Читать книгу Белая дорога - Александр Накул - Страница 1

Я родился вместе с новой эпохой. 13 апреля 1919 года, в тот самый день, когда Белая Гвардия сумела прорваться через Волгу благодаря фиолетовым лучам – секретному оружию, которое изобрёл легендарный инженер Гарин.

Никто так и не узнал, как удалось Адмиралу отыскать в Тихом Океане секретную лабораторию этого безумного учёного и договориться о сотрудничестве – но именно фиолетовый луч и подлодки-амфибии помогли белым одолеть главную естественную преграду. А ещё через десять дней бояр-танки, спешно собранные в Екатеринодаре по гаринским чертежам, успели в решающий момент перерезать сообщение между Москвой и Петроградом, так что большевикам так и не удалось провести Ритуал Красной Звезды.

И Земшарная Республика Советов слиняла тихо, за несколько недель.

К тому времени, как я научился читать, столица вернулась обратно в Петроград (который снова сделался Санкт-Петербургом), поезда ходили через наш Харбин по расписанию, и даже легендарный генерал-самостийник Чертополохов вернулся, наконец, из добровольной эмиграции, чтобы пройти в Думу от донской секции Союза Русского Народа.

Однако все эти новости казались чем-то очень отдельным, словно перебранка за стеной где-то в соседней квартире. Пока в Петрограде бурлило – под зорким надзором Адмирала и в рамках законности – у нас, в Харбине, были совсем другие тревоги и радости.

Для столичного гостя наша жизнь показалась бы тихой. Но если он проведёт здесь больше времени и будет наблюдать жизнь не только из-за ситцевых занавесок гостиницы, то скоро поймёт – здесь не только тише, но и намного опасней.

Хотя бы потому, что уже второй год во всех русских городах вдоль КВЖД было две с половиной власти. Сама страна формально была Китаем – точнее, теперь уже Маньчжоу-го, которым правил прежний император (до сих пор не могу понять, откуда он выскочил). Но служащие железной дороги, русские кварталы в городах, где она следовала, а также её охрана – всё это оставалась частью Государства Российского.

Именно так, на старинный манер, теперь писалось название, чтобы не возбуждать толков спорными словами вроде “республики”. Такое название приняли после предварительной победы над большевизмом и таким оно останется до победы окончательной и до созыва Земского Собора. Никто не знает, какое название будет потом – зато было совершенно ясно, что пока жив Адмирал, ещё одного Учредительного никто собирать не станет.

А по сути, всем в Маньчжурии заправляли японцы. Их армия стояла в казармах, их офицеры получали поместья, их компании захватили всю торговлю углём и зерном. По какому праву они это делали – тайна не меньшая, чем почему они вернули старого императора, а не передали китайский престол своему, В конце концов, Юань и Цинь тоже были иноземными династиями…

Наш Верховным Уполномоченный по КВЖД, генерал-лейтенант Хорват, пользовался большой властью, куда большей, чем было записано в бумагах, скреплённых древними, ещё имперскими печатями. Печати потрескались и осыпались, бумага желтела – но у генерал-лейтенанта Хорвата были авторитет и любовь сограждан, а это стоило десятка бронепоездов.

В других городах авторитет наместников был ниже. Власть генерала слабела с каждым километром, скукоживаясь до путевых обходчиков с их сырыми полуземлянками и огородиками капустки. А на Мукдене заканчивалась.

Сейчас, когда генерал-лейтенант уже почти не вставал, запутанный в старческие болезни, как в паутину, положение русских в Маньчжурии стало совсем тревожным и зыбким. И это было верно всех русских, даже связанных с железной дорогой.

Не было сомнений, что если Хорват покинет этот мир, Адмирал немедленно пришлёт ему на замену другого генерала, и подтвердит все прежние полномочия.

Но будет ли новый генерал настолько же крепок, как наш Дмитрий Леонидович? Сможет ли он не только получить власть, но и применить её?

И что произойдёт за те неизбежные две недели, пока новый Уполномоченный будет ехать к Харбин сначала по Транссибирской магистрали, а затем по КВЖД? Не произойдёт ли ещё одного… инцидента?

Ответа не знал никто.

Когда сумрачным вечером в дверь двухэтажного домика, где жили мы с отцом, постучали – мы встревожились, но не испугались.

Мы знали, что будет беда, это носилось в воздухе, как влага перед грозой. Просто не знали, что за беда и откуда придёт.

На пороге стояла Чжао. Юная китаянка была закутана в тёплый халат, а на голове – русская косынка, завязанная на затылке и надвинутая так низко, чтобы лицо стало почти незаметным. Её тонкие губы трепетали, пытаясь изобразить улыбку, но в глазах блестели искорки слёз.

Мы уже отпустили слуг, и домик погрузился в тишину и полумрак. Открывать пошёл я – и сразу понял, что без отца лучше лишних вопросов не задавать. Каждое слово могло её ранить.

Я отвёл её в кабинет отца. Он, как всегда в это время, сидел под зелёной лампой и что-то записывал. Портьеры были опущены, верхний свет он не зажигал.

Но при виде девушки тут же вскочил и пододвинул ей кресло, как если бы в кабинет вошла коронованная особа.

Чжао опустилась на мягкое сидение. Теперь я разглядел, что у неё дрожат и руки.

– Отца забрали,– произнесла она и поднесла руки к лицу, стараясь не разреветься.

– Кто забрал?– спросил отец.– Японцы, я верно угадал? Что говорят в жандармерии?

– Русское жандармерия… ничего… не знает,– было заметно, что она буквально давит каждое слово изо рта, словно засохшую пасту из тюбика.

– Значит, забрала военная полиция,– заметил отец,– Плохо дело.

Японская военная полиция усвоила одну военную мудрость – на население надо наводить ужас. Чтобы у населения не возникло и мысли укрывать партизан и бандитов. Пусть даже бандиты причиняют не очень много вреда – японская военная полиция всегда готова восполнить.

Чтобы знали, помнили и боялись.

А отец уже спешил в прихожую.

– Я иду с тобой,– сказал я и поспешил следом по скирпучему коридору.

Отец посмотрел на меня с грустью. Было заметно, что он считает и прикидывает. Спор, особенно со мной, заберёт много сил – а силы нужны. Настолько нужны, что пригодятся и мои силы. И поэтому он сказал просто:

– Да. Придётся идти нам вдвоём. Одевайся, тщательно, как если бы шёл в гости кому-нибудь из учителей гимназии. Японец не должен ничего заподозрить.

Отцу хватило одного намёка, чтобы понять, куда мы идём. Конечно, не к Дмитрию Леонидовичу. Старый генерал-лейтенант нам ничем не поможет, он даже не знает про старого И. Наш путь лежал к господину редактору Матимуре – одному из самых влиятельных людей в японской администрации. Только он мог повлиять на это дело достаточно сильно и достаточно незаметно.

Наконец, я нахлобучил кепку – так плотно, словно это был боевой шлем, от которого зависела моя жизнь, и мы вышли в прохладный харбинский вечер.

Уже стемнело, и казалось, что высокие чумазые дома, что нависали над тесными улочками китайского района, собираются нас раздавать.

Но вскоре мы очутились на богатой окраине и вздохнули свободней. Тут тоже был Китай, но этот Китай был богатым. За русского стиля заборчиками прятались фруктовые сады с беседками для учёных занятий.

Нужный нам дом напоминал помесь старинной пагоды с купеческим особнячком где-нибудь в Замоскворечье. Прежде он принадлежал оборотистому китайскому купцу из племени хакка, но хозяин предпочёл сбежать вместе с отступавшей армией. Для учреждения или казармы домик оказался слишком мал и богат, поэтому его забрал редактор Матимура – якобы для газеты, но конечно же, для себя.

Господин Матимура редактировал одну из самых популярных газет захваченной Маньчжурии. Газета выходила на двух языках – японском и китайском, словно подчёркивая свою практичность и влиятельность. Русской версии всё никак не появлялась: отец подыскал и типографию, и корректора, но господин Матимура утверждал, что спроса не будет.

А называлась эта газета – “Друг Полиции”. И то, что она выходила не в столичном Мукдене, а в русском Харбине, – было совсем неспроста.