего лишь человек, да, но если когда-нибудь представится возможность…

Конечно же, ругая богов, она признавалась себе, что во многом просто завидовала им. Она прятала эту зависть, потому что глупо, глупо – завидовать волне, которая плывет от кольца и что-то о нем знает; завидовать ветру, который дует оттуда же… завидовать берегу, который, став дном океана, снизу в полной темноте под непосильной толщей воды тоже подбирается к заветной границе и тоже обладает тайным знанием… А ей хотелось знать все, что знают боги. И даже еще больше.

– Ри!..

Она чуть не подпрыгнула от неожиданности. За ее спиной стояла Ратха и довольно скалилась. Айрин растерянно потерла щеки:

– Ты меня напугала!..

– А как же было удержаться? – Ратха с чувством хлопнула себя по бедрам. – Ты стояла вся в думах… У вас-то ничего плохого не случилось? – вдруг спохватилась она, виновато поглядев на Айрин.

– Нет. Все в порядке. А у вас?

– И у нас все живы-здоровы. Я к тебе шла. Помочь не надо?

– Ну и здорово, – обрадовалась Айрин. – А я иду звать Юра.

– Что-то случилось?

– Да так, ерунда. Широколист упал на крышу.

– Да?.. – округлила глаза Ратха. – Большой?

– Еще какой! Чуть крышу не проломил!..

– А говоришь, ничего не случилось…

– Так не проломил же!

И обе девушки рассмеялись.

– Ну и слава богам, – сказала Ратха.

Айрин сморщила нос.

– Ну, идем?

– Куда?

– Снимать ветки.

– Вдвоем? А Юр? – в голосе Ратхи проскользнула привычная насмешка.

– А Мих? – в тон ей отозвалась Айрин. Мих был братом Юра, и Ратха много времени проводила с ним – достаточно много, чтобы их можно было посчитать за жениха и невесту, да они и собирались пожениться, как только Мих построит себе дом.

– И Мих, – не стала спорить Ратха.

– Так идем?

Айрин протянула подруге руку; девушки улыбнулись друг другу и одновременно сделали шаг вниз, с дороги.

Здесь не было нахоженной тропы, лишь намек на нее, просвет в кустарнике. Склон круто, почти отвесно обрывался вниз с высоты человеческого роста; девушки помогли друг другу спуститься. К ним снова присоединился ручей и всю оставшуюся дорогу сопровождал подруг, временами срываясь с уступов маленькими водопадами; пышные заросли бархатников и вьюнов прикрывали сверху прорытое водой русло, но не могли заглушить задорного плеска и потому местами отступали и позволяли ручью играть солнечными блестками, а потом снова ревниво прятали в себе. Щелканье, цоканье, трескотня, звон и жужжание насекомых заполняли слух. Словно и не случилось ничего. Да и было ли что-нибудь особенное? Теперь, глядя на живущий своей обычной жизнью мир, трудно было поверить в собственные ночные страхи. Они остались где-то по другую сторону сознания.

Спрыгнув с пригорка, тропа выровнялась, повела почти горизонтально. Время от времени путь преграждали стволы плодовников; в прежде плотной зеленой стене зияли многочисленные прорехи; лишь корявые широколисты устояли, вцепившись друг в друга, но их потрепанный наряд теперь жалко обвис на черных колючих ветвях. Редкие игольчатые паны одиноко возвышались над пеной широколистов, служа своеобразными опорами и для немногих плодовников, которым удалось уцелеть здесь, внизу.

Ферма Кола гнездилась недалеко от нижней кромки леса, в пазухе горы; с трех сторон ее защищали крутые склоны. В прежние времена такое расположение действительно оправдывало себя, но теперь постройки оказывались беззащитными перед угрозой сверху: ураганы стали беспокоить Светлый Круг слишком часто, и лес, росший на кромке обрыва, то и дело терял вместе с пластами земли свои деревья – они обрушивались вниз и падали совсем недалеко от дома.

Теперь фермой заправляли старшие дети в многодетной семье Кола. Отец семейства уже отработал свое: он лежал, немой и недвижимый, в дальней комнате, пропитанной неистребимым затхлым запахом, и этот запах сопровождал его всюду, даже на свежем воздухе, куда время от времени выносили его домашние. Его жена Полль сильно постарела с тех пор, как с мужем случилось несчастье, но в окружении детей ей некогда было тосковать, и изо дня в день она хлопотала по хозяйству, изредка перебраниваясь с невесткой. Ее младшие дети – единственная дочь Дана и двое мальчишек-близнецов – пока доставляли одни хлопоты.

Когда Айрин была маленькой, она каждый день играла на побережье с Юром и его братьями, а потом, когда все они стали старше, у каждого нашлись свои собственные дела. Побережье оказалось безнадежно заброшенным и забытым, и если Айрин и встречала Юра, то едва кивала в знак приветствия, а встречались они редко.

Но как-то, много-много дней назад, Айрин наткнулась в лесу на свежевырытую яму: поток, сорвавшийся с горы после дождя, обнаружил прятавшуюся там полость.

…Почва ушла у нее из-под ног. Айрин едва успела отскочить, когда небольшой пласт дерна подался под ее тяжестью и провалился. Вход в нору расширился, и оказалось, что это и не нора вовсе, а какой-то коридор с гладкими стенами.

Она поборола желание убежать без оглядки и остановилась, заинтригованная и немного испуганная, наклонилась, вглядываясь в темноту туннеля.

Там было темно, пусто и гулко. Эхо дыхания возвращалось со странным позванивающим призвуком. А потом совсем рядом вдруг что-то громко хрустнуло.

Волна страха поглотила девушку; она отшатнулась и с размаху налетела на Юра, который неизвестно как оказался за ее спиной. Не успев за краткий миг столкновения его узнать, она взвизгнула, рванулась в другую сторону – и упала в яму туннеля, и только в падении поняла, что это был всего-навсего Юр.

Об этих мгновениях она предпочитала не вспоминать, но, когда случайно мысленно возвращалась к этому эпизоду своей жизни, ей становилось неловко за себя – и одновременно давешний мороз пробегал по коже. Тогда она глубоко вздыхала, решительно отмахивалась от всех кошмаров движением руки и забывала все – до следующего раза.

…Кувыркнувшись, она оказалась на дне, лицом к лицу с темным зевом туннеля. Пахнущая сыростью и плесенью темнота дохнула на нее многократно усиленным эхом ее страха, но рядом тут же оказался Юр, схватил ее за руки и забормотал что-то невнятное, но успокаивающее, и Айрин нашла в себе силы трезво взглянуть на происходящее. Она моргнула, стерла с глаз темную пелену страха, увидела Юра и услышала, что он бормочет:

– Прости, Ри, я не хотел… Прости…

Оттого, что он назвал ее уменьшительным именем, и оттого, что он испугался за нее, – а он сильно испугался, его глаза распахнулись на пол-лица, еще шире, чем у самой Айрин, – девушка не стала его ругать. Чтобы скрыть замешательство, она рассмеялась, и он тоже неловко улыбнулся в ответ.

– Черт побери, – сказала Айрин. – Я думала – медведь. Предупреждать надо…

– Я не думал…

– Мог бы и подумать. Видел же, что я нашла…

– А что это?

– Спросил тоже… – больше себе, чем ему, ответила девушка. – Я только что нашла это…

Она осмотрелась.

Стены вели в темноту, пахло мокрой ржавчиной, плесенью и опасностью. Айрин провела пальцем по стене, стирая многолетнюю грязь. Стена оказалась гладкой, и на ней обнаружился рисунок – плавные, струящиеся, подобно водному потоку, линии. Свет узкой полосой падал на это место, и под клубящимися в нем пылинками неуверенно просматривались оливково-серые тона фона и более темные, цвета моря в бурю, полосы; все вместе образовывало бессмысленный, но притягивающий, подобно языкам пламени, узор.

Айрин уже видела подобный. Она оглянулась на Юра: что он скажет? – но Юр, настороженно оглядывавшийся по сторонам, не обратил внимания на ее действия. Ему хотелось поскорее уйти. И Айрин не стала его пытать: ясно, что сейчас ему не до рассуждений о том, что на вершине горы, куда нельзя ходить, потому что туда ходить нельзя, но куда все-таки взбираются непослушные, вроде Айрин, дети, есть круг, выложенный камнем с точно таким же рисунком. Круг этот ограждает отверстие, в которое уходит светящаяся пуповина, связывающая солнце с вершиной горы. Творение богов.

Юр сказал:

– Это опасное место. Здесь нам нельзя быть.

– Да, – согласилась с ним Айрин. – Надо уходить.

Она молча оперлась на протянутую руку и выбралась наверх, а потом так же молча повернулась и протянула руку помощи Юру, причем молчала она не потому, что ей нечего было сказать, напротив, сказать хотелось много, – а потому, что перехватило дыхание и она не могла вымолвить ни слова. Когда же они оказались наверху, рядом, Айрин спросила:

– Видел?

– Что?

– Рисунок на стене.

Юр поколебался.

– Ну, видел.

– И что ты об этом думаешь?

Юр пожал плечами и оглянулся, будто предполагал, что кто-то подслушивает их разговор из-под земли. Айрин напомнила:

– Там, на вершине…

– Я там не был, – поспешно сказал Юр.

– Не ври. Мы были там вместе.

– Ах, да…

Юр запнулся. Это было давно, и все равно он помнил, потому что такое нельзя забыть. Лет прыгнул – и в это время запела пуповина… Он просто растаял на их глазах. Им повезло, что они были далеко, и пуповина не тронула их.

– А что ты думаешь? – спросил он у Айрин, хотя давно пора было прекратить этот опасный разговор. Боги не играют с людьми, у них свои игры. Мало ли что они задумали…

– Сама не знаю, – задумчиво пощипала мочку уха девушка. Какая-то букашка запуталась в волосах и щекотала в попытках выбраться.

Она не знала, что думать. Она боялась богов, но… если это были не боги? Может быть, это сделали люди? Туннель – он не для богов. Он для человека. Боги не станут рыть для себя туннель.

Или они не боги.

Айрин сама удивилась, как просто у нее получились эти рассуждения. Как будто она уже слышала от кого-то, а сейчас просто вспомнила. Или, может быть, в самом деле слышала?..

Она попробовала вспомнить. Папа никогда не мог сказать так о богах. Он боялся их – она-то знала! Март? Март никогда не задумывался о подобных вещах, он воспринимал мир как данность, не подлежащую обсуждению.

И вдруг вспомнила.

Тогда старый Кархи, отец Юра, еще не лежал беспомощной куклой, а, полный жизненных сил, ворочал бревна на строительстве фермы. Айрин была тогда еще совсем маленькой, но ведь запомнила!.. Как это произошло?

Они сидели у костра, солнце уже погасло, и нестройные вереницы искр подпрыгивали над пламенем и уносились вверх, к светящейся потусторонним светом горе, еще не остывшей от дневного зноя, и им проще было думать, что причина кроется в волшебных силах, обосновавшихся у вершины.

Что стоит богам лишний раз напомнить о себе? Люди ведь могут забыть, уважать перестанут…

И тогда Кола рассказал легенду о людях, которые вознамерились перехитрить богов и построили туннель под миром. Это было давно, когда мир только-только отпраздновал свое рождение. И человек по имени Иван прошел по туннелю и вошел к богам. А когда он вернулся, он ничего не помнил, и люди поняли, что боги не желают иметь с ними ничего общего.

– Значит, это тот самый туннель? – вслух спросила Айрин.

– Ты о чем?

– А помнишь?..

Она уже хотела напомнить ему всю историю, но из туннеля донесся глухой шум, как если бы там зашевелилось что-то крупное: зашевелилось и с возрастающей скоростью ринулось к выходу.

– Беги! – Юр толкнул ее, и они побежали – покатились вниз, обдирая руки и едва успевая защищать глаза от веток, норовивших хлестнуть по лицу.

А потом Айрин, догадавшись, что бояться некого, остановилась.

Юр, бежавший чуть впереди, не сразу заметил, что остался один. Он резко остановился, повернулся:

– Ты что?..

– Знаешь, что это было? – спросила Айрин. Она была довольна собой: еще бы, непросто сохранить самообладание в такой момент. А Юр ничего не понял. Он испугался сильнее, чем она.

– Что?

– Пуповина. Там, наверху…

Юр поднял взгляд, словно ожидал увидеть за частоколом стволов рванувшийся к небу сгусток огня.

– Ты так думаешь?

Айрин кивнула.

– Я знаю.

– И не боишься?

Айрин подумала.

– Бою… – начала было она, но тут же поняла, что подобное признание ей не по душе, и сморщила нос. – Нет. Не боюсь.

Юр подошел к ней.

– Слушай, – сказал он, и его лицо одухотворенно засветилось воспоминанием. – Отец рассказывал, помнишь?..

Айрин воскликнула:

– Так я как раз об этом и хотела тебе сказать!

– Значит, это тот самый… – начал Юр и оборвал себя. – А зачем?..

– Есть одна непонятка, – сказала Айрин. Она заторопилась, будто боялась, что не успеет высказать мысль до конца. Эта мысль только что пришла ей в голову. Наверное, оттого что опасность была так близко, все чувства обострились, а мысли летели стремительно, не поспевая друг за другом…

– Какая же?

– Понимаешь… – Айрин, прежде чем сказать, еще раз подумала. В самом ли деле? Но нет, ошибки быть не может, ведь она видела…

– Ну? – нетерпеливо спросил Юр.

– Почему тогда все это сделано из того же камня? Понимаешь, в Светлом круге такого нет. Как же мог человек…

Юр озадаченно слушал и пытался сообразить. В самом деле, если камень… Получается, что и колодец наверху, ложе пуповины, и этот туннель сделаны одними и теми же руками. Как же?.. Человеку нельзя быть наверху. Пуповина его выпьет. И, однако…

Он рассердился на себя. Он должен был сам догадаться. Разве он глупее? Айрин смотрела на него, и он не мог понять выражения ее глаз. Он не подозревал, что в это время Айрин его не видит, она ушла в себя, напряженно пытаясь решить подброшенную случаем задачу. Выходило, что задача не имеет решения. Или имеет сразу два.

– Ничего не понимаю, – призналась она.

– Я тоже, – не стал разыгрывать из себя всезнайку Юр.

– Но я думаю, что с богами связана какая-то стыдная для них тайна, о которой мы не догадываемся. Может быть… Нет, – поправилась она, – они в самом деле создали Светлый Круг, больше некому. Они могущественны, но, наверное, не настолько, как мы думаем. Иначе зачем им этот ход?..

Юр посмотрел на Айрин. В его глазах застыло странное выражение: он испугался ее слов и одновременно задумался. Ему не хотелось быть слабее, чем эта девушка.

– Может быть, боги хотели, чтобы люди… – Он не додумал свою мысль и не смог облечь ее в слова. Мысль, показавшаяся сначала здравой и смелой, вдруг обернулась глупостью.

«Значит, он думает, что это все-таки боги, – подумала девушка. – Но только они почему-то кажутся мне какими-то… ненастоящими. Как актеры под масками». Она видела актеров, когда однажды Айки взял ее с собой на ярмарку. Они продали рыбу, а потом смотрели представление. Актеры изображали богов и разыгрывали сцену сотворения мира. Айки очень не понравилась их игра. Он плюнул и забрал дочь домой, хотя она хотела досмотреть представление… Не удалось. Может быть, досиди она до конца, ей не потребовалось бы напрягать воображение, чтобы представить финал. И вопросов было бы меньше. А так – навоображала невесть что…

Юр, решившись, сказал:

– Хочешь знать, что я обо всем этом думаю?

– Хочу.

– Так вот, те овцы, которых мы с братьями разводим на ферме, тоже, наверное, думают про нас, что мы боги, и не подозревают, бедняжки, что это не так и что наша забота о них объясняется совсем не возвышенными причинами…

Выговорив все это на одном дыхании, он с вызовом посмотрел на Айрин. Может быть, ожидал похвалы.

– Может быть, ты прав, – Айрин была согласна с рассуждением. Другое дело, что от осознания его правильности становилось тошно.

– Я так думаю, – упрямо наклонил голову Юр и напомнил этой позой молодого бычка. Его не похвалили за сообразительность, но и не высмеяли. Это придало ему уверенности.

Айрин посмотрела на лес, на гору, на оловянно блестевшее зеркало океана над верхушками деревьев.

– Вот если бы мы смогли найти еще что-нибудь, какое-нибудь дополнительное доказательство…

– Но откуда? Ведь мы… люди, я имею в виду, – живем здесь уже давно, с сотворения… Неужели никто не помнил бы чего-нибудь такого, если бы это оказалось правдой?

Он почти жалобно посмотрела на Айрин, и тогда она сказала в утешение:

– Ну-ну, не вешай носа. Не так все и грустно… может быть.

– Может быть?

Айрин улыбнулась. Улыбка получилась невеселой. «Может быть» было неправдой, они просто пытались обмануть сами себя.

– Ты сегодня придешь на берег? – сменил тему Юр.

– Да. Наверное… Я не знаю, – спохватилась вдруг Айрин. – Может быть, отец что-нибудь скажет…

– А ты все равно приходи.

Он сказал это так неловко, тоном, в котором неуверенность маскировалась под решительность, что Айрин засмеялась, а Юр смешался и отступил на полшага. «Он, кажется, готов сбежать», – поняла девушка и сказала:

– Ладно. Я приду.

Он не стал больше ничего говорить, боясь спугнуть удачу. Повернулся и исчез в зарослях. А Айрин подождала еще и решительно зашагала вверх – к покинутому зеву туннеля. Там, неуверенно наклонившись над провалом, она снова заглянула в темноту, спустилась… Пучком травы вытерла грязь, провела ладонью, смахивая остатки, и стала, разглядывая непонятный узор. Посмотрела в темноту, куда уходила дорога. По-прежнему пахло сыростью и ржавчиной, но это были вполне обычные запахи. В них не было ничего сверхъестественного. Иными словами, боги не посещали это место.

Айрин сделала шаг, другой – и поняла, что сегодня это испытание не для нее. Она вернется сюда в другой раз… одна – или с Юром, может быть.

Что ж, пусть. Он поможет ей найти ответы.

С тех пор они и стали встречаться – иногда на берегу, куда Айрин возвращалась с уловом, иногда в лесу, собирая ягоды, а иногда – редко, впрочем, – Айрин приходила за помощью. Как сейчас…

Но сначала она сама стала помощницей и помогла расчистить двор, не обращая внимания на неприязненные взгляды Полль, которая (наверное, справедливо) считала Айрин возмутительно вольнодумной и беспокоилась за сына. А потом на лошадях (Юр посадил к себе Айрин, Мих – Ратху) они в несколько минут кружным путем доехали до дома, где потерявший терпение Айки пытался уже в одиночку справиться с кроной широколиста. Увидев всадников, он молча отступил в сторону, пропуская их во двор.

– Это мы, папа, – крикнула Айрин. Она почувствовала недовольство Айки и подошла к нему, взяла за руку: – Не сердись. Мы работали, мы помогали Юру и Миху.

– Помогали так помогали, – без выражения отозвался Айки.

Он стоял, опустив руки, и смотрел, как вся дружная компания спрыгивает с лошадей и берется за дело. Снять с крыши обломок дерева было делом нескольких минут: пилой отпилили мешавшие ветви, отрезали часть ствола, сбросили все это вниз, а затем стащили и опиравшийся на кровлю огрызок. Юр с Михом орудовали на крыше, в то время как Ратха и Айрин оттаскивали за изгородь мусор.

– Вот и все! – спрыгнул с крыши Мих. – Нравится?

Он обращался к Айки, который по-прежнему стоял в стороне.

– Нравится. Спасибо… Заходите в дом, пообедаем, – предложил тот безразлично.

– Мы пообедали, папа, – сказала Айрин. – Мы поэтому задержались. Полль очень вкусно готовит…

Айки посмотрел на нее с непонятным выражением и сказал:

– Хорошо, что ты не осталась там ночевать…

– Папа!..

– Что – папа?

– Ты… ты неправильно говоришь. Им тоже нужно было помочь.

Юр с неловкостью прислушивался к разговору. Мих и Ратха благоразумно удалились за изгородь и беседовали уже о чем-то своем. Им было проще: они не обязаны были отчитываться.

– Я ничего не говорю. Помогли – хорошо.

– А теперь я нужна?

Айки пожал плечами.

– Для чего?

– Так я пойду?

– Иди.

– Я недолго.

– Как сама знаешь. Я тебе не хозяин.

– Ты меня обижаешь ни за что.

– Иди, иди.

– Иду, – сердито отозвалась Айрин, повернулась и потянула за собой Юра. – Идем, – сказала она ему. – Не обращай внимания. Это бывает с ним.

– Часто?

– Не очень.

Айки повернулся и пошел в дом. Айрин некоторое время смотрела ему вслед, сердясь на показное равнодушие отца и в то же время недоумевая, почему он так настойчиво отгораживается от нее и братьев Кола. Ну, разошлись во взглядах, ну, не понимают друг друга… Так ведь это всегда так: молодые полны задора, а старые преисполнены осторожности. Надо только сделать шаг навстречу, и не обязательно во всем соглашаться – достаточно просто попытаться понять и признать право другого на собственное мнение.

– Поехали, – поторопил Юр. Айрин, еще раз оглянувшись на дом, подошла к лошади и с помощью Юра уселась позади него.

– Он что, не хотел, чтобы ты уходила? – спросил он, ведя лошадь по узкой тропе от дома к пляжу.

– Не знаю, – соврала Айрин. Ей не хотелось признаваться Юру, что отец испугался. Юру незачем об этом знать. Она сама разберется.

Она не могла подозревать, что все окажется не так, как она предполагала…

… «А-а! А-а!» – задорно восклицали серебряноперые горланы, до хрипоты споря за остатки предоставленного морем завтрака. Они кружились в воздухе, падали на берег и снова взлетали; завидев людей, торопливо расхватали все, что не успели поделить, и освободили место, рассевшись по окрестным деревьям и камням. Камней вблизи окончания горного хребта было предостаточно, но почему-то птицы с непонятной щедростью оставили примыкавшую к морю часть берега там, где скалы уходили под воду, и расселись выше, хотя для них, питавшихся дарами моря, это было неудобно. Но люди не сразу обратили внимание на эту странность. Это Ратха, уловив краем глаза какое-то движение возле камней, испуганно вскрикнула:

– Ой! Там кто-то есть!

– Где?

– Кто там может быть? – почти сердито, будто заговорило в нем какое-то неосознанное предчувствие, спросил Юр. – Ну-ка… Посмотрим.

И они увидели: среди камней червяком корчился голый человек с бледной кожей, такой бледной, словно он всю жизнь провел взаперти; волосы его тоже были светлыми, чуть желтоватыми – ни у кого на острове не было таких волос, все были темноволосые и смуглые, – а бессмысленный взгляд непривычно голубых глаз мгновенно воскресил мрачные видения ночи, так что Айрин поначалу даже попятилась, но, перехватив внимательный, изучающий взгляд Юра, в котором она прочитала некоторое даже разочарование: боишься? а ведь ты этой встречи хотела, – судорожно вздохнула и попыталась собрать разбежавшиеся мысли.

Этого не могло быть, она никогда не допускала даже в самых смелых своих фантазиях мысли, что подобная встреча может состояться наяву. Но вот он, тот самый, который должен был знать все ответы на все вопросы, накопившиеся у нее.