Читать книгу Всё золото мира - Александр Грич - Страница 1

– Поклоняетесь золотому тельцу?

Потемкин двинул вперед пешку и уютно откинулся в кресле. Смотрел он не на шахматную доску, а на каминную полку, где тепло отсвечивал желтым миниатюрный, дюйма три на два, искусно сделанный бычок на подставке из розового палисандра. Невинная маленькая хитрость – иногда, когда затеваешь что-то в трудной партии, не грех слегка отвлечь противника.

На этот раз удалось. Вольдемар проследил за взглядом Потемкина, поднялся с кресла, аккуратно, даже нежно взял бычка и поставил на ладонь. Тихо погладил по спине и только потом поднял глаза на собеседника.

– Да, знаете ли… Поклоняюсь, вы совершенно правы. Золото… Я могу его без всяких анализов различить. Золото – оно пахнет по-другому. Оно в руках становится теплым. Оно с понимающим человеком разговаривает – хотите верьте, хотите – нет. И оно не подвластно ни времени, ни идеологии – как все настоящее…

Так завершил свой короткий монолог Вольдемар Рейнджер. Предложил Потемкину взять золотого бычка в руки, а потом бережно забрал обратно и тихо поставил его на столик рядом с доской.

Совершенно неожиданные «золотые» откровения обычно скупого на эмоции Вольдемара были для Олега Потемкина безусловно интересны. Как нежно – другого слова и не подберешь – он говорил о золоте. Откуда это у почтенного профессора? Он, правда, еще при первой встрече рассказал, что прадед его, Феодор Рогожин, (Вольдемар произносил именно так: «Феодор»), был купцом первой гильдии, поставщиком императорского двора. Но больше к этой теме никогда не возвращался. А впрочем, так всегда и бывает – ты можешь контачить с человеком годами, подолгу беседовать с ним – и всё это остается в рамках светского знакомства. И вдруг – совершенно неожиданно, маска общепринятого исчезает с лица собеседника, и ты видишь, что волнует его по-настоящему, что воистину заботит – и это настоящее придумать и сыграть почти невозможно.

С почтенным профессором Рейнджером (такую фамилию прадед Вольдемара взял в Америке), много лет преподававшим в бизнес-школе USC, одного из крупнейших университетов Калифорнии, Потемкина познакомили в один из прошлых приездов в Лос-Анджелес. Американец в третьем поколении, на редкость хорошо для представителя здешнего среднего класса образованный, сохранивший русский язык, да к тому же прекрасно знающий русскую литературу – классику во всяком случае – Вольдемар Рейнджер был личностью приметной. И они сошлись с Потемкиным – не то, чтобы подружились близко, но «шахматные вечера» устраивали регулярно, когда Потемкин бывал в Калифорнии.

Две партии за вечер, иногда – три… Приятели играли примерно в равную силу, а потому скучно не было. Олег подозревал, что на самом деле Вольдемар играет чуть сильнее и временами просто сдерживает себя… Так или иначе, Потемкину надо было выкладываться на полную, чтобы иметь шансы.

– Настоящее, казалось бы, очевидно, – продолжал Рейнджер неторопливо. – И тем не менее его редко принимают сразу – если вообще принимают…

Вольдемар умолк на минуту и сделал ход слоном. Ход внешне совершенно безобидный, но грозящий взрывом на левом фланге Потемкина. А заодно нейтрализующий дальнюю угрозу, от которой Потемкин хотел партнера отвлечь. Рейнджер есть Рейнджер, его на мякине не проведешь.

– А я, грешный человек, вообще не знаю, что такое – очевидность… – Потемкин поправил мягкий свитер и уютно потянулся. Он хорошо себя чувствовал у Вольдемара дома. Уютно. И хозяин был уютный – полный, но не оплывший, розовощекий, румяный, неторопливый в движениях. А Рейнджеру нравился Потемкин – сдержанный, поджарый, светловолосый. Темные брови и усы, не тронутые сединой, раздвоенный твердый подбородок. Ощущение надежности и силы вызывал этот человек.

Собеседники подходили друг другу – Вольдемару надо было отдыхать после лекций и ежедневного общения со студентами на занятиях. Рейнджер не очень любил об этом говорить, но у Олега сложилось впечатление, что Вольдемар не в восторге от своей преподавательской работы. И, общаясь с Олегом, Вольдемар с удовольствием от нее отвлекался. А самому Потемкину надо было отходить от другого – от оперативной текучки, от неопознанных трупов, от козней наркомафии в разных странах мира, от ночных вызовов, от совещаний у начальства – малого и большого…

Приятели курили, тянули из широких стаканов чайного цвета бурбон «Black Maple Hill» 16-летней выдержки и невероятной крепости. Он каким-то чудом обладал ароматом коричневого сахара и чуть попахивал дымом осеннего леса. Льдинки в стаканах тихо позвякивали о стекло.

К телефону по негласному уговору в эти часы на подходили. Потемкин, любивший точность, оговорился всё же: «У меня – одно исключение. Только если с работы и по работе…» К счастью, такого не случалось до сих пор. И, когда телефон зазвонил, Олег лениво глянул на экранчик, готовясь переключить звонок на автоответчик. Но на экране высветился номер Хопкинса – а Хопкинс звонил нечасто даже в урочное время. А потому Потемкин взглядом извинился перед Вольдемаром и нажал кнопку ответа.

Хопкинс, как всегда, не тратил времени на приветствия.

– Через двадцать минут будь на Колдуотере у пожарной команды. Там тебя встретят.

– Но, послушай, я сейчас далековато.

– Где бы ты ни был – выходи немедленно.

«Вызов завершен» – замигало на экране.

Потемкин с неудовольствием оглядел шахматную доску, где партия медленно шла к благоприятному для него эндшпилю. Уж ничья-то тут точно гарантирована, но можно и за победу побороться…

– Я могу оставить партию до нашей следующей встречи, – Вольдемар глядел на Олега понимаюше. Вообще люди с пониманием и уважением относятся к вещам, которые им самим и их образу жизни несвойственны. Вольдемара наверняка за всю его карьеру так, в поздний час, не вызывали на работу. И потому оттенок интереса и даже зависти читался в его взгляде. – Или всё-таки есть время доиграть?

– Есть время поднять тост… – Потемкин взял свой тяжелого литого стекла стакан, плеснул немного бурбона. – Чтобы из-за нас с вами никогда, никого и никуда по ночам не вызывали.

Они чокнулись по-русски и выпили. Потемкин с удовольствием прислушался, как огненная жидкость побежала по пищеводу.

– Да, партию оставьте, если можно. Созвонимся на неделе.

– Надеюсь, ничего плохого? – Вольдемар кивнул на телефон.

– Ничего хорошего – это точно, – пожал плечами Потемкин. – А степень плохости будет видна позже…

По дороге к своему «Кадиллаку» Потемкин, развлекаясь, решал задачку – где именно произошло убийство. В том, что именно убийство – сомнений не было, иначе Хопкинс бы так не разговаривал. Значит, убийство… Но где? Уж точно не в здании пожарной команды. Тогда – либо в предгорной части Беверли Хиллз, где улицы становятся уже узкими и утопают в зелени, но это всё же ещё равнинная часть города. Либо – в горах. Если свернуть дважды направо у пожарной команды – дорога поднимается в горы и там уже стоят дорогие дома, прилепленные к склонам, кое-где над дорогой нависают поставленные на сваях теннисные корты, свешиваются ступенями висячие сады как те, древние, устроенные в честь легендарной Семирамиды…

Для Лос-Анджелеса такой пейзаж – не редкость, город рассекают на части три горных хребта, а холмов и предгорий – и вовсе не счесть. Бывают просто неожиданные, нелогичные даже подъемы местности: в равнинной части, вдалеке от горных массивов – вдруг вспучилась когда-то земля. Предприимчивые люди, естественно, застроили все домами и вот ты можешь любоваться прекрасным видом на долину Сан-Фернандо, сидя на балконе посередине этой самой долины…

Место, где произошло убийство, часто определяет первые шаги в расследовании. Так где же – в низинной части Беверли Хиллс или в горах? Потемкин прислушался к себе – нередко он интуитивно угадывал какие-то обстоятельства еще до прибытия на место преступления. Но в этот раз ничего не придумывалось и, остановившись под уличным фонарем, Олег подбросил квотер: «heads or tails» – загадав, что если выпадет орел – убийство на равнине. Выпал орел. И, сидя за рулем, Потемкин примерно прикидывал, куда именно попадет.

Он однако не угадал. Встречавший полицейский сказал, что труп обнаружен на озере Франклин.

– Где, где? – переспросил Потемкин. – Но уже задавая вопрос понял, о чем речь. Если ехать по этой извилистой дороге в горы, надо миновать обжитой район и еще минут через десять попадешь на уютное горное озеро. Туда ездят редко – это резервный водоем города и рыбалка там запрещена. Купание – тем более. И вообще туда, кажется, направляются только влюбленные… Сколько слышал Олег, никто не называл это озеро по имени. «Озеро на Колдуотере» – да и всё.

По дороге его спутник в двух словах рассказал то немногое, что знал сам. Труп мужчины. Найден сторожем в камышах у воды. Вообще-то это – чистая случайность, что сторож нашел его вечером – место тут тихое и обычно охранник объезжает территорию на машине, заезжает к зданию насосной станции, небольшому офисному помещению – да и возвращается обратно. Государственные служащие – они везде государственные служащие. Они не перерабатывают, профсоюзы ревниво охраняют их права и контроль над ними по жесткости ни в какое сравнение не идет ни с одной частной компанией.

Но вот и озеро. Тихо шепчутся сосны, шелестят темной листвой платаны и тополя. Пирамиды кипарисов вырисовываются на фоне розоватых облаков там, на Западе. В облаках отражаются огни бессонного мегаполиса, мировой столицы кино – и – чего там ешё? – одним словом большого, очень большого города Лос-Анджелес.

Обычная желтая лента, огораживающая место происшествия, здесь выглядела странной. От кого тут отгораживаться? Все, кто здесь в этот ночной час – на работе. Полиция, эксперты, прокуратура, врачи, коронер.

Убитому было лет сорок – сорок пять. Совершено убийство не здесь – это совершенно точно. Вокруг высокие камыши, если бы была борьба – не заметить это невозможно. Насчет причины смерти гадать не приходилось: пулевая рана на виске, еще одна на груди. Может, есть еще что-то? Вскрытие покажет.

Почему те, кто это сделал, решили привезти труп сюда? Что за странное место для того, чтобы избавиться от покойника? Коп из ближайшего участка рассказывал в стороне, что за семнадцать лет его работы на озере вообще никаких происшествий не фиксировалось.

Как-то раз, правда, под вечер позвонили, что на берегу употребляют спиртные напитки – а это в Калифорнии запрещено в публичных местах. Но даже наряд посылать не стали – охранник сам разобрался.

– Ну что? – спросил у Потемкина невесть откуда появившийся Хопкинс (он обладал этим умением – возникать как бы ниоткуда и также мгновенно исчезать бесследно).

– Что? – повторил он. – Есть соображения?

– Пока ничего, – сказал Потемкин сдержанно.

– Значит, так: наш персонаж по имени Фрэнк Франклин – иностранный подданный, – и Хопкинс продолжал почти без паузы. – Из Южно-Африканской республики. Он снимал номер в отеле «Четыре сезона» – недалеко, в Беверли Хиллз. Я хочу, чтобы ты этим занялся…

* * *

В номере убитого беспорядок. В комнате что-то искали. Наверняка не хозяин. Хозяин всегда более или менее ограничивает для себя район поисков. Тут явно искал человек, который не имел никакого представления, куда был спрятан предмет или предметы, его интересующие, поэтому обыск велся, что называется, навалом. Так артиллерия, не имея ориентира, «утюжит» землю по квадратам. Перед массированной атакой пехоты это, может быть, как раз то, что надо. А тут…

Значит, чужой – решено. А хозяин номера что же, наблюдал спокойно за этим? Что-то трудно себе представить такое. Выходит, гость Франклина был в номере один. Но ключ у него был – дверь не взломана.

А это ещё что такое? Прямо на стекле экрана телевизора обычной канцелярской липкой лентой наклеена оранжевого цвета «флешка» – дополнительный драйв к компьютеру. Странное место для драйва. Кто бы его туда не наклеил – сам Франклин (сомнительно) или те, кто побывал в номере – это информация для третьих лиц. Для тех, кто будет заниматься делом Франклина.

Итак, флешку – в пакетик. Аккуратно, пинцетом. Хотя вряд ли тут оставили «пальчики»… Следствию пытаются подсказать что-то? Ну-ну…

«Жизнь умнее нас, – вспоминал Потемкин любимую поговорку своего учителя, легендарного Бене. – Кто с этой истиной не согласен, тому сыщиком не бывать.»

Денег преступники не взяли. Правда, деньги – семьсот долларов – хранились в сейфе. Но сейф, как ни странно, не заперт… Итак, сейф открыт, а деньги не тронуты. Кроме того, не тронуты были ювелирные украшения – дорогая булавка для галстука с крупным алмазом – не очень чистой воды, но все же… И массивный золотой перстень, на печатке которого искусный мастер выполнил затейливый вензель, где, если вглядеться, легко читались буквы «FF» – инициалы владельца. Печатка подвижная – если потянуть легонько камень на себя, а затем сместить вправо, можно повернуть ее вокруг оси – тогда на свет глядел совершенно иной рисунок – сплетение двух, а, может, трех арабских букв.

Олег достал из кармана рабочий блокнот и зарисовал этот второй вензель, стараясь не упустить подробностей. Уложив блокнот в карман, щелкнул камерой телефона – так проще и удобнее, но Потемкину всегда казалось, что бесстрастный фотографический снимок что-то скрывает от глаза, в отличие от рисунка, который выполняешь сам. Потемкин, кстати, очень недурно рисовал, хотя никогда не считал себя художником. Однако в жизни не пропадает никакое знание, и никакое умение тоже.

Узор арабских писмен напомнил Потемкину что-то. Что именно – он пока и сам не знал, но сделал в памяти отметку, что надо порыться в энциклопедии символов – было у него дома такое редкое издание. Даст это что-то для расследования или нет – кто знает…

Под конец, можно считать, повезло. Дежурная горничная рассказала, что вчера около десяти вечера видела на этаже человека, который к числу их постояльцев не относился.

– Почему вы так решили? – спросил Потемкин. – Не так одет? Или сказал что-то не то?

– Даже и не знаю… – Миловидная круглолицая шатенка лет сорока была озадачена. – Во-первых, на этом этаже гости меняются не так часто… Многих знаешь в лицо. Этого я видела впервые. Латинос. Или, может, индус? Волосы черные, как смола. Чуть выше среднего роста. Но пониже вас. Потом… Он вроде нервничал. Непривычно ему вроде здесь было, неуютно. А одет он был как раз прилично. Костюм и галстук…

– Описать его подробней можете? Тогда задержитесь, скоро подъедет наш художник, вы ему поможете составить портрет.

Потемкин дождался приезда вызванных из отдела Глетчера экспертов и художника и вышел из отеля на Родео Драйв. Поглядел на хрустальные люстры, висящие над самой дорогой улицей мира (тогда они еще висели без нынешних прозрачных защитных футляров, и поэтому смотрелись куда лучше), прошел мимо туристов, фотографирующихся у знаменитого фонтана напротив гостиницы. Надо же, утро – а уже столько народу… Родео драйв, ничего не попишешь. Потемкин аккуратно обогнул влюбленную пару, завороженно глядевшую на огромные флаги, развевающиеся над центральным входом в отель. Явно провинциалы, приехавшие в Беверли Хиллз откуда-нибудь… из Милуоки, может быть? И парень сейчас рассказывает девушке, что именно в этом отеле снимался знаменитый фильм «Pretty Woman» с Джулией Робертс в главной роли. И именно отсюда по Родео драйв разгневанная героиня уходила после размолвки.

Родео Драйв, Беверли Хиллс, «Фор Сизонс» – как люди подвержены фетишам… Сюда, также как к знаменитому китайскому кинотеатру на бульваре Голливуд, стекаются толпы со всего мира. Причем приезжие из американской глубинки выглядят ничуть не более уверенно, чем откуда-нибудь из далекой Африки. Потемкин знал, как ведет себя человек, попавший куда-то, где чувствует себя не в своей тарелке, а виду подавать не хочет. В том же туристском квартале на пересечении бульвара Голливуд и авеню Хайланд, скажем. Такой приезжий хочет выглядеть независимым. Он почему-то непременно опускает руки в карманы и делает вид, что всё вокруг ему привычно. А кого только нет вокруг! Все народы, нации, племена, одежды, повадки – от флегматичных северян – до дисциплинированных немцев, от держащихся группами японцев до беззаботных африканцев…

Кстати, Африка. Убитый мистер Франклин – бизнесмен из ЮАР. Человек, если судить по тому, как он одет, состоятельный. Никакого ширпотреба, никаких дорогих брендов, купленных на распродажах. Название его компании на визитной карточке ровно ничего Олегу не говорило.

«Да, – подумал Потемкин, – но сейчас надо поспать хотя бы чуток…»

Он нажал кнопку вызова Хопкинса, кратко рассказал об увиденном и условился о встрече в офисе после полудня.

* * *

В кабинете Хопкинса уже были молодой Лайон О’Рэйли, не так давно поступивший на службу в Группу («У него IQ больше 160» – сообщили Потемкину шепотом), психолог Сандра Амальдено, которую Потемкин с первой встречи запомнил – потому что такую женщину просто нельзя было не запомнить. И, конечно, Ким – «ККК» – так его называли в Группе – «Ким – Король Королей». Бывший хакер, который делал чудеса, отыскивая в Сети информацию на фигурантов самых трудных и запутанных дел. А кроме того – обеспечивал защиту секретов Группы в Сети и умело проникал в чужие секреты – хотя говорить об этом даже между коллегами было не принято.

Хопкинс дал короткую вводную. Во-первых, личность убитого подтверждена. Фрэнк Франклин – представитель «Уэстерн Майн Корпорейшн» – золотодобывающей компании в ЮАР. Смерть, по заключению экспертов, наступила между восемью и десятью вечера. Два огнестрельные ранения – в грудь и в голову. Место совершения преступления пока остается невыясненным.

Компания, которую представлял Франклин, давно имеет деловые связи со Штатами. В последние годы эти связи активизировались. Торговля золотом и золотыми изделиями – традиционно области, где обращается большое количество наличности. А потому наше учреждение, – Хопкинс поднял палец, – относится к этому виду предпринимательства с повышенным вниманием, скажем так. Однако ничего незаконного за «Уэстерн Майн» не замечалось.

Представляя интересы своей компании, Фрэнк Франклин бывал в Калифорнии регулярно. Круг его обязанностей пока полностью неясен, но очевидно достаточно широк. Он работал представителем «Уэстерн Майн» уже долго – больше десяти лет, во всяком случае. Значит, пользовался доверием. Жил, насколько сейчас известно, по крайней мере на два дома. Первый – у его подруги, фотомодели Илоны Фаркаш. «Не звезда первой величины, но, говорят, красотка», – вскользь отметил Хопкинс. – А второй его дом был всегда в гостиницах. И всегда в разных. И всегда в дорогих.

Франклин регулярно вывозил из страны многие сотни тысяч долларов наличными – в качестве уплаты за золото и ювелирные изделия. Все эти сделки были строго документированы. «Коллеги из параллельных ведомств не видели криминала… – Хопкинс помедлил. – Хотя, как мы с вами понимаем, это не значит, что криминала не было.»

Нынешний приезд Франклина, насколько известно – обычная для него поездка. Вроде бы она подходила к концу. Значит, он как всегда должен был увезти из страны наличные. Однако наличных в значительных количествах ни на убитом, ни в его сейфе не оказалось. Где эта наличность, а также где и почему Франклин был убит – надо выяснять.

Реально на подозрении пока один человек – тот, чей портрет составлен на основании слов горничной из «Four Seasons». Портрет и ориентировка разосланы. По базе данных пока совпадений не найдено. «Флешкой», демонстративно прикрепленной на экран, занимаются техники. Итоги будут, скорее всего, завтра. Проверен мобильный телефон убитого. Из довольно обширного списка абонентов выделены шесть самых популярных адресов – ими и предстоит заняться в первую очередь.

– Адресаты разнообразные… – Хопкинс обвел глазами собравшихся. – Максуд Вазири – известный адвокат и бизнесмен. Как ни странно, он уверенно на первом месте по разговорам с Франклиным. Борис Гарнетт – предприниматель, хозяин ювелирных бизнесов. Ну, это понятно. Дальше – офис фирмы «Уэстерн Майнер». Гэс Сандерс – пенсионер, но общались они с убитым часто… И Илона Фаркаш – пассия Фрэнка Франклина. А также – ее отец, Ласло, в прошлом – видный журналист – международник.

– Вопросы? – Хопкинс выждал паузу и резюмировал. – Вот такая начальная информация. Есть соображения?

Выслушали короткое сообщение Потемкина, потом – первые сведения, добытые Кимом. На этой основе распределили обязанности. Потемкину Хопкинс поручил возглавить расследование. «У меня и без этого Франклина сейчас дел по горло! – буркнул он, когда Потемкин попытался возразить. – И общее руководство все равно остается на мне, так что не волнуйся – прикрою в случае чего». Поглядел на то, как Потемкин поднял брови и завершил примирительно: «Да знаю я, знаю, господин Потемкин, что ты не нуждаешься в прикрытиях. Это я так, к слову…»

Потемкин без колебаний выбрал себе для первой встречи самую необычную пока фигуру – знаменитого лоббиста Макса Вази – у того, по сведениям Кима, были тесные отношения с убитым. О’Рэйли был направлен в офис здешних партнеров «Уэстерн Майн», а затем – к Гэсу Сандерсу.

– Вряд ли они скажут хоть что-то путное… – негромко поделился своими сомнениями О’Рэйли с сидевшей рядом Сандрой. – Впрочем, как говорили древние: «Dum spiro, spero»[1]…

Сандра перехватила заинтересованный взгляд Потемкина и улыбнулась, как бы извиняясь за молодого коллегу.

Самой Амальдено предстояла встреча с Илоной Фаркаш. Эта молодая женщина больше трех лет была близкой подругой убитого Фрэнка Франклина. Ее отец Ласло Фаркаш – известный журналист-международник и бизнесмен, тоже, судя по информации, хорошо знал покойного. Встречу с ним Потемкин наметил на ближайший день.

* * *

Ласло Фаркаш в далекой молодости был убежденным диссидентом (хотя тогда такого слова, кажется, не знали). Участвовал в венгерском восстании 1956 года. В Будапешт тогда вошли советские танки, восстание подавили. Однако оставшись формально в социалистическом лагере, Венгрия уже никогда не была до конца социалистической – опасаясь повторения волнений, стране был разрешен некий социализм щадящего режима – и более или менее это всех устраивало. Когда Ласло Фаркаш, отсидев шесть месяцев, решил уехать за рубеж на постоянное место жительства – особых препятствий ему не чинили.

Ласло тепло встретили в Мюнхене. Речи, интервью, зачисление на радио «Свобода». Но через несколько месяцев новая работа стала рутиной. Борьба с международным коммунизмом, которой был так одержим в родной социалистической Венгрии журналист Ласло Фаркаш, на другой, капиталистической, стороне баррикад радости не приносила. Шли скучные трудовые будни, дежурные обличения в эфире «той», социалистической действительности. Однако теперь, при работе на Западе, эти обличения были начисто лишены сладкого привкуса подпольности и опасности. На поверку эта назойливая пропаганда демократических ценностей оказалась так же скучна, как непрерывная борьба с призраками империализма в прошлой жизни Фаркаша.

Не таким рисовалась Ласло в мечтах его будущее!

Из Штатов приезжали время от времени руководители радиостанции – американцы – громкие, веселые, бесцеремонные. От них шел запах другой жизни.

Кто ищет, тот находит… На одном из приемов Ласло был представлен приезжему из Штатов человеку, отрекомендовавшемуся как Джеймс, профессор славянского департамента какого-то калифорнийского университета – Фаркаш даже толком не разобрал, какого именно. Джеймс оказался вроде бы именно тем, кого искал Фаркаш – веселым циником, ни в грош не ставившим идеологию, но умевшим жить весело и бесшабашно. Они встретились еще дважды, и в конце вечера, в третьем по счету баре, Фаркаш был завербован. Ласло сам тогда это так не называл, да и потом был разборчив в терминологии – но так или иначе именно это произошло в тот вечер.

И вот Ласло Фаркаш через несколько месяцев явился в венгерское посольство в ФРГ и заявил, что разочаровался в западных ценностях и не мыслит себя вне жизни на родной земле. Как ни странно, ему разрешили вернуться – для венгерских контрразведчиков он был ценный кадр, для пропагандистов – тем более.

Теперь Ласло с удовольствием рассказывал в венгерских газетах и на телевидении о трудностях западной жизни и несправедливостях тамошней системы. А так как журналистом он был талантливым, то и материалы были хороши. Его телевизионные обозрения и острые комментарии тоже были в новинку. Вроде бы на грани дозволенного, но безусловно полезны социалистической Венгрии. Так что Ласло был обласкан руководством и стал одним из ведущих телевизионных журналистов, которого знала вся страна.

Американцы его до поры не трогали. Незначительные задания, которые он получал, щедро оплачивались…

И вот такая жизнь уже целиком была по душе Фаркашу. Он побывал и в Юго-Восточной Азии, и на Ближнем Востоке, и в Южной Африке…

Потом ему приелись и эти поездки и он перебрался в США, где открылся новый корпункт венгерского ТВ в Лос-Анджелесе. Ласло с детства отлично знал английский и подходил для этой должности идеально.

– Послушайте, – говорил он иногда в подпитии приятелям, – я уникален по многим причинам, но прежде всего потому, что я могу с равной степенью убедительности защищать любую точку зрения – и той стороны, и этой…

Говоря это, Ласло про себя ухмылялся, и думал, что никто никогда не спросил его – кого он собственно имеет в виду под «той» и «этой» стороной. Он уже и сам не знал, какая сторона для него превалировала.

Женился Ласло, когда ему было за сорок и длился брак недолго. С бывшей женой Фаркаш сохранил добрые отношения. Дочь Илону любил – но в воспитание ее особо не вмешивался.

А экс-жена мечтала сделать Илону звездой. Уже лет с пяти водила она дочь в фотостудии. Лучшие фотографы делали серии снимков – и для Илоны лучи прожекторов и специальных подсветок, отражающие свет матовые круглые щиты, которые держали ассистенты, и теневые устройства, создающие глубину кадра, студийная суета и принимание самых разнообразных поз перед камерой были также естественны, как еда и питье.

Был и успех – реклама детской одежды, где Илона играла главную роль – ангела, слетающего с облаков в платьице фирмы «Энтель» – пришлась зрителям по вкусу и много месяцев не сходила с экранов. «Тем лучше! – говорил Ласло. – Мне и без этих забав есть, о чем подумать…»

И был прав. Восьмидесятые шли к середине. В Советском Союзе настал период, который остряки называли «ППП» – Пятилетка Пышных Похорон. Мало кто тогда предвидел скорый распад СССР и гибель социалистического лагеря, но Ласло Фаркаш, обладавший отменной интуицией, почуял веяния времени – и не ошибся. Должен был начаться передел собственности, дело пахло гигантскими деньгами – пропустить такой шанс было бы преступлением! Какая на хрен демократия? Какая высокая политика? Деньги, огромные деньги оказались на кону!

И Фаркаш стал активно перемещаться по всему миру: венгерские «новые богатеи» из старой партийной элиты имели большие деньги, связи и возможности, но никогда не имели заграничных контактов – того, чего у Ласло было в избытке. И вышло так, что одной из точек притяжения для новых капиталов стала Южная Африка – страна бриллиантов и золота.

Ласло Фаркаш в свое время прожил в этой стране несколько месяцев. Сделал серию телевизионных материалов для Венгрии и Штатов – они прошли в эфире с успехом. Ласло и впрямь нравилась эта страна, ЮАР – он считал, что существовавшая там система, когда правит белое меньшинство – эффективна и рациональна. Одним из героев его телевизионных очерков стал Эрнесто Менандес – преуспевающий предприниматель, который ребенком убежал из родной мексиканской Тихуаны.

Именно в ту пору у Менандеса и возникли дружеские отношения с Ласло Фаркашем. А после, когда настало время новых возможностей, Ласло вспомнил о Менандесе. И отправился в ЮАР – налаживать через Менандеса канал для венгерских и других «постсоветских» инвесторов. Менандес воспринял предложение с энтузиазмом и новые деньги из бывшего соцлагеря потекли в ЮАР. Оттуда пошел золотой поток в Калифорнию, чтобы, приумножившись, вернуться снова в оборот. Деньги делали деньги. Конечно, доходили до Ласло сведения, что Менандес, с которым он дружен многие годы, не только преуспевающий бизнесмен, но еще и один из отцов мафии в Йо-тауне (так называли Йоханнесбург). Что под его началом – сотни бойцов. Ласло Фаркаш знал об этом – и относился к этим фактам не то, чтобы равнодушно, но даже с пониманием. У Менандеса небольшая империя: шахты, золото, бриллианты, торговля. Если режим в стране нестабилен, кто позаботится об этом? Хозяин. Монарх. А какой же монарх без армии? Словом, Фаркаш понимал и уважал Менандеса. И бизнес успешно продолжался. Сам Фаркаш, наладив его на старте, отошел в сторону – и делами фирмы Менандеса в Калифорнии уже много лет занимался Фрэнк Франклин – дальний родственник и доверенное лицо Менандеса. Ласло Фаркаш был как бы в почетной отставке – и его самого это устраивало.

* * *

На экране – одна из центральных улиц Лос-Анджелеса – бульвар Уилшир. На самом деле – никакой это не бульвар, а широкая улица с шестью рядами движения. Но день, видимо, воскресный, движение редкое. Камера показывает пикетчиков около одного из супермаркетов – там объявлена забастовка. Судя по плакатам – то ли хозяева отказываются платить положенные сверхурочные, то ли зарплату не поднимают. Трудовой спор, одним словом. Потемкин повернул голову, посмотрел на Хопкинса: зачем это видео?

Хопкинс кивнул успокоительно: «Погоди немного…»

Любительская съемка ведется, очевидно, с балкона здания на противоположной стороне улицы. За кадром вдруг – истошный визг тормозов, удар железа о железо и камера, вздрогнув, перемещается налево. Там внезапно остановился белый фургон, и ехавшая следом «Кямри» не успела затормозить. Камера пытается сделать медленный наезд – и тут же отъезжает снова, потому что события стремительно развиваются. Ого! Да это – не просто уличное происшествие. Сзади вплотную к «Кямри» подкатывает фургон. Теперь автомобиль обездвижен. Двери «Кямри» распахиваются, из них выскакивают двое спортивного вида парней, но выяснять отношения им не приходится: справа и слева от них впритык останавливаются две темные машины, из их окон на «Кямри» нацелены автоматы. Знакомые силуэты. «АКМ», не иначе. Популярное во всем мире оружие…

Между пассажирами и атакующими происходит короткий диалог. Потом один из подъехавших стреляет в воздух – раз, и другой. Из «Кямри» достают какой-то бумажный пакет и передают нападавшим. В это время на капоте «Кямри» и сзади на багажнике, уже размещены какие-то свертки, из которых повалил густой дым – с каждой секундой всё сильнее.

Автомобили, блокировавшие «Кямри», срываются с места и исчезают. Пассажиры из «Кямри» вылезают и пытаются избавиться от дымовых шашек – но подробностей не видно, дым застилает всё вокруг. Вдали слышаться полицейские сирены. На экране – только дым. Изображение исчезает.

– Ну, какие у тебя впечатления? – спросил Хопкинс Потемкина, зажигая свет в небольшом зале. – Да здравствует современная техника! Сейчас – что ты ни сделай, попадешь на экран…

– Дерзкое нападение, – сказал Потемкин. – Вроде бы ничего особенного, но ребята действовали грамотные. И четко. Слаженная команда. Много таких случаев?

– Знаешь, почему я тебе это кино показываю? Потому что эти ребята сейчас, у нас с тобой на глазах, оприходовали курьера, который вез наличку за крупную партию наркотиков. Судя по личностям «пострадавших», принадлежала эта наличка колумбийской группировке.

И, отвечая на незаданный вопрос Потемкина, пояснил:

– Да, медельинский картель, калийский картель – это всё в прошлом. Но Колумбия, как мы с тобой знаем, остается одним из мировых центров наркобизнеса. Противостоят им здесь, главным образом, мексиканские группировки. Тихуанская, в частности. Тихуана – такой городок на самой нашей границе. Городок маленький, а группировка там серьезная, несколько тысяч человек.

– Кто нападавшие?

– Кажется, как раз тихуанцы, – мотнул головой Хопкинс. – Но показал я тебе это, как ты понимаешь, отнюдь не для общего развития. Вот, погляди. Он прокрутил видеозапись до момента, когда из «Мерседеса», блокировавшего «Кямри», выскочили двое с пистолетами. Приблизил экран. Теперь на нем остался один налетчик. Изображение поплыло. Одно нажатие кнопки, другое – и черты нападавшего приблизились, стали четче.

– Ну что, знакомо тебе это лицо?

– Не поручусь… Не уверен на сто процентов. Но вроде похоже на ту картинку по словесному портрету горничной из «Фор Сизонс», которую мы рассылали по отделениям.

– Вот и мне так кажется. А этого человека мы хорошо знаем. И имя, и адрес. Член здешней преступной группировки со странным названием «№ 19». Они с тихуанцами сотрудничают. Мы его не взяли после этой автомобильной экспроприации – наблюдали за развитием событий. Но сейчас, похоже, самое время тебе с ним увидеться.

* * *

Илона Фаркаш незаметно становилась взрослой. Направленность ее карьеры была прежней – она должна была, по мнению матери, а теперь уже и по собственному мнению Илоны, стать если не актрисой, то «топ-моделью». Однако новых успехов не было.

А ежедневная и ежечасная опека матери стала надоедать девушке, чем дальше, тем больше. Начались скандалы. Мать тихо плакала, а ее слез Илона вообще не могла выносить.

И через какое-то время Илона сбежала из дому. Сначала – с прощелыгой, который выдавал себя за продюсера. Осечка. Потом нашелся и настоящий продюсер – третьего или даже четвертого ряда. Он содержал Илону и обеспечивал ей уровень достатка, пожалуй, не хуже того, что был у матери. И все же на «настоящую жизнь», о которой Илона мечтала, это было не очень похоже. Как-то раз на званом вечере ее познакомили с самим Леонардо Ди Каприо, и он даже пригласил ее на танец. Танцевать с ним было приятно, но за этим ровно ничего не последовало…

А сожитель становился всё ревнивее и требовательнее, и в конце концов Илона ушла от него. За неделю до этого девушка устроила дома небольшую демонстрацию, вскрыв себе вены. Сделав это, она позвонила матери и двери в квартиру предусмотрительно оставила незапертыми… Да и вены она вскрывала аккуратно – надеялась, что спасут. Так оно и вышло.

И, когда Илона была уже совсем в отчаяниии, в ее жизни появился успешный предприниматель из ЮАР Фрэнк Франклин.

Встретились они три с лишним года назад в кинотеатре «Dolby», что на бульваре Голливуд, на презентации нового фильма. Представил их друг другу Макс Вази – они с Илоной давно были знакомы шапочно, но дальше раскланивания и дежурных фраз дело не шло. Илона давно заприметила для себя Макса – этот человек, всегда веселый и энергичный, обладал запасом энергии, которого, как говорила подруга Илоны Ширли, вполне хватило бы на средней мощности атомную электростанцию. Он был из категории живчиков, которые физически не могут находиться в состоянии покоя – все время что-то придумывают, изобретают, организуют.

Она-то его запомнила, а вот Макс особого интереса к ней не проявлял и дальше дежурных комплиментов при редких встречах дело никогда не шло. Но в тот вечер, в «Далби», где Илона была с подругой, в тот вечер Макс, заметив Илону, прямиком направился к ней, ведя за собой представительного мужчину лет сорока.

Илона сразу отметила, что этот человек не похож на джентльмена из голливудской богемной тусовки. По неписанным правилам этой тусовки полагалось иметь в меру растрепанную стрижку, носить двухдневную щетину (это считалось хорошим тоном, показателем высокой сексуальности), и одетым быть дорого, но достаточно небрежно. И сам Макс Вази именно так и выглядел – хотя по профессии был адвокатом и вращался, как слышала Илона, далеко не только в артистических кругах.

Зато его спутник был совсем другим. У него была высокая прическа, настолько аккуратная, волосок к волоску, как будто он пришел на премьеру фильма прямо из парикмахерской. Ни следа щетины – гладко выбритые щеки отливали синевой. От него пахло дорогим одеколоном, но чтобы почувствовать этот запах, надо было какое-то время провести с ним рядом – это был не тот случай, когда человек шествует в облаке дорогой парфюмерии, настолько густом, что человек прошел, а облако позади него остается.

И костюм у него был дорогой. Но даже не в этом дело – костюм надо уметь носить, а это умение Илона, как профессиональная модель, распознавала сразу. А то, что Фрэнк – приезжий, а не местный, Илона поняла еще до того, как Макс произнес «Мой друг, приехал из Южной Африки». Словом, это был шанс, которого можно ждать годами – так подумала Илона Фаркаш.

И все-таки Илона поглядывала на Фрэнка с некоторым недоверием и опаской: мало ли, да, этот человек ей приятен, да, он отличается от окружающих, да, она тоже ему может быть не безразлична… Но опыт предыдущих общений научил Илону твердо помнить, как хрупка эта кажущаяся гармония, как выстроенный для себя её хрустальный дворец может рухнуть от одного жеста, от одного неосторожного слова.

Первый вечер получился прекрасным, они с Фрэнком встретились на следующий день уже вдвоем и ночь провели вместе. И вместе проснулись – а после определенного возраста проснуться вместе для людей, уже имеющих жизненный опыт – это тоже серьезное испытание. Они его прошли успешно – им было хорошо. Так началась эта связь, которая тянулась три с лишним года. Надоедать друг другу они не успевали: Фрэнк проводил в Лос-Анджелесе не так уж много времени. К Илоне относился нежно, заботливо, предупредительно – скорее, как муж, чем как любовник. Был он не скуп – то есть деньгами не швырялся, но снял для Илоны уютную квартиру в Вествуде, одном из самых престижных и уютных районов Лос-Анджелеса. И снабжал деньгами на жизнь. А еще – в отличие от предыдущего любовника не устраивал сцен ревности. Так что Илона вроде бы могла быть жизнью довольна….

* * *

– Весь вопрос в том, что вы понимаете под хорошей жизнью! – Максуд Вазири, он же Макс Вази – на американский манер – принимал Потемкина в огромном кабинете со стеклянными стенами на двадцать первом этаже. За окнами лежал почти игрушечный старый Лос-Анджелес – белые домики с красными крышами уютно прячутся в зелени садов, кое-где сквозь зелень отсвечивает лазурь бассейнов. – Я не собираюсь вам читать лекции о том, как надо жить правильно. Просто вы задали вопрос о работе лоббиста. Меня часто об этом спрашивают – потому что слово «лоббирование» употребляют все, кому не лень, но о работе лоббиста толком знают хоть что-нибудь очень немногие.

Макс установил гольфовый мяч на подставку в конце длинной зеленой полосы пластиковой «травы», расстеленной прямо на полу кабинета. Полоса эта завершалась стандартного размера лункой. За ней была сооружена ловушка – чтобы мяч не улетал далеко, если игрок промахнется.

Вазири предложил право первого удара Потемкину, и, когда тот отказался, настаивать не стал. Сделал первый удар, попал, сделал второй… И всё время беседы Макс гулял по кабинету и говорил, говорил… – а Потемкин ему не мешал.

Потемкин встречал во многих странах мира представителей самых разных сословий и профессий – от погонщика верблюдов – бедуина в пустыне Негев, до создателя компьютерной корпорации, чья продукция определяет сегодняшний облик нашей земной цивилизации, от рыбака, который выходит в скалистый норвежский фиорд холодным туманным рассветным утром – так же, как выходили его дед и прадед – до ученого, заложившего основу нанотехнологий, развитие которых предвосхищает завтрашний путь человечества… Многих Потемкин встречал – а вот лоббистов – никогда. И потому Олег Кириллович не пригласил Вазири для беседы в офис Группы, а сидел здесь, в аквариумном кабинете лоббиста, и слушал, не перебивая, хозяина кабинета.

– Я повторяю: весь вопрос в том, как вы решили жить и какие ценности исповедуете, – продолжал вещать Макс. – И я искренне презираю людей, которые зарабатывают на работе геморрой. У таких одна пресветлая мечта – когда-нибудь стать партнером и совладельцем какой-нибудь юридической компании типа «Штепсель, Нексель и Джонс». Презираю!

Вази поглядел на внимательно слушавшего Потемкина, уловил его молчаливую иронию и поправился:

– Нет, я этих старательных людей уважаю, конечно, и отдаю им должное. Без них общество существовать не может. То, что я говорил до этого, – всего лишь крик души. Это не к ним относится, к просиживающим штаны, а ко мне. Я так не жил, не живу, и не буду жить. Я занимаюсь другими вещами, поэтому и знаю многое.

Замах, удар, скульптурное застывание с поднятой клюшкой – и новое путешествие за мячом.

– Это вовсе не значит, конечно, что я знаю или хотя бы догадываюсь о том, кто убил бедного Фрэнка Франклина. Вы должны ясно понимать, что он не входил не то, чтобы в первый – но и во второй, и в третий круги моих знакомств и связей. А эти связи простираются, – Макс сделал значительную паузу, – от конгресса и даже Белого дома – до сообществ простых людей, которые честно трудятся на американской земле. (Взгляд на Потемкина: оценил ли он пафос говорящего? Никакой реакции со стороны собеседника). И Вазири продолжал, совершенно не смущаясь:

– Но я ему, Фрэнку нашему бедному, убиенному – я ему симпатизировал. Знаете, почему? Он был в каком-то смысле – как я. Не канцелярский работник, а человек, понимающий: он будет есть завтра на обед то, что добудет сегодня. И соображающий, что для этого надо рисковать. Добыча золота и торговля им – это, знаете ли, темы щепитильные… Я Фрэнку помог однажды – и с тех пор он меня очень ценил. Доверял, считался со мной. Я в свою очередь к нему тепло относился. Даже познакомил его с этой дамой, с которой он вместе уже года три.

– Илона Фаркаш? – Потемкин решил, что уже пора сказать хоть что-нибудь вслух, потому что Вази – не из тех людей, которые умолкают сами по себе. – А вы ее хорошо знали?

– Моя профессия – всех знать… – Макс Вази поглядел на Потемкина почти снисходительно. – Многие считают, знаете ли, что у них со мной – тесные отношения. Я не против, если это льстит их самолюбию. А если профессионально – конечно, я еле знал Илону. Однако она – дама фактурная, ничего не скажешь. Могла пригодиться. И пригодилась… – Но только не спешите делать вывод о том, что я – законченный циник и негодяй. Хотя – я и циник, и негодяй, но я об этом, в отличие от других, по крайней мере, не стесняюсь говорить вслух. Что касается Илоны Фаркаш – я ее знал еще в очень нежном возрасте. У меня были деловые связи с ее отцом, Ласло. Когда-то, в прошлой Венгрии, он был человеком очень влиятельным. Думаю, и сегодня его связи и авторитет при нем… Вы про него ничего не знаете?

– Знаем кое-что…

– А вы поинтересуйтесь! – Вази посмотрел на Потемкина, взглядом подтверждая: «Поинтересуйся, поинтересуйся Фаркашем…» И, как опытный собеседник, Макс тут же ушел от темы, когда разговор коснулся чего-то действительно важного. – Ласло – хороший папочка и девочка у него выросла хорошая.

Зазвонил телефон и Макс, извинившись, вышел в соседнюю комнату.

* * *

В первые совместные годы Илона вообще ничего не знала о бизнесе Фрэнка – и, честно говоря, не очень им интересовалась. Но как-то раз, примерно год назад, Илона подумала, что самым радужным отношениям когда-то приходит конец, если они не подкреплены некоей формальной основой. Короче, Илона захотела выйти замуж за Фрэнка Франклина. И вовсе не потому, что формализация их отношений ей что-то добавила бы во мнении окружающих или в собственной самооценке – нет! Просто появились мечты о том, о чем она раньше и мечтать не могла – надежном жизненном фундаменте и стабильности. И Илона решила попытаться стать женой Фрэнка. Почему бы и нет? Он сам говорил, что создан исключительно для семейной жизни. И вообще, не зря говорится, что лучшее – враг хорошего.

Илона знала, что Фрэнк осторожен. Он и жить к ней окончательно не перебирался – его всегда ждал номер в отеле «Четыре сезона» или в каком-то другом пятизвездочном отеле.

Фрэнк объяснял это требованиями бизнеса. А у Илоны Фрэнк бывал как бы в гостях – даже когда оставался на несколько дней… Зная характер Франклина, Илона понимала, что главное – не спугнуть его. А потому она долго выбирала нужный момент, чтобы впервые даже не заговорить на эту тему, но попробовать почву – насколько казалось ей опасным то, что она задумала. Внутри себя Илона была готова и к тому, что это не просто трудно, а почти безнадежно… Потому что знала – и из разговоров в компании, и из отрывков бесед Фрэнка по телефону, при которых Илона присутствовала, что в ЮАР у Фрэнка есть жена. Еще знала, что детей у них нет и живут они мягко выражаясь, не слишком хорошо… До поры она об этом ничего не спрашивала, а сам Франклин разговоров на эту тему не заводил.

Но однажды, он вышел из ванной с трубкой в руке и закончил разговор в тональности, для него совершенно необычной. «Хва-а-а-тит! – говорил он в трубку, растягивая слова. Он не кричал, нет, но для Фрэнка такой тон был хуже крика. – Хва-а-а-тит, я тебе говорю! Мне надоело, что мной постоянно пытаются руководить. Да, это и к тебе относится… Может быть, даже к тебе – в первую очередь.»

Он нажал кнопку отбоя и сел за стол завтракать, не снимая халата – тоже на него совершенно непохоже. Он всегда садился за стол аккуратно одетый. Илона молча налила Фрэнку чай, села напротив и смотрела на него прямо, ни слова не говоря.

– Я у тебя в Лос-Анджелесе для того, чтобы тебе было удобно и приятно, – науконец сказала она негромко. – В постели, на людях, на концерте, на приеме… Ты считаешь, что этого достаточно. Но я знаю, что тебе нужен человек, на которого ты мог бы опереться. Однако я не привыкла навязываться. Никому. И тебе – тем более. Поэтому, если то, что я сказала сейчас, хоть в какой-то степени неверно – забудь мои слова. И я тебе обещаю к этому больше не возвращаться.

Франклин допил кофе и встал из-за стола. Поблагодарил за завтрак и, поцеловав Илону в щеку, ушел одеваться. К утреннему разговору он вернулся только за ужином. Они любили ужинать в гостинице «Фримонт» на свежем воздухе, в саду, где светили маленькие лампочки, гирляндами вившиеся по стволам пальм, а вдоль ограды горели узкие высокие факелы.

Вот тем вечером Илона с Фрэнком перешагнули какую-то невидимую черту – и их отношения вышли за прежние рамки. Не сразу и не все, разумеется, но Фрэнк стал в какой-то степени доверять Илоне. И она узнала многое о золотодобывающей компании из Южной Африки, которую представлял Фрэнк, и о золоте, и обо многих вещах, связанных с торговлей золотом, о которых прежде просто не подозревала.

– Самое главное, – сказал ей как-то Фрэнк, – я тебе доверяю то, что знают немногие. А с остальным мы разберемся, обещаю.

И в этот год отношения у них были просто идиллические. До последних трех месяцев, пожалуй. Потому что в эти месяцы появился у Фрэнка знакомый уже Илоне холодок – когда мужчина еще поддерживает прежний рисунок общения, еще ласков и внимателен – но уже не так ласков и не так внимателен как прежде.

Ничего не говоря Фрэнку, Илона предприняла домашнее расследование, пользуясь собственными источниками – подругами, знакомыми, коллегами. Результаты были быстрыми и, увы, неутешительными – судя по информации, у Фрэнка появилось новое увлечение: некая Глостер, то ли певичка, то ли поэтесса, то ли – и то, и другое. По информации, которую получила Илона, эта Глостер была «девушкой из эскорта». Не доступной «дамой по вызову», а из числа тех, что выполнют ту же работу, но только клиенты у них куда богаче и услуги их гораздо дороже. Говорили, что познакомил их опять же Макс Вази. Илона хотела было связаться с Максом напрямую, но вовремя одумалась – никогда не знаешь, чего ждать от людей такого плана как Вази. И вот Илона молча выжидала, копила новые сведения. Но новые сведения были, к ее сожалению, похожи на старые.

В нынешний приезд Фрэнка Франклина Илона решила поговорить с ним окончательно и сделать для себя окончательные выводы. «Никогда я не позволяла собой помыкать и никогда не позволю!» – твердила она себе.

Однако недаром американцы говорят: «Never say „never“»[2]. Так вышло, что в этот приезд слово «никогда» относительно Фрэнка Франклина произнесла не Илона Фаркаш, а кто-то совсем другой.

* * *

Макс Вази, вернувшись, продолжил разговор буквально с тех же слов, на которых прервался. Но Потемкин поднял руку – и собеседник умолк.

– Знаете, – сказал Потемкин почти задушевно, – теперь я был бы вам признателен, если бы вы рассказали мне о том, какие у вас лично были деловые связи с покойным Фрэнком Франклиным. И, – Потемкин сделал предупреждающий жест, – Бога ради, не начинайте повествовать о том, как вы коллекционируете симпатичных людей просто так, потому, что они могут когда-нибудь понадобиться. Вы заметили – я вас слушал, не перебивая. Вы сказали все, что хотели. А теперь поговорим по делу.

Замах, удар – мяч прокатился мимо лунки и застрял в ловушке, Вази не пошел его оттуда доставать, а сел в хромированное вертящееся кресло напротив Потемкина.

– Мне говорили, что вы – не совсем типичный представитель своего сословия.

– Ну и славно. Теперь – о ваших связях с Франклиным…

– Я же говорил – чисто светские…

– Послушайте, Максуд! – Потемкин расположился в кресле поудобнее. – Мы ведь ровесники? Давайте по именам – Макс, Алек – не возражаете? Я вас слушал внимательно, как всегда слушаю хороших профессионалов – каким бы делом они не занимались. Тем более ваше дело мне, признаюсь, мало знакомо. А потому всё, что вы рассказывали тут, играя в кабинетный гольф – имело для меня… некоторую ценность. Но если вы хотите, чтобы я поверил, что вы возили Фрэнка Франклина на частном самолете с другими бизнесменами и политиками на личную виллу вашего приятеля мистера Форстера на Гаваи… Или что вы оплачивали поездки Франклина в северную Калифорнию на специальные недельные семинары, которые официально называются тентрическими занятиями по сексуальной йоге… Или что вы дарили ему билеты ценой в семь тысяч долларов за штуку, по которым он сидел на матчах «Лейкерс»[3] рядом с Джеком Николсоном – если вы всё это делали из желания иметь рядом симпатичного человека, который, возможно, пригодится вам когда-то в будущем – значит, я в вас сильно ошибаюсь.

Вази смотрел на собеседника с интересом. Ни тени смущения, ни нотки в изменении тональности общения. Ну да, его, Максуда Вазири, остановили, когда он хотел соврать. Собственно, уже соврал. Но он, Макс Вази, разговаривает с этим полицейским – или кто он там такой – не под присягой. Значит, может о чем-то забыть, что-то напутать и вообще – он не подряжался сообщать этому человеку со светлыми волосами, темными бровями и усами и раздвоенным волевым подбородком – он, Макс, не обещал снабжать его ценной информацией. Но, раз его собеседник уже знает то, что знает, он вполне может знать и больше, и тогда имеет смысл действительно говорить по делу. В нужных рамках, разумеется.

– Ну, вы ведь и не ожидали, что я просто так все вам возьму и выложу, – любезно улыбнулся Вазири. – Валяйте, спрашивайте.

– Первое: где вы были во вторник с восьми до десяти часов вечера?

Макс Вази посмотрел на Потемкина недоуменно – так, как будто на месте Потемкина сидел туземец из племени мумбо-юмбо в ритуальном наряде из перьев.

– Вы это серьезно?

– Серьезнее убийств ничего пока не придумали. А я расследую убийство.

Вази мгновенно согнал с лица улыбку.

– Я был на благотворительном вечере в пользу инвалидов вьетнамской войны. Мой секретарь перешлет вам копию приглашения – можете проверить. Но, думаю, у вас есть еще вопросы…

– Проверим обязательно. И вопросы есть, конечно. Сначала – насчет Фрэнка Франклина. Что вас связывало?

– Всё очень просто, – сообщил Вазири. – Фрэнку, как любому бизнесмену, нужны были новые рынки сбыта. И я ему помог найти нечто совсем для него новое – согласитесь, это трудно, когда торгуешь таким традиционным материалом, как золото. Им ведь тысячелетия торгуют – и мало что в этом изменилось.

– И что же изменили вы? – поинтересовался Потемкин.

– Иронизируете? На здоровье. Над моими идеями многие иронизируют, а потом удивляются, почему я живу так хорошо, как я живу… Широко и свободно. А они, иронизирующие, живут иначе. И завидуют… Вас я, естественно, не имею в виду.

Не в первый раз слышал Потемкин такого рода замечания от людей даже не слишком богатых – а просто преуспевающих. «Какая там зарплата в вашем ведомстве? – вопрошал его один преприниматель, пойманный на миллионных хищениях. – Шестьдесят тысяч в год? Восемьдесят? Ну, даже сто… Трудновато вам понять настоящие масштабы…»

Ладно. Положим, тот его собеседник настоящие масштабы жизни сейчас осознает где-то в тюрьме, в калифорнийском Ланкастере, кажется. Но этот Вази должен знать своё место. Потемкин нахмурился.

– Итак?

– А вот смотрите! – Макс взглянул на Потемкина заговорщицки, будто приглашая к сотрудничеству. – Вы, конечно, знаете, что индейские племена в Штатах, как пострадавшие в результате поселения здесь белых, имеют ряд преимуществ. Причем преимуществ существенных, и в тех отраслях бизнеса, которые приносят наибольшую прибыль – в торговле табачными изделиями, в игорном бизнесе, в торговле алкоголем. Причем налогов за эти самые прибыльные виды торговли эти племена либо совсем не платят, либо платят мизер… Благодаря этому все, кто являются членами племенных сообществ, получают в год десятки тысяч долларов…Естественно, что между племенами идет борьба за то, кто получит наиболее выгодные заказы и наиболее выгодные условия торговли. И вот тут-то и нужен такой человек, как я! Который договориться с законодателями и проведет законы, выгодные тем, кто меня нанял.

– Словом, вы помогли Франклину наладить торговлю золотом на выгодных для него условиях через индейские племена, освободили эти племена от налогов, и неплохо на этом заработали.

– Вот теперь вы говорите дело! Да. Именно так и было. И Фрэнк…Бедный Фрэнк за одно за это должен был меня на руках носить. А вы… Вы – человек терпеливый и грамотный. Ваши люди на замечания об их… очень скромной зарплате обычно реагируют куда как болезненно.

– А ваши люди – на замечания о взятках и воровстве… – спокойно заметил Потемкин.

– Значит, мы квиты. Пожалуй, хватит на сегодня? – Вази поднялся с кресла. Поглядел на Потемкина задумчиво и решил добавить кое-что на прощание:

– Вы – вот что… Примите мою рекомендацию. Присмотритесь повнимательнее к Бо́рису Гарнетту, у него ювелирое предприятие… Какая-то между ним и Фрэнком кошка пробежала. Вы позволите, я вас провожу до лифта?

В приемной навстречу Максу поднялся живописный индеец в хорошо сшитом светлом костюме. Бронзовое лицо иссечено глубокими морщинами. Длинные волосы цвета воронова крыла. Хоть сейчас в кино снимай.

– Хау, кола[4]! – широко улыбнулся ему Вазири и заключил в объятия. Индеец не отстранился, хотя большого энтузиазма не проявил.

– Лила ваште[5]! – произнес он сдержанно. И уже по-английски. – Добрый день, сэр.

– Позвольте вам представить, – обернулся Макс к Потемкину, – одного из выдающихся индейских вождей, народных лидеров современности. Зовут его Чейтон Амитола. А это, – Макс указал на Потемкина, – человек, который расследует гибель нашего с тобой общего знакомого Фрэнка.

Рукопожатие индейца было сухим и крепким – будто Олег прикоснулся к теплому дереву.

– Я хочу вам дать свою визитку, сэр! – неожиданно сказал Амитола, доставая изящный кожаный ручной работы футляр для бизнес-карт. – И уверить, что если я или кто-то еще из моих соплеменников может оказаться вам полезен, вы найдете у меня полную поддержку. – Он кашлянул в кулак и неожиданно продолжил: – Потому что, сэр, взращенная в этой благословенной стране категория юристов и их прихлебателей, – пусть мой добрый знакомый Макс на меня не обижается! – не всегда лучшие помощники в трудных делах…

Вазири так и замер с открытым ртом, но от комментариев воздержался.

На том и попрощались.

* * *

В Лос-Анджелесе есть несколько мест, своего рода оазисов, которые должны людям напомнить о том, что они живут в нормальном городе, а не в «деревне у фривеев» – так окрестили «эЛэЙ» здешние остроумцы. Оазисы эти устроены так: в обычном городском районе создается некая структура, предназначенная для отдыха и развлечений – конгломерат магазинов, ресторанов, кафе, детских игровых площадок… Вокруг – автомобильные стоянки. А в оазисе этом вообще нет автомобильного движения – по улицам его ходят старомодные двухэтажные красные трамваи, полные туристами, влюбленными и восторженными детишками.

И вот люди съезжаются в эти оазисы, оставляют автомобили на стоянках – и часами гуляют, сидят в кафе, читают газеты, работают на лептопах и ноутбуках, ходят по магазинам, слушают бродячие оркестры, глядят на музыкальные фонтаны – и отдыхают душой.

Некая имитация нормального города… Ну, что же. Лучше, чем ничего.

– Вы любили Фрэнка Франклина?

За такое начало разговора любой профессионал осудил бы Сандру. А подготовительный период? А привыкание к собеседнику? А прелюдия? Но Сандра занималась своим делом уже много лет, начинала практику в лос-анджелесской тюрьме «Две башни», до приходя в Группу выезжала консультантом на сложные случаи по всей Калифорнии. И с определенных пор она поняла, что правила существуют для того, чтобы их выполнять, конечно. Но иногда – для того, чтобы нарушать их намеренно, с полной уверенностью в себе и с сознанием, что ты поступаешь верно.

В данном случае именно так оно и было. Еще готовясь к встрече по данным, которые собрал информационный гуру Группы – Ким, Сандра уверилась, что перед ней женщина, для которой прелюдии не нужны. Первые чисто внешние впечатления как будто подтверждали именно это.

Да, Илона не удивилась и не оскорбилась. Ответила почти без задержки – но Сандра ждала какого угодно ответа, только не этого.

– А вы сами вообще кого-нибудь любили? – спросила Илона Фаркаш. Просто спросила – безо всякого вызова, без всякого намека на агрессию. На Сандру она по-прежнему не глядела – хрустальные фонтанные капли, падающие на поверхность, казалось, занимают всё ее внимание.

Сандра помолчала, привыкая к услышанному. Ну, ладно – женский разговор – значит, женский разговор. Сколько тысяч таких разговоров она провела? – не сосчитаешь.

– Пожалуй, да. Один раз…Давно уже.

Илона поглядела на Сандру внимательно.

– А вы молодец. Не врёте. Во всяком случае, – поправилась она, – стараетесь не врать… Ну, вот и я тоже, если любила – то только один раз. И давно. И это к нашему разговору, как я понимаю, никакого отношения не имеет.

– Ладно, давайте сформулируем иначе. Какие у вас были отношения с Фрэнком – так пойдет?

Илона мотнула головой.

– По большей части – хорошие, даже очень хорошие. До недавнего времени.

– Что он был за человек?

– Знаете, я бы сказала… аккуратный – хотя смешно так говорить о человеке, с которым три года жила как с мужем. Вы вот со сколькими женщинами беседовали – а поручиться могу – так, как я – вам о своих мужиках никто не говорил. Подтверждаете?

Сандра с готовностью кивнула. Пожалуй, действительно – никто.

– Но уточните… За этим словом могут скрываться очень разные вещи…

– Фрэнк… Он очень заботился о том, как он выглядит. У него была прическа – как у эстрадного певца семидесятых годов – я таких у отца на открытках видела. А ля Элвис Пресли! И в бизнесе, – продолжала Илона, – он был успешен именно благодаря сочетанию этих качеств – отсуствию мелочности – и всё же аккуратности почти микроскопической. Так в нем это уживалось.

Телефон Сандры заиграл «Yesterday». Она извинилась и ответила на вызов. Звонил Потемкин. Просил зайти к нему, когда закончится разговор с Илоной. Сандра подтвердила время и собралась было вернуться к разговору с Фаркаш, но мысли её вертелись вокруг звонка. Алек – кажется, так он просил себя называть. Фамилию его, убей, не выговорить… Сандра и сама не знала, чем этот крепкий светловолосый человек с черными бровями и усами, с раздвоенным твердым подбородком так ей запомнился. Она ему понравилась? Почти наверняка. Но консультант Амальдено привыкла, что именно так относятся к ней мужчины. Никаких признаков ухаживаний – ни прямых, ни косвенных – не было с его стороны. А сама Сандра (надо же!) время от времени возвращалась к нему мысленно. А уж это было на неё никак не похоже…

– А за что Франклина убили, вы не знаете! – продолжала между тем Илона Фаркаш. И консультант Амальдено, сделав усилие, вернулась к действительности.

– Хорошо! А вы? Вы знаете, за что его убили?

– Я не знаю деталей, но в принципе я совсем не удивлена.

Сандра выдержала паузу.

– Я обязана вас спросить, – произнесла она медленно. – Где вы были в этот вторник с семи до десяти вечера?

– Думаете, я его убила? – криво усмехнулась Илона. – Я, может быть, с удовольствием бы…Но я – не по этой части.

– Мне повторить вопрос?

– Не надо. Во вторник вечером я была дома. Со мной была моя служанка Сильвия, иногда я прошу ее задержаться.

– Еще кто-то вас видел в это время?

– Никто, наверное. Ой, нет! Сосед заходил, Брайан, где-то между девятью и десятью. Он у нас в совете директоров нашего комплекса. Собираются менять покрытие на дорожках…Точно. Он просил, чтобы я его поддержала на собрании. А мне всё равно – поддержу, почему нет? Он – славный парень.

– Хорошо, проверим…

И Сандра вернулась к разговору.

– Так почему же убийство Франклина вас не удивило?

– Потому, что этот бизнес – по природе своей дело нечистое. Только не начинайте мне рассказывать, какие бывают благородные бизнесмены и как отрадно влияет бизнес на нашу действительность. Кормите этими сказками детей и недоумков.

– В том, что вы говорите, чувствуется личная обида. Фрэнк дал для этого повод?

– Смотрите: у нас два года всё было настолько идеально, что Фрэнк хотел на мне жениться. Он делился со мной такими секретами бизнеса, о которых многие его деловые партнеры не знали.

– Например?

– Проверяете? Ладно, навскидку: известно вам, что Фрэнк из каждой поездки отсюда вез в ЮАР многие сотни тысяч долларов наличными? Что он налаживал тут безналоговую торговлю золотом, а разницу присваивал?

– Ну, насчет наличности я сильно сомневаюсь… – Сандра покачала головой. Она прекрасно помнила, что говорил Хопкинс на совещании о том, что Франклин вывозит наличность. Но раз Илона думает, что собеседница не в курсе, пусть рассказывает.

– А вы не сомневайтесь. В последние поездки Фрэнка я эту наличность сама паковала. Могу вам сказать, сколько весят триста тысяч долларов. Или полмиллиона. А вы это знаете? Нет! Вы и понятия об этом не имеете… – Илона разгорячилась. – А знаете вы, что вот сейчас, когда мы с вами разговариваем, сотни тысяч долларов наличными идут самой обычной почтой или UPS, упакованные в обычные картонные ящики. Как… как консервы какие-нибудь. И приходят они в какую-то небольшую фирму, в даунтаун Лос-Анджелеса. И оттуда исчезают бесследно.

– Как занятно… – протянула Сандра, стремясь не выказать интереса. – И что же это за чудесные превращения такие?

Но Илона уже спохватилась:

– Насчет остального – разберетесь, если захотите. То, что я вам сказала – только пару штрихов, навскидку. А так – я даже книгу собираюсь писать, называется «Грязное золото». Хорошее название?

– Фрэнк вас обидел?

– Не надо говорить женщине, что ты на ней собираешься жениться, и в это же время подбирать каких-то шлюшек. И летать с ними на чьих-то личных самолетах на частные острова, которые мне и не снились. Прежде он был другим, уж поверьте мне.

– Так кто же эта его новая дама?

– Какая-то шлюха. Только дорогая. Они себя, конечно, так не называют, но по сути это ничего не меняет. Зовут её, кажется, Глостер…

– А профессия? – Сандра встретила раздраженный взгляд Илоны и не отвела глаз. – Я имею в виду – официально. Она же не в порно-бизнесе работает, эта Глостер?

– А могла бы, – пробурчала Илона. – Этим сучкам наглости не занимать. Она даже мне угрожала, если хотите знать.

– Как именно?

– Звонки анонимные… Тексты с одноразовых телефонов. Но я ее игорировала. Я всё равно сильнее, чем она!

Сандра выдержала паузу, проверяя себя – стоит ли задавать вопрос? И решилась все-таки.

– Илона, но ведь большую часть времени вы были в Лос-Анджелесе одна. Жили в квартире, которую оплачивал Фрэнк, вообще жили на его средства, так? И он вас не ревновал? У вас ведь наверняка за эти годы были поклонники – вы молоды, вы красивы… – Может, и были, может, и нет, – сказала Илона равнодушно, – но правила, которые мы с Фрэнком совместно установили, я не нарушала.

– …Мама, смотри, какая рыбка золотая! Я хочу ее покормить.

Мальчик в коротких клетчатых штанишках указывал пальцами на поверхность пруда. Подошла мать, отщипнула кусочек от булки и они принялись увлеченно кормить рыб.

Сандра воспользовалась этим, чтобы сменить тему.

– Фрэнк знал вашего отца?

– А при чем тут Ласло? – Илона звала отца по имени – распространенное дело, особенно в семьях, где родители заимели детей уже немолодыми.

– Так Ласло его знал?

– Ласло познакомился с ним раньше меня. Только не спрашивайте – где и как. У таких, как Ласло – весь свет в знакомых. Это – его сильная черта, конечно. Но в этом же – и его слабость. Он столько сил и времени этим знакомым уделял, что на меня у него совсем не оставалось… – Впрочем, – Илона тряхнула головой, – я на него не в обиде. Редко когда я с ним советовалась – но советы он давал всегда дельные.

* * *

– Ты сам абсолютно уверен в том, что ты говоришь?

Хорхе Гальярдо, по восточному красивый темноволсый человек в белых брюках и пронзительно синей рубашке, в джинсах с широким поясом, украшенным серебрянными тигриными мордами, поднялся из плетеного кресла у бассейна, и сейчас разглядывал того, к кому был обращен его вопрос так, как будто видел его впервые.

И тот, кто докладывал – молодой смуглый мужчина во цвете лет, элегантно, но неброско одетый, легкий и ладный в движениях – съежился под этим взглядом, но глаз не отвел.

Хорхе знал за собой эту особенность: мало кто мог выдержать спокойно его взгляд. Иногда это даже мешало – прав человек или нет, а под взглядом Гальярдо вел себя, как виновный…

– Я слушаю! – повторил Хорхе, хотя уже знал ответ.

– Всё так, босс. Он не вышел на связь в установленное время. Не отвечал на повторные запросы… А сейчас мы узнаем, что его убили и бросили на каком-то озере. Там, в Лос-Анджелесе.

– Предположим. – Хорхе перебирал в пальцах тяжелые четки драгоценного черного эбенового дерева. Каждая бусна – много дороже золотой. – Предположим. Но это – о Фрэнке – там, у янки. А ты мне говоришь о Барсено, который здесь, в Йоханнесбурге.

– Не в первый раз говорю, босс. Барсено попал под наблюдение четыре месяца назад. Он тесно контачил с Грэмом – тем, которого мы…

– Дальше.

– У него замечены еще контакты с Пересом, который у нас тоже не на лучшем счету. А как вы знаете, Барсено отвечает за доставку Фрэнком наличных. Его обязанность – обеспечивать безопасность всей цепочки.

– И цепочка всегда работала четко. Дальше.

– Но вот уже дважды была недельная задержка. Барсено объяснил, что у Фрэнка были личные причины для задержки с отъездом. Он показал письмо, где Фрэнк утверждал, что передал наличные Барсено с курьером… А сейчас Фрэнк и вовсе убит.

Хорхе Гальярдо встал и прошелся вдоль бассейна. Поглядел вдаль, где в мареве видны были силуэты даунтауна Сэндтона – нового делового центра Йобурга. Сэндтон стал таковым в середине девяностых, когда белые ушли от власти и превратились в стране в меньшинство, которое живет в охраняемых районах за колючей проволокой…

Всё равно – для семейства Хорхе и для его могущественного отца – Эрнесто Менандеса – ситуация не слишком изменилась. Для богатых ситуация вообще редко меняется так драматично, как для простых людей. А Сэндтон – город богатых. А быть богатым – это требует усилий и налагает обязательства.

– А наличные? – вернулся к разговору Гальярдо.

Говоривший потупился.

– Что молчишь? Где наличные?

– Пока не могу ничего сказать, босс.

Хорхе Гальярдо снова уселся в кресло, закурил. И стал изысканно вежлив.

– Вот что, Антонио. Как ты понимаешь, мы не можем вести бизнес, не зная куда деваются наши деньги. Поэтому ты должен побеседовать… Побеседовать с Барсено так, чтобы я непременно получил всю полноту информации, которой он располагает. Мне это нужно знать, ты меня понимаешь?

– Я только хотел уточнить, босс…

– Антонио, ничего не надо уточнять. Ты всегда был человеком действия. И всегда меня хорошо понимал. Значит, необходимо сделать три вещи – решить вопросы с Барсено – это раз. Сделать так, чтобы никто с ним не контачил, повторяю, никто – это два. И заказать билеты на послезавтра в Лос-Анджелес. Для меня, для тебя и… кого ты возьмешь себе в помощники? Выбирай. Это три. Иди, и пусть святой Антоний тебе поможет. Придешь доложить об исполнении.

– Слушаю, босс.

Отпустив Антонио, Хорхе Гальярдо перешел к тому углу бассейна, который уже был в тени, опустился в удобное плетеное кресло, вытянул ноги и стал наблюдать, как мелкие птахи слетаются к кормушке, которую Гальярдо велел с месяц назад установить на стволе старой ивы. Забавно было наблюдать, как воюют за корм пернатые… Точно люди – ни дать, ни взять! Лишь бы не упустить свое зернышко. Но природа умеет шутить шутки покруче. И примерно дней пять назад Гальярдо заметил, что на другой стороне бассейна, на самой вершине мощного дуба обосновался орел. Орел внимательно наблюдал за кормушкой, выбирая жертву. И вот – бац – словно черная молния сверкнула! И орел уже взмывает ввысь с пичужкой, беспомощно болтающейся у него в когтях…

Правда жизни…

И вот по этой правде выходит, что вроде бы всё хорошо у Хорхе Гальярдо: и почет, и уважение, и почти неограниченная власть в империи, созданной его отцом – Менандесом. Всё – кроме того, что происходит в Лос-Анджелесе. Хорхе давно был недоволен практически неограниченной властью, которую имел там Фрэнк Франклин. Не раз и с отцом говорил об этом. Но у отца с Фрэнком были видно какие-то свои отношения. Это – во-первых. А во-вторых – через Франклина в бизнес регулярно шли наличные. Значительная их часть – прямо ему, Хорхе Гальярдо. Так что обижаться вроде не на что. Но Гальярдо с некоторых пор ясно понимал, что не всё шло к нему, далеко не всё. А отец, по догадкам Хорхе, стремился сохранить некоторый кусочек своей империи для себя – неподвластным сыну.

Между тем Гальярдо получал всё больше косвенных сведений, что Фрэнк Франклин далеко не всегда распоряжается деньгами Менандеса так, как должен. Подозревал, что Франклин ворует, короче говоря. Но подозрения-подозрениями, а случая доказать это – не было. Сомнения росли, ибо Фрэнк в последнее время работал нечетко. И вот результат – последняя партия наличных пропала неизвестно куда, а теперь и самого Фрэнка убили.

Сожалений по этому поводу Гальярдо не испыывал. Напротив – теперь он знал, что точно обязан навести порядок по всему сектору работы Франклина – и здесь, и в Калифорнии. Вот этим и надо заняться немедля!

Хорхе поглядел, как орел замер на ветке, готовясь к удару, и ухмыльнулся.

* * *

– Входите, я открыл! – раздалось из динамика.

О’Рэйли толкнул дверь – и очутился в просторной гостиной. От входа вниз вели три ступеньки. Лайон спустился и осторожно заглянул в кабинет. Гэс Сандерс в полосатой тельняшке корпуса морской пехоты выглядел как человек чрезвычайно занятый. Телефонную трубку он щекой прижимал к левому плечу, в правой руке была зажата шариковая ручка. Гэс одновременно разговаривал по телефону, следил за какими-то скользящими по большому экрану компьютера таблицами, и делал пометки на разграфленном листе бумаге, лежащем перед ним.

– Садитесь в гостиной! – проговорил он Лайону, отвернувшись на минуту от трубки. – Дайте, я договорю. Пять минут, не больше. Очень важно!

О’Рэйли терпеливо ждал. Бас, доносившийся из соседней комнаты, деловито перечислял средиземноморские порты, диктовал возможные условия оплаты – словом, если бы О’Рэйли пришел сюда без подготовки – были все основания полагать, что он попал в контору нефтяного торговца-брокера. Но Лайон точно знал от Кима, что эти попытки торговли нефтью – только жалкая видимость активности пенсионера Сандерса. А потому и не особенно прислушивался к разговору – сидел, расслабившись, и гадал – что же за человек к нему выйдет и какую роль он играл в жизни и смерти Фрэнка Франклина?

– Это потрясающе, насколько люди безграмотны! – в комнате наконец появился Сандерс. Седые редкие волосы растрепались, лысина вспотела. Напоминает приказчика, у которого мелкая лавка где-то в районе дунтауна. – Простите, что заставил вас ждать.

Сандерс с трудом спустился вниз по трем ступенькам. Опираясь на массивную палку, проковылял к свободному креслу и с видимым облегчением сел в него. Не сел – упал…

– Да ерунда. Мне было даже интересно вас послушать, – отозвался О’Рэйли приветливо. – Торговля нефтью, как я понимаю? Серьезный бизнес. Почтенный.

– У кого-то, может, и почтенный, – не задержался с ответом Сандерс, – а у меня – это только так… Имитация бурной деятельности. – Ох, как ноги болят, совсем ходить не могу! Вам, слава всевышнему, это пока незнакомо, – прервал себя толстяк. – Слушайте, мы все в жизни кого-нибудь обманываем. К сожалению, главным образом, себя. Боюсь, мои попытки торговать нефтью – как раз из этой категории.

Первый экзамен в глазах О’Рэйли Сандерс выдержал. Всё, что он сказал, было правдой.

А теперь… – продолжал Сандерс поучительно, – давайте к делу, вы же не пришли моим нефтяным бизнесом интересоваться?

– Нефтяным – нет, – согласился О’Рэйли. – Меня сейчас больше золото интересует.

– Золото… Золото – это хорошо, – проговорил Сандерс медленно. – Но, боюсь, это не по моей части. Вот недвижимость – этим я балуюсь, бывает…

– Но вы же помогали Франклину в его золотом бизнесе?

– Это даже помощью нельзя назвать… – Сандерс тяжело вздохнул. – Так, выполнял отдельные поручения. У него, у Фрэнка, бывали большие объемы работ, не все он успевал физически. Да вам и в офисе «Уэстерн» наверняка обо мне говорили, иначе чего вы бы сюда пришли.

– У вас не было конфликтов с Франклиным? Личных, служебных?..

– Я вообще человек неконфликтный, – пожал плечами Сандерс.

– Где вы были во вторник с восьми до десяти вечера?

– А здесь вот, на этом диване! – Гэс Сандерс вроде бы ожидал этого вопроса. – И кроме моей Хони никто меня не видел. Могу сказать, что мы смотрели сериал. Мы на старости лет увлекаемся сериалами. В тот день был, кажется, «Менталист». Так что алиби… – Сандерс взглянул на О’Рэйли иронически, – алиби, которое полиция так любит, у меня нет.

– Вы с покойным Франклиным дружили?

– Дружили – может, сильно сказано. Общались, да. Довольно регулярно. Мало ли по каким соображениям люди общаются? Да и без всяких резонов – просто приглянется человек – и хочешь с ним завязать отношения – разве так не бывает? Кроме всего, у нас с Фрэнком точно была одна общая страсть – мы заядлые игроки. «Блэк Джек». Вы вообще играете?

– Я – наверное, не игрок, – сказал О’Рэйли почти с сожалением.

– Ничего, бывает, – милостиво согласился Сандерс. – Но психологию игрока вы наверняка должны знать. Вас же учили, в конце концов. Мы с Фрэнком во всем остальном были совсем несхожие, но эта страсть нас объединяла.

– Говорят, в игре человек раскрывается, – Лайон решил расширить тему. – Какую бы вы дали Франклину характеристику как игроку?

– Хм… – Сандерс помедлил минуту. – Напористый. Агрессивный. Сказать – авантюрный – я бы наверное поостерегся. Но, в общем, он был игроком того типа, какие мне нравятся. То есть – не робким, но достаточно взвешенным в решениях. «Блэк Джек» любит отважных.

– С кем еще Франклин общался?

Гэс Сандерс поскреб рукой в затылке:

– Вы имеете в виду – помимо карт? Тут я вам не очень помогу. Разве что Бориса упомяну, Гарнетта… Но у них отношения какие-то странные. Не знаю, не берусь судить. Что вас ещё интересует?

– Ну, например, когда мы изучали окружение Франклина, всплывало имя Ласло Фаркаша. О нем говорят неоднозначно.

На деле О’Рэйли ни с кем не говорил и ровно ничего не слышал о Ласло Фаркаше, а тут просто решил пустить пробный шар. И вроде не зря.

Сандерс крякнул и переместился в кресле. Он молчал с минуту.

– Si taces, consentus![6] – пробормотал О’Рэйли негромко.

– О Ласло Фаркаше – вы должны знать несколько больше, чем я, – протянул Сандерс.

– Это еще почему?

Собеседник взглянул на О’Рэйли испытующе.

– Ладно, не хотите со мной о нем говорить – и не надо. Поясню: есть люди простые и ясные – целиком как на ладони. А есть другие – которые всегда как бы за семью замками. И про них тоже всё понятно – они скрытные. Но есть третья категория людей – они с равной убедительностью могут выглядеть и парнями – «душа нараспашку», и совершенно замкнутыми. И никогда в жизни вы не разберетесь, что на самом деле у них за душой. Вот Ласло Фаркаш, если уж говорить начистоту – именно из таких, – заключил Сандерс.

– Можете подробнее?

– Ну, вам в жизни доводилось общаться с актерами? Есть среди них люди очень разные, но меня во всех них настораживает одно – я решительно не знаю, какую роль в данный момент, общаясь со мной, этот человек играет. И вовсе не потому что он плох – ничего похожего, боже упаси… А просто он или она в своей жизни сыграли столько ролей, что понять – где у них жизнь, а где игра – очень сложно, если вообще возможно.

За стеной загудел мотор, открывающий дверь гаража и Сандерс прервался на полуслове.

– Сейчас познакомлю вас с моей милой. – И, уже во всю силу своего мощного баса: – Хони, хани[7], у нас гость!

* * *

Надежда следствия на человека из банды «№ 19» оказалась пустой. И дело не в том, что он всё категорически отрицал – с этого все подозреваемые начинают. Дело было в том, что вчерашним вечером, почти до полуночи он был в баре с приятелями. Видели его многие, алиби было железным. «Значит, эта страница закрыта,» – думал Потемкин. Надо открывать следующие.

Вчера он успел с представителями дорожной полиции засветло проехать еще раз по дороге, которая вела от низинной части Беверли Хиллс к озеру или резервуару Франклин. Была слабая надежда найти следы серо-стального БМВ убитого Фрэнка. (Сотрудники утром выяснили марку автомобиля и место его обычной парковки, которое вчера осталось пустым).

Что же? Действительность очередной раз подтвердила, что все возможности надо проверять, и не раз… На дороге ничего приметного не нашлось, ограждения со стороны той части пути, которая шла над обрывом, тоже вроде повреждены не были. Уже собирались возвращаться, когда Потемкин заметил в лучах вечернего солнца отблеск стекла из густой зелени под обрывом. Позвал патрульных. Принесли бинокль, потом молодой коп спустился со страховочным тросом по склону. Да, это был автомобиль Франклина. Очевидно, Фрэнка убили в машине. После убитого отвезли на озеро, а БМВ аккуратно спустили под откос. Да еще два сбитых при этом столбика на краю дороги вернули на обочину – так, чтобы место сброса не бросалось в глаза.

Других возможных подробностей происшествия придется ждать до завтра, пока автомобиль вытащат и им займутся эксперты.

На утреннем совещании каждый коротко сообщил о прошедших встречах. Вроде бы ничего неожиданного. Вот только Сандра Амальдено сделала в сообщении акцент на некой фирме в даунтауне, которая якобы получает ящиками по почте огромное количество наличных, а потом эти деньги куда-то исчезают…

– Напоминает сказку со счастливым концом, а, консультант Амальдено? – хмуро спросил Потемкин. – Ни названия фирмы, никакой конкретики вообще…

– Знаете, сэр, Илона, конечно, болтлива. Но во всем, что она говорила мне, есть какая-то реальная основа. И насчет наличности, и насчет методов, какими Франклин вел дела… И я подумала, что скорее всего этот сюжет, связанный с даунтауном – не просто сказка.

– Хорошо! Ким и О’Рэйли, проверьте «золотой округ» даунтауна. Там должны кратковременно возникать большие суммы наличных. Где-то же это фиксируется?

– Да, сэр, но там – сотни компаний… – почесал в затылке О’Рэйли.

– А у нас – вы со своим IQ 160, да еще у вас Ким впридачу.

– Предположим, АйКью у меня больше ста семидесяти, – пробурчал О’Рэйли, и на этом обсуждение данного пункта закончилось.

Далее основной информации ждали от Кима – он получил от техников флеш-файл, найденный в номере Франклина. И подготовил дополнительные данные по делу.

Сначала на экране появилось содержание текстового файла «флешки».

QUAERITE ET INVENIETIS – таков был заглавный титр.

– «Ищите и обрящете…» – с удовольствием перевел Лайон. – Латынь.

Ниже шли три группы цифр – по структуре различные. В первой группе – две строки по десять цифр. Во второй группе – несколько строк – в каждой по десять цифр без интервалов, а рядом – семь цифр, предваряемые четырьмя латинскими буквами. Первая строка выделена жирным шрифтом. Наконец, в следующей группе – просто длинный ряд цифр…

Кадры на экране сменились таблицами. Они шли, сменяя одна другую.

– Есть у кого-то предположения? – сухо спросил Потемкин, когда файл с «флешки» закончился. – А что было в других файлах?

– Финансовые документы… – пожал плечами Ким. – Мне они ничего не говорят.

– Ваше впечатление? – Потемкин посмотрел на О’Рэйли и Амальдено.

– Не знаю, – покачала головой Сандра. – Просто не знаю… Возможно, «черная» бухгалтерия.

– О’Рэйли?

– Такие вещи случайно не делаются. Те, кто прикрепил эту «флешку» на видном месте, хотели, чтобы мы знали, что Франклин не просто убит, а наказан. И тогда, по логике вещей, нам должны были дать понять – за что именно он наказан…

– Похоже… – резюмировал Потемкин. – О’Рэйли, первая часть файла отсылается криптографам, вторая – финансистам. Срок – вчера. Ким, есть еще что-то?

– Сэр! – поднял руку О’Рэйли. – Я не поручусь, но у меня такое впечатление, что три первых строки цифр могут быть как бы координатами каких-то трех местоположений. Первая строка – может быть, даже просто координаты – долгота и широта…

– Ну, так проверьте! – поручил Потемкин. – А теперь – внимание на экран. Ким, твое слово.

На экране – привлекательная молодая женщина за ресторанным столиком с благообразным мужчиной лет пятидесяти. Мужчина подтянутый, с хорошей осанкой. Седеющие длинные волосы зачесаны назад. Лицо слегка одутловатое. Что-то жабье есть в этом лице…

– Бо́рис Гарнетт, владелец трех ювелирных фабрик здесь, в Калифорнии. Вдовец, трое взрослых детей. Женщина – Илона Фаркаш. Та, с которой Сандра беседовала.

Еще кадр. Илона и Гарнетт гуляют по аллее какого-то парка, сидят на скамеечке. Оказывается, этот Гарнетт высок ростом и держится очень прямо. Армейская выучка? Тем временем на экране прощание. Нежный поцелуй…

– Кажется, я могу пояснить, шеф, – это Сандра Амальдено вступила в разговор. – Илона, с которой я беседовала, подозревала Фрэнка в неверности, и потому организовала слежку за ним. По ее словам, Фрэнк Франклин был неревнив. Что, очевидно, не помешало ему организовать свою проверку. Вот мы и видим результаты… Верно, Ким?

– С тех пор, как человечество изобрело электронную почту, хранить секреты стало намного труднее, – скромно потупился Ким.

– Что еще о Гарнетте?

– Удачливый бизнесмен. Рисунок поведения – подчеркнуто скромный. Закончив деловые переговоры выходит из дверей, пятясь – чтобы не поворачиваться спиной к собеседнику. Европейцы от этого балдеют. С Фрэнком Франклиным был знаком много лет. Постоянный его деловой партнер. Должен сказать, что продажи золота растут, и компания, которую представлял Франклин, если судить по поставкам, в последние годы явно на подъеме.

– Как идут расчеты за золото?

– Простите, шеф. Не успел физически проверить. Большой объем…

– О’Рэйли, займись.

* * *

Отъехав от виллы Хорхе Гальярдо, его собеседник Антонио остановил автомобиль на тихой улочке Сэндтона и про себя ещё раз прокрутил в уме прошедший разговор. Хозяин терпеть не может, когда его переспрашивают. Надо понимать каждое слово тогда и так, как оно сказано. Звучит это хорошо, но если представить, что ты понял что-то не так или не совсем так, что-то домыслил, в чем-то был неточен – результаты бывают всегда одинаковыми и плачевными. Для того, кто ошибся, разумеется.

Восстановив по памяти разговор в деталях, Антонио для себя убедился, что ошибки нет – он получил задание ликвидировать Барсено, причем ликвидировать чисто и по возможности так, чтобы человек просто исчез.

Работа привычная и на этот раз потому она легче, что этого Барсено сам Антонио никогда не любил.

Серый «Пежо» тронулся с места. «Сейчас надо увидеть Риту, – думал Антонио, – детали уже после…»

Рита жила во вполне приличном буржуазном районе Рандбург… Дома здесь были похожи на лондонские – строились они не по горизонтали, а по вертикали. Зашел в такой дом – небольшие по площади этажи и полуэтажи сменяют один другой. Таких уровней может быть пять или шесть. Антонио не любил архитектуру такого рода, тем более, что о лифтах в этих домах и речи не было.

Что касается Риты – то она всегда говорила, что подобные дома ей нравятся – в них легко прятаться. От кого прятаться и зачем – она не уточняла, да и не нужно было. С Ритой вообще все было просто – она никогда не изображала из себя кого-то, кем не являлась. А являлась она… «жрицей любви»? – так, что ли, их называли в старых испанских балладах, которые романсеро пели под балконами? Ну, может, и жрица… Говорить о ней как о проститутке – язык не повернется, хотя по сути – какая разница?

«Разница – социальная, – думал Антонио. – Она принадлежит к той же профессии, но к иному социальному слою, к иному уровню…» Антонио был единственным во всей их группировке, кто закончил не только среднюю школу, но и колледж, получил звание бакалавра искусств. Товарищи по работе (а проще – братки из банды) не очень эти увлечения Антонио одобряли – для их ремесла образованность и знание французской или испанской живописи XIX века как-то особо не нужны. Когда-то давно насмешки над Антонио, который был помоложе и послабее вот-вот могли стать небезобидными. Помог случай: молодой шеф банды Хорхе Гальярдо, рассматривая иллюстрированнный журнал, увидел фото любимой своей певицы Нилы на фоне картины, изображающей всадника. Фото сопровождалось игривым текстом о том примерно, что вот этому мужчине (имелся в виду всадник на картине) Нила отдает предпочтение перед другими.

– Вот вы, тупые крестьяне, готовы на эту певичку день и ночь дрочить, – обратился тогда Хорхе к своему окружению. (Он мог сказать и похлеще – ему, Хорхе Гальярдо, любимому сыну главы мафии Менандеса, в любом случае никто не решался возразить…) – Вы будете на нее глазеть, картинку эту на стенку приклеите. Но я готов дать сейчас вот эту тысячу рэндов одной бумажкой тому, кто назовет мне имя человека, изображенного на этой картине. Я уже не говорю о том, чтобы вы художника назвали. Ну? – И, убедившись, что желающих нет, Хорхе удовлетворенно закончил. – Вот то-то же! А мне такой человек сейчас для дела нужен.

– Это художник Рембрандт, босс. Картина называется «Портрет польского всадника», – вдруг раздалось откуда-то из-за спин собравшихся. – Кто точно на ней изображен – неизвестно.

Пауза длилась долго. И все это время Хорхе Гальярдо с интересом рассматривал ладного подростка, стоявшего в конце живого коридора, который сам собой образовался под взглядом Хорхе.

– Тебя Антонио зовут? – Хорхе гордился тем, что знал по имени всех своих людей – до последнего рядового, и никогда не ошибался в составе их семей. Если был в хорошем настроении, позволял себе поинтересоваться – как, мол, мать? Выздоровела? У нее же воспаление легких было, ты говорил…

Сейчас Гальярдо смотрел на Антонио так, будто видел впервые.

– Рембрандт, говоришь? Ну, иди сюда, герой и вот тебе твоя тысяча. А откуда ты знаешь о Рембрандте?

– Он в колледже учится, – угодливо сообщил Хорхе один из приближенных, десятник Генри. – Ребята смеются, говорят – толку от этого не будет.

– А потому и смеются, что тупые крестьяне! – Хорхе трахнул кулаком по столу. – И ничего им не надо, только смеяться над теми, кто в отличие от них, пытается хоть что-то узнать… Антонио, ты на них не сердись. Мужчина должен делать то, что решил делать. Ты решил учиться – учись. Моя тебе полная поддержка.

С того памятного разговора и стало Антонио светить солнце иного пути в группировке. Пути человека, приближенного к Хорхе. Именно ему доверял Гальярдо разного рода деликатные задания – как вот сейчас, например, с этим Луисом Барсено.

Рита для выполнения этого поручения почти идеальна. Она в группировке на особом счету – в прошлом любовница Меннандеса, она давно потеряла статус первой леди банды, но видимо сохранила до некоторой степени расположение сурового Менандеса – во всяком случае, жила она в отдельном таунхаузе, не нуждалась в деньгах и с ней постоянно была служанка – то ли экономка, то ли дуэнья – помогавшая ей по хозяйству.

Характер у Риты был независимый и право обращаться к ней с разного рода поручениями было лишь у немногих приближенных Хорхе. В свое время сам Хорхе и представил Рите Антонио – тогда тоже была деликатная ситуация – предстояло работать с каким-то шейхом из Эмиратов, и Рита, как всегда, блестяще справилась с делом. Потом бывали другие поручения – и их Хорхе уже передавал через Антонио, даже не сопровождая запиской или звонком. Рита привыкла: то, что исходит от Антонио – проверено и можно спокойно это выполнять.

Женщина сидела в своем любимом малинового цвета плюшевом кресле и занималась любимым делом – вышиванием. Арселия, ее экономка, – пожилая, благоообразня, седовласая, тихо дремала в соседнем кресле.

– Мира и благополучия! – поздоровался Антонио.

– Того же и вам… – Рита на минуту оторвалась от вышивания, взглянула в окно. – Что это ты один сегодня примчался? Где охрана?

– А кто нам с вами еще нужен, прекрасная донна? – Антонио говорил без улыбки. – Донна Рита, не сердитесь, но я вынужден прервать ваши занятия. Вы давно не видели Луиса Барсено? Вам надо его встретить до вечера. Вы ведь, мне кажется, хотели ему сказать что-то важное… Верно?

– Говори, кавалер, говори.

– И встретиться вы с ним хотели…

– В «Розе ковбоя», наверное?

– Нет, не в клубе. Ни в коем случае. Где-то за городом. Где тихо. И людей нет. Вы же любите тишину, донна Рита? Я думаю, озеро Ферра – помните такое? Там еще родничок в скалах, фонтанчик небольшой.

– Подожди. Это если от входа – надо оставить машину и пешком подниматься в гору – там еще лесенка такая узенькая ведет вверх?

– Абсолютно точно, донна.

– И что мне там с ним делать?

– Самое главное – чтобы он туда пришел, донна Рита. – И, увидев, что Рита потянулась рукой к телефону, Антонио остановил ее. – Я думаю, вам куда-то надо сейчас поехать по делам. И как раз, если захотите, клуб, где Барсено постоянно торчит, у вас по дороге. Даже лучше, если вы к нему на минуту заедете. Так просто будет вернее. Он ведь ваш давний поклонник…

– Давний, Антонио, давний, мой мальчик. – Рита поднялась с кресла и погладила Антонио по голове. – Я уже сама такая давняя, что страшно становится.

– Вы увидите его, донна, на озере в семь вечера, верно?

– Это уж как небо прикажет… Кто его знает, что нам жизнь сулит, правда, мальчик? – И, наткнувшись на немигающий взгляд Антонио, улыбнулась. – Ладно, в семь – так в семь.

* * *

Золото, золото, золото… Как ни вспоминай, а ничего достойного, посвященного золоту, в руской поэзии, кроме как «На земле весь род людской \ Чтит один кумир священный \ Он царит над всей вселенной \ Тот кумир – телец златой…» – пресловутых куплетов Мефистофеля, ставших бессмертными благодаря гению Шаляпина, так вот ничего запоминающегося о золоте – просто на ум не приходит. Да и «Куплеты»-то – совсем не русские, оригинальные стихи были ведь французами написаны.

А уж как богата Россия поэтами – хоть девятнадцатый век, хоть двадцатый – просто сокровищница поэзии… Гениальные стихи о любви, о печали, о тоске, о любых, самых тонких движениях души – всё что угодно вы найдете в русской поэзии. А вот стихов о золоте – нет как нет. Может, потому, что поэзия и богатство – материи не пересекающиеся? Хотя щедро использовали русские поэты в своих стихах разного рода драгоценности – и рубины, и яхонты, и сапфиры, и изумруды…Но не золото.

Есть в городе Ангелов места, где концентрация этого благородного металла на единицу площади превышает, кажется, все мыслимые и немыслимые пределы. Этот район лос-анджелесского даунтауна в путеводителях называется «Ювелирный район», а жители его между собой зовут «Золотой Округ».

Судите сами: на небольшом пространстве – четырех-пяти городских кварталов между пятой и восьмой стрит и пересекающими их улицами Олив, Мэйн и Бродвейем – расположились более пяти тысяч бизнесов, занимающихся драгоценными металлами – их покупкой, продажей, изготовлением изделией из драгоценных металлов и драгоценных камней, и их продажей. А если учесть, что застраивался этот район примерно сто лет назад, в двадцатых годах двадцатого века, что небоскребов там, в отличие от расположенного рядом Финансового Окуруга, – так вот, небоскребов в «золотом округе» совершенно нет, состоит этот район главным образом из зданий шести-семиэтажных. Все этажи, кроме первых, заняты офисами, зато на первых этажах – буйство красоты и богатства… Войдешь – и сначала хочется закрыть глаза. Так в горах выходишь из затененнной прохладной комнаты на ледник, где снег слепит и сверкает всеми мыслимыми цветами и оттенками, как драгоценные камни. Но здесь нечто обратное – драгоценные камни сверкают, как снег. Они разные: алмазы, сапфиры, рубины, жемчуга, аквамарин, топаз, турмалин – господи, чего только тут не встретишь!

Займемся арифметикой: предположим, пять тысяч бизнесов. Среди них и малюсенькие, размером с гостиную в небогатом доме, магазинчики. И внушительные залы, где ряды прилавков кажутся сначала бесконечными… Но возьмем нечто среднее: средний магазин имеет, скажем, десять тысяч изделий. Значит, пятьдесят миллионов образцов колец, серег, браслетов, брошей, зажимов, запонок, цепочек, крестиков, могендовидов, полумесяцев, подвесок, кулонов – всего не перечесть – открываются взору изумленного покупателя в этом небольшом городском кваратале.

Суммарная ценность находящихся в этом квартале драгоценностей превышает, по мнению экспертов, три миллиарда долларов.

Но это мы с вами вели речь о том, что публика видит. А видит она блеск хрустальных витрин, искусную подсветку, видит усиленные полицейские наряды, неторопливо и с видимым безразличием прогуливающиеся посреди всей этой роскоши. Публика не видит заваленных бумагами и часто совсем непрезентабельных офисов, где среди компьютеров, телефонов, факсов, телетайпов, принтеров и мониторов и рождается роскошь того, что лежит на прилавках. Но это, так сказать, в переносном смысле… Но и в прямом смысле рождение этой роскоши происходит тоже здесь, в этом квартале. Здесь находятся десятки ювелирных производств – неброских помещений с хорошо отлаженным искусственным климатом, где за хорошо освещенными столами работают незаметные тихие люди. И создают эти люди ювелирные изделия на все вкусы – от ширпотреба для офисных машинисток до уникальных ювелирных произведений искусства, предназначенных для людей богатых. Впрочем, богатству, как и бедности, нет предела – и потому в тихих помещениях «Золотого Округа» создаются не только очень дорогие вещи, но и шедевры – и на них тоже находятся покупатели, поскольку рынок торговли изделиями из золота не имеет границ – не только вширь, но и в высоту.

А привели мы тебя сюда, читатель, поскольку командует одним из небольших магазинов в этом «золотом районе», некто Андре Димон. Магазинчик у него скромный, но не спешите делать выводы – на два этажа выше в том же здании находится ювелирная мастерская, которой Андре тоже руководит. Называется эта компания – «Корунд». И, естественно, тут же, неподалеку – невзрачный офис. Для переговоров с высокопоставленными корпоративными представителями он не слишком подходит, но Андре это совершенно не волнует. Такие переговоры – не его уровень. Их ведет хозяин. Ну, наверное, не сам Хозяин, но кто-то из его представителей – тех, что покрупнее Андре. И для таких переговоров у них есть офисы в Беверли Хиллс, в Сенчури Сити, да мало ли еще где…

И еще нам будет небесполезно узнать, что из знакомых нам уже личностей сюда раз в неделю заглядывает Гэс Сандерс. Тяжело проходит по недлинному коридору, опираясь на палку, заходит в офис к Андре, где его уже ожидает папка с аккуратно сложенными бумагами, которые Гэс небрежно просматривает. А еще ждет Сандерса неприметный оклеенный скотчем коричневый сверток. Гэс привычно взвешивает его – сначала на руке, потом – на весах, стоящих тут же, на столе. Прячет в неприметную сумку грязно-серого цвета, прощается с Андре и отправляется восвояси. Больше он никуда не заглядывает. А мы, читатель, полюбопытствуем…