Оглавление
Александр Лавров. Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Иван Коневской
«Чаю и чую» Личность и поэзия Ивана Коневского
Иван Коневской: Перспективы освоения творческого наследия
Иван коневской – полемист
Ранний метерлинк в ранних российских толкованиях: Иван Коневской
Трое из «Рокового ряда»
Валерий Брюсов и Людмила Вилькина
Валерий Брюсов и Нина Петровская: биографическая канва к переписке
«Санаторная встреча» (Мария Вульфарт в жизни и стихах Валерия Брюсова)
Статьи
Эдгар По в Петербурге: Контуры легенды
Юрий Сидоров: На подступах к литературной жизни
Вячеслав Иванов и Александра Чеботаревская
Французская выставка под знаком «Аполлона»
О «шотландском» мотиве в поэзии Георгия Иванова
«Взвихренная Русь» Алексея Ремизова: Символистский роман-коллаж
Вслед Тименчику. Несколько заметок на полях прочитанного
1. «Не о Конте, папаша, о канте!..»
2. Роберт Майер, Иванов-Разумник и профессор Коробкин
3. «Я не помню, Годива…»
4. «Очки» в романе Набокова «Король, дама, валет»
Поэт Иван Бездомный и его литературное окружение
Андрей Белый и «Кольцо возврата» в «Защите Лужина»
Владимир набоков в поисках утраченного времени: «Забытый поэт»
«Судьбы скрещенья» Теснота коммуникативного ряда в «Докторе Живаго»
Разыскания
К истории журнала «Новый путь»: Официальные документы
Голос с «башни»: «Венок из фиговых листьев» Максимилиана Волошина
Вячеслав Иванов и Максимилиан Волошин в 1907 году (эпистолярные иллюстрации)
Дружеские послания Вячеслава Иванова и Юрия Верховского
Леонид Семенов – корреспондент Андрея Белого
«Прекрасный рыцарь Парсифаль»: М. И. Сизов – Корреспондент Андрея Белого
Андрей Белый – путешественник по Средиземноморью (новые материалы)
Андрей Белый и Эллис о задачах «Мусагета»
Книга Эллиса «Vigilemus!» и раскол в «Мусагете»
Лейб Яффе и «Еврейская антология». К истории издания
Автобиографии А. А. Кондратьева
В. А. Мануйлов – ученик Вячеслава Иванова
Владимир Щировский – корреспондент Максимилиана Волошина
Штрихи к биографии Андрея Белого и К. Н. Бугаевой (по материалам архива Д. Е. Максимова)
Публикации
Письма Д. С. Мережковского к С. Я. Надсону
«Сирин» – дневниковая тетрадь А. М. Ремизова
Валерий Брюсов и журнал «Аполлон» Переписка с С. К. Маковским и Е. А. Зноско-Боровским
Библиографическая справка
Список сокращений
Отрывок из книги
«Он сыграл у нас ту же роль, что Рембо в конце 60-х годов во Франции» – так в свое время обозначил место Ивана Коневского в нарождающемся русском символизме Е. В. Аничков.[1] Кому-то, возможно, соположение этих фигур покажется не вполне корректным, и тем не менее, если вынести за скобки вкусовые в значительной мере, индивидуальные представления о масштабе той или иной творческой личности, имеются достаточные основания для проведенной параллели. Оба поэта были отверженцами по отношению к широкой литературной среде, оба были наделены творческим даром исключительной силы и своеобразия, духовной зрелостью, обретенной ими в ранней юности; наконец, оба писали на протяжении всего лишь нескольких лет. И если Артюр Рембо сам оставил творчество в 1873 г., в девятнадцатилетнем возрасте, стал авантюристом-негоциантом и дожил до 37 лет, то Иван Коневской (настоящее имя – Иван Иванович Ореус; 1877–1901) последнее стихотворение сочинил за три дня до гибели: он утонул, купаясь в лифляндской реке, не достигнув 24 лет.
Кардинально различной, однако, оказалась судьба творческого наследия французского и русского поэтов. До Рембо, уже в «постлитературный» период его жизни, доходили известия о пришедшей к нему славе, к которым он относился с полным равнодушием; ныне он – общепризнанный классик мирового значения. Ивана Коневского сегодня знают лишь немногие ценители русской поэзии символистской эпохи. Показательно, что выступление З. Г. Минц о нем на тартуской Блоковской конференции 1975 года было упомянуто в хроникальном отчете как доклад «о забытом поэте И. Коневском».[2] Но таким же забытым казался этот поэт и для его младших современников. Видевший в Коневском «чудесного Святогора слова», Сергей Бобров заявлял: «Мы не можем скрыть нашей крайней скорби о том, что поэт сей теперь, через какие-нибудь 11 лет после смерти своей – забыт, забыт совершенно. Знать пару стихотворений его из старых альманахов – это редкая утонченность. А между тем на поэтическом горизонте нашем после Тютчева не было столь огромной фигуры».[3] Слова о полном забвении в данном случае не совсем соответствуют действительности: имеется немало прямых свидетельств, подкрепленных специальными исследовательскими изысканиями, о том, что Коневской оказал заметное воздействие и на других символистов, и на поэтов постсимволистской эпохи,[4] – однако того места в истории русской литературы и в читательском сознании, которое ему по праву принадлежит, он не занял и по сей день.[5]
.....
обнаруживающем аналогии со стихотворением Тютчева «Певучесть есть в морских волнах…»; усматривает вариацию тютчевского «Полдня»:
в стихотворении Коневского «Душный час»:
.....
