Читать книгу Воздухом одним дышать - Александр Петрович Бадак - Страница 1

Слава Богу, что в стране ещё мало кто знает, что осень в Приморье – это воплощение рая на земле. Иначе приморцам было бы невозможно подступиться к лазурным бухточкам и нежнейшим песчаным пляжам, зацелованным теплым прибоем, сказочным широколиственным лесам с бесконечным разнообразием растительности, горным речкам с прозрачной водой, вкуснее которой нет!

Сочно-зелёный август сменяет золотой приморский сентябрь. Тепло, тихо, раздольно и невыносимо красиво! В середине сентября природа разбрызгивает по сопкам ясеневый ярко-желтый кадмий, черемуховый зелёный кобальт, охру дуба и кроваво-красные потеки кленовых листьев. Это сочное полотно из ярких мазков просуществует недели две, а потом художник уйдёт. Все кисти сбросит в одну емкость, перемешает краски и покроет всё сначала в кукурузный, потом горчичный, а затем в цвет потрепанного хаки. Только долины горных речек выделит темно-зелеными полосами пирующего леса.

Не будет исключением и пока ещё цветастая долина Синтухе – горной речки, рождающейся в болотистом плато на границе с Китаем. Собрав воду с бесконечных голубичных полей, плотно укутанных густым туманом и перепаханных клыками диких кабанов, она спускается мимо двух горных кряжей, извилистой ниткой. Затем прорывается в большую лощину, вбирает в себя прозрачные ручейки с соседних склонов и широкой лентой мечется от одного края долины к другому, стремясь продлить своё существование на этом солнечном безлесном участке, покрытым луговыми цветами. Через пару километров ниже река уходит в заросли смешанного широколистного леса. И её уже не рассмотреть с серпантина дороги, пробитой среди высоких сопок.

Летние тайфуны каждый год меняют около речной пейзаж. То на берегу появляется язык золотистого песка, то монументальное почти Церителевское произведение в виде нагромождения из вывернутых с корнями деревьев. То омут, то новый перекат. А порой река встаёт на дыбы и прорывается туда, где ни по каким законам природы ей протекать просто невозможно! И появляется новое русло. Старое превращается в спокойную старицу с лягушками и рыбьей плескотней.

Людмила вышла на такое продолговатое озеро, по краям поросшее густым кустарником и высокой травой, когда пошла к светлому проёму в береговых зарослях, чтобы набрать листьев иван-чая. На галечной отмели у речки мужики разводили костер, приняли по стопочке и громко обсуждали меню предстоящего ужина. Смешные люди. На второй день сплава осталась только картошка, макароны, растительное масло и четыре банки тушёнки. Конечно, надо варить картоху. Во-первых рюкзак полегчает, во-вторых её готовить дольше. Утром можно сэкономить время. А вечером под песенки и байки картошечка разварится почти до пюре.

Людмила пробралась через валежник и кусты, вышла на поляну и зажмурилась от яркого закатного солнца, которое било из-за сопки прямо в лицо. На взгорке краснели макушки иван-чая. Надо же, интуиция не подвела. Иван-чай растет обычно на пепелищах. А здесь, судя по всему, в прошлом году прошел пал. Нарвав пакет листьев, пошла обратно. Какая странная ситуация. Три мужика предложили ей сходить на сплав. Любая бы нормальная женщина ответила отказом. А она с радостью согласилась. Неужели из-за этого очкарика Андрея? Он приехал по распределению в поселковую ЦРБ после окончания Владивостокского меда. Немного молчаливый, но статный, красивый парень. Хирург. Густой, длинный, темно-русый волос. Лицо с правильными чертами. Умный взгляд. Правда, сам он немного непрактичный. Смешно, но на сплав оделся как на вечеринку. Людмила чувствовала, что Андрей Дмитриевич тоже проявляет интерес к ней. Несколько раз заглядывал в кабинет, приводил больных на консультацию.

Двое других членов команды – тоже доктора. Сергей Иванович – педиатр, Алексей Петрович – терапевт. Сергей совсем недавно развелся, а Петрович женат. Только жена с детьми пока живет во Владивостоке. Всё не решается переезжать в село. Выходит, все свободные или почти свободные… Сергей уже давно стоил глазки. Сильный, с хозяйственной хваткой. У него большой огород и дом на земле. Но этот деревенский простоватый парень был ей мало интересен. Петрович был заводным и веселым человеком, но слишком ветренным и несерьёзным. Ему бы кутить да мутить. Надолго его не хватит. Таких Люда называет «бенгалами». И не в смысле надежности и выносливости бенгальских слонов, а в смысле яркого, но недолговечного бенгальского огонька. Если бы не Андрей, она бы сидела сейчас в своей уютной квартирке на втором этаже панельного дома в центре поселка.

А так уже второй день они плывут на большом резиновом плоту с непонятным названием ПСН-10. Людмиле он напоминает большой мягкий диван, по краям которого надуты бочкообразные борта. Петрович расшифровывал название так: «плот самый надёжный – десятиместный». Плот продирался по этой никому не ведомой речушке, петляющей мимо сопок вдоль советско-китайской границы в сторону озера Ханки. Всё как-то необычно. Людмила – горожанка. Сначала жила в Находке, а потом во Владивостоке. Была умницей, красавицей. Легко поступила и хорошо закончила мединститут. Занималась спортом. Прошла специализацию по эндокринологии. Получила работу, квартиру. То есть, стояла на своих красивых длинных ногах твердо и уверенно. Но теперь эти самые ноги несут её к парню, по имени Андрей. И ничего с этим не поделаешь.

Второй день никакой гигиены. Днём палящее солнце. Вечером комарня. Лицо покраснело и опухло. Руки в каких-то царапинах. Как в понедельник принимать больных? Правда, мужики создали ей особые условия. Для неё имеется отдельная палатка. Но когда ночью какое-то лесное зверьё ухало, топало и дышало чуть ли не в затылок, хотелось пробраться в соседнюю палатку и спрятаться между парнями.

Людмила шла через цветущий луг, осторожно ступая между кочек. Вот опять земля перерыта. Видимо, здесь много диких кабанов. Когда ехали по дороге видели небольшого полосатенького кабанчика. Умная мамка убежала в бурелом, а он гарцевал вдоль дороги, на радость всему автобусу. Людмила улыбнулась и пошла на шум голосов и запах дыма.

Костерок горел бодренько, облизывая пламенем копченый пятилитровый алюминиевый котелок. Вода закипала, подталкивая паром крышку и задавая ей ритм галопа. Парни уже начистили картошки.

– Люда, ты куда запропастилась? –увидел девушку Андрей.

– Я вам заварочки принесла, – Люда обрадовалась, что первым её окликнул Андрей.

– Что за гербарий? – критически спросил Сергей.

– Фармакологию надо было учить лучше. Это – Иван-чай!

– Иваныч, это тебе. А мы продолжим начатое, – пошутил Алексей, поднося Людмиле кружку с вином.

– Ну, за ужин!

Картошку закинули в парящий котелок. Рядом поставили другой для чая. В ожидании смаковали «Ризлинг». Петрович вытащил из причаленного к берегу плота большой прорезиненный мешок и достал старенькую гитару. Все знали, что играл он так себе – «кошпырял», как выражаются музыканты, но с душой. Пел только в ля-миноре. Чужих песен не исполнял по причине того, что его музыкальный багаж включал в себя знание лишь пяти аккордов. Но здорово сочинял собственные. А они пользовались особым спросом, поскольку писались на злободневные темы и посвящались самым близким друзьям.

«Ну а нам – перекаты, даёшь!

Ну а нам – под палаткой полынь…»

Петрович спел про сплав. Стали обсуждать последние события. Как неловко получилось, когда вчера напоролись на притопленное бревно, перегораживающее речку. Решили проскочить сходу. Прижало. Перевернуло. Все оказались в воде. Благо, вещи в непромокаемых мешках, привязаны к поперечным перекладинам. Ничего не унесло. Быстро вытащили. Потом перенесли плот по кустам и дальше все проходило штатно.

В верховьях Синтуха маловодная. Но для сплава очень интересная. Часто встречаются перекаты, «расчёски», завальчики, шиверы. Имеется и небольшой порог в виде каменной плиты, с которой речка падает на полметра вниз. Одна беда – если речка распадается на несколько мелких рукавов, остаётся только волоком вытаскивать плот к большой воде. Муторное это дело. Плот надо причалить. Всё отвязать, перенести, перетащить волоком сам плот, снова опустить в воду, загрузить, закрепить. И только потом снова двигаться по воде. Но после слива Синтухи с большой притокой с запада дальше плыли спокойно, без «проволочек».

Плот выносило то на освещенные солнцем участки, то в темно-зеленые туннели из крон растущих на берегах огромных черёмух, осин, ив и редких клёнов. Когда вышли на очередной плёс, все легли на мягкие горячие борта, разомлев от солнца и замолчали. Стояла звенящая тишина, нарушаемая капелью с поднятых весел. Река уходила к подмытой сопке. Плот медленно входил в поворот. Иваныч поднял руку и приложил к губам: «Тсс!». И указал взглядом на берег. На узком пространстве между рекой и скалистым обрывом сопки паслись три грациозные ярко-рыжие косули. Поодаль на взгорке стоял крупный козел с рогами и чутко вслушивался в шум леса. Он уже насторожился, но не мог ещё понять, откуда приближается опасность. На плоту все замерли. Река делала встречу неизбежной. Часовой напрягся, его маленький хвостик поднялся и открыл белое пятно, называемое охотниками зеркалом. Всё! Запах чужаков он уловил. Незаметное движение, легкий шорох вожака – и все три косули взлетели в воздух, словно выпущенные из катапульты. Секунда – и они исчезли за уступом скалы. Бык, как настоящий стратег, самоотверженно рванул в противоположную сторону, влетел на пригорок и огромными перепуганными глазами внимательно следил за незваными гостями.

С восторгом вспомнили про эту встречу. Андрей рассказал, что у косуль осенью период гона и самец собирает несколько самок. Петрович заметил, что у нас всё наоборот – одна Люда собрала троих самцов! Стало неловко, но все засмеялись.

– Неужели у кого-то поднимется рука, чтобы убить это глазастое чудо? –удивилась Люда.

– Рука не поднимется, а ружье – да! – снова пошутил Петрович. – Заметили, пятен на козах не было. Окрас сменили на осенний. Скоро похолодает.

– А сколько они живут?

– Кому как повезёт, но охотники говорят, что лет 12 протянут.

– Петрович, давай споём!

Тапёр начал свой незамысловатый репертуар. Река подхватывала звук, резонировала. Купол из крон не давал ему уйти вверх. Пелось легко и выходило красиво. Вино допили. Чай вскипел. Картошка сварилась. Слили воду, забросили в котелок тушенку. Посыпали перчиком, добавили чесночка. Петрович отложил гитару и на десять минут все замолчали, работая на утоление нагулянного за день голода. Посуду домывали уже в сумерках. Пламя костра только усиливало контраст света и тьмы. Весь мир сузился до сидящих у огня людей и улетающего в небо пламени. Наступило время лирики. Петрович затянул: