Читать книгу Курортная Зона - Александр Рябинин - Страница 1

Начальник областного управления исполнения наказаний генерал-майор Кравченко оторвал взгляд от мухи, которая барахталась в графине с водой, пытаясь спасти свою никчемную жизнь, и посмотрел на входящего в кабинет майора Уварова.

– Вызывали, товарищ генерал? – спросил вошедший, пытаясь втянуть заметно выступающий живот.

– Проходи, Паша, присаживайся, разговор есть. И расслабься, ты ж не на параде, – широко улыбаясь, обратился к майору хозяин кабинета.

«Мягко стелет – не к добру», – подумал Уваров и присел на стул, указанный начальником…

Павел Сергеевич Уваров служил в областном УИН уже восемнадцать лет и на данный момент занимал должность начальника отдела режима и надзора. Мужская часть коллектива относилась к нему с уважением, а женская – с обожанием. Сотрудницы управления между собой называли Уварова «душкой». Без его активного участия не проходило ни одно коллективное мероприятие, будь то праздничная вечеринка или поездка в лес за грибами.

Павел Сергеевич не отличался броской внешностью. Невысокий рост и очевидная склонность к полноте компенсировались яркой харизматичностью. В любой компании Уваров всегда находился в центре внимания. Он профессионально играл на гитаре и аккордеоне, обладал хорошо поставленным голосом и знал наизусть невероятное количество популярных песен. А еще его феноменальная память хранила множество различных историй и анекдотов на все случаи жизни. И рассказчиком он был отменным. А различные кроссворды и головоломки щелкал как семечки благодаря не столько глубоким знаниям, сколько все той же удивительной памяти…

Паша родился и вырос в Ленинграде. С раннего детства его любимым занятием стало чтение. А читать он научился в пять лет. И читал все, что попадалось под руку: книги, журналы, газеты самых разных жанров и направлений. Зачастую он совершенно не понимал содержание прочитанного. Но, что удивительно, многое запоминал наизусть. С одинаковым интересом он прочитывал от корки до корки журналы «Наука и жизнь«, «Работница» и газету «Известия», на которые из года в год подписывались его родители. А на пятнадцатилетие отец подарил ему Большую советскую энциклопедию. И с этого момента вся прочая литература отошла на второй план. Благодаря редкой природной памяти Паша уже к окончанию школы обладал энциклопедическими знаниями. Окружающие поражались его интеллекту. Только родители да учителя знали, что умственные способности здесь ни при чем. Все дело – в поразительной памяти. К примеру, Паше было достаточно один раз пробежать глазами заданное по литературе стихотворение – и он рассказывал его на уроке без единой запинки. Но это еще что. Он таким же образом заучивал наизусть математические или химические формулы, совершенно не понимая их значение. Преподаватели точных наук, конечно, знали, что Уваров – типичный «зубрилка», но ниже «четверки» оценки ему не ставили. Парень-то старался, учил, за что ж его наказывать. Только однажды учитель математики Илья Васильевич не сдержался.

А дело было так.

Вызвал он Уварова и дал задание – написать на доске тригонометрические уравнения, заданные на дом.

– А можно, я писать не буду, а так расскажу? – спросил Паша.

Учитель поверх очков удивленно посмотрел на ученика:

– Ну хорошо, рассказывай так.

Павел сосредоточил взгляд на портрете Лобачевского, который висел над доской, и на одном дыхании, без пауз, монотонно произнес:

– Синус квадрат альфа плюс косинус квадрат альфа равно единице синус альфа разделить на косинус альфа равно тангенс альфа косинус квадрат альфа…

Вот тут учитель не сдержался и прервал ученика:

– Аминь, Уваров. С таким талантом тебе надо в священники идти, проповеди читать.

Класс взорвался от смеха, а Илья Васильевич, тем не менее, поставил Уварову очередную «четверку» – за старание…

Кроме чтения, было у Паши еще одно увлечение – музыка. С шести лет он учился в музыкальной школе. У Уварова рано обнаружился абсолютный слух, а благодаря выдающейся памяти он достигал поразительных результатов. Паша с отличием закончил классы аккордеона и вокала, а к окончанию школы факультативно освоил игру на гитаре, что очень помогало ему в общении. Особенно с девушками…

Школу Уваров закончил без «троек». И поступил в консерваторию, что было вполне ожидаемо. Но, проучившись полтора года, Павел, ко всеобщему удивлению, покинул учебное заведение и ушел в армию.

Сказать, что родители были в шоке, – это ничего не сказать. Они были убиты наповал. Еще бы. Мама уже видела своего единственного, ненаглядного сыночка на сценах ведущих оперных театров мира.

А он взял и все перечеркнул…

Причина странного поступка объяснялась очень просто. Павел влюбился. И не просто влюбился, а втюрился, потерял голову. Но девушка его отвергла. Она объяснила ему, что предпочитает настоящих мужчин, а он – типичный маменькин сынок. Могла бы и потактичнее выразиться. Но что сказано, то сказано. На Уварова слова девушки произвели настолько сильное впечатление, что в тот же день он забрал документы из консерватории и направился в районный военкомат. Так Павел Уваров стал рядовым Советской армии и был определен во внутренние войска.

Вначале служба давалась ему очень тяжело – он едва выдерживал физические нагрузки. Но как только прошел курс молодого бойца и принял присягу, его личным делом заинтересовался замполит части. Музыкальное образование – это вам не хухры-мухры. Такие кадры в армии на вес золота. И вскоре рядового Уварова направили для дальнейшего прохождения службы в хор песни и пляски внутренних войск. С этого момента тяготы и лишения армейской службы обрели более мягкую форму. Однако физподготовку даже для солиста хора никто не отменял, и через два года в родной город возвратился стройный, подтянутый красавец сержант.

Родители не могли наглядеться на своего сыночка. Мама была уверена, что Паша восстановится в консерватории и продолжит музыкальную карьеру, но он снова решил по-своему и поступил в Ленинградское высшее политическое училище Министерства внутренних дел…

Нет, теперь это ни у кого не вызвало шока, маменькин сынок превратился в мужчину и имел полное право самостоятельно принимать решения о своем будущем. После окончания училища лейтенант Уваров, благодаря отличной учебе и положительной характеристике, получил назначение в управление исполнения наказаний в один из областных центров на севере России, где за восемнадцать лет дослужился до звания майора и должности начальника отдела. До определенного момента служба его вполне устраивала. И личная жизнь складывалась благополучно. Уваров был женат и воспитывал дочь. Жену Павел любил, хотя частенько позволял себе интрижки на стороне. Но всех любовниц он предупреждал в самом начале отношений, что семья для него – святое и рассчитывать на серьезные отношения им не стоит. Супруга догадывалась, что ее ненаглядный Пашенька – тот еще ходок, но до поры до времени закрывала на его похождения глаза. Тонкая, творческая натура, ничего с этим не поделаешь.

Шли годы, коллеги и однокашники Уварова продвигались по службе, переводились в Москву и Ленинград, где занимали высокие посты. А Павел Сергеевич так и оставался отличным парнем и душой компании. Семья Уваровых ютилась в двухкомнатной «хрущевке» на окраине города, без каких-либо перспектив на улучшение жилищных условий. О таких вещах, как дача и автомобиль, они могли только мечтать. Вроде и жалование у Павла Сергеевича было не меньше других, и премии регулярно перепадали, однако при полном отсутствии «левака» и значительных расходах на любовниц материальное благосостояние находилось где-то между бедностью и нищетой. Терпение супруги в конце концов лопнуло. Мало того, что благоверный оказался неспособен достойно обеспечить семью, так он еще умудрялся последние деньги тратить на баб. Жена подала на развод. Семейная лодка Уваровых напоролась на подводную скалу и разлетелась на мелкие щепки.

Пришлось Павлу Сергеевичу перебраться с вещичками на съемную квартиру.

– Что-то ты, Паша, выглядишь в последнее время неважно, бледный какой-то, мешки под глазами – часом не заболел? – начал издалека генерал Кравченко.

– Никак нет, товарищ генерал, здоровье в полном порядке, – бодро доложил майор Уваров.

– Значит, недосыпаешь, – сделал вывод генерал, – а все – бабы. Ты бы поосторожнее с ними, не мальчик уже. Слыхал я краем уха, что у тебя серьезные проблемы в семье?

– Проблем нет, Евгений Андреевич, поскольку нет больше семьи, – с тяжелым вздохом ответил Уваров.

– Это никуда не годится, семья – фундамент, опора в жизни. Нашему брату никак нельзя без семьи, деградируем к чертовой матери. Свобода не должна быть абсолютной. Сразу возникают соблазны – пьянство, бабы, – философски заметил Кравченко и продолжил: – надо бы тебе, Паша, маленько встряхнуться от кабинетной пыли. Засиделся ты на бумажной службе. И перспектив у тебя никаких. Так и на пенсию майором выйдешь. Давно пора тебе заняться живым делом.

Генерал взял графин, наполнил водой граненый стакан, в который плюхнулась обессилевшая муха, зацепил насекомое деревянной линейкой и выбросил в открытое окно, после чего одним глотком выпил воду. Снова наполнил стакан и протянул майору. Уваров отпил совсем чуть-чуть, поставил стакан на стол и спросил:

– И в какую колонию, товарищ генерал, вы меня хотите сослать?

– Не сослать, а назначить. И совсем не в колонию, а, можно сказать, в санаторий. Заодно и здоровье поправишь. Там такая природа – горы, озера, сосновый лес… Одним словом, предлагаю тебе отправиться в Каменногорский район, начальником лечебно-трудового профилактория. Сразу получишь звезды подполковника. А через пару-тройку лет вернешься в управление и, если не завалишь дело, сможешь и полковника получить, и на место одного из моих замов претендовать. Ну, как тебе предложение?

– Я могу подумать?

– Думай, конечно, только не долго. Желающих занять такое теплое местечко много. Мне даже из Москвы звонили, предлагали кандидатуры. Но я хотел бы иметь на этом месте своего человека. Так что времени на раздумье даю тебе ровно сутки. Завтра в 15-00 жду у себя. Подумай, Паша, и прими единственно верное решение. А пока – свободен.

Черная «Волга» ГАЗ-3102 медленно ползла по затяжному подъему, пристроившись за самосвалом с песком. Водитель «Волги», молодой парень лет двадцати в форме сержанта внутренних войск, пару раз попытался обогнать грузовик, но на узкой, двухполосной дороге такие маневры были крайне опасны. То и дело из-за очередного поворота появлялись встречные машины.

В салоне «Волги», кроме водителя, находился единственный пассажир, который вальяжно расположился на заднем сиденье и рассматривал окрестные пейзажи.

А посмотреть было на что. Справа возвышалась череда горных вершин, укрытых снежными шапками, которые на солнце отливали слепящим глаза серебром. На склонах снег уже растаял, и яркими пятнами на сером камне проступал изумрудно-серебристый мох. Среди мхов можно было заметить карликовые березки со скрюченными от постоянных холодных ветров стволами и едва распустившимися листочками. Ниже по склону растительность заметно менялась. Мхи уступали место молодой, ярко-зеленой травке, а березки становились выше и стройнее, оставаясь при этом тонкими и ранимыми, словно вытянувшиеся, но не окрепшие подростки. А превратиться в белоствольных красавиц с роскошными кронами они не имели никаких шансов, поскольку суждено им было вырасти в холодной лесотундре.

Подъем наконец-то закончился, и «Волга» въехала в широкую долину, с трех сторон обрамленную горными хребтами. Рядом с дорогой, на скальном выступе, высилась гранитная стела с надписью «Каменногорск – город горняков». За стелой «Волга» повернула направо, попетляла по узким улицам, застроенным типовыми панельными пятиэтажками, пока не выехала на широкий пустырь у подножия горы, к вершине которой вели два подъемника – кресельный и гондольный. Еще один кресельный подъемник заканчивался на середине склона и предназначался для тех любителей горных лыж, которые пока не рисковали спускаться с вершины. Горнолыжный сезон уже закончился, и на склонах царили тишина и покой. Но гондольный подъемник работал, доставляя редких туристов на заснеженную вершину, где была обустроена смотровая площадка и небольшое кафе и откуда открывалась живописная панорама окрестностей.

На пустыре, в одноэтажных деревянных домиках, окрашенных в темно-зеленый цвет, располагались административные и хозяйственно-технические помещения горнолыжной базы. А чуть в сторонке возвышалось пятиэтажное кирпичное здание пансионата «Горный», стены которого зачем-то покрасили в такой же цвет, что и деревянные домики. Видимо, хотели подчеркнуть архитектурное единство комплекса. Но если на дереве краска держалась хорошо, да и подкрасить домики не составляло труда, то от кирпичной кладки она местами отслоилась и здание пансионата выглядело, как военный объект, покрытый пятнистой маскировочной краской цвета хаки.

«Волга» остановилась у центрального входа в пансионат, и водитель с пассажиром вышли из салона автомобиля, разминая затекшие ноги.

Павел Сергеевич, а пассажиром «Волги» был именно он, застегнул верхнюю пуговицу на гимнастерке, поправил форменный галстук и надел новенький, с иголочки китель с погонами подполковника. Окинув дежурным взглядом территорию горнолыжной базы, Уваров обратился к водителю:

– Андрей, занеси мои вещи в фойе, к стойке администратора, дальше я сам разберусь. А ты на всех парах – обратно, а то шеф волноваться будет, мы и так много времени потеряли.

– Есть, товарищ подполковник, – ответил сержант и пошел открывать багажник.

Павел Сергеевич неспроста подгонял водителя. Накануне отъезда он пригласил коллег по управлению в ресторан «Заполярье», на отвальную. Заодно и повышение по службе, и новые погоны обмыть. Как положено.

Собралось более полусотни человек: заместители начальника УИН, начальники всех отделов и служб, отдел режима и надзора в полном составе. Женскую часть коллектива представляли сотрудницы бухгалтерии и планово-экономического отдела. Посетил мероприятие и генерал Кравченко. Он поднял первый тост, пожелал подполковнику Уварову успехов на новом месте службы, а в заключение сказал:

– Вы тут, товарищи, надолго не засиживайтесь. Виновник торжества завтра рано утром отбывает по месту назначения, да и вам с утра на службу. Павел Сергеевич, – обратился он к Уварову, – завтра в 6-00 за тобой заедет моя «Волга». Смотри, чтоб был как штык. Машина должна возвратиться в управление к 16-00, а путь до Каменногорска не близкий.

– Не волнуйтесь, товарищ генерал, все будет исполнено, – успокоил шефа Уваров.

Генерал принял на грудь соточку «Столичной», закусил маринованным грибочком и отбыл по делам службы.

Вот тут-то и началось настоящее веселье. Официанты едва поспевали обновлять бутылки и закуски. Виновник торжества по просьбе гостей исполнил несколько популярных песен под аккомпанемент ресторанных музыкантов. А танцевать Павлу Сергеевичу пришлось со всеми присутствующими дамами, дабы никого не обидеть.

Закончилась вечеринка глубоко за полночь.

Проснулся Уваров без пятнадцати девять. Да еще и не у себя дома, а у Зиночки Окуловой, которая с недавних пор служила в управлении заместителем главного бухгалтера. Когда Павел Сергеевич еще состоял в законном браке, он принципиально не допускал адюльтера с коллегами по службе, хотя среди сотрудниц УИН было немало весьма привлекательных особ, желающих затащить его в койку. Но в этот раз Паша не устоял. Хотя как он мог устоять, если едва держался на ногах и с трудом ориентировался в пространстве.

Взглянув на часы, Павел Сергеевич, словно по команде «подъем», за считанные минуты принял освежающий душ, облачился в форму и, окинув грустным взглядом спящую красавицу Зиночку, выскочил на улицу и остановил первую попавшуюся легковушку. Это оказалось совсем не трудно в форме подполковника МВД. К дому, в котором снимал квартиру Уваров, старый «Москвич-412» добрался к девяти тридцати. У подъезда стояла черная «Волга». Водитель дремал, склонив голову на рулевое колесо. Уваров поднялся в квартиру, заглянул в ванную, чтобы почистить зубы и побриться, после чего захватил заранее собранные чемодан и спортивную сумку и, оставив ключи в почтовом ящике, как было условлено с квартирной хозяйкой, спустился к машине. Водитель «Волги» уже оклемался и, приметив подполковника, открыл багажник и помог уложить вещи…

В 9-55 автомобиль покинул место стоянки, на котором в ожидании пассажира провел битых четыре часа.

Как только «Волга» скрылась за ближайшим поворотом, из игрового домика на детской площадке выскочил посиневший от холода местный алкаш Муха и, прижимая к груди литровую банку, заполненную мутной жидкостью, пулей влетел в подъезд. Тяжело дыша, но не сбавляя скорости, он добежал до верхнего, пятого этажа и толкнул ногой грязную фанерную дверь, на которой вместо замка зияла сквозная дыра, а ржавая ручка с трудом держалась на одиноком шурупе. В квартире стояла дикая вонь, которая вполне сочеталась с жутким бардаком. На кухне, куда направился Муха, за обшарпанным столом сидел на грубо сколоченном табурете его кореш Кирюха.

– Тебя только за смертью посылать, без малого пять часов жду, – недовольно проворчал Кирюха, – я уж подумал, грешным делом, что ты самогонку в одну харю приговорил и где-то отдыхаешь. А друга кинул.

– Тебе бы так отдыхать, чуть не закоченел, – с возмущением ответил Муха, поставил на стол банку, присел на прикрытый фанеркой ящик с пустыми пивными бутылками и прислонился спиной к чугунному радиатору отопления.

После того как собутыльники приняли по сто пятьдесят мутного пойла и закусили соленой хамсой, слегка отдающей тухлятиной, Муха поведал свою историю:

– Я ушел за добавкой примерно в полшестого. До «точки» добрался минут за пятнадцать. Матвеевна, правда, помурыжила малость. Дверь открывать не хотела, причитала все: «Носит вас по ночам, спать людям не даете». Но потом вынесла литрушку, и я мухой обратно. К дому подхожу, смотрю – у подъезда черная «Волга» стоит, а за рулем сержант милиции сидит. Ну, думаю, по нашу душу приехали, ведь третьи сутки уже бухаем, соседям спать не даем, вот они, небось, в ментовку и пожаловались. Спрятался я в домике, что напротив подъезда, на детской площадке. Сижу, жду, что дальше будет. В домике тесно, на карачках сидеть приходится, ноги затекают и спину не разогнуть. А холод собачий. Вечером, когда первую ходку на «точку» делал, тепло было, а под утро подморозило, даже трава инеем покрылась. Короче, даю дуба. Время идет, машина стоит, а из подъезда никто не выходит. Решил я, что за тебя крепко взялись. Как могу, руки, ноги разминаю, нос и уши растираю. Так четыре часа и просидел. Хорошо еще, часам к девяти солнышко в окошко засветило и домик маленько прогрелся. А потом к дому подрулил «Москвич». Вышел из него целый подполковник милиции и направился в наш подъезд. Ну, думаю, совсем дела плохи, раз начальство с такими звездами приехало. Но минут через двадцать подполковник вышел с чемоданом и сумкой в руках, загрузился в «Волгу» и уехал. Ну, я из укрытия вылез и бегом сюда… Вот такая история. Чуть кони не двинул, до сих пор колотит.

Кирюха вначале слушал рассказ настороженно, но когда речь зашла о подполковнике, его щербатый рот растянулся в улыбке:

– Забыл тебя предупредить, что в нашем подъезде, на втором этаже, квартиру майор ментовский снимает. Уж пару месяцев. А на днях ему подполковника дали. Он всех соседей, кто подвернулся, угощал. Мне тоже стопарик водочки перепал. Ох и вкусная была водочка, давно такой не пил. А еще от соседей слышал, что подполковника этого назначили начальником ЛТП в Каменногорский район. Вот он, видимо, сегодня и отбыл к месту назначения. Так что замерзал ты напрасно. Наливай еще по одной, для сугреву.

Между тем «Волга» выехала за околицу города, откуда, если верить дорожному указателю, до Каменногорска предстояло преодолеть расстояние в двести сорок километров. И чтобы вернуться в управление к 16-00, как того требовал генерал Кравченко, нужно держать среднюю скорость восемьдесят километров в час. Это совсем не сложная задача, если мчаться по магистрали с односторонним движением. Но вместо автобана наших путников ждала дорога в две полосы, по одной в каждом направлении, с далеко не идеальным покрытием. А местами шоссе напоминало рокаду после бомбежки. Поэтому Павел Сергеевич, как только сел в салон автомобиля, обсудил с водителем сложившуюся ситуацию. В том случае, если вернуться к установленному времени не удастся, а вероятность такого события была стопроцентной, Андрей доложит шефу, что в дороге машина сломалась, что-то случилось с электрикой. Генерал в этом все равно не разбирается. И пришлось ловить попутку, чтобы дотащить автомобиль до ближайшей станции техобслуживания. А Уваров подтвердит слова водителя. На том и порешили.

Когда «Волга» отъехала от города километров на десять, Павел Сергеевич велел водителю остановиться, достал из своей сумки припасенное заранее «лекарство» – две бутылочки «Жигулевского» и опустошил их залпом.

«Похмелятор» подействовал практически мгновенно. В голове прояснилось и наступила легкая эйфория. Расслабившись, Уваров стал вспоминать события прошлой ночи. Да, с Зиночкой он оплошал. Хотя, может быть, оно и к лучшему. Девушка она неглупая и не станет впустую распространять слухи. Тем более что все, кто присутствовал в ресторане, видели, что к концу вечеринки Уваров находился в состоянии нестояния. И все же жаль, что так получилось, точнее – ничего не получилось.

Павел Сергеевич глубоко вздохнул и, слегка толкнув водителя в плечо, пропел красивым баритоном: «Эх, Андрюха, нам ли жить в печали!»

Водитель улыбнулся и сильнее надавил на педаль газа.

В конечную точку маршрута – к пансионату «Горный» – прибыли в 14-10. И через пять минут «Волга» рванула в обратном направлении, а подполковник направился в пансионат.

Люкс, в который заселился Уваров, находился на верхнем, пятом этаже. Не «Хилтон», конечно, но вполне комфортабельные апартаменты из двух комнат, с раздельным санузлом и просторной лоджией. Югославская мебель, финская сантехника и затертые таджикские ковры на полу подчеркивали особый статус номера. Прежде чем распаковать вещи, Павел Сергеевич вышел на широкую лоджию, откуда открывался панорамный вид на город, окруженный с трех сторон чередой горных хребтов. Уваров стал припоминать, что он слышал или читал о славной истории Каменногорска.

Начиналась эта история в эпоху «Великого перелома», в начале тридцатых годов двадцатого века. Геологи обнаружили в здешних горах богатейшие залежи фосфоритов – ценного сырья для производства минеральных удобрений. Перед созданными в ходе коллективизации колхозами стояла задача значительного увеличения производства сельскохозяйственной продукции на основе самых современных методов ведения хозяйства. И без масштабного применения минеральных удобрений решение этой задачи не представлялось возможным.

Вскоре было создано управление строительством Каменногорского горно-обогатительного комбината и развернулась грандиозная стройка. Возводилась обогатительная фабрика, разрабатывались шахты, строились автомобильные и железные дороги, энергетические объекты. Со всего Советского Союза стали прибывать сюда рабочие и инженеры. Большинство – добровольно, но не обходилось и без принуждения. В числе первых строителей оказались ссыльно-переселенцы из южных регионов страны, преимущественно раскулаченные крестьяне, которые лишились всего нажитого в процессе коллективизации и были сосланы вместе с семьями в далекое Заполярье. По злой иронии судьбы, им предстояло упорно трудиться на благо развития того самого колхозного движения, которое вынудило их покинуть родные края. Никакого особого режима для ссыльных не устанавливалось. Они жили и работали в таких же условиях, что и добровольцы. Бежать им все равно было некуда. Большинство так и осели в здешних местах и стали основоположниками трудовых династий горняков, обогатителей, строителей. Первопроходцы жили в возведенных на скорую руку деревянных бараках. Но одновременно с промышленными объектами развернулось строительство города. Место выбрали не случайно. От будущих жилых кварталов было рукой подать до двух первых рудников и до строящейся обогатительной фабрики. Фабрику разместили на берегу живописного горного озера с чистой и прозрачной, как слеза, водой. Впрочем, со временем берега водоема опутала густая сеть трубопроводов и автомобильных дорог, а качество воды изрядно подпортили фабричные стоки. Центральная часть города формировалась вокруг Красной площади. Площадь выложили светло-серым булыжником. А почему ее назвали Красной, можно только догадываться. Видимо, архитекторы хотели подчеркнуть ее красоту или намекали на какое-то отдаленное сходство с главной площадью страны. Фасады сооружений, расположенных вокруг площади, повторяли ее овальную форму, а колоннады и портики, украшенные скульптурными фигурками строителей коммунизма, подчеркивали их принадлежность к архитектурному стилю «социалистический неоклассицизм», или, как неофициально называют этот стиль – «сталинский ампир».

Вдоль площади расположились здания городского комитета КПСС, Дворца культуры «Горняк» и гостиницы «Северное сияние». В центре площади установили памятник С.М. Кирову. Сергей Миронович стоял на постаменте в полный рост, в распахнутой шинели, форменной фуражке на голове и правой рукой указывал на вход в ресторан гостиницы «Северное сияние», дабы командированные в город служащие, а также обычные туристы без труда находили место, где можно выпить, закусить и переночевать.

Жилищная застройка Каменногорска осуществлялась довольно хаотично, и старые, оштукатуренные кирпичные дома, построенные в 30—50-е годы, чередовались с серыми панельными «хрущевками» и «брежневками». А переменный рельеф долины, со значительным перепадом высот, создавал иллюзию, как будто дома поставлены друг на друга, словно игрушечные кубики неумелой детской рукой.

Второй, после Красной площади, архитектурной доминантой города стало десятиэтажное кирпичное здание управления Каменногорского горно-обогатительного комбината, построенное в форме правильного пятиугольника, за что получило в народе прозвание «пентагон». Управление возвели в конце 70-х. Прилегающую территорию благоустроили – высадили деревья и кустарники, разбили клумбы, выложили плиткой тротуары и даже выкопали небольшой пруд, в центре которого разместили фонтан в форме земного шара.

Еще одной достопримечательностью города и местом притяжения туристов стала горнолыжная база. Благодаря тому что устойчивый снежный покров в этих краях сохранялся до середины мая, любители горных лыж с приходом весны заполоняли Каменногорск.

За прошедшие полвека горно-обогатительный комбинат значительно увеличил производственные мощности. Первая фабрика уже не соответствовала ни техническим, ни природоохранным требованиям. В конце 50-х возвели вторую фабрику. Но потребность в фосфоритах постоянно увеличивалась, государственные планы росли как на дрожжах. И в начале 80-х развернулось строительство третьей обогатительной фабрики, которая получила почетный статус «Всесоюзной комсомольской ударной стройки». Площадку для ее возведения выбрали в пятнадцати километрах от города. К строительству, как и в далекие 30-е, привлекли не только комсомольцев-добровольцев, но и подневольных граждан тоже. И если военно-строительные отряды, сформированные из солдат срочной службы, вполне подходили под определение комсомольских, то новых подопечных подполковника Уварова – пациентов лечебно-трудового профилактория – отнести к категории комсомольцев можно было с большой натяжкой. Если только к «заполярным комсомольцам», сокращенно – «ЗК». Но для большой стройки требовались многочисленные рабочие руки. А добровольцы были уже не те, что полвека назад, за идею и пайку хлеба работать не желали. Поэтому в порядке трудотерапии, а главное – в качестве дешевой рабсилы находящихся на излечении в ЛТП алкоголиков привлекали к выполнению строительных работ, не требующих опыта и квалификации.

Размышления Павла Сергеевича прервал телефонный звонок. Звонила дежурный администратор и сообщила, что к нему пришел посетитель, который представился как майор Алексеев и просит разрешить подняться в номер. Уваров ответил, что спустится к нему сам. Заодно можно будет и перекусить.

Перед тем как покинуть свои апартаменты, Павел Сергеевич посмотрел в зеркало, висевшее на стене в коридоре, и остался весьма недоволен увиденным: «Запустил ты себя, Паша. Мешки под глазами, кожа дряблая, второй подбородок растет. А пузо отрастил – еще немного, и станешь похож на японского борца сумо. Не зря генерал Кравченко однажды подметил: “Хороший ты, Паша, мужик. Только в последнее время какой-то стал несобранный, как манная каша”.

Помню, подумал тогда, что за глупое сравнение. А теперь вижу, почему “каша” – потому что размазня. Все, с завтрашнего дня начинаю новую жизнь. Сажусь на диету, по утрам – зарядка, по субботам – спортзал, в воскресенье – баня. И никаких романов. Надо дать организму восстановиться. Хорошо, что все подружки остались там, в прошлой жизни».

В холле, у сувенирной лавки, стоял невысокий худощавый мужчина лет сорока с хвостиком, в форме майора МВД. Форма ему совсем не шла, китель висел мешком, как на тремпеле, а брюки были явно длиннее необходимого и гармошкой спускались к полу. Майор смотрел на приближающегося подполковника поверх сдвинутых на нос очков и сильно щурил глаза:

– Алексеев Владимир Игнатьевич, ваш заместитель по политико-воспитательной работе и кадрам, – представился майор и протянул подполковнику руку.

Павел Сергеевич руку пожал, но представляться в ответ не стал, поскольку в представлении не нуждался. Замполит еще неделю назад получил приказ о его назначении и не только изучил сам, но и ознакомил с ним всех штатных сотрудников ЛТП. И, естественно, выяснил всю информацию о новом начальнике, какую смог раздобыть по своим каналам.

Уваров предложил майору вместе пообедать, и коллеги отправились в ресторан пансионата.

Зал ресторана пустовал, только молоденький бармен подпирал локтями стойку бара. Обеденное время закончилось, а до ужина оставалось еще часа три. Да и отдыхающих в пансионате кот наплакал – не сезон.

– Выпить чего-нибудь желаете? – обратился бармен к вошедшим офицерам, едва они присели за столик.

– И выпить желаем, и закусить, – развязно ответил майор и вопросительно посмотрел на подполковника, стараясь убедиться, что не сболтнул ничего лишнего. Чувствовалось, что Алексеев очень нервничает, и, чтобы разрядить обстановку, Уваров предложил вне службы обращаться друг к другу на «ты». Майор обрадовался, как ребенок, и попросил называть его Володей. Но Павел Сергеевич ответил, что это лишнее. Такая фамильярность возможна только между достаточно близкими людьми.

Бармен на минуту исчез, и тут же в зал вошла ОНА. Нет, не вошла, а вплыла. Как там у Пушкина: «А сама-то величава, выступает, будто пава…»

Майор что-то пытался спросить, но Уваров совсем его не слышал. Он с замиранием сердца наблюдал, как к ним, слегка покачивая крутыми бедрами, приближается Варвара-краса – длинная коса. Хотя на самом деле официантку звали Наталья – это было написано на бейджике, прикрепленном к блузке на левой стороне груди. Павел Сергеевич окинул красотку опытным взглядом старого ловеласа. Черная форменная юбка сантиметров на десять не доставала до колен и позволяла оценить стройные загорелые ножки в туфлях на высоком каблуке, а белая блузка-безрукавка плотно облегала груди пятого размера. «Мой любимый размер», – вспомнил Уваров фразу ослика Иа из мультфильма про Винни-Пуха. Две верхние пуговицы на блузке случайно оказались расстегнуты. Это позволило похотливому взору подполковника разглядеть достаточно, чтобы его буйная фантазия дорисовала остальное. Густые темно-каштановые волосы девушки были заплетены в толстую косу, которая целомудренно лежала на ее правой груди. Кожа у красавицы отливала бронзовым загаром, таким редким среди бледнолицых северных девушек. Лицо вполне стандартное – губки бантиком, слегка вздернутый носик, ямочки на щечках. Только острый, пронзительный взгляд зеленых, как у кошки, глаз выдавал непростой характер.

– Будете смотреть меню или сразу закажете? – спросила фея общепита бархатным голоском.

– Нам триста грамм коньяка и закусить – по салатику и чего-нибудь мясного на ваше усмотрение, – выйдя из оцепенения и пытаясь не смотреть на девушку, произнес Уваров.

– Коньяк у нас только молдавский – «Белый аист», салат советую взять «Столичный», мясное блюдо, наше фирменное, – отбивная из оленины, на гарнир – жареный картофель, – проворковала богиня, словно голубица.

– Вот и отлично, – принял предложение подполковник, даже не поинтересовавшись мнением майора.

Официантка поплыла в сторону кухни, все так же призывно покачивая бедрами, а Павел Сергеевич понял, что пропал. Стрела амура поразила его в самое сердце.

Обед оказался на удивление вкусен, особенно блюдо из оленины. Майор как мог старался развлечь шефа. Постоянно рассказывал разные истории. Видимо, очень смешные, поскольку после каждого рассказа Алексеев заливисто хохотал. Уваров вежливо улыбался, но все его мысли были совсем о другом. Он ни на минуту не мог забыть эту обворожительную ложбинку, на которую невольно бросал взгляд каждый раз, когда официантка нагибалась, чтобы поставить или забрать тарелки.

Наконец подошло время расплатиться за обед. Наталья принесла счет и хотела было отойти, чтобы дать клиентам время обсудить размер чаевых, но майор Алексеев остановил ее и заявил, что желает расплатиться сразу. По счету выходило одиннадцать рублей и восемь копеек. Майор достал большой кошелек, отзванивающий мелочью, выложил на стол десятку, мятый рубль и стал отсчитывать копейки.

Уваров посмотрел на красавицу и увидел в ее взгляде такой презрительный блеск, что невольно вздрогнул. Официантка забрала со стола две бумажные купюры, мелочь даже трогать не стала и уже собралась уходить, но тут Павел Сергеевич протянул ей купюру в три рубля и вежливо поблагодарил за отличное обслуживание. Красотка моментально изменилась в лице, широко улыбнулась, продемонстрировала свои ровные белоснежные зубки, мягким, кошачьим голоском произнесла на французский манер: «Мерси» – и поплыла на кухню, еще откровеннее покачивая своими аппетитными формами.

Остаток дня Павел Сергеевич провел в своем номере. Распаковал вещи, принял ванну, а затем краем глаза взглянул на бумаги, оставленные майором Алексеевым. Это были различные приказы об организационной структуре, штатном расписании и прочая лабуда.

«Зачем он мне это в гостиницу притащил? Выслужиться хотел, рвение к службе показать? Странный он какой-то, этот майор. Ну да ладно, время покажет. Если что, заменить его никогда не поздно», – подумал новоиспеченный начальник ЛТП, бросил бумаги на подоконник и стал укладываться спать.

Во сне к нему явилась обворожительная официантка. Совершенно обнаженная, в одних туфлях на высоком каблуке. Наталья расплела косу, и густые каштановые волосы закрыли ее очаровательные перси. Уваров предпринимал попытку за попыткой, чтобы обнять чаровницу, но всякий раз красотка каким-то чудом ускользала из его рук, заливаясь при этом звонким, бесстыдным смехом.

В то время как Павел Сергеевич предавался сладким эротическим снам, майор Алексеев общался по телефону со своим закадычным другом, заместителем начальника ЛТП по оперативной работе майором Сысоевым:

– Скажу тебе, Коля, без прикрас – попали мы, как кур в ощип. Этот спуску не даст. Серьезный мужик. Я перед ним и так, и этак, анекдоты смешные травлю, а он брови насупил, смотрит в одну точку и о чем-то своем все время думает. Я и за обед в ресторане заплатил, одиннадцать целковых отстегнул, а он сделал вид, что ничего не заметил. Нет, Николай, с этим не забалуешь, не даром из области слухи доходили, что он любимчик генерала Кравченко. Чует мое сердце, устроит он нам Варфоломеевскую ночь, полетят наши буйные головушки. Осталось мне до пенсии четыре года дослужить, но чувствую, не дотяну.

– Ты, Володя, раньше времени не кипешись, может, не так страшен черт, как его малюют, – успокоил товарища Сысоев, – вот до меня слухи дошли, что лечебно-трудовые профилактории хотят скоро вообще закрыть. У нас же теперь курс на демократизацию, понимаешь ли. А держать больных людей, не совершивших уголовных преступлений, за колючей проволокой – это, говорят, не совсем демократично. Вот такая петрушка.

– Ну ты, брат, «успокоил». Только не верится мне, что такую махину могут разом ликвидировать. Ты вот сам подумай, сколько лет выстраивали систему. И вот так взять и все разрушить. Расползутся алкаши и наркоманы по стране, как тараканы. В результате получим взрывной рост преступности. А куда девать бомжей. Мы ж на весь мир раструбили, что у нас в стране с бродяжничеством раз и навсегда покончено…

Майор Алексеев еще долго и вполне аргументированно доказывал своему другу, что система принудительного лечения алкоголиков и наркоманов незыблема, как скала.

А что, собственно, представляла собой эта система? И каковы ее исторические и правовые корни?

Уже в первые годы своего существования молодое Советское государство озаботилось необходимостью борьбы с алкоголизмом. Одной из самых эффективных и перспективных мер большевики считали принудительное лечение. 11 сентября 1926 года Совет народных комиссаров РСФСР издал декрет «О ближайших мероприятиях в области лечебно-предупредительной и культурно-воспитательной работы по борьбе с алкоголизмом». Декретом предписывалось Народному комиссариату здравоохранения организовать лечение алкоголиков, а Народным комиссариатам внутренних дел, юстиции и земледелия – разработать и внедрить эффективные меры принуждения.

Сразу возник вопрос, по каким критериям определять круг лиц, подлежащих насильственному лечению. Разъяснения внесла «Инструкция по применению принудительного лечения алкоголиков, представляющих социальную опасность». Согласно инструкции, датированной 9 апреля 1927 года, принудительному лечению подлежали лица, у которых на почве алкоголизма проявляются психические расстройства, а также граждане, злоупотребляющие алкоголем и при этом систематически нарушающие общественный порядок и несущие угрозу семье и окружающим.

И все же вплоть до конца 50-х принудительное лечение считалось чисто медицинской проблемой и правоохранительные органы привлекались к этому процессу исключительно в порядке оказания помощи медикам.

15 декабря 1958 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об усилении борьбы с пьянством и наведении порядка в торговле спиртными напитками», которое стало основой для принятия союзными республиками собственных правовых актов. Упор делался на принудительной госпитализации алкоголиков и наркоманов в психоневрологические больницы, правда, исключительно по предписаниям медиков.

Дальше всех пошли в Украинской ССР. Там по постановлению суда хронических алкоголиков, ведущих паразитический образ жизни и уклоняющихся от общественно полезного труда, стали направлять в лечебно-трудовые профилактории, созданные при исправительно-трудовых колониях. Максимальный срок реабилитации – один год. По сути, ввели для алкоголиков уголовное наказание.

Первый не связанный с исправительными колониями лечебно-трудовой профилакторий появился в 1964 году в Казахстане. В РСФСР первые ЛТП открылись после опубликования Указа Президиума Верховного Совета республики от 8 апреля 1967 года «О принудительном лечении и трудовом перевоспитании злостных пьяниц (алкоголиков)». В соответствии с указом, в лечебно-трудовые профилактории направлялись лица, уклоняющиеся от лечения, нарушающие трудовую дисциплину, общественный порядок и правила социалистического общежития. Решение о направлении принимал суд на основании обращения государственных органов, в первую очередь – милиции, общественных организаций, трудовых коллективов, или близких родственников. Срок реабилитации устанавливался от одного года до двух лет, на усмотрение суда, в зависимости от общественной опасности алкоголика.

В 1969 году внесены изменения в «Основы законодательства СССР о здравоохранении». В новой редакции документа алкоголизм и наркомания отнесены к заболеваниям, представляющим опасность для окружающих, и провозглашено право СССР и союзных республик законодательно устанавливать порядок принудительного лечения граждан, страдающих алкоголизмом и наркоманией.

В 1971 году принят Закон РСФСР «О здравоохранении», который ввел обязательное диспансерное наблюдение больных алкоголизмом и наркоманией и их принудительное лечение в ЛТП.

В развитие положений Закона 25 августа 1972 года вышел Указ Президиума Верховного Совета РСФСР «О принудительном лечении и трудовом перевоспитании больных наркоманией», согласно которому наркозависимые граждане, уклоняющиеся от лечения в органах здравоохранения, по решению суда направлялись в ЛТП на срок от полугода до двух лет. Что интересно, для наркоманов был установлен минимальный срок реабилитации в полгода, а для алкоголиков – год. Видимо, наркомания считалась меньшим злом, чем алкоголизм. А возможно, причина в том, что заставить наркоманов заниматься физическим трудом было крайне сложно. Да и какие из них работники.

1 марта 1974 года Указ Президиума Верховного Совета РСФСР «О принудительном лечении и трудовом перевоспитании хронических алкоголиков» расширил перечень оснований для направления на принудительное лечение. Добрались до бомжей. Согласно тексту указа, подлежали направлению в ЛТП хронические алкоголики, не имеющие постоянного места жительства и занимающиеся бродяжничеством или попрошайничеством либо ведущие иной паразитический образ жизни.

Еще одним нововведением в середине семидесятых стали женские лечебно-трудовые профилактории.

Новое дыхание системе принудительного лечения придала антиалкогольная кампания, которая развернулась в СССР с приходом к власти М.С. Горбачева. 7 мая 1985 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения». Согласно пункту 4 постановления органам власти всех уровней предписывалось упростить порядок направления в ЛТП лиц, страдающих алкоголизмом. Теперь для направления в профилакторий требовался лишь формальный отказ алкоголика от добровольного лечения или продолжение употребления алкоголя после проведенного лечения. Допустим, закодировали медики алкаша, а он возьми да и раскодируйся. И вышел из «завязки». Кто виноват? Да, конечно, он сам и виноват, мало ли, что лечение оказалось профанацией, а где же сила воли, стремление к здоровому образу жизни и тому подобное? Если медицина оказалась бессильна, наверняка поможет трудотерапия. А потому отправляйтесь, больной, на три буквы – в ЛТП. Там, практически в санаторно-курортных условиях, и поправите здоровье.

Может быть.

Последним значимым правовым актом, подводящим черту под формированием системы, стал Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 6 августа 1986 года, который предусматривал организацию принудительного лечения несовершеннолетних наркоманов, достигших шестнадцатилетнего возраста, в лечебно-воспитательных профилакториях. Этот указ стал своеобразной «вишенкой на торте». Правовое здание системы принудительного лечения алкоголиков и наркоманов приняло окончательный вид. Однако реального воплощения идея создания лечебно-воспитательных профилакториев для лечения подростков-наркоманов не получила. Наступили новые времена.

В своей речи на XXVII съезде КПСС в феврале 1986 года Горбачев объявил курс на демократизацию и гласность.

И в эти новые реалии система насильственного принуждения алкоголиков и наркоманов к лечению вписывалась с большим трудом. Поскольку под фиговым листком «трудотерапии» скрывалась обыкновенная эксплуатация дешевой рабочей силы. Лечебно-трудовые профилактории входили с состав пенитенциарной системы и к медицине имели отдаленное отношение. Управление ЛТП было возложено на органы внутренних дел. Внешне профилактории мало чем отличались от исправительно-трудовых колоний общего режима. Тот же глухой забор с колючей проволокой и наблюдательными вышками плюс внутренние ограждения периметра из нескольких рядов колючки «егоза», те же штрафные изоляторы для злостных нарушителей дисциплины, такое же деление на жилую и рабочую зоны. Вот только тюремные бараки, официально именуемые общежитиями, имели одно существенное отличие – камеры в них не закрывались на запор. Свобода передвижения в пределах жилой зоны в дневное время не ограничивалась. В жилой зоне, кроме общежитий, располагались здания штаба, столовой, банно-прачечного комплекса, а также медицинской части, где проводились все процедуры, предусмотренные лечебными планами. Пациенты профилактория имели возможность в любое время обратиться к дежурному медперсоналу за медицинской помощью. Правда, перечень процедур и лекарственных средств был весьма скудным.

Организационная структура лечебно-трудовых профилакториев копировала структуру исправительно-трудовых колоний. Алкоголиков и наркоманов, проходящих лечение в ЛТП, как и отбывающих наказание в ИТК, делили на отряды. Начальниками отрядов служили офицеры МВД.

Бригадиров, звеньевых, нарядчиков и прочих руководителей низшего звена назначали из числа административно-осужденных. Для этой категории лечащихся предусматривалась существенная привилегия – при отсутствии грубых нарушений режима администрация профилактория могла принять решение о сокращении срока лечения в два раза. Рядовые пациенты ЛТП пренебрежительно называли их «половинщиками». А особо рьяных, которые всячески выслуживались перед начальством, открыто презирали.

Но среди «половинщиков» встречались и признанные авторитеты, как правило имевшие за плечами уголовное прошлое.

Система принудительного лечения алкоголиков и наркоманов в СССР достигла вершины своего развития к концу 1986 года, когда в 314 ЛТП единовременно лечились более 100 тысяч пациентов. А общее число административно-осужденных, прошедших за более чем 20 лет через лечебно-трудовые профилактории, превысило полтора миллиона человек.

Но уже к началу 1988 года, под воздействием общественно-политической трансформации советского общества, система принудительного лечения стала приходить в упадок.

А 4 июня 1988-го к непосредственному исполнению обязанностей начальника лечебно-трудового профилактория приступит подполковник Уваров.

Но это будет утром, а пока Павел Сергеевич спит и видит чудесный сон, в котором он настиг-таки красавицу Наталью и заключил ее в свои объятья.