Читать книгу Игра как жизнь - Александр Николаевич Лекомцев - Страница 1

В двух действиях

Действующие лица:

Доменико – президент республики, лет тридцати пяти-сорока;

Хулио – его поверенный во всех делах, того же возраста;

Розалина – секретарь президента, 25-30 лет:

Гортензия – пресс-атташе президента, ей примерно столько же

Оба действия происходят в одном месте, в президентском дворце, в основном в рабочем кабинете «первого» человека республики

Действие первое

На авансцену поднимаются Доменико, вслед за ним Хулио. Останавливаются перед закрытым занавесом.

Хулио (с некоторой иронией и сарказмом): – Вот, уважаемый господин президент республики Гадалания мы и пришли к дверям вашего кабинета. Тут, как и должно быть, не наблюдается никакой охраны вашей драгоценнейшей персоны. Мы перед вашим кабинетом. Здесь вы держите всю страну на ниточках и верёвочках. Когда надо, дёргаете за них – и почти каждый человек действует так, как хочется вам.

Доменико: – Не надо меня просвещать. Я не слепой, Хулио, не глухой, ни хромой и так далее. Где и как располагается мои рабочие апартаменты, я хорошо запомнил… за минувшую неделю. А насчёт верёвочки, то пусть никто не надеется на то, даже за… авторитетным бугром, что я стану чьей-то марионеткой. Пусть накинут эти самые верёвочки себе на шеи.

Хулио: – Само собой и бесспорно. Но я хочу напомнить, что в этом уютном кабинете вы не ведёте ответственных приёмов. Здесь вы всегда можете побыть в полном одиночестве, сосредоточится, подумать, если иногда умеете раскинуть мозгами. Но президенту или самозванцу, типа вас, даже в таком кабинете трудно остаться в полном одиночестве. Слишком много у него ответственности и государственных обязанностей.

Доменико: – Не пытайся испортить мне настроение, Хулио. Впрочем, тебе сейчас всё равно и можно многое. Человеку, который совсем скоро отойдёт в иной мир, можно кое-что позволить, немножко понаглеть.

Хулио: – Не надо, Доменико, брать на себя многое. Я из тех, кто верит мудрому изречению: «Пока живу – надеюсь». Да и хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. А я, всёго лишь, очень рад, что ты не забыл сюда дорогу. Ещё напоминаю, что в этом, в общем-то, безопасном и уютном месте, в данном кабинете и рядом с ним, я, как традиционно в одном лице – и ваш телохранитель, и поверенный во всех ваших, то есть наших государственных делах. Можно сказать не официальный, но самый первый… твой заместитель, Доменико.

Доменико: – Заткнись! Ты мне уже обо всём этом говорил. Если ты просишь у меня и моего народа пощады за содеянные злодейства, то бесполезно. Есть вещи, которых не в состоянии простить даже Всевышний. Тебе-то уж точно болтаться на верёвочке.

Хулио: – Тебе виднее, Доменико. За последние семь дней в многострадальной, теперь уже не в социалистической, не в капиталистической, а не известно, в какой, стране под названием Гадалания, вы стали очень популярной личностью. Вы стремительно набираете политические очки. Только самому Дьяволу известно, чем всё это закончится.

Доменико (досадливо): – Если будешь в таком тоне со мной разговаривать, Хулио, то я найду способ сделать так, чтобы ты навсегда исчез из этого мира. Причём, можно приложить усилия до такой степени, что даже и пуговиц твоих не найдут. Да и кто тебя будет искать, Хулио? Кому ты нужен? У нас – демократия! Мы двенадцать лет тому назад пошли по, так называемому, американскому пути развития, а значит, ты никому не нужен. Ты бесправен. Впрочем, виноват. Я ошибаюсь. На тебя-то, как раз, демократия чётко и конкретно распространяется. Таких, как ты, даже за тяжкие преступления выпускают под залог. Непременно, постараются всё обставить так, что вместо тебя тюремные нары займёт другой человек. Был такой гнусный философ Иудино Муйдар, который обосновал теоретически, что всё народное добро надо раздать ворам и проходимцам. Объявил всем и всякому, что если поступишь иначе, то непременно в стране начнётся гражданская война. Ну, как круто! И какие явные угрозы в адрес не кого-нибудь, а целого народа. Слава богу, он подох… сволочь! Но сколько ещё тварей Бог не прибрал к рукам. Один только этот круглолицый чёрт понаделал столько грязных и кровавых дел, что народ запомнит его надолго. Впрочем, не только его… Скоты!

Хулио: – Лично я об этом замечательном человеке совсем другого мнения и глубоко его уважаю, господин Доменико. Надеюсь, что никаких перемен в сторону анархии и бичёвской, так называемой, народной власти не предвидится. Буквально на днях состоится открытие большого чугунного памятника нашему замечательному основоположнику новой экономической политики Иудино Муйдару.

Доменико: – Это не новая экономическая политика, а жалкая теория и кровавая практика по уничтожению народных масс. Памятник этой толстой обезьяне на днях будет переплавлен. Из него рабочие руки сотворят что-нибудь нудное и путное. Они пытаются, чтобы я стал марионеткой. Верёвочники! Полмира живёт по их мерзким законам и дикой и гнусной демократии.

Хулио: – А напрасно. Спешить бы не стоило. Власть богатых и успешных людей, которая сейчас царит во всем, не зыблема. Её не уничтожить!

Доменико: – Ты ошибаешься, бес! Это власть воров и подлых душ, которые своими руками не заработали ни одного доллара или даже обычного нашего гадаланийского песора. Это воры высокого полёта! Но теперь их крылья обрублены… по самые хребтины. Всё уже практически свершилось. Ты и тысячи, подобных тебе, не спасут своих шкур. Такой номер, господа жирующие свиньи, уже не прокатит. Всё резко изменилось.

Хулио (как бы, обиженно): – Почему ты так считаешь, Доменико? Неужели я не такой же, как все?

Доменико: – Брось паясничать, Хулио! Ты прекрасно знаешь, что при существующей дозированной свободе ты гораздо свободнее многих других. Потому, что у тебя есть деньги, большие деньги, положение в обществе, ты – поверенный в делах президента, кроме того – депутат. Потом, ты ведь ещё и заместитель генерального секретаря партии власти «Единая Гадалания». Если коротко, то почти что самый основной «Единогад».

Хулио: – Ты поясни мне, Доменико, что ты хотел этим сказать. Почему я «единогад»?

Доменико: – У тебя дюжина высших образований, Хулио, а ты туп, как старая мельница! Объясняю на пальцах. Например, в одной далёкой от нас стране есть такая партия – Единая Россия. Её члены – это «единоросы». А у нас республика называется Гадалания, значит, ты и подобные тебе преступники, и президент этой страны, автоматически, получается – «единогад». Только эта сказка не про меня. Ты знаешь. Ты должен понять, карьерист и выскочка, что в стране, по настоящему демократической, не может существовать партии власти. Выражаясь, по-научному, нонсенс. Хреновина не очень здоровая. Но если ты будешь себя вести, как нормальный мужик, то мы с тобой поладим. Лишнюю недельку ещё поживёшь. Это много для тебя, подлеца. Будешь молчать, значит, дам я тебе такую возможность. Слово президента Гадалании! Я обрублю все концы… верёвочек, если таковые имеются.

Хулио: – Всё мы зависимы от ситуации, от тех, кто сильней нас. Я бы сказал тебе, Доменико, кто ты, но здесь перед дверью твоего личного кабинета, вполне, твои же доброжелатели могли наставить всяких и разных прослушивающих устройств, «жучков» самой разной системы.

Доменико: – Вот видишь, Хулио, ты заботишься о безопасности страны. Но ты не переживай, всё проверено. Моими людьми, а не теми, которые здесь шарахались неделю назад. Давай войдём в кабинет и поговорим по душам.

Хулио (язвительно): – Как скажете, господин президент!

Занавес открывается, и они оба входят в уютный личный кабинет президента Гадалании. Всё здесь довольно просто. Несколько кресел, большой стол, на котором не только письменные принадлежности, но пять телефонных аппаратов, компьютер. Рядом большой журнальный столик, стоящий перед просторным диваном. Здесь аппарат селекторной связи, такой же, как и на рабочем столе, какие-то журналы и газеты. На стене картина, принадлежащая кисти одного из последователей Сальвадора Дали или подобных ему, еде люди кособоки и кривы, но зато… духовно красивы. На полотне изображён гигантский голубь, клюющий разлагающегося тушу быка.

И самый основной атрибут. В углу кабинета стоит основной штандарт республики Гадалании – а). На знамени двуглавый лев (обе головы под одной короной). В стороне – в большой бочке – пальма или фикус. Здесь же дверь, ведущая на балкон.

Они садятся на диван, перед журнальным столиком и выжидающе смотрят друг на друга.

Доменико (несколько расслаблено и по-свойски): – Со всем, что происходит сейчас в президентском дворце, Хулио, ты должен смериться. Иначе…

Хулио: – Что иначе, Доменико?

Доменико: – Сам понимаешь, Хулио, непредсказуемы и опасны для государства люди, которые держат в своих страусовых мозгах глупую и несбыточную мечту. По-научному выражаясь, они одержимы идеей фикс и заодно Бесом. Я отвечаю за судьбу великой Гадалании. Как не крути, Хулио, но я – президент этой страны. И повторяю то, что уже сказал. Если собираешься себя плохо вести, то должен будешь, мой дорогой, очень быстро уйти…

Хулио: – В отставку?

Доменико: – Нет, не в отставку, а под землю. Но мы все любим тебя и поэтому похороним с большим почётом и уважением. Опустим в земли твой гроб на капроновых верёвочках. И умрёшь хорошо, по-человечески. Ты скоропостижно скончаешься от сердечного приступа. Это я тебе гарантирую. Впрочем, беру свои слова назад. Каким образом ты покинешь этот мир, даже мне не дано знать.

Хулио: – Ты добрый человек, Доменико. Я предполагал, что возможен такой расклад. Но теперь я просто вынужден убедиться в твоей любви ко мне окончательно и бесповоротно, господин президент.

Доменико: – Я всегда был добрым и справедливым. Да ведь ты же знаешь, что я выходец из простого народа. Впрочем, не можешь ты знать, кто я. Но поверь мне на слово, что ничего сложного нет в тех, кто живёт за счёт людей. Так что, терпи. Перемены уже начались, и они продолжаться сегодня со страшной силой. Я многое успел сделать за минувшую неделю.

Хулио: – Но скорей всего, я вперёд съем собственное сомбреро, Доменико, чем позволю тебе измываться над народом и демократией нашей Святой страны Гадалании. Я всё сделаю, что смогу… Ты держишь миллионы людей на этих самых верёвочках… в угоду себе и своим амбициям.

Доменико: – Я не хочу, чтобы в моей стране увеличивалось количество нищих, обездоленных и бесправных людей. Какие тут ещё верёвочки? Я думаю о судьбах своих сограждан, таких же людей, как я. А ты ничего ты не сможешь, Хулио. Тебе придётся сожрать ни одну шляпу. И ты именно так и поступишь! Ты ведь хозяин своему слову?

Хулио: – Это беспредел! Если бы я знал, что так получится, то никогда бы не стал слушать настоящего президента Гадалании Гонисио дель Моранго. У него получился сдвиг по фазе. Он решил поехать на охоту в эту захолустную провинцию Перенаду. А я пошёл у него на поводу. Честно сказать, Доменико, я до конца не могу понять, что же случилось?

Доменико: – Не надо строить из себя дурака, Хулио. Ты прекрасно знаешь, что произошла глобальная политическая рокировка. Как в шахматах. Впрочем, шахматы здесь не причём. Я не перевариваю эту игру, а то мог предложить тебе сгонять партийку.

Хулио: – С дилетантами не играю! И мне тоже сейчас не до шахмат, хотя я неплохо ими владею. Сейчас я думаю о моей стране. В Республике Гадалания совершился политический переворот, Доменико! Но никто ещё окончательно ничего не понял. Никто, кроме меня. Но я молчу! Ты, самозванец, затеял эту жуткую игру, заварил несъедобную и омерзительную кашу! Тебе лично её и расхлёбывать придётся.

Доменико: – Все и всё, наконец-то, становится с головы на ноги. Можешь на всех углах орать, что президента подменили! Тебя просто упрячут в психиатрическую лечебницу, если ты успеешь до неё доехать. Ты же помнишь, как всё произошло. Если бы ты не ловил ворон, то у нас ничего бы не получилось. Я очень сожалею, что ты знаешь моё настоящее имя. Кто-то из моего окружения сказал, что я Доменико.

Хулио: – Да, это я расслышал, когда мне под рёбра поставили и ствол и сказали, что если я не буду молчать, то…

Доменико: – Правильно сказали. Мои ребята, мои соратники знают, что и когда говорить. Можешь называть меня Доменико. Но при народе и на официальных приёмах я для тебя Гонисио дель Моранго. Уловил?

Хулио: – Чего ж тут не ясного? Если я назову тебя при официальной встрече, к примеру, с премьер министром России Доменико, то меня посчитают за умалишённого или пьяницу. А я не хочу!

Доменико: – Чего же ты хочешь, мой враг, и совсем не друг и не товарищ? Впрочем, знаю. При первом же удобном случае ты попытаешься отравить меня, отправить на тот свет.

Хулио: – Да, это было бы не плохо. Но…

Доменико: – Но у тебя ничего не получится, потому что за эту неделю мы успели поменять не только всю охрану, но на семьдесят процентов министров и руководителей основных ведомств. Кое-кто, правда, остался. Но так надо. Через недельку организуем и досрочные выборы в Государственный Парламент. Там всё пройдёт гладко и чинно, самым демократичным путём. Дальше…

Хулио: – Я знаю, Доменико, что будет дальше. Полетят головы губернаторов провинций и мэров городов.

Доменико: – А ты умный, чёрт возьми (нажимает кнопку, тут же на журнальном столике). Розалина, принеси нам настоящего нашего отечественного кофе и покрепче. Потом мы пригласим вас с Гортензией на деловую беседу. А пока я посовещаюсь с Хулио.

Хулио: – Страшно, что секретарь-референт президента Розалина, да и Гортензия, твой, точнее, не твой, а по сути, пресс-атташе настоящего Гонисио дель Моранго, ничего не знает о подмене. Они не ведают, что ты не настоящий президент. Ты – жалкий клон, ты… дешёвая подмена.

Доменико: – Не мели вздора, Хулио, и не пытайся меня оскорбить. Не получится! Да и разве я должен обижаться на того, кто, фактически, уже мёртвый. Сам знаешь, о покойниках следует говорить или что-то хорошее, или – ничего. О тебе лично, дешевый палач, на счету которого множество загубленных жизней людей, я не могу отозваться по-доброму. Скажу о себе. Я самый настоящий президент… от народа.

Хулио: – Какой ты, к чёрту, президент? Самозванец и самовыдвиженец! Причём сделал ты это не законным и даже криминальным способом. Но мне не понятно, почему ты считаешь меня палачом. В прошлом году, когда я занимал пост министра внутренних дел, мне просто приходилось подавлять наглые, причём, вооружённые выходки экстремистов и террористов.

Доменико:– Это были не террористы и не бандиты, а люди, доведённые до отчаяния, рабочие, крестьяне и служащие, потерявшие работу и, вообще, право на труд. Они вышли с транспарантами, плакатами и знамёнами на главную площадь нашей столицы Тосквы, и ты, ублюдок, дал приказ расстрелять из пулемётов несколько сотен людей. На тебе, Хулио, кровь! Она не смоется кровью миллионов таких, как ты, не оправдается их смертями. А ведь люди верили в демократию, в президента. Жаль, что многие добрые люди до сих пор ещё верят сказкам тех, кто обобрал их дочиста, отнял у них заводы, фабрики, богатства недр, землю… Глупо перечислять. Мафия всё смела подчистую. Им всё это за опредёлённую мзду запросто раздарили, от имени, народа первых два президента Гадалании. За какие заслуги? И почему им? На каком основании? Как они посмели распоряжаться собственностью народа? От имени государства? Что за чушь! Они, Хулио, не государство! Они внутренняя оккупация моей несчастной обескровленной Родины! Поганые интервенты!

Хулио: – Я выполнял не своё собственное распоряжение. Я вынужден был отдать приказ, и ты сам знаешь, меня потом понизили в должности, сделали поверенным президента Гонисио дель Моранго. Его телохранителем и, к счастью, его заместителем.

Доменико: – Жалкая шкура! Ты, как раз, и есть та самая кукла-марионетка на верёвочках. Ты отдал приказ молодым полицейским и солдатам стрелять по своим отцам и матерям, братьям и сёстрам, родным и близким! Как жаль, что я не могу убить тебя прямо сейчас. Но я найду возможность очень скоро убедить тебя в том, что тебе следует покончить жизнь самоубийством.

Хулио: – Не дождёшься, самозванец! Я постараюсь быть осторожным. Прекрасно осознаю, что моя не совсем понятная смерть вызовет множество вопросов у этой же… черни, жалкой толпы оборванцев! Но от секретаря-референта Розалины и нашей пресс-атташе Гортензии тебе трудно будет что-либо утаить.

Доменико: – Хулио, ты не переживай на этот счёт. Тут всё схвачено. С моего черепа не упадёт не единого волоса. Я нужен стране! Я нужен своему народу! А что касается твоих чёрных кудряшек, вместе с глупой, но продуманной башкой, то меня не интересует судьба твоей причёски. Я прихожу к устойчивому мнению, что тебя следует куда-то… упаковать. И в самые кратчайшие сроки.

Хулио: – А если я буду молчать? Могу же я… перестроиться. Так ведь уже делали многие уважаемые господа в некоторых странах. Они даже подставляли, что называется, задницы своим бывшим врагам и оппонентам. Проще говоря, они находились в зависимости от верёвочек над их головами. Менялись только кукловоды, а верёвочки оставались.

Доменико: – Мне не нужна твоя грязная задница, политический идиот и недомерок. Но для начала ты будешь съедать по одному сомбреро на завтрак, обед и ужин. Тебе для проведения данной процедуры не хватит, дорогой мой, ни какой зарплаты. Но мы обратимся к спонсорам. Мы заставим их раскошелиться. Кстати, мне даже нравиться, что ты при наших… государственных дамочках зовёшь меня просто… Доменико.

Хулио: – И ведь они не задают никаких вопросов. Меня это удивляет. Я прокололся на том, что ты, Доменико, внешне очень похож на нашего настоящего президента Гонисио дель Моранго. Не только, чёрт возьми, внешне и по возрасту, но и манерами, речью. Даже почерк у тебя почти такой же, как у него. Наверное, враги республики долго подыскивали что-то подобное и… несуразное. Я имею в виду тебя, Доменико. Где-то жил ты себе спокойно на дереве и не знал, что тебе предстоит участвовать в опасной и жестокой политической рокировке.

Возбуждённый и оскорблённый словами своего помощника Доменико вскакивает с места. Хулио тоже. Человек, занимающий кресло президента, начинает душить его. Но вскоре успокаивается. Садится на место.

Доменико: – Присядь и ты, посмешище президентского дворца! Я позволяю тебе так поступить. Мы поговорим начистоту.

Хулио (держась рукой за шею, садится): – Что обязательно, Доменико, меня надо душить? Или правды не любишь? Ты боишься правды. О-хо-хо!

Доменико: – Что ты знаешь о правде, если воспитывали тебя подлые и лживые люди? Тебя, мелкий карьерист и блюдолиз, надо было бы уничтожить ещё в чреве матери. Но я надеюсь, что, выслушав меня, ты многое поймёшь. Я научу жить тебя по истинным библейским канонам, по совести и чести, а не так, как живут многие продажные служащие церквей. Они в Бога не верят. Если бы веровали, то не жировали бы за счёт приходов.

Хулио: – Ты, Доменико, готов растерзать даже служителей Бога.

Доменико: – Эти господа к Богу не имеют никакого отношения. У них свой бизнес. И больше ничего! Я уважаю только тех, кто помогает страждущим и не раскатывает по дорогам нашей столицы белокаменной Тосквы в новых «Роллс-ройсах».

Раздаётся стук в дверь и с большим подРозалина. Она ставит на журнальный столик поднос, снимает с них чашки и всё остальное.

Розалина (с улыбкой): – Господа, если что-нибудь ещё понадобиться, я в соседней комнате.

Доменико: – Благодарю, Розалина. Через минут десять-пятнадцать ты нам будешь нужна и пресс-атташе Гортензия тоже. А сейчас мне пока с Хулио надо решить кое-какие текущие вопросы.

Розалина (слегка кланяясь, берёт в руки поднос): – Хорошо, господин дель Моранго. Гортензия у себя в кабинете. Она просматривает ваше предстоящее телевизионное обращение к народу (останавливается, проникновенно). Чем я тебя обидела, мой несравненный Гонисио, мой президент? Почему ты стал со мной сух и официален? Даже ни разу не приласкал.

Доменико: – Скоро я объясню тебе, Розалина, что происходит. На всё имеются свои причины.

Розалина: – Ты разлюбил меня, Гонисио?

Хулио: – Он никогда не любил тебя, Гортензия, потому что…

Доменико: – Заткнись, мерзавец! А ты, Розалина, успокойся! Совсем скоро мы выясним отношения, и ты будешь всем довольна.

Розалина (опустив голову вниз): – Я хотела бы в это верить и надеяться на самое лучшее, мой повелитель и господин.

Розалина уходит. Хулио с большим удивлением смотрит на Доменико.

Хулио: – Вот теперь выкручивайся, как хочешь, самозванец. Ты не учёл, что Розалина очень любит настоящего Гонисио, и он её – тоже. У них дело шло к свадьбе. Об этом знала вся республика, и люди радовались за них. Ты очень внешне похож на её возлюбленного, ты долго к этому готовился…Теперь труп президента дель Моранго гниёт в какой-нибудь придорожной канаве. А жаль! Он был неплохим человеком, мягким.

Доменико: – Очень мягким! Замечательным человеком! Восемьдесят процентов населения превратил в рабов, поставил народ на колени, многим не дал дожить до старости. Впрочем, о чём это я? Сколько он сгубил молодых парней в глупых локальных и внутренних войнах… просто так. Кому-то на этом очень хотелось заработать большие американские доллары. Сволочь! Но согласен, он заслуживает снисхождения. Хотя бы потому, что дал мне возможность встать за штурвал большого корабля под названием «Гадалания».

Хулио: – Смотри, Доменико, не разбей свой широкий лоб о рифы! Ты делаешь глупости! Будь, что будет, но я скажу. Ты борзеешь, Доменико, с каждым днём. Какая наглость! Ты решил выступить с обращением к народу, Доменико? Но что ты ему можешь сказать? Что ты можешь ему пообещать, самозванец?

Доменико: – Всё, что я пообещаю, я дам своему народу… в отличие от вас, проходимцев, засевших не только здесь, в президентском дворце, но и в шикарных особняках Гадалании и за её пределами. У вас, миллиардеров и миллионеров, нет родины, у вас есть только любовь к наживе и власти.

Хулио (на какое-то мгновение задумывается, наливает кофе сначала своему собеседнику, а потом – и себе, делает глоток): – Что же в этом плохого? Кому дано, тот делает деньги. Но сейчас я думаю совсем о другом. Честно говоря, я никак не пойму, как тебе, Доменико, удалось провернуть эту афёру?

Доменико (тоже делает глоток горячего напитка, заедает его шоколадной конфетой): – Я быстро поведаю тебе всё по порядку. Мне кажется, ты должен быть в курсе событий. Потом на том свете встретишься со своей преступной братией и всё им расскажешь на досуге. Будь спокоен. Я поступлю по-справедливости. Тот, кто обязан заплатить жизнью за свои кровавые грехи, потеряет голову. Иначе это будет не справедливо и не очень демократично по отношению к обиженным, обездоленным, обманутым, безвременно погибшим… Я всё тебе расскажу. Мне ведь, честно говоря, не очень приятно, что целую неделю ты смотришь на меня, как на врага народа.

Хулио: – А кто же ты есть? Ты ведь…

Доменико: – Мне нравится, что ты, Хулио, смел, как барс. Но ведь я запросто могу вылить тебе на голову горячий кофе из этого сосуда, и ты станешь гораздо добрей. Враг народа, дорогой мой, это ты. Что касается меня, то я – его защитник. Тебе сейчас даже невдомёк, что в скором будущем ожидает тех, кто обокрал собственный народ и поставил его на колени. Ну, ладно! О самом приятном потом, уважаемый лидер гнусной партии магнатов «Единая Гадалания». Одним словом, «единогад». Слушай меня и задавай вопросы, если тебе что-то не понятно.

Хулио: – Мне больше ничего не остаётся, Доменико. Я, разумеется, буду задавать вопросы. Мне полезно и важно знать о происходящем, как можно больше. Да и должен же я знать, с кем имею дело.

Доменико: – Наглость твоя беспредельна, Хулио! Ты даже не понимаешь, что ты сейчас – кузнечик в горсти, и могу сделать с тобой то, что пожелаю. Ты даже не представляешь, что тебе не в силах помочь никакие магнаты и воры в законе и вне его, потому что их скоро не будет в нашей стране. Они – раковая опухоль общества.

Хулио: – Они создают для простых людей рабочие места, Доменико, они дают им возможность, как-то, существовать… Мы живём в демократическом обществе. Если умеешь и хочешь, то обогащайся… Никто ведь не против. Тебе даже помогут.

Доменико: – Какая наглость! Вы довели людей до скотского состояния, и ты советуешь им и мне обогащаться. Зачем ёрничать? Я про основную массу людей… Разве может обогатиться тот, кто работает на эксплуататора даже не за насколько песоров, а за чашку гороховой похлёбки? То, что вы наворотили – это, Хулио, не народная демократия. Это самая настоящая диктатура олигархии! Причём такого уровня и класса, которой даже нет в таких странах, как Соединённые Штаты Америки. Но и там им очень далеко до настоящей демократии. Им совсем невдомёк, что вор и всякого рода преступник должен быть казнён или получить пожизненный срок за свои… шалости.

Хулио: – Далась тебе эта Северная Америка, Доменико. Пусть живут, как хотят. Они держат свой народ на верёвочках, в полном подчинении. Хвала, почёт им и уважение.

Доменико: – Но наша мафия пошла дальше. Она даёт простым людям, как ты выражаешься, подонок, возможность не обогатиться, а подохнуть, как собакам. А жить надо не как-то, а хорошо, справедливо. Именно так надо жить, как учил Христос. Ты, ублюдок, называешь рабочих и крестьян, безработных и бродяг простыми людьми. Дико! Чем же сложен ты? Тем, что берёшь взятки там, где тебе их дают. Получил множество постов и, каким-то, непонятным образом стал владельцем нескольких заводов и фабрик. Если ты купил их, то где же и как ты умудрился заработать такое количество долларов или песоров? Если подтвердятся кое-какие факты, то тебя не просто расстреляют или повесят, а четвертуют. Я лично отправлю тебя на тот свет. Не побоюсь замарать своих рук.

Хулио: – Я так и знал. Но ведь ты – никто.

Доменико: – Я тот, кого выбрал народ. На самых настоящих выборах. Это был выбор совести, души, сердца и разума. Ну, оставим эту тему, и я расскажу, что произошло, когда настоящий президент, диктатор из диктаторов, проходимец и наглец, Гонисио дель Моранго, поехал на охоту, в дальнюю провинцию. Ему в окрестностях Перенады срочно потребовалось завалить дикого кабана.

Хулио: – Что же в этом плохого? Многие уважаемые господа обожают поохотиться на дикого зверя. Должны же они иногда и отдыхать.

Доменико: – Наоборот, это прекрасно! Всё произошло, как нельзя лучше! Там ему срочно захотелось пойти в кусты. По большой нужде. Желудок расстроился. Это организовали мои надёжные люди. Постарались, не пожалели слабительного. Мы знали, что в кусты сопровождать его будешь только ты. Остальных он, как бы, стесняется. Он давно потерял бдительность, стал не осторожен. Да и чего ему бояться, когда весь заказник оцеплен, так сказать, проверенными людьми. Вот ты и пошёл, на всякий случай, Хулио, вооружённый до зубов и уверенный в том, что всю вашу свору бояться везде и всюду.

Хулио: – Да я помню, что меня придушили немного и сказали, что если я буду орать, то получу пулю в спину из густых зарослей дикого маиса.

Доменико (встаёт с дивана и начинает ходить по кабинету): – Мы знали, что ты хочешь жить, поэтому очень свободно усыпили хлороформом господина проходимца дель Моранго. Мне пришлось позаимствовать у него одежду. Я вышел из кустов вместе с тобой ко всей сволочной свите. А этого… Гонисио, тоже самого активного, «единогада» наши люди успешно вывезли из охотничьих угодий.

Хулио: – Каким образом? Как вам удалось?

Доменико: – Да очень просто, господин идиот. Этого важного и спящего гуся засунули в стог сена и вывели оттуда, не спеша и не торопясь, подальше от этих мест. А ты, хоть и плевался, глядя на меня, но ничего не мог поделать.

Хулио: – Разумеется, я не смог бы никому доказать, что ты – не настоящий президент. Мне бы просто не поверили. Даже при моём авторитете. Ты очень хорошо вошёл в роль правителя страны.

Доменико: – Представь себе, что я не профессиональный актёр. Я всего лишь безработный врач. Не скрою, мне пришлось сделать несколько пластических операций, я тренировался почти что два года, чтобы стать похожим на этого гада во всём. Но душа и сердце, которые принадлежат народу, остались неизменны.

Хулио: – Красивые слова, Доменико. Сколько их уже сказано! (Вскакивает с места, резко вытаскивает из-под пиджака, из внутренней кобуры пистолет, направляет его на Доменико). Пусть я погибну, но заберу и тебя с собой, самозванец!

Доменико (громко хохочет): – Всё учтено, Хулио. В этом дворце много моих людей. Я уже тебе говорил. Я это предвидел. Стреляй, гнусная тварь! Стреляй! Убей человека, который жизни своей не щадит во имя счастья народа. Но ты меня не убьёшь!

Хулио: – Почему?

Доменико: – Потому, дорогой мой, что в обойме твоего пистолета патроны холостые. Истинные патриоты уже об этом позаботились. А если ты произведёшь выстрел, только создашь ненужный шум. Моя охрана и телохранители через минуту будут здесь, и они порвут тебя на куски, как старую холстину, как старый и гнилой половик. У тебя в руках не пистолет, а просто, можно сказать, не дозрелый банан. А вот я (похлопал ладонью по лацкану своего пиджака)