Читать книгу Кто убьет президента?.. - Александр Грич - Страница 1

Разбирать старые бумаги – занятие неблагодарное. Особенно когда в окно светит яркое калифорнийское солнце, за стеклом качаются ветви буганвилии с бордовыми колокольчиками цветов, веет легкий ветерок, а с балкона открывается чудный вид на долину Сан-Фернандо…

Но вид на долину и прочие прелести – они тут каждый день и вроде бы никуда не денутся. А завал бумаг вокруг письменного стола и на поверхности уже превысил все мыслимые нормы.

«Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. И хорошо, что расстается, – думал Потемкин утром, устраиваясь в домашнем офисе Хопкинса. – И хорошо, что смеясь… Дома, в Москве, у Потемкина все эти разборки бумаг почти всегда затягиваются: вдруг попадет тебе в руки письмо, о котором ты и думать забыл, старая открытка от друга, которого уже нет, пожелтевшая фотография… Почти всегда что-то такое, что заставляло вспоминать давно забытое. А это – занятие не всегда приятное. Потому что память – не бумага, её в огонь не кинешь.

Но тут, в Лос-Анджелесе, полегче – чужой архив, Хопкинс попросил сжечь лишнее – значит, сожжем!»

Потемкин отнес ящики с бумагами, намеченными к ликвидации, в сад. Поглядел с сомнением на зеленоватую кожу продолговатого блокнота для визитных карточек – судя по всему, Хопкинс к нему не прикасался давным-давно. Олег еще вчера спросил у Хопкинса разрешения просмотреть перед сожжением его старые визитки – «Если не секрет, конечно…» Тот не возражал.

Сейчас Потемкин взвесил блокнот на руке и уже хотел было отправить его к бумагам, предназначенным на уничтожение, но в последний момент передумал и сунул в карман брюк. Блокнот неудобно вытарчивал из кармана. Тем лучше – Потемкин о нем уже не забудет. Жечь бумаги дело небыстрое, вот в процессе этого он и посмотрит визитки. В случае чего – огонь рядом, далеко ходить не надо.

Жег бумаги Потемкин в керамической печи, которую мескисканцы называют «Хименеа». Печь – из двух частей: красноватый сферический сосуд внизу, а поверх – плавно сужающаяся коническая труба чуть больше метра высотой. Тяга в этой печи – отменная.

Ещё одна пачка распалась на листы и огонь яростно набросился на них. Пламя показалось даже над внешней стороной трубы. «Хименеа» раскалилось. Теперь – только подбрасывай бумаги вовремя…

Потемкин достал альбомчик с визитками и раскрыл его. Страница, другая, третья… Сразу определился период – примерно конец девяностых. Ага, это из зарубежных странствий Хопкинса. Визитки из тогдашней России, Южной Америки, постсоветских стран, где приходилось Хопкинсу в то время работать. Кого тут только не было! Банкиры и президенты нефтяных компаний, транспортные агенты и лицензированные тренеры собак, журналисты и дипломаты, кинооператоры и портные, члены конгресса США и депутаты российской Думы…

«Забавно! – думал Олег. – Точно, конец 90-х. Клинтон здесь, в Штатах, Ельцин в России. Клинтона терзали по поводу Левинской. Великой стране больше нечем было заняться кроме орального секса в Овальном кабинете. Десятки выброшенных на ветер миллионов, потраченных на следствие, два года непрерывного общественного внимания. Выяснены важнейшие для судеб человечества факты – занимались этим партнеры девять раз, оргазм президент испытывал дважды. Аллилуйя! Конгресс голосует за импичмент, сенат – против…

Какие страсти бушевали!

А Ельцину было не до секса. Он тоже не сходил с телеэкранов, только поводы были другие: то он пьяный дирижировал оркестром в Германии, то отплясывал гопака во время собственной предвыборной кампании, то во время прогулки по Енисею приказал выбросить помощника, который надоел ему шутками, за борт катера…»

Потемкин в то время жил на два дома: один – в неуспокоившейся еще после беспредела середины девяностых Москве, другой – в уютной южной стране, где надо было выполнить крайне деликатную и важную миссию, о которой и теперь приятно вспомнить, но говорить – ещё не время. А в Лос-Анджелес он тогда попал по приглашению Хопкинса, после их знакомства в Москве…

Потемкин подбросил очередную стопку бумаги в огонь и перевернул страницу. Откуда это у Хопкинса? Спектакль «Гамлета», програмка. И, судя по объявлению, спектакль необычный, в Гриффитс-парке.

Подождите, подождите, господин Потемкин, это ведь тот самый спектакль, о котором тогда шумел весь город. Не из-за творческих достижений режиссера-постановщика, конечно – поскольку Лос-Анджелес любыми творческими достижениями не удивишь. А потому, что состоялся этот спектакль в прекрасном городском парке при обстоятельствах совсем необычных.

А вот и визитная карточка на двух языках прикреплена степлером к зеленому уголку программы:

«Грэг Красовски, корреспондент. А чуть выше – «Вестник», крупнейшая русская газета США»

И тут – словно занавеску на окне раздвинули и открылся снова перед Потемкиным летний день, на удивление нежаркий, когда у него в лос-анджелесском офисе Группы раздался звонок и хорошо поставленный голос с почти неуловимым восточноевропейским акцентом попросил его к телефону.

– Слушаю вас, – сказал Потемкин по-русски, и будто бы воочию увидел гримасу недовольства на лице звонившего – мало кто из эмигрантов любит убеждаться, что их английский, как бы хорош он ни был, всё ещё далек от совершенства. – С кем имею честь?

Впрочем, если звонивший и был раздосадован, то этого никак не проявил. Он назвался и попросил о встрече.

– Что со мной обсуждать здесь корреспонденту газеты? – вслух подумал Потемкин. – Вы не ошиблись? Я в Америке в гостях.

– Но в расследовании дела об убийстве сына Веллингтона вы, судя по «Лос-Анджелес Таймс», принимаете активное участие, – парировал собеседник. – А так как там главный подозреваемый – наш с вами соотечественник, то и наша газета против обыкновения, не остается в стороне.

В те дни не то, что весь Лос-Анджелес – вся Америка была взбудоражена убийством сына популярного телегероя Веллингтона. На расследование были брошены серьезные силы, в том числе подключено и подразделение Хопкинса из Группы. И, когда Хопкинс предложил Потемкину принять участие – тот с радостью согласился.

Да, сколько лет… Потемкин бросил в огонь очередную пачку бумаг, и мысленно вернулся в ту давнюю ночь, когда его вызвали на место убийства Майкла Веллингтона. Убийства, о котором говорила вся страна.

* * *

Труп лежал на обочине. Левая дверца и багажник «Ягуара» были открыты, рядом с задней покрышкой Pirelli лежал домкрат. Как видно, младший Веллингтон был из той категории белых американцев, которые способны сами сменить колесо. Это здесь не так часто бывает. Потемкин и сам грешным делом не слишком любил это занятие, хотя при случае мог это сделать и делал грамотно и быстро. Но не в Лос-Анджелесе, где в течение 15 минут к тебе в любом конце города подъедет верткий грузовичок фирмы «ААА» или любой другой компании, которая тебе помогает, случись что-то в дороге. Иное дело, что покрышка «Ягуара» была лишь чуть приспущена. Визуально этого и не заметишь… Наверное, компьютер показал хозяину, что давление ниже нормы. Да вот вопрос – почему надо было менять колесо на ночном Малхоланде? Срочности-то никакой…

Майклу Веллингтону трижды выстрелили в грудь. Судя по входным отверстиям, стреляли почти в упор. Правая рука его была закинута за голову и почти касалась колеса, левая лежала на груди и кожа казалась особенно белой рядом с темными пятнами крови на сорочке. На лице молодого человека застыло странное выражение недоумения. Вообще лица меняются после смерти, иногда до неузнаваемости. И соотносить привычные нам выражения лиц живых с лицами тех, кого с нами нет – занятие неблагодарное. Слишком много Потемкин видел убитых, у которых выражения лиц были умиротворенно-спокойными… Так что тревога на лице Майкла ещё ни о чем не говорила. Но тревога была вокруг – эта мирная обычно ночная дорога в горах, переливающиеся в туманном мареве огни долины Сан-Фернандо внизу – всё сейчас смотрелось совсем иначе…

Красно-синие огни полицейских мигалок отражались в серебристом корпусе «Ягуара» молодого Веллингтона, и сполохи меркли в кустах и деревьях, подступивших к дороге. Свет одинокого фонаря, неподалеку от которого остановился автомобиль, был сейчас почти незаметен. Потемкин подумал, что Майкл специально остановился здесь, чтобы менять колесо не в полной темноте – Малхоланд всегда освещался плохо.

Впрочем, это одна из черт Лос-Анджелеса. С уличным освещением тут все в порядке, нет особых проблем и на скоростных магистралях… Но это там, где Лос-Анджелес – привычный город, разве что тротуары поуже, а кое-где их и совсем нет, потому что нет пешеходов. Но сверни с магистрали в гору – а добрая треть населения огромного города живет в горных или, во всяком случае, холмистых местностях, поросших лесом, так вот – только свернешь в гору – и освещения вовсе нет, и чем дальше отъезжаешь от равнинных улиц, тем у́же путь, и темнее становится, а часто узкая дорога идет над обрывом, и двум автомобилям там не разъехаться…

Особых трудностей это, впрочем, не вызывает – ездят по этим дорогам только те, кто здесь живет. Чужим здесь делать нечего, тем более – ночью.

Малхоланд – другое дело. Это своего рода горная магистраль. Считается, что это – самая старая в Лос-Анджелесе дорога, она проложена по конской тропе, которая тянулась вдоль гребня гор на десятки миль до океанского побережья. Днем здесь движение довольно оживленное – во всяком случае, по сравнению с другими горными трассами. Но в темное время суток здесь бывают по большей части только два вида проезжающих – туристы, которых привозят сюда полюбоваться видами ночного мегаполиса (а виды тут действительно такие, что дух захватывает, надо только знать правильные места, не тесниться на специальных смотровых площадках). Сначала – цветные огни Долины внизу, а поскольку местность горная – трехминутный переезд по Малхоланду – и вот ты уже любуешься панорамой мест, откуда начинался великий город, от небоскребов даунтауна – и до самого океана.

Вторая категория тех, кто приезжает сюда в темное время – любители скоростной езды на непростых трассах. Малхоланд извилист, повороты его неожиданны и коварны, особенно ночью, особенно – для новичков или тех, кто не умеет совладать со своим чувством азарта… Скоростные эти поездки – совсем не безобидные, есть тут пара мест, где, глядя днем с обрыва, можно заметить в зелени ржавеющие остовы старых автомобилей. Это те, кто когда-то здесь практиковался в скоростном вождении на слаломе Малхоланда, да неудачно. Автомобили в свое время не вытащили, а сейчас – руки не доходят, да и некому, наверное. Подъем авто из-под крутого склона – занятие недешевое.

Навряд ли Майкл Веллингтон приехал сюда полюбоваться на ночные красоты эЛэЙ (так здешние жители называют свой город). Кто же из нас любуется красотами, которые под боком? Мы мчимся на другой конец страны, летим на другой конец света, а того, что рядом, часто не замечаем. Нет, это явно не прогулка в поисках красивых видов.

Скоростные гонки с неожиданными поворотами в темноте? И это сомнительно. В благополучных американских семьях такими гонками занимаются тинэйджеры – те, кому меньше двадцати. А в более зрелом возрасте фанаты этих гонок, нередко убийственных, – чаще всего, члены банд. Причем, как ни странно – мексиканских. Или, как принято говорить здесь официально «большинство членов банды – латиноамериканского происхождения». Вот для них находиться на Малхоланде в это время – вполне обычно. Кстати, их привычная, негласно за ними «закрепленная» гоночная трасса – совсем неподалеку отсюда.

Потемкин дождался, пока около тела Веллингтона останется поменьше народу и подошел поближе. Обошел вокруг машины, заглянул на переднее сидение. Посветил фонариком в открытый багажник.

– Эй, Алек! – это Хопкинс. Олег уже привык к своему имени с ударением на первом слоге. Оглянулся, махнул рукой – Одну минуту, сейчас подойду.

Очень важное для Потемкина время, когда он – один на один со случившимся. То, чего не увидишь сейчас – скорее всего, не увидишь уже никогда. И обаяние этих минут в том, что ты знаешь: почти наверняка в этой темноте, разрываемой неверным искусственным светом, прячется нечто, содержащее ключ к разгадке тайны убийства. Ну, если не сам ключ, то подсказку…

Потемкин всегда тщательно осматривал места преступления не только потому, что «так положено», и не по привычке… Бывали формальности, которых он всячески старался избегать, даже нарушая правила. Но место преступления всегда таинственно притягивало его. Никакой романтики: просто надо закрыть глаза и увидеть, каким было это место несколько часов назад. Итак, что же тут случилось?

Глубокий сумрак, изредка разрываемый желтым светом проезжающих авто. Шумят сосны, темнеют кусты шиповника, слева над обрывом – алоэ и буганвилия, ее цветы вспыхивают рубинами при свете фар. Сиреневые облака вереска. Плоский как тарелка старомодный фонарь на столбе. Метрах в двадцати – стеклянная будка телефона-автомата.

Совсем немного времени прошло с тех пор, а таких будок теперь уже днем с огнем не сыщешь в Америке. А тогда – привычная деталь пейзажа… И мысли Потемкина снова возвращаются туда, на Малхоланд, годы назад.

Значит, могло происходить всё примерно так. Из темноты плавно выруливает серебристый «Ягуар» и останавливается под фонарем. Высокий стройный молодой человек в элегантном светло-сером костюме выходит из машины, смотрит с недоумением на левую заднюю покрышку, пинает ее ногой и идет открывать багажник. Он неторопливо достает домкрат и гаечные ключи. Делает всё это основательно и привычно – судя по всему, он из тех людей, которые любят и умеют возиться с автомобилем. Для него замена колеса на ночной дороге – не досадное, хотя и с налетом экзотики, приключение – а удовольствие. Вот он снял пиджак, аккуратно уложил его на заднее сидение и засучил рукава рубашки. Принялся было доставать запаску, но вспомнил о чем-то и вернулся к водительскому месту. Достает оттуда мобильный телефон – это в том неблизком году уже не диковинка, но еще и не столь привычный предмет общего пользования, как сейчас… И телефон соответственно достаточно громоздкий – в нынешнее время он выглядел бы просто неуклюжим. Майкл Веллингтон набирает номер и… кому звонит? Скорее всего тому, кто ждет его в этот ночной час. Сообщает, что задержится ненадого… Ну да, так и было. Он позвонил своей знакомой, Кэролайн Клайд. Попросил приехать и посветить фарами, а то трудно работать в темноте…

Скорее всего, он шутил – просто хотел, чтобы его подружка приехала и они увиделись на ночном Малхоланде – забавное разнообразие в обыденном ходе дел. Так или иначе – пока что единственное описание событий, которые за этим последовали, следствие получило от Кэрол Клайд.

Кэрол Клайд не выглядела слишком взволнованной. Не кусала губы, не удерживала слезы. Одета была эта молодая женщина неброско, но дорого – видно была не из тех, кто покупает вещи ведущих фирм на распродажах. Значит, владела средствами. И собой, кстати, отлично владела.

Судя по ее словам, происходило следующее: когда Кэрол приехала, Майкл уже заканчивал установку домкрата. Она поставила свой BMW так, чтобы свет фар освещал Майклу участок работы, закурила и краем глаза увидела, как у телефона-автомата остановилась темная машина – в сумраке она не разглядела толком, ни марку, ни даже цвет. Вышли двое парней, в автомобиле остались еще двое – вроде бы мужчина и женщина, видны были силуэты, и то неясно. Двое стали звонить из автомата. Один из них показался Кэрол знакомым – Виктор, участвует в театре «Дионис», где Кэрол Клайд давно играет. Вроде бы парень из России. Но – было темно, и Кэрол, конечно, не поручится за то, что это и впрямь был Виктор. Вокруг было тихо и многое из того, что парни говорили, возможно было разобрать. Кэрол показалось по тональности разговора, что ребята уже «на взводе» и звонили вроде бы наркодилеру – так по сленгу и недомолвкам подумала Кэрол. И еще подумала, что надо на всякий случай поднять в машине стекла и запереть двери. (Её автомобиль стоял между будкой автомата и «Ягуаром» Майкла). Так она и сделала – и может быть, это и спасло ей жизнь.

Итак, по словам мисс Клайд, парни, закончив разговор, потихоньку совещались в сторонке, не проявляя признаков агрессивности и Кэролайн стала наблюдать за Майклом, меняющим колесо. Она услышала, как заработал мотор и краем глаза заметила, как тронулся с места автомобиль, стоявший у телефона-автомата. Про себя подумала: «Уехали – и ладно. Без них спокойнее». Но автомобиль снова остановился, из него вышел человек и направился к «Ягуару».

Кэрол не придала этому значению и наблюдала за работой Майкла. Вот тут в окно ее машины и постучали, и совсем рядом Кэрол увидела мужской силуэт (человек стоял спиной к свету). Грубый голос потребовал: «Открой, быстро!» и в стекло уперся ствол пистолета. Реакция Кэрол была мгновенной – она переключила передачу, нажала на газ (мотор всё время работал на малых оборотах), машина прыгнула назад. Кэролайн вывернула руль и унеслась в темноту. Остановилась за поворотом, ожидая погони. Но погони не было. Ветерок донес человеческие голоса, а потом один за другим прозвучали в ночной тишине три выстрела. Дальше – звук удаляющегося мотора. И – тишина. Когда Кэролайн вернулась, она увидела Майкла в луже крови, бросилась к автомату и набрала 911.

Кэролайн с Майклом были знакомы давно. Судя по словам молодой женщины, они дружили, но не встречались постоянно. Виделись главным образом в театре «Дионис», что в Гриффитс-парке. Кэрол там была вроде бы примой, играла главные роли. К эпизоду с убийством Майкла Веллингтона это отношения, понятно, не имело – но Кэролайн Клайд не забыла об этом упомянуть, и даже не раз. А Майкл? Он тоже был актером? – Нет, он ведь был ученый, шекспировед, – поясняла женщина. Он занимался текстами. Шекспировские постановки у них в театре, по словам Кэрол, были замечательными. Да и вообще «Дионис» – знаете ли, театр необычный…

Всё было неясно в случившемся. Кто эти люди, которые убили Майкла. За что? Почему? Никто не стал бы ехать за ним сюда специально – кто же мог предполагать, что у «Ягуара» спустит колесо? На заказное убийство это тоже не похоже – не тот объект. Разве что кто-то мстит старшему Веллингтону таким образом? За что? Надо проверить. Мотивы убийства остаются неясными – бумажник у молодого Веллингтона не взяли, попытки похитить молодого человека тоже не было – следы борьбы отсутствуют.

Потемкин отошел от «Ягуара» и побрел с фонариком к телефону-автомату, тщательно глядя под ноги. Он и сам не знал, чего ищет. Гильзы эксперты уже нашли, нашли и свежий окурок – это отлично, в случае удачи можно будет пробить ДНК по базе данных. В телефонной будке на стенке фломастером был написан номер телефона – точнее, последние четыре цифры. Олег аккуратно переписал их в блокнот, сам не зная, для чего. Мало ли?..

А вот за будкой, в трех шагах Потемкин увидел то, чего эксперты не заметили – смятую упаковку от лекарства, закатвшуюся под куст и почти невидную в траве. Он бережно расправил ее – фамилию пациента не разобрать, название препарата – тоже. Зато ясно читается номер телефона аптеки и номер рецепта – три цифры посередине размазаны, но это всё равно уже кое-что.

Потемкин вернулся к Хопкинсу, который разговаривал с человеком из здешнего отделения полиции. Специалистов Группы, одним из подразделений которой руководил Хопкинс, на обычные убийства не вызывали…

– Какие гениальные догадки, консультант?

Олег давно уже привык к манере общения Хопкинса. Впрочем, привыкание было взаимным – к иным особенностям Потемкина тоже следовало приноровится.

– Разве что вот это…

Потемкин показал смятую упаковку в целлофановом пакетике.

– Передай О’Рэйли. Что еще?

– Этот парень, Виктор, о котором говорила свидетельница…

– Уже взят под стражу. Пока молчит. Есть еще соображения?

– Не о чем говорить, – пожал плечами Потемкин. – Если бы кто-то решил мстить таким образом старшему Веллингтону, они бы наверняка оставили какой-то знак или записку. А тут – ничего… Судя по рассказу свидетельницы, это ребятки, которые тут гоняют на скорости по Малхолланду на автомобилях по отрезку Колдуотер – Лаурел. Может быть, из этой группировки, о которой ты мне рассказывал. «Ночные волки»? Или как их там?.. Они ведь в этом районе орудуют. А, может, кто-то еще – ты-то сам что думаешь?

– В любом случае, – пробурчал Хопкинс, – надо завтра будет идти к звездному папаше. Беседовать. Мне шеф приказал (он взглянул на микроавтобусы четырех главных общенациональных телеканалов, припарковавшихся за желтой полицейской лентой) приказал дать интервью. Успокоить общественное мнение, так сказать.

– Ага. Успокоишь…

– Ммм… – Хопкинс поглядел на убитого. – У этого парня в жизни никаких проблем не было – с точки зрения нормального человека. Думаешь, когда он сегодня из дому выходил, он знал, чем для него этот день кончится?

Хопкинс позволял себе подобные лирические отступления очень редко. Но иногда позволял.

* * *

«На какой же почве помешался принц?» – Фред Аткинс воздел руки к небу. – Вы слышите эти слова? Вы понимаете, как они гениальны? Если на то пошло, я пари держу, что эти слова для мировой литературы значат гораздо больше, чем пресловутое «Быть или не быть?» Просто так случилось, что это «быть или не быть» запоминается сходу, как какая-нибудь идиотская фамилия – и потом неотвязно вас преследует. А вопрос о том, на какой почве помешался принц – он же ключевой для нашей жизни!..

Постановка «Гамлета» обещала стать необычной. Дело в том, что Фред Аткинс относился к той категории режиссеров, которые не устают совершенствовать спектакль чуть не до премьеры, а иногда – и после. Есть такие неугомонные люди, с ними трудно работается в творческой сфере. Если речь идет о газете, то такой редактор будет останавливать номер, для того, чтобы поменять абзац, строчку или даже одно слово в ключевом материале и в последние часы перед засылом в типографию, и даже ночью, когда газета уже почти готова… Но нет! Снова – «стоп!» Снова надо заменить слово «осторожный» на слово «сторожкий» – или сделать еще что-то, столь же значимое.

Нынешний «Гамлет» Фреда Аткинса был, в общем, почти готов к выпуску уже около месяца назад. Актеры знали роли, были проработаны характеры, в целом выстроены мизансцены, найден нужный для спектакля темп и ритм… Все считали, что постановка должна получиться удачной. Все – но не Аткинс, который сидел на репитициях мрачнее тучи, оживлялся только показывая моменты, которые ему самому были безусловно важны – скажем, убийство Полония… А в остальном – был отстранен и равнодушен, и иногда даже позволял себе кричать на актеров, а Кэрол – Офелию просто довел своими репликами до слез. Потом извинялся – вполне искренне. Но так продолжалось до того дня, пока он не пришел на собрание труппы свежевыбритый, пахнущий дорогим одеколоном и весь светящийся.

– Я нашел! – объявил он актерам. – Расследование всего, происходящего на сцене, будут вести зрители. Повторяю: это будет «Гамлет», какого никто и никогда не видел!

Фред Аткинс это действительно повторял не однажды, но всякий раз с такой силой убедительности, что и не хочешь верить, а поверишь. Поверишь, даже если ты к театру Фреда не имеешь никакого отношения. А среди тех, кто сидел на разномастных стульях на временной дощатой сцене в Гриффитс-парке – таких, понятно, не было.

– Каждый из нас знает, что до нас с вами были уже тысячи Гамлетов, и говорили эти принцы датские на всех, ну, или почти всех языках земли, – продолжал Аткинс. – Они могли говорить одинаковые слова – но всё равно произносили их по-разному, потому что разные режиссеры, разные актеры, всё, всё разное – одинаково только название…

У шестидесятилетнего Аткинса была густая седая шевелюра, время от времени он небрежным жестом откидывал волосы со лба – вызывая вздохи умиления у обязательных молодых поклонниц – из числа участниц его студии или молодых актрис «Диониса». А лицо у Аткинса было – как печеная картошка, сплошь морщины. Он не то, что никогда не думал о подтяжках кожи, он и обычных для мужчин-актеров косметических масок не признавал. «Если вы на меня смотрите и думаете, сколько мне лет, – значит я не гожусь для работы, которую делаю!» – это была его обычная поговорка. Не пустая, впрочем! Когда Аткинс загорался – а загорался он на рептициях постоянно, просто не мог иначе – морщины чудесным образом разглаживались, лицо молодело, а горящие огнем глаза могли убедить, кажется, кого угодно и в чем угодно…

– Перед тем, как начать… – Аткинс сделал долгую паузу. – Перед тем, как начать сегодня, давайте почтим память одного из наших фанатов и самых ценных сотрудников Майкла Веллингтона… Помимо того, что Майкл был хорошим парнем, это каждый из вас и так знает, он был чутким и умным шекспироведом – вы уж поверьте моему слову, такое нечасто встречается. У нас с ним были прекрасные намерения, идеи, задумки. В частности, «Гамлета» в том виде, в котором мы его с вами будем репетировать сегодня, я придумал… – Аткинс перевел дыхание и решил отредактировать себя, – мы придумали вместе с Майклом, и его указания по тексту были для меня чрезвычайно ценны… Помолчим минуту!

Скрип отодвигаемых стульев и долгая минута тишины – только доносятся детские вопли с соседней игровой площадки, мерно, словно океан, гудит проходящий в предгорьях фривей, да сигнал тепловоза «Амтрака» слышен с дальнего переезда.

– Я не стану сегодня обсуждать отсутствие здесь Виктора, без которого в последнее время мы не работали, хотя его роль в нашем коллективе не так уж и велика. Хочу сказать во всеуслышание, что мне его не хватает, и я не верю в нелепые обвинения, которые на него возводят.

– Будьте точны, Фред! – это Бреслин проговорил с места. – Обвинения ему еще не предъявлены. Следствие идет и не наше дело заниматься домыслами. Тем более, что вы не хуже меня знаете, да и все мы знаем, что у Виктора были личные мотивы ненавидеть Майкла. Я имею в виду девушку, которую Веллингтон у него увел.

– Только не надо меня поучать! – Фред Аткинс шумно выдохнул и поднял руку, останавливая Бреслина, который пытался продолжить. – Я сказал вам всем то, что считал нужным сказать, а сейчас мы переходим к репетиции. Прежде всего: у нас в этом спектакле будут две игровые площадки – эта сцена и еще круглая площадка посередине зрительного зала.

Актинс спрыгнул со сцены и прошел ярдов двадцать.

– Представьте, здесь будет центр этой второй площадки. И представьте, как здорово тут будут выглядеть сцены на кладбище. А ведь сцены на кладбище и разговор с могильщиками – это, я бы сказал, основа основ «Гамлета».

Огорожена эта площадка перед началом спектакля будет обычной желтой полицейской лентой – так огораживают места преступлений. И эта лента создаст у зрителей соответствующий настрой.

– Настрой на что? – это уже Кэролайн Клайд спросила. Та самая Кэрол, которая была с Майклом Веллингтоном в вечер его убийства. В жизни Кэрол работала психологом, имела частную практику. В будущем спектакле ей предназначалась роль Офелии. Выбор Фреда Аткинса в данном случае не встретил в труппе единодушного понимания. Офелия, как традиционно принято – существо слабое и рефлектирующее. А Кэрол – тоненькая и стройная – была всегда натянута как струна. Ее обычное доброе расположение духа могло мгновенно превратиться в обжигающее собеседника презрение или в едкую иронию – если речь шла о предметах, «больных» для нее. Такими, для Кэрол, как в «Дионисе» знали по опыту, были женский вопрос и темы личной свободы…

– И вообще – Кэрол на эту роль не годится. Она слишком сильна для Офелии!.. – в открытую говорил в театре Бреслин.

– Ты не знаешь, какую Фред Аткинс задумал Офелию! – возражал будущий Гамлет – Рамирес, неравнодушный к Кэролайн.

– Я спрашиваю: на что мы хотим настроить зрителей? – повторила Кэрол.

– Хороший вопрос! – Аткинс, довольный, обвел взглядом собравшихся. – Вот если бы вам предложили одним словом определить, кто в сущности есть Гамлет, что бы вы, Кэрол, сказали? Правдоискатель?

– Правдолюбец? – выговорила молодая женщина нерешительно. – Нет, looser[1]!

– Допустим. Еще?

– Мститель! – это высказался Рамирес, будущий Гамлет. И даже руку сжал, будто в ней уже сверкал разящий клинок.

– Теплее… Ещё?

– Шизофренник, определенно, – это подал голос вечный скептик Бреслин.

– И ты тоже недалек от истины. Но вот что, друзья, попытайтесь отстраниться от происходящего. Забудьте текст, который вы читали, забудьте Гамлетов, которых вы видели на сцене и на экране. И тогда вы поймете, что я готов вам предложить достаточно необычную, но совершенно правдоподобную версию. У нас с вами Гамлет… Следователь! – Аткин обвел актеров торжествующим взглядом. – У нас с вами он будет вести расследование!

Фред сделал небольшую паузу – ровно столько времени, сколько надо было, чтобы дать аудитории не то, чтобы привыкнуть, но просто осознать сказанное.

– Смотрите: только что о Гамлете высказались трое из вас, и каждый был по-своему прав. Гамлет – мститель, но он хочет быть справедливым мстителем, а потому расследует историю гибели отца. Гамлет – правдолюбец, и это означает, что он всё время ищет подлинных фактов, без этого он не может ощущать себя правым. Потому он и ведет расследование. Гамлет – лузер? До некоторой степени. И это толкает его к действию. Наконец, Гамлет – шизофренник. Ну, я не силен в психиатрии, но я знаю, что ни один незаурядный человек нормальным быть просто не может. Неординарность – уже ненормальность. И это сказывается в том, как Гамлет ведет расследование. Итак, с какой стороны ни зайди – но принц датский всю пьесу ведет следствие.

– Что, один? – скривился Бреслин.

– Я тебя люблю за то, что ты всегда и везде влезаешь, не дослушав! – немедленно откликнулся Аткинс. – Без таких людей театр не может существовать. Молодец! Нет, Гамлет ведет следствие не один. И в этом – изюминка будущего спектакля. Как я уже в прошлый раз вам говорил, следствие будут вести… – Аткинс оглянулся вокруг, убедился, что полностью владеет вниманием, и продолжал, понизив голос. – Следствие будут вести зрители. С нашей помощью, конечно.

И вы с участием зрителей будете последовательно выяснять – кто убил короля, кто участвовал в заговоре, знала ли о готовящемся преступлении королева, действительно ли Офелия покончила с собой или ее тоже убили? Трагедия полна вопросами. Так что давайте сейчас очень предварительно попытаемся представить себе сцену с могильщиками. Спустились на вторую площадку!

* * *

Поместье Веллингтонов располагалось в Бель Эйр – одном из самых дорогих районов Лос-Анджелеса. О нем широкая публика мало что знает. Туристы и вообще массовая публика знают о Беверли Хиллс. По общепринятому мнению это – самый престижный и дорогой район Лос-Анджелеса. В действительности он – и престижный, и дорогой, но по престижности и дороговизне не входит даже в первую пятерку лос-анджелесских изысканных районов и городков. Так что – общие знания часто, увы, оказываются полузнаниями. Скажем, широкая публика вроде многое знает о Голливуде, а такого города вообще-то говоря просто не существует.

Потемкин с улыбкой вспоминал, как приехавшие москвичи с удовольствием рассказывали ему, как побывали в Голливуде. Он поинтересовался, где же им удалось его найти. Оказалось, приезжие были в «Юниверсал Студиос» – городке голливудских аттракционов… А так – города Голливуд нету. Есть Западный Голливуд, есть Северный Голливуд – но это совсем другие районы. Есть знак «Голливуд». У него – тоже забавная история. Раньше эти гигантские буквы составляли слово «ГОЛЛИВУДЛЭНД». Они освещались (по возможностям тех времен) ста семнадцатью тысяч лампочек. Что-то вроде девяти метров в ширину – каждая буква, и пятнадцать – в высоту. У этого знака – почти человеческая судьба – он пережил и время популярности, и период упадка, когда гиганские буквы стояли заброшенные…

С этого знака бросались вниз самоубийцы – главным образом, неудачники киношного Голливуда. Этот знак в день главного футбольного матча сезона однажды, закрыв части букв, переделали на GO UCLA – то есть ВПЕРЕД, ЮСИЭЛЭЙ (название одного из лучших здешних университетов). Но и повод необязателен – шутники соревновались в остроумии и просто так. Скажем, трансформировали надпись в HOLLYWEED (что-то вроде «святой травки», с намеком на популярную здесь марихуану).

Одним словом, народная инициатива била ключом. Власти не вмешивались… В своё время знаменитые буквы восстановлены были на деньги частных пожертвователей – их имена и сейчас бережно хранятся, также, как и имена тех, кому каждая буква посвящена. Это – и актеры, и предприниматели, и певцы.

Городской совет тогда не мешал, но и не помогал. Денег у второго по величине мегаполиса богатейшей страны мира не хватило на то, чтобы восстановить девять букв.

Но когда активность вокруг знака стала тревожить общественность, деньги нашлись. И пущены они были на установку современной охранной системы, так что теперь – вот уже два десятка лет – легендарные буквы окружены датчиками, телекамерами и прочей электроникой. Если кто-то подойдет к ним ближе, чем на 50 метров – система срабатывает, и на место срочно выезжает наряд полиции. Надо сказать, что в этом случае полиция работает эффективно – три попытки отчаянных энтузиастов свести счеты с жизнью, прыгнув с букв – были оперативно пресечены. Соответственно, и продолжателей не находится – уж больно высокие назначаются штрафы, это лос-анджелесский суд умеет делать.

А легендарность слова HOLLYWOOD, сияющего над городом Ангелов, с годами не убывает. В этом Олег убедился сам, причем совершенно для себя неожиданно, во время одной из командировок куда-то в американскую глубинку, кажется, в Огайо. Жил Потемкин тогда в Северном Голливуде – есть и такой район в Лос-Анджелесе, ничем особенным не примечательный. Тамошние жители, видя «голливудское» название, никаких эмоций не испытывают. Поэтому Потемкин был очень удивлен, увидев, как расплылось в улыбке лицо гостиничного клерка в Огайо, увидевшего слова «Северный Голливуд» в его водительском удостоверении. Клерк и до того был предупредителен, а теперь просто не знал, как выразить свою приязнь и расположение. Похоже, в его глазах Потемкин стал причастен к манящему и таинственному миру того, что для широкой публики называется «фабрикой грёз». Разумеется, разубеждать клерка Потемкин не стал – бесполезно. Просто лишний раз задумался о том, что такое Голливуд для жителя американской глубинки, и как легендарный Китайский кинотеатр, мимо которого каждый день буднично проезжаешь к себе в офис, для кого-то и в самом деле легенда, чуть ли не святыня. И отпечатки ступней и кистей рук знаменитостей – на площадке перед этим кинотеатром – полны значения, чуть ли не магического. А там, кстати, справа от входа, навсегда расположены и отпечатки Джо Веллингтона, отца убитого Майкла.

Что же, Джо Веллингтон безусловно был частью голливудской легенды. Его шоу уже многие годы смотрели десятки миллионов людей. Его фильмы были американской классикой. И сам он был чистой воды классиком. Он таковым и по сей день остался, но тогда, в дни, когда в его семье произошла трагедия и он лишился любимого сына, он был еще моложе. Живой, энергичный человек, где-то около шестидесяти – хорошие активные годы, когда и мудрость, приходящая со временем и опытом, уже накоплена, и сил ещё вполне достаточно для того, чтобы рисковать и пробовать.

Рослый чернокожий дворецкий с идеальной выправкой встретил их у входа. Они были вдвоем – Хопкинс и Потемкин. Прошли высокий вестибюль с кафедральным потолком, уходящим ввысь. «Соборное» впечатление дополняли верхние витражи из цветных стекол, откуда вниз падали блики радостного солнечного света, создавая ощущение праздника. Они поднялись по двухсторонней лестнице, которая охватывала вестибюль подковой и завершалась наверху просторным балконом.

Веллингтон ждал их в кабинете, отделанном дубовыми панелями – одетый в черное, но свежевыбритый, с ясным взглядом и крепким рукопожатием. Он одним движением кисти руки остановил слова обязательного сочуствия, которые стал было произносить Хопкинс.

– Мы все понимаем, что произошло. Это – не тот случай, когда слова помогают. Тут вообще ничего уже не поможет, ни мне, ни, тем более, Майклу. Ему уже все равно. И тем не менее… – Веллингтон внимательно поглядел в лицо каждому из пришедших. Потемкин до сих пор помнил темные, почти черные его глаза, и тяжесть его взгляда. – Тем не менее, – продолжал хозяин дома, – я не отношусь к числу людей, которые, исходя из этой предпосылки, скажут, что им всё равно, будет ли убийца пойман и наказан. Мне – не всё равно. Убийца должен быть пойман и наказан по всей строгости закона. Уверяю вас, я добьюсь этого.

И он снова сделал долгую паузу.

Особенно добиваться Веллингтону, собственно, ничего не надо было. Гигантская машина манипулирования общественным сознанием уже работала на всех оборотах. Популярность отца и нелепость гибели сына – всё это вместе привело к тому, что в городе только и разговоров было о случившемся. Естественно, все полицейское начальство было в курсе и каждый, кто имел отношение к расследованию, чувствовал – прямо или косвенно – давление, которое, к счастью, в подобных расследованиях случается не так часто – иначе просто невозможно бывло бы нормально работать.

За прошедшие два дня в общем-то мало что удалось узнать, и полиция объявила награду в пятьдесят тысяч долларов тому, кто сообщит полезные сведения об убийце или убийцах. Желтая пресса, чьи тиражи впрямую зависели от «горячих» сенсаций, не осталась в стороне и один из журналов объявил свою премию – уже в сто тысяч долларов тому, кто сообщит следствию что-то ценное.

Как всегда в таких случаях, по объявленному телефону поступили десятки звонков, полицейские, которые почти не спали всё это время, опросили сотни людей, но обладателей реальной иинформации среди них, похоже, не было.

– Господин Веллингтон, – нарушил молчание Хопкинс, – как вы знаете, мы делаем всё и даже больше. Но нам нужна и ваша помощь. Вы были дружны с Майклом – чтобы отец так дружил с сыном – это не часто случается в наше время. Наверняка у вас есть какие-то соображения о случившемся. У него были враги?..

Джо Веллингтон покачал головой.

– Мы с Майклом дружим, это точно, и я этим горжусь. Вы знаете, есть очень много случаев, когда за внешним благополучием семьи скрывается черт-те что. Свои скелеты в шкафу наверняка есть в каждом доме. Но у нас, если они и есть, – Веллингтон смотрел прямо на Хопкинса, – если они и есть, то к детям они не имеют никакого отношения. Нам повезло – у нас хорошие дети – и обе дочери, и сын. И потому – определенно «нет». Нет, мне не о чем думать и гадать в связи с гибелью Майкла. Он почти не пил, не употреблял наркотиков, не водил сомнительных знакомств. Его девушки… – Веллингтон пожал плечами. – Мы с матерью естественно, хотели, чтобы он женился. Знаете, наше поколение, наше воспитание. А он совершенно не торопился… Наверное, девушек у него было немало. И девушки у него были разные. Но в наш дом он их не приводил. Он мне один раз сказал: «Отец, не торопи меня. Когда появится девушка, с которой я захочу быть всегда – ты об этом узнешь первым.»

– Не могло так случиться, что его убили из ревности?

Веллингтон пожал плечами.

– Майкл не был женат. Стало быть, никаких претензий, даже формальных, к нему быть не должно было. Я уже сказал – девушек у него было немало… Кстати, вот его серьезнейшее увлечение – он был специалистом по шекспировским текстам. И несколько лет дружил с Фредом Аткинсом – есть такой режиссер, на мой взгляд – почти сумасшедший, но без этого в нашем деле не бывает. А театр, сами понимаете, это женщины, часто – красивые. И своеобразная атмосфера…

– Вы знали Кэролайн Клайд, которая оказалась на месте происшествия?

– Также, как остальных. Однажды мы оказались вместе на каком-то приеме, он нас познакомил. Она, кажется, старше него…

– А в университете? Там всё было нормально?

– Знаете, – Веллингтон в задумчивости потер подбородок (жест, знакомый по экрану миллионам телезрителей), – вы знаете, у него – счастливый характер.

Джо упрямо говорил о сыне в настоящем времени и Потемкин отметил это как непроизвольную защитную реакцию сильного по натуре человека, который и хочет выглядеть сильным – всегда и во всём.

– Так вот, – продолжал Веллингтон, – ему завидуют, это ясно. Считают, что у него с детства есть всё, о чем так называемый простой человек может только мечтать… Внешне это так и есть, но Майкл видит другое – как много и тяжело я с молодости работаю. И он знает, каким трудом всё наше благополучие создано. Опять же, он никогда никому не перебегал дорогу. Скажу вам больше – его недавно представляли на стипендию одного благотворительного фонда. Тридцать тысяч, кажется… Представляли не за имя, а по заслугам – мне об этом говорил их декан… А Майкл решил отказаться. Я спросил его тогда – почему? А он мне в ответ: «Папа, я и так занимаюсь тем, чем хочу и как хочу. Я ничем не обижен. А рядом люди, чью жизнь эта стпендия может в корне изменить».

Хопкинс задавал вопросы еще минут пятнадцать. Потемкин молчаливо наблюдал. Впечатление было однозначное – старший Веллингтон ничего не скрывает. Хотя с его экранным опытом – может, это только очередная роль, кто знает?

Полезной для следствия информации практически не было. Только в середине разговора Веллингтон упомянул о полученной Майклом странной открытке, написанной печатными буквами. Содержала она всего одну фразу: «ПОДУМАЙ О НАС».

– Майкл показал её мне, чтобы выяснить, не я ли это ему послал. Как раз тогда он мне почти неделю не звонил, а у нас дома это не принято. Но бывают семьи, и их много, где взрослые дети не звонят родителям неделями, а то и месяцами… Таких большинство, но у нас – другая семья. Я и впрямь был недоволен молчанием Майкла, но посылать сыну открытки – не мой стиль…Мы с ним посмеялись, и я об этом забыл. Может быть, зря? – Веллингтон вопросительно посмотрел на агентов. – Джордж! – это уже дворецкому, – принесите из моей спальни открытку с видом горной дороги. Она – на бюро, у окна.

Пока ждали дворецкого, Потемкин попросил разрешения задать вопрос.

– Господин Веллингтон, Майкл никогда не увлекался автомобильными гонками?

– Не понимаю, о чем вы? – недовольно переспросил Джо.

– Любил он смотреть эти гонки по телевизору? У него самого случались штрафы за превышение скорости?

– По телевидению, если иметь в виду спортивные программы, он смотрел «Лейкерс»[2]. Он за них болел. А «тикеты» – штрафы за скорость – домой чаще всего приносит моя жена… – Веллингтон помолчал. Появился дворецкий с открыткой. Хопкинс принял ее с благодарностью и стал прощаться.

Безмолвный дворецкий проводил их до выхода. Уже около машины Олег попросил у Хопкинса открытку. Неровные фиолетовые буквы странной надписи на обороте. А лицевая сторона – горная дорога над обрывом, огни в долине…

– Ты обратил внимание, коллега, что тут изображено? – поинтересовался Хопкинс. И пояснил: – Малхоланд драйв. И совсем недалеко от того места, где его убили…

* * *

«Крупнейшая русская газета США!» «Самый читаемый еженедельник Америки!» Эти и другие подобные лозунги украшали первую страницу «Вестника», многократно повторялись в текстах газеты, и потому у неискушенного читателя создавалось впечатление силы и мощи этого печатного издания – на что собственно все эти заклинания и были рассчитаны.

Грэг Красовски прекрасно помнил, как давно, вскоре после приезда в Америку, его сосед Миша, долго и в ту пору безуспешно пересдававший экзамены на врача, узнав, что Грэг сотрудничает в «Вестнике» и часто бывает в редакции, с завистью спросил его вечером за чаем:

– Скажи мне, только честно – сколько у «Вестника» подписчиков? Миллион наберется?

– Редакционная тайна, – гордо ответил Грэг. – Но для тебя скажу, что чуть поменьше…

Сколько подписчиков у «Вестника» на самом деле Грэг долго понятия не имел – в редакции в ответ на этот вопрос только делали большие глаза и махали руками, но знакомая наборщица Маша (кстати, сестра арестованного сейчас Виктора Полячека) когда-то под большим секретом сказала Грэгу, что подписчиков около десяти тысяч. Причем по тому, в какой тональности это говорилось, догадливый Грэг понял, что и эта цифра сильно преувеличена.

И тем не менее до сих помнил Красовски, как он был горд и доволен самой постановкой вопроса, заданного будущим врачем. Сам Грэг был инженером-химиком, работал в Америке в крупной компании, но от болезни журнализма никак не мог избавиться.

И потому относился к «Вестнику» по-хорошему пристрастно. Хотя прекрасно знал Грэг, что крупнейшая газета занимает четыре небольшие комнаты на втором этаже старого офисного здания в далеко не престижном районе. Что работают в ней семь человек, да и то никто не занят полную неделю – кто выходит на два дня, кто – на три… Что журналистов в штате газеты нет, ибо им нечем платить. И газета существует на самотеке – печатает, что здешние пенсионеры пришлют, да еще подворовывает из русских газет – иногда в те давние годы опытный глаз замечал на печатной странице почти невидимую полоску на границе текста – это когда не получалось замазать начисто край копированного материала.

Потом пришел интернет и публиковать чужое стало значительно легче. И теперь русских газет, питающихся перепечатками из Сети, в Штатах столько, что и не пересчитаешь.

Все это Грэг Красовски прекрасно понимал, но ничего не мог с собой поделать – писал по ночам, правил, переписывал – и отправлял электронной почтой в редакцию. А чаще – сам относил. Какая-никакая, а редакция была островком русской культуры в чужой стране. Тут можно было в разгар рабочего дня и потрепаться со знакомыми, и анекдот рассказать, и свежие новости услышать. Нечего и говорить, что в «Вестнике» были рады такому автору. Более того – издатель Семен Кордамонов в знак особого расположения выделил Грэгу рабочий уголок в отделе маркетинга. «Уголком» это строго говоря тоже назвать нельзя было. Но с американской культурой «кубиков», когда сотни человек сидят в общих промещениях, отделенные друг от друга прозрачными (или «призрачными» – говорил Красовски) – перегородками, этот уголок был, можно сказать, вполне комфортабельным. Здесь располагались стол с компьютером и даже висел на стене шкаф, где хранились у Грэга рукописи и необходимые для работы мелочи. Маша Полячек, которая относилась к Грэгу с симпатией, помогла ему обустроиться – Маша отлично разбиралась в компьютерах. И Грэг Красовски очень гордился своим журналистским рабочим местам, тем более, что сиживал он в редакции нечасто, а потому – этот стол был не просто стол, но и знак того, что Красовски в «Вестнике» ценят и уважают.

– Какие новости на фронте масс-медиа? – Грэг знал о невинной слабости Кордамонова и с удовольствием ему подыгрывал. – Волны насилия захлестывают редакцию?

– И не говори! – Кордамонов посмотрел на Грэга тревожно. – Как считаешь, неужели это наш Витюшка младшего Веллингтона… того? Теряюсь в догадках. Ты представляешь себе, какая тут начнется свистопляска, если окажется, что это на самом деле – он?

У Кордамонова была богатая биография. Он и автомобилями торговал, и заведовал медицинским офисом, и владел физиотерапевтической компанией… Но всегда испытывал тягу к интеллигентным профессиям. Очень хотел иметь газету. И заимел в конце концов. Больше всего на свете не любил Кордамонов скандалов. Хотя – кто же их любит?

– Опять начнется вой, – продолжал Кордамонов, – Опять «русская мафия», опять «уголовники на свободе»… Помнишь, как дали в этом пошлом журнальчике «LA TODAY» мою черно-белую фотографию с перекошенной мордой на полстраницы? И, главное, фактов у них – никаких. А просто если русский – то уже мафиози.

– А ты-то сам как думаешь? – спросил Грэг невинно. Знал, что Кордамонов, если и впрямь что-то думает, никогда вслух ничего не скажет.

– Это ты должен меня информировать! – вдруг успокоился Кордамонов. – Я тебе письмо дал с поручением вести специальное журналистское расследование? Дал. А больше никому никогда ничего подобного не давал. («А тебе и некому такие письма давать! – подумал Красовски ехидно. – Журналистов-то у тебя нет!»). Но вслух сказал только:

– Вот пообщаюсь в полиции, тогда, может, появится, о чем говорить. Но обещаю…

Договорить ему не удалось. Дверь с шумом распахнулась и на пороге возник плотный круглолиций чернокожий человек в отличном костюме и галстуке от Montegrappo, завязанном со специальной небрежностью.

Он аккуратно прикрыл дверь и широко раскрыв объятия двинулся к Кордамонову.

– Сэм! Нет слов, чтобы выразить радость, которую я испытываю всегда, как только тебя увижу. Позволь заключить тебя в свои объятия – но по-настоящему, по нашему, в знак крепкой мужской дружбы, а не так, как это делают эти мягкотелые и мягкозадые либералы!

Закончив с объятиями, пришедший уже почти по деловому обернулся к Грэгу.

– Ваше лицо мне знакомо. Я не ошибаюсь?

– Это наш специальный корреспондент, – поспешил представить Красовского Кордамонов. – Тебе наверняка известны его материалы. А сейчас он ведет специальное расследование убийства Майкла Веллингтона.

– Грэг! – продолжил Кордамонов, – познакомься. Это – легендарный Блез Грюнвальд, признанный боец за права меньшинств.

– Очень приятно, – поднялся с места Грэг. – За какие именно меньшинства борется наш гость?

– За любые! – охотно ответствовал Грюнвальд, плюхаясь в кресло. Оно заскрипело, но выдержало. – Вот, в частности, в вашем случае, берусь предсказать, что убийство Веллингтона «повесят» на представителя меньшинства. На вашего соотечественника. Ну, или кого-нибудь из мексаканской банды – но это навряд ли… Им в этом громком деле нужен «свежачок». Мексы уже всем приелись, это неинтересно. А русский – в самый раз.

– С чего вы это взяли? – поинтересовался Грэг очень нейтрально.

– А потому, что все наши системы построены на неравноправии меньшинств. Неравноправии черных, русских, латинос, корейцев, женщин… И я их всех защищаю, и спросите у вашего друга и идздателя Сэма – я это делаю весьма успешно.

– Так что же, у Виктора нет шансов?

Блез Грюнвальд чмокнул толстыми губами.

– Не то, чтобы совсем нет, но маловато… Кстати, – повернулся он к Семену, – его возлюбленная вышла на работу?

И поглядев, как Кордамонов отрицательно покачивает головой, Грюнвальд продолжил:

– А вот ее я не взялся бы защищать! Ведь это она дала повод ко всему. Виктора я знаю слабо – но он производил впечатление скромного хорошего парня. А она ушла от него к сыну мультимиллионера и телезвезды. Банальный сюжет. И досадный для меня. Я очень ценю женскую верность. Поэтому у меня с моей Сарой пятеро детей. И будут ещё!

Грюнвальд сделал паузу.

– Нет, больше, наверное, уже не будет, – поправил он себя. – Но с Сарой мы всегда были верны друг другу. И будем. И потому я не люблю эту вашу даму, которая, наверное, стала причиной убийства, а теперь, видите ли, так переживает, что не ходит на работу.

Грюнвальд грузно повернулся в кресле и обратился к Кордамонову.

– Не хочу показаться бестактным, но у тебя найдется сейчас несколько минут, чтобы обсудить наши текущие дела? Я тут для тебя кое-что раздобыл…

Красовски, не мешкая, откланялся.

В коридоре он столкнулся с Машей. Не ожидал этого Грэг и, честно говоря, не хотел. Он понимал, что переживает в эти дни Маша… От нее он знал предысторию ее брата Виктора. Странный парень. В нем всегда истовая любовь к театру сочеталась с тем, что где бы он ни жил – ухитрялся попадать в дурные компании. Маша ни на минуту не допускала, что ее Витя мог убить человека. Ходила к Кордамонову, советовалась с адвокатом, пыталась помочь. Но чем мог помочь ей издатель захудалой эмигрантской газетки? А хорошие адвокаты недавним эмигрантам не по карману.

Грэг понимал ситуацию, но утешить Машу ему, к сожалению, было нечем.

Вышли из вестибюля (это было здание для некурящих), отошли от входа на положенные двенадцать ярдов. Маша достала сигареты, Грэг тоже взял одну, хотя давно не курил. Подымили молча, да так и разошлись, сказав друг другу какие-то незначащие слова.

Ситуация была паршивая, что тут говорить.

* * *

…С найденной в кустах упаковкой от лекарства ничего путного не получилось. Человека, которому это успокоительное средство предназначалось, нашли быстро. Но он ничего не знал и алиби у него на тот вечер было железное.

Многочасовые допросы Виктора дали немногое. Он признал, что действительно был в тот вечер на Малхолланде. С ним были Карлос, его приятель и еще Луис Росас. Все они из группировки «Ночные волки». Еще с ними была какая-то незнакомая девушка. Вроде бы журналистка. Он, Виктор, никого не убивал, и кто убил Майкла Веллингтона – понятия не имеет.

Попытки найти людей, им названных, к успеху не привели. В отличие от Виктора, который был арестован дома, этих двоих нигде не было – скорее всего, они скрылись из города. На самолеты они билеты не брали, на автобусы – тоже… Ориентировки с их фотографиями были разосланы по всей Калифорнии, но пока впустую.

Итак, достоверных сведений не было.

Неожиданно помогла назначенная «желтой прессой» денежная премия в тридцать тысяч долларов.

К вечеру О’Рэйли позвонили из редакции популярного таблоида. Туда явился парень, заявивший, что обладает информацией об убийстве Веллингтона. Ему немедленно назначили встречу на конспиративной квартире Группы, где его ждали Потемкин и О’Рэйли.

Этот парень с журналистом из таблоида явились в срок. Посетитель (его звали Рамон), выглядел колоритно – с руками, сплошь от кистей до плеч покрытыми цветными татуировками, наголо обритой головой и тяжелым взглядом. Потемкин, приглядываясь к нему перед разговором, подумал, что за прошедшие годы мир и в этом смысле изменился невероятно – татуировки, которые раньше были исключительно принадлежностью преступного мира (не считая полудиких племен, обитающих на островах какого-нибудь затерянного в окене архипелага), так вот, эти татуировки стали теперь всеобщим достоянием и частью массовой культуры.

Глядишь на популярного и интеллигентного с виду артиста – далеко от Америки и Африки, на русском экране. Не успел он снять пиджак и засучить рукава – а на тебе! – наколка, наколочка… А артист в это время создает образ одухотворенного врача, или ученого, или даже священника… Брр-р-р! Священник с наколками.

У современных дам наколки поражают разнообразием и иногда выполнены в виде стреловидных орнаментов, указывающих на самые примечательные места обладательницы. Или идет по улице девушка в суперкоротких шортах. Вся видимая поверхность ног между шортами и сапогами (это такая в Южной Калифорнии непроходящая мода – носить в здешнем, практически всегда летнем климате, сапоги, иногда даже высокие, иногда – с меховой опушкой), так вот – всё, что видно – синё и розово от татуировок. Смотрится это, мягко выражаясь, экзотически, но ничего не поделаешь. «Так носят» – значит, так носят. И прочие аргументы отступают в тень перед этим могучим и исполненным философского смысла соображением.

А знакомая косметологиня недавно рассказывала Потемкину, что нынче в большой моде мини-наколки на тех частях тела, которые взглядам широкой публики недоступны.

Но парень, у которого чуть пониже локтя с внутренней стороны руки была наколка – волчья пасть и три перекрещенные стрелы – он выглядел именно так, как должен был выглядеть представитель «Ночных Волков». Это группировка, как слышал Потемкин, была не из самых крупных в Лос-Анджелесе, но серьезная и хорошо организованная.

«Раскалывать» Рамона не пришлось – он давно был осведомителем Группы. Работал с Кригером, который сейчас был в отпуске и дал «волку» телефон О’Рэйли предупредив, что это – только на крайний случай. Крайний случай по мнению Рамона, настал – когда еще будет маза взять такие бабки… Итак, он знал, зачем пришел и что собирается сказать. Сам он на месте преступления не был. Это легко проверить. Он встретил ночью Карлоса, о котором следствие уже знало по рассказу Энтрады. Этот Карлос был сильно на взводе и просил денег на дозу. Рамон дал. Пару месяцев назад Карлос оказал ему услугу, а Рамон в долгу не привык оставаться. Но предупредил, что это – в последний раз. С Карлосом был Виктор, тоже из их группировки, и в той же кондиции. За рулем в машине сидел Луис Росас. И еще там была какая-то телка. «Не из наших!» – Рамон ее не знал.

Получив деньги, Карлос рассказал Рамону, что сегодня «замочили одного муфлона».

– Понятия не имею, почему. Вроде и не спорили, и шума не было. И вдруг – бах! Бах! Бах! Слышь, – продолжал возбужденный Карлос, – я тебе ничего не говорил. Мы с Виктором – как братья, мы вместе столько всего проворачивали!

– «Мокруха» – штука кислая, приятель, – сказал ему Рамон. – Ты бы хоть из города смылся, будут неприятности.

Карлос пообещал и на прощание рассказал еще, что он спрятал свою «Беретту», из которой стрелял Луис, в придорожных кустах, примерно в миле от места убийства.

– Там такой пень стоит, заметный, справа от дороги. В нем – вроде как дупло, с проезжей части его не видно, надо знать. Виктор замотал пистолет в свой шарф и туда его положил… Дома нам ничего сейчас держать нельзя.

На том они с Рамоном и расстались.

Пистолет нашелся на удивление быстро и его вместе с шарфом, в который он был завернут, немедленно отдали на экспертизу.

* * *

Текущее совещание по убийству Майкла Веллингтона в Группе проводил Крис Доуни. Кадровый военный, объехавший полмира. На коже – давний бронзово-красный загар. Блеклые голубые глаза, всегда смотревшие на собеседника прямо. И еще костюмы – их было три или четыре, они все были недешевыми, но под каждым из них словно была надета военная форма. В прежней профессии Доуни ошибиться было почти невозможно. У Доуни была отменная выправка («мне кажется иногда, что он даже спит по стойке «смирно») – посмеивался Хопкинс.

И еще у Доуни была его собственная непререкаемая и не подлежавшая обсуждению логика и некий свод железных постулатов, который не изменился со времен «холодной войны». Одним из этих постулатов была стойкая нелюбовь к русским. Для Доуни то, что Советский Союз давно перестал существовать и идеологическое противостояние СССР-США ушло в прошлое – не имело большого значения. «Не доверяю я им, и всё!» – признавался он в узком кругу… А иногда – и не в узком. И еще был у Доуни ряд постулатов, который делал общение с ним затруднительным.

«One track mind!»[3], – пожаловался Хопкинсу как-то, выходя с совещания, начальник соседнего отдела. Самого Хопкинса сегодня на совещении не было – он уехал в срочную командировку в Перу и следствие в его отсутствие возглавил Доуни. Старшим непосредственно по делу стал Потемкин. Присутствовали на совещании еще непременные сотрудники Хопкинса – Ким – специалист по компьютерным системам, а также по поиску и анализу информации Ким. («ККК» – называли его в Группе: «Ким, Который Король»). Ему и правда не было равных в поиске, нахождениии и сопоставлении данных, а также защите своих компьютерных сетей и взлому чужих. Поговаривали, что именно это умение привело его в свое время в Группу. Был здесь и молодой Лайон О’Рэйли, вундеркинд, пришедший в Группу после университета с IQ больше 160. На первых порах многие ставили под сомнение его пригодность для следственной работы, но Лайон на удивление легко вписался в совершенно чуждую ему поначалу среду и оказался незаменим. Присутстововали также и трое сотрудников смежного отдела, которые в виду срочности дела опрашивали свидетелей и собирали дополнительные материалы.

Совещание на этот раз было кратким. Выслушав доклады сотрудников с последними новостями, Доуни поднялся во весь свой внушительный рост.

– Значит, так. Меня через сорок минут ждет для доклада начальство. Пока что могу вам сообщить полуофициально, что наши совместные усилия завершились успехом. Найдено оружие, из которого совершено убийство. На нем, сами понимаете, никаких отпечатков нет, поскольку преступники сегодня – люди образованные. Но пистолет этот был завернут в шарф. – Доуни торжественно оглядел собравшихся, всем видом давая понять, что сообщит нечто весьма важное. – И этот шарф содержит важную улику – волос подозреваемого. – Доуни откашлялся. – И более того, у нас есть предварительные результаты экспертизы. Как и следовало ожидать, волос принадлежит человеку, в виновности которого лично я с первого дня не сомневался. – Доуни сделал необходимую паузу. – Так что мы можем сегодня определенно говорить, что Майкла Веллингтона убил член банды «Ночные волки» Виктор Полячек. Эти эмигранты… эти люди, которые приезжают в нашу великую страну, продолжают жить по своим преступным правилам… – Доуни спохватился. – То есть я хочу сказать, что безусловно среди них много честных и порядочных людей. Но много и мусора, от которого наше общество должно избавляться. Короче говоря, я поздравляю вас всех – пока предварительно, – и благодарю за проделанную работу.

– Статистически иммиграция не повышает уровень преступности ни в одном из штатов нашей страны, – проговорил Лайон негромко, но так, что его было слышно. – Априорные выводы выглядят некорректными.

– Все свободны, – заключил Доуни. – О’Рэйли и вы, Потемкин, задержитесь.

Он опустился в кресло у стола, откупорил жестяную банку диетического «Спрайта» и с удовольствием отпил.

– О’Рэйли, я знаю вас не первый день. И о ваших достоинствах тоже наслышан. Но здесь – не университет. Я сообщал сотрудникам факты. Мы нашли преступника – это успех. И в нем, между прочим, есть и ваша доля. А коллегу По́темкина (Доуни произносил фамилию Олега с ударением на «О»), так вот, его я пригласил остаться, поскольку он лучше знаком с этой группой населения. Потому Хопкинс его и привлек к расследованию. Теперь я слушаю, что вы мне хотите сказать. Только вслух, а не бормоча, вам бояться нечего.

– Со всем уважением, сэр, – О’Рэйли встал с места и смотрел Доуни в лицо. – Повторяю, то что сказал и бояться мне действительно нечего. Приток иммигрантов по статистике всех крупных городов США, где они живут, не увеличивает уровень преступности. По некоторым данным – даже снижает, сэр.

– Ваша статистка – это наука для тех, кто деньги платит. Как любая другая наука, О’Рэйли. А я знаю, сколько вреда приносят моей стране эти отбросы, которые сюда завозят. И никто меня не убедит в обратном.

– Волос, который эксперты нашли, принадлежит Полячеку, – сказал Потемкин, будто не слышал предыдущего разговора. – Где находился этот волос? На оружии?

Доуни внимательно поглядел на Потемкина. Ничто не изменилось в его чертах, только цвет кожи вроде бы стал еще краснее.

– Вас, По́темкин, ознакомят с подробными данными экспертизы, – сказал Доуни почти любезно. – А пока – я вас не задерживаю.

* * *

В театре «Дионис» имел место нервный предпремьерный период. «Сумасшедший дом имени Фреда Аткинса» – называл такие времена неугомонный Стив Бреслин.

Актеры, поначалу воспринимавшие очередную гениальную идею Аткинса скептически, вдруг увидели, что действие расцветает новыми красками. На сегодняшнюю репетицию каждый актер по требованию Аткинса должен был привести одного «зрителя» специально для совершенствования работы с залом. Ну, конечно, приятеля или приятельницу с собой привел не каждый, но человек десять-двенадцать набралось. Они разместились вокруг импровизированной травяной сцены вперемежку с актерами.

– Порядок работы сегодня такой, – Аткинс стоял на площадке, потирая руки, что было признаком хорошего рабочего возбуждения. Обычно следом за этим труппа узнавала какую-то новую придумку режиссера, или неожиданное упражнение, или новый этюд… Но сейчас всё, кажется, обошлось – по крайней мере, пока. – Порядок: проходим сцену могильщиков с начала до конца. Участники! Играйте на максимуме, я вас не останавливаю. Все внимательнейшим образом смотрят на сцену, потому что сразу после ее окончания в дело вступают актеры, которые ведут работу со зрителями. Пока идет сцена, каждый из них наметит себе собеседника и мы все вместе посмотрим, что у них получится. В предыдущие разы все было вроде бы неплохо, но там вы всё-таки работали со своими. А сейчас действуем в условиях, максимально близких к действительности.

Всё понятно? Все готовы? Участники, займите места! Еще раз повторяю – работайте, как на спектакле. Останавливать не буду.

Аткинс ушел в сторону и удобно устроился на раскладном кресле с его именем. Он оставил это кресло себе после съемок одного из фильмов, которые он режиссировал в Голливуде. Да, он снял в Голливуде три фильма. Они не завоевали наград, но это были крепкие профессиональные работы, которыми Аткинс гордился.

– Готовы? Начали!

Вышли на середину двое студентов-юристов из UCLA – Пол и Крис – двое могильщиков с заступами на плечах. И прозвучали первые слова.

Диалог шел легко и убедительно, студенты сегодня были в ударе.

* * *

Лаборатория доктора Рейни располагалась на Голливудских холмах.

Сотрудников здесь было немного – Рейни решительно не хотел придавать своему предприятию статус крупного научно-исследовательского институтуа или корпорации.

Обстановка в лаборатории была почти домашней. Конечно, не главные офисы «Гугла», куда приходят с детьми и собаками, где рядом с рабочими местами – гамаки, в которых можно отдохнуть, а по территории сотрудники ездят на бесплатных цветных велосипедах… Но «Гугл» – гигантская организация, у нее другие цели, задачи и размах. А здесь в «производственных» помещениях лаборатории просто не было ощущения, что ты находишься вне дома.

Достаточно сказать, что в центре первого этажа располагалась…кухня. Да, оборудовенная по последнему слову техники, сверкающая нержавеющей сталью холодильников и теплым мрамором прилавков, оснащенная по последнему слову кулинарной техники кухня. На ней хозяйничала повариха Сонни, которая каждый вечер получала заказы сотрудников на их завтрашнее меню – завтрак, обед и ужин.

К кухне примыкала уютная столовая, всего семь столиков. Круглых – так захотел Рейни. Вообще во всех деталях внутреннего дизайна лаборатории наблюдалось отсутствие острых углов – опять-таки, вкус руководителя. Очевидно, совсем не случайный. Кроме столиков по периметру располагались угловые диваны. Там и тут были разбросаны уютные глубокие кресла с широкими подлокотниками – то есть были созданы уголки, где можно было уютно сидеть и беседовать – вдвоем, втроем… Или решать свои задачи в одиночестве – прерывать работу у занимающихся делом в помещении так называемой столовой по неписанным правилам Лаборатории было не принято.

Ну, и для полноты картины следует сказать, что каждый, кто в лаборатории работал, имел полную возможность готовить себе сам – огромный холодильник за счет фирмы регулярно пополнялся свежими продуктами, к плите, миксерам, блендерам, шейкерам и ко всем прочим приборам и мудренным устройствам, которыми так богата современная кулинария доступ был свободен. «Готовь для себя сам!» Что хочешь и сколько хочешь. Это было удобно и сотрудники этим правилом пользовались, потому что рабочий день в лаборатории был практически ненормированным. Многие приходили на работу и в десять, и в одиннадцать. Но и домой уходили соответственно – поздно, так что индивидуальный график питания им подходил больше, чем кулинарные изыски Сонни.

А задерживаться приходилось довольно часто, точнее – почти всегда. Поскольку за внешней вольготностью режима стояли жесткие цифры и сроки планов – и не только глобальных, но и разбитых на промежуточные этапы. Так что в конце каждой недели было отчетливо видно, укладываешься ты в график – или нет. А весь фокус в том, что «нет» при таком распорядке работы, могло случиться раз или два, а потом… Сама обстановка предполагала, что тот, кто не справляется с жесткими сроками, здесь работать не будет.

Ознакомительную экскурсию по лаборатории для Лайона О’Рэйли привел сам Рейни. Когда ему позвонили из Группы, чтобы назначить встречу, доктор не скрывал своего удивления.

– Да, я действительно знал покойного Майкла Веллингтона. Кстати сказать, считаю его человеком незаурядных способностей. Шекспироведение в его лице потеряло выдающегося исследователя… Но причем тут моя лаборатория?

Однако Лайон мягко, но настойчиво попросил разрешения приехать.

И вот они шли с доктором по светлым коридорам. Отношения их, поначалу отмеченные некоторой напряженностью, довольно скоро стали почти дружественными. Ибо доктор Рейни никак не мог ожидать, что его собеседник обнаружит знакомство с эпигенетической концепцией развития личности Эрика Эриксона, логотерапией Виктора Эмиля Франкла или тестами Рудольфа Амтхауэра.

– Позвольте спросить, молодой человек, – не удержался доктор Рейни после того как Лайон очень кстати процитировал что-то о холотропном дыхании из Станислава Грофа. – Позвольте спросить, нужели уровень полицейской академии так драматически вырос за те годы, что я не встречался с вашими коллегами? Только без обид!

– Если без обид, то я полицейскую академию не оканчивал, только семинар там проходил, поскольку так положено по процедуре, – улыбнулся О’Рэйли. – А так… учился в UCLA[4]. Там школа вроде неплохая… – Он посмотрел внимательно на Рейни и завершил «дожимание» противника. – Собственно говоря, меня приняли и в Гарвард, но, знаете ли, доктор, я очень семейный человек. И, хотя это звучит странно, не люблю жить вдали от родителей.

Потемкин оказался прав в своих ожиданиях. В Группе были сотрудники куда более опытные, чем О’Рэйли, куда более искушенные в делах, но равных ему по эрудиции и широте интересов не было никого. Сам О’Рэйли тоже получал от прогулки по лаборатории истинное удовольствие. Не так уж часто, расследуя убийства, сталкиваешься с человеком такого полета воображения и такой эрудиции, как доктор Рейни.

И вот что отметил для себя О’Рэйли: сильный лидер обычно интуитивно или сознательно собирает вокруг себя слабую команду. Ему нужны прежде всего люди, которые будут точно исполнять его указания. Такого рода лидеры не склонны тратить время на обсуждения и убеждения – стало быть, если в их окружении появляются сильные игроки – они немедленно как бы сам собой исчезают – ибо играют не по принятым здесь правилам. Хорошо это или плохо – вопрос второй, важно, что система, возглавляемая такого типа сильным лидером, иначе функционировать не может.

Рейни был другим. Сочетание силы собственных знаний, собственного богатства, на которое не могли повлиять никакие кризисы, уверенности в своих силах и спокойной убежденности в верности того, что он делает – это сочетание позволяло Гарольду Рейни набирать на работу людей, гораздо более склонных спорить, чем соглашаться с руководителем. Более того – эти споры на определенной стадии приветствовались, при этом Рейни сумел создать систему, которая четко выявляла, на какой стадии этот обмен мнениями переставал быть плодотворным и начинал тормозить дело. И тогда – таково было железное правило – разногласия откладывались в сторону и работа шла по плану, утвержденному Рейни.

Вот почему сотрудники, с которыми знакомился О’Рэйли, проходя по различным отделам лаборатории, были столь непохожи и по манере поведения, и по внешнему виду, и по возрасту – словом, по всем параметрам.

Среди людей, которым был представлен О’Рэйли, был, к примеру, Сэм Соммерс – человек, весьма похожий на менеджера из какого-нибудь крупного банка – можно было поручиться, что он каждый день меняет сорочки и галстуки и носит корпоративный значок в петлице. (Лайон поглядел на стул, где висел элегантный бежевый пиджак Сэма и с удовольствием отметил, что не ошибся – действительно, есть корпоративный значок! – значок сотрудника лаборатории в данном случае). Был и Дорн Кормак – мужчина около тридцати, внешне похожий на панка – с выбритой наполовину головой, с многочисленными татуировками, где среди змей, мечей и звезд на видном месте находилась свастика. Была и девушка Мэри Мосс – О’Рэйли не считал себя специалистом в вопросах сексуальных отношений, но лесбийские наклонности этой дамы у него лично сомнений не вызвали. А в соседней с Мэри комнате работал Брайан Рондолф – человек, похожий на профессионального спортсмена – без культуристических накачанных мышц, которые можно демонстрировать на фотографии, но весь исполненный мягкой кошачей грации, когда движется человек, хорошо чувствующий каждую мышцу своего тела и умеющий каждую из них в нужный момент заставить работать. «Брайан служил в Seals[5]», – сказал Рейни и О’Рэйли благодарно кивнул – собеседник понимал его без слов.

В последней комнате Рейни, познакомил Лайона с симпатичной молодой блондинкой. Прямые волосы а ля Мирей Матье, лицо будто в рамке – ей это шло, также как безусловно подходила к ее облику свободно ниспадающая кофта – типа блузы художника и широченные штаны, схваченные тесемками у щиколоток.

– Наша наркологическая богиня Лейла! – почти торжественно произнес Рейни, и Лайон подумал, что нет, не чуждо нашему доктору ничто человеческое… А почему должно быть наоборот, собственно?

– Все наши ребята хороши! – продолжил Рейни, но то, что делает Лейла Хоски, стоит особняком даже у нас. Чуть поколебавшись, доктор сдвинул в сторону занавеску в углу комнаты. Там оказался странный прибор, чем-то похожий на старинный фотоувеличитель. Только снизу вместо объектива был блестящий цилиндр, к которому был прикреплен шлем, от которого тянулись в стороны многочисленные провода. Располагалась эта конструкция над хромированным кожаным креслом – что-то вроде зубоврачебного…

– Бич нашего времени – наркологические зависимости! – ответил Рейни на незаданный вопрос Лайона. – Для нас это – одно из приоритетных направлений. При этом, скажу вам по секрету, коллега, это направление приоритетно еще и потому, что имеет очевидный, ясный для всех, в том числе и для правительственных чиновников, выход.

– Ага… – подтвердил О’Рэйли. – Практические результаты и финансирование. По моим данным около одиннадцати миллиардов впрямую тратится на лечение наркоманов. Не считая косвенных затрат.

– Вы, значит, в курсе. Но вряд ли вы в курсе, что именно в нашей лаборатории три года назад был сделан прорыв на этом направлении – и мы все еще не применяем метод широко, но результаты, прямо вам скажу – поразительные.

* * *

Доуни был сух и бесстрастен.

– Потемкин, вы здесь, у меня, только потому что на этом по телефону настаивал Хопкинс. Я лично не вижу в приглашении вас на это дело большого смысла. В отличие хотя бы от дела Веллингтона, в котором полезным могло оказаться ваше знание…м…м… этнических особенностей обвиняемого. Так вот в сегодняшнем случае даже этого не слишком важного повода нет, и тем не менее приказания начальства я привык исполнять.

Последовала пауза, которая, по мысли Доуни должна была придать его высказыванию значительность.

– Я так понимаю, произошло новое преступление, – мягко сказал Потемкин, оставив без внимания выпад Доуни. – Слушаю вас, сэр.

– Вы что-то слышали о Грюнвальде? – Дауни посмотрел было на Потемкина вопросительно, но тут же махнул рукой – Откуда, впрочем? Это личность не международного масштаба… Но в местных рамках – фигура довольно значительная. Афроамериканец, который борется за права всех меньшинств – и черных, и латинос, и женщин… – Доуни посмотрел на Потемкина иронически. – Не знаю, как там у него с геями и лесбиянками, для которых мы из политкорректности придумали превосходную формулу ЛБГР или что-то в этом роде… Но теоретически он их тоже защищает… то есть – защищал. Так вот, его убили.

– Есть соображения о том, какие могут быть мотивы?

– Я вам, Потемкин, изложил мотив, по которому делом должна заняться Группа. Не было бы его борьбы за права меньшинств и связанного с ней общественного статуса – это типично полицейское дело. На грани бытовухи, я бы сказал. – Доуни улыбнулся иронически. – Его убили в «Pollo Loco»…

«Поййо Локо» – по испански – «Сумасшедший петух» – распространенная в Южной Калифорнии сеть недорогих кафе, которая предлагает посетителям главным образом куриные блюда и главным образом – с мексиканским акцентом.

Ирония Доуни как видно относилась к тому, что изысканным место, где убили борца за права меньшинств, назвать никак нельзя было.

Вход в «Петуха» естественно, был перекрыт желтой лентой, за которой толпились зрители, заглядывая вовнутрь через стеклянные витрины и делясь увиденными подробностями.

– О’Рэйли, ты давай-ка, начни снаружи! – бросил Потемкин на ходу. – Поспрошай, кто что видел, это может оказаться полезным, а уж если ты со своими способностями откопаешь тех, кто видел своими глазами, что именно произошло – твоим сведениям цены не будет.

Лайон О’Рэйли, похожий на жителя Средиземноморья ирландец, с первых дней соместной работы, искренне привязался к Потемкину, приглядывался к его работе и даже в ухватках и в походке, как иронически заметил один из членов Группы, пытался подражать ему…

«Может, это потому, – думал Потемкин, – что мы оба с ним в Группе – более или менее люди со стороны. Ну, со мной всё понятно – другая школа, другая среда. И таких как он, окончивших университет с отличием, да с его высочайшим IQ – и в полиции, и у федералов немного. Если они вообще есть. Мы с ним – два одиночки! Вот паренек и тянется ко мне.»

О’Рэйли тем временем затесался в толпу, включив магнитофон в нагрудном кармане и взяв наизготовку блокнот, а Потемкин вошел в помещение.

Грюнвальд сидел за третьим столиком с левой стороны – там, где уже не было стеклянной витрины, а была глухая стена, выходившая в переулок рядом. На столике перед ним стояла тарелка маисового салата и пластиковая миска с куриными ножками. По столику растеклась лужа крови, еда Грюнвальда была тоже обильно полита кровью. Правая рука лежала на столе, левая бессильно свесилась вдоль туловища.

– Он подошел вот отсюда, – рассказывал рыжеволосый и голубоглазый хозяин кафе, человек лет пятидесяти, весь какой-то вылянивший, будто цветная материя, много раз побывавшая в стирке. – Он шел как-то странно, будто заводной, я еще подумал, что, может, у него в детстве был полиомиелит – иногда больные, вылечившись, всю жизнь так ходят…

– Вы говорите «ОН», – остановил Потемкин. – Кто он?

– Как кто? Убийца. Латинос. Очень типичный. Знаете, они бывают такие – низкие, коренастые, с несколько монголоидными чертами лица. Ну, весь в татуировках, конечно. Теперь все ходят с татуировками… Значит, прямо перед столиком этого убитого, он достал нож, что-то ему сказал… Тот, убитый, поднялся. Мне показалось, что у него было удивленное лицо, но я могу и ошибаться. Теперь уже все будут придумывать свои версии…

– Вы хотите сказать, что никакой ссоры между ними не было?

– Если и была, то не здесь и не сейчас! Спросите у моих девочек, они любой конфликт чуют за версту.

– Дальше.

– Дальше – как я сказал, убийца достал нож. А вот он – жест рукой в сторону Грюнвальда, – поднялся и стал что-то говорить. А убийца ударил его в грудь. Два раза или три. И тот рухнул, да вот так и остался. А тот, мексиканец, взял со стола салфетку вытер с ножа кровь – ну прямо как повар на кухне. Бросил салфетку на пол, повернулся и вышел из кафе. Свернул за угол. А мы, конечно, вызвали «скорую» и полицию – но тот был уже мертв, когда они подоспели. Человек из полиции велел ничего не трогать до вашего приезда.

– Вам показалась странной походка убийцы. А больше вам ничего не показалось странным?

– Вот! – хозяин поднял палец. – Кажется, я понял, что хотел вам сказать. Он ударил очень умело. Сразу видно было, что он не в первый раз этим занимается. У любителя такой удар не получится! – он поглядел на Потемкина торжествующе.

– То есть, вы хотите сказать, что убийца точно знал, куда и как ударить. И сделал это очень хладнокровно и спокойно. А потом так же спокойно ушел, и, конечно, никто не сделал попытки его остановить.

– Всё случилось так быстро… – пробормотал хозяин растерянно. – Прямо как во сне. Никто из нас и опомнится не успел, а посетителей было мало. Полиция опрашивала, но по моему, никто, кроме меня, толком и не видел, что произошло. Да я и сам чудом оказался свидетелем – просто походка этого человека привлекла внимание. Я уже сказал вам – он как-то странно шел.

– А после убийства, – поинтересовался Потемкин. – Когда он уже уходил из кафе – его походка была такая же?

Хозяин задумался.

– Да, пожалуй, что так. И знаете, что интересно? Он по сторонам вообще не смотрел. У меня такое впечатление, что он нас никого и не видит. У него была наружность человека, погруженного в себя.

– Укажите, где убийца сидел, что заказывал, вообще – все детали.

С помощью официантки Кэти картину происшедшего удалось более или менее достоверно восстановить.

Человек, убивший Грюнвальда, у них в кафе не впервые. Не то, чтобы постоянный посетитель из тех, что приходят каждый день, но время от времени он здесь появлялся. Заказал он сегодня такос, фахито, гуакамоле….

– А Грюнвальд? Тот, кого убили… Он уже пришел в это время?

– Да, и тоже сделал заказ. Он у нас уже бывал.

– Как он себя вел?

Кэти улыбнулась.

– Ну, он вообще такой… Шумный. Любит находиться в центре внимания. Каждый раз спрашивает у девушек, которые его обслуживают, как их зовут… Шутит. Свидания назначает… Вроде шутит. Хотя, мне кажется, что если кто всерьез согласится с ним встретиться, он совсем будет не против. У нас Дэзи работала, так она рассказывала, что с ним встречалась. Ничего, говорила, дядька, только скуповат. – Кэти шмыгнула носом. – Короче, любит он девочек. Говорит, что они – угнетенный класс, за права которого надо бороться.

– Убитый… Он вел себя так, будто не был знаком с убийцей?

– Кто их знает? Во всяком случае, я не видела, чтобы они поздоровались, или рукой друг другу помахали из-за столика – ничего похожего.

Так что в кафе информации было не густо. Зато О’Рэйли нашел свидетельницу, которая решила что-то сказать. Сухая женщина средних лет с дворнягой на поводке.

– Охраны мне, сладкий мой, не надо, – говорила она негромко. – От меня самой, может, кого охранять придется… Просто ты мне приглянулся, если хочешь знать. И вот что я тебе ещё скажу, раз ты такой милый. Этого парня, который из кафе вышел, я не раз видела в этом районе. И знаю, с кем он водится. И… – она оглянулась и понизила голос, как будто кто и впрямь мог их услышать. – Все те, с кем он водится – из этих… «Ночных Волков». Значит, он скорей всего и сам оттуда.

– Молодец, О’Рэйли! Теперь пусть Ким срочно пришлет файл с фотографиями «Волков», – распорядился Потемкин. – ASAP[6]!

И вот менее, чем через полчаса они сидели в «Петухе» вчетвером – Потемкин, О’Рэйли, хозяин кафе и Кэти и глядели на экран компьютера, где одна за другой сменялись фотографии членов банды. Лица – разные: мужественные, нейтральные, туповатые и напротив – отмеченные смекалкой и юмором.

Впрочем, Потемкин всегда вспоминал занятия с Бене и его рассказ об опыте, который был проделан в одном из калифорнийских университетов – Беркли, кажется. Двум группам студентов дали серию фотографий одних и тех же мужчин. Только в одном случае предисловие было примерно таково: «Вот люди, отмеченные выдающимися свершениями в разных областях. Опишите главные черты каждого из них и возможную область деятельности». А в другом случае студенты были информированы, что они получили фото преступников – и задание было: дать по портретам характеристику каждого.

Нет смысла рассказывать, насколько разнились характеристики одного и того же портрета в зависимости от полученной «вводной».

Но тут, глядя на экран компьютера в узкой комнатенке хозяина «Pollo Loco», можно было не сомневаться – изображений выдающихся деятелей науки и культуры среди показываемых нет.

Листались фото – первый десяток, второй, третий…

«Немаленькая однако организация – эти «Ночные Волки», – подумал Потемкин, и тут услышал, как хозяин и Кэти сказали в два голоса: – Вот он!

Личность установить оказалось нетрудно. Хесус Перейра. Три задержания – драка и два участия в грабеже. Но доказательств не было, отпустили с миром.

В базе было два вероятных адреса – домашний, самого Хесуса и адресок его давней подруги – та жила в районе даунтауна.

– Разделимся! – решил Потемкин. – О’Рэйли – в Вэн Найс. А я прокачусь в даунтаун к нашему Хесусу.

– Он может быть не один, босс! – заметил О’Рэйли осторожно.

– Будьте на связи.

* * *

Стрелка указателя топлива подрагивала где-то около нуля. Потемкин недовольно дернул головой и посмотрел в окно – темные дома, неширокая улица. А между тем находился он совсем неподалеку от центра мирового мегаполиса – города Лос-Анджелес. Формально говоря, то, что американцы называют «даунтаун» – и есть центр. Но в понимании россиянина даунтауны американских городов центрами можно назвать далеко не всегда.

Так просто! Одинаковые слова в разных языках далеко не всегда обозначают одинаковые понятия, – думал Потемкин. И в самом деле: столицы американских штатов – это всегда столицы в том смысле, что здесь расположены соответствующие учреждения, организации и т. п., но столица штата в США – никогда! – никогда не самый большой, центральный и известный город штата. Столица Калифорнии – не Лос-Анджелес, а Сакраменто. Столица Флориды – вовсе не Майами, а городок Таллахасси. А столица Иллинойса – не Чикаго, конечно, а никому не известный город Спрингфилд. Уж не станем говорить о бытовых терминах – когда в письме американца вы читаете Dear Sir! – это вовсе не значит, что к вам навязываются в близкие друзья и называют вас дорогим. Всем известно, что это – скорее аналог русскому «уважаемый». Кстати, насчет друзей. «Friend» – это «друг» и по-американски, и по-русски. Но сколь разные понятия стоят за этим словом в разных странах! И не потому, что кто-то лучше или хуже, правильней или неправильнее. Разные народы, разные страны – и друзья разные, и понятия о дружбе… И это надо принимать, как есть. Но всегда помнить о различии.

На приборную доску автомобиля против обыкновения Потемкин даже не посмотрел. Вообще-то Олег Кириллович не любил, когда бензина оставалось меньше четверти бака.

«Бензина в баке должно быть много!» – вот такое негласное правило имел наш герой. И старался его придерживаться. К Хесусу Перейра он ехал по указаниям GPS, но на фривее, несмотря на вечернее время, был трафик и Потемкин попал в даунтаун позже, чем рассчиттывал. Теперь он ехал, неторопливо поглядывая по сторонам, и потому резкий звуковой сигнал и синяя надпись: «Бак пустой» оказались для водителя совершенно неожиданными.

Выругав себя за рассеянность (не очень строго, впрочем, потому что по всем техническим харктеристикам после звукового сигнала в автомобиле должно было оставаться бензина как минимум миль на пять), Потемкин на ближайшем светофоре наугад свернул направо в поисках бензоколонки.

Он не ошибся – впереди, в двух кварталах, засветились огни «Шелл» и Потемкин медленно, благо улица была совершенно пуста, направился туда. Окно он опустил и с удовольствием вдыхал ночной воздух.

Вся картина преступления Хесуса Перейра была так необычна, несуразна даже, что Потемкин позволил себе не торопиться к месту задержания. Надо было перевести дыхание и попробовать понять, что что же вело Хесусуа к преступлению.

«Помогите!» – донесся из темноты задыхающийся женский голос. Потемкин заглушил мотор. И снова – «Эй, кто-нибудь! Помогите!»

Вылезая из машины, Потемкин успел пожалеть о том, что оставил в офисе свой «Глок». Правда, сзади за поясом был верный нож – без него Потемкин старался не оставаться практически никогда. И еще был жетон федерального агента – это тоже должно быть с собой всегда, иначе прибывшая на место инцидента полиция может и пристрелить по ошибке. Однако в драке жетон – не лучший помощник.

Женщина стояла у стены, рядом с ней – трое. Самый низкорослый – тот, что был посередине, ударил её по щеке и заткнул рот рукой. Нет, ситуация не та, когда есть шансы договориться по-хорошему. И тем не менее нападать первому нельзя. А нападать вторым – лишиться половины шансов на успех.

– Полиция! – сказал Потемкин громко. Магическое слово. То, что он на самом деле, совсем не из полиции, а из федералов – это всё для других ситуаций. А пока за этим магическим словом последовал удар в лицо коренастому. Тот пошатнулся, но устоял. Женщина, освободившись из его рук, отскочила в сторону и теперь кричала непрерывно. Но шансов, что ее услышат, было немного – вокруг глухие стены похожих на ангары складских помещений, рядом – заброшенное двухэтажное здание, подготовленное к сносу. Очевидно, участок продали под застройку. И вот трое парней, по виду – латинос, и чернокожая девушка. Для них, в отличие от Потемкина, этот район наверняка не чужой.

Коренастый между тем оценивал обстановку. Быстро взглянул вокруг, убедился, что противник один и теперь соображал, как себя вести. Крик «Полиция!» сыграл свою роль, позволил Потемкину выиграть несколько секунд, но эти секунды кончались.

Между тем сзади послышался шорох. Потемкин, не оглядываясь, сделал нырок в сторону и незамеченный им сначала четвертый парень, налетавший на Олега сзади, шумно врезался в коренастого. Потемкин ударом головы в лицо выключил того, что был справа от него. Но тот, кто был слева, не промахнулся. Потемкин получил тяжелый удар в челюсть и отступил на шаг. Коренастый похоже еще не решил, что делать, и этим надо было воспользоваться: удар правой ногой с разворота – и тот свалился на землю.

Сейчас ситуация более или менее уравнялась. Двое нападавших были отключены, еще двое – топтались в нерешительности.

– Без глупостей! – сказал Потемкин внятно. – Ты – сюда! (Это женщине). – Иди на дорогу, к машине! – произнес он негромко. – Вам всем – оставаться на местах.

Молодая женщина кинулась прочь.

Потемкин про себя подумал, что завершить драку с четверыми в свою пользу у него шансов маловато. Противники, похоже, попались не очень подготовленные, но и опыт уличных драк иногда может пригодиться, а этот опыт у его оппонентов наверняка был.

В данный момент против Потемкина оставались двое – тот, слева, кто сумел нанести ему удар и тот, что бросился на Олега сзади. Сейчас он готовился к нападению. Что же? В таких неравных поединках самый честный прием – тот, который приносит наибольший эффект. Потемкин ударил того, кто нападал слева, ногой в пах. Тот согнулся, но успел схватить Потемкина за ногу. Каким-то чудом Олег удержал равновесие, освободил ногу и обхватив руками за голову согнувшегося пополам противника и дважды нанес ему снизу страшные удары коленом. Развернулся и локтем левой руки разбил рот оставшемуся. Пока ему везло в этой схватке, но никакое везение не может продолжаться всегда.

Тяжело дыша, Потемкин достал из кармана телефон.

– О’Рэйли, ты где? Отлично, подъезжайте к месту со стороны Фигуэроа. А пока срочно вызови патруль на перересток у Морро. Здесь у меня попытка ограбления. Четверо.

– Тен-фор, шеф!

И Потемкин услышал, как по другой линии О’Рэйли передает вызов патрульным. Даунтаун патрулируется тщательно. Патруль на удачу оказался недалеко – сирена зазвучала почти сразу же. Двое бросились бежать, прихватив с собой коренастого. На земле остался один и Потемкин, прижав коленом, надел ему наручники.

Сдав лежавшего подъехавшим полицейским, Потемкин тронулся к своему «Кадиллаку». Он был почти на сто процетов уверен, что женщины, из-за которой начался конфликт, давно и след простыл. Однако она ждала его в стороне – так, чтобы не попасться на глаза патрульным. И, когда Потемкин уселся за руль, потихоньку приблизилась и постучала в стекло.

Дыхание у молодой женщины еще не вполне восстановилось, но настроена она была решительно.

– Вы меня спасли! – выдохнула она. – Но эти… они меня все равно в покое не оставят. Дайте мне ваш номер.

– Вас подвезти? – справился Потемкин, передавая карточку.

– Только до автомобиля – он на соседней улице.

– Еще раз – спасибо! – это она сказала, уже выходя. – Обождите минуту…

Она достала из серого «Сааба» свою визитку, передала Потемкину, села в машину и резко взяла с места – только покрышки взвизгнули.

«Линда Корленд, свободный журналист», – значилось на кремовом прямоугольнике. Бумага на ощупь была дорогая, чуть шершавая.

– Что же ты мне хочешь рассказать, свободный журналист? – пробормотал себе под нос Потемкин, сворачивая к дому Хесуса Перейра.

Говорят, в жизни всё уравновешено. Неожиданная стычка на пути к убийце как бы уравновесилась неожиданной легкостью его ареста. С Хесусом Перейра всё вышло не так, как ожидали агенты. Во-первых дом его подруги оказался не в трущобной, а во вполне благоустроенной части даунтауна. Во-вторых, подкрепление, которое по указанию Потемкина О’Рэйли вызвал к дому, где жил подозреваемый в убийстве, к счастью, не понадобилось. Услышав стук в дверь и слова «Федеральная служба!», Хесус Перейра отворил Потемкину и О’Рэйли и поднял руки, сдаваясь.

– Я сам собирался к вам идти… Я вам всё расскажу. Видит бог, я ни в чем не виноват. Я сам не знаю, что это было, клянусь святым Антонием…

* * *

Доклад о вчерашних делах (О’Рэйли успел побывать и в театре Аткинса), уложился в три минуты. Ничего интересного. О’Рэйли умолк, Потемкин глядел на него, ожидая.

– Что-то еще?

– Аткинс после вчерашней репетиции передал мне видеозапись посещения их театра… знаете, кем?.. Не поверите: Грюнвальдом! Да, тем самым, которого убили… И убили через два дня после этого посещения.

– Что Грюнвальд делал у Аткинса?

– Много чего…

– О’Рэйли, будьте конкретны.

– Простите, сэр. Грюнвальд, оказывается, был давно знаком с Аткинсом. Театр ведь тоже – вроде как угнетенное меньшинство… Ну, кому по большому счету нужны театры в нашей сегодняшней жизни? И Грюнвальд помогал театру – собирал деньги на постановки, принимал участие в организации благотворительных вечеров… И вот в тот вечер Аткинс его пригласил, чтобы познакомить с идеей новой постановки «Гамлета». Режиссер там вроде бы готовит что-то конгениальное… Ну, и деньги нужны, соответственно. Грюнвальд попросил, чтобы встречу снимали на видео. – У Грюнвальда дома, вы помните, наверное, мы обнаружили целый архив, посвященный его благотворительной работе.

– Ты хочешь, чтобы я это всё смотрел?

О’Рэйли собрался с мыслями.

– Не знаю, сэр. Строго говоря, конкретной информации, касательно убийства Грюнвальда, вы там не почерпнете. Но я, когда смотрел это дома вчера вечером, не мог избавится от мысли, что должен это вам показать. – И, предупреждая вопрос Потемкина, прибавил: – Реально там вам могут быть интересны минут семнадцать – двадцать. Я знаю хронометраж…

Потемкин взглянул на часы: двадцать минут у него было.

И вот на экране круглолицый сияющий Грюнвальд входит в репетиционный зал. Снисходительно кивает на дружные аплодисменты, по дороге к сцене здоровается с окружающими, девушек обнимает – кого по-американски, сближаясь только для видимости, почти не касаясь, – так здесь имитируют проявление бурных чувств. Кого-то из девушек обнимал Грюнвальд и вполне всерьез, так что О’Рэйли даже крякнул в своем кресле справа от Потемкина. Особое внимание Грюнвальд уделил Кэролайн – Офелии, и за талию обнял, и расцеловался двукратно, и задержался с вопросами. Кэрол отвечала любезно, но руку Грюнвальда со своей талии отодвинула – не демонстративно, но непреклонно.