Прославленному филологу Александру Жолковскому удалось создать собственный оригинальный металитературный жанр – виньетку: фрагментарный, беллетризированный, вольный мемуар. Автор собрал под одной обложкой более полусотни виньеток, до того рассыпанных по интернету и бумажной периодике, к ним он также добавил два новых рассказа. В книге на равных правах участвуют известные культурные герои (Надежда Мандельштам, Умберто Эко, Юрий Щеглов, Омри Ронен) и давно потерянные знакомые, студенты филфака МГУ и случайно встреченные девушки, медицинские работники и персонажи из соцсетей. Из этих разрозненных остроумных заметок складывается удивительная мозаика личной судьбы и большой эпохи, комедии нравов и драмы бытия.
Оглавление
Александр Жолковский. Все свои. 60 виньеток и 2 рассказа
Виньетки
Справка
Мы все глядим в аристократы
В далекую
Собственный компьютер
Грифель, который всегда с тобой
Игналина
На старом филфаке
Владик Е
Костюмы
Вадим Р
Игорь Ч
Владимир Л
Die Söhne
Все свои. Без неймдроппинга
Король
За кашей
Аромат эпохи. Из истории 70‐х
Визит к старой даме
Интертекст (72 слова)
О понимании
В сторону Гогена
О непонимании
Изюм певучестей
У Коджака
Ронен
С
Энн Арбор
Käsesuppe
Вкус треугольника
Мудак и зануда
Безвозмезддо, то есть – дадом!
В хронологической пыли
Ярмарка тщеславия
Уроки нон-фикшн
Doctor Livingstone, I presume?29
Papoose
Книжное имя
Visitable past
На грани
О любви
Зощенко, Чехов и Херасков
Невольник чести (Алкогольная проза)
Бегут, меняясь, наши лета…
Машинный перевод
Открытая система (Памяти Умберто Эко)
Silentium
Опять о другом
Евгений Борисович
Неизданный Вознесенский41
Знакомая львица
Наука и жизнь
Великий пониматель
Третий лишний
Русская рулетка45
Между Кавериным и Буниным
ВАР + СОВМ
Мертвые души
Елеазар Моисеевич66
Очки
Вход – строго по читательским билетам
Игры в сумерках
Искусство как подвох
Пушкин, Макартур, время и мы
Рассказы
Веревочка
Голубая пантера
Посылка
Отрывок из книги
…На ваш запрос сообщаю, что мемуарные виньетки я начал писать в Москве полвека назад, без какой-либо мысли о публикации. Про себя я называл их «Мемуары». Они были не только источником непосредственного удовольствия, но и способом – в момент перехода от лингвистики к поэтике – «расписаться». Поэтика требовала внутреннего раскрепощения, и мемуарные упражнения помогали. Я вернулся к ним в конце 1990‐х, пройдя длинный путь дискурсивной эмансипации: лингвистика – поэтика – постструктурализм – демифологизация – эссеистика – рассказы. Но целиком от «научности» не избавился.
Не только в том смысле, что некоторые виньетки напоминают литературоведческие эссе. Дело в напряжении между верностью правде (тому, как было или, во всяком случае, как я помню, как было) и свободой ее презентации. Врать, преувеличивать, придумывать события нельзя, но что рассказать, а что нет, какую повествовательную позу принять – твое авторское право. Даже в журналистике требование документальности распространяется лишь на сообщаемые факты, позволяя репортеру вольности в обращении с собственной персоной как еще одним повествовательным приемом.
.....
Еще издали, с улицы, я увидел подходившего к самым дверям здания высокого полного мужчину в пальто и кепке и мгновенно – по ушам – узнал его.
