Читать книгу Промысел Лепина, книга вторая - Александр Николаевич Лекомцев - Страница 1

Наследник Полпреда

книга вторая

Розов помнил, что в раннем детстве, как и Лепин, обладал ярким даром предвидения. Он знал, какая катастрофа и где случиться завтра; он видел, какой автобус и на каком повороте попадёт в аварию; он по человеческому лику определял, когда и как тот уйдёт в иной мир. С тоской понимал, что ничьего ухода из этой обители не остановить, и если кто-то, вдруг, неизвестно по какой причине, сдал в кассу авиабилет на рейс самолёта, который должен будет упасть на землю через несколько часов, то это не перемена судьбы «счастливчика». Ему просто, по плану господнему, не выпало именно сейчас покидать данную земную субстанцию.

Горько ему было осознавать, что теперь он способен совершать самое «невозможное», видеть, слышать, ощущать «невидимое, неслышимое, неосязаемое», предвидеть, менять форму и плотность тела, общаться на расстоянии… Трудно даже сказать, что ему теперь становится неподвластным в этой обители.

Но он, наследник полномочного представителя Высших Сил, Великого Сагана, повелителя данной субстанции Земли Лепина совсем скоро и сам станет могучим элементалом в человеческой оболочке. А пока он был подобен ребёнку, который делает самые первые робкие шаги. Теперь страшный земной промысел Лепина становился и его судьбой, его промыслом.

Стремительно приближалось то время, когда, он (как и любой другой находящейся в теле человека), не принадлежащей себе, будет прямым распределителем определённой части мирозданческой энергии. Помочь «умереть» любому существу – это, значит, не показать ему дорогу в один из «запредельных» миров… Он, как «добросердечный» начальник лагеря сам выводит человека за ворота данного мира.

Правда, Царь Успения не всегда ведает, кому и где выпало «новое житьё». Существ в данной обители бесконечное число, и он не обязан следить за судьбой каждого звена бесконечной и, по сути, бессмертной цепи. Его задача «убить» (с помощью кого-то и чего-то), чтобы дать возможность где-то и кем-то «возродиться» даже «неодушевлённому» предмету. Но, по «земным меркам», он – не великий благодетель, а могучий палач… Сатана. Впрочем, нет. Пока ещё не Сатана, не Дьявол, не вселенский Демон, он только преемник… Эвтаназитёра – Царя Успения.

Всё, что делал и говорил Лепин, оказалось правдой, жуткой и не привычной истиной. Ведь Розов уже не хромал. Великий Саган, сидящий в его оболочке, капитально ремонтировал своё «жильё».

Частный сыщик понял, что сабля, которой был убит Арефин, не являлась частью клада. Но она была заброшена именно в это место не случайно. Комитет мира Великих Саганов по развитию и применению глобальной эвтаназии через кусочек кожи, на котором были написаны имя, отчество, фамилия Анатолия, таким образом, подтвердил, что за Григория Матвеевича здесь совсем скоро останется Розов.

Эта была весточка и для частного сыщика, и крановщика Лепина. Всё сделано чётко и очень даже обычно и просто. Когда же и где Великие Саганы снабдили его физическое, ментальное и другие тела специальным «чипом-рубашкой»? Конечно же, это случилось, скорей всего во время «снов» в его далеком младенчестве… Розов не помнит, да и, вероятно, не дано ему будет оживить собственную мирозданческую память. Да и неважно это… Но примерно так всё и происходило.

Каждый ребёнок гораздо мудрее любого самого прославленного земного академика или великого гуру. До того времени, пока ещё не отвердело его темя, ему дано общаться с существами тех миров, в которых он уже бывал и в которых он, так или иначе, снова появиться… Взрослый, «земной» человек говорит ребёнку, что всё смертно на Земле, что и тот, когда… состарится (может быть, гораздо раньше) тоже умрёт… то есть его не будет, он превратиться в ничто…

Дитя знает, что это неправда, но плачет, расстраивается… Ему трудно представить «лик» Смерти (понять нелепость её существования) или это самое, «ничто», потому что ребёнок знает – такого не может быть, ибо ему дана иная информация. Кто же обманывает его? Ангел-проводник (слуга господний), который рядом с ним во «время» переходов из одного мира в другой или папа с мамой? Кто говорит неправду? Но так дано… почти каждому – забыться в этой обители и забыть о том, что «было» и «будет». Так проще пройти данной отрезок Жизни.

Сейчас, находясь в глубоком раздумье в офисе детективного агентства «Ориентир», Розов с грустью осознавал, что совсем скоро все самые «слабые» и «сильные» мира сего, от «последнего» фермера до предводителей франкмасонских лож будут, как говориться, находиться у его ног, не осознавая этого. Многие короли, президенты, падишахи, махараджи, веря, что действуют во благо «своих» и «чужих» народов станут, пусть второстепенными, но эвтаназитёрами под его началом. Да разве ж только они?

Всё, что находится здесь в «плотных» и «разряжённых» оболочках – его поданные. Они выполняют его волю, уничтожая не только «слабых», но и «великих»… друг друга. Стихии, «свободные» элементалы, животные, растения, болезни (саганы уничтожения), насекомые, микроорганизмы… Да, Лепин, пусть «временно», но повелевает здесь над всем, что существует.

Розов закурил. Глядя в окно офиса, на медленно наступающую летнюю ночь, он встал из-за стола. Подошёл к шкафу, открыл его дверцу. Налил себе из большой пузатой бутылки почти двухсотграммовый стакан конька, выпил его залпом. Анатолий осознал, что для Мироздания он – Великий Саган, Эвтаназитёр данной обители, владыка земных владык, а для каждого человека, в отдельности, почти что… городской сумасшедший. И при этом – у всех – своя «правда».

А между тем, она, истина – одна, но даже Лепин и существа, стоящие над ним, до конца не поняли её сути. Но, как бы там ни было, Розов был ведь ещё и земным человеком, частным детективом, и ему предстояло разобраться со всеми причинами убийства Арефина и с теми, кто желал отправить на тот свет Емельянова…

Он снова сел за стол, и, как бы, между прочим, «расслабив» слух и зрение, сквозь пространство одним из своих «тонких» тел проник в квартиру Арефиных.

Там было тихо. Если говорили, то не очень громко. Сыновья да мать. Больше никого. Все трое молча, сидели за обеденным столом. На столе стояла бутылка с водкой. Час тому назад они знали, зачем и почему они такие грустные и печальные… Они собирались помянуть «покойника», Егора Ниловича Емельянова. Теперь же они, как и все остальные, забыли, что в тюремной камере кто-то и кого-то отравил. Повальная амнезия. Только двое не страдали в этом городе «забывчивостью» – Лепин и Розов.

С интересом, из офиса, Анатолий, слушал и наблюдал за всем, что происходит в квартире Арефиных. Сыщик остановил своё внимание на исхудавшем, жёлто-бледном лице Инны Парфёновны. Розов, глянув на неё, тут же получил от её элементала-информатора подробные данные о том, в каком состоянии находится её «зримая» телесное оболочка, когда «жители» её будут покидать свой «дом», направляясь каждый своим путём, когда предстоит «паковать чемоданы» основному элементалу Арефиной (ее духовной субстанции) и в какой из иных миров отправляться, в качестве кого.

Только теперь Розов осознавал, как страшно знать (без всяких гороскопов и гадальных карт) если не всё, то очень и очень многое. В данном случае он не мог остановить приближающуюся к женщине земную «смерть». Далеко не всегда это возможно даже тому, кто уже практически стал Эвтаназитёром.

Так уж распорядилось Мироздание, что ныне в теле Инны Парфёновны обитала духовная субстанция обычного красного лесного муравья. И «возродиться» ей предстоит, опять же, в этой обители в человеческом теле и вновь… муравьём. Значит, именно, в таком качестве она что-то не доделала.

Вероятно, так и было предусмотрено по господнему плану – растянуть данный отрезок Жизни человека в этой части Мироздания. «Умереть» ей, то есть переселиться из оболочки в оболочку предстояло не сейчас, а через два с половиной земных года. Время её ухода Анатолий знал буквально до минуты, но не собирался держать, что называется, данную информацию в памяти. Причиной выброса данной части «космической» энергии станет (стала) болезнь почек – так называемое онкологическое заболевание, стремительно развивающиеся метастазы.

В этот старый, но пока ещё уютный «дом», в её тело, вселился элементал-разрушитель. Как не парадоксально звучит, но именно духовная субстанция этой формы саркомы… Получается, что пришёл распорядитель, отправленный сюда цивилизацией Великих Саганов (повелением Свыше) и, как бы, сказал, чтобы в такой-то год, день и час все они освобождали жилище, которое «отслужило свой срок». Не совсем так, телу ведь жить вечно. И выселяются все – и самый главный (муравей) и множество его помощников.

Порою смешны и нелепы бывают действия иных «народных врачевателей», «магов», «экстрасенсов» и прочих… колдунов, которые пытаются провести, так называемую диагностику, с помощью собственных ладоней, огня, расплавленного олова, бересты, «заговорённой» воды… Они, зачастую, «смотрят», но не видят, иногда, что называются, угадывают.

Но, увы, многим из них, чаще всего, дано, от Всевышнего, находиться в блаженном неведении и вводить в заблуждение остальных. Это ведь тоже, своего рода, успокоение и лекарство. Кроме того, это ещё и миссия, и промысел.

Когда в тело любого существа вселился Разрушитель (он же и Созидатель) исцелить, что называется, такого больного не в силах даже самый мощный представитель цивилизации Творцов или сам… Эвтаназитёр. А если болезнь отступила, то в «физическое» тело страждущего пришёл не Разрушитель, а Элементал-Предупреждение.

Иначе не бывает и быть не может. Пусть тешиться даже «самый великий» гуру или сенсей тем, что он способен изменить часть чьей-то или своей судьбы (дхармы) в данной обители… в «лучшую» или «худшую» сторону. Пусть тешиться, ибо большего ему не дано… Это не дано ни Великому представителю цивилизации Творцов (Архангелу), ни Эвтаназитёру (по сути, Сатане).

Теперь Розов находился в курсе всего того, о чём, казалось бы, не мог знать… но он знал, ибо должен был ведать и уметь. Он решил окончательно убедиться в том, что Инна Парфёновна была неизлечима больна. Анатолий без особого труда проник частью своей сущности в телесную оболочку Арефиной. Розов мог бы внедриться туда частью элементалов, которые изучили бы в считанные секунды состояние «разрушающегося жилья». Но этого не требовалось.

Он, Великий Саган, будущий Эвтаназитёр проник туда определённой частью своей духовной субстанции. В её теле, кроме развивающегося элементала-разрушителя, прижилось немало существ, которые не способствуют крепкому человеческому здоровью. Анатолий не стал изгонять из её оболочки никого из «телесной нежити». Зачем? Ибо… так лучше, и так должно быть. Там, где берёт свою власть (по божьей воле) элементал-разрушитель, он, Розов, бессилен, что-либо сделать. Да ведь и смерти нет, Жизнь всегда продолжается… Она подобна реке, у которой не имеется истоков и устья. Да и берегов тоже… нет.

Сыщик вылетел из тела пожилой женщины и, сжав одного из своих «тонких» странствующих тел, превратился в муху. Сел на один из рожков люстры. Непривычно и дико ощущать себя единым существом одновременно здесь, в квартире Арефиных, и у себя, в офисе детективного агентства «Ориентир».

– Скверно всё получается,– ни к кому не обращаясь, сказала Инна Парфёновна.– Вот взяла водочки. Думаю, надо бы помянуть моёго мужа и вашего отца Петра Фомича. Не таким уж и плохим он был человеком…

– Да, помянем,– согласился Михаил, разливая водку по рюмкам. – Всё получается, на самом деле. В тюрьме держат… просто так дядю Егора. Мне уже начинает казаться, что, может быть… Впрочем, ни в чём он не виноват. Давай помянем отца. Пусть земля ему будет пухом.

Все троё, не "чокаясь", выпили. А Розов подумал: «Как же можно поминать живого человека? Пусть его нет здесь. Но он есть в другом месте. Точнее, он «подключился» к другой Обители. А он, как и все мы, есть… везде». Анатолий поймал себя на том, что начинает мыслить и рассуждать, как Лепин.

Ещё… ему было не очень уютно находиться в теле мухи, которое он же и сотворил. Дело-то, в принципе, не сложное. Всего лишь, использование части своего же «плотного» тела. Конечно, можно было за исходный материал взять материю (энергию), добытую в относительном пространстве, а потом всё «расставить по своим местам».

В одночасье Розову открылось великое множество тайн и загадок. Теперь он знал, например, что в данной земной обители, то есть на одной из определённых планет под названием «Земля, всего несколько тысяч людей способны превращаться в какое-либо животное, растение или даже в предмет, сотворённый… руками человека. Но как ни крути, а буквально всё создал Господь, и нет ничего мёртвого ни в одном из миров.

Самое смешное и странное заключалось в том, что больше половины двуногих мыслящих, которым дано от «природы» менять собственную оболочку, создавать новую или переселяться (на время) в чужую, даже не ведали о своих способностях.

Эти «мелкие» слуги Царя Успения находились, что называется, в резерве. А колдуны самых разных направлений и «верований» основной своей частью духовной субстанции проникали в чужую оболочку и не врачевали её, а… уничтожали.

«Великие» маги, шаманы и экстрасенсы, которые с помощью элементалов собственного тела, как бы, делали попытки оживлять условно мёртвые тела (покойников), этой процедурой значительно ускоряли своё уход отсюда, причём, не в самые «лучшие» из миров, точнее их субстанций. Выходя из-под оболочки трупа (или больного человека) своей главной частью «грубого» физического тела, они «притягивали к себе» таких мощных элементалов-разрушителей, что вопрос о «долгой земной жизни» активных колдунов становился смешным и нелепым. К чему огород городить и совать нос туда, куда бы ни следовало?

Если тебе дал Господь, к примеру, возможность соприкоснуться с явлениями ликантропии или левитации, то это не для того, чтобы ты удивлял «сильных мира сего» и «слабых», не с той целью, чтобы ты рубил на этом «мощные бабки»… Тут дело заключается в другом. Тебе дано Свыше или «воскрешать», или «уничтожать». Так что, ходи, дружище, в рубище и… молчи в тряпочку. Для зажравшихся «кудесников» слуги Царя Успения всех мастей и рангов уже подыскали квартирьеров…

Ничего хорошего не ждёт за «земной гранью» того, кто привык только брать или жить ради собственной «плотной» оболочки. Даже если ты, друг любезный, молишься по семь раз на дню, но совершаешь неблаговидные поступки или преступные деяния, то после ухода отсюда, из данного земного бытия, тебя ждут очень и очень серьёзные проблемы. Да это бы ладно… Чёрт с тобой! Но ведь ты, «святой» и «благодетель», своими явными грехами не на четыре, а на семь поколений своих потомков, мягко сказать, тормозишь их мирозданческое развитие… Правда твой грех содержится уже в господнем плане, но только потому, что ты есть земная… мерзость, прикрывшаяся самыми… «благими» намерениями. «Грешному и семя греховное в земь пустить…».

Братья Арефины, как и все добрые люди, говорили сейчас об отце своём, покойном (скорее, успокоенном здесь), что, мол, «пусть земля ему будет пухом» и «мир его праху». Они, конечно же, не понимали смыла того, о чём говорили. А Розов, получивший ныне прозрение, знал, что даже «праху» выпадает новый мир, новый отрезок вечного жизненного пути. А когда «земля становится пухом», то речь, явно идёт, о переходе не только духовной субстанции, но и «грубой, физической» в некое, так сказать, разряжённое пространство…

Но тут речь идёт совсем об ином «измерении» и «плотности». Здесь даже самые мощные академики, богословы и политики, причисленные к «лику блатных», пусть зароют в собственные задницы калькуляторы и не зобмируют тупыми прожектами (ради личных амбиций и крутых наваров) добрых людей…

Вряд ли цветистый кочет способен взлететь выше деревенского тына. Это его… высота, и помнить стоит, что многие господа, выдающие желаемое за действительное, даны нам… в качестве Испытания Господнего. Они – и наш грех и наше заблуждение.

Розов, находясь, что называется, в образе и подобии мухи, прекрасно слышал, о чём говорят Арефины.

– Как будто, дядю Егора освободили из-под стражи. Говорят, что улик против него никаких нет. Всё правильно. Я и не верил, что Емельянов мог убить нашего отца.– Сказал Константин.– Но убийца… преспокойно гуляет на свободе.

– Да. Ничего пока путного не получается ни у полиции, ни у следственного отдела прокуратуры, ни у Розова,– выразил своё мнение Михаил.– И вот тут-то появляются, лично у меня, моменты сомнения. А вдруг…

– Господь с вами, дети мои,– тихо сказала Инна Парфёновна.– Из Егора такой же убийца, как из меня – подиумная красотка. А ведь, если бы не разобрались, то мог бы пострадать… безвинный человек.

Ещё она сказала, что убийца этот выступил в роли жестокого и несправедливого судьи её, ни в чём не виноватого, Петра Фомича. А в Новом Завете ясно написано, что тот, кто судит, тот и сам судим будет. Причём, таким же самым судом… Инна Парфёновна, опираясь на одно из изречений Библии, почти что, уверенно сделала вывод, что Господь накажет преступника. Иначе быть не может и не должно.

Она была, конечно, права, но только отчасти. Вряд ли она смогла бы понять то, что Всевышний не «рождает» и не «убивает», не «милует» и не «карает»… Потому, что всё было всегда, и он уже всё сделал. Теперь лишь, как бы, обкатывает мирозданческую энергию во всех субстанциях и формах бессмертной бесконечности.

Младший её сын никак не среагировал на острое желание того, чтобы справедливость восторжествовала. Михаил лишь махнул рукой и выпил. Конечно же, Лариса заходит к ним иногда, по-соседски. Но её беда теперь не такая великая, как у них, Арефиных. С Егором Ниловичем, слава богу, всё обошлось. Но что тут сетовать. Емельянов тоже не так давно жену похоронил. «А Мария, покойница, супруга Егора, весёлая женщина была,– с грустью подумала Инна Парфёновна,– и плясать умела, и петь. Да вот… недуг её скосил. Скоро уж и я к своему Пете переберусь».

Откуда же ей было знать, что, что не встретится она так скоро со своим мужем, ей свой круг, отрезок Жизни в данной земной субстанции, предстоит пройти заново. И если не всё, то многое повториться.

У себя в доме, за печальной трапезой, много светлого и доброго вспомнили они о Петре Фомиче, да и не только о нём, но и о других, кто ушёл, что называется, за грань. Что ж поделаешь, так ведь и бывает: кто-то уходит, а кто-то… приходит. Понятно, и Лариса помнит о своей матери. Но всё забудется, скоро она выйдет замуж, родит сына или дочь. Даже дураку ясно, что она станет женой частного сыщика.

Новое поколение идёт на замену старого. Анатолий Розов, в буквальном смысле слова, слушал их мысли и уже ничему не удивлялся. Он знал, понимал гораздо больше, чем очень и очень многие. А дано ему было гораздо больше, чем всем. Эвтаназитёра, то есть Лепина, он в расчёт не брал.

Минут через двадцать к Арефиным зашли на огонёк Лариса и её задумчивый отец, Егор Нилович. Выпив рюмку водки за упокой души своего друга, Петра, он просто сказал: «Мне сейчас кажется, что умер я».

А редактору газеты «Свободный голос, открытый взгляд» Адольфу Генриховичу Бройману, честно признаться, поднадоели изрядно Венькины выкрутасы. Они уже поперёк горла встали. Взрослый парень, считай, мужик, а ведёт себя, как ребёнок. Если бы он не был талантливым журналистом, то Бройман со спокойной совестью рассчитал бы его, уволил, к чёртовой бабушке.

Несколько дней тому назад, видите ли, собрался Крапивин встречаться с каким-то типом на сорок седьмом километре, но вдруг передумал, или… да кто его знает, что тут за причина. Но не поехал. Договорился о встрече на другой срок, утверждая, что на сей раз встретится с нужным человеком железно. Как ещё его жена терпит, такого сумасброда? Но, что ни говори, а сенсации он чует носом, как собака ливерную колбасу.

Вот он, Бройман, в журналистике уже не первый год (старика учить не надо), дело знает, но Крапивин – это что-то особенное.

Машинально складывая бумаги в одну стопку на своём малость захламлённом столе, Адольф Генрихович смотрел на Розова и удивлялся: чего ещё тут сыщику надо. А-а, дак, это же и есть друг Крапивина. «Из-за вечной газетной текучки все лица в памяти… перепутались». Розов тоже думал о… своих проблемах, терпеливо дожидаясь, когда же Бройман, наконец-то, оторвётся от макета третьей полосы очередного номера своей «трепаловки» и вороха других «шелестелок».

Но Бройман упорно смотрел на экран монитора компьютера, словно словесная куча заштампованного серого барахла, в виде газетного материала очень неопределённого жанра, состояла из гениальнейших догадок, открытий и находок.

Вот у Анатолия, незаметно ставшим прямым наследником Царя Успения, но оставшимся в «обычной» жизни сыщиком все мысли были о деле, которое вытянуло из него уже все соки. Хотя сейчас ему было работать проще… Он теперь знал то, о чём просто не желал знать.

Кроме всего прочего, у Анатолия имелся теперь почти новый личный автомобиль, который достался ему в наследство от Думбадзе. Тимураз Георгиевич, при земной жизни, как только его не называл – и «Вольво», и «Нисан», и «Пежо», и «Фольксваген», и даже однажды окрестил «Линкольном». Ясно, шутил. Это был обычный, но довольно надёжный агрегат на колёсах с кратким названием «Ситроен».

Думбадзе, хоть и предчувствовал, что с ним произойдёт нечто такое… необъяснимое и страшное, всё же, не собирался умирать. Поэтому личный автомобиль содержал в порядке, как и всё остальное. Теперь Анатолий являлся владельцем собственного двухэтажного особняка, расположенного совсем не далеко от центра города. Шикарное здание, прекрасно отделанное и внутри, и снаружи.

Анатолий во время разговора с редактором Бройманом вдруг подумал о своей Ларисе, и стало ему тоскливо. Он, Великий Саган, в образе человека обрекал её на абсолютно аномальную и «необъяснимую» жизнь с собой. В теле её жила и процветала обычная человеческая духовная субстанция (что случается не так часто), и в предшествующем своём существовании она была двуногим мыслящим, и в последующей всё повториться… Потом они нигде и никогда не встретятся, ибо у него были иные пути. Не малые, не великие, но совершенно иные…

Эвтаназитёры нужны везде и всюду. Ну, ничего. Здесь, в данной Обители, они все – люди, что бы там ни располагалось «внутри» – камень, дождь, колючая роза или просто… луч света. А пока благодать!

Поселятся они в собственный «мраморный дворец», где даже от многочисленного количества детей не будет тесно. И его мать будет с ними. А как же иначе? Если она, конечно, пожелает быть с ними. Потом его мысли снова были о Веньке Крапивине. Грустные мысли, ибо Розов уже знал, что с ним произошло.

Бройман что-то сбивчиво говорил и говорил, потом он, наконец-то, оторвал своё внимание от экрана монитора и кипы бумаг на стол. «Цезарь, ядрёна мать, делающий сразу несколько дел, а в принципе – ни одного толком».

– Почти двенадцать часов дня, – сообщил он Розову после того, как они, наконец-то, пожали друг другу руки, а Крапивина на работе нет. Правда, у нас, знаете, Анатолий, э-э… да-да… Петрович, я помню, как же, у нас, как в Западной Европе или даже в Америке… Свободный распорядок дня у свободных журналистов. Стараемся. Главное, чтобы газета выходила в срок, интересная и… правдивая. Но дело в том, что Вениамин обещал сегодня быть в половине десятого… Я из-за него сюда раньше пришёл. Я вот и думаю, не случилось ли чего.

– Что может с ним случится? – нейтрально спросил Розов.

– Какой-то он странный в последнее время. Очень уж даже возбуждённый, восторженный, я бы сказал. Я понимаю, он всегда возбуждённый, но таким его я ещё никогда не видел. Представляете, он уверял меня, кажется, позавчера, что у него сантехник туфель украл. Я ему говорю, Веня, дорогой, я бы тебе с удовольствием поверил, если бы он у тебя поимел не один полуботинок, а хотя бы… два. Логично? Абсолютно.

– А если предположить, что сантехник был одноногим…

– А ведь верно! Я об этом не подумал, и он мне ничего про его… одноногость не сообщил. Всё равно, не фрагментами, а целиком странно. Кому нужен его туфель? Порядочный, даже одноногий, господин такую рвань не наденет, а только российский журналист.

– Прибедняетесь. У вас тут зарплата, говорят, бешенная, Адольф Генрихович.

Видно по судьбе людям, типа Броймана, выпало на роду прибеднятся и постоянно жаловаться на судьбу, потому он и сказал:

– Анатолий Петрович, такое говорят люди не сведущие и основательно недобрые. Сейчас даже наше издание «Свободный голос, открытый взгляд» не процветает. Не то, что бы дорогая бумага… Но за читателя надо бороться, конкуренция. Мы не горим синим пламенем, как другие. Но зарплата у нас, как у… пьяного ёжика.

– Не скромничайте.

– Нет, ну, конечно. Я как главный редактор что-то имею… Крапивин тоже… плодовитый дьявол. Без денег не сидит. Но что бы лопатой ассигнации грести, тут, извините, Анатолий Петрович. Сейчас даже президентский корпус экономит… на бумаге. Правильно. Всем тяжело. Тебе хочется осетрины, а судьба говорит: «Нет, дорогой, поскольку экономический кризис, то кушай кильку».

– Я смотрю, Адольф Генрихович, вы от голода очень… опухли.

– Не надо ёрничать. В нашем кругу, кто не вертится и не соображает, тот – на бобах, – редактора вдруг осенило.– Я начинаю понимать. Вы, кажется, в чём-то подозреваете своего друга Вениамина?

– Вы проницательны, Адольф Генрихович. Честно признаться, уже не подозреваю. А сейчас с нетерпением ожидаю, когда вы скажете, где он сейчас находится.

– Я полагал, что вы всегда и всё знаете…

– Да. Теперь я знаю. Но даже сейчас я знаю не всё. Я хочу получить информацию от вас. Ведь от чего-то же я должен… оттолкнуться.

– Тогда другое дело,– редактор достал из ящика письменного стола блокнот, раскрыл его на нужной странице.– У Вениамина, должен сказать, эта встреча уже откладывалась дважды или трижды. А вот вчера вечером, он, видимо, и поехал на свой… сорок седьмой километр. Так, роща с левой стороны. Два километра до Чёртова болота или… озера. Прямо там… точно не знаю, где у него и состоится встреча. Он обещал написать особый сенсационный материал. Вот жду его с самого раннего утра с репортажем или чем-то наподобие…

– Разве покойники, Адольф Генрихович, способны что-либо написать.

– Да, что вы? Неужели так всё запущено? Неужели Вениамин… абсолютно и категорически мёртвый.

– Есть маленько, как говорят в Восточной Сибири.

– А что мне делать? Звонить в полицию? Что делать… ведь я пустоё место на первой полосе оставил. На четыреста строк!

– Звонить в полицию? Да, что вы? Полиция не занимается оживлением людей… А вы… пишите некролог под названием «Светлой памяти товарища». Вот и место на полосе займёте.

– Хорошо. Буду абсолютно, а не частично… молчать, и писать. А вы сейчас куда?

– Конечно же, на полустанок под названием «Сорок седьмой километр».

Оставив Броймана в некотором сомнении и недоумении, Анатолий быстро вышел на улицу. Сел за руль своего «Седана». Он знал и помнил, что сейчас мог бы в одно мгновение оказаться именно в том злосчастном месте встречи Крапивина с бандитом.

Но знал и другое, что уже… поздно спешить. То, что должно было свершиться, свершилось. Да и не стоило пользоваться своими необыкновенными способностями и возможностями, которым его любезно одарила Мощная Цивилизация Саганов.

Тем не менее, он спешил. Он ведь был не только Великим Саганом, но и человеком, рядовым частным сыщиком. Очень многие машины по трассе Розов оставлял позади себя. В одном месте, ещё в черте города Анатолия, всё же, остановил сотрудник ГИБДД.

Розов вручил ему водительские права и удостоверение частного сыщика, объясняя, что дело очень спешное, что промедление опасно и чревато последствиями. Кричал, жестикулировал руками, но инспектор был неумолим. Он собирался ощутимо оштрафовать Розова за превышение скорости.

В голове звучал голос Лепина: «Дай дураку стеклянный член, так он и лоб разобьёт! Ты что забыл, что ты можешь одним своим желанием отправить даже на Луну не только этого привязчивого сержанта-рвача при форме, но и всю эту… компанию с их волшебными палочками, с машиной и будкой-постом». «Как ты мне надоел, Матвеевич,– огрызнулся Розов.– Не суй нос туда, куда кобель свой хвост не совал! Дай мне побыть… нормальным человеком и сыщиком!». «Как знаешь,– обиделся Лепин. – Я бы назвал тебя клоуном, но не имею права, ибо клоуны… мудры. А ты – лох».

Сержант из ГИБДД был серьёзно-вальяжен, умышленно тянул время. Чего там прогинаться перед каким-то частным сыщиком? Если человек – полный отстой и бюрократ, даже если он черпает дерьмо из деревенского нужника, то «важным» и «главным» останется до гроба. А там уж Бог рассудит, чего с таким фруктом делать.

Таким всегда до обморока хочется быть директором, хоть чего-нибудь, пусть даже двухместной деревенской бани, но… директором. Такие живут и не мучаются ни какими угрызениями совести, потому что им выпало Свыше сладкое и почётное бремя – любить себя, даже не себя, а свою… шкуру. А на остальных им нагадить, ни на секунду не затвердевшим, самым жидким поносом.

Разумеется, если бы инспектор умел читать мысли, то попытался бы лишить Розова на очень долгое время водительских прав. Да-да, всего лишь, за превышение скорости. В надежде поживиться к нему подошли ещё трое в форме полицейских, среди которых наблюдался даже и лейтенант.

Но Розов был абсолютно не скуп. Он тут же ловким, едва заметным движением, извлёк из «воздуха», точнее из пространства пачку тысячарублёвок и протянул их офицеру. У того от удивления глаза уже собирались выпасть из орбит. Но Розов успокоил, ровно и уверенно сказав:

– Бросайте эту канитель на хрен! И шагайте, ребята, через леса и болота в город Кудимовск… Там постоянно имеется свежее разливное пиво.

– Но ведь до Кудимовска даже по прямой, через болота, больше пятидесяти километров,– неуверенно возразил прыткий сержант. – Долго ведь идти…

– Идите! – коротко сказал Розов.– За сутки, всяко и разно, дойдёте.

– Без проблем,– широко улыбнулся офицер и первым перешел на другую сторону дороги.

Анатолий с неподдельной грустью наблюдал за тем, как сотрудники ГИБДД входят в царство густого кустарника, причём, в приподнятом настроении. Конечно же, эти крепкие ребята к утру следующего дня нарисуются в Кудимовске.

Они получили задание на всю сумму отовариться пивом. Только, вряд ли, им это удастся, ибо они и не подозревают о том, что их сегодняшний навар – это не пачка денег, а колода старых игральных карт. Её Розов изъял, позаимствовал из бардачка проходящего мимо «Москвича», из салона автомобиля, который таковым можно было бы, конечно, и назвать, но только очень… условно.

Анатолий сел за руль «Ситроена» и тронулся с места. Но, на сей раз, поехал помедленнее. Куда спешить? Ведь даже ему не дано, не позволено, оживлять мёртвых. Да и стоило ли, когда мёртвых нет.

Недалеко от поворота дороге, ещё издали, Розов увидел лежащего на обочине парня. Ещё трое склонились над ним, а пятый взволнованно махал Розову руками, чтобы тот остановился. Ясно, что и Великий Саган в человеческой оболочке, тоже человек.

Но не каждый является таковым, даже в его теле уютно расположился Лев или Первый Зимний Снег 1773 года очень славного города Оренбурга. Анатолий остановил машину, чтобы оказать посильную помощь, не вникая в суть происходящего. Выскочил из салона автомобиля.

– Что случилось?– спросил он.– Машиной, что ли, человека зацепило?

– Ничего, пацан, страшного,– ответил долговязый, тот, что не так давно махал своими длинными и кривыми руками, якобы просил помощи.– Ничего, валенок, не случилось. Но сейчас случится…

Долговязый нанёс Розову резкий удар кулаком в живот, чуть не зацепив солнечное сплетение. Двое других помогли ему сбить Розова с ног.

Что ни говори, а удары, нанесённые башмаками на толстой микропоре, чувствительны. Розов старался прикрывать голову локтями, ладонями, плечами… Недавно лежащий на земле парень резво вскочил и побежал к «Ситроену».

– Добивайте его и – в канаву! – властно крикнул он.– Чего возиться?

– Что вы делаете? – проговорил Розов, сжимая зубы и стараясь подняться на ноги.– Что произошло?

– Ничего жуткого, валенок! Тачка нам твоя нужна и документы на неё,– долговязый перестал наносить по рёбрам Розова удары ногами. Он извлёк, непонятно откуда, нож с наборной ручкой.– Экономический кризис. Так что, извини, мы тебя сейчас замочим, пацан. Свидетелей тут нет. Глухомань. Их теперь нигде нет, даже если они…и есть.

– Чего Муму трёте?! Мочите его скоряком, пока на дороге никто не шалается! – орал парень за рулём.– Документы у него все здесь, в бардачке и бабки тоже! Связался с идиотами!

А машин на трассе, действительно, не наблюдалось. Такое на дорогах частенько случается. Да и разве ж кто-нибудь остановится?

Ныне господа и граждане не дурнее паровоза. А на милицейскую бригаду рассчитывать не стоит, даже если и та нарисуется, на своём специфическом транспорте. Те сразу же… за подмогой поедут.

– Чего вы его боитесь?! Лежачего, балбесы, боитесь! – очень непоседливый и нетерпеливый парень, видно, главарь шайки беспредельщиков, выскочил из «Ситроена». Из рукава красно-белой штатовской матерчатой куртки он вытащил большую четырёхгранную пику.– Эта тварь уже почти начала подыхать! Он ведь уже, в натуре, жмур!

«Балбес ты, Розов,– сказал ему мысленно Лепин.– Ты же можешь всё, и все твои действия в плане Всевышнего обоснованы. В крайнем случае, у тебя в кобуре, под курткой… пистолет. Или ты забыл о нём, юный склеротик? А ты лежишь, как старая овца, на дороге и позволяешь им себя месить, себя, Великого Сагана! Ну, прямо, как инвалид первой группы или грудной ребёнок. Может, тебе помочь, Толя?». «Не мешай, Лепин! – огрызнулся Розов.– Я способен эту шаль уничтожить… в рукопашной, по-человечески». «Ну, давай, резвись. Как бы тебя тут не упаковали. Впрочем, что я… Тебя не упакуют. Пока никому не дано. Но ты забыл, что тебе надо ехать и делать земные дела».

Мгновенной паузой Розов, всё же, успел воспользоваться. Укорачиваясь от возможных ударов, он вскочил на ноги. Тут же, корпусом уходя в сторону, он захватил правую руку с ножом у долговязого и… переломил её, как щепку об колено. Раздался хруст кости. Стильный финач упал в забрызганную грязью траву.

– А-а! – дико завопил долговязый, падая на спину и корчась от боли.– Каратист долбанный!

– Это не каратэ,– прохрипел от злобы, нападая с пикой на Розова, главарь.– Это, Геша, джиу-джитсу!

Пика резко проткнула… воздух. Низкорослый, но широкоплечий качок, их главарь, довольно проворно развернулся и снова резко бросился на Розова, одновременно с ним ещё двое бандитов. Розов ловко подставил под острие пики одного из них.

– Ни хрена себе,– удивлённо пробормотал умирающий,– я ведь подыхаю.

– Сука!– грозно зарычал главарь, всё ещё уверенный в своей победе.– Падла! Я другана приколол из-за тебя!

Редкие удары остальных Анатолий парировал между делом, держа их на расстоянии, стараясь не войти с ними в ближний бой. Тут помогали простые выпады руками и ногами. Элементарные приёмы из арсенала Филиппинского бокса, но и ему иногда доставалось скользом… он был в движении. Розову одновременно пришлось держать в своём внимании и автомашины, которые с обоих концов дороги ехали сюда.

У части из них основательно и беспричинно заглохли двигатели, они встали, как вкопанные. Водители некоторых их них, помимо своей воли, развернулись и поехали в обратную сторону. Иные автомобили он самым обычным образом перебросил по воздуху на соседние автострады. Сделал это так осторожно, что сидящие за рулём не сразу обратили внимание на то, что едут совсем не туда и, получается, не «оттуда».

Вот снова замах пикой. Но Анатолий ловко зажал четырёхгранку правой подмышкой, развернув свой корпус на девяносто градусов. Пика выпала из ладони качка. Сыщик резко схватил руками главаря за нижнюю часть головы и с силой крутанул её в левую сторону, по оси вращения, переходя за возможный предел глупой и самонадеянной бандитской макитры.

Послышался глухой звук шейных позвонков. Главарь с вывернутой башкой, захватив глаза к небу, упал в придорожную канаву.

Оставшиеся в относительно сохранности двое бандитов, недавние налётчики, бросились в лес – спасать свои шкуры. Они сходу забыли троих своих товарищей оставшихся лежать на земле в неестественных позах. С открытым переломом долговязый, он потерял сознание. Дохлый главарь с переломанной шеей лежал в канаве, за дорожной; и ещё – труп в кровавой луже.

Остановка в пути… Роковая и трагическая случайность! Собрав свои мысли воедино, Розов ликвидировал все свои раны и ушибы. Их как рукой сняло. Таким же образом он приказал вернуться назад тех, кто думали, что убежали от него… могучего Сагана.

Буквально через несколько минут беглецы вернулись назад, понимая, что сделали это против собственной воли. Розов просто сказал:

– Голубчики мои, я получил разрешение Свыше отправить вас в иной мир. Вы ведь в курсе, что… смерти нет. Есть просто новые формы жизни. Тут я ничего хорошего вам не могу обещать… Даже после земной смерти вас ничего доброго не ожидает.

– Я знаю,– с дрожью в голосе сказал один из вернувшихся бандитов, – мы снова родимся на земле… людьми. Но так хочется ещё пожить.

– Пожить, ребята, то есть побыть в шкурах людей вам не дано, не удастся,– сурово сказал Анатолий.– Я все сделаю, чтобы вам очень долго не везло, и вы не шибко-то рассчитывали на светлую… загробную жизнь. Я не судья, чтобы… за «бабки» списывать с вас массу преступлений.

– Но мы никогда,– начал второй и осёкся.– На мне конкретно висит убийство старухи, одного пацана, двоих школьниц изнасиловал и ещё зарезал…

– Значит, и Господь будет судить тебя по… понятиям, – сказал Розов и обратился ко второму.– А ты, сволочь, молчи! На тебе невинной крови ещё больше…

Анатолий, как бы, нарисовал правой рукой в воздухе восьмёрку. Один из самых обычных знаков Бесконечности, если «восьмёрка» находится в горизонтальном положении. Мгновенно лежащие бандиты (двое убитых и раненый) превратились в обычные кучи коровьего дерьма.

В глазах стоящих на ногах бандитов стоял ужас. Если бы они могли, то попытались оказать сопротивление или убежать, но они не имели возможности даже пошевелиться…

– Это смерть, господа, в вашем земном понимании, – пояснил Розов. – Но это и продолжение жизни. Кусок дерьма тоже живоё существо и даже имеет, если не душу, то её подобие… В принципе, вам полезно несколько столетий подряд «умирать» для того, чтобы «рождаться» дерьмом. Это ваш мир, ваша обитель. Но вы не волнуётесь, многих наших практиков-политиков ждёт ещё более страшная участь… В путь!

Он взмахнул рукой и перед ним, у ног его, вместо крепких, в натуре, пацанов появились две коровьи лепешки. Розов сел за руль своего «Ситроена», и в момент дорога пришла в движение. Всё вернулось на круги своя. Только вот пятеро «славных шалунов» без вести пропали и уже не смогут своим папам или мамам даже позвонить по мобильному телефону. Но если бы Розов пожелал, то они сделали бы и это. «А ведь почти все, за исключением главаря,– с печалью и злостью подумал Розов,– из, так называемых, благополучных и очень обеспеченных семей».

«Полегче на поворотах, Толя,– громко произнёс откуда-то, издалека, невидимый Лепин.– Действовать ты имеешь право, но судить о происходящем не тебе… Ведь это не ты подарил этим существам… «смерть» и такой вот новый отрезок Жизни. Не ты, а Всевышний и сами… они подсознанием своим».

«Я не дурнее тебя, Григорий Матвеевич,– ответил вслух Анатолий.– Немного начинаю в эту тему въезжать…». «Вот и славно».

Но, всё же, полного спокойствия в душе его не было. Сыщик едва сдерживал нервную дрожь в руках и в ногах. Снова навстречу ему стремительно бежала дорога. Может быть, и на самом деле, автомобиль стоит на месте, как вкопанный, а трасса стремительно ползёт под колёса. Да и не ветер раскачивает деревья вдоль шоссе, а берёзы, клёны и рябины сами раскачиваются и создают своим движением воздушные вихревые потоки. Если он поверил в это, пусть на мгновение, значит это, действительно, так.

В бесконечном многообразии миров нет ничего не возможного. Ведь мозг даже Самого Великого Гуру не в состоянии представит то, чего не существует.

Нельзя бороться за справедливость и быть спокойным. Но ведь теперь для него понятие «справедливости» стало далеко не земным, то есть не характерным для Данной Субстанции Земли. Их ведь, субстанций, к примеру, Земли бесконечное множество.

Наконец-то, он увидел, не пропустил километровый столбик с цифрой «72» на табличке. Это означает, что напротив, у железной дороги стоит почти такой же знак, но с данными «47». Правильно, шоссейка и чугунка – две разные вещи, у них зачастую не совпадающие точки отсчёта, направление, протяжённость… А название остановки электрички – «Платформа 47-го километра» – идёт, разумеется, от того, как нарекли этот глухой угол в своё время при строительстве стальной магистрали.

Вот и роща, у которой Розов остановил машину. Он припарковал свой «Ситроен» в глубоком специальном дорожном кармане и направился в сторону Чёртова болота. Сыщик сразу же умудрился несколько раз провалиться в вязкую трясину. Потом он, наконец, выбрался на большую поляну.

Её трудно было не заметить. Розов увидел огромный потухший костёр, где лежал труп, частично обуглившийся. Лицо погибшего было окончательно «съедено» огнём, череп оплыл и уменьшился в размерах. Можно считать, что практически головы на этом изрядно прожаренном теле не наблюдалось.

Мясо на трупе местами обуглилось, а кое-где обгорело до костей. Преступников не сильно пугало то, что в сожжённом человеке криминалисты запросто опознают чью-то определённую личность… Были уверены в том, что окажутся безнаказанными.

На груди убитого он с трудом, но увидел две большие, но изрядно прожаренные раны. Не трудно было догадаться, что они огнестрельные, и пули выпущены в человека из пистолета… в упор.

Пожалуй, для того чтобы определить, что это именно Крапивин, не требовалось в лабораторных условиях тщательно изучать этот труп. Анатолий знал, чьи останки находятся перед ним. Да и по не сгоревшему окончательно клочку коричневого клетчатого пиджака, валявшегося в стороне, Розов уже мог предположить, что перед ним предстал финал, точнее, результат расправы над журналистом.

Естественно, разваливаясь при горении валежника, небольших стволов сухостоя, костёр, как бы, откинул в сторону кусок не догоревшей материи. Во мхе, под кривой ольхой, он нашёл японскую шариковую авторучку, внутри которой, центральная её часть была украшена фотографией священной горы Фудзияма… Эту авторучку Розов лично дарил Веньке, просто так, по случаю знакомства и хорошего настроения.

Обладая величайшими и сверхъестественными, по земным меркам, способностями, Розов, всё же, не мог сейчас безошибочно назвать имена всех преступников этого запутанного дела. Для этого надо было прочитать многие тысячи мыслей ни у одного десятка человек. Главное, было определить точно, кто они и где. Не обращаться же за помощью, ему, по сути, жителю Этой Обители за помощью к цивилизации Великих Саганов. Но он сыщик и, кроме того, и сам… непростое существо, и справится с задачей.

Он устало присел на ствол поваленного дерева и обхватил голову руками. Задумался. Стоит ли так тревожиться? Ведь в Мирозданческом Плане, ничего страшного не произошло, и всё идёт так, как и должно идти… Разве он сам не видел этого исхода, не чувствовал, что всё произойдёт именно так и в этом месте. Но он волновался, он оставался Человеком. Да и не мог им не быть, находясь в этой оболочке.

Розов вскочил на ноги и закричал:

– Кто убил его?! Кто-о-о?!

– Я-а-а! Я-а-а! – ответил над головой ворон.

– Кто? – чуть слышно переспросил Розов.

– Ты и убил! – громко произнёс голос за спиной. – Сволочь!

Розов повернулся к говорящему. Почти рядом с ним стояли двое полицейских, скорей всего, из дорожно-постовой службы: сержант и рядовой.

– Не двигайся, паскуда! – угрожающе сказал рядовой, направляя на сыщика пистолет.– Не двигайся! Я убью тебя за попытку к бегству или лучше… при нападении на полицейских во время исполнения их служебных обязанностей. Медленно доставай свои документы из кармана, какие имеются, и передай их, паскуда, товарищу сержанту!

Имеется ли у Розова хоть какое-нибудь оружие они, почему-то, не поинтересовались. Значит, были уверены, что такой лох, вряд ли удостоился бы чести носить в кармане даже перочинный нож. Но с другой стороны, им, возможно, нужны только его документы, в чистом виде, чтобы… концы в воду.

Поэтому ребята при форме и служебных делах, явно, готовились открыть пальбу по живой мишени. Оружие, которым не успеет воспользоваться жертва, можно смело таковым и не считать.

Розову уже было ясно почти всё, хоть и у этих молодых людей в данные минуты пока не имелось в головах даже одной мысли на двоих. Нечего ему было, что называется, читать. «Без извилин в голове, но уже… очень продуманные». Рядовой злобно целился из своего «Макарова» прямо Анатолию в лоб.

– Митя, не дёргайся,– сказал другу и сослуживцу сержант.– Посмотрим, что он скажет, а там… Что он там прокукарекает, интересно. А потом уже и порешим.

У Розова, как говорится, уже всё было «схвачено». Но он пока ещё наивно надеялся на то, что пробудиться в неокрепших разумах юных полицейских здравый смысл и намерения станут, если не добрыми, то, хотя бы, относительно приемлемыми.

Он протянул сержанту удостоверение личности и сказал:

– Хорошо, что вы здесь. Я ищу преступника. Я частный детектив из агентства «Ориентир».

Сержант взял в руки ксиву, изучил документ глазами и передал рядовому. Странное поведение старшего по званию. Никакого соблюдения субординации. Тот, просмотрев документ, сунул пистолет под мышку и разорвал удостоверение личности на мелкие части и затоптал щёгольскими хромовыми сапогами.

Молодой полицейский и подумать бы не мог, что такой заминки Розову, вполне бы, хватило, чтобы расправиться с обоими… без применения оружия. Но мент (точнее, по иностранному, коп), как бы, спохватившись, снова направил пистолет на Анатолия и небрежно сказал:

– Я не знаю таких органов в системе МВД. До лампочки мне какое-то там детективное агентство «Ориентир». Ты что, Петька, не видишь, что это бандит? Кстати, если он детектив, то у него имеется оружие.

– Точно! – осенило сержанта, и он властно приказал Розову. – Быстро лёг животом на землю. Руки и ноги в стороны!

– Однако мне ваша воркотня надоела,– очень просто ответил Анатолий.– Быстро сели вот на это поваленное деревце! Побеседуем.

Полицейские оторопели, даже не пытаясь оказать сопротивления воле незнакомца. Прежде, чем присесть на ствол старой осины, они отдали своё табельное оружие Розову. В принципе, оно для него не представляло опасности. Анатолий мог не только перебрасывать материю на любые расстояния, но и «уплотнять», «разрежать», «видоизменять» её…

Он умел и знал (благодаря стараниям цивилизации Великих Саганов) многое. Если бы даже пуля и вылетела из ствола и стремительно направилась в сторону Розова, то он смог бы изменить траекторию её полёта, остановить, превратить в пыль… Ликвидировать Розова мог только Специальный Комитет Цивилизации Творцов, радеющих (непонятно по каким причинам) за то, чтобы отрезок Жизни человека продолжался, как можно дольше. Эти высокоорганизованные существа, мягко сказать, не совсем понимали смысл Божьего промысла или трактовали его по-своему…

Правда, с благословления Божьего, именно, в основном, Творцы подбрасывали, время от времени, некоторым людям довольно интересные (иногда, и нелепые) идеи. Не все, конечно, пустили корни. Причина проста – человеческая зависть… Но Творцы могли «убить» Розова, переместить его в один из Иных Миров только тогда, когда бы, как говориться, назрело его время… ухода.

В принципе, никто никуда не уходит. Мы всегда здесь, в одной точке… в Мироздании. Капля высохших на бумаге чернил – такая же беспредельность, состоящая из бесконечного количества миров. Да и они, в свою очередь – без конца и края… Творцам удалось «убить» Лепина, но Великие Саганы тут же, можно сказать, отредактировали ситуацию, поменяв «негативную» ситуацию на «позитивную». Это тоже входило в план Божий, и мощные Саганы, всегда знают, когда применить на практике свои знания и возможности…

Григорий Матвеевич Лепин, уставший опекать на расстоянии своего преемника, будущего Полномочного Представителя Саганов в Данной Обители Анатолия Розова, занялся своими делами. Теперь он понял, что сыщик уже не растеряется в самой сложной и непредвиденной ситуации.

С минуту на минуту к нему домой должны были доставить из бюро ритуальных услуг «Последний путь» гроб. Исполнители заказа оказались пунктуальными. Не прошло и десяти минут, как в дверном проёме его жилья нарисовались два моложавых мужичка с дежурно-скорбными лицами. Они стояли, переминаясь с ноги на ноги и тот, что порыжее и повыше ростом, поинтересовался:

– Извините! Мы правильно поняли? Вам гроб не к моргу надо было доставить, а в квартиру?

– Конечно. Дома уютнее… помирать.

– Тогда мы пошли вниз. Будем заносить,– кивнул головой второй, что покороче ростом и почернявей. – Мы сейчас. Мигом занесём. Людей в последнее время много стало… в неживом состоянии.

– Это хорошо. Потому что, мужики, этот у человека путь… не последний. Неправильно называется ваша фирма. Лучше уж назвать «Внимание, на старт!». Да вы, ребята, того, проходите в квартиру. Без вас гроб… сюда прибудет.

Конечно же, Григорий Матвеевич мог бы, что называется, удивить гробовщиков. Они бы зашли к нему, а домовина уже тут, на месте. Обычная телепартация! Но Лепин такого делать не стал, дабы не смущать мужиков. Зачем им инфаркты всякие? Пока рано этим собираться… в неизведанное. У них на физиономиях написано, что по десятку годков здесь ещё помотыляются… в поисках случайного и, как бы, юмористического заработка.

Работники, вероятно, грузчики-экспедиторы, вошли в квартиру Лепина, ожидая увидеть там суету, слезливых женщин и малых плачущих детей. Ведь, если уже фактически доставлен гроб, то скоро сюда привезут и покойника. Но их встретила спокойная обстановка. Никаких даже признаков предстоящих похорон, не считая бутылки водки на столе, стограммовых стаканчиков и двух больших тарелок с колбасой и хлебом.

– Не торопитесь, мужики. Я в курсе, что вам-то спешить шибко-то и не надо. У вас всегда время имеется… на тот случай, если вас пригласят крепко кого-то помянуть, – сказал Лепин, усаживая людей из «Последнего пути» за стол. – А у шофёра вашего микроавтобуса уже в сумке лежит бутылка настоящей водки – «Смирновской».

– Наверняка, Лёхе уже где-нибудь, по дороге, сунули пузырь, – предположил длинный и рыжий, устраиваясь вместе с остальными за столом.– Мы, конечно, соболезнуем… Быстренько помянем. Не взыщи, хозяин. Когда привезут?

– Кого? – поинтересовался Лепин, разливая водку по стаканчикам. – Покойника? Да, он здесь.

– Упакуй его душу, Господи, – сказал второй, короткий и чернявый, выпивая водку вместе с остальными, не чокаясь. – Да, Боже! За упакуй!

– Ты всегда, Диман, упорно говоришь, вместо «упокой» хреновину какую-то – «упакуй»,– сделал правильное замечание его товарищ. – У тебя произношение такое, что, как ляпнешь, так покойники в гробах переворачиваются.

– Верно,– сказал Лепин, – душу пакуют только в теле, когда оно в действии. А когда наша шкура без надобности здесь, то её в гроб и пакуют. Но если человек иногда вместо «о» произносит «у», не так уж и страшно. Может быть, он в третьем поколении латыш или даже коренной… москвич.

– Вот так, Руслан, усёк,– сказал Диман.– Я это ведь слово не специально так произношу, а только так и могу… У меня оно само так вот произноситься, а некоторые, обидчивые, господа пытаются драку со мной устроить… по этой теме.

Выпили ещё по одной. Диман заверил Григория Матвеевича, что гроб, хоть и не дорогой (как и было заказано), но сделан добротно и по размерам. Лепин махнул рукой, заверив, что, в случае крайней надобности, домовину можно увеличить или уменьшить.

Руслан возразил, заметив, что теперь это… технически невозможно. Да и нет смысла, ибо товар качественный. Покойник будет доволен.

– Надеюсь, что мне понравиться,– кивнул головой Царь Успения, разливая оставшуюся водку по стаканчикам.– Правда, я-то не очень привередливый. В хрустальных гробах с массивной позолотой пусть лежат воры… Они пока не знают, что здесь никому и ничего не принадлежит. Но им добрые люди очень скоро такое дело растолкуют.

– Всё пустоё,– возразил Руслан,– лично я бы не отказался иметь, хотя бы, не большую, но двухмоторную яхту… с алыми парусами ну, как у писателя Гриля в «Аленьком цветочке».

– Мне больно будет умирать, Руслан, зная, что представление у тебя об истории отечественной литературы, – заметил Лепин,– как бы, не совсем верное. Даже подавляющее число, к примеру, столичных издателей в курсе того, что гриль и Грин – это два совершенно разных явления, и «Аленький цветочек» написал Аксаков под влиянием… французской литературы. В России всё под… влиянием. Наш человек – это помесь бурого медведя с… сумчатой гориллой.

– Не надо про русских так не здорово говорить. Да и времени уже в обрез. Да и разговоры пошли не по теме,– урезонил обоих Диман. – Скажи, хозяин, как имя покойника и мы по последней стопке выпьём за… упакуй. А там за гробом поскачем.

– Вы что не поняли? – обиделся Лепин.– Вы меня поминаете… Не кого-нибудь, а меня лично. У меня всё рассчитано, когда и что.

– Ну, давай, за тебя,– пьяно сказал Руслан.– Но чокаться не будем. Пусть в земле тебе будет с… Вини Пухом. Это у нас шутки такие! Мы уже въехали, что ты – самоубийца. Наше дело маленькоё – мы гроб привезли, а ты там даже рыбные консервы можешь хранить.

Всё трое в очередной раз выпили. Закусили. Сотрудники фирмы встали, намереваясь идти вниз за гробом.

Но тут послышался настойчивый стук в дверь.

– Это Лёха за своей баранкой уже спать устал, – уверенно сказал Руслан.– Сейчас торопить будет. А по мобильнику своему нам прогудеть западло, жаба давит. Он на всём экономит, даже сигареты чужие курит. Свои ведь жалко, убывают…

Диман торопливо побежал открывать входную дверь, заготовив тысячу оправданий своей задержки перед шофёром-экспедитором Алексеем Алексеевичем Тяпко, двоюродным братом владельца фирмы «Последний путь» Гарибом Алибековичем Грудбергом.

Но через широко раскрытую дверь, умело маневрируя, в квартиру плавно влетал заказанный Лепиным гроб. Он вёл себя в воздушном пространстве как маленький, но управляемый, накаченный гелием, дирижабль.

– А где Лёха? – с нездоровой ухмылкой поинтересовался у гроба Диман и, как мешок с соломой или чем-нибудь другим, завалился прямо тут же, в прихожей.

Конечно же, он и не мог предполагать, что Алексей Алексеевич Тяпко, старый, почти запорожский казак, родом из-под самого Биробиджана, уже ничком лежал рядом с задними (тоже ведущими) колёсами своего не грузового, но катафального «микрика».

Не то, что бы у него помутился разум, но где-то… и не просветлел. И его можно было понять, ибо летающий гроб он наблюдал только на киноэкране в пору далёкого детства при коллективном просмотре фильма ужасов совдеповского производства с ёмким названием «Вий».

Вытянув ладонь правой рукой в сторону бумажно-картонных клочков бывшего удостоверения частного детектива, Розов восстановил его, и документ в мановение ока оказался в кармане куртки Анатолия. Он присел рядом с полицейскими, которые теперь были полностью подчинены воле Розова.

– Вижу, что крови на вас пока нет,– задумчиво изрёк Анатолий, закуривая.– Но вот та команда на дороге, которая стала… дерьмом, при вашей поддержке много народу погубила. Значит, неверно я выразился, и на вас много крови. Жаль, что я пока не имею права убить вас, по земным понятиям. Вы ещё зачем-то нужны Господу. Наверное, кого-то надо покарать. Но Бог таких не жалует… Отработаете своё – и пойдёте не в лучшие из миров.

– Как скажете,– кивнул головой,– но мы исправимся…

– Вы хотели убить меня. Кто-то вас надоумил… Я догадываюсь. Но ни о чем не желаю

спрашивать. Теперь у меня много времени и возможностей. А вас я накажу по полной программе…

Розов задумался. Он знал, что из подобной ситуации вышел бы самым достойным образом, даже если бы и не обладал, так называемыми, сверхъестественными возможностями и способностями. Но он являлся преемником, наследником Полпреда от могучей цивилизации Великих Саганов, явного и тайного правителя данной обители – Эвтаназитёра Григория Матвеевича Лепина. По этой причине ему было гораздо больше, чем всем другим людям.

Сыщик условным жестом руки, как бы, начертил огромный белый экран и сказал: «Смотрите на то, что бы произошло, если бы вы, по тупости своей, ни считали меня, всего лишь, очень способным гипнотизёром. Я, дорогие мои, нечто больше. Но если это не произошло в здешнем мире, значит, случилось в другом. Смотрите!». Незримый «экран», словно заполнил всё пространство. Но они «участвуя», в происходящем действии, всё же, не являлись его участниками.

…Блюститель порядка и закона приблизился к Розову почти вплотную, стал снова поднимать вытянутую вперёд руку вверх, направляя ствол на сыщика. Ствол «ПМ» опять «любовался» лбом частного детектива. В глазах худосочного сотрудник МВД кипела жажда мести. Розов нашёл в себе силы и улыбнулся.

– Слава богу,– сказал, глядя за спину рядового, применяя старый и банальный приём, на котором, кстати, в момент напряжения многие представители добра и зла часто прокалываются – клюют на крючок без наживки. – Славно получается! Вот и мои ребята идут!

Рядовой полицейский, как и многие в подобных случаях, купился, в принципе, на дешёвый, давно уже «киношный» трюк, то есть уловку Розова. Человек при форме и оружии на мгновение, чисто инстинктивно, повернул голову назад. Этого мига, вполне, хватило Розову, чтобы в прыжке ударить его пяткой в подбородок, тут же подхватить и запросто взять из ослабевшей и безвольной руки пистолет.

Нет, сержант не проловил, как говорится, ворон, а просто не успел расстегнуть свою кобуру и воспользоваться оружием. Понадеялся на своего подчинённого и, по всей вероятности, большого другана и конкретного подельника. Это его и сгубило.

Он заслужил мощный удар в лоб рукояткой пистолета. Кто когда-нибудь испытывал подобную процедуру на себе, наверняка терял сознание. Так же поступил и сержант. Розов разоружил и его. Теперь у его ног, прижавшись бочком друг к другу, лежали два молодых полицейских – Петя и Митя.

– Вот так бы всё и случилось, а не иначе,– подвёл справедливый итог короткому просмотру импровизированного «фильма» черту Розов.– Только так, а не по-другому.

– И что ты с нами сделаешь? – довольно смело спросил сержант.

– Я вытащу ваши жалкие души из смрадных тел,– пояснил Анатолий.– Они покинут ваши шкуры, но не совсем… Они будут сопровождать вас всюду и везде, как тени… Формально имея «жильё», ваши, так сказать, духовные субстанции, станут бездомными… Это одна из разновидностей живых трупов.

При этом Розов вспомнил существо, которое считалось Шурой Бриковым. Но там – совсем другой случай. Там в теле совсем не имелось души, оболочкой заправляла не очень значительная группа «второстепенных» элементалов. А если эти ребята при форме полицейских мечтают жить красиво, то пусть так и живут.

Наследник Полпреда этого им и пожелал – и в долю секунды полицейские Петя и Митя оказались на одной из съёмочных площадок Голливуда, среди многолюдной пёстрой толпы. Шла съёмка очередной киномуры. Но даже до этого уровня ещё очень не скоро дотянется наш, родной отечественный коррумпированный кинематограф. Да только ли он? Неважно…

Главное заключается в другом. Петя и Митя, азартно плясали под мощные звуки банджо, находились во власти заокеанского кантри. Они не помнили, не знали, не ведали, кто они и откуда, зачем и почему находятся в этом месте. Пока абсолютно все, включая и съёмочную группу, считали, что российские менты здесь… по сценарию или они – явление экспромтного видения мира мудрым режиссёром.

Обоим было весело и радостно, хорошо плясалось. Примерно в таком же весёлом и задорном настроении находился российский народ в конце минувшего века, когда, самым наглым образом, его обирали до нитки новоявленные магнаты, называя сию, заранее продуманную, пляску демократией. Так отныне и на очень долгие времена российские люди обрели свободу от… более или менее приемлемых жизненных условий, от работы с хорошим заработком, причём, по специальности, от возможности иметь собственное жильё, обучать детей в институтах и техникумах.

Так, господа, мы стали свободны от очень многого, по сути, в конечном счёте, от Жизни (данного отрезка). Причём, этот жуткий процесс продолжается и активно развивается.

Видать, хорошо поработал Лепин, если даже представителей «оппозиции» мы активно выбираем в Государственную Думу по… партийным спискам (народ здесь не причём). Разумеется, мы уже начинаем понимать, что ни какие Шариковские и Брюзгановы не стояли и не стоят к новым буржуям и коррумпированной власти в оппозиции. Никогда!

Они нужны «сильным мира сего» в качестве клоунов… лоснящихся от жира. Они в полной оппозиции только к одному политическому субъекту – собственному народу. Ведь именно сейчас значительная часть из них, из этой «компашки» делает всё для того, чтобы даже во время затянувшегося экономического «кризиса» вдруг президент ненароком не обидел кого-нибудь из их кормильцев – из клана магнатов.

Одним словом, полицейские Петя и Митя и не представляли, какие сложности ожидают их после завершения фрагмента съёмки очередного американского «киношедевра». Ведь люди, потерявшие свои «я», страшнее и несчастней чем зомби, которые, хоть что-то, но… помнят.

Оставшись в одиночестве, отправив явных преступников в полицейской одежде в один из «райских» уголков земного шара, Розов встал и подошёл к печальному кострищу. Конечно же, он был здесь ни один: лемминги бегали в траве, деревья чуть слышно шелестели листвой, кикимора набирала в свой «невидимый» туесок, если не воду из родника, то определённую часть её, так сказать, ментальной Субстанции… Одиноким ни в каком из Миров остаться невозможно, да и не нужно.

– Я же знаю, Венька, что ты здесь, – сказал Розов. – Я не прошу, я приказываю тебе появиться передо мной!

Появившийся перед ним прозрачный силуэт в виде журналиста Крапивина медленно спустился откуда-то сверху, почти прямо к основанию большого костра, на котором сгорело его тело. Их общение происходило с помощью вибраций, которые Розов чувствовал и позвоночным столбом, и кожей, и верхней частью черепа, тем самым местом, которое называется теменем.

Эта мелкая, но очень чувствительная «дрожь» преобразовывалась в слова. Они, как бы, звучали в головном мозгу Анатолия. Впрочем, общение, вполне, может происходить и без «переводчика», что называется, «громко» или «тихо». Всё зависит от сложившейся ситуации.

– Ты же понимаешь, Анатолий, что перед тобой не совсем я. Это лишь ментальная часть одного из моих «тонких материальных» тел. Я только теперь понял, что умер. Я знаю, кто ты… Но только сейчас инее это стало известно.

– Ты, Венька, даже по земным понятиям не умер. Ничего не можешь сделать по-человечески.

– Да. Я никуда не улетел, нигде не родился, ни остался и здесь в виде духа… Впрочем, я притормозился… здесь, я вспомнил. Но я, как бы, жил и до этого.

– Ты просто переселился в свободный «дом». Твоя духовная субстанция с огромной оравой непредсказуемых и шальных элементалов теперь живёт в теле Шуры Брикова. Ты и он, здесь, в данной субстанции этой Земли – одно и то же.

– Жаль, что та моя часть, которая обосновалась в теле Брикова, не помнит о журналисте Крапивине.

– Иногда в сновидениях, путешествуя по соседним мирам, она возвращается и в то место, где Бриков продолжает жить. Немного другой «жизнью». Разумеется, он мудрее того, которого спалили на костре, как кусок гнилого валежника. Ты почему совал свой нос, куда тебе не следовало?

– Так мне было дано.

– Конечно. Сейчас всё можно списать на Мирозданческий и Божий план. Но ведь с помощью Всевышнего можно было изменить… Этот план.

– Не надо, Толя… Ты же знаешь, что это не совсем так.

– Ладно. Как говориться, поздно, Клава, пить бросать, когда почка отвалилась. Ты хоть там, в теле Брикова, устроился нормально?

– Нормально. Жильё не очень плохоё. Жаль только, что он… одноглазый…

– Ну, прямо, подай тебе огурец и обязательно… в пупырышках и стоячий! Раньше надо было макитрой шевелить. Впрочем, прошу пардон… Тут, явно, ты к этому сожжению шёл… со страшной силой.

– Я так и думал, что эвтаназитёры всех обителей и приемники таковых – существа сообразительные… Ну, ладно, пошутили и будет. Я хочу тебе кое-что рассказать по делу убийства Арефина.

Требовалось урезонить сидящего в теле Брикова и его голос… с претензией на особую исключительность и возможность поучать даже его, Розова.

Ведь он, Анатолий, без пяти минут Царь Успения. Ни больше и не меньше.

– Не надо тут передо мной выгибаться и мудрить, Веня, или, как там, теперь тебя, Саша! – сурово предупредил его сыщик. – Если бы я захотел, то за долю секунды получил бы эту информацию от Великих Саганов. Но потом они же мне бы и сказали, что я – круглый дурак, если не могу дойти до всего своим, пусть не очень развитым, но, земным умом.

– Не понимаю, зачем идти к цели окольными путями.

– А ты и не поймёшь… Тебе, разгильдяю, не дано было улететь ни в одну, даже в самую примитивную из обителей. В другую, пусть и слегка… недоразвитую. Ты способен прийти лишь на готовенькое. Даже Брикова из его тела Космические Организаторы выселили, а тебе предоставили жильё… Не обижайся, но ты, Венька, не самостоятельный человек, и тяжелее шариковой авторучки ничего не держал…

– Если бы я мог, то удалился бы сейчас. Но не имею такой возможности потому, что ты уже почти владыка сразу над многими сотнями самых разных миров.

– Заблуждение! Царём Успения мне предстоит быть только в данной земной Субстанции, только в ней я владыка владык… И мне от этого ни жарко, ни холодно. Не обижайся. Но скажу тебе, почему я в деле Арефина иду длинным путём. Всё очень просто объясняется. Я ведь, кроме всего прочего, всего лишь – человек. И профессия у меня – юрист. Лепин же работает крановщиком.

– Григорий Матвеевич – мощное существо, и не всегда скромное.

– Во всяком случае, он не напоминает каждому встречному и поперечному, что у него высшее техническое образование. Правда, говорит, что он великий и могучий… Эвтаназитёр. Но ему далеко не многие верят… даже те, которым он продемонстрировал свои способности. В общем, я к тебе зайду, как-нибудь, то есть, к Анисимовне.

– Мне, вроде бы, нормально. Но до конца я ничего не могу понять… Наверное, моя жена и дети, огорчатся, когда узнают, что я… как бы, умер.

– Да что ты говоришь! Конечно, они устроят праздник радости и веселья. Понятно, что огорчатся… Начнут активно работать неписанные законы данной земной обители.

– Но ты им объясни, что я живой и даже рядом с ними… Я – Бриков.

– Тебе или им такое надо? Да из тысячи людей таким сообщениям верит лишь один, и то – его считают дураком или сумасшедшим. Вот почему-то, какой-нибудь, академик Иванов имеет право существовать, а Снежный человек или гуманоид из созвездия Орион нет… Тупость беспредельная и… «научно-обоснованная». Ладно. Всё! Вали отсюда! Надо будет, сам тебя найду.

А Шура Бриков, тело которого вот уже второй день ломало, измождённый и усталый, уснул, сразу же после обеда. Анисимовна была почти уверена, что её «внучок», на сей раз, отдаст концы. Она видела, что у него и сердце останавливается, и дышать ему трудно, и мышцы, и суставы болят… Одним словом, живого места нет.

Конечно же, приехала скорая помощь, и врач «скорой помощи» с ехидной и улыбкой всезнайки утвердительно сказал:

– Чего суетиться-то, Луиза Анисимовна. У вашего парня обычное острое респираторное заболевание. Аспирин, горчичники, можно ингаляцию…

– Какая там простуда,– спорила старушка Рогалева.– Он же, вроде как, уже на том свете.

– Ну, что вы хотели. Парень ваш физически не из могучих богатырей. Сами знаете. Последствия… насильственной аффиксации. А так отлежится – снова… герой.

Они поспешно уехали, и у Анисимовны зародилась надежда, что «волшебник» в белом халате прав – это простуда или, на худой конец, вирусная инфекция. И вправду ведь, в первый раз за двое суток, Шура уснул. Правда, средь бела дня, и спал не очень спокойно. Весь в поту, мечется, бредит, называет себя, почему-то, Вениамином, кричит: «Я не хочу умирать!».

Но даже ему, абсолютно обновлённому Брикову (по сути, Крапивину) не ведомо было, что, наконец-то, в его тело вселилась настоящая Духовная Субстанция с великим множеством элементалов (талантов, способностей, привычек, черт характера и т. д.). Теперь он – не «живой труп», а Человек. Причём, не простой, а «переселенец».

А снились Брикову такие жуткие кошмары, каких и по некоторым телевизионным каналам не показывают. Сначала ему увиделось (он был уверен, что это не сон), что его заживо сжигают на костре какие-то, совершенно не знакомые люди. Боль нестерпимая, кроме того, едкий густой дым, не давал возможности ему дышать.

Но, слава богу, сон этот длился не очень долго. Зато пригрезились другие ужасные вещи. Будто он – журналист большой российской газеты – присутствует на заседании Государственной Думы, тут присутствовал президент, и министры.

Все они, благодетели наши, кормильцы, решили отделиться от России, вместе с Москвой и Московской областью. «Хватит! Настрадались! Надоело нам жить в одной связке с таким тупым народом! Я вот эти штаны китайского производства ношу, считай, пятый год!– не унимался один из представителей оппозиционных партий.– Что мы сами себе не посадим на огородах картошку?».

Преуспевающие господа и дамы дружно кивали головами в знак согласия. Хоть тяжело отделяться от России, от своего народа, от его бед и невзгод, но надо. Ведь до каких же пор им, представителям самой высокой власти и олигархам, кормить обленившийся народ. Пусть себе сами…

Решено было, при отделении Москвы от России, взять с собой всех самых богатых, то есть имущих, от новоиспечённых кланов и чиновников. Они тоже ведь имеют право пожить… по-человечески.

Сколько ж можно не допивать, не доедать, не досыпать в заботах о… бездельниках с серпами и молотами? «Они и все «свои» и не свои доллары американские решили взять в новую страну процветающую,– подумал с грустью во сне Бриков.– Видать, ими печки станут топить… Их, денег-то, зелёного забугорного цвета ведь ныне много напечатано, и по сути-то, грош им – цена».

– Подождите, ребята,– сказал один из седеньких депутатов или министров,– мы вот сейчас отделяемся, а как же богатства, которые останутся? Нефть, газ, лес, золото… Чего там перечислять. Всего ещё полно.

– Но это ведь не нам принадлежит-то, а народу. Наши только вот доллары, коими и задницу только и можно подтереть, – кто-то разумный и справедливый подал реплику с места, и тут же был задушен.

Тут все зашумели, завыли, ветер поднялся, и почувствовал Шура Бриков, как вся нечисть из самых ближних захоронений оживает, поднимается… «Только бы проснуться, чтобы не сойти с ума. А если это не сон, то, как мы будем жить-то без наших хозяев и благодетелей,– с тоской думал Бриков, тихо пролетая, подобно воздушному шару над мрачными стенами Кремля.– Если ведь они отделяться, то, как же быть нам-то без этого огромного количества новых князей да бояр?».

Вдруг картина сна резко изменилась, и очутился Шура Бриков где-то, в соседней с Подмосковьем, областью. Сидит он берегу реки со старым бомжем, который ему и говорит:

– Вот такие вот дела, Саша. Держал я у себя, прямо в хате, собак, кошек и волнистых попугайчиков. Всех по шесть… экземпляров. В один гадостный день они сговорились – и выселили меня из моей двухэтажной избы. Прикинь, это меня-то, который их кормил и поил… Решили жить самостоятельно существовать… на всём готовом.

– Ты про то, старик, говоришь, что все наши особенные и важные люди, чиновники, толстосумы, самые великие писатели и прочие… певцы согласны отделить столицу и прилежащие к ней земли, – сообразил вмиг Шура, – без простого народа, который только работает за миску каши и не состоит ни в какой правящей партии, а только голосует за их… партийные списки, когда надо…

– Что мне, незнакомец, до большой политики. У меня другая беда и серьёзная. Меня из собственной избы мои же животные выгнали, от которых толку не было никакого, только жрали и гадили… где попало.

– Может, отец, всё наладится, и вернёшься ты в своё жильё…

– Да, изба-то уже свободная, – сказал со слезами бомж. – Они, эти собаки, кошки и попугаи, сожрали друг друга. А те, что остались в живых уже сюда, ко мне, на берег приходили… Приказывают, чтобы вернулся. Их ведь кормить надо.

– Не возвращайся назад. Земля-то большая. Руки и ноги есть, построишь своё счастье. Они же пусть сами себя и кормят… Чего-то слёзы лить?

– Да уж больно я к ним привязался.

– Хорошо, что я сплю и знаю об этом. Сейчас проснусь – и всё вернётся на свои места.

– Для тебя это, сон, а для меня и всех нас, горемычных – это жизнь. Тебе хорошо. Ты погостил тут немного, и в свою Обитель вернулся, а нам, несчастным, тут страдать… в непонятках.

– Оно верно. А вот наши правители, буржуины и очень крупные гламуристы самых разных ориентаций во всех областях политики, экономики, религии, науки, культуры, искусства, медицины…

– Заткнись, пришелец! Мне завидно, что у вас там, в ином мире, всё нормально и демократично,– махнул рукой старик. – Но и у вас проблемы имеются…

От таких вот слов не возмутиться Александр Бриков не мог. Он так и поступил.

Очень сдержанно и рассудительно пояснил:

– У нас, да! Только мир у нас совсем не иной, никакой ни загробный, а самый нормальный, земной… Очень даже у нас всё демократично, но… фрагментами и выборочно, и не для всех.

– Как я вам завидую,– расплакался старик.– У нас ещё… до настоящей не додумались. Видать, всё вы и живёте богато…

– А как же ещё-то может быть? Если в среднем брать, то все мы, даже окончательно бездомные и нищие – очень зажиточные люди.

– Не понятно.

– Да всё просто. Например, у меня есть давно накопленных три с половиной тысячи рублей, а у другого господина – пять миллиардов долларов. Складываем, к примеру, его сбережения и мои и делим на два… Получается….

– Что получается?

– А то и получается, что мы оба с ним – миллиардеры, – с гордостью произнёс Шура Бриков и проснулся.

Он увидел своим единственным глазом, как над ним заботливо, с любовью склонилась сердобольная Анисимовна.

Шура устало улыбнулся, конечно же, не осознавая, что он, в больше степени теперь журналист Вениамин Крапивин. Прежде всего, он с замиранием сердца спросил:

– Дорогая моя бабушка, Луиза Анисимовна, скажи мне, как здоровье нашего президента и премьер министра. Я очень за них… беспокоюсь.

– Да хорошо всё у них. По телевизору видела. Вид у обоих бодрый. Если их с деревьями сравнивать, то это – самые крепкие. Таких у нас сотни три-четыре. Мы за них радуемся… повсеместно.

– Значит, всё хорошо.

– В норме. Я интересовалась. Разъезжают они по странам разным, да и по нашей тоже вояжируют. С экономическим кризисом борьбу ведут.

– А столица-матушка от России не отделилась?

– Господь с тобой! Наши командиры-то… никакие не предатели. Понятное дело, своими доходами они от всякой шелупони хорошо… оторвались. А вот, если географически взять… Да, они же. Да это равносильно, например, если мы с тобой разденемся догола и уйдём в лес.

– Но мне показалось…

– Если мы отделимся от всего того, жалкого, что имеем: я – от пенсии своей…весёлой и смешной, ты – от заработной платы очень… умеренной, то крах для нас наступит… полный. Возьмём ещё и голодовку объявим. Я уже порадовалась за тебя. Думала, что ты совсем выздоровел. А ты вот… бредишь, Шура.

– Я здоров, как бык, бабуся,– он вскочил с постели на ноги.– Я очень рад, что живу в такой прекрасной стране.

– Ты, с одной стороны, и вправду, резвый и умный стал. Совсем другой человек.– Анисимовна была несказанно рада добрым переменам. – А про страну нашу раньше с гордостью пели: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!».

– Бабушка,– он крепко обнял старушку Погалёву,– сейчас наш человек дышит гораздо вольнее… но за это надо платить. Рыночная экономика! И это правильно.

Весёлый и в очень приподнятом настроении, Шура пулей слетал в продуктовый магазин и принёс оттуда кое-какие «доршераки» и чекушку водки. По случаю его полного выздоровления надо было немножко выпить с бабушкой. Да, он чувствовал себя совершенно другим человеком. Ему хотелось куда-то идти, как ни странно, очень желалось читать художественную литературу и даже, как это не дико… что-то писать.

Полдня и целиком следующий – вот сколько времени ушло у Розова на неприятные разбирательства. Обгоревший труп, найденный им не далеко от железнодорожной станции «Платформа 47-го километра», был индефицирован. Обгоревшие куски мяса и кости оказались (окончательно и бесповоротно) останками молодого репортёра Вениамина Крапивина, любившего совать свой нос во всякие разные дела и делишки.

Там, где, что называется, пахло сенсацией или, хотя бы, интересным материалом, который был лёг в основу информационной заметки или небольшой корреспонденции, очень часто появлялся и… Веня.

Понятно, чем больше крови, тумана, интрижек на страницах газеты, тем выше её тираж. Сколько уже сложило своих голов молодых, да и не очень, журналистов… Причём, не только в нынешние смутные времена, но и предыдущие, более или менее, понятные. Ради чего, это всё, спрашивается.

Видимо, конечно, ради того, чтобы суметь привлечь читателя, телезрителя, радиослушателя к своему «средству» массовой информации, лично, к себе. С каким восторгом иной телеведущий говорит о том, к примеру, что где-то перевернулся автобус с людьми и какого цвета бикини в прошлую субботу надела на себя очередная «звезда».

Где их набирают, таких вот телебормотунов, в каких специальных учреждениях, «производят» ведущих, не выговаривающих или проглатывающих половину слов, с лицами, ничего не выражающими, кроме жалкой потуги… «показаться», бездарными и неведающими даже об элементарных правилах приличия и профессиональной этики? Какая же тут сенсация?..

Какая может возникнуть радость у «простого» человека от жалкого бытия звезданутых и озвезденевших? Таковые они, кстати, как клещи-кровососы, вцепившееся в больное тело Отчизны, сейчас во всех сферах нашего очень не совсем здорового общества.

Как сложно понять дятлам в человеческом обличье, вцепившимся «клювами» в микрофоны, что сиё не удобоваримо… От чего кайфуют и балдеют иные москвичи, то для нормальных людей не просто мешки, наполненные дерьмом, а смертоносный яд. Пусть вкушают такую «свободу» те, кто её узаконил. А нам ведь, на самом деле, нужна свобода, а не её жалкое подобие, дозированное, смешное, выборочное, наглое, не адекватное для разных категорий людей…

Не зря же в городе Энске (не стоит указывать его настоящего названия) 11 сентября 2013 года во время прибытия очень важной делегации из (опять же, из Москвы) огромная статуя В.И.Ленина на площади зашевелилась. Она тяжёлым взмахом чугунной руки поприветствовала огромный и изысканно-шикарный кортеж машин, и даже (по утверждению некоторых зевак) раздался мощный голос: «Правильной дорогой идёте, товарищи!».

Конечно, правильной. Без сомнения. Если при «вожде» мирового пролетариата Россия, по утверждению Герберта Уэллса, находилась во мгле, то теперь, по мнению многих миллионов россиян, она – ещё и в дерьме. И в слезах тоже. И это, уж поверьте, не слёзы радости и счастья.

Может быть, конечно, не было такого, и не оживала чугунная статуя, сейчас ведь модно писать и говорить о «чудесах». Но то, что народ Отчизны доведён до крайности шикующими за дальними буграми свиньями в человеческом обличье, это не секрет. Легко тратить чужие гроши да задарма иметь харчи хороши, которыми снабдили своих «детишек» добрые «папы» и «мамы».

В какой-такой библии писано, что один человек (или целый ряд, из «причисленных к лику блатных») может иметь доходы в несколько десятков тысяч раз больше, чем другой? А Господь ли всемогущий благословлял бизнесменов в рясах освящать корпуса заводов и фабрик, отнятые (как всё остальное) у «простых» людей и наспех отремонтированных (в целях быстрой наживы) за деньги, навечно отобранные у бездомных и нищих?

Вот и получается, что в числе славных помощников Эвтаназитёра люди в рясах. И ведь, надо же, не боятся они Дня судного! Не веруют в Господа, что ли, или надеются, что и в иных мирах, бросит он, Господь, на их плеши манну небесную. За что же он их там, в «райских кущах» порадует?

Не он, разумеется, а сам Дьявол хорошо воздаёт им за то, что те верой и правдой служат тиранам и палачам. Причём, и крыша то у них надёжная, Зло творят, божьим именем прикрываясь. Анафема! Вот она… «свобода», с помощью которой «простые» люди доведены «сложными» до… гробовой доски. Да и умирать-то им тоже не резонно, ибо и это очень дорогое удовольствие.

Смерть Крапивина местная пресса (да и, частично, центральная) сходу обставила, как месть разнузданной мафии (почему-то безликой и не конкретной) «четвёртой власти». Многие газетищи, газеты и газетёнки размазывали, как говорится, развели сопли и пролили слёзы на своих полосах и полосках.

Все они почти в один голос утверждали, что честный и отважный репортёр крепко зацепил кого-то из власть имущих, имеющего возможность каждую неделю приезжать на остров Сицилию по выходным дням… на собственную дачу.

Но Розов не стал потешаться над такими «смелыми» высказываниями, потому что ему не хотелось веселиться. Те, кто грабили страну, продолжают это делать, причём, не заботясь о том, что это очень и очень… заметно, даже за рубежом. Теперь Анатолий Петрович мысли совсем по-иному, глобально.

Он был приемником Эвтаназитёра. Всё те, кто всякими разными способами уничтожали народы всех стран данной обители, были его верными слугами… рабами. Они даже не ведали о том, что творят зло не по собственной прихоти, а так выпало им Свыше, уже сейчас «гореть в аду».

Что касается иных миров, ничего хорошего ни их самих, ни их отпрысков (по седьмое поколение включительно) не ждало. За сытость на чужой крови надо рассчитываться… Ведь не важно, что ты помогаешь сотням тысяч людей преждевременно уйти в иные миры по воле Свыше. Это старание зачтётся. Главное заключается в другом – только ты, а не иной, на это способен. Ты продал свою душу… Эвтаназитёру, то есть Царю Успения, ещё не появившись на этом отрезке пути, согласился на «доходную работу».

Что ж, повластвуй и попируй, как камикадзе, пока живёшь… Но ты живёшь ведь всегда и не только здесь. А плата – по таксе. Мирозданию и Господу Богу ты не скажешь: «Я, в натуре, конкретно ни при делах». Он, конечно, тебя простит, но только частично.

Тебе, разумеется, не зачтётся, что ты на ворованные деньги построил несколько церквей, что создал пару сотен или десятков рабочих мест с символической оплатой труда, что перечислил в дом малютки энную сумму… Суета и мышиная возня!

К примеру, у сирот и убитых тобой, их «непутёвых» родителей, ты взял почти всё и даже больше – земной отрезок Бессмертной и Бесконечной Жизни. И не твоя заслуга в том, что им сейчас хорошо там, в «раю». Ты просто палач – и тебе на данном отрезке Существования очень щедро заплатил Господь. Но не жди от него кредитов в Иных Обителях. Ты сам сделал свой чёрный выбор, никто тебя не… подставлял.

Над Розовым не реяли грозовые тучи, и только, благодаря, его способности манипулировать материей, производить над ней абсолютно все мыслимые и не мыслимые действия: от изменения её плотности и структуры до движения в условном пространстве и времени.

Но, тем не менее, средние и самые высокие чины подразделений МВД города и прокуратур смотрели на него с недоверием. Их весьма и весьма удивляло не столько сожжение (не законное) на костре журналиста Крапивина, сколько загадочное исчезновение сразу нескольких людей. Именно, спустя совсем немного времени после совершения преступления.

Анатолий мог запросто сделать так, чтобы все забыли о случившимся или само исчезновение молодых беспредельщиков и милиционеров запросто поместили бы в реестр «тайн природы». Тем более, таких пропаж, ни чем не обоснованных, не мотивированных и не объяснимых, с каждым днём происходит всё больше и больше.

Частного сыщика уже не очень беспокоил сам исход дела, ибо он знал: очень скоро он дойдёт до его сути. А сабля, которой был, зарублен Пётр Фомич Арефин, являлась, конечно, орудием убийства, но к исчезнувшему кладу отношения не имела. Её, как бы, подбросили Великие Саганы с той целью, чтобы «материально, самым земным способом» дать понять Лепину (да и Анатолию), что Полпредом мощной цивилизации в данной обители стал Розов.

Миссию Эвтаназитёра и «царя царей» Анатолий, разумеется, возьмёт на себя только тогда, когда Григорий Матвеевич будет готов отправиться в один из иных миров. Кстати, Лепин был к этому уже готов. Его, на следующем отрезке Жизни, ждали другие, не менее важные и великие дела. Правда, какие, он не знал, да и не желал знать. Ему было всё равно, ибо, если что-то кому-то выпадает на определённом отрезке существования, то, значит, так и должно быть. Роптать на Создателя и смешно, и грешно.

Удачно отделавшийся от суда и всяческих подозрений Егор Нилович Емельянов, уже не помнящий, каким образом, страшно возлюбил всё, что живёт и дышит. Он даже заказал двум молодым начинающим, но талантливым художникам, чтобы те написали для него портрет маслом, но не человека. А, к примеру, обычного домашнего козла. Емельянов решил повесить её на стенке с той целью, чтобы любоваться не только самим произведением искусства, но и натурой… самим животным. Неважно, что козёл.

Заказ ребята выполнили быстро, качественно, причём, с натуры.

Он неплохо им заплатил и тут же повесил портрет на стенку, размером 50х70 сантиметров. На портрете козёл был задумчив, но в глазах стояла не только грусть, говорящая о хроническом заболевании, но прочитал в них Егор Нилович, какую-то хитрость, скрытое коварство, злобу и надменность. «Пусть так и будет,– соглашательски подумал Емельянов. – Ведь козёл он и есть козёл. Зато ведь, как живой».

Дочь его, Лариса, не сразу обратила внимание на портрет, но когда заметила, то сказала:

– Папа, зачем тебе всё это? Мало ли у тебя было неприятностей всяких? А тут ещё этот… наглый козёл.

– Не понял тебя, дочь! Чем же тебе не нравится гордое, красивое и независимое животное? Каким же образом, этот талантливо написанный портрет может принести мне несчастье? Я, знаешь, в чудеса всякие… Лепинские не верю.

– Ты знаешь, этот козёл внешностью похож, чуть не сказала, лицом, а мордой, то есть, на одного очень важного и ответственного чиновника из Москвы,– сказала Лариса.– Это сам… Не хочу говорить дальше.

– Да. Теперь разглядел. Они ведь писали этот портрет с натуры. Бедное животное, если бы этот козёл знал, что он похож на этого ублюдка внешностью, то он, с горя, забодал бы сам себя рогами… на смерть, – раздражительно сказал Егор Нилович.– В кои веки хотел приобщиться к искусству, к прекрасному, можно сказать, а тут… морда негодяя, который своими действиями погубил многие миллионы жизней. Бедный козёл, если бы знал, на какого уродца он похож…

– Вот именно, папа. Надо этот портрет убрать подальше… Ведь найдётся доброжелатель в нашей свободной стране, который за это невероятное сходство отыграется на тебе, да и на мне.

– И на бедного козла натравит какой-нибудь… «ОМОН». Они, обворовавшие народ, пытаются сделать так, чтобы их защищали, в случае, когда восстанет из мёртвых жареный петух, дети тех, кого они обобрали до нитки, довели до гибели. А ведь не получится! Ни

одна техника и большая численность спецподразделений не спасёт от справедливого и сурового наказания наших «благодетелей».

– Брось ты, папа! Неужели ты завидуешь тем, кто, по сути, уже наказан жизнью ярмом власти и богатством? Они – несчастные люди… они – неизлечимо больные.

– Ничего ты не понимаешь, Лариса. Речь о другом. Благодаря их «добрым» стараниям, не сотни тысяч, а уже десятки миллионов российских людей остались не у дел. Люди с нищенской зарплатой и те, что имеют высшее и среднее образование, потерявшие свою работу; бездомные, нищие, наркоманы, алкоголики, проститутки, больные; «свободные» господа, фактически лишённые элементарных гражданских прав и жизненных условий. … За них обидно.

– Хватит, отец! Не стоит говорить о тёмных силах. Не поминай чёрта, как говорится, он и не заявится. Живы – и слава богу. Не всё ведь так просто. Значит, народ должен пройти это испытание.

Емельянов, тяжело вздохнув, согласился с дочерью. Он взял свой острый рыбацкий нож и порезал им полотно на мелкие клочки. Делал он это терпеливо и старательно, ибо уже знал, что сейчас и здесь за всё несёт ответственность не виновный, а самый крайний. Тем, кто присваивает сотни миллионов баксов (и вовремя делится) – почёт и уважение, а кто овладел кочаном капусты – зек, а если поимел два, то… рецидивист.

«Чтобы вы ещё там соображали в большой политике и бизнесе,– с досадой подумал Лепин, подслушав разговор дочери и отца.– Эти люди, которых вы, дорогие мои, не понимаете, делают великое дело – они помогают мне переправлять из этой, не самой лучшей обители, не сотни тысяч, а сотни миллионов людей в иные миры. А тот, кто страдал здесь, тому Господь воздаст там».

Впрочем, особо судить Емельяновых он не стал, ибо понимал, что не дано им подняться, что называется, над Землёй. Ведь подавляющее количество Двуногих Мыслящих таковыми можно считать только условно. Они бредут по этому участку Жизни… в потёмках. И нет их вины в этом, ибо им большего и не дано. Да и не нуждаются они в щедрых подарках Свыше.

Перед Лепиным, как бы, из пространства появился Розов. Он был озабочен и хмур. Григорий Матвеевич понимал, что Анатолий ещё не может смириться с тем, что ему предстоит в очень скором будущем стать Эвтаназитёром.

– Ты, что же, Матвеевич, – с места в карьер спросил его частный сыщик,– завтра в двенадцать часов дня собрался умирать? И ты, без зазрения совести, оставляешь на меня весь этот сумасшедший мир?

– Ничего страшного, Толя. Ведь ты не собираешься кормить всех страждущих бубликами. Ты просто незаметно будешь заниматься транспортировкой мирозданческой энергии. Освоишься, наберёшься опыта… Кто-то ведь должен этим заниматься, не только президенты и монархи со своими лакеями.

– Это, буквально, через полутора суток, я стану самым главным Люцифером, в этой земной обители, то есть на всей нашей планете? А кто меня спросил, согласен ли я?

– Тебя спрашивал об этом сам Господь. Ты согласился. Просто малость кое-что подзабыл… Не волнуйся. Тебе придётся контролировать только очень большие стихийные бедствия, аварии, террористические акты… Остальное, везде и всюду, будет проходить тоже, благодаря тебе, но только… на твоём, так называемом, подсознательном уровне. Ведь во всех твоих телах и душах, которые скрыты сейчас, в главной, «грубой» оболочке есть «рубашка-чип». Она поможет решить тебе все задачи…

Больше ничего Розов говорить не стал. Он сел на диван, рядом с Лепиным, закурил. Его вдруг осенило, что именно Григорий Матвеевич был самым непосредственным организатором аварии на Чернобыльской АЭС… Да и не только он контролировал и держал в зоне особого внимания эту катастрофу, но и другие, то же, очень значительные.

Розов не стал задавать вопросов, почему, после ухода Лепина в один из иных миров, Царём Успения должен быть, по сути, человек, живущий в России. Ведь много же ещё и других стран, где у Полпреда Великих Саганов ожидается много забот. В принципе, контролировать даже «смерть» муравья или утреннего тумана, можно ежесекундно, из любой точки данной субстанции Земли.

Но, всё равно, логичней было бы Великим Саганам (правда, здесь не совсем только их выбор) назначить или избрать очередным эвтаназитёром, к примеру, гражданина США, Китая или Германии… Впрочем, нет. Вероятно, тут, в России, дел будет побольше.

– Ты прав, Анатолий Петрович, тебя ожидает большой объём работы,– кивнул головой Лепин и тоже закурил свою папиросу «Беломорканал».– Цивилизация Творцов на подсознательном уровне вбивает в головы многим миллионам российских людей, что их… методично уничтожают. Они почти добились своего. Люди, так сказать, справедливо… озлоблены. Но, всё равно, ведь прольётся кровь и состоится очень и очень много уходов в Иные Миры. Без этого нельзя. Борьба против геноцида тоже – геноцид.

– Как, чёрт возьми, всё запутано и несправедливо,– выразил своё мнение Розов.– А нельзя ли остановить эту… машину?

– Как же можно остановить то, что уже давным-давно запущенно, причём, с согласия бесконечного множества самых разных существ? Крепись! Ты, как говорят, в народе выйдешь сухим из воды… Никто и не заподозрит, что ты есть причина всех бед. Да каких, к черту, бед! Это великое счастье для каждого существа вырваться, наконец-то, из-под власти и оков этого мира!

С большой радостью Лепин сообщил, что завтра он умрёт (о чём Розов знал), и в этот же день его вынесут из собственной квартиры и похоронят. Как задумано, как приказано им, Царём Успения, так и будет… без вмешательства медицины, в частности и конкретно, патологоанатомов.

Его тело не представляет для науки особенного интереса. Хоть и Анатолий являлся наследником, по сути, царя царей, но никаких ценностей, кроме доброго совета «просто жить и спокойно трудиться», Лепин ему не оставлял… не завещал. Великие способности и возможности дала Анатолию цивилизация Саганов.

А что касается несметных сокровищ и власти над людьми, всем этим Розов, конечно же, обладал. Но временно, как и те, богатенькие и пухленькие, которые, в силу своей врождённой жадности и тупоумия, не желали помнить об этом.

– Далеко не все из этих новоявленных крёзов оставят своим потомкам денег даже на пирожок с капустой,– с саркастической улыбкой съязвил Лепин.– Они просто не ведают, что их ждёт.

– А квартиру свою ты, наверняка, завещал какой-нибудь подпольной партии отечественной эвтаназии? – шутя, предположил Розов.– Они откроют здесь этнологический музей, где будут представлены многие десятки предметов, подробные биографии самых выдающихся палачей и прочее… Это будет первый в мире музей эвтаназии.

– Бредишь, Толя! К чему все эти выкрутасы? Пусть люди живут в данной обители с верой в то, что они – хозяева своей жизни. Пусть заблуждается, так надо… так выгодно. А квартиру эту, со всем в ней дерьмом, я уже завещал славному парню, стропальщику, Феде Кламову. Ему свой угол не помешает. Ведь и женится скоро… Жизнь… всегда и везде продолжается. Хотя Федя свято верит, что скоро приедут к нему и ко многим миллионам молодых оболтусов пузатые дяди из столицы и вручат им ключи от благоустроенных квартир. Сам понимаешь, такое возможно только в пошлом телевизионном шоу…

Тут, конечно, Эвтаназитёр был не совсем прав. Ведь случалось в истории России (да и ныне бывает) такое, когда приверженцы и последователи Отечественной Эвтаназии «голубых кровей» позволяли себе дарить холопам своим, что называется, шубы с царского плеча… для показухи. А может, для… прикола. Какая разница.

Надо же ведь показать, какой ты мудрый и заботливый правитель. А в целом политика… кнута. Что касается, пряника, то только народу запах его и жалован милостиво. Если какому-то работяге подняли месячную зарплату на 200 рублей – событие. А то, что цены растут несоразмерно с этими и подобными смешными «подачками», так этого, как бы, и нет…

– Замолчи, Розов! Надоел ты со своей политикой до чёртиков! – в сердцах сказал Лепин. – У меня сердце кровью обливается! Ну, какой из тебя Эвтаназитёр? Как ты будешь заботиться о том, чтобы люди одной из планет под названьем «Земля» организованно и массово умирали, то есть уходили на тот свет. А политиков, знатных и богатых не трогай. Они всё делают для того, чтобы на Земле этой посвободнее от людишек было. Чего человеком тут… в гостях засиживаться? Ну, какой из тебя Помощник Смерти? Чем только там самые мудрейшие в правлении цивилизации Великих Саганов думают? Впрочем, им виднее.

– А ты-то что, Григорий Матвеевич, помирать срочно собрался? Трудностей испугался? – В сердцах сказал Розов.– Оставался бы ещё здесь лет на двести-триста…

– Для существа в человеческой шкуре сиё невозможно. Это, во-первых. А во-вторых, цивилизация Творцов меня в покое не оставит. В-третьих, же, что главное, вышел мой срок жизни и правления здесь. В нормальных обителях Мироздания президенты сами себе преемников не выбирают. А если тебя выбрали, то не я, Толя. Я такую глупость не совершил бы. Хотя всё знаю, но, всё равно, рассказывай, что у тебя там, на дороге получилось. Не засветился?

– Нет, конечно. Но многие в полное недоумение вошли. Люди-то исчезли.

– То не люди, Толя, а быдло. Пакостники. Они даже ни столько убийцы, сколько… ублюдки. А головы все пусть ломают. Всё едино.

Потом Царь Успения подробно рассказал Розову, что уже разослал Пригласительные Открытки на собственные похороны, но только близким людям и даже трём психиатрам, у которых постоянно наблюдался. Наблюдаться – это не лечиться… Розов криво ухмыльнулся и на миг подумал: «Не обиталище человеческое, а великий дурдом». Он, как раз, к месту вспомнил, как впервые приехал в Москву, поступать на юридический факультет МГУ.

…В первый же день, перед экзаменами, занесло его в Чертаново. Разумеется, растерявшись немного от гулкого шума машин и бессмысленной толчеи, он поинтересовался у проходящего мимо бомжа, как ему добраться до Воробьёвых гор. Бичара, грязный и нечёсаный со времён Двадцатого съезда КПСС с гордостью только и сказал: «Понаехали тут всякие… пришлые и мешают своими тупыми вопросами коренным москвичам культурно жить».

– Так вот знай, дед,– с достоинством ответил ему Анатолий,– что Москва твоя, по сравнению, с моим городом глухая и дикая провинция. А без дела я сюда бы не приехал.

– Оно верно,– бомж почесал плешивую бороду грязными ногтями. – Глухомань тут зверская… ни до кого не докричишься. Страшного и смешного здесь много, парнишка. А коли тебе, не нравиться… так и живи своим миром, а мы своим… столичным.

Лепин прочитал мысли Розова и коротко сказал: «Далась тебе эта Москва, Толя! Чего там вспоминать? Ты сейчас о главном думай, о России, обо всём земном шаре, о человечестве… А Москва тем и хороша, что там много моих надёжных помощников проживает. Они и тебя не подведут, Толя».

Розов тяжело вздохнул и закурил новую сигарету. Нелёгко быть самим Сатаной, да ещё там, где в каждом втором человеке поднимаются из руин Содом и Гоморра.

В свободное от знахарских и колдовских деяний время, отец Никифор Белокрыл страстно тянулся, можно сказать, душой и сердцем к телевизионному экрану. У него функционировало исправно около семидесяти, большей частью, столичных каналов ТВ. Выбор, с одной стороны, вроде бы, имелся; но с другой, как бы, его и не… существовало. Ибо всё усиленно и настойчиво повторялось.

Спорт, передачи для самых маленьких, больных и любознательных, старые, так сказать, художественные фильмы его не интересовали. Хотелось чего-нибудь… этакого. Но оно было порой такое, что и не понятным казалось, для кого и зачем всё такое показывается и вещается. Но он мужественно ко всему этому привык.

Одно его раздражало: с канала на канал, вот уже больше десяти лет подряд, «кочующее» лицо и смешливый голос самого ответственного (или безответственного) государственного лица сыпался с телеэкранов искромётный юмор.

Сначала Белокрыл смеялся, но потом понял, что не смешно это, а страшно… и чем-то закончится зловещим, полным обнищанием основного населения страны. А это плохо. Ведь на них, «простых» людях чуток и он, белокрыл, зарабатывает. Хотя Никифор всей своей земной открытостью и космической ментальностью понимал, что в столице-матушке существуют явления гораздо более смешные и нелепые, чем этот господин с его компанией, которая живёт при коммунизме. Да ещё при каком! Ведь захотели – и построили такое замечательное общество для избранных и лакеев их. Могут ведь… Да впереди у них, ясно, немало дел.

Однако же, надо было иметь мужество для того, чтобы наблюдать и слушать одну и ту же, огромную, затянувшуюся «шутку» на долгие голы. Подавляющему большинству колдунов магии Вуду надо учиться, учиться и учиться у российского телевидения зомбировать людей, превращать их в жалких… тварей. Для телемонстров, получается, нет ничего святого, кроме рекламы… Их доходы напрямую о неё и зависит. Весьма и весьма странноватая демократия… получается.

Но Никифор набрался смелости. Перекрестившись и с надеждой глянув на святые образа, густо развешанные по всей квартире, включил телевизор. По первой программе показывали чью-то голую задницу, по второй – опять юмор… От него Никифору сделалось тоскливо. Трясущимися руками Белокрыл, судорожно переключая, «главные» каналы, пробираясь сквозь густую толпу телевизионных весельчаков, кулинаров и садистов, на какой-нибудь, пусть (чёрт с ним) рекламный канал. Ведь надо было хоть что-то увидеть и понять. Но постичь всё происходящее было нелегко, а зачастую – невозможно.

Ему страшно захотелось услышать, как приятный женский голос, пропагандируя и агитируя за «Билайн», скажет: «Вместе мы можем больше!». И он, Никифор, мудро согласиться и даже добавит от себя: «Вы уже столько вместе смогли… что не то, что деревни, но и города многие опустеют, безлюдными сделаются. Народ-то нынче под землю норовит улизнуть от … проблем, зарыться. Вот жилья-то будет сколько свободного! Ведь можем же решать жилищные проблемы, когда, это… захотим. Тут всяких дольщиков слишком уж круто в обман не кинут. Хотя, кто обо всё таком ведает».

Потом по рекламному каналу пиво безалкогольное показали, затем крылатые прокладки, летающих унитазных микробов, вслед за этим…

Рука Никифора потянулась к пульту, надо было в срочном порядке, образно говоря, катапультироваться, немедленно спасаться от стремительной возможности стать… шизофреником. Но тут, на его радость, послышался родной и до боли знакомый голос: «Будущее зависит от тебя!». «От него, твоего мужика, милая, зависит твоё будущее… Как же иначе-то? Он и пра-пра-правнукам своим уже коммунизм первостатейный обеспечил, да и ты, лапушка, не босая по Москве бродишь. А что до остальных… так оно, заботу проявлять, о ком попало… себе дороже».

Но тут снова появилось улыбчивое лицо очередного юмориста, и пошла агитация за весёлый смех, даже на пустой желудок.

Не в силах терпеть эту нескончаемую Вампириаду, где добрый юмор настолько сделался добрым, что беспричинно улыбающихся людей в России стало больше, чем даже в годы активных репрессий. Никифор запустил в телевизионный экран стоящим на тумбочке утюгом. Нет, телевизионный приёмник фирмы «Сони» не взорвался как бомба, начинённая пластидом, а просто заткнулся… навеки вечные.

Колдун поспешно отключил от розетки отработавший своё, как его называют в народе, ящик зловония, и устало облокотился на спинку дивана. Он недоумевал, почему даже не в столь уж давние времена на телевизионных экранах даже Брежнева было раз в сто меньше, чем каких-то непонятных «звёзд». Кому это выгодно, чтобы мозг человеческий, без того загаженный продуманной сладкой ложью определённой категории, так сказать, человеков, веселился невпопад или грустил, ожидая конца Света?

Да и что тут смешного, когда юморист прямо говорит: «Все вокруг тупые и мелкие твари, типа, насекомых, а, посмотрите, я… очень мудрый, весёлый и задорный – совсем другое дело». Что ж тут смешного? Страшно это… Вот когда Леонид Ильич с телеэкрана выступал, на самом деле, было… потешно. А здесь не смеяться следует, а волком выть.

Помаленьку приходя в здравый разум, Никифор собрался вынести в кладовку разбитый телевизор, а потом – заварить для завтрашних пациентов десятилитровое ведро полыни Сиверса, заготовить впрок «лекарства панаецевского, от всех болезнев». Всё, как говориться, возвращалось на круги своя.

Мирно тикали настенные часы… Но вдруг из них выскочила кукушка и вместо своего привычного и тривиального «ку-ку», сказала смеющимся и злорадным голосом: «А вас ещё не закопали в придорожном овраге? Нет? Тогда мы идём к вам!».

Грохнувшись брюхом на пол, подметая десятилетнюю пыль густой бородищей на старом паласе, Никифор из самых последний сил дополз до стены с образами. Встал на колени, торопливо перекрестился и прохрипел:

– Изыди, Сатана! Свят, свят! Свят!!! Чур меня!

А поздним утром его бездыханное тело нашли на полу две племянницы, почему-то, абсолютно случайно работающие в фирме по продаже и купле недвижимости с ёмким названием «Крыша над головой». Опять же, часть ещё не до конца пролохотроненного и прозобмированного местного народа, в данном случае, вместо «крыша» произносила «крышка». А по случаю полного отказа работы сердца Белокрыла такая поправка была, как раз, к месту.

Теперь, с помощью братьев Арефиных, Анатолий взялся за толстого бородача, который передал через охранника-надзирателя отравленную водку в камеру для Емельянова, Кстати, и уголовник Зюбов, откушал… колбаски. Константин и Михаил открыто смеялись над Розовым, говоря, что никто, ничего и никому не передавал, что дядя Егор жив и здоров.

Его уже, как и сидящего с ним камере бандита выпустили на свободу… за неимением улик. Директору детективного агентства «Ориентир» очень трудно было объяснить братьям, что та трагедия, которая не случилась в данной обители, произошла в другой. Лепин внёс существенную поправку в случившееся с помощью андроидов, умело и вовремя. Он подставил под удар, вместо Емельянова и Зюбова, искусственных людей.

Частный сыщик попытался доказать братьям Арефиным, что этот самый бородач, попавший в зону его внимания, вполне, мог бы быть убийцей их отца, Петра Фомича, и журналиста Крапивина. С этими вескими доводами братья не сразу, но согласились.

Ясно, что Крапивин знал достаточно много. Но Розов, ничуть не нарушая правила «земной игры», то есть жизни, не стал в лесу, у кострища, выслушивать доводы привидения в образе Вениамина Крапивина. И ничуть не жалел об этом, ибо путать «кислое» с «пресным» не стоило. Да и подобные «подтела» нередко выдают искажённую информацию.

Это влияние гравитационного поля данной обители и условного пространства, где зачастую желаемое выдаётся за действительное. Хотя, в Мироздании всё реально. Но человек (кем бы он ни был внутри) обязан подчиняться писанным и неписаным законам той сферы, где находится, куда «подключён» в данный (тоже условный) момент.

Братья Арефины, к счастью, оказались расторопными. Они нашли двух граждан, которые видели чернобородого, черноусого и гривастого человека в районе сорок седьмого километра, как раз, перед моментом его возможной встречи с журналистом. Значит… Нет, это абсолютно ничего не значит.

Один из видевших возможного преступника обратил внимание на марку его машины – заношенный и заезженный – «Москвич-412». Кстати, за дорожным карманом, на съезде с автотрассы в сторону Чёртова болота полиция обнаружила на земле очень чёткий след от облысевших протекторов автомобиля этой марки или сходной с ней. Колёса практически на всех «Москвичах» однотипны.

Рядом был обнаружен еле заметный отпечаток на глинисто-чернозёмной почве (слои перемешались, явно, во время строительства временного съезда) от подошвы летней туфли сорок четвертого размера конкретной отечественной обувной фирмы. И возле костра тоже, там, где земля (подзолистая почва) была довольно увлажнена, тоже имелся фрагмент подобного отпечатка, выраженный не очень внятно… в небольшой ложбинке.

Ясное одно, преступник воспользовался тем обстоятельством, что, обычно, в этих местах практически люди не ходят, не гуляют. Там нет ни грибов, ни ягоды. А насчёт двух огнестрельных ран на теле журналиста, Анатолий ошибся.

В спешке Розову показалось, что лопнувшая в двух местах кожа на трупе Крапивина, это – след от пуль, возможно, пистолета Макарова. Но тут, чисто визуально, неверные выводы мог сделать любой. Вениамин был убит монтировкой – удар по затылку, сзади. К счастью, череп полностью не сгорел. Судебно-медицинская экспертиза легко обнаружила в нём пробоину и убедительно установила (или предположила), что смерть потерпевшего наступила от внезапного кровоизлияния в мозг. Фактически, мгновенно.

Преступник был хитёр – место для совершения убийства и на самом деле ни грибное и ни ягодное. Да если бы, хоть болото было вокруг него, а то ведь опасная для жизни и вонючая лесная трясина… Топь. В таких местах ничего путного не произрастает, да и утонуть здесь можно запросто. Впрочем, тут судить специалистам, а не частному сыщику.

Валежник и сушняк для костра был заготовлен преступником заранее, чтобы не было ни каких проблем. Бензина не пожалел. Скорей всего, хотел уничтожить труп целиком и полностью, но что-то ему помешало. Скорей всего, он увидел людей, которые, всё же, хоть и очень редко, но появляются здесь. И он скрылся. Спрятался, считая, что удачно уничтожил за собой все «мосты».

Венькино дело, то есть по его убийству, нельзя было назвать лёгким и простым. Теперь, в минуты раздумий и сомнений, Анатолий часто вспоминал своего приятеля из НИИ Кешу Мохова. Вот, кто без всяких сомнений, был жизнерадостным оптимистом… на все сто процентов. От него ушла жена – пусть; на работе кто-то завидует и палки в колёса вставляет – перемелется, зарплату задерживают – переживём…

Может быть, когда-то, Кешу в детстве соседские хулиганы палкой по голове – и вот теперь он улыбается, шутит налево и направо и даже иногда кажется, что вот-вот пустится в пляс. Не то, чтобы завидовал Розов (по-человечески) такому колоссальному жизненному оптимизму, но поражался ему. Что же за существо обитает в этом крепком, но далеко не в атлетическом теле? Поразительно!

Но теперь-то Анатолий знал, кто там, в этом «жилище», в теле Мохова обитает. В предыдущей жизни (точнее, на отрезке вечного существования) его приятель Иннокентий не был ни человеком, ни кузнечиком, ни жестом, ни словом…

Он, вообще, не отсюда, а из созвездия Альфа Центавра. Кеша не так давно был мыслящим огненным гуманоидом (сгустком огня) на одной, ещё не замеченных человечеством звёзд. Да и не мудрено. Слишком «уплотнена» материя этого, одного из бесконечного количества мирозданческих светил. Эта звезда – не только дом без названия… но и приют для множеств форм самых «нереальных» существ. Но это и не столь важно потому, что сейчас Иннокентий – человек, как и он, Розов.

Нет, Мохов не был ни идиотом от рождения (земного), ни сумасшедшим, и палкой никто и никогда не бил его по голове. Просто, он слишком уж по-своему воспринимал Этот Мир, скорей всего, как весёлую кинокомедию. Он не только восторгался всем явно и не очень смешным, но и сам живо и посильно участвовал в шутовском балаганном представлении данного отрезка Жизни.

Так что, справедливо заметили ещё древнейшие философы, что человек – космос. Они уже тогда знали, что в бесконечности нет ничего «малого» и «великого». Каждое существо, предмет или явление – неподражаемый и ни на что не похожий мир, всегда находящийся в единстве с Мирозданием и его частями (тоже бесконечными). Но если есть тайна, то она, обязательно, объяснима. А на первый взгляд, ничего не ясно, и слабый духом, волей и мышлением воспринимает происходящее как должное или как сплошное… чудо.

Две страшные, но не взаимоисключающие друг друга… «крайности». Но если совсем не задумывается о смысле жизни, то даже самый «мудрейший» во всём увидит, как бы, парадокс на парадоксе. Бывает, что иной человек живёт, как у царя за пазухой… а жизнью не доволен, хоть и богат, везуч и любим. То, видите ли, ему коньяк, не той марки подали, да не с той руки, то…

Одним словом, трагедией для подобных субъектов может стать всё, что угодно. Например, по телевизору не ту рожу показали – и настроение испорчено на целый месяц. Вот такое «болезненное» состояние у него, считай, каждый день. Кругом чёрные тучи, даже если таковых и в помине… нет.

Не дай бог, такому «фрукту» потерять из своих десяти миллиардов долларов пару десятков миллионов или лишиться поста мера, губернатора, депутатского кресла… Исход один – пуля в лоб. Самоликвидация. Эвтаназия, помощь умереть, уйти в иной мир, такому господину не нужна. У него всегда есть причина (и объяснение её) себя устранить.

Тут уж, естественно, вечная слава неунывающим босякам, не только интуитивно осознающих, что ничего в этом мире у них нет – ни денег, ни вещей, ни друзей, ни детей, ни родителей, ни забот… о хлебе насущном. Ведь Господь даст им его, если не передумает, конечно.

Они и живут если не по великим, то по особенным заветам Порфирия Иванова, о котором люди толком и знать-то ничего не знают. Но некоторые живут именно так, как он. Всякого род подражания довольно часто происходят не только в данном земном мире, но и во многих других. Но подражатели, как раз, и счастливы. По сути, у них всё есть, потому что нет… ничего.

Таким вот образом Господь дал им понять, что всё существующее состоит в родстве и единстве с ними, но при этом ни мать и ни сын им – ни родня. Может быть, жестоко, но по законам Мироздания, справедливо. Не существует материи «своей» или «чужой». Ведь она при своей «изменённой» структуре и разной степени «плотности» – однородна. А земные представления о многомерности (как её понимает ортодоксальная наука нашей обители) – ересь и чепуха. Кстати, как и многое другое, что принято считать… аксиомой.

Хоть Анатолий знал, что является Великим Саганом, а теперь уже и, в сущности, Царём царей, но он был и человеком. И в качестве двуногого мыслящего находился, где-то, явно, между праздно и беспричинно улыбающимися и катастрофически угрюмыми. Именно сейчас, в качестве сыщика, опираясь в своих поисках преступника на конкретные личности и действия подозреваемых, он никак не мог нарисовать, так называемый, психологический портрет убийцы Арефина, да и (по земным понятиям) Крапивина.

Сыщик понимал, что в земных (дхармических) делах пользоваться своими сверхъестественными возможностями и способностями – великий грех. Ведь и эти божьи дары здесь, могут быть отобраны там. Ибо нет и не может быть ни каких даров. Всё – только для временного пользования, потому что всё – живое и мыслящее, значит, и принадлежать ни кому не может.

Но каков же преступник? Жесток? Да. Находчив. Без сомнения. Он это не однажды демонстрировал, доказывал своими действиями и поступками. Самоуверен, самонадеян? Не без этого. Ведь он шёл на риск там, где другой… не посмел бы. Может быть, действия его в чём-то нелепы, но, увы, рассчитаны.

Они и на грани фола оттого, что он не профессионал, а просто расчётливый убийца-любитель? Вот и весь портрет. Но ведь такое описание можно дать доброй половине представителей уголовного мира, и всё будет, как бы, точно и правильно, но не… конкретно.

Теперь уже явно имелся мотив убийства Арефина и Крапивина – ценный клад. И преступник вырисовывался пока один. Алчность, жадность, жажда наживы… Всё это правильные определения, но тривиальные. Может быть, плюс ко всему, есть у нарушающего закон и острое желание самоутвердиться.

Когда же обычный человек (впрочем, не совсем обычный, ведь к этому надо иметь склонности) становится преступником-любителем? В какой момент жизни такое может с ним произойти? Большие неудачи и неприятности на работе или отсутствие таковой, даже мало оплачиваемой; в личной жизни непредвиденные негативные перемены, внезапное появление шанса «лёгкой» наживы… Перечислять причины побудительных мотивов, ставшие толчком для совершения преступления такими вот субъектами, можно очень долго. С чем-то можно поспорить, но что-то и бесспорно.

Не очень умело, но начинающие преступники подражают ретивости иных очень продуманных господ, стремление их к власти и обогащению за чужой счёт (где жизнь – копейка). Но вырытые ими ямы-ловушки для «простых» людей, как бы, уже ими самими вычеркнуты из их чёрной памяти. Поэтому явные преступники широкого полёта, которые таковыми не считаются, возгордившись и подняв крупные, большей частью, орлиные носы вверх, не смотрят под ноги… Попадают в эти ямы. Причём, зачастую выбраться из них у шустряков уже нет шанса.

Совсем ведь скоро американские доллары на банковских счетах и под матрасами российских магнатов превратятся в дешёвые фантики для… дураков. Денежная реформа США не за горами. Ведь только за счёт её заокеанские политики, бизнесмены и дельцы освободятся от лишнего бумажного мусора. А наши «Морозовы», «Приваловы», «Баснины», «Смирновы» и прочие перейдут в разряд нищих и заключённых под стражу, и ещё… самоубийц.

Всякого рода и вида недвижимость и захваченные участки и районы для узаконенного грабежа снова станут достоянием народа и настоящего, истинного государства. А «сотоварищи» разорившихся олигархов с большим удовольствием помогут им уйти в иной мир. Эвтаназия не на слуху и не просто страшилка, она действует и… живёт.

Пока момент сближения с убийцей у Розова отодвигался на неопределённый срок потому, что, хотел этого преступник или нет, но следы свои запутал основательно. К этому не простому делу подключилось одно из подразделений ФСБ. Тут запахло, что называется, ценным кладом не только номинально, но имеющим, скорей всего, большую историческую ценность.

В поле зрения сотрудников уголовного розыска и прокуратуры, да и детективного агентства «Ориентир», появился сравнительно молодой и не очень разговорчивый, аккуратный, подтянутый, вежливый и белобрысый, не очень высокорослый, но физический крепкий, как и Розов, наверняка, под условным именем и фамилией – следователь Георгий Самусенко.

Он многих терпеливо выслушал в самых разных подразделениях городского УВД. Что касается Окружной прокуратуры, в частности, Следственного Комитета отчёт перед ним держали Суханов, Растороп, Жуканов… Разумеется, Игорю Васильевичу пришлось не очень легко, который оправдывался тем, что посчитал «сказки Емельянова о кладе» обычной уловкой подозреваемого…

Само собой, Игорёша Жуканов чувствовал, что ему скоро придётся очень и очень плохо. Но он надеялся, что всё изменится в лучшую сторону, потому и рыскал в поисках убийцы Арефина, а теперь и Крапивина, с удвоенной энергией. Но до самого конца молодой сотрудник Следственного Комитета при Окружной прокуратуре, что сам находится не на лучшем счету.

Пока, с определённой целью, его держали на этой службе и не задавали лишних вопросов, Начальство вело с ним беседы вежливо, но строго, как с нашкодившим ребёнком в очень культурной семье. Коротко Самусенко и, как будто, даже почти не по делу побеседовал и с Розовым прямо в офисе «Ориентира».

Потом приветливо кивнул головой и откланялся. Вероятно, у него имелись свои каналы и методы охоты на преступников. Впрочем, его больше всего волновало, чтобы клад (если он существует) ни ушёл ненароком за «бугор» или прочно ни застрял в руках одного из отечественных коллекционеров. У определённой части этих «баловников» очень цепкие пальцы, и они не страдают от… недоедания.

Емельянов, в свою очередь, считал, что довольно удачно вышел из очень сложной и неприятной ситуации. Все подозрения с него были сняты. Однако, Самусенко уже успел побывать у них в гостях и задал Егору Ниловичу ряд настойчивых вопросов, в основном, желая узнать, что собой представлял клад. Емельянов на это ничего путного и конкретного ничего не мог ответить, ибо, действительно, ему тогда, в тёплой компании, ныне покойника, Арефина, и в голову не приходило срочно определять приблизительную стоимость клада и степень его исторической ценности.

Взяв на стройке отпуск, Емельянов решил отвлечься от всех былых, да и, возможно, назревающих неприятностей рыбной ловлей на самом ближайшем городском пруду. Порой поймать карася размером со спичечный коробок, пропахшего тиной и мазутом, почти равносильно найденному кладу. Возможно, это даже больше, чем выиграть… миллион.

Но отдохнуть, как следует, ему не дал возможности его странный и, без сомнения, чокнутый друг Лепин. Григорий Матвеевич прислал ему пригласительный билет на собственные похороны. Там было чёрным по белому написано: «Банкет и торжественный вынос тела состоится в ресторане «Три серых волка». Там было указано время начала «торжества», день и число.

Понятно, что Емельянов срочно отменил запланированную рыбную ловлю и отправился к Лепину с острым желанием задать ему вопрос, почему тот до сих пор пожизненно не заключён в городскую психушку.

– А потому,– невозмутимо ответил Григорий Матвеевич,– что я, ни каким образом, не подхожу ни для одной из психиатрических лечебниц. Завтра в одиннадцать часов дня у меня произойдёт обширный инфаркт миокарда. Ты, понятное дело, Егорушка, можешь присутствовать при моём уходе из этого мира.

– Но если ты не умрёшь, Гриша, – задумчиво произнёс Емельянов, – а снова, как бы, пошутил, то, получается, что сорвётся моя завтрашняя рыбалка… А там, на Бетонных прудах, карась славно клевать начал.

– Умру, Егор Нилович. Слово офицера глубокого запаса! – заверил друга Лепин. – Я никогда тебя не подводил. А похороны мои состоятся, сразу же, на второй день. Никаких вскрытий трупа не предвидится. Я уже, конкретно, договорился на этот счёт…за определённую сумму. Когда и чего, будут происходить проводы и зарытие моего тела, ты знаешь. Приходи обязательно.

– Ты решил из своих похорон устроить шоу?

– А чего грустить? Не вижу повода. Там будут представители городской администрации и очень ответственные товарищи и господа из Москвы. Возможно, по окончанию торжества будет проведён внеочередной семинар по внеплановой реконструкции экономического потенциала региона… Что-то в этом роде. А сейчас давай выпьем за… упокой моей души. Хотя это не правильно, Душе не дано ни какого покоя.

– Давай, выпьем.– согласился Емельянов.– Тут дело для меня не понятное, но… необходимое. Ты же ведь не каждый день умираешь.

– Не переживай ты, Егор,– ставя на стол закуску и водку, говорил Лепин,– это дела житейские. А я тебя буду иногда по ночам навещать.

– Вот этого, Гриша, делать не надо!– категорично возразил Емельянов.– Если уж, как говорится, умер, так будь любезен вести себя самым подобающим образом.

Всё-таки, Лариса минувшие неприятности ещё переживала в себе. Ничего не проходит бесследно. Много ей пришлось пролить украдкой слёз, беспокоясь о судьбе отца, от которого славные представители «заинтересованных органов» почти отвязались, не считая Самусенко. Но теперь она беспокоилась за судьбу частного сыщика Розова, который усиленно продолжал копаться в этом «дерьме». Ничего не попишешь, кому-то ведь этим надо заниматься.

Но она окончательно осознала, что Анатолий далеко не безразличен ей. Жуткая необъяснимая тоска, чёрные предчувствия, опустошённость – всё это тревожила её. По сути, она уже не лгала себе, она знала, что любит Анатолия и не представляет, что её мог бы взволновать или просто заинтересовать другой мужчина, даже не в качестве любимого и единственного.

Поначалу Лариса злилась на себя из-за своей слабости, окончательно не понимая, что это и есть то самое чувство, которое определяют коротким, но очень многозначимым словом «любовь».

Сейчас, едва не потеряв отца, она беспокоилась о том, как бы ничего опасного не произошло с Анатолием, с этим, временами, рассеянным юмористом, иногда грубоватым, упрямым, а порой мягким, податливым, но очень симпатичным и даже красивым человеком. Бог с ним, что у Розова до неё были женщины (Конечно же, были!), и теперь какая-то Клара набивается к нему в жёны или любовницы. А может, он двоедушен и любит эту… Клару? Пусть так, но лишь бы он был здоров и застрахован от бед.

Разумеется, Лариса не намерена просто так, без борьбы, отдавать его… музейной работнице. И это многого стоит, лично для неё. Если Розов не дурак, то он наверняка поймёт, где истинное чувство, а где – блеф. Уж Лариса-то вцепится в возлюбленного своими слабыми женскими руками, так, что никто её пальцев и разжать-то не сможет.

Она в душе посмеялась над своими наивными дурашливыми мыслями. Дико и страшно. Ведь скажи ей десять дней тому назад, что она будет готова отчаянно бороться за своё счастье с возможной соперницей, пусть пока в мыслях, но воевать за право обладать каким-то мужчиной, думать постоянно только о нём, Лариса бы искренне удивилась и… возмутилась такому странному предположению.

Но сейчас ей было не до смеха. Ведь то, что было когда-то, даже две недели тому назад, даже секунду, уже история. Ни больше – ни меньше. Ведь, если вдуматься, то у человека есть только прошлое и будущее, настоящее почти отсутствует. Нет его. Какие-то микронные доли секунды оно длится? А ведь эти доли можно и нужно разделить на бесконечное число, чтобы определить, сколько времени длится это… настоящее, а, по сути, жизнь. Попробуй, проживи настоящим…

Твой вдох остаётся в минувшем, но ты остро ждёшь выдоха, который, как бы, ещё не наступил. Значит, неуловимое настоящее – есть вечная смерть? Но ведь те же дзен-будисты существуют по принципу: жизнь – смерть, жизнь смерть… Нет, это не так. Она поняла, что всё «минувшее» и «грядущее» и есть Настоящее, Вечное, Бесконечное и только условно разделённое на временные отрезки. Получается, что все одно – и земное, и запредельное… Впрочем, чушь! Её от этого ни жарко и ни холодно. Она просто живёт здесь и… пока. Но тогда всё теряет смысл и не находит ни какого… объяснения.

Наверное, чувство любви, связанное с предстоящими («О, если бы это было так!») обязанностями жены и подруги Анатолия, сделали из неё философа, из неё… продавца частного магазина «Галантная дама», в скором времени товароведа с высшим образованием. Цифры, анализ, спрос, сбыт, маркетинг, реклама… А причём здесь философия? Да ещё какая! Совершенно чуждая строгим научным (но очень традиционным) представлениям о сути всего происходящего.

Во многом, она понимает это, эти размышления связаны с не такой уж давней смертью её матери, с недавними бедами и неприятностями, с «мышиной вознёй» вокруг её отца, с редкими, но тяжелыми и несуразными беседами с дядей Гришей Лепиным, который, почему-то, решил, что очень скоро умрёт…

Нелепость за нелепостью. А если это правда – и Григорий Матвеевич провидец, способный предсказать не только своё будущее? Зародились же в её девичьей голове мысли о значении существования этого мира. Пожалуй, от больших перемен, от любви… Говорят, что многие в этот момент начинают даже стихи писать.

В институте, да и на работе, среди залихватских подруг, иные из которых поняли, что симпатичное личико и всё, что скрыто под юбкой, тоже, в какой-то степени, товар. А его всегда можно и нужно попытаться продать повыгодней, можно и нужно. Реклама тут обязательна. Ларису, да ещё двух-трёх «дур», в торговом заведении, где она работала, считали «синим чулком». Но она если и была осмотрительной, то не до такой степени, чтобы шарахаться в сторону от мужского пола до глубокой старости. Энергии у неё имелсь предостаточно.

Однажды она решила отдаться… просто так, чёрт знает кому, вероятно, под воздействием пропаганды о необыкновенной пользе секса для здоровья и процветания, самостоятельности утверждения собственной личности, воистину, мелкобуржуазных жёлтых газетёнок. Из тех самых, какие средствами массовой информации нельзя было назвать даже с большой натяжкой.

Но так получилось, к счастью или несчастью, влюблённый в неё, совсем ещё молодой студентик (ей год тому назад, как-никак исполнилось двадцать два) был не готов к неожиданному подарку судьбы – активно застеснялся и убежал из комнаты женского общежития, где подруги Ларисы тщательно подготовили её к очень решительному и обязательному шагу (лучше раньше, чем никогда).

Наверное, до сих пор тот скромный юноша, с истинно платоническим настроем к противоположному полу, по сей день считает Ларису Егоровну ужасно распущенной женщиной, прошедшей рым и Крым. В силу своей природной осторожности и беспредельной опеки родителей (до гробовой доски). Он, наверняка, не сомневался, что она, эта «тётя», ещё и носитель опасного венерического заболевания.

Естественно, студент мгновенно разлюбил это двуногое «опасное бактериологическое оружие». Потом (и своевременно) до неё дошло, что в ногу с сексуальным «прогрессом» ей шагать не дано. Понятно, Лилит – одно, а Ева – другое. Видимо, душой и телом, она происходила орт Светлых Сил. Впрочем, она понимала и тех, и других. Истина, хоть и едина, но она же и многогранна.

Лариса быстро, на троллейбусе, добралась до дома, где проживал Анатолий со своей матерью. С минуту она нерешительно постояла перед входной дверью в квартиру. Потом, немного смущаясь, но, всё-таки, относительно уверено позвонила в квартиру Розовых, ей открыла Вера Сергеевна. Встретила Ларису приветливо, понятно, с некоторой долей любопытства. Не праздного, разумеется. И уже через двадцать минут они пили вместе чай. Всё-таки, Лариса не такая уж и не современная девушка.

А мать Анатолия понять было можно: ей, во что бы то ни стало, хотелось женить сына. Лариса ей пришлась по душе – и красива, и скромна. «Хотя, кто их нынче разберёт».

– Когда папу в тюрьме держали,– девушка неторопливо пила чай с печеньем,– то многие не верили, что он может быть убийцей. Ваш сын тоже этому не верил. Он многое сделал для того, чтобы правда восторжествовала. Слава богу, всё обошлось. Но тот, кто виноват, должен быть наказан. Я хорошо знала дядю Петю Арефина. Он был тихим и скромным человеком, ни кому и никогда не делал зла.

– Не волнуйся, Лорочка. Мой Толя во всём разберётся. Его-то я знаю, ведь я – мать.

Разумеется, Вера Сергеевна, преувеличивала свои возможности. Она совершенно не знала своего сына и, разумеется, не ведала, что буквально через пару дней он станет Царём царей, Эвтаназитёром, а по искажённым представлениям большинства людей всех стран и народов, именно Сатаной (имён у Князя Тьмы множество).

Но что есть Люцифер или Демон никто толком и не ведает, ибо не дано… осмыслить даже тем, кто запросто и «скромно» объявил себя святым. Или наместником Бога на Земле, ни больше и не меньше.

– Вера Сергеевна, скажите мне прямо. Клара его невеста? – неожиданно спросила Лариса.– Я заходила в этот… исторический музей. Она – красивая.

– Она? Пожалуй, да. Симпатичная. Но ты-то получше будешь, покрасивее. Ты родная, какая-то, и… скромная. А она, вроде как, с неба прилетела. А может из какой-то сказки, всё тараторит и тараторит, без умолку. Кроме того, Толю она пыталась покорить… по-пиратски, взять на абордаж. А он скромно и терпеливо ей всё объяснил… А дело-то и совсем не в красоте.

– Вы, всё-таки, не ответили на мой вопрос.

– А-а, вопрос. Успокойся. Невеста его – ты. Я-то, старая, ничего не поняла сначала. Потом уж сообразила, что промахнулась в своих предположениях, но делать было нечего. Надо было марку-то держать перед гостьей. Ночевала она тут, у нас, со мной в одной комнате. Не мрачней лицом, Лора. Ничего и быть-то у них не могло. Они – совершенно разные люди. Такие, даже и на десять минут, не сходятся. А вы с Толиком похожи.

– Чем?

– Не хочу вас обоих расхваливать. Похожи и всё.

Вечером, на свой страх и риск, Анатолий под любым предлогом, даже самым не значительным, решил встретиться с женой Жуканова. Впрочем, риска особенного не было. Сыщик знал, что Игорёша сейчас обитает у своей зазнобы Нелли и наверняка, как обычно, останется там ночевать. Во всяком случае, если он и заявится домой, то в полночь – не раньше, как активные представители так называемой Нечистой Силы.

Теперь-то Розов знал, что не все Существа, коих стихийно представители многих вероисповеданий и зачислили в разряд Злодеев, таковыми не являются. Элементалы, духи и прочие… живущие «невидимки», всего-то на всего, делают то, что им отпущено божьим планом.

Сейчас Розову просто необходимо было собрать кое-какую информацию. Братья Арефины позвонили ему по телефону в офис и сообщили прямым текстом, что объект, накупив изрядное количество спиртного и кое-какой закуски прибыл на своей «Вольво» к Нелли.

Действовать Анатолий решил почти открыто, и добро на проведение этой не замысловатой операции он получил от Суханова. Надо было сделать так, чтобы Жуканов знал, что его бывший однокурсник наведывался к его жене и задавал ей провокационные вопросы, и… очень просил, чтобы беседа их оставалась в глубокой тайне. Супруга Игорёши – сама святость и наивность – ничего и никогда не скрывала от мужа. Впрочем, ей и скрывать-то было нечего.

К счастью, Тамара оказалась дома. Но, внимательно разглядывая Розова в дверной глазок, она долго не решалась его впустить, ссылаясь на то, что её муж на службе. Во всяком случае, Анатолий минут пять убеждал Тамару, стоя за дверьми, что он – лучший друг Игорька и что дел у него всего минут на пять, от силы – на десять.

Жуканова долго открывала замки и задвижки сначала одной двери, потом – другой. Как она ещё через такую броню слышала-то, о чём говорил ей Розов? Наконец, Анатолий оказался у неё в гостях, правда, непрошенных и нежданных.

– Проходите, пожалуйста, в комнату. Я вас почти не знаю, Анатолий Петрович,– вяло сказала она. Слов нет, видная женщина, но только заторможенная.– Нет, сначала разувайтесь. Вот комнатные тапочки.

– Мы с вами редко встречаемся, Тамара Алексеевна,– Розов бесцеремонно открыл коридорный шкаф для верхней одежды и пристроит в нём свой серый плащ и шляпу. Разулся. Надел на ноги тапочки.– Мы могли бы, конечно, и почаще общаться.

Проходя в большую комнату (точнее сказать – в гостиную), шикарно заставленную самой изысканной, разумеется, импортной мебелью, он про себя отметил, что ни на какую следовательскую зарплату, даже если работать триста лет и без выходных, не приобретёшь ничего подобного. Кое-какие доходы Игорь имел от своего книжного издательства. «Впрочем, нет, в последнее время от него не было большого навара».

Так называемая, гламурность и явная спекулятивность содержания, изданного здесь для «народа», в момент, как бы, экономического кризиса, вызвали даже у заядлых библиофилов резкое чувство отвращения ко многим тоннам бумаги, что называется, брошенной псу под хвост.

Четырёхлетний мальчик Женя, её и Жуканова сын, играющий здесь же, на цветистом ковре с замысловатыми фантастическими машинами на микробатарейках, увидев незнакомого дядю садящегося в кресло, поспешил убежать в другую комнату. Молча, без слёз, без крика. Места в многокомнатной квартире было достаточно, чтобы… спрятаться. Ради собственной безопасности мальчик бросил игрушки.

– Не обращайте внимания, – Тамара села напротив Розова. – Женёк растёт у нас не компанейским, замкнутым. Я не педагог, к сожалению. Воспитывать детей не научилась. Инженер-химик… на заводе. Сейчас, вообще, не работаю. Игорь деньги добывает… Теперь рассказывайте, что привело вас сюда.

Анатолий не спешил, медлил с ответом, зачем-то, внимательно рассматривая большущий цветной портрет Жуканова, висевший прямо на центральной стене, вернее, на ковре. Как они ещё умудрились найти место образу Игорёши среди такого обилия мебели? Розов держал паузу. Но так было задумано. Он входил в роль дурашливого сыщика-простачка. И, тем не менее, глядя на эту молодую, чернявую, прелестную импозантную даму, одетую очень дорого, но со вкусом и по-домашнему, он обратил внимание на её взгляд, тоскливый и, словно плачущий.

Её большие чёрные глаза выражали вселенскую тоску. Ему стало жаль Тамару. Счастья в этом доме не было…

В её зрачках затаилась внутренняя душевная боль и… страх. Казалась, она ежеминутно ожидает какой-то беды, готовится к ней, настраивает себя только на неё. Такой жалкий и потерянный взгляд бывает лишь у бездомных собак или у таких, хозяева которых деспотичные самодуры. Тут, как раз, не надо было и быть психологом, чтобы понять состояние души Тамары. Но вела она себя по отношению к Анатолию высокомерно и даже надменно. Сыщик, вместо ответа, задал свой вопрос. Он сорвался с его губ непроизвольно:

– Что у вас болит?

– Я полагаю, Анатолий Петрович, вы – частный сыщик, а не мой лечащий врач и даже не экстрасенс, и даже не знахарь! – она нервно дёрнула плечом, но потом уже проще ответила.– Последние два-три месяца голова болит, прямо раскалывается. У Игоря Васильевича такая ответственная и опасная работа… Вот и сейчас переживаю. Ну, давайте, по-существу. Хотя мне не понятно, почему, извините, всего лишь, частный сыщик намерен задавать вопросы жене, практически, работника прокуратуры… Может быть, я отстала от жизни, и всё уже успело встать ног на голову.

– Может быть, Тамара Алексеевна, может быть. Не буду вас в этом переубеждать. Но уверяю, что головная боль вас больше не мучает и долго время не будет. До самой старости, – просто сказал Розов. – Относитесь ко всему спокойней, объективней и… чуть рассудительней. Если к вам, извините, пришёл… в гости частный сыщик, значит, в этом назрела острая необходимость. Таковы обстоятельства.

Она опустила вниз голову, и Анатолий, чисто интуитивно, понял, что Тамара прекрасно знает, где сейчас, в данную минуту находится её муж. Но при всем при этом не может протестовать против происходящего, потому что… потому что любит своего Жуканова и боится его потерять. Но ведь, в любом случае, потеряет. Неотвратимо! Это даже не фатум. А результат «обычной» преступной деятельности её, условно сказать, благоверного.

Её показная заносчивость, как раз, и шла от обиды. Она хотела правильно, на свой взгляд, расставить акценты: посмотри, кто – ты, и сравни себя с моим мужем… Даже если бы Жуканов был городским побирушкой, она, всё равно, гордилась бы им и называла за глаза Игорем Васильевичем.

Женщина-зомби не понимающая, что, чем больше становится рабыней, тем выглядит малозначительней для своего супруга, вообразившего о себе, не без неё участия, бог знает что. Несчастная судьба! Умирающая духом женщина, а может, частично и физически. Придёт в «негодность» тело – и Духовная Субстанция с множеством элементалов покинет его. И Оболочка тоже начтёт свой, как бы, новый путь.

Конечно, эта женщина, подобна яркой птице в золотой клетке… не бедствует. Впрочем, нет, она в беде, ибо потеряна (не совсем, понятно), так называемая, внутренняя свобода. Холёные пальцы рук в дорогих кольцах с драгоценными камнями, настоящими, не стразами; золотой браслет на запястье из настоящего, видно, что высокопробного российского золота; на атласном халате из такого же металла замысловатая брошь; разумеется, на длинной, тонкой шее – настоящее жемчужное ожерелье.

Хоть чем-то надо украсить своё одиночество, своё заточение, своё падение… Впрочем, она – добровольный страдалец.

Её характер, податливый и мягкий, к сожалению, замешанный, видимо, на врождённой истеричности, и заставил Тамару искать для не спутника жизни, а властителя-деспота. Жуканов, конечно же, во время первых встреч с ней, не мог и предполагать, что завоюет, покорит её сердце своим высокомерием, вежливой, а порой и циничной наглостью.

Справедливое изречение: от судьбы не уйдёшь. Особенно тогда, когда с раннего детства готовишься к худшему, примеряешь эту судьбу на себя, как любимую распашонку.

– Что же вы молчите? – спросила Тамара. – Если ко мне вопросов нет, то давайте прощаться. Игорь Васильевич, видимо, задержится по долгу службы.

– Я восторгаюсь вашей обстановкой в квартире, – опять начал играть Анатолий. – Конечно, у Игоря…

– У Игоря Васильевича, – она поставила частного сыщика на своё место.

– Конечно, у Игоря Васильевича родители были не из самых бедствующих. Простите, но, явно, что-то ему досталось по наследству.– Розов вёл себя нагловато, но иначе в данном случае было нельзя.– Я вижу, у вас, на пальцах, Тамара Алексеевна, дорогие кольца, наверное, старинные…

– Мы не нуждаемся ни в каких наследствах и подачках,– почти сквозь зубы произнесла она, но на мгновение замялась.– Мой муж зарабатывает не плохо… Помимо основной службы, он даёт людям юридические консультации. Это хорошо оплачивается. А драгоценности на мне, уважаемый, самые современные, и не хуже, каких там старинных. В данном случае меня унижают не только ваши вопросы, но и само присутствие…. В моём доме.

– Неужели вы полагаете, что, если бы на это я ни получил добро от самых больших начальников Игоря Васильевича, я пришёл бы к вам? У меня своих дел предостаточно… Мне и самому не очень приятно принимать участие в чьих-то внутренних… разборках.

Она была абсолютно не в курсе дел Жуканова, не слышала ни про какие убийства, ни про исчезнувший клад… Значит, в собственной семье она была пустым местом, и это, вполне, её устраивало. Она не интересовалась, чем живёт её муж, значит, не такая уж и святая великомученица.

Получается, что она любила не столько Жуканова как мужа и человека, а его портрет, в мыслях нарисованный ей самой, точнее, написанный её больным воображением. Игорёша, великий хвастун, очень ей в этом помог, разумеется. Несчастная пара эгоцентристов, создавшая себе подобного – дитя, которое уже очень пострадало, ушло в себя, замкнулось. Ведь ребёнка часто пугают и настораживают такие взрослые «игры».

Фальшь между отцом и матерью он чувствует неосознанно и очень остро, душой, сердцем, кожей… самим Мирозданием. Оно для него (пока не затвердело темя) открыто.

– Я бы хотел,– начал вежливо Розов, я бы очень хотел, Тамара Алексеевна, чтобы наш разговор остался между нами…

– Как вы смеете! – вспылила хозяйка квартиры.– У меня нет, не было и не будет от мужа никаких тайн! Я поняла. Вы в чём-то подозреваете… Игоря Васильевича, следователя прокуратуры. Даже не вы, а кто-то из тех, кто ему завидует… на службе. А вы, всего лишь, жалкий… частный детектив! Уходите! Немедленно уходите!

Никакой другой реакции Розов и не ожидал с её стороны. Извинившись, он быстро оделся и легонько затворил за собой дверь, вернее, обе двери, возможно, рассчитанные на надёжную пуленепробиваемость, но только не на частых гостей из разных волостей. Вряд ли, в это, «замкнутое» пространство приходили люди.

Но дело сделано. Розов узнал то, что ему было нужно – Тамара не в курсе преступных действий своего мужа, а Нелли – не в счёт. В самое ближайшее время о визите Анатолия узнает Жуканов. Начнёт действовать, прикрывать задницу и… совершать ошибки. Что ж, приходилось, хоть таким способом, но пробовать выбить Игоря Васильевича из колеи.

После глуповатого и, по сути, пустого разговора с Тамарой Жукановой Розов встретился с людьми, видевшими чернобородого и толстого мужика на сорок седьмом километре рядом со стареньким «Москвичом-412». Летний вечер долог. Он надеялся, что многое ещё успеет сделать. Ему повезло.

Всё запланированное им прошло без сучка – без задоринки. Тут же на своём «Ситроене» он сгонял к моложавой фермерше в село Реутино. Нашёл он Анфису Апраксину в довольно большом доме с голубыми резными ставнями и красным флюгерным петухом на спице крутой черепичной крыши.

Внутри усадьбы вдоль забора огромная беспородная собака, наряженная сторожить крестьянскую усадьбу, бегала вдоль высоко и далеко протянутой толстой проволоки. Ровно на столько, на сколько позволяло ей кольцо, скользящее по металлической жиле. Собака напоминала живой троллейбус на четырёх лапах. Свободу её сковывала лёгкая, но прочная цепь.

Услышав лай, на крыльцо вышел мужик леи тридцати пяти в летнем самодельном пиджаке. Крикнув «счас», он вразвалочку пошёл к калитке. Негроподобный, изрядно пахнущий соляркой, с круглым лицом, слегка сутулый, как большинство трактористов, он упёрся мутным взглядом в лицо сыщика и недоверчиво и не очень приветливо спросил:

– Кого надо?

– Извините, я хотел бы переговорить с Анфисой Апраксиной. Отчество её, кажется, Куприяновна.

– А я муж её – Яков, и отчество имеется – Михайлович. Если ты Анфискин хахаль, про которого мне отзывчивые люди все уши проели, из Ботохово, по фамилии Спичкин, то я тебя сейчас побью.

– Нет, я, к счастью, не Спичкин. Я частный детектив из агентства «Ориентир» – Розов,– он с улыбкой показал мужику заговорческого вида синие корочки, удостоверение. – Так что, убедились, Яков Михайлович, что я не Спичкин?

– Тебе повезло, что ты – не Спичкин,– пустился в философские рассуждения хозяин дома.– Вот если бы ты был Спичкин, тогда…

Но тут разговорчивого, но не очень гостеприимного мужика оттолкнула от калитки моложавая, плотно сбитая женщина, с короткой светло-русой косой, с синими глазами и полноватыми руками, великоватыми для её комплекции и тяжеловатыми.

– Проходите в избу, – приветливо сказала она.– Я догадалась… Это вы мне звонили? Вы тот самый сыщик Розов и есть?

Не дождавшись ответа, она бесцеремонно взяла Анатолия за руку и повела в дом мимо цепного пса и ревнивого мужа. Но Яша уже угодливо оттащил собаку к конуре и посадил её на самую короткую цепь, то есть прицепил нужноё звено прямо к специальной скобе на будке. Собака, поняв, что её свобода стала ещё более ограниченной, обиженно заскулила. На морде пса легко читался единственный вопрос. За что?

Ничего сверхъестественного Анфиса не рассказала. Видела черноволосого мужика с такой же бородой и усами и его машину. Вот и всё. Почему Анфиса находилась в том районе? Где же ей ещё находиться? Они с Яковом полгода тому назад стали фермерами и акционерами, при этом вошли в Российское крестьянское общество «Свободная нива». Она же в тот день шла вдоль дороги, искала место, где можно нарезать берёзового и осинового молодняка. Веточки иногда скот любит погрызть. А вдоль автотрассы их даже полезно срезать, шофёрам – хорошая видимость.

У них с мужем в хозяйстве кое-какая живность имеется: две тёлки, корова, три порося, кролики… В принципе-то, ни какие они не фермеры. А так, насмешка одна. Обычное крестьянское хозяйство. В долги влезли, вот и стараются. Большей частью, она, Анфсиса. Мужик-то её с ленцой.

Потом они бы с Яковом подъехали на тракторе с тележкой и загрузились бы. А что делать? Надо же урывать иногда и, так называемым российским фермерам, где и что можно. На их-то лугах, в личном хозяйстве ни одного деревца не произрастает, всё трава (это хорошо), но ту весной паводок заливает. Проворонишь – без сена останешься. Вовремя её тут следует скашивать.

Анфиса была разговорчива, поэтому, на всякий случай, вспомнила, что ещё два года тому назад работала дояркой у одного частного владельца молочно-животноводческого комплекса. Одно название – не больше. Там же, на тракторе, заруливал и Яков.

Бывший директор совхоза, каким-то, волшебным образом стал хозяином всех строений, находящихся там и так же молочной и животноводческой фермы крупного рогатого скота. В местных помещиках он побыл, всего-то, два года, куда-то исчез… Наверное, вовремя и щедро не делился с теми, кто «продал» ему бывший совхоз, принадлежавший государству.

Под этим словом – «государство» – у нас зачастую подразумевается очень и очень многое… но, как правило, всё, как говорится, не из той оперы. Теперь в этом месте построен большой кирпичный завод и несколько автоматических линий (предприятий) по производству кафельной плитки.

Выпуск её тоже оказался не очень-то выгодным и рентабельным. Но зато труд дешёвый. Гастробайтеры напрягаются. Народ не требовательный и зачастую, как бы, не официальный. Проживают они в старых бараках, которые должны были снести во времена Никиты Сергеевича Хрущёва, но что-то… постеснялись. Так бараки и стоят.

– Ты не удивляйся, Спичкин… то есть гражданин сыщик,– вставил и своё слово Яков.– У нас, в России, ещё десятки тысяч бараков осталось. А вот в Америке… всего один. И то – Барак Обама.

– Я предполагаю, Яша, что это юмор с твоей стороны. Но не смешно. Нечего тут против американцев возникать! Не такие уж они тупые… если всех наших буржуев своим долларом купили. А вот дураки фантики любят.– возмущённо сказала Анфиса.– А ты, если ещё раз товарища следователя Спичкиным назовёшь, то получишь чугунным ковшом в лоб. Я это сделаю запросто.

– Получается, что мне все такие разговоры про Спичкина от людей приснились,– почесал затылок Яков Михайлович.– Я пока ещё в разуме… почти. Но от этого мне не легче. Голова трещит. Простыл, видать. Как с похмелья… Мне бы выпить чуток. Всю работу я в хлеву сделал и в загонах произвёл. Знаю, что у тебя водка всегда имеется … спрятанная. Для людей и бичам, в качестве оплаты за ударный сельскохозяйственный труд. Не ругайся! Могу же я расслабиться один-то день?

– Ты уже цельную неделю, голубок, расслабляешься,– поддела его жена.– Вон, Трифон из Саватевки дорасслаблялся. Гвоздями заколотили – и положили… в земелечку-чернозём. Дорасслаблялся! Он, наверняка, и на том свете квасит. Я тебе скажу, Яшуня, что горбатого даже могила не исправит. Тебе такая же участь уготована.

– Так и пусть – туда мне и дорога, негодяю!– махнул Яков рукой.– Вот ты тогда со своим Спичкиным накувыркаешься вдоволь. Но про нас ты следователю вот этому зря много рассказываешь. Не ровен час, полезет к нам, в наше хозяйство всякая шпана, например, Спичкин твой.

– Я пока ничего нужного для себя не услышал,– сказал Розов.– Кроме Спичкина… Ему, наверное, бедному икается.

– Так ему и надо,– злорадно сказал хозяин дома.– Пусть икает до гробовой доски.

– Я тебя, Яшуня, запросто сдам в психический дом! Там зараз такие нужны. Совсем запился, фермер долбанный. Курам на смех! Не мешай мне беседовать. Человек со своими заботами сюда приехал, а не на твою пьяную рожу любоваться,– она скорчила угрожающую гримасу и тут же, с улыбкой, обратилась к Розову.– Про бородача того я всё вам сказала. Повторяю, что видела его отчётливо и вблизи. Мужик как мужик. Не сказать, чтоб красавец или там Шварцнегер какой, но… ничего. Память у меня отменная. Надо будет, я его везде узнаю. Не спрашиваю, что он сотворил, но догадливость имею – злодей.

– Убийца,– коротко ответил Анатолий.– Их сейчас хватает.

– Таких жалеть не надобно,– серьёзно заметил Яша.– Их давить следует, как тараканов или даже хуже… Они гораздо опасней, чем… Спичкин.

– А если я скажу господину Сыщику, что Спичкин – твой родной племянник, и ему четырнадцать лет…то… Балбес же ты, Яша! Но то, что ревнуешь, в каких-то степенях, приятно.

– Они сейчас, Анфисушка, молодняк-то, знаешь, какие прыткие. От пива современного такие, – фермер был неумолим.– Но я же не пацана Спичкина имею в виду, а молодого конюха у фермера Сивкина Бронислава… Он-то мне не родственник ни какой. У меня фамилия Ермолаев, а у него… финская какая-то, Спичкин.

– Схватился, ревнивец,– съязвила жена,– он уже, Фрол Спичкин, как полгода в земле… зарытый. Тоже, как ты, расслаблялся. Сейчас почти вся страна расслабляется – и стар, и млад. А ты мне таких любовников, Яков, приписываешь, как будто я последняя бичиха. Спасибо, дорогой.

– А я-то что? – развёл руками хозяин.– Это мне люди в Ботохово говорили… Если он помёрший, то я с ним драться никак не буду. Неприлично на покойника зло держать. Но, видать, хороший был, коли ты на него глазами… вертела.

Яков подошёл к цинковому бачку со свежей колодезной водой, снял с гвоздя большой ковш. Зачерпнул, прямо через верх, и выпил изрядное количество живительной влаги. Вытер рукавом рот и, подмигнув Розову, глубокомысленно изрёк:

– Вода – не водка, много не выпьешь.

– Ты не прав, Яков,– у Розова лопнуло терпение, он устал от болтливости этого похмельного мужика.– Ты ведь сейчас не воду выпил, а полковша водки.

Фермер, он же тракторист, оторопел от этих слов, закатил вверх глаза и, сказав «точно», упал прямо у бачка с водой, будто подкошенный. И тут же мгновенно уснул крепким и здоровым сном. Смачно захрапел.

– Правильно,– сказала Анфиса,– пусть отоспится. Видишь, мигом вырубился. Видать устал уже…

Встав с грубого крестьянского стула, Розов собрался покидать фермерскую, так сказать, усадьбу. Хозяева, хоть и оказались, чудаковатыми, но, в общем-то, не плохими людьми. Пора ему было отправляться на хутор Сухопольский, чтобы встретится ещё с одним человеком, возможно, очень важным свидетелем, если не самого, не такого давнего убийства Крапивина, то событий, которые предшествовали ему…

Во двор его проводила Анфиса. Не поленилась. Она сказала:

– Костьми лягу, Анатолий Петрович, но Яша мой пить бросит и хозяйство наше фермерское станет крепким, ни один творец самых кошмарных экономических кризисов не срубит его.

– Нутрию можно развести или даже перепёлок,– кивнул головой Розов.– Перепелиные яйца, говорят, очень полезны для здоровья…

– Страусовые не хуже, и мясо у них доброе, даже лучше, чем у кенгуру. Деньги будут – загон тёплый для страусов построю и птиц этих… заморских добуду.

– Все это уже у вас есть, Анфиса Куприяновна.

Действительно, рядом стоял крепкий сарай с раздольным и добротно оборудованным вольером, под металлической сеткой-рабицей, внутри которого разгуливало десятка полтора-два страусов.

Фермерша, схватилась за голову. Потом её, словно осенило.

– Совсем запамятовала, Анатолий Петрович. Недели полтора назад мы с Яшуней и страусов прикупили. А до этого он из бруса тёплый сарай для них соорудил и всё прочее… Ведь может, когда в рюмку не заглядывает.

Выходя за калитку, Розов удивился сам себе. Какого чёрта, он, считай, почти, Эвтаназитёр, Сатана или Люцифер, по понятиям разумных (очень условно) жителей данной обители, решил в разгаре лета выступить в качестве Деда Мороза. Взял и подарил им, этим людям, страусятник. Впрочем, от него не убудет.

А где-то, в одной из провинций, под Гранадой, убыло… Там, словно ветром, унесло и сарай, сооруженный из бука, металла и стеклопластика, с отличной площадкой для выгула птиц, с сеткой и… сами страусы.

Испанский фермер Педро Комариндо, явно, не заметит потери, ибо она была запланирована… Свыше. А если заметит, то, разумеется, попадёт в разряд неизлечимых психических больных.

А до хутора Сухополького на своём «Ситроене» Розов добрался довольно быстро. Его ожидала встреча с одним из известнейших в России и даже за её пределами коллекционеров-энтомологов Ильёй Захаровичем Протасовым по кличке «Таракан». И такое погоняло добрые люди ему дали не случайно, ибо он, что называется, накалывал на булавки, паковал в специальные коробочки и содержал в растворе формалина только… тараканов, собранных или выловленных в лесах, горах, саванах и пустынях в самых разных уголках Земного Шара.