Читать книгу Бог примет всех - Александр Леонидович Аввакумов - Страница 1

Казань, июль 1913 года. Центральная улица города Проломная была полна народу. Несмотря на раннее утро, в городе было жарко и душно. Где-то далеко грохотал гром и его раскаты, похожие на артиллерийскую канонаду, заставляли людей вздрагивать и вжимать головы в плечи. По улице Георгиевской быстрым шагом шла молодая симпатичная девушка. На вид ей было не более семнадцати – восемнадцати лет. Одетая в дорогое красивое платье, она заметно выделялась из проходящих мимо нее женщин. Ее черные, словно смоль волосы, были аккуратно уложены в замысловатую прическу. На ее голове была небольшая шляпка, которая делала ее лицо по-детски наивным и привлекательным. Проходящие мимо нее мужчины останавливались и провожали ее восхищенными и завистливыми взглядами. Девушка иногда останавливалась около витрин дорогих магазинов, и со стороны можно было подумать, что ее интересуют товары, аккуратно разложенные на полках. Однако ее мало интересовали товары, так как она не заходила ни в один из магазинов. То, что она находится под наружным наблюдением жандармерии, девушка хорошо знала. Она почувствовала слежку через квартал от дома, в котором проживали ее знакомые. Ее неотступно сопровождали двое молодых мужчин, которые постоянно менялись между собой местами. То один шел за ней, довольно близко за ее спиной, то другой.

«Сколько их: двое трое? – размышляла она, стараясь отыскать филеров среди шагающих по улице людей. – Если их только двое, то можно попытаться оторваться от сотрудников наблюдения. Если больше, то практически уйти от них не удастся….».

Девушка старалась не думать о том, что ее могут арестовать, однако, эта навязчивая мысль о возможном аресте, словно гвоздь застряла в ее голове, не давая ей возможности принять единственно верное решение. Она снова остановилась около магазина и, делая вид, что поправляет шляпку, посмотрела в витринное стекло магазина. Мимо нее проходили люди, не обращая никакого внимания на стоявшую у витрины девушку.

«Неужели отстали? – радостно подумала она. – Не может быть, эти люди, вцепившись в нее, едва ли способны вот так просто оставить ее без должного внимания. Просто я их не вижу или они подключили к наблюдению новых незнакомых ей сотрудников».

Она отошла от витрины и, приподняв подол своего платья, перешла на другую сторону улицы.

«Чему я обрадовалась? Вот один, что стоит напротив магазина, делая вид, что читает афишу. А вот и второй».

Сотрудник наружного наблюдения был небольшого роста и, судя по военной выправке, был, похоже, из отставных унтер-офицеров, из которых в основном и формировалась служба наружного наблюдения 3 – его охранного отделения жандармерии.

Он достал из портсигара папиросу и стал прикуривать. В этот момент, к нему подошел мужчина в котелке и стал прикуривать от его папиросы. Судя потому, что ему говорил тот, что «вел» ее от дома, она догадалась, что ее «передают» с рук на руки.

«Господи, помоги мне, – прошептала она, заметив в отражении витрины еще одного филера, молодого мужчину в соломенной шляпе. – Как они вышли на меня, ведь я всего лишь сутки в Казани. Неужели, провокатор?».

Она свернула на Георгиевскую и, заметив свободную пролетку, подняла руку. Девушка моментально заметила, как засуетились филеры. Вот один из них снял шляпу и, достав из кармана брюк носовой платок, вытер им лоб. Второй, что тащился за ней от самого дома, остановился в метрах сорока позади ее и, нагнувшись, стал поправлять шнурок на ботинке, изображая на своем лице полное безразличие ко всему, что творилось вокруг него.

«Нужно срочно оторваться от филеров. До встречи с Михаилом Соколовым осталось всего около часа», – подумала девушка, садясь в пролетку.

Извозчик стеганул по крупу лошади кнутом и та, словно проснувшись от сна, резво побежала по улице, громко цокая своими подковами по булыжной мостовой. Незнакомка обернулась и заметила пролетку, которая держалась в метрах пятидесяти позади их. Опыт подсказывал ей, что оторваться от преследователей пока ей не удалось. По всей вероятности руководством 3-его охранного отделения принято решение о ее аресте. Готова ли она была сейчас к этому, скорей всего нет. Она расстегнула ридикюль и, достав из него небольшой листочек бумаги, на котором были записаны адреса явок, разорвала его на мелкие кусочки.

«Кажется все, – решила она, наблюдая, как эти мелкие кусочки бумаги разносит ветер, – больше ничего опасного для подполья у меня нет».

– Извозчик! Остановите экипаж, – попросила она мужчину, который управлял пролеткой.

Извозчик – мужчина лет пятидесяти, молча, остановил экипаж. Сунув в его потную ладонь деньги, она ловко спрыгнула со ступеньки пролетки и быстрым шагом направилась в магазин купца Стахеева.

***

Преследователи, словно разгадав маневр девушки, тоже ускорили свое движение. Катерина – именно так звали нашу юную героиню, оглянулась назад. Мужчина, тот, кто завязывал шнурок, исчез, словно растаял в воздухе. Его место занял другой. Филер был в косоворотке, на голове его была одета черный картуз, какие обычно носят извозчики. Он то и дело останавливался и делал вид, что его ничего не интересует, что он просто прогуливается по улице.

Заметив солидного и импозантного вида мужчину, Катерина, улыбаясь, направилась в его сторону. Сильный порыв ветра сорвал с ее головы шляпку, которая покатилась по мостовой и оказалась у ног мужчины.

– Мадмуазель! – произнес мужчина и протянул ей шляпку. – Что делает с женщинами ветер.

Девушка улыбнулась. Лицо у нее было немного растерянным и поэтому было столь привлекательным, что заставило еще раз улыбнуться мужчину.

– Благодарю. Вы очень любезны. Чтобы я делала, если бы не вы? Наверняка, осталась бы без шляпки, – произнесла она, заметив, как напряглись лица у филеров.

«Сейчас кто-то из них потащится за мужчиной и их станет меньше», – подумала она.

– Всегда рад услужить такой красивой девушки. Вас не проводить до дома, а то знаете ветер….

– Еще раз благодарю, – произнесла Катерина и улыбнулась мужчине.

Он приподнял шляпу и направился дальше по улице. Один из филеров, тот, что был одет в студенческую тужурку, направился вслед за ним. Взмахом руки девушка остановила пролетку и, коснувшись плеча извозчика, назвала ему адрес. Извозчик стеганул кнутом по крупу лошади и та, сорвалась с места. Розалия оглянулась назад и увидела шпиков, которые метались по улице, стараясь остановить, проезжающие мимо них экипажи. Сунув в руки извозчика пятак, девушка выскочила на ходу из пролетки и моментально исчезла в одном из проходных дворов.

Михаил Соколов, мужчина в возрасте тридцати пяти лет, одетый в светлый костюм и шляпу стоял около афишной тумбы и нервно курил. Он явно волновался, и чем ближе подходило время встречи со связной, волнение его усиливалось с каждой минутой. Сотрудникам 3-его отделения жандармерии удалось выйти на участников подпольной группы большевиков, и аресты товарищей стали практически ежедневным явление. В том, что среди них появился агент охранки уже ни у кого не вызывало никакого сомнения. Кто-то осторожно тронул мужчину за локоть и он, вздрогнув всем телом, резко обернулся.

– Катерина? Слава Богу! Я думал, что вы не придете, – произнес Соколов и, взяв ее за локоть, завел внутрь магазин.

Она покорно последовала за ним.

– Вы ничему не удивляйтесь. Приказчик в магазине наш хорошо проверенный товарищ и там есть небольшое помещение, где и поговорим.

Мягко звякнул колокольчик, подвешенный над входной дверью магазина, и они оказались в небольшом торговом зале. Посетителей в магазине было мало, и вряд ли кто-то из них обратил свое внимание на вошедшую в зал пару.

– Нам сюда, – наклонившись к ее уху, тихо произнес Соколов, и галантно придерживая девушку за локоть, направился к двери, которую трудно было заметить среди торговых прилавков.

Михаил толкнул дверь рукой и, пропуская вперед себя Катерину, оглянулся назад. Покупатели были заняты своими делами, и никто из них не обратил никакого внимание, на исчезнувшую за массивной дубовой дверью молодую пару. Помещение было не очень большим, пять метров в ширину и три метра в длину. Посреди комнаты стоял стол, два кресла и небольшой диванчик. Мужчина посмотрел на Катерину и рукой указал ей на кресло.

– Присаживайтесь, Катенька, – предложил ей Соколов. – Насколько я знаю, вы сегодня по приказу центра, должны выехать в Петербург. Я хотел, чтобы вы передали нашим товарищам из Питера, что мы временно прекращаем свою активную деятельность. Нужно срочно помочь семьям наших арестованных товарищей, а, как вам известно, денег у нас нет и где их взять, мы не знаем. Это первое. Второе, в организации действует провокатор, и пока мы его не выявим, какую-либо активную работу осуществлять опасно.

Девушка пристально посмотрела на Михаила.

– Расписаться в беспомощности проще, чем провести экс. Получается, что его должны делать для вас другие люди, чтобы каким-то образом обеспечить вас необходимыми деньгами. Вам не кажется, товарищ Соколов, что это несправедливо рисковать чужими жизнями?

По лицу мужчины пробежала едва заметная тень гнева. Еще никто из его окружения не мог обвинить его в трусости. Михаил достал из портсигара папиросу и закурил. Выпустив струю голубоватого дыма в потолок, он посмотрел на девушку.

– Вы сами видите, товарищ, что творится в городе. Скоро от нашей ячейки никого не останется. Среди нас явно находится провокатор, но кто он, мы пока не знаем.

– И как долго вы собираетесь выявлять его?

Михаил промолчал. Было хорошо слышно, как кто-то из покупателей торговался с продавцом.

– Все понятно, товарищ Соколов, – тихо произнесла Катерина. – Я непременно передам членам ЦК вашу просьбу. Думаю, что сейчас для нас всех очень важно сохранить ядро казанской организации. Однако вам придется самостоятельно вычислить провокатора охранки, и чем быстрее вы это сделаете, тем больше товарищей вы сохраните. Когда я направлялась на эту встречу, то попала под плотное наружное наблюдение. Скажите, кто знал о моем приезде в ваш город. Я не верю в случайности, провокатор, похоже, среди ядра вашей организации.

Соколов усмехнулся. Он тоже не верил в случайности.

– Простите меня, Катерина, но я не знаю, что вам ответить. О вашем приезде знали только несколько человек, в том числе и я. Надеюсь, вы не подозреваете меня? Все они старые партийцы и я не могу поверить, что кто-то из них стал на путь предательства.

Катерина открыла свою сумочку и достала из него платочек, которым она смахнула со лба бисеринки пота.

– Товарищ Соколов, несмотря на мой возраст, я не новичок в нашей подпольной работе. Не имеет смысла направлять деньги из Петербурга, если нет гарантии, что они попадут по назначению. А, сейчас, мне нужно идти. Здесь есть запасной выход?

– Да. Я провожу вас.

– Спасибо не нужно. Я достаточно хорошо знаю Казань, чтобы уйти от филеров.

– Бог с вами, Катенька. Передавайте привет нашим товарищам из Питера.

Соколов подвел ее к стеновой панели и, нажав на полку, открыл потайную дверь.

– Прощайте. Даст Бог, встретимся.

Она быстро вышла из помещения и оказалась в небольшом грязном дворе. Заметив покосившие от времени ворота, она направилась к выходу.

***

Порыв ветра мощно ударил Катерину в спину. Девушка, придерживая рукой шляпку, быстрым шагом направилась по узкому переулку. Заметив свободную пролетку, она махнула извозчику рукой.

– Куда поедим, барышня? – поинтересовался он у нее.

– Пока прямо, – неуверенно произнесла она, – а там я вам скажу.

– Прямо, так прямо, – ответил мужчина и, улыбаясь, дернул поводья. – Ну, пошла!

«Какой назвать адрес? Дома? Нет нельзя, там наверняка засада, – подумала она. – На явочную квартиру? А вдруг и там, жандармы? Тогда куда? Соколов прав, кто-то уверено ведет охранку по цепочке, сдавая одного подпольщика за другим. Тогда, что делать, куда ехать? Наверное, нужно срочно покинуть город!».

– Дяденька! Отвезите меня на вокзал, – обратилась Катерина к извозчику. – Я хочу успеть на поезд в Петербург.

– Хорошо, барышня. На вокзал, так на вокзал. Вы не беспокойтесь, успеем…

Он хлестнул лошадь кнутом и та, заржав и вздрогнув крупом от боли, помчалась по улице, высекая искры из булыжной мостовой. Не доезжая до вокзала квартала два, Катерина остановила пролетку и, расплатившись с извозчиком, направилась к вокзалу пешком. Найдя глазами железнодорожную кассу, она быстрым шагом направилась к ней.

– Мне билет до Петербурга, – произнесла Катерина и протянула кассиру купюру.

– Барыня! Билеты остались лишь в жестком вагоне, – предупредил ее кассир. – Брать, будете, барыня или нет?

Девушка оглянулась по сторонам и, не заметив опасности, облегченно вздохнула.

– Да, да. Будьте так добры….

Сунув билет в сумочку, Катерина посмотрела за привокзальные часы. До отправления поезда оставалось около двух часов. Она взглянула через окно вокзала на перрон и моментально признала в одном из мужчин филера, которого таскала за собой с самого утра.

«Боже, мой! Что делать? – лихорадочно подумала девушка. – Откуда им известно, что я на вокзале? Выходит извозчик оказался агентом охранки. Если я сейчас выйду на перрон, он сразу меня «срисует». Тогда оторваться от них вряд ли удастся».

Филер по-прежнему двигался по перрону туда и обратно. Он явно ждал, надеясь увидеть Катерину. Она посмотрела на часы, до отправления состава оставалось еще около часа. Наконец подали состав. Посмотрев на нумерацию вагонов, она вздохнула с облегчением. Ее вагон стоял как раз на выходе из здания железнодорожного вокзала.

«Хоть в этом повезло, – подумала она. – Сейчас, когда филер отойдет от дверей, я постараюсь незаметно проникнуть в вагон».

Сотрудник охранки прошел мимо окна, вглядываясь в лица пассажиров, которые устремились к вагонам. Выждав минуту, она вышла из здания. Ей удалось пройти в вагон, прежде чем филер двинулся в обратную сторону. Почувствовав на себе чей-то взгляд, девушка оглянулась назад. В дверях тамбура стоял мужчина средних лет в черном котелке. Его аккуратно постриженная бородка, не совсем новый костюм, выдавали в нем какого-то конторского клерка. Однако, Катерина, была достаточно опытной подпольщицей, чтобы поддаться внешнему впечатлению.

«Срисовал, гад! – первое, о чем подумала девушка, – видишь, ухмыляется, скалит свои зубы. Похоже, не уйти».

Теперь стало бесполезно пытаться укрыться от глаз филеров. Куда бы она ни направлялась, за ней шли люди из охранки. Она вышла из вагона и пошла вдоль состава.

«Как им стало известно, что, я уезжаю в Петербург? Кто об этом знал? Странно, но я никому об этом не говорила. Постой! Как никому не говорила, а Соколову, извозчику? Только не паникуй, Катерина, не паникуй. Извозчик? Едва ли? Выходит, Соколов провокатор! Но о нем всегда хорошо отзывались товарищи из ЦК. А, может, быть я виновата сама, и попала под наблюдение при выходе из магазина? Но, я не заметила слежки или они сделали все, чтобы я не заметила? Что теперь делать? Судя по тому, как нагло они ведут себя, значит, они все же решили меня арестовать… », – решила она.

Катерина мило улыбнулась мужчине и направилась прямо к филеру. Сотрудник наружного наблюдения явно не ожидал подобного, он растерялся и не знал, что ему предпринять.

– Скажите, милейший человек! – громко обратилась она к мужчине. – И долго вы будете ходить за мной по пятам? Вы, что думаете, я вас не заметила?

Взоры провожавших людей невольно обернулись к ней.

– Чего вы молчите? Кто вы такие? Бандиты? Почему вы меня преследуете?! Господа! Может кто-то из вас их знает?

В какой-то момент, она заметила, как в ее сторону направился полицейский.

– В чем дело, мадмуазель? – спросил он ее. – Что здесь происходит, что за скандал?

– Не знаю, господин урядник. Просто вот эти двое с утра преследуют меня. Я не знаю, кто они и прошу вас разобраться с ними. Думаю, что это бандиты, господин полицейский!

Лицо мужчины с бородкой стало бледным, он явно был растерян. Полицейский громко засвистел в свисток. Два полицейских стоявших не так далеко от него, быстро направились в его сторону, расталкивая пассажиров локтями.

– Пройдемтесь со мной, господа! – обратился к филерам полицейский. – Не нужно упрямиться. Не силой же мне вас….

Пока полицейский приглашал их в участок, Катерина оказалась одна на перроне. На первый путь подали состав на Москву. Не останавливаясь, она быстро направилась к вагону.

***

Шум вокзала разорвал на мелкие клочки трели полицейских свистков. Катерина посмотрела из окна вагона на перрон, по которому туда и сюда сновались шпики из охранки в сопровождении дюжих полицейских. Они, то сбивались в какую-то непонятную отъезжавшим людям, толпу, то снова разбегались в разные стороны, надрывно свистя в свои свистки.

«Сейчас они начнут проверять вагоны и тогда шансов уйти от ареста, у меня просто нет», – подумала она.

Кровь ударила ей в голову. Боль прострелила ее тело, вызвав непонятную ей слабость, которая моментально сковала ее молодое и сильное тело. Катерина сразу представила себя в темной и сырой камере, с маленьким окном и поржавевшей от времени решеткой на нем. От этой мысли ей стало еще хуже. Она открыла сумочку и нащупала ребристую рукоятку женского «Браунинга». Холод металла на какую-то секунду вернул ей уверенность. Она снова взглянула в окно вагона, а затем, выйдя из купе, направилась вдоль вагона. Внезапно дверь одного из купе открылась, и в коридор вышел молодой красивый подпоручик. Его красивое с легким румянцем лицо, заставило девушку остановиться.

– Господи! Помогите мне, – обратилась она к офицеру. – Меня пытаются арестовать…

Подпоручик с удивлением посмотрел на Катерину. Ее взволнованное лицо, ее необычное обращение к нему было столь неожиданным, что он какой-то миг растерялся.

– Катя! Неужели это ты? – произнес офицер. – Проходи в мое купе. Залезайте на верхнюю полку и замрите на время.

В вагон неторопливым шагом вошел мужчина в черном костюме и котелке, сзади него маячила фигура крупная городового. Мужчина стал бесцеремонно открывать одну дверь купе за другой. Он явно кого-то искал. Наконец, он остановился напротив купе, около которого стоял подпоручик и курил папиросу. Филер уже взялся за ручку купе, чтобы открыть дверь, но ладонь офицера неожиданно легла на его кисть.

– Вы, что вы себе позволяете, милейший? – произнес подпоручик. – Какое вы имеете право врываться в мое купе, не спросив у меня разрешения? Кто вы такой?

Суровый вид офицера остановил сотрудника охранки. Он словно налетел на невидимую стенку и растеряно смотрел на подпоручика. Это продолжалось какую-то секунду, другую…

– Господин подпоручик! Мы разыскиваем девушку. Она опасный государственный преступник, – стал, как бы оправдываться филер. – Поймите меня правильно, это очень опасный государственный преступник.

Офицер усмехнулся.

– Что вы говорите? Мне плевать на вас, господин филер. Я гвардейский офицер и верный слуга нашего государя и это позволяет мне выкинуть вас из вагона поезда. Смешно, господа. Вы устроили здесь целый тарарам из-за какой-то девчонки. Стыдно, господа…

Мужчина промолчал и прошел дальше, продолжая открывать и заглядывать в купе. Убедившись, что в вагоне разыскиваемой девушки нет, они направились в соседний вагон. Офицер открыл дверь купе и улыбнулся девушке.

– Катя! Они ушли. Скажите мне, чем же вы так напугали нашего царя-батюшку, если за вами устроили такую охоту? – произнес подпоручик. – Вы, похоже, были в таком состоянии, что не узнали меня. Я же бывший ваш сосед. Наш дом был напротив вашего дома. Посмотрите на меня внимательней, неужели и теперь вы меня не узнаете?

Теперь пришлось удивиться девушки.

– Боже, мой! Неужели это вы? Как же я вас не узнала, Евгений? Боже мой, Евгений Варшавский…. Вы подпоручик….

– Да, Катерина, я уже подпоручик. Вот направляюсь в свою часть. Гостил в имении у родителей…

– А я вот так и не увидела своих родителей. Не знаю, как они, – произнесла девушка. – А вы их видели?

– Видел, Катя, видел. Даже бывал у вас дома, хотел поинтересоваться у них, где вы сейчас и вдруг такая встреча. Я вашего папеньку видел позавчера, выглядит неплохо: бодр, здоров.

Евгений Варшавский, пристально посмотрел на девушку, словно стараясь уловить в ней ту маленькую девочку, которую помнил. Когда-то она часто приходила к ним в дом, ведь она была очень дружна с его младшей сестрой Марией.

– Скажите мне, Катя, зачем вам все это нужно? Неужели вы думаете, что вам удастся сделать счастливыми всех людей? Согласитесь, ведь это настоящая утопия. Что вам не хватает в этой жизни? У вас и вашей семье все есть: большой дом, свое дело? Вы никогда ни в чем не нуждались. Отец ваш ярый сторонник самодержавия и православия, кто вас заразил этим нигилизмом-марксизмом.

По лицу девушки расплылся румянец. В ее больших синих глазах вспыхнули огоньки ярости и в этот момент, она была готова броситься на Варшавского с кулаками, доказывая правоту своих убеждений.

– Вам не понять меня, Евгений, – произнесла она, сдерживая себя. – Личного счастья мне ненужно, если не счастлив мой народ. Вы видели, как живут рабочие, которые приносят богатства маленькой кучке богатеев? Молчите, значит, не видели, а я вот видела! Вы никогда не задавали себе вопрос, а почему это так? А вы спросите себя и тогда найдете ответ, почему есть такие люди, как я, которые хотят принести этим людям счастье… и если для этого потребуется отдать свою жизнь, я ее отдам.

Варшавский улыбнулся. Слова Кати были столь пылки и убедительны, что он невольно подумал, не больна ли она. Он достал папиросу и закурил.

– Вот этим вы и пугаете просвещенное общество, – произнес Евгений. – Вот смотрю я на вас Катенька и невольно думаю, вы ведь ни перед чем не остановитесь и если вам будет нужно, вы зальете кровью весь белый свет. Вам не страшно? А мне, страшно. Но, давайте, вернемся в настоящее время. Как я понял, вы направляетесь в Москву, а оттуда в Петербург. Как вы рассчитываете доехать до Москвы? Ведь вас, наверняка, продолжают разыскивать, и стоит вам лишь показаться на перроне в Москве, вас моментально схватят. Ведь это правда?

– Вы правы, Евгений, – немного подумав, произнесла Катерина, – и мне остается лишь рассчитывать только на вас. Вы же меня не сдадите в полицию или я ошибаюсь?

– Боже упаси меня, Катенька! Я офицер императорской армии, а не жандарм. Мое предназначение защищать родину от врага, а не ловить политических. Оставайтесь в моем купе, другого выхода у вас просто нет….

Она впервые за все это время, улыбнулась.

– Спасибо, Евгений. Может, придет время, и мы вновь встретимся с вами. Я никогда не забуду об этой услуги, которую вы оказали мне.

– Не стоит об этом говорить, Катенька. Я хочу, чтобы вы просто вспоминали хоть иногда подпоручика Варшавского, который когда-то любил вас, наслаждался этими глазами, вашим голосом. Кстати, вы не замужем?

Лицо девушки вспыхнуло. Это мимолетное признание в любви было столь неожиданным, что сердце Катерины готово было выскочить из груди. Она вспомнила, как смотрел на нее юнкер Варшавский, когда они вечерами собирались в их доме, пили чай и играли в лото.

– Надеюсь это шутка, Евгений? У вас, наверняка, есть дама, которая завладела вашим сердцем.

– Нет, Катенька, это не шутка. Вот увидел вас, и снова что-то защемило в груди…

Поезд резко дернулся и, издав надрывный гудок, медленно тронулся с места. За окном поплыл перрон, станционные постройки, окрашенные в белый цвет, которые через определенный момент времени сменились зеленью леса. Поезд набирал скорость …..

***

Кабинет начальника охранного отделения жандармерии был довольно большим и светлым. Два больших окна были широко раскрыты. Легкий ветерок плавно покачивал шторы. За спиной полковника жандармерии висел большой портрет императора. На большом столе, застеленным зеленым сукном стоял серебряный подстаканник со стаканом из тонкого стекла, в котором был остывший от времени чай. Полковник иногда преподносил его ко рту и отпивал маленькими глотками терпкий вкусный чай.

– Что скажите, милейший? Как прошла ваша встреча с представителем центра? – произнес полковник своим низким бархатным голосом. – Напугали мы ее или нет?

Михаил Соколов улыбнулся.

– Думаю, вы правы, Пантелей Семенович, напугали. Она помчалась на вокзал без оглядки, забыв о задании, по выявлению агента, то есть меня.

Полковник громко засмеялся.

– Это хорошо. Там ее встретят наши люди…

Где там и кто эти люди, жандарм не стал уточнять. Полковник усмехнулся и отпил глоток остывшего чая. Сейчас он внимательно наблюдал за сидящим перед ним человеком. Перед ним сидел лучший его агент, которому удалось глубоко проникнуть в большевицкое подполье и сейчас, Пантелей Семенович, не только владел информацией о деятельности подполья, но временами и сам принимал непосредственное участие в планировании тех или иных акций городской подпольной организации.

– Скажите, Соколов, как она отреагировала на вашу просьбу о финансовой помощи семьям арестованных товарищей?

– Мне показалось вполне положительно, Пантелей Семенович. Жалко, что она сама не решает подобные вопросы.

– А это и хорошо, милейший человек. Пусть доложит в ЦК. Пусть они скинутся на это дело, а мы их курьеров здесь и переловим. Наша с вами задача милейший поссорить ЦК с городской подпольной организацией и вызвать у них недоверие. Любое недоверие, это наша с вами маленькая победа над большевиками.

В кабинете повисла пауза.

– Вот вы и должны зародить это недоверие, – продолжил развивать свою мысль Пантелей Семенович. – А для этого вам, милейший, думаю, придется съездить не только в Петербург, но и в Лондон или Цюрих.

– Я слишком маленькая фигура в этой большой игре. Наверное, для этого нужен другой человек с большим авторитетом.

– Напрасно вы так думаете, Соколов. Иногда и пешка проходит в ферзи…., – полковник не договорил, давая понять собеседнику, что этот вопрос уже, наверняка, согласован с руководством службы. – У меня есть неплохая задумка в отношении вас. Мы вас арестуем за убийство. Не смотрите на меня так, я не сумасшедший. Вы убьете провокатора. Да, среди ваших друзей по партии есть наши люди. Я вам предоставлю всю информацию по этому человеку, и вы с группой товарищей совершите этот акт. А ваш побег из-под стражи не только повысит ваш авторитет среди партийцев, но и позволит вам занять определенную, более высокую ступеньку в иерархии партии. Это в будущем, а сейчас идите, отдыхайте, Соколов.

Михаил поднялся и, взяв в руки шляпу, направился к небольшой двери, которая находилась в углу кабинета. Он на какую-то долю секунды задержался около двери, словно не решаясь переступить порог, но затем резким движением руки открыл дверь и исчез за ней. Полковник нажал на кнопку звонка, которая была установлена на крышке стола и буквально через секунду – другую в дверях появился молоденький ротмистр. Он лихо щелкнул каблуками сапог и застыл в стойке «смирно». Пантелей Семенович посмотрел на румяное лицо ротмистра и невольно улыбнулся. Впервые за долгие годы своей нелегкой службы, он позавидовал этому розовощекому ротмистру.

– Вот что, милейший. Возьмите под наблюдение Соколова, – приказал он ротмистру. – Я должен знать все: с кем он встречается, о чем говорит и даже думает. Смотрите не «проколитесь», я знаю вас, чертей! И, еще, принесите мне, наконец, горячего чая.

Ротмистр кивнул головой и, щелкнув каблуками, вышел из кабинета, плотно закрыв за собой массивную дверь.

***

Петербург, встретил Катерину непогодой. Ветер с финского залива рвал темные свинцовые облака на клочья и носил их над темными водами Невы. Девушка шла по улице, держа в одной руке зонт, а в другой круглую шляпную коробку. Она иногда останавливалась и бросала свой взгляд назад, стараясь рассмотреть сквозь серую пелену дождя сгорбленные фигуры филеров. То ли погода сыграла свою определенную роль, то ли еще какие-то непонятные ей обстоятельства, но шпиков она не видела.

«Неужели отстали? – подумала она. – Не может быть, что они решили снять наружное наблюдение».

Отсутствие наблюдения еще больше напугало Катю, чем активность людей из охранки. Вот и нужный ей адрес. Она посмотрела на окно, которое было зашторено плотной зеленой занавесью. Прежде чем перейти улицу, она еще раз посмотрела на окно.

«Окно зашторено, значит все в порядке», – подумала она.

Она осторожно перешла улицу и остановилась около парадного подъезда дома. Однако, осторожность и, вжившаяся совсем недавно в нее осторожность, заставили ее пройти мимо дома. Сделав небольшой крюк, она снова вернулась к нужному ей дому. Расстегнув сумочку, она нащупала рифленую рукоятку «Браунинга». В последнее время она практически не расставалась с оружием. Этот маленький, вмещавшийся в ее ладони пистолет, придавал ей определенную уверенность, силу. Она передернула затвор и, открыв входную дверь дома, смело вошла в темную парадную. Остановившись, она сложила зонт, поправила шляпку и не торопясь, направилась к лестнице. Где-то наверху звучала фортепьянная музыка, и она невольно вспомнила родной дом, где ее мама по вечерам часто музицировала на рояле. Эти приглушенные и чарующие звуки Шопена, на какой-то миг сняли с нее напряженность. Она улыбнулась и, ускорив шаги, быстро поднялась на второй этаж. Бросив взгляд на медную дощечку, что крепилась справа на двери, она нажала на кнопку звонка. Где-то еле слышно прозвучал звонок. Дверь открылась и в проеме двери показалась дородная фигура женщины.

– Вам кого? – спросила ее женщина.

Катерина невольно обратила внимание на напряженную фигуру женщина, на сдавленный от волнения голос. Какой-то внутренний голос подсказывал ей, что там за дверью ее ожидает засада.

– Добрый вечер. Вам привет от Сашеньки, – тихо произнесла девушка. – Мне сказали, что вы сдаете комнату?

Женщина растеряно посмотрела на девушку, не зная, что ей ответить на ее вопрос.

– Вам привет от Сашеньки, – снова повторила она. – Именно она дала мне ваш адрес.

Женщина продолжала молчать, стоя в проеме открытой двери. Страшная мысль буквально прострелила сознание Катерины.

– Извините! Похоже, я перепутала дом.

Она резко повернулась и бросилась бежать вниз по лестнице. Кто-то схватил ее за руку, стараясь остановить ее, но она со всей силы ударила зонтом человека в лицо. Удар был таким сильным, что человек охнул и упал на лестницу. Она выскочила на улицу и, не разбирая дороги, бросилась бежать. Она слышала за своей спиной полицейские свистки, но они еще больше подстегивали ее. Забежав в подъезд соседнего дома, она устремилась вверх по лестнице. На втором этаже она заметила слегка приоткрывшуюся дверь. Распахнув ее, она оказалась в большой прихожей.

– Кто там? – слышала она глуховатый мужской голос. – Вам кого?

Девушка прижалась к стене и достала из сумочки «Браунинг». Рифленая рукоятка пистолета легла в ее небольшую ладонь. В прихожую вышел мужчина и, увидев промокшую насквозь незнакомую ему девушку, державшую в руке пистолет, буквально обомлел от страха.

– Кто вы и что вам нужно? – с трудом выдавил он из себя. – Уходите, мне не нужны неприятности!

Голос мужчины надломился и последние слово он произнес буквально фальцетом. Он сделал шаг в сторону и со страхом посмотрел на незнакомку, которая направила пистолет ему в голову. Отверстие в стволе, буквально парализовало его волю.

– Ради Бога, не бойтесь, я вас не трону! – произнесла Катерина, почувствовав металл, в своем голосе. – Черный выход есть? Ну! Не заставляйте меня стрелять! Что вы молчите? Черный выход есть или нет!?

– Да…, – прохрипел от волнения мужчина и рукой указал на дверь, ведущую в кухню. – Он там….

– Покажите! Ну, живо! – произнесла Катерина и повела стволом пистолета, заставляя хозяина квартиры показать ей этот выход.

Мужчина сделал несколько шагов и обернулся, еще не веря, что в его квартире по-прежнему находится это молодая женщина с пистолетом.

– Как ваша фамилия? – неожиданно для хозяина квартиры спросила девушка.

– Зачем вам моя фамилия? – ответил ей мужчина осипшим от волнения голосом.

– Если вы меня выдадите, мои товарищи убьют вас и всех ваших родных и близких вам людей.

Мужчина направился на кухню и рукой указал на дверь.

– Откройте! – приказала она ему.

Хозяин квартиры дрожащей рукой открыл щеколду, и девушка буквально прошмыгнула в образовавшуюся щель.

– Я вас предупредила, – произнесла она и быстро стала спускаться по лестнице вниз.

Выглянув из-за двери и убедившись, что двор пуст, она подобрала края своей длинной юбки и устремилась на улицу.

***

Вечером, Катерина, уже выступала в небольшом доме на окраине города, в котором собрались рабочие. Перед ее выступлением, активист – большевик Никифоров представил ее рабочим.

– Товарищи! Сейчас перед вами выступит товарищ Рысь, которая совсем недавно прибыла в наш город из Лондона. Он, а вернее она, расскажет нам, как прошел съезд нашей партии большевиков.

В комнате стало тихо. Все повернулись в сторону миловидной девушки, которая сидела у окна. Катерина встала с места и посмотрела на собравшихся рабочих. Два десятка глаз устремили свой взор на нее. Легким движением руки она поправила выбившийся из-под косынки локон волос. Лицо Кати преобразилось, а в глазах заблестел какой-то неистовый огонь.

– Товарищи рабочие! Члены ЦК партии большевиков и товарищ Ленин передают вам свой пламенный боевой привет! – произнесла она. – Несмотря на то, что товарищ Ленин сейчас находится за границей, он хорошо знает, что происходит у нас на родине, он верит, что скоро наступит тот самый момент, когда в России рухнет прогнивший царский режим и власть перейдет в руки трудового народа, то есть в ваши руки, товарищи. Наша с вами задача, не только ждать этого момента, но и всячески способствовать этому. Для этого необходимо усилить наше влияние в рабочей среде, вести агитационную работу. Чем больше рабочих станет на нашей стороне, тем быстрее падет ненавистный трудовому народу царский трон. Пусть вас не пугают аресты и гонение власти. Вспомните апостолов Христа, которые подвергались не меньшему гонению и в результате они победили….

– Скажите, товарищ Рысь, а вы случайно не жидовка?

Это было сказано так неожиданно для ее, что лицо Катерины вспыхнуло. Казалось вот-вот и она бросится на оппонента с кулаками.

– Вы ошиблись, товарищ! Я не жидовка! Я дочь русского народа, которого, как и вас угнетает царское правительство. Почему вы меня об этом спросили, товарищ.

– Почему вы меня спрашиваете? А потому, что все кто здесь выступал до вас, были жидами. Вот я сижу и думаю, может и партия, о которой вы говорите тоже жидовская, а не рабочая?

Катерина улыбнулась.

– Странный вопрос, товарищ? А вы сами не жид случайно?

Собравшиеся засмеялись. Она еще говорила около часа, рассказывая рабочим о программе партии большевиков. Закончив говорить, она посмотрела на руководителя ячейки.

– Товарищи, на этом я думаю, закончим на сегодня. Нужно проводить товарища Рысь. Вавилов! Проводи ее дворами. Не нужно, чтобы ее здесь видели.

– Хорошо, товарищ Никифоров.

Катерина накинула на плечи шерстяной платок и, попрощавшись, с рабочими вышла вслед за Вавиловым. На улице было темно. Где-то недалеко лаяли дворовые собаки.

– Осторожней, товарищ Рысь, – тихо произнес Вавилов, – под ногами большая лужа.

– Спасибо, товарищ, – поблагодарила она мужчину. – Темно у вас здесь…

Вскоре они вышли на улицу, мощеную булыжником.

– Спасибо, товарищ Вавилов. Теперь я сама доберусь, – произнесла девушка и, поправив сбившийся с головы платок, направилась по улице.

Подпольщик проводил ее взглядом, отметив про себя ее хрупкую фигуру и повернувшись, направился в обратную сторону. Катерина шла по улице, размышляя о своей встрече с Никифоровым. Они знали друг друга около года. Он работал на Путиловском заводе и хорошо знал жизнь рабочих. Перед отъездом в Лондон на съезд партии, она встречалась с ним, и он передал ей письмо, адресованное Ленину. Заметив пустующую пролетку, девушка направилась к ней.

– На Невский, – произнесла она и, подобрав подол юбки, села в пролетку.

Повозка тронулась. Она откинулась на спинку и закрыла глаза. Мерный цокот копыт по булыжной мостовой, скрип рессор, просто убаюкивал Катерину. Внезапно, повозка остановилась. Она открыла глаза, перед ней сидел офицер в форме жандармерии.

– Вот и приехали, Катерина Игнатьевна, – произнес офицер. – Сколько веревочки не виться, а кончик найдется…. Не ожидали? А я давно искал с вами встречу.

– Вы ошиблись, господин ротмистр. Вы явно меня с кем-то спутали, – словно оправдываясь, произнесла она. – Меня всегда с кем-то путают….

– Не нужно изображать из себя невинную овечку, как у вас говорят, товарищ Рысь. Вы же сами понимаете, что это бесполезно. Так, что поехали дорогая к нам в заведение, там и поговорим. Теплый прием и камеру с солнечной стороны, я вам обещаю.

Катерина хотела открыть свою сумочку, где лежал ее пистолет, но офицер предусмотрительно вырвал ее из ее рук.

–Не нужно, Катерина Игнатьевна, не нужно. Я не первый год служу в охранном отделении. Береженого человека, Бог бережет, так, по-моему, говорится в народе.

Дорога до здания охранки заняла совсем немного времени. Катя шла в сопровождении двух офицеров. Поднявшись на второй этаж, они остановились напротив большой массивной двери. Один из офицеров приоткрыл ее и скрылся за ней. Видимо доложив о ее аресте, он вышел из кабинета и, взглянув на побледневшее лицо Катерины, предложил ей пройти в кабинет.

За большим массивным столом сидел мужчина средних лет с большими залысинами на лбу. Его тонкие редкие волосы были аккуратно зачесаны назад. Сквозь них поблескивала лысина.

– Присаживайтесь, Катерина Игнатьевна, а, может, для вас более привычно, товарищ Рысь? Простите меня, Христа ради, но, взглянув на вас, я невольно удивился, почему товарищи выбрали для вас такой неподходящий псевдоним – Рысь?

В кабинете повисла тишина. Кабинет был большим, обставленный дорогой инкрустированной мебелью. В углу отбывали секунды большие напольные часы. Тик-так, стучали часы….

– Вы знаете, мне жалко вас, Катерина. Вы такая молодая, красивая девушка…. Вы знаете, что вам грозит? Не хотите отвечать, ну и не надо, мы и так все знаем о вас и ваших друзьях. Мы даже знаем, где вы сегодня были, перед кем вы выступали. Если желаете, могу вам доложить.

Мужчина сделал небольшую паузу. Он внимательно рассматривал сидевшую перед ним девушку.

– Я, просто, хочу понять вас, что вам не хватает в вашей жизни: острых ощущений или других каких-либо причуд? Ведь у вас все есть: дом, богатство… Вы знаете, я могу вас сейчас просто выставить за дверь учреждения и провести арест всех ваших друзей, и завтра вас просто убьют ваши же друзья и товарищи по борьбе, и вы умрете, как предатель. Все они будут считать, что именно вы предатель. Как вам подобная перспектива?

Катерина по-прежнему, молча, смотрела на хозяина кабинета

– Мои товарищи вам не поверят, так как хорошо знают меня. Они знают, что я лучше умру в ваших застенках, чем выдам вам своих друзей…

Мужчина громко засмеялся, в его глазах заиграли какие-то непонятные ей огоньки. Пододвинув к себе стакан с чаем, он сделал глоток и снова взглянул на сидящую перед ним девушку.

– Вам бы хорошего мужа, да маленьких детишек, а вы все в революцию играете, героя из себя строите. Но, вы не герой, вы просто глупая девчонка и не более.

Он снова засмеялся. Теперь этот смех был каким-то противным и насмешливым.

– Я не хочу с вами разговаривать! – громко произнесла Розалия и поднялась со стула. – Отправьте меня в камеру!

– Сидеть и молчать! Фанатичка! Посмотрим, как вы запоете, оказавшись на каторге. Да, да, на каторге. Там не будет платьев из Парижа, там будет труд, от которого, как говорят, кони дохнут. Пройдет год и о вас забудут, словно вас никогда и не было.

Мужчина нажал на кнопку и в дверях появился городовой.

– Отведите, ее милейший человечек в камеру. Там клопы давно не вкушали молодой крови. Устроим им пир!

За спиной Катерины с грохотом хлопнула металлическая дверь. Она обернулась назад и заметила, как открылся дверной глазок, и чей-то глаз с интересом посмотрел на ее одинокую фигуру, которая, словно статуя стаяла у двери, боясь сделать свой первый шаг в ожидавшую ее неизвестность.

***

Катерина подошла к нарам. Сумрак камеры, размеренные шаги надзирателей за дверью угнетали ее.

«Как я могла так легко угодить в расставленные охранкой сети? Кто знал о моем выступлении и явке? Наверняка, об этом знали с десяток товарищей…. Кругом провокаторы. Кому верить? – крутилось у нее в голове. – Интересно, кто знает о моем аресте? Как сказал это жандарм, что сегодня они организуют аресты подпольщиков, а завтра они меня выпустят. Следовательно, подпольщики знают о проваленной явке и моем аресте. Однако поверят ли мои товарищи, что я предала их? Кого я знаю в этом городе? От силы человек пять или шесть…. А вдруг именно их и схватит охранка? Хорошо стала работать охранка, надо отдать ей должное».

– Кто такая мещанка? Проститутка? – раздалось из темного угла камеры. – У нас здесь принято здороваться!

– Нет, я не проститутка. Я политическая. Кто здесь старшая по камере? Мне нужно место.

Этот ответ вызвал в камере легкое замешательство. В камере сидели воровки, проститутки и бродяги.

– Здесь не вокзал и лишних мест нет. Падай, где хочешь.

Она прошла вдоль нар. Заметив свободное место, Катерина, присела. Сильный пинок буквально снес ее с места. Катя словно пушинка слетела с нар и упала на грязный пол.

– Пошла вон! – произнесла полная женщина с остатками макияжа на лице. – Вот что дорогуша, ломись из хаты. Нам такие соседи здесь не нужны

Она еще хотела что-то сказать, но в этот момент Катя впилась ей в волосы. Они обе повалились на пол и стали кататься по полу, пытаясь впиться ногтями в лицо. Неожиданно открылась дверь камеры и в проеме показалась массивная фигура надзирателя.

– Прекратить! – громко скомандовал он.

Женщины поднялись с пола и, пылая гневом, стали напротив друг друга.

– Все хватит «собачится». Ты политическая иди сюда, здесь тебя никто не тронет.

Катя посмотрела на женщину и села рядом с ней.

– Можно я прилягу, у меня сильно болит голова.

– Ложись…

Она сидела на нарах, размышляя над тем, как она легко угодила в сети охранки. От этих мыслей у нее вдруг разболелась голова. Она легла на нары и закрыла глаза. Однако мысль о возможной провокации охранки не отпускала ее.

«Как-то все странно, провалы в Казани и Петербурге. Я почему-то грешила на Соколова, но он не знал о явках в Петербурге, следовательно, он не мог знать назвать их. А, если знал? А вдруг я ошибаюсь и Михаил Соколов честный большевик? Но кто меня мог предать здесь? Никифоров? Вавилов? Но, ни один из них не знал, куда я направлюсь. Следовательно – ни кто из них. Тогда кто?»

Шаги надзирателя стихли около двери ее камеры. Она взглянула на дверь и заметила, как за ней внимательно наблюдал чей-то внимательный глаз.

– Дайте мне воды! – крикнула Катерина.

– Не положено! – ответил глуховатый голос надзирателя. – Ты новенькая?

– Да, – ответила Катя.

– Выходи!

Ее перевели в соседнюю камеру-одиночку. Девушка обернулась и увидела глазок, в который кто-то наблюдал за ней. Глазок закрылся, и снова стало тихо. Катерине не спалось. Несмотря на физическую и эмоциональную усталость, сон не шел. Жандарм был прав, вскоре она почувствовала, что по ее руке кто-то ползет. Это был клоп. Она испугано вскочила на ноги и попыталась стряхнуть с себя насекомых, которые, как ей показалось, ползали по ее одежде. Всю ночь она не сомкнула глаз. Под утро, когда в камере стало светло, усталость сломила ее, и она заснула. Ее разбудил шум открываемой двери. В камеру вошел надзиратель и молча, поставил на пол металлическую тарелку с кашей, куском хлеба и кружку с водой.

– Извольте кушать. Это прислал вам начальник тюрьмы, – произнес он и, развернувшись, вышел из камеры.

Катерина поднялась с нар и взяла тарелку в руки. Только теперь она поняла, как она проголодалось. Она с жадность съела кашу и с сожалением посмотрела на дно тарелки. По действующему предписанию, арестантов кормили гречневой кашей, которая была малокалорийной и через час-другой, арестант снова ощущал приступы голода. Весь день она ждала, когда ее выведут на допрос, но этого не произошло. Она терялась в догадках, с чем это было связано, то ли с угрозой жандармского чиновника, то ли с попыткой сломить волю, и склонить ее к сотрудничеству.

Неожиданно дверь открылась, и голос надзирателя вернул ее к действительности.

– Выходи! Что ты копаешься, словно курица!

Катерина быстро вскочила на ноги и чуть ли не бегом устремилась к двери.

***

Она шла по длинному узкому коридору, придерживая подол своего платья. Иногда ей казалось, что этому коридору не будет конца. За ее спиной, тяжело дыша, шел надзиратель. Тюрьма жила своей жизнью: в одной из камер кто-то громко смеялся, в другой наоборот, кто-то громко причитал.

– Стоять! Лицом к стене! – раздалось за спиной Катерины.

Она, молча, выполнила команду надзирателя. Он с шумом распахнул дверь и слегка подтолкнул ее в спину.

– Свидание краткосрочное, тридцать минут.

Она не сразу разглядела человека, который стоял спиной к свету. Мужчина был одет в военную форму, которая как влитая сидела на его спортивной фигуре.

– Катя! Это я, Евгений Варшавский….

– Женя? Как ты сюда попал? Откуда ты узнал о моем аресте?

Варшавский улыбнулся.

– Ты же сама говорила, что тебе нужно в Петроград. Вот стал тебя разыскивать. Узнал, через знакомых, что ты в «Крестах». Как ты здесь?

Она улыбнулась. Однако улыбка у нее получилась какой-то вымученной.

– Что у тебя с лицом? Тебя били?

– Нет. Просто, как может быть свободному человеку в этой каменной клетке. Ты не поверишь, но я не рассчитывала увидеть тебя здесь. Я думала, что меня ведут на допрос…. Как все неожиданно.

Разговор явно не клеился. Радость на лице Евгения Варшавского постепенно исчезла.

– Катя! Завтра я уезжаю на фронт. Я не знаю, что меня там ждет и поэтому я пришел к вам, чтобы предложить вам руку и сердце. Если вы согласны, то нас сегодня же обвенчают в тюремной церкви…. Что вы молчите?

– Не смешите меня, Евгений. Вы православный человек, а я атеистка, поэтому о винце не может быть и слова. Это первое. Во-вторых, вы дворянин, а я – мещанка. Мы разные во всем: в сословии и наконец, во взглядах. Вы за единую и неделимую Россию, за веру царя и отечество, а я за власть, рабочих и крестьян. Поэтому, мы как вода и огонь, каждый может существовать лишь отдельно друг от друга.

Катерина замолчала и посмотрела на посеревшее лицо Евгения.

– Вы не обижайтесь на меня, Евгений…. Да и проблем у вас со мной будет множество. Скоро меня осудят. Нужна ли вам такая жена, как я? Думаю, что вам гвардейскому офицеру наш брак вскоре станет в тяжесть, так что простите меня. Вы молоды, красивы….

Она не договорила. В какой-то миг ей стало жалко этого человека, стоявшего перед ней во всей красе гвардейской офицерской формы. Он что-то хотел ей сказать, но она закрыла его рот своей маленькой изящной ладонью.

– Катенька! Чем я могу помочь тебе? – спросил ее Евгений.

– Вы мне помочь? Да не смешите меня, Варшавский! Впрочем, запомните адрес: Невский, дом 2, второй этаж, квартира номер шесть. Передайте привет от меня Сергею Ивановичу.

– Привет? И все?

– Да, все…. Я вам буду благодарна за это. А сейчас, идите, не стоит здесь задерживаться.

Она повернулась и постучала в дверь, которая моментально открылась.

– Отведите меня в камеру, – обратилась она к надзирателю. – Простите меня, вот сейчас я посмотрела на вас и поняла, что упускаю свое счастье. Если честно, то мне кажется, что я вас любила, но это было в моей прошлой жизни. Прощайте, Евгений….

Дверь закрылась и ее вновь повели по длинному нескончаемому коридору.

***

–Стоять! Лицом к стене!

Тяжелая рука надзирателя легла ей на плечо. Она остановилась и повернулась лицом к стене. Противно заскрипели петли двери.

– Прошу барыня, – произнес надзиратель и слегка подтолкнул девушку в плечо.

Она сделала шаг и остановилась у двери.

– Эй, ты! Чего стоишь, словно неживой человек? Давай, будем знакомиться! – выкрикнул кто-то из темноты. – Что молчишь? Первая ходка? Да, проходи…. Вон ложись, теперь это будет твое место.

Катерина, молча, прошла и села на краешек нар.

– Да, первая. Раньше лишь читала о тюрьме, – тихо ответила девушка. – Я политическая…

Все повторялась. Кто-то громко засмеялся. Она попыталась рассмотреть этого человека, но сумрак в камере не позволил ей этого сделать.

– Это ты вчера устроила драку в камере?

– Да, – ответила она, невольно удивившись тюремному телеграфу.

– Все в порядке, мамзель. Давай, знакомиться, меня зовут Зинаида, а это Нинка. Она тоже, как и ты впервые, за убийство. Хахаля своего ножом пырнула, а он возьми, и помер…

Зинаида громко рассмеялась, чем вызвала у Нинки приступ ярости.

– Я бы и тебя курва порезала. Надоела ты мне.

– Трудно тебе придется, краля, – произнесла Зинаида. – Кость то у тебя тонкая, не рабочая. Боюсь, сломает тебя тюрьма.

Катерина сняла с себя платок и, постелив его на доски, осторожно легла на него.

– А ты за что здесь, Зинаида?

– Воровка я, – ответила женщина. – Вот «обнесла» одного господина и оказалась здесь. Мне не впервой, переживу.

– Выходит, ты тоже хотела стать богатой? – тихо спросила ее Катерина.

– А кто из нас не хочет быть богатой? – переспросила ее Зинаида и громко засмеялась. – Можно подумать, что ты не хочешь этого?

– Представь, себе нет. Богатой, не хочу. Я хочу быть счастливой и счастливой не одна, а вместе со всем рабочим народом.

– Ну, ты и загнула, барышня! Ничего себе, счастливой, вместе с народом. Народу-то много, счастья на всех не хватит. Странная ты какая-то. Ты случайно не заболела?

Где-то в темноте камеры, кто-то фыркнул от смеха.

– Темная ты, Зинаида! Ничего, пройдет время, и ты сама все увидишь.

– Я темная, говоришь, а ты глупая. Что ты знаешь о жизни? Жила, как сыр в масле каталась. Ты хоть знаешь, как дверь на завод открывается, как там люди работают. Вы только и умеете, что мутить народ. А чуть прижмут вас, вы сразу же заграницу уезжаете, прячетесь там. Вот я и своего мужика обнесла, он мне тоже все о счастливой жизни рассказывал, как и ты, говорил, что все это будет скоро. А я не хочу ждать, я сейчас хочу своего счастья… Ты поняла меня или нет?

Катерина легла на нары и закрыла глаза. В камере стало тихо и стало отчетливо слышно, как по коридору двигался охранник, тридцать шагов вперед, поворот и еще тридцать шагов. Ей почему-то стало жалко себя до слез. Ей просто не верилось, что она такая опытная подпольщица так просто оказалась в руках охранки.

«Где же я совершила ошибку? Кто меня выдал: Никифоров, Вавилов? – снова думала она. – Чего я сейчас гадаю, сейчас это уже не так важно, главное я попалась и похоже, вырваться мне отсюда не удастся».

За окном, с хитрым переплетением решетки и металлической сетки, стало темно.

«Ночь, – подумала Розалия. – Интересно, знают ли товарищи о моем провале? Выполнил ли ее просьбу Варшавский? Наверное, догадались и без него…».

Рядом с ней тихо засопела Зинаида, она, похоже, заснула. Нина во сне стала тихо стонать. Катя повернулась на бок.

Раз, два, три… раздавались шаги за металлической дверью камеры. Почему-то она в эту минуту вспомнила своего отца. Отец не скрывал свою любовь к ней, он часто говорил, что любит ее больше других детей. Она была самой способной, самой нетерпеливой, самой проницательной и, даже братья признавали это, что она самая умная среди них. Катерина была на редкость серьезной девушкой, запоем читала все, что попадалось ей в руки. Однако любовные бульварные романы ее не так интересовали, как серьезные книги. На запоем читала Толстого, Тургенева, Чехова. Анна Каренина вызывала у нее лишь снисходительное сожаление, а Лизу Калитину она даже осуждала.

«Шла бы ты, голубушка не в монастырь, а в революцию, там тебе, с твоей принципиальностью, самое место…».

Ее больше увлекали произведения по истории, по социологии. Катя хорошо помнила, как ночами, закрывшись в своей спальне, запоем читала «Капитал» Карла Маркса.

В 1894 году она, окончив гимназию, поступила в Лионский университет на курс медицинских наук. Катерина хорошо помнила свои студенческие годы, как искала применением своим силам. Однажды, знакомый ей студент предложил ей почитать брошюру Владимира Ульянова «Что такое «друзья народа…», которая коренным образом изменила ее жизнь. В какой-то момент она поняла, что все, чем она занималась до этого, ничего не стоит. Она вдруг ощутила себя человеком, которая, не задумываясь, готова была пожертвовать своей жизнью ради революции. Бросив учебу, она вернулась в Россию и вскоре вступила в социал-демократическую организацию, став профессиональной революционеркой. Ее жизнь приобрела совершенно другие ритмы: Германия, Швейцария, адреса, явки, пароли… Ей иногда казалось, что все это не реально, все это какой-то сон и стоит лишь открыть глаза, как все это моментально исчезнет, и она снова станет прежней Катей. Она со страхом отбрасывала от себя эту мысль, потому что уже другой жизни для себя она не представляла.

Прошел год, и Катю впервые арестовали. Она хорошо помнит начальника казанского охранного отделения. Он смотрел тогда на нее и словно ребенок радовался этому успеху.

– Ну, что голубушка, попалась… Ты, наверное, думала, что ты такая умная, а мы дураки? Нет, царь-батюшка, просто так платить жалование не будет. Была бы моя воля, я бы вас всех смутьянов собрал бы в одном месте и утопил…. А, ты не смейся! Вы как клопы мешаете жить полной грудью…. Вот ты мне скажи, что ты добиваешься? Чего ты хочешь? У тебя все есть и родители, и деньги. Чего тебе не хватает? Молчишь, нечего ответить?

Он громко засмеялся ей в лицо. Несколько капель слюны попали ей на лицо, и она сморщила его от отвращения.

– Не нравится? Привыкай…. Будет еще хуже…

Потом она узнала, что ее выдал провокатор, который внедрился в группу рабочих, которым она читала лекции о революционном движении. Именно он сообщил охранке, что именно она собственноручно вышивала красное знамя для первомайской демонстрации.

За дверью камеры стихли шаги. Стало так тихо, что она услышала, как где-то далеко-далеко стучат по рельсам колеса поездов. Она вздохнула и повернулась на другой бок.

***

Третьи сутки шел дождь. Окопы, которые накануне были выкопаны солдатами, были наполовину заполнены водой. В землянках было сыро и не уютно. Немцы вели редкий артиллерийский обстрел, заставляя солдат каждый раз вздрагивать от близкого взрыва и падать лицом в грязь. Откинув в сторону полог, в землянку полковника Некрасова вошел Варшавский.

– Господин полковник! Разрешите обратиться?

Некрасов оторвал свой взгляд от разложенной на столе карты и посмотрел на подпоручика.

– Что у вас?

– Господин полковник, разрешите сделать вылазку к немцам. Они, как и мы, наверняка, попрятались по землянкам. Думаю, что мы легко проникнем в их расположение, и если удастся, захватим их орудия.

– Полковник положил на стол карандаш, который он держал в руке и снова, но уже с интересом посмотрел на подчиненного.

– И как вы хотите проникнуть к ним? – спросил его полковник.

Варшавский подошел к столу и, взяв в руки карандаш, ткнул им в большое зеленое пятно на карте.

– Вот в этом месте, господин полковник, балка. По ней мы и пройдем. С немецкой стороны там охранения нет. Сейчас она, наверняка, затоплена дождевой водой, и мы пройдем по ней и ударим немцев во фланг.

По лицу полковника пробежала тень сомнения. Он не верил в эту авантюрную затею, которую хотел осуществить, стоявший перед ним подпоручик. Однако она была столь дерзкой и заманчивой, что отказать в смелости этому человеку, он просто не мог.

– Хорошо, подпоручик. Сколько вам нужно для этого людей?

– Десятка три, господин полковник. Я уже отобрал надежных людей.

– Когда вы хотите провести эту операцию?

– Сегодня, как только стемнеет.

– Бог вам в помощь.

Варшавский, козырнул и вышел из землянки. Он посмотрел на небо покрытое темными и тяжелыми тучами и направился в расположение своей роты. Где-то рядом прогремел взрыв, окатив его мелкой водяной пылью. Он спустился в свою землянку. Из-под настеленных на полу досок сочилась вода. Он снял намокшую шинель и повесил ее на палку около небольшой печи, которую соорудили ему солдаты и металлической бочки. В землянку заглянул прапорщик, прибывший в полк из последнего пополнения.

– Разрешите, ваше благородие?

– Заходите, Гришин, – ответил Евгений. – Вы не передумали пойти со мной в рейд?

– Никак нет, ваше благородие. А, что разрешили?

Варшавский кивнул головой.

– Готовь людей. Выступаем, как только начнет темнеть. Пусть солдаты возьмут гранаты, думаю, что лишними они не будут.

Прапорщик, развернулся и исчез за пологом. Евгений сел на койку и, достав лист бумаги, начал писать письмо родителям. Он вкратце изложил фронтовые новости и поинтересовался у них, что им известно о судьбе Кати. Закончив писать, он сложил письмо и сунул его в конверт. Он уже в который раз вспомнил свою последнюю встречу с Катериной.

«Наверное, я сам виноват в том, что она забыла меня, – подумал он. – Кого в этом винить, кроме меня самого, некого. Нужно было писать ей из юнкерского училища, а не ограничиваться одними открытками к праздникам».

Он закрыл глаза и предался воспоминаниями. Он вспомнил детство. Вот он катит по улице санки, в которых сидит маленькая, словно ангелочек девочка. Она звонко смеется.

– Быстрее, быстрее! Ты что плетешься словно кляча!

Он тоже смеется и ускоряет свой бег. На повороте санки опрокидываются, и Катя падает лицом в снег. Он помогает ей подняться на ноги, и осторожно касаясь ее лица, начинает гладить его.

– Катенька, прости меня, прости Христа ради…

Она смеется и целует Евгения в щеку.

– Ваше благородие. Люди готовы!

Он открывает глаза и видит перед собой прапорщика. Только сейчас он понимает, что он спал. Варшавский, молча, надел шинель и взглянув на Гришина, вышел вслед за ним из землянки.

***

Шли тихо. Мир Варшавского сузился в ширину спины, идущего перед ним прапорщика Гришина. Воды было много, иногда она достигала уровня груди, и им приходилось поднимать оружие над головой. По-прежнему ухала немецкая пушка, только теперь эти выстрелы звучали где-то совсем рядом с ними. Воды стало меньше, это говорило о том, что они стали выходить из балки.

– Прапорщик, пусть разведчики проверят выход.

Спина Гришина растворилась в темноте. Евгений достал из деревянной кобуры «Маузер» и взвел курок. Время буквально замедлило свой бег.

«Сколько времени прошло, а разведки все нет. Что случилось?» – размышлял Варшавский, вглядываясь в темноту.

Где-то рядом снова грохнул артиллерийский выстрел.

– Ваше благородие! – прошептал голос прапорщика из темноты. – Можем двигаться, впереди чисто.

Отряд снова двинулся вперед и вскоре успешно вышел из балки.

– Привести себя в порядок! – скомандовал подпоручик.

Солдаты сели на землю и стали выливать из набухших от влаги сапок воду.

– Ну что, братцы! Покажем германцам русскую удаль. Группа прапорщика – овладеть батарей, остальные за мной! Приготовить гранаты! Атака, по зеленой ракете!

Группы разошлись в разные стороны. До немецких траншей оставалось еще метров сорок, когда группа Варшавского приготовилась к атаке. В окопах никого не было. Из землянок слышался смех и звуки губных гармошек. Евгений достал из-за пояса ракетницу и выстрелил в темное небо, из которого по-прежнему лил мелкий противный холодный дождь.

Солдаты, сделав рывок, оказались в траншее врага. Увязая в грязи, они стали бросать гранаты в землянки немецких солдат. Все потонуло в грохоте, криках умирающих и раненых немцев. Живые, кто пытался выскочить из разрушенных взрывами землянок, падали сраженные огнем винтовок и ножей. Вскоре все закончилось.

– Ваше благородие! Что делать с этими, – произнес один из солдат, толкая прикладом пленных офицеров, которые в этот вечер справляли день рождения командира полка.

Евгений взглянул на растерянные лица немецких офицеров, которые еще не совсем понимали, как оказались в плену у этой жалкой кучки русских солдат.

– Господин офицер! – обратился к нему один из них. – Я полковник германской армии. Отведите меня к своему командиру. Я не хочу погибать в этой грязи.

Варшавский улыбнулся.

– Прапорщик! Выполните просьбу полковника.

Евгений вставил в ракетницу. В небо взлетела красная ракета и, рассыпаясь в полете, полетела в сторону русских позиций.

***

Катерина закрыла глаза и поплыла по волне своих воспоминаний. Уйти от тюрьмы ей тогда не удалось. Суд, ссылка в Сибирь. Там в далекой и снежной Сибири она вышла замуж и приобрела еще одну фамилию – Берлин. Это не было любовью, это был приказ партии. Первые месяцы ее замужества полностью разочаровали ее. В какой-то момент она поняла, что рождена не для семейной жизни, что дело революции стало для нее главным в этой жизни. Семейная жизнь с каждым днем становилась все не выносимей, а муж все ненавистнее. Не было ни одного мирного дня, скандалы вспыхивали с регулярной последовательностью. Основным зачинщиком семейных споров и скандалов становилась она.

– Я больше не могу так жить, – однажды в сердцах произнесла Катя. – Давай, не будем дивить народ, ты сам по себе, а я как могу. Пойми меня, я не люблю тебя!

– Почему? Ты на что рассчитывала, когда выходила замуж? – со злостью спросил ее муж. – Разве ты не знала, что после свадьбы рождается сначала семья, а затем и дети. Ты же глупенькая какая-то, а вполне нормальная женщина.

Катерина замялась. Она хорошо понимала, что муж прав, но сдаваться она просто не умела.

– Не знаю. Просто я никогда не думала, что семейная жизнь настолько обременительна, – призналась она ему. – Ты же знал, что я не люблю тебя и вышла за тебя по приказу ЦК. Я просто не знаю и не понимаю, кому там пришла в голову эта ненормальная идея. А, если сказать правду, то я еще раз поняла и убедилась в том, что мужчины в моей жизни это не самое главное. Наверное, я сумасшедшая, но мужчина мне не нужен. Ты как хочешь, но я решила бежать с каторги. Я больше не могу так жить, без города, без друзей. Ты мне поможешь? Что ты так на меня смотришь? Я скажу тебе больше, что ради революции я отказалась от любви одного человека, которого любила с детства. Мы жили рядом, и я дружила с его сестрой. Когда я сидела в тюрьме, он пришел ко мне и предложил мне руку и сердце. Ты знаешь, я выбрала революцию…. Теперь ты веришь, что я ненормальная?

Муж смотрел на нее, стараясь понять эту женщину, что стояла перед ним. Он явно колебался. Мужчина смотрел на нее, не зная, что ей ответить. Ее откровенность просто разоружила его.

– Может и ты со мной? – предложила она ему. – Вдвоем сподручнее будет.

– Нет, Катя, я не побегу. Мне осталось всего семь месяцев до окончания срока…. Так, что лучше я отсижу, чем бежать. Да и бежать мне, честно, некуда. А, если честнее, то я полностью разочаровался в большевиках. Как, можно, желать поражение своей стране, вот скажи мне? Мы же русские люди или вам большевикам все равно, что русские, что немцы? Или вот. Лозунг Ленина – превратим империалистическую войну в гражданскую войну. Разве может нормальный человек говорить об этом! Вы все там ненормальные и от этого мне становится страшно. Ты можешь бежать, но я не побегу. Прости…

Лицо Катерины вспыхнуло.

– Я так и знала, что ты не способен на подобные поступки. Ты расчетлив и очень осторожен… Ты не революционер, тебе далеки чаяния русского народа, рабочих и крестьян. Разве я не права? Ты просто трус и мне очень обидно, что я связала свою личную жизнь с таким ничтожеством. Я готова умереть за революцию, а ты вот нет!

– Разве это плохо? Еще полгода назад тебе нравилась это моя черта, а сейчас…. Впрочем, я помогу тебе, ведь ты для меня не чужая…. Передай, своим товарищам, что их затея провалилась. Нельзя совместить огонь и лед, получится лишь вода.

Сейчас, как и тогда она, так и могла определить причину своего замужества: то ли это была симпатия к соратнику по борьбе, то ли просто хотелось поддержать более слабого товарища. Она по-прежнему, как ей казалось самой, она любила лишь одного человека и этим человеком бы ее сосед по улице Евгений Варшавский, тот самый, кто помог ей избежать ареста в Казани. Иногда она мысленно сравнивала своего мужа с Варшавским, и каждый раз в этом сравнении проигрывал муж. Но тогда она отказала ему, выбрав почему-то не его, а революцию. Жалела ли она об этом – скорей всего нет.

Через месяц, Катерине удалось совершить побег. Дорога до Петербурга заняла у нее более месяца. Лишь только через полгода она узнала, что ее законный муж заболел скоротечной чахоткой и скончался, так и не дождавшись своего законного освобождения. За три года, которые ей пришлось провести в тюрьме и ссылке, революционное движение в России обрело новое качество: вдохновителем, организатором и руководителем стал Ленин.

***

Из Петербурга Катерина перебралась в Екатеринослав. Она сняла небольшую комнатку и стала пытаться наладить связь с подпольем Киева. Все это не могло не привести к тому, что ей вновь заинтересовалась местная полиция, а затем сотрудники охранного отделения. Она снова оказалась на грани провала. Вечером, собрав свои вещи и, воспользовавшись черным ходом, она вовремя покинула свою квартиру. Купив на вокзале билет, Катя выехала в Полтаву.

– Катерина? – встретив ее в дверях, произнес Кутепов. – Как вы рискнули приехать сюда? Вы же, наверняка, знаете, что мы под надзором полиции…

– В Екатеринославле меня ожидал арест. Охранка, фиксировала каждый мой шаг, вот я и решила уехать к вам, в Полтаву.

– Смелая вы женщина….. У вас есть, где переночевать?

– Да….

– Тогда до завтра. Встретимся в полдень, в кафе «Перекресток». Знаете, где это?

– Нет. Думаю, что извозчик знает, довезет.

– Я тоже так думаю, тогда до завтра.

День выдался жарким. Катя остановила пролетку и, подобрав подол своего светлого платья, легко забралась внутрь.

– Простите великодушно. Вы знаете кафе «Перекресток»?

Извозчик кивнул и рукой провел по окладистой бороде.

– Это заведение господина Игнатова? Кто его не знает, богатое заведение.

– Вот и довезите меня до него.

Катя откинулась на спинку сиденья и приподняла вуаль, которая скрывала ее лицо. Расплатившись с извозчиком, она направилась в кафе. Она сразу узнала связного. Мужчина в светлом костюме сидел за столиком в углу помещения и маленькими глотками пил ситро.

– Не желаете, барышня? – спросил он и пододвинул ближе к ней пустой бокал. – Жарко сегодня.

– Спасибо, но мне чашечку кофе, – произнесла она, подошедшему официанту.

Тот мило улыбнулся и быстро удалился исполнять заказ.

– Как добрались? – поинтересовался он у Катерины. – Организация считает, что вам нужно срочно уехать из города. Нам стало известно, что охранка планирует ваш арест.

Катерина мило улыбнулась и в упор посмотрела на связного. Она достала из сумочки носовой платок и коснулась им уголков рта.

– Откуда у вас подобные сведения? И куда я должна убыть?

– Для начала в Одессу. Там вас встретят люди из издательства «Искры».

Катя снова улыбнулась.

– Это приказ или просьба? – спросила она связного.

Мужчина промолчал и, взяв в руки шляпу, хотел встать из-за стола.

– Как мне с ними связаться?

– Вот адрес, – произнес связной и молча, пододвинул ей небольшой листочек бумаги. – Здесь адрес. Пароль – я по объявлению. Вы сдаете комнату? Отзыв – Вы опоздали, комната уже сдана.

Мужчина встал и, улыбнувшись ей, вышел из помещения.

***

Евгений Варшавский бросил недокуренную папиросу в урну и, взявшись за поручни вагона, быстро поднялся по ступеням внутрь вагона. Он открыл дверь купе и невольно отшатнулся в сторону. Из купе, словно живой человек, вывалился густой табачный дым, перемешанный с запахом спиртного.

– Заходите, Евгений, – произнес штабс-капитан. – Присаживайтесь. Пить будете? Мы здесь в узком кругу решили отметить наши награды.

Варшавский отрицательно замотал головой.

– Без меня, господа, без меня. Мне сегодня не до вина…

– Бог с вами, поручик. Некто вас неволить не собирается. Здесь нет детей, едим не на прогулку, а на фронт. И никто из нас не знает, кроме Бога, что будет завтра…. Однако, своего Георгия и звание нельзя не обмыть в бокале вина. Вы же боевой офицер, а не гимназист.

– Ваше благородие! – услышал Варшавский у себя за спиной.

Он оглянулся. Перед ним стоял солдат и, приложив руку к козырьку фуражки, начал докладывать.

– В третьем вагоне сходка, ваше благородие. Какой-то рабочий проводит беседу с солдатами, призывая их бросить оружие и разойтись по домам. Что делать?

– И что же наши солдатики? Слушают этого агитатора или нет?

– Так точно, слушают. Хотят создать какой-то комитет, не хотят воевать с германцами. Говорят устали от войны и хотят вернуться домой.

– Извините, господа, дела, – произнес он.

Евгений развернулся и направился вслед за солдатом. Около третьего вагона он оглянулся, но идущего за ним солдата он не увидел, похоже, тот специально отстал от него, боясь гнева своих товарищей. В вагоне было сильно накурено. Пахло потом, едой и грязным телом. Посреди вагона стол мужчина средних лет в черном пиджаке. Его седые волосы были зачесаны назад. Появление в вагоне офицера осталось без всякого внимания со стороны нижних чинов.

– Зачем нам воевать с немцами, ведь они такие же, как и мы – рабочие и крестьяне. Их тоже, как и вас погнали на эту братоубийственную войну. Поэтому, я призываю вас не подчиняться офицерам, создавать Советы солдатских депутатов, которые будут решать все ваши вопросы.

Мужчина закончил говорить и надел на голову кепку, которую он держал в своей руке. Заметив офицера, он на какой-то миг смутился, а затем попытался раствориться среди солдатской массы, которая набилась в вагон.

– Солдаты! – обратился к военнослужащим Евгений. – Не слушайте провокаторов, которые призывают вас расходиться по домам. Если мы это сделаем, то кто будет защищать нашу родину от немцев. Вы думаете, что мы с вами направимся домой, а немцы вернуться обратно в Германию. Нет, братцы, германец просто так не уйдет. Для чего он к нам пришел? Он хочет отобрать у вас ваши земли, а вас самих сделать их рабами. Вы хотите стать рабами германских бюргеров? Если хотите, то бросайте ваши винтовки и подставляйте свои шеи под немецкий хомут.

В вагоне стало тихо, и в какой-то момент Варшавский почему-то подумал, что ему удалось убедить солдат.

– Если вам нужна эта война, вы и воюйте! Что вы за нас все решаете. Небось, вашему благородию, есть что защищать, а вот нам нечего, – выкрикнул кто-то из толпы.

Евгений обернулся на голос, стараясь рассмотреть лицо говорившего человека, но тот юркнул в толпу и скрылся среди солдат.

– Кто это сказал? Я спрашиваю, кто?

Лицо Варшавского сначала побелело, а затем налилось кровью.

– Кто не хочет защищать родину? Выйди из толпы, я хочу посмотреть на тебя и задать тебе пару вопросов!

Толпа заколыхалась, однако, того кто выкрикнул все это из дальнего угла вагона, он не увидел.

– Что испугался? Вот так всегда, братцы. Это трусы, они всегда прячутся за чужими спинами. Это предатели! Раз, выступающих больше нет, всем разойтись!

Все стали медленно расходиться по своим местам.

***

Паровоз пронзительно засвистел и, лязгнув стальными буферами, медленно тронулся. Катерина стояла у открытого окна и смотрела на убегающий назад перрон. Мимо нее прошел проводник в черном форменном обмундировании. Когда город остался вдали, она вошла в купе. Сосед, мужчина лет сорока, с нескрываемым интересом посмотрел на миловидное девичье лицо.

– Давайте знакомиться, – неожиданно для нее, предложил мужчина. – Меня звать Петр Петрович. Я направляюсь по делам в Германию. А вы куда следуете, если это не секрет?

– Меня зовут Катерина или просто Катя, – ответила она, и легкий румянец окрасил ее лицо. – Я еду в Мюнхен, по-моему, это тоже Германия.

В купе заглянул проводник.

– Милейший, принеси нам два стакана чая с лимоном, – обратился к нему Петр Петрович. – Надеюсь, показаться вам назойливым, но думаю, что вы от чая не откажитесь?

– Благодарю, вас, – ответила Катя, подарив мужчине обворожительную улыбку.

Через минуту проводник снова вошел в купе, держа в руках два стакана чая. Он осторожно поставил их на стол и остановился в дверях, ожидая очередного заказа.

– Принеси что-нибудь сладкое для госпожи… Что желаете?

Когда проводник вышел, Петр Петрович обратился к Катерине.

– Вот смотрю на вас и пытаюсь догадаться, чем вы занимаетесь? Идет война, а вы словно, роза в грязи.

– И как, получается? – ответила она и засмеялась.

– Боюсь ошибиться, но по манере говорить и общаться, мне кажется, что вы учительница.

– Где-то рядом, Петр Петрович, – ответила Катя. – Я действительно учу, но не детей, а взрослых людей. Учу их жить и всему доброму и светлому…

– Вот видите, Катенька, я почти угадал. Наверняка, вы едите заграницу по каким-то очень важным для вашей воскресной школы делам?

– И здесь вы угадали. Дела действительно очень важные…

Она взяла в руки стакан и сделала маленький глоток. Чай был горячий, терпкий и вкусный. Неожиданно для себя она почувствовала, как мужская рука легла на ее кисть. По телу женщины пробежала горячая волна желания. Она отчетливо почувствовала тяжесть в низу живота. Тело ее задрожало, она подняла глаза и посмотрела на Петра Петровича, который словно змей искуситель, не отрываясь, смотрел на нее.

– Что вы делаете? Не нужно, Петр Петрович, – тихо произнесла Катерина. – Зачем вам этот дорожный роман? Ведь вы человек женатый, верующий. Не нужно грешить и тешить свою плоть…

Она резко отдернула свою руку и, встав с места, вышла из купе. Дрожь по-прежнему волнами накрывало ее тело. Впервые за все время, ей захотелось мужчину.

«Успокойся! – приказывала она себе. – Ты же поклялась, забыть все женское. Главное – революция. У тебя не должно быть ничего личного в жизни, кроме борьбы с царизмом».

Резко развернувшись, она вошла обратно в купе и села на свое место. Словно ничего не произошло, она взяла в руки стакан и стала маленькими глотками пить чай.

– Что-то произошло? – спросил ее Петр Петрович.

– Ничего существенного, – холодно произнесла Катя. – Все хорошо.

– Я приглашаю вас в ресторан, Катерина, – предложил ей сосед.

– Извините, но у меня разболелась голова…

Мужчина встал и вышел из купе.

***

Поручик Варшавский прочитал письмо и отложил его в сторону. Письмо было из дома. Мать жаловалась на состояние здоровья отца, который страдал ревматизмом, интересовалась его службой. В заключение письма, она написала о том, что дочка соседей – Катерина была арестована, но бежала из ссылки. Где она сейчас может скрываться, никто не знает. Полиция каждый день посещает ее дом…

«Надо же, Катерина, вот бы не подумал. Была такой обаятельной девочкой, девушкой, – откинувшись на спинку кресла, подумал Евгений. – Да, политика многих ломает, превращая людей в послушных рабов идеи».

Он невольно вспомнил свою последнюю встречу с Катей, когда он посещал ее в тюрьме. Тогда, в годы его юности, он и подумать не мог, что эта проблема приобретет такой размах. Ему нравилась эта девушка с большими глазами, с копной русых непослушных волос. Его родители не раз намекали ему на дочку соседей, похоже, она нравилась не только ему одному, но и его родителям.

«Надо будет поинтересоваться у родителей, где она сейчас, – решил он про себя. – Может еще не поздно вернуть ее на путь истинный».

От размышлений его отвлек шум. Он поднял глаза. В блиндаж вошел штабс-капитан Козин. Не снимая шинели, офицер повалился на койку.

– Что случилось? Почему у вас кровь на щеке?

– Меня сейчас чуть не убили, – тихо ответил Козин. – Нет ни немцы, а наши доблестные солдатики. Надо же! Воевать сволочи, не хотят! Всех бы повесил…

Капитан, молча, подошел к столику и, налив себе полстакана вина, выпил.

– Скоты! Хамло! – не унимался Козин. – Это люди, люди…. Да, какие это люди, быдло одно, а не люди?

Варшавский промолчал. Если честно, то и ему надоела вся эта война. Пока они здесь сидят в окопах, там, в Петербурге происходят главные события века, решается вопрос о власти.

– Кстати, Евгений! Тебя, срочно, просил прибыть полковник Меньшиков.

– Зачем я ему понадобился? Он ничего не говорил?

– Это ты у него спросишь. Мне приказали передать, я и передал…

Козин снова налил полстакана вина и залпом выпил. Евгений поднялся из-за стола и стал одевать шинель. Застегнув ремни портупеи, он вышел из блиндажа. Варшавский невольно зажмурился от лучей октябрьского солнца и, поправив козырек фуражки, двинулся вдоль траншеи. Он проходил мимо солдат, которые сидели кучками и о чем-то говорили. Отдельные из них поднимались на ноги и принимали стойку «смирно», другие же не обращали на него никакого внимания. Варшавский выбрался из траншеи и короткими перебежками побежал в сторону небольшого лесочка, в котором находился штаб полка. За спиной раздалось несколько винтовочных выстрела. Одна из пуль угодила в сосну, выбив из нее крупную щепку. Трудно было определить, кто именно стрелял в него свои солдаты или немцы.

На небольшой полянке, окруженной соснами, около автомобиля стоял полковник Меньшиков. Заметив Евгения, он махнул ему рукой. Варшавский козырнул и посмотрел на полковника.

– Вот что, голубчик! – произнес полковник. – Берите мою машину и направляйтесь в штаб генерала Корнилова. Передайте ему пакет. Донесение секретное, поэтому будьте осторожны и внимательны. На дорогах много дезертиров и всякого сброда. Пакет не должен попасть в чужие руки. В крайнем случае, вы должны его уничтожить.

Меньшиков прикрыл ладонью рот и стал кашлять. По его утробному кашлю, Евгений сразу понял, что полковник серьезно болен.

– Приказ ясен, голубчик? Если приказ ясен, то больше не смею вас задерживать.

– Так точно, ваше высокое благородие.

– Кстати, возьми с собой двух верных присяге солдатиков и отправляйся.

Варшавский отдал честь и, сунув пакет в полевую сумку, направился к ожидавшему его автомобилю.

***

Автомобиль, словно толстая и неуклюжая корова, перевалился с одного бока на другой, катил по лесной дороге. На коленях Евгения лежал ручной пулемет, и это автоматическое оружие вселяло в него определенную уверенность и спокойствие. Рядом с водителем, одетым в черную кожаную куртку, сидел солдат. Похоже, он впервые в жизни ехал на автомобиле и каждый раз, когда колесо машины проваливалось в яму, он тяжело вздыхал и крестился.

– Ваше благородие, – обратился к нему солдат, сидящий слева от Варшавского. – Далеко еще?

– Не знаю, – тихо ответил Евгений, заметив среди придорожных кустов верховых, которые скрывались среди них. – Прибавь газу! Что-то мне не нравятся эти верховые.

Пуля сбила с головы Варшавского фуражку и по касательной зацепила его голову. Из кустов выскочило около десятка всадников, и устремились вслед за автомобилем. Евгений толкнул солдата в плечо, но у того как неестественно дернулась его голова. Он моментально понял, что тот мертв. Несмотря на кровь, которая заливала его лицо, Варшавский прижал приклад пулемета к плечу и нажал на курок.

Первая очередь прошла над головами всадников, сбыв с них атакующую спесь. Второй очередью он срезал двух седоков, которые вылетев из седел и словно куклы повалились на дорогу.

– Гони! – снова закричал Евгений, стараясь поймать всадников в прорезь прицела пулемета.

В этот раз всадники рассыпались по дороге. Рядом хлопнул выстрел, это стрелял второй солдат, сидевший рядом с водителем. Рука Варшавского, плавно нажала на курок пулемета. Один из преследователей, словно, переломился пополам. Из его рук выпала шашка, и он медленно сполз с коня на дорогу. Похоже, в пулеметном диске закончились патроны. Пулемет щелкнул и замолчал. Евгений достал из кобуры «Маузер» и, прицелившись, выстрелил в ближайшего всадника. Пуля сбила с седока папаху, и он испугано вжал голову в плечи. Что-то снова обожгло Евгению руку. Он почувствовал, как по руке горячей струйкой устремилась кровь. Варшавский выстрелил снова, но промахнулся. Резкая боль, словно стрела, пронзила тело. Перед глазами поплыли радужные круги, которые быстро становились черными.

Евгений пришел в себя от резкого запаха нашатыря. Он дернулся от этого запаха и открыл глаза. Перед ним, наклонившись, стояла молоденькая девушка в белом переднике и такой же косынке с красным крестом на ней.

– Господин штабс-капитан! Поручик пришел в себя! – произнесла сестра милосердия, освобождая ему место.

– У меня пакет для генерала Корнилова, – тихо произнес Варшавский. – Он в моей сумке.

Офицер достал из сумки скрепленный печатями конверт.

– Да, это он. Вручите его Корнилову.

Евгения стало мутить, медсестра и офицер медленно растворялись в каком-то непонятном ему мареве. Он снова потерял сознание. Через сутки, Варшавский узнал, что их выручил казачий разъезд, который двигался по дороге им навстречу. Если бы не казаки, то трудно было бы представить, что с ними было.

***

После выписки из госпиталя, поручик Варшавский был направлен в Петроград. Именно там он узнал от отречения от власти царя. Это известие угнетающе подействовало на него. Ему было трудно представить Россию без государя, в руках временного правительства. Поздним декабрьским вечером он находился казарме Преображенского полка. Евгений долго стоял у окна, наблюдая, как мимо зданий складов с оружием, двигаются часовые. За окном было ясно. На небе виднелся серпик луны. Звёзды алмазным крошевом рассыпались по чёрному бархату неба. Было безветренно, но ночная прохлада вызывала у него лёгкий озноб, но от этого у него был еще больший восторг, чем желание одеться теплее

– Варшавский! Вы случайно в монахи не записались? – пожимая ему руку, произнес вошедший офицер. – Давай, Евгений, собирайся, поехали в номера там нас ждет Машенька с подругами. Думаю, будет очень весело…

– Ты как всегда, князь, за свое, – улыбаясь ему, ответил Варшавский. – Когда ты, наконец, успокоишься?

– Эх, Евгений, Евгений, не сидеть же безвылазно в казарме. И кто из нас знает, когда наступит этот конец – сегодня, завтра или через год…

Он снял с плеч шинель и, повесив ее на вешалку.

– Иван! – громко позвал он ординарца. – Принеси нам с поручиком наливочки.

Они сели напротив пылающей буржуйки. Огонь нежно ласкал им колени, а злое завывание ветра за окном придавало им особый комфорт. Заметив конверт на столе, князь улыбнулся.

– О чем пишет? – поинтересовался он у товарища.

Варшавский улыбнулся.

– Маменька с сестрой жалуются, пишут, что отец серьезно болеет. Хочу обратиться к полковнику, может, даст мне недели две отпуска, хочу проведать.

– Я считаю, что Ярослав Иванович правильно поймет тебя. Ты же хорошо знаешь его великодушие. Кстати, ты мне как-то рассказывал о своей знакомой-революционерке, интересно, что с ней…. Наверное, сейчас, празднует победу, ведь им удалось главное – нет царя, нет православия и отчизны. Есть лишь революция и временное правительство.

Евгений улыбнулся вопросу своего товарища. Тот, заметив это, одобрительно произнес:

– Ну не томите же меня, Евгений, расскажите. Мне кажется, что вы влюблены в эту девушку?

– Трудно сказать, Николай, влюблен я в нее или нет. Иногда, мне кажется, что я влюблен в нее, потому, что думаю постоянно о ней. А иногда, начитаю ловить себя на том, что мы с ней абсолютно разные люди. Она разрушитель, а я созидатель, так как считаю, что России не нужны потрясения. Что касается Катерины, то мама пишет, что ее ей не известно ее нахождение. Может, она в Париже или Лондоне, а может, арестована и сейчас находится где-то в ссылке на севере.

В помещении стало тихо, лишь только треск дубовых чурок в буржуйке, нарушал эту тишину. Варшавский взял в руки гитару и стал медленно перебирать струны.

Не говори мне о любви, не говори.

Я всё равно словам твоим не верю.

И взглядом ты со мной не говори.

Твоим я взглядам всё равно не верю.

И не вздыхай ты, глядя на меня.

Твоим я вздохам, тоже не поверю…

Звучит романс старинный о любви.

Словам поэта не могу не верить.

Голос у поручика был красивым, а прозвучавшие слова были настолько искренними, что не вызывали у его товарища никаких вопросов.

– Варшавский! Спасибо, растрогал, – тихо произнес князь. – Однако я все равно настаиваю на том, чтобы мы с вами направились в номера. Брось хандрить, Евгений…

Поручик отложил гитару в сторону и, взглянув на товарища, поднялся с кресла. Через пять минут они вышли из дома и, остановив пролетку, поехали в номера, где их ожидали офицеры полка.

***

Германия. За окном было темно. Дождь монотонно стучал в стекло и мутными струйками стекал куда-то вниз. Было сыро и прохладно. Катерина сидела в кресле, укутавшись в шерстяной плед. Она снова и снова анализировала свою встречу с Ульяновым-Лениным. Катя часто передавала в рабочих кружках привет от Ленина, но до этого дня ей не приходилось встречаться с этим человеком. Владимир Ильич был небольшого роста, лысоват, двигался он резко, заставляя собеседника невольно вращать голову, чтобы удержать его в поле своей видимости.

– Здравствуйте, товарищ, – немного картавя, поздоровался с ней Ленин. – Вот знакомьтесь, это – моя супруга Надежда Константиновна Крупская, а это товарищ Леонид Наумов, как говорят наши друзья, твердый «искровец».

Катя была немного удивлена внешности Крупской. Она выглядела намного старше своих лет.

– Расскажите, товарищ Рысь, как там в России? Скажите, готовы ли рабочие к выступлению против временного правительства?

Они сели друг против друга, и она стала подробно рассказывать Владимир Ильичу о положении подпольных групп большевиков в России. Ленин слушал ее очень внимательно. Иногда он ее останавливал и задавал интересующие его вопросы, получив исчерпывающий ответ, он широко улыбался. Вокруг его глаз образовывались маленькие лучики морщин, отчего лицо его изменялось и делалось каким-то простым и добродушным. Однако она хорошо знала, что это лишь внешняя маска вождя, за которой срывался определенный расчет и острая аналитика мозга.

– Думаю, товарищ, вам нужно срочно вернуться в Россию. Страна на пороге великих событий, я имею, в виду, революции. Мы большевики должны возглавить это революционное движение. Кто как не мы должны повести отряды передового пролетариата на баррикады. Именно там мы должны проверить, чего мы стоим.

Катерина с жадностью ловила каждое слово вождя пролетариата.

– Я готова отдать жизнь за дело рабочего класса, – горячо произнесла она, вызвав у присутствующих улыбку. – Если для революции понадобится моя личная жизнь, я ее отдам, не задумываясь. Передо мной нет ничего такого, чтобы меня могло остановить!

– А как с чужой жизнью? Сможете ли вы распорядиться другой жизнью? – спросил ее Ленин. – Ведь убить человека, не легкое дело, здесь одной фанатичной веры в дело революции недостаточно?

– Будьте уверены, Владимир Ильич. Если будет нужно убить тысячу человек ради победы революции, моя рука не дрогнет. Вы не смотрите, что я женщина…. Вы поверьте мне, это мне по силам.

Это было сказано таким тоном, что в комнате повисла тягучая тишина.

– Скажите, у вас есть семья? – спросила ее Крупская. – Как она относится к вашим взглядам? Разделяет их или нет?

– Да, конечно. У меня родители, сестры и братья, но это к делу не относится. Я думаю, что они не смогут остановить меня.

– Я имела в виду, замужем вы или нет?

Лицо Катерины залилось румянцем.

– Была. Муж умер на каторге. Почему-то не хотел бежать со мной. Я теперь замужем лишь за революцией….

Ленин с интересом посмотрел на нее. Он явно хотел ее о чем-то спросить, но в присутствии жены и товарища по партии, явно не решался. Чтобы как-то разрядить ситуацию, он предложил всем пройти в зал, где мать Крупской уже суетилась вокруг обеденного стола. Роза слышала, что жена Ленина не умела готовить и ее мать, была вынуждена готовить им еду.

– Присаживайтесь, – предложил ей Владимир Ильич и пододвинул стул

– Спасибо, – тихо поблагодарила она вождя.

Крупская посмотрела на нее испепеляющим взглядом. Она явно приревновала ее к мужу. За обедом все молчали, только Владимир Ильич по-прежнему бросал свой взгляд на Катерину, заставляя ее то и дело краснеть. Когда они прощались в прихожей, он помог ей накинуть на плечи пальто и подал зонт.

– Удачной поездки, товарищ Рысь, – произнес он и пожал ей руку. – Думаю, что мы еще увидимся.

– Я тоже на это рассчитываю, товарищ Ленин, – ответила она и вышла в коридор.

Еще раз, взглянув на Ленина, она стала спускаться по лестнице.

***

Море, играя белогривыми волнами, медленно накатывалось на песчаный берег. Словно задумавшись на какой-то миг, с шумом откатывало назад. В метрах ста от берегового прибоя стоял небольшой белый домик с черепичной крышей и зелеными ставнями. В этом доме, уже второй год проживала семья Варшавских, перебравшись в морю из охваченной революции центральной части России. Иван Ильич Варшавский, известный в прошлом врач, в светлом пиджаке, с седыми волосами, вышел на крыльцо и, бросив взгляд на море, почему-то покачал головой и снова вернулся в дом. Во время империалистической войны он пробовал вести своеобразную статистику умерших в госпитале солдат, но затем забросил это дело, так как понял, что она ему ничего не даст, да и местным властям она была неинтересна.

В конце 1918 года, когда в городе установилась Советская власть, он однажды выступил в газете против большевистских расстрелов, которые гремели почти каждый день. Вечером Иван Ильич был арестован сотрудниками ВЧК. Там ему быстро напомнили, кто его сын и на чьей стороне он воюет.

– Мой сын герой войны, полный кавалер Георгиевского креста, – пытаясь выгородить сына, ответил он следователю ВЧК, мужчине средних лет, одетого в старый засаленный на локтях пиджак. – Да, да, он полный георгиевский кавалер с именным оружием, которое вручил ему за храбрость император.

– Мне наплевать на вашего сына, как на его кресты и оружие, – ответил следователь. – Для меня намного важнее, на чьей стороне он сейчас воюет. Как сказал товарищ в газете «Красный меч», что мы не ведем войну против отдельных лиц. Мы хотим истребить буржуазию, как класс. Первый вопрос, который мы должны уяснить, к какому сословию принадлежите вы, какое у вас образование и воспитание, профессия…. Вам понятен мой вопрос?

– Это же просто ужасно, убивать людей за то, что они образованы и хорошо воспитаны, – тихо возразил ему Иван Ильич. – Разве вам врачи не нужны? Химики, физики…

Чекист улыбнулся. Он загасил самокрутку о каблук сапога и посмотрел на Варшавского. В глазах чекиста сверкала злость и ярость.

– Вы не врач, милейший, вы просто контра! А контру нужно давить, как вшей…– закричал он в лицо Варшавскому. – Ты хоть это понял, «козел» бородатый, кто ты?… Ты враг народа! А с врагами разговор у нас короткий – стенка!

Иван Ильич, был просто ошарашен словами представителя власти. В его голове никак не укладывалась модель советской власти, убивающих людей из-за их социального положения. Неизвестно по какой причине, но его с двумя крупными спекулянтами и черносотенцем-генералом почему-то отправили в Москву. По дороге, на одной из станций, воспользовавшись неразберихой, Иван Ильичу удалось бежать. Вернувшись обратно в город, он через друзей добыл себе фальшивый паспорт и, уговорив семью, он с большими приключениями перебрался жить в Крым.

Нарубив дров, Иван Ильич вышел из сарая. Он улыбнулся, увидев супругу, стоявшую на крыльце дома.

– Нарубил? – поинтересовалась у него супруга. – Иди домой, отдыхай, а я пойду в потребительский кооператив. Говорят, что сегодня должны завести муку. Может, повезет….

Она беспокойно заглянула в истомленное лицо мужа, тяжело вздохнула и поспешила к калитке. Иван Ильич, присел на лавочку и, достав из кармана серебряный с монограммой портсигар, закурил папиросу.

«Да, жизнь делает удивительные зигзаги, – почему-то подумал он. – Кто бы мог подумать еще года три назад, что я буду колоть дрова, дочь стирать белье, а жена торопиться в какой-то кооператив за мукой».

Он снова взглянул на море, которое шумело за забором дома. Думы снова вернули его в прошлое. Из дома вышла его дочь Нина и стала развешивать на веревке выстиранное ей белье.

– Папа! Ты только посмотри, какое белое белье у меня получилось! Скажи, как снег под солнцем! Вот видишь, я и научилась стирать…

– Молодец, Нина, – то ли в шутку, то ли в серьез ответил Иван Ильич. – Да, настало время собирать камни. Кто бы, мог подумать, кто бы мог подумать…

***

В дверь дома кто-то настойчиво постучал. Стук был таким сильным и настойчивым, что Иван Ильич вздрогнул и вопросительно посмотрел на супругу. Нина встала из-за стола и молча, направилась к двери.

– Кто там? – спросила она.

– Соседка ваша, Агаша. Что испугались?

– Проходи, – тихо произнесла Катерина, впуская ее в дом. – Садитесь, попейте чайку. Я сейчас запалю самовар.

Агрофена Смирнова – женщина лет тридцати пяти, в теплом платке и нежном румянцем на лице, тихо вошла в дом. У нее были большие чудесные глаза и большой хищный рот. Она, молча, прошла в зал и поставила две бутылки молока на стол. Иван Ильич посмотрел на ее раскрасневшееся лицо.

– Как ваше здоровье, соседка? Ну, что хорошего слышала про большевиков, Агрофена? Где они сейчас? Наступают или нет?

– Вы, наверное, знаете об этом лучше меня, Иван Ильич.

– Откуда же мне знать об этом?

Она хотела что-то ответить, но, немного подумав, произнесла:

– Встретился мне сегодня один знакомый, так вот он говорит, что красные на днях взяли Джанкое. Всех, говорит, офицеров и богатеев постреляли и перевесили…. Говорят не щадили никого, ни старого, ни малого. Вот я думаю, для чего они все это делают?

Она пристально посмотрела на хозяина дома, ожидая от него ответа.

– Джанкое, говоришь, взяли? Быстро она наступают, – словно подводя итог, ответил Иван Ильич. – Звереют. Кровушки много невинной льют…. Не щадят никого, говоришь?

– Быстро, – согласилась с ним гостья. – Большевиков и у нас здесь много. Так и ждут, когда власть сменится. У меня папаша и тот тоже подался к большевикам. Вы сами знаете его, он просто так ничего не делает. Чует он, чья власть будет. Он умный….

Иван Ильич усмехнулся и посмотрел на соседку.

– Скажи, Агаша, а вот ты знаешь, что такое большевизм?

– А, что вы сами не знаете, вы, что меня пытаете? – с нескрываемой злостью произнесла женщина. – Просто представляетесь, смеетесь надо мной неграмотной женщиной…. Отец говорит, что если придут красные, всех буржуев повесят на фонарях…. Может и перейдет ваш дом к нему, к моему папаше. Уж больно он ему нравится.

– Знаю, знаю, – словно шутя, ответил ей Иван Ильич. – Вот придут, начнут дачи и дома грабить. Это они хорошо умеют. А твой папаша давно на наш дом глаз свой положил.

– А почему именно дачников и богатых грабить? – переспросила она хозяина.

– Потому, Граня, что все дачники люди богатые, поняла или нет? Вы ведь вроде тоже не бедные? Дом есть, корова.

– Поняла. А мужики у нас в поселке тоже не из бедных будут. Вот, Сивко той осенью одного вина продал на сто двадцать тысяч рублей. У многих есть живность: коровы, овцы, свиньи. Вот вам до них еще далеко, живете старыми запасами…

– Нет, соседка, твои мужики не считаются богатыми. Скорей всего они середняки по меркам большевиков.

– Да это почему же? Вот у моего отца – две лошади, две коровы, гуси, три хряка, десятка два барашков. А что есть у вас? Ничего! Да и питаемся мы с вашим столом не сравнить. Теперь только мужики и богаты…. Вот вы врач, а что у вас есть?

– Ты неправа, Агрофена, – вступаясь за отца, произнесла Нина. – Мой папа доктор, он людей лечит, в том числе и твоего отца. А большевизм и заключается в том – грабь, хватай, что плохо лежит, не упускай своей выгоды. Для них нет людей, а только классовая борьба.

– Это ты что так разошлась, Нина? – опять со злостью произнесла соседка. – Вот придут большевики и сразу разберутся, кто для них враг, а кто друг. Платите за молоко, мне идти нужно.

Иван Ильич, достал из кармана портмоне и отсчитал ей деньги.

– Папаша велел сказать, что с завтрашнего дня молоко станет дороже.

Жена хозяина дома, всплеснула руками.

– Как так? И сколько же будет стоить ваше молоко, Агрофена?

– Вдвое дороже…

– Нет, мы столько платить не можем, – тихо произнес Варшавский. – Пейте свое молоко сами…

– Дело ваше, – произнесла Агрофена и направилась к выходу. – Вам не нужно, думаю, что большевики от молока не откажутся.

Она вышла из дома, с силой захлопнув за собой дверь.

***

– Мама! Ты не заметила, как опустел наш поселок? – произнесла Нина, входя в дом. – Похоже, вся молодежь подалась в горы. Говорят, что белые объявили мобилизацию в добровольческую армию, вот они и разбежались.

Иван Ильич громко засмеялся.

– Вы видели этих чеченцев из «Дикой дивизии»? Их для этого и прислали, чтобы они выловили всех этих дезертиров. Да, положение с каждым днем осложняется. Говорят, что большевистские агитаторы появились и у нас в поселке. Кипит все, скоро каждый будет рвать на себе рубашку, доказывая, что он не сторонник белой гвардии. Осталось совсем немного. Красная Армия уже около перекопа. В Севастополе тоже не спокойно, я слышал, матросы бунтуют…

– А как же союзники? Они же обещали высадить свой десант в Феодосии…

– Какой десант, милая. Высадили они его не у нас в Феодосии, а в Константинополе.

– Господи, что творится в этом мире! Неужели наши союзники бросят нас на произвол! Мне сегодня сказали, что французы уже оставили Одессу…. Вот придут большевики в Крым, что будет с Евгением? Где он сейчас?

– Надо думать, было раньше. А он, за царя, за родину, за веру…. Где сейчас эта родина, вера? Молчите? Вот и я не знаю…. Всех предали и бога, и царя, и веру…. А ведь крест когда-то целовали. Вы знаете, а я горжусь своим сыном, он верен присяге, которую принимают только один раз в жизни.

– Ты же знаешь, Иван Ильич, что Евгений человек совершенно аполитичный. И зачем он пошел в это военное училище, сейчас бы сидел дома, пил чай с вареньем. Нет, не мог он сидеть дома, ему на войне лучше, там и люди чище. Что сейчас с ним? Где он?

Сильный стук в дверь заставил всех вздрогнуть. Блеснули золотые погоны, молодой, до боли знакомый голос произнес:

– Мир вам! Здравствуйте, мама, папа и Нина! Что не узнали своего сына, брата?

– Женя!! Откуда ты? Мы только что о тебе говорили и вдруг….

Все вскочили и бросились ему на встречу. Чисто выбритый, с тонким обветренным лицом, он стоял в дверях, улыбаясь своей обворожительной улыбкой.

– Вот я и дома, – произнес он, снимая с плеч башлык. – Вижу, что не ждали. Наш полк отвели на отдых в Джанкой, вот я решил навестить вас. Скажу сразу, я ненадолго, утром уеду обратно.

– Пойдем за стол, наверное, есть хочешь Женя? – потащила его к столу сестра. – Как ты добрался?

Евгений улыбнулся.

– Все хорошо, сестренка, все обошлось. Ты знаешь, оказывается у вас тут, работают «товарищи». Сейчас, когда я ехал к вам, была погоня. Контрразведка накрыла шайку в одной из дач. Съезд какой-то проводили, подпольный. Кого-то взяли, кто-то бросился бежать. Еду я, вдруг двое из кустов с наганами ко мне. Один выстрелил, но не попал. Ну, я его двумя пулями и зацепил.

– И что с ним?

– Не знаю, Нина. Пусть контрразведка разбирается с ними.

Она внимательно посмотрела на брата. Что-то в нем появилось новое: он явно загрубел, движения его стали какими-то резкими, а поведение – развязанное. Он так не принужденно и свободно говорил о том, что подстрелил человека, словно рассказывал о своей охоте на зайцев.

– Ого, какой вояка! Лучше расскажи нам, как дела у вас в армии? Какое политическое настроение? Скажи, за что сражаются твои товарищи и друзья?

Евгений взглянул на мать, которая накрывала стол, и нехотя ответил:

– Как тебе ответить, папа, разное настроение. Есть части черносотенные, которые видят на троне царя, однако, офицерская молодежь, особенно не кадровая, в основном за учредительное собрание.

Иван Ильич громко рассмеялся.

– Глупо, Евгений, глупо. Сражаться и умирать за подобные идеи. Скажи, ты ничего не слышал о нашей бывшей соседке? Говорят, что она в большом почете у красных командиров?

Лицо Евгения потемнело.

– Многое говорят, папа. Слышал, что она возглавляла сначала политотдел 8-ой армии, а сейчас якобы возглавила ЧК в 13 – ой армии, с которой мы сейчас воюем.

– Значит она тоже сейчас в Крыму? Интересная завязка….

– Выходит, что так.

Иван Ильич посмотрел на сына и усмехнулся.

– Ты ее по-прежнему любишь? – спросил он сына. – Разве можно любить врага?

– Не знаю, – тихо ответил Евгений. – Страшные вещи о ней рассказывают. Зверствует…. Кто бы мог подумать, что из этой милой девочки вырастет такая волчица. Когда наш полк уходил из Ростова, мы не смогли эвакуировать госпиталь, в котором лечилось около сотни наших солдат и офицеров. Красные сожгли его вместе с ранеными, врачами и сестрами милосердия, которые ухаживали за ранеными. Говорят, что поджечь им приказала наша Катенька. Мне рассказывали очевидцы, что она долго смотрела как горит здание и лично стреляла в тех, которые пытались выбраться из пылающего госпиталя.

– Вот и я об этом, сынок. А какая кроткая была…. Похоже, не напилась еще человеческой кровью.

Из комнаты раздался голос матери, которая звала их за стол.

***