Читать книгу Сломанный солдат - Александр Сергеевич Арганаиди - Страница 1

Глава 1

Часы медленно и безжалостно отмеряли оставшееся мне время.

Долго не получалось уснуть. Я ворочался без остановки, то скидывая с себя покрывало, то вновь поднимая его с пола, проклиная невыносимую жару и людей, шумевших на улице несмотря на поздний час. И все же я продолжал лежать с закрытыми глазами, стараясь не прислушиваться к их пьяным выкрикам и музыке. Открыть глаза – значит признать поражение и согласиться на смиренное ожидание окончания уличного веселья.

Пьянчуги-полуночники были обычным явлением для этого районы Москвы. В какой-то степени все к ним уже привыкли, и, возможно, поэтому никто никогда не вызывал полицейских, чтобы разобраться с нарушителями спокойствия. Под покровом ночи эти люди выползали под свет фонарей, чтобы выпить дешевого пива и покачаться в компании знакомых под старый-добрый шансон, орущий из чьей-нибудь полу-заржавевшей машины. Площадка, окруженная ровным строем гаражей с одной стороны и зданием моего общежития с другой, притягивала пьянчуг, и именно здесь они собирались чаще всего. Компании их всегда были разнородными и неизменно росли в числе в течение ночи. Женщины и мужчины, молодые девушки и парни, порой даже школьники – на этих шабашах, преисполненных радости и нелепого торжества, с теплотой приветствовали всех желающих присоединиться к полуночному веселью, продолжавшемуся, как правило, вплоть до самого утра, когда с первыми лучами солнца участники подобных сборищ начинали расходиться, словно опасаясь яркого света.

В какой-то момент мне удалось заблокировать поток мыслей, связанных с происходившим за окном, но его тут же заменил другой. Мой мозг стал вырисовывать в моем сознании картины событий, которые могли произойти завтра, одна страшнее другой. Этот день неумолимо приближался ко мне на протяжении двух лет. С каждым оторванным листком календаря он подбирался все ближе, оставаясь все же незамеченным, не вызывая тревоги и опасений. Военные сборы? Пф! До них еще аж два года, целый год, весь семестр, все лето, две недели… А теперь последовательность эта оборвалась. Мне более нечем было отгородиться от того, что я мысленно отдалял от себя все это время. Оно притаилось за порогом и ждало меня.

К сожалению, для человека, не желающего терять год своей жизни в армии, есть не так уж много путей, позволяющих безболезненно и недорого уклониться от обязательной службы. Первое, что приходит в голову, – покупка военного билета. Вроде как и ничего особо сложного, но нужны довольно большие деньги, которых у меня на момент поступления в магистратуру не было в помине. Еще один известный вариант – откосить по состоянию здоровья – мне так же не подходил. Увы, проблем со здоровьем у меня не наблюдалось, а за поддельную справочку от врача пришлось бы так же выложить кругленькую сумму. Но был еще один путь, доступный далеко не всем, а я, так уж вышло, состоял в числе счастливчиков, – обучение на военной кафедре. Суть довольна проста: пару лет изучаете военные дисциплины в стенах своего университета, где настоящие военные будут читать вам лекции о тактике, видах оружия, военных званиях и чинах, биологических и химических оружиях, о ядерных бомбах. Когда вся эта информация хоть как-то закрепится в вашем сознании – вас начнут пичкать схемами двигателей самолетов и машин, да в таком количестве, что придется задуматься, не проще ли было попытаться купить военный билет. Ближе к концу обучения начнутся занятия по строевой подготовке, на которых нужно будет маршировать часами. И логическим завершением всего этого действа станет прохождение месячной военной службы в том месте, куда вас направит военная кафедра. Собственно, этот вариант и был мною выбран два года назад.

Однако радоваться тому, что все вскоре должно было закончиться никак не удавалось. Напротив, страх захватывал меня все сильнее. Осознавал ли я, чего именно так боюсь? Скорее нет, чем да. Однозначно не хотелось оказаться белой вороной среди курсантов. Ведь я наверняка знал, что не впишусь в компанию ребят, которые должны были поехать со мной на сборы. Не вписывался в эту компанию с самого момента поступления на военную кафедру, с самого первого занятия на ней. Другие парни с нетерпением ждали возможности подержать в руках автомат, чуть ли не с замиранием сердца слушали лекции о новых военных разработках, обсуждали устройство гранат, копались в схемах двигателей реактивных самолетов. А я сидел за дальней партой и тайком читал свои книги. Увлечение оружием и военными стратегиями были не просто мне непонятны, но вызывали у меня некое отторжение и нежелание как-либо с ними связываться. И все же, несмотря на неприятие к военному делу, мне каким-то чудесным образом удалось завершить обучение на кафедре, и даже успешно сдать большую часть экзаменов. Теперь перед моими глазами назойливо маячил образ Б., маленького городка на юге, между Саратовом и Воронежем, забытый всеми, кроме его немногочисленных жителей, куда мне в скором времени предстояло уехать.

В равной степени меня донимали мысли о людях, которые могли командовать мною и моими сокурсниками во время сборов. Военные – особая каста людей. Вспоминался первый семестр на военной кафедре, когда занятия вел старый отставной майор. Этот человек, повидавший многое на своем веку, любил отвлечься от учебных тем, чтобы рассказать нам о приключениях своей молодости. Каждая из этих историй непременно заканчивалась моральным заключением, которое, как он считал, нам нужно было обязательно усвоить. Заключения эти касались широкого спектра тем: средств гигиены, которыми мужчина должен или ни в коем случае не должен пользоваться; исключительности устройства русской души; возможности существования инопланетной жизни; корректного устройства семьи, места мужчины и женщины в ней; традиционных ценностей и необходимости оберегать их любой ценой. Было смешно слушать этот бред, но фанатический блеск в глазах майора и его слепая уверенность в собственной правоте, порой стирали улыбку с моего лица.

– Окно Овертона, – как-то произнес майор, четко проговаривая каждую букву, отвлекшись от материала, обсуждавшегося ранее, в очередной раз решая поучить неопытных студентов уму-разуму. – Кому знакомо это выражение?

В ответ – молчание, хотя наверняка все знали, о чем говорит майор. По крайней мере я уже догадывался, какая тема стояла на повестке дня.

– Не удивительно! – заключил он, разочарованно оглядывая класс. – Вы, физтехи, глубоко закопались в своих учебниках, набитых формулами и теоремами, но не уделяете должного внимания насущным жизненным вопросам, влияющим на вас неимоверным образом, путь вы этого и не осознаете. Это давно разработанная методика, и я подчеркиваю, – методика – отнюдь не сырая теория! И назначение ее в том, чтобы изменить сознание простого человека категорическим образом, да в такой форме, что сам подопытный и не поверит в возможность задуманных над ним перемен! Приведем же пример! Каннибализм. Все вы, конечно же, понимаете аморальность этого явления, так?

Утвердительные кивки и согласное мычание удовлетворили майора.

– Представим же себе, что по какой-то причине возникла необходимость снять табу с этого явления. То есть возникла необходимость сделать каннибализм повсеместно распространенной практикой. Что за бред, скажете вы. Прошу же вас проявить немного терпения и внимательно следить за ходом моих мыслей, пусть пока и немного отвлеченных. Допустим, в какой-то момент некий ученый решил исследовать данное явление, или некая публичная личность на вечернем выпуске радиопередачи решила обсудить данный вопрос. Отчего нет? Ведь нет рамок, ограничивающих область познания ученого, как и нет прямых запретов на то, что можно обсуждать на радиоволнах. Что же произойдет в таком случае? Поначалу ничего заметного, однако в этот самый момент каннибализм станет темой, которую можно публично обсуждать, которую можно исследовать, пусть она и остается пока что весьма радикальной. Сделан первый шаг в запланированном нами направлении, начинается постепенное снятие табу.

Теперь, когда интересующая нас тема стала обсуждаемой, попытаемся сделать ее оправдываемой. Что, неужто каннибализм есть настолько негативное явление, что никак нельзя оправдать его? Наверняка можно! Ученые выдвинут гипотезу о том, что каннибализм является неотъемлемой частью развития общественности, фазой, через которую проходит каждая народность, а где-то даже, в диких уголках нашей планеты, он все еще активно практикуется племенами дикарей. Окажется, что это есть важнейший этап эволюции, а как можно поспорить с фундаментальными силами природы? Даже этого будет достаточно, чтобы сдвинуть общественное мнение, чтобы запустить необратимый процесс, который повлечет за собой ужасающие последствия, которых никто и не ожидал. В какой-то момент каннибализм войдет в моду, станет самой обсуждаемой в медиа темой. О нем будут говорить, писать, петь и снимать передачи. На людей вывалятся новости о знаменитостях, питающихся людской плотью, научные статьи, показывающие пользу от питания человечиной, и, разумеется, художественные книги, описывающие страдания каннибалов по всему земному шару, гонимых и непонятых, не заслуживающих исторической несправедливости, обрушенной на них. Идея существования каннибализма станет привычной людям до такой степени, что однажды будет считаться частью нормальной жизни, встав в один ряд с диетическими практиками или формами самовыражения.

Майор обвел глазами своих нерадивых студентов, таких молодых и совершенно ничего еще не смыслящих в жизни. Выражение лица его говорило о том фантастическом удовлетворении, которое он получал, раскрывая нам глаза на подобные теории заговора.

– Стоит ли мне говорить, что данный метод не раз уже был использован, по большей части в западных странах? Развращение и аморальность тамошних взглядов касательно множества вопросов есть не что иное, как результат воздействия на людей с помощью окна Овертона, осуществлявшегося в течение многих лет. Думаю, все вы понимаете, о чем идет речь. Педики, к примеру, и вся извращенская культура, распространяющаяся по миру, – есть прямое следствие…

Я ожидал этого и в то же время надеялся, что до этого не дойдет. Что, быть может, раздастся спасительный звонок, оглашающий окончание затянувшегося и мучительно глупого занятия, в очередной раз посвященного теории заговора над традиционными ценностями. В сознании людей, подобных майору, нет места многообразию и континуальности. Мир, каким он представляется таким людям, всегда дискретен и разделен на две половины, одна из которых несет собой зло. Таким людям необходимы враги и заговорщики, без которых вся дискретная система мировоззрения не может существовать. А коли врагов таких нет в реальности – так ничего страшного, их всегда можно с легкостью придумать. Именно поэтому военные – особая каста людей, к которым я всегда относился с опаской.

Музыку на улице сделали громче. Можно было практически ощущать вибрации воздуха в такт песне. Я с ворчанием открыл глаза и сел на краю кровати, спустив ноги на холодный пол. Через некоторое время глаза привыкли к темноте, и во мраке проступили очертания моей комнаты. Встав, я босиком подошел к распахнутому окну. Молодая луна плыла по небу, сопровождаемая цепочкой крохотных седых тучек. Серп луны касался далекого светящегося небоскреба, высившегося над жилыми зданиями, – значит уже было около трех часов ночи. Оставалось примерно шесть часов до официального старта военных сборов. У машины, припаркованной за общежитием, из которой лилась музыка, танцевали, если это можно было так назвать, несколько человек, изредка выкрикивая слова песен в пьяном угаре. Их темные фигуры, пошатываясь, кружились вокруг друг друга, иногда сталкиваясь и неуклюже падая на землю. Под утро эти ребята отрезвеют и вернутся домой, в то время как мне придется ехать на север Москвы словно на заклание. В каком-то смысле я завидовал им. Завидовал этой беспечности, неограниченной никем и ничем.

Я захлопнул окно, практические полностью заглушив звуки, доносившиеся с улицы, и приоткрыл дверь комнаты в коридор, предоставляя воздуху хоть какую-то возможность циркулировать ночью. На носках подошел к кровати и плюхнулся на нее, сбросив на пол простынь и горячую подушку. Лучше уж спать на голом матрасе. Гораздо тяжелее было избавиться от мыслей, мельтешащих в голове. Все они сводились примерно к одному: завтрашний день будет таким же ужасным, как и весь последующий месяц.

Прошло около часа, прежде чем мне все-таки удалось заснуть.

Проснулся я в семь часов утра, когда солнце только поднялось над зданиями. Небо еще не успело сбросить с себя остатки прошедшей ночи, утренние облака, окрашенные на востоке в розовые и оранжевые цвета, плотными сгустками облепили линию горизонта, внушая обманчивые надежды на развитие пасмурной погоды. Моя форма, выстиранная и выглаженная с вечера, ждала меня, сложенная на стуле у письменного стола. От одной мысли, насколько неудобно будет носить в такую жару китель и штаны из плотного материала, мне стало дурно. О берцах и говорить было нечего.

В наидурнейшем расположении духа я вышел на улицу, беззвучно миновав дремлющего охранника у турникетов. Утренняя прохлада обволакивала меня с ног до головы, лаская грудь сквозь полураспахнутый китель. Времени было более чем достаточно, а потому на пути к метро я позволил себе свернуть с большой дороги к скверу неподалеку от общежития. Сквер этот появился вокруг крохотного пруда, у которого порой можно было видеть рыбачащих мужиков, хоть это и было формально запрещено. В тени деревьев, поросших плотным строем вокруг водоема, создавшим естественный навес, можно было посидеть в тишине и попытаться унестись мыслями прочь от затхлого города. Людей вокруг еще почти не наблюдалось, разве что утренние бегуны проносились мимо, заткнув уши наушниками. Легкий ветерок теребил листву над головой, от чего рябь разбегалась по поверхности пруда, разгоняя мелких темных рыбок, с осторожностью подплывающих к берегу. Я полюбил это место с тех самых пор, как переехал из кампуса. Посреди города, кишащего вечно куда-то спешащими людьми, которые порой сами не знали причин своей спешки, этот клочок земли, полный спокойствия и гармонии, был для меня чем-то вроде островка, куда всегда можно было убежать от надоевшей суеты. С удовольствием я просидел бы здесь весь день, читая, слушая музыку, думая о чем угодно, кроме сборов. Будут ли выдаваться такие моменты там? Я представил себе маршировку по раскаленному асфальту, ползание в грязи на стрельбищах, бесконечные подтягивания, работу на военном аэродроме под палящим южным солнцем, и тут же тоска окатила меня с новой силой. Суть сборов была проста, да, и по сути участие в них означало добровольную продажу самого себя в рабство на месяц ради получения одной единственной бумажки, которая, возможно, мне никогда бы и не пригодилась.

По каменным ступеням, поросшим густой травой и мхом, я спустился к пруду и склонился над ним, глядя на свое колеблющееся отражение. Рыбки, плававшие у поверхности, едва завидев меня, кинулись в рассыпную. Я поднял плоский камень с земли и запустил им блин. Ударившись о водную гладь несколько раз, камень пошел на дно, оставив за собой разрастающиеся круги, вскоре затронувшие и мое отражение. Словно загипнотизированный увиденным, мыслями я вновь унесся в недалекое прошлое, из которого до меня стал смутно доноситься знакомый голос.

– Забыл снять с предохранителя, Уваров. Сильнее жми! Да что же ты, Иван, как баба, жми сильнее!

Шел снег. Пушистые хлопья ложились бесшумно на мокрый асфальт, тая на глазах. За окном небо стремительно темнело, покрытое сумеречным блеском на западе и заволоченное на востоке бархатной тьмой, усыпанной редкими холодными звездами. Если прислушаться, можно было уловить далекий лай собак, ищущих пристанища для ночлега на грядущую сырую ночь. Это был один из тех вечеров, коими полнится жизнь физтеха во время зимней сессии, когда только сдав один зачет или экзамен, уже нужно было начинать готовиться к следующему.

Майор обходил ряды парт, за которыми по одному стояли с автоматами в руках студенты, готовые по команде броситься разбирать их. Скорость определяла многое – какую оценку ты в итоге получишь за семестр и сколько потенциальных врагов ты успеешь убить на поле битвы, если вдруг оружие твое, по какой-то причине, нужно будет разобрать и собрать заново. Многие справились весьма успешно, заслужив искреннюю, хоть и скупую похвалу старика. Заветная галочка напротив фамилии, отмеченная быстрым движением в журнале, означала успешно сданный зачет и, казалось, разделяла собравшихся на мужчин, научившихся, как им и подобает, обращаться с оружием, и мальчиков, молокососов, не достойных зваться мужчинами, вынужденных с поникшей головой покинуть кабинет, опозоренных, с надеждой вернуться на пересдачу и восстановить свое доброе имя перед лицом майора и всей военной кафедрой.

С торжественно-презрительной улыбкой, растянувшейся на лице, покрытым морщинами, майор наконец подошел ко мне. Он знал, что этому студенту галочки не достанется ни сегодня, ни на пересдаче, ни на любом другом из грядущих занятий. Он знал, и я чувствовал это всем своим нутром, словно жертва, ощущающая на себя взгляд хищника, затаившегося поблизости и приготовившегося броситься на нее, – он знал, что я не сдам этот зачет. Он чувствовал во мне инородный объект, проникший на территорию военной кафедры по ошибке или по воле случая, и не заслуживающий находиться здесь.

– Ну что ж, голубчик, – язвительный блеск, сверкнувший из глубины его прожженной порохом души, опалил мой слух, – показывай, на что способен.

Уже будучи готовым к провалу, я резко нажал большим пальцем на защелку, чтобы отделить магазин. Удивительно, но обычно упрямая защелка без возражений сдвинулась с места, великодушно позволяя мне продолжить. Ничего себе! Проверка наличия патронов, отделение шомпола, снятие крышки ствольной коробки, отделение пружины и затворной рамы, – все прошло гладко и почти молниеносно, чему я не переставал поражаться. Мои руки действовали быстро и четко, отделяя детали одну за другой, отбрасывая извлеченные из автомата части на парту.

– Семнадцать секунд, – процедил майор, стиснув зубы и уставившись на показания своего секундомера, как и я, не в состоянии поверить в случившееся. – Хоть и чересчур небрежно, – он указал на содержимое пенала, частично разбросанное у меня под ногами.

– Я сдал! – только и удалось мне выговорить, осознание реальности произошедшего только стало доходить до меня.

– Да, но лишь на удовлетворительно. Хотя что-то мне подсказывает, здесь больше везения, чем опыта, – короткая пауза.

Тайная дума отяжелила чело майора, занесшего ручку над журналом. Ничто не мешало ему заставить меня разобрать автомат повторно, дабы исключить влияние случая на результат зачета. Пусть у него и не возникало такого желания с кем-либо из сдававших до меня. Пламя разочарования и недовольства, разгоравшееся в его сердце, давало знать о себе неистовым пульсированием вены на его виске.

– Так уж и быть, – все же объявил он. – Зачет ты сдал, но я хочу чтобы ты зарубил себе на носу: на сборах тебе так вряд ли повезет. А пересдачи там, сам, наверное, понимаешь, не будет, – и он без слов двинулся к следующему студенту, черкнув напротив моей фамилии кривую галочку.

Пронесло. Неизвестная мне сила, добрая или злая, а, быть может, действительно, лишь изменчивое везение, – что-то в тот день позволило мне пройти испытание, которое, согласно всем здравым и надежным прогнозам, должно было положить конец моей погоне за военным билетом в стенах института. Все мои сокурсники знали и ждали этого, я морально готовился к этому, – но нет! Инородному объекту в моем лице было позволено остаться на военной кафедре до поры до времени.

А время текло незаметно, пока я сидел у пруда, погрузившись в свои переживания и забыв обо все на свете. Город уже начинал просыпаться. Машины чаще заколесили по дорогам, пульсирующим словно вены гигантского живого организма, перебрасывая все новые порции людей из одной точки в другую. Скрепя сердце, я поспешил присоединиться к этому безумному потоку.

Иногда кажется, что если утром, когда все люди спешат на работу, встать посреди дороги около входа в метро и не двигаться, то полусонная толпа сама понесет тебя дальше за собою, толкая из стороны в сторону, пихая в бок локтями, наступая на ноги, выкрикивая при этом на удивление оригинальные ругательства. Именно утром городской человек в полной мере проявляет свои творческие способности, выражая их в меткой фразе, брошенной вслед случайному зеваке, вставшему у него на пути. И таких гениев слова развелось так много, что порой интереснее слушать их перекрикивания, нежели чем сухой голос диктора, читающего рекламные объявления. Там женщина нечаянно наступила мужчине на ногу? Тут же на нее обрушивается поток гнусной информации о всех ее родственниках, хотя бы частично участвовавших в ее появлении на свет. Обратно же мужчине прилетает доскональное и весьма неприятное описание его внешних черт, возможно даже немного преувеличенное. Их голоса сливаются в один, резонируют под самым потолком и не стихают до тех пор, пока хотя бы один не умчится в вагоне в темный тоннель.

В тот день у меня не было настроения прислушиваться к людям – я надел наушники и включил плейлист, состоящий из грустных песен. Песни о разбитом сердце, об одиночестве, о злой судьбе – казалось, что все они были написаны обо мне, что каждая из них удивительно точно описывала сложившееся положение вещей. Вагон стремительно уносил меня все дальше и глубже, а я, закрыв глаза, старался не думать о том, куда он меня несет.

– Станция Новодачная, – изрек женский голос из динамиков в электричке, мчавшейся на север в направлении Дмитрова. – Осторожно, двери закрываются, следующая станция…

Моя остановка. Кое-как удалось выскочить из доверху забитого вагона, несмотря на гневное нежелание людей пропускать меня. С облегчением вздохнул свежий воздух, радуясь тому, что относительно долгая дорога осталась позади. До военной кафедры нужно было пройти пешком около пяти сотен метров. С другой стороны, плотный узел стягивался в моем животе все сильнее. Это чувство тревоги я испытывал каждый раз, приезжая сюда, но теперь оно было усилено во много раз и продолжало расти с каждым шагом, приближавшим меня к пункту назначения. В то время, как страх и волнение парализовывали меня, вокруг все словно сверкало радостью и пело от счастья. На небе не было ни облачка; прохожие улыбались и смеялись о чем-то; по обеим сторонам от дороги, ведущей от станции к институту, цвели ярко-желтые цветы, аромат которых разносился по окрестностям. Даже в мой унылый плейлист прокралась веселая песня. Мир как будто насмехался надо мной и над моими жалкими проблемами.

Одновременно со мной на платформу вывалилась группа молодых людей, так же одетых в военную форму. Знакомых среди них не было. Можно было предположить, что они учились на другом направлении, но путь они наверняка держали туда же. “Будущие камрады”, – подумал я, проходя мимо ребят, которые остановились около перехода через железнодорожные пути и стали живо что-то обсуждать. Завидев меня, они на мгновение притихли, пробегая по мне глазами, но, видимо, не найдя ничего интересного, вернулись к своему спору. Краем уха мне удалось услышать его часть.

– Фомин, не суетись! – говорил долговязый парень в очках с ехидной ухмылкой. Его китель и штаны явно разнились в цвете и полевом узоре, словно он наспех собирал форму из нескольких комплектов. – Мой знакомый был там в прошлом году и сказал, что всем плевать на мобилы.

– В прошлом году все было по-другому, и ты это знаешь, – хмуро ответил плотный парень с невероятно густыми бровями, нависшими над его мелкими, глубоко посаженными глазами. – После того, что те мудаки устроили в прошло году, нас не только обыщут на пропускной, но и не выпустят за пределы военной части.

Долговязый издал смешок, призывая остальных спутников разделить с ним его скептицизм.

– Как бы то ни было, можно взять орехоколы. Ими-то уж точно никто не запретит пользоваться. Да и вообще, я не вижу никакого смысла в этом запрете.

– Мы говорим о военных, – мрачно заметил Фомин. – Так что логика обычных людей тут не работает.

Справедливое замечание, как мне показалось. Грохот проносившейся мимо электрички заглушил их голоса на короткое время, и я обогнал их, успев перейти через пути как раз перед тем, как к станции подъехала следующая электричка, заново преградившая ребятам дорогу. Но одной тревожной мыслью стало больше: все они были коротко стрижены. Я и не подумал, что следовало бы подкоротить длину волос заранее.

Здание военной кафедры расположилось на самом отшибе кампуса, за пыльной тропой, по которой нередко разгуливали бродячие собаки, забредавшие в эти края из Долгопрудного. В дождливую погоду, особенно часто это бывало осенью, в начале учебного года, тропу эту размывало до такой степени, что ходить по ней можно было лишь в берцах или резиновых галошах. В такие времена, чтобы попасть на занятие, нужно было преодолеть пару сот метров жидкой хлюпающей грязи, испещренной колеями машин и глубокими следами, оставленными такими же несчастными, которым пришлось идти той же дорогой. Высокие стальные ворота выросли передо мной из земли через несколько минут. Когда-то они имели грязно-зеленый оттенок, неплохо сочетавшийся с окружающими убогими видами, но теперь краска с них была дотошно соскоблена, и древняя заржавелая сталь первой приветствовала дорогих курсантов, возвращавшихся в альма-матер после летних каникул.

У небольшого двухэтажного здания, в котором располагались учебные аудитории, стояли, сидели, разговаривали, кто-то читал книгу, кто-то молча пялился в экран телефона – студенты, уже курсанты, все в полевой форме. Их было больше, чем я ожидал, но гораздо меньше, чем могло бы быть, если бы весь поток не разделили на два. Собственно, моему потоку предстояло ехать в Б., второму – в Я., причем выезд их должен был состояться неделей позже. Остановившись, я прищурился, пытаясь найти знакомые лица, которых, увы или к счастью, было не так уж много. Большую часть людей я знал лишь из-за того, что учился с ними на одном факультете. Тут не было моих друзей, мало кого я бы мог назвать товарищем или даже просто хорошим знакомым. Товарищем по учебе – возможно, если обучение на военной кафедре можно было назвать учебой. Я кивнул паре таких людей, стараясь не замечать тех, с кем мне не хотелось здороваться или разговаривать.

Мои одногруппники, все девятеро человек, стояли в тени дерева, выросшего на небольшом клочке земли, огороженном бордюром. Я поспешил примкнуть к ним и ничуть не был удивлен тому, что Максим Кот, староста моей немногочисленной группы, тут же стал критически осматривать меня. Если все мы лишь притворялись солдатами и поддерживали видимость желания продолжать эту игру только ради получения военного билета, то он, как мне часто казалось, вжился в игру до такой степени, что совершенно утратил всякую связь с действительностью. Здесь он превращался в ответственного старосту, никогда не упуская возможности задать дополнительный вопрос преподавателю, дотошно готовясь к срезам знаний и экзаменам. Это можно было видеть даже по его берцам, которые всегда были идеально начищены и отполированы до блеска. Секундный взгляд на меня – и у Максима был готов предсказуемый вердикт.

– Лева, ты почему не постригся? Нам теперь всем может влететь из-за тебя!

Поразительно! Сборы еще не успели начаться – а у нашего старосты уже обострилось чувство коллективной ответственности.

– Забыл как-то, постригусь завтра перед отъездом, – пробубнил я, подметив, что вокруг было полно таких же нестриженых людей. Выговора за стрижку можно было не бояться.

– Уж будь добр. И берцы у тебя пыльные, их нужно бы почистить, – командные нотки проскальзывали в его голосе. – У ангара, вон там, можно взять губку, – он мотнул головой в сторону стойки с губками и гуталином у входа в ангар.

Я пробормотал что-то невнятное в ответ, но не стал прислушиваться к полученному совету. Максиму это, конечно, не понравилось, но больше он ничего сделать не мог. Ему оставалось лишь изредка неодобрительно посматривать на мои берцы.

– А фляги все купили?

– Макс, ты спрашиваешь это в десятый раз, – простонал Артем Абрамов, тощий и белобрысый парень, являющий собой тонкую грань между очень светлым блондином и альбиносом.

– Да хоть двадцатый раз, у всех с собой должны быть фляги! – гордо ответил староста, принимая свою оборонительную позу. Нам всем была знакома эта поза, когда Максим, защищая свое мнение, пытался зрительно увеличиться в размерах, выпячивая грудь, широко раздвигая руки, вызывающе оглядывая каждого, кто мог бы с ним поспорить. Это поза означала: “Я прав, и как бы вы ни пытались меня в чем-то переубедить, вам не удастся это сделать. К тому же, я староста, так что вам стоит прислушиваться к тому, что я говорю.” В такие моменты спорить дальше было действительно бесполезно – он начинал проявлять чудеса твердолобости. Хотя в каком-то смысле нужно было отдать ему должное. Группе был необходим человек, который бы мог взять на себя всю ту ответственность, которую все остальные так старательно избегали. Пускай мы и наделили Максима кажущейся властью, избрав его старостой, эта игра шла на пользу всем. Нам не нужно было беспокоиться о подготовке аудиторий к занятиям, составлением билетов для экзаменов, организацией и прочей ерундой. Взамен же Максиму предоставлялась возможность немного покомандовать нами и почувствовать себя важным.

– Ты вообще заглядывал в чат? – тихонько обратился ко мне Ваня Уваров. Он принадлежал к числу тех немногих на военной кафедре, кто казался мне адекватным человеком, разделяющим в каком-то смысле мое отношение к происходящему. – Туда присылали указания майора, в том числе и о стрижке, – и он приподнял над головой кепку, демонстрируя короткую прическу с чуть выбивающейся из-под козырька челкой.

– Я тут такой далеко не один, всех ведь не прогонят.

– Всех прогонять и не надо, показательный пример нужен только один, – ответил Ваня, скривив лицо в сочувственной гримасе. – Ты ведь знаешь, кто им окажется, если до этого дойдет?

– Ой, иди к черту!

Ваня рассмеялся, похлопав меня по плечу, и вернулся к своему телефону. Максим же, словно раздражаемый звуками, выражающими радость и веселье, недовольно поморщился и повернулся к зданию кафедры, застыв в стойке смирно.

– Парни, а подшивку кто-нибудь сделал? – подал голос Саша Сабуров. – Или, может, собирается? Там ведь будет жарко. Во всех смыслах, – и он закатился хохотом над собственной же шуткой. Вполне типично для него.

– Я сделал, – ответил Абрамов. – А что? Нужна помощь?

– Покажи.

Абрамов отогнул ворот своего кителя, одна из внутренних поверхностей которого, та, что вплотную прилегала к шее, была аккуратно обшита кусочком белой ткани по всей длине воротника.

– Неплохо, – протянул Сабуров. – Почти не вышел за края. Она обязательно должна быть белой?

– Не знаю, Сань. Не торопись, сегодня все скажут.

Позже все начали собираться на плацу, выстроившись в две неуклюжие кривые шеренги. Моя группа стояла в самом конце строя, у ангара, в котором нам не раз приходилось убираться, перекладывая никому не нужные вещи из одного угла в другой. В том ангаре собирались и хранились вещи, давно отвергнутые миром: старые компьютеры, сломанные принтеры, детали двигателей машин, вышедших из производства десятки лет назад, стулья и столы без ножек или без спинок. Это было настоящее кладбище хлама, содержимое которого почему-то только продолжало расти, несмотря на то, что студенты в конце каждого семестра усердно выгребали оттуда тонны мусора. На первый взгляд может показаться неэтичным заставлять студентов расчищать какой-то старый ангар, заваленный мусором, и, возможно, так оно и есть, но вот только студенты, которых принуждали к этому неисчислимое множество раз, никогда не жаловались, а напротив, даже радовались этому, пусть и тайком. Понять это можно лишь представив, что испытывает студент, томящийся вечером на занятии по военной подготовке, когда неожиданно распахивается дверь кабинета, входит техник с раскрасневшимся лицом и хриплым голосом говорит: “Илья Петрович, придется забрать ребяток на пару часов в ангар”. А Илье Петровичу и самому, наверное, в радость завершить занятие пораньше, и он распускает класс. Студенты же, хоть и представляют ясно, чем им придется заниматься в ангаре, идут туда довольными, ибо уж лучше поработать руками в непринужденной обстановке, чем сидеть в этом крохотном душном кабинете, пытаясь не заснуть под монотонную речь лектора.

Между тем из двухэтажного здания появился тот самый майор. Галдеж мгновенно прекратился, все стали ровняться и поправлять головные уборы. На майоре была надета форма синего цвета, верхние пуговицы кителя расстегнуты, слегка обнажая голую безволосую грудь, а его лысина поблескивала в лучах солнца. Не спеша, он прошел через плац и встал напротив центра строя.

– Здравия желаю, товарищи курсанты!

В ответ на его приветствие раздалось множество разрозненных выкриков, слившихся в едва различимую фразу. Майору наше приветствие явно не понравилось. Брови над его яркими голубыми глазами за стеклышками очков, сурово сошлись на переносице.

– Попробуем еще раз. Здравия желаю, товарищи курсанты!

– Здравия желаю, товарищ майор!

Последнее вышло очень громким и вполне себе четким.

– Поздравляю с началом прохождения военных сборов!

Троекратное “Ура!” разнеслось по строю. Судя по всему майор был удовлетворен в какой-то степени. Из-за спины он достал листки бумаги.

– Итак, парни, под солнцем стоять долго никому не хочется, я и сам понимаю, поэтому сейчас быстро решим некоторые организационные вопросы, и затем пройдем в помещение, чтобы обсудить все детали предстоящих вам сборов. Если что, начальник кафедры здесь, позже он сам скажет вам собственное приветственное слово и даст напутствия в дорогу. А пока вас нужно разделить на взводы. Все вы, рота, будете разделены на два взвода, в каждом по два отделения. Во главе всей роты стоит старшина, который в нашем случае назначается руководством военной кафедры. – Майор сделал короткую паузу, оглядывая строй. Максим нервно напрягся, выпучив глаза. – Старшиной было решено назначать Максима Кота. Студент Кот, ко мне!

– Так точно! – прокричал Максим, строевым шагом, высоко оттягивая ногу, подошел к майору и, как подобает доложив о прибытии, встал за его спиной с широчайшей улыбкой на лице. Судя по всему, это был самый счастливый миг его жизни, апофеоз его бытия. Никогда я не видел его столь довольным собой.

– Поздравляю с повышением, курсант! Теперь продолжим. Сейчас поделим вас на взводы, во главе каждого – по одному замком взвода. Их кандидатуры так же были назначены кафедрой. – Поправив очки, майор пробежал глазами по своим записям. – Студенты Казаков и Панин, выйти из строя! – эти двое вышли вперед, и он так же поздравил их с повышением. На фоне Максима они выглядели слегка разочарованными.

– Неужели Макс покидает нас? – шепнул где-то неподалеку Сабуров, еле сдерживая смешок, пока майор переговаривался со старшиной и двумя замком взводами.

– Максим? Покидает нас? Да никогда! – уверенно ответил Абрамов. – Зато вот интересно, командиров отделения тоже назначает кафедра?

– А что? Хочется покомандовать?

– Ну почему бы и нет.

– Одни карьеристы вокруг! – сказал Ваня. – Все лезете вверх по карьерной лестнице, а ведь такими темпами толчки будет некому драить, ребята!

Абрамов при этом широко улыбнулся.

– Вот тебе мы это и предоставим, Иван.

Пока майор обсуждал что-то со старшиной и двумя замком взводами, иногда тыкая пальцем в содержимое своих записок, над строем успел подняться легкий гул.

– Отставить разговоры! – бросил майор. – Казаков, Панин, вы все поняли? Тогда приступайте. Старшина, командуй!

– Есть!

Максим подошел ближе к строю, с тем же изяществом вытягивая ноги, неся в руках переданные ему списки. Я разглядел два листка, исписанных фамилиями.

– Приготовиться к проверке наличия…

– Нет, нет! Не так, – прервал майор Максима, снисходительно улыбаясь. – Старшина не сам занимается этим, а дает команду замком взводам. Соберись, Кот!

– Так точно! – Максим повернулся к Панину и Казакову. – Замком взводов, проверить наличие личного состава и доложить!

Начали перекличку. Формировался новый строй в соответствии со списками, где каждому из нас были приписаны определенные номера взвода и отделения. Благо, в силу того, что в моей группе было немного человек, все мы оказались в одном отделении – втором отделении второго взвода. Нам даже не пришлось менять место в строю – мы так и остались замыкающими.

– На первый-второй рассчитайсь! – прозвучала очередная команда Максима. Последовательность чередующихся выкриков побежала по строю в моем направлении, остановившись на мне лишь на мгновение, когда я, как мне показалось, неуклюже выкрикнул “Первый!”, передавая черед следующему за мной человеку.

– В две шеренги становись! – половина ребят вышла из строя на шаг вперед, формируя строй из двух шеренг. Майор двинулся к началу строя. Тут же до меня дошло, что происходит и для чего нас построили в две шеренги.

– Вторая шеренга, кругом! Приготовиться к осмотру внешнего вида!

Стараясь спрятаться за соседом справа, я стал лихорадочно натирать грязные носки своих берцев о ткань штанов и одновременно пытался придать нужную форму воротнику кителя, который забыл пригладить после стирки. Блестящими мои берцы, к несчастью, не стали, несмотря на все мои старания, но и этого должно было хватить. Майор медленно обходил обе шеренги, делая короткие замечания по поводу грязных берцев, расстегнутых кителей и криво пришитых нашивок с символикой военной кафедры. Когда он встал напротив меня, я назвал свое имя.

– Постричься во время обеденного перерыва, – бросил он мне, пренебрежительно оглядев мою форму и волосы, выбивающиеся из-под кепки.

Лучи солнца проникали сквозь распахнутое настежь окно в единственный учебный класс военной кафедры, способный вместить порядка пятидесяти человек. Я зашел в числе последних, как раз, когда оставалось несколько свободных мест, одно из которых, за дальней партой, и поспешил занять. Мои одногруппники разместились ближе к окну, а Максим в гордом одиночестве сидел перед преподавательским столом. Рядом со мной сидели двое незнакомых мне парней. Тот, что ближе ко мне – с темными взъерошенными волосами и оливковым цветом кожи. На долю секунды он бросил на меня безучастный взгляд, лишенный всякого интереса, а затем снова вернулся к разглядыванию своего телефона. Слева от него сидел с виду неприметный парень. Эти двое периодически обменивались короткими репликами, из которых я узнал, что темноволосого звали Богданом.

Когда майор вошел в аудиторию, все разговоры затихли, взгляды обратились на него, а Максим, подорвавшись со своего места, прокричал:

– Класс, смирно!

– Вольно! – лениво ответил майор. – Садитесь. – Он прошествовал к своему столу. – Старшина, все здесь?

– Так точно! Состав проверили, все присутствовавшие на утреннем построении на месте.

Майор достал из нагрудного кармана очки и, надев их, оглядел класс, полный бритых голов и блестящих от любопытства глаз.

– Очень хорошо. Что же, господа, на взводы мы вас поделили, так что теперь в числе ваших обязанностей – знать свое место в строю. Всем, кто получил от меня замечания насчет внешнего вида на утреннем построении, нужно будет исправиться во время обеденного перерыва. Иначе.. кхм… могу гарантировать вам определенные осложнения. Это всем ясно?

Разрозненные “да” и “так точно” прозвучали в ответ.

– Тогда идем дальше. В Б. с вами поеду я, и, возможно, позже к нам присоединится полковник Чукреев. Но это еще не точно.

Вверх вскинулась рука.

– Вы будете принимать экзамен?

– Какая разница? Нечего бежать впереди паровоза. Вам пока еще рано думать о экзаменах, прежде всего нужно принять военную присягу. Первые недели две вас только и будут что дрессировать на плацу. Шагать научат, как людей. К присяге, ребята, посерьезней отнеситесь. В жизни военного это момент все-таки важный, торжественный. Так что желающим скорее всего даже разрешат пригласить родителей поприсутствовать на присяге. Но это вам сообщат ближе к самому мероприятию. Так, еще вопросы есть? Ну давай, спрашивай, Кот.

– Уже известно, будут ли там зачеты по физической подготовке и стрельбе?

Майор раздраженно глянул на Максима.

– Ну вот сказал же я, не надо забегать вперед. Будут зачеты – скажут, не будут – ну и черт с ними. Ты сейчас к ним как-то готовиться собрался, Кот?

– Так точно!

Смешок пробежал по рядам парт. Богдан слева от меня ухмыльнулся и едва заметно покачал головой, все так же не отрываясь от телефона.

– Ну и отлично, готовься. А вот примешь присягу – и узнаешь, какие у тебя будут зачеты. Так, все, идем дальше. Из основной информации, что вы должны точно знать. Сборы, если кто-то еще не в курсе, будут проходить в Б., в на учебной авиационной базе. Военное училище имени Серова, если быть точнее. Набор цифр на доске за мной – номер вашей военной части, запишите его себе на всякий случай, может пригодиться. А ниже – мой сотовый, тоже зафиксируйте, если у кого-то его нет. В самом низу – номер рейса завтрашнего отправления с Курского вокзала. Чтобы в 11 часов завтра все были на месте, строго без опозданий. Потому что билеты на поезд будут у меня, и если проспите – можете забыть о сборах. Если вдруг возникнут какие-то проблемы, – кто-то опаздывает на поезд, сломал ногу, повздорил с руководством, – сразу звонить мне и докладывать. Записал, Кот? Молодец.

К слову о руководстве, командовать вами на военных сборах будет майор Гордеев. Он будет командиром роты, будет принимать у вас присягу, заниматься организацией ваших работ на аэродроме, может, даже, будет в экзаменационной комиссии. Руководить военными сборами ему не впервой, он второй год подряд принимает студентов нашей кафедры, так что, поверьте, вы в надежных руках. Казарма, в которой вы будете расположены, почти новая, со свежим ремонтом, обещали даже стиральные машины, так что в вашем распоряжении все удобства. Одно дело, парни, нужно понимать, что это училище – объект военный, соответственно засекреченный. Даже если попробуете найти его на картах в гугле – не получится. Поэтому телефонами на всей территории лучше не пользоваться. Я не могу сказать точно, запретят ли использование телефонов вообще, или нет, но одно знаю наверняка: снимать фотографии и выкладывать их в интернет – очень плохая идея. – Майор порылся у себя в кармане и достал свой старенький телефон Нокиа, фонарик. Потряс им в воздухе. – Вот такими устройствами пользоваться вам никто не запретит, насчет этого можете быть уверены.

Так, что там еще? Да, погода в Б., сами понимаете, будет довольно жаркой, а вам предстоит носить форму большую часть дня. Поэтому важно следить за гигиеной. Регулярно ходить в душ, подмываться, когда есть возможность и, обязательно, стираться. Потеть вы там будете сильно, можете мне поверить, так что форму советую стирать хотя бы раз в неделю. А также стирать белье и подшивку, – пожалуйста, не забывайте об этом, иначе подхватите какой-нибудь заразы или будет ходить-вонять на своих сокурсников. С собой стоит взять несколько комплектов белья, трусов и носков, тут уж не поскупитесь, и мыла и средство для душа, разумеется. Прихватите с собой еще шорты, футболку и шлепки, чтобы было в чем ходить вечером.

Богдан повернулся к парню, что сидел слева от него, и шепнул ему:

– Приехали сюда за лекцией по гигиене от этого идиота.

– По поводу распорядка дня и не только, – майор слегка повысил голос, оглядывая класс. – Первое время, как я уже говорил, вас будут усиленно готовить к военной присяге. Хочу, чтобы вы помнили, что это не просто чтение торжественной речи с бумаги. Это момент принятия на себя новых обязанностей перед своей страной. А там, где обязанности, там же и ответственность. После присяги маршировать вам придется поменьше, зато начнутся работы на аэродроме. В прошлом году, курсантов разбивали на группы для разных нужд. Думаю, в этот раз все будет так же.

Вверх взмыла рука русого парня.

– Вопрос?

– Товарищ майор, увалы у нас будут? А то тут слухи разные ходят, что их хотят запретить.

– Слухи, Чумаков, как ни странно, не врут. Ну и что вы так все приуныли сразу? Сами же знаете, кого за это благодарить.

– А вот и не знаем! – выкрикнул кто-то.

– А вы поинтересуйтесь у предыдущего выпуска, они вам с удовольствием расскажут. В двух словах, несколько паршивых овец вдруг решили, что во время увольнительного, пусть и перед самым окончанием сборов, им можно выпить. Да что там выпить, – нажраться в стельку и без стыда явиться в расположение. Вы представляете, какой нагоняй из-за них получили Гордеев и наш начальник кафедры? Так что, по-моему, ничего удивительного в том нет, что увольнительные вам было решено запретить. Приказом кафедры. Тут уж зла не держите, это в каком-то смысле на ваше же благо. Чтобы не было лишних соблазнов.

Недовольный гул поднялся над рядами зашептавшихся курсантов, разочарованных столь суровой мерой. Что сказать, я и сам расстроился, услышав о запрете на увалы, но был уже и без того достаточно подавлен, чтобы как-то реагировать. Однако, паршиво, конечно. Никаких увольнительных, значит никаких свободных прогулок по едва живому городу.

– Тише, тише, разошлись тут! Сдались вам эти увалы, вы программу-то своего экзамена видели? Пятьдесят вопросов по всему, что вы проходили здесь в течение двух лет! И можете быть уверены, списать вам никто не даст. Поэтому лишнее свободное время, которое у вас появится, употребите лучше на подготовку. Нечего вам шляться по городу в поисках приключений на свою голову и залезать тамошним девкам под юбки. Не хватало нам тут еще происшествий такого рода. Остается только надеяться, что под хвост друг друга вы драть не станете. Заднеприводных тут, надеюсь, нет?

Последняя фраза, приукрашенная добродушной улыбкой майора, бойко произнесенная им, вероятно, с целью разрядить обстановку, возымела над большинством присутствующих неожиданный эффект. На какое-то короткое мгновение класс, заполненный курсантами, перевоплотился в смеющуюся аудиторию Хогарта с точностью до припудренных париков и подвязанных бантами кос. Лица, растянувшиеся в безобразных улыбках, скалящиеся друг другу, заливающиеся истеричным хохотом гиен, колотящих по столам кулаками, – и майор смеялся со всеми, положив руки на бока. Напряженная атмосфера разрядилась, новость о запрете увалов была словно забыта. Это была минута сплочения при упоминании любимого всеми предмета шуток.

Мой взгляд скользнул в сторону Богдана. На фоне остальных лиц, искривившихся улыбками, и мерзких гогочущих рож его лицо выделялось неимоверно. Суровый сосредоточенный взгляд, направленный в сторону майора, брови слегка сдвинуты, уголок нижней губы прикушен и оттянут вниз. Достаточно, чтобы внимательный наблюдатель мог понять, что всем понравившаяся шутка не пришлась ему по душе. В этот момент, когда никто не мог этого заметить, я позволил себе не отводить от него глаз чуть подольше. У него были удивительно правильные черты лица. Гладкие линии, формировавшие его профиль, изящно выступающие скулы, волнистые темные волосы, намеренно взъерошенные, – этим можно было любоваться бесконечно долго. Он был очень красив. Видимо, он почувствовал, что за ним наблюдают, и резко посмотрел в мою сторону. Наши взгляды вдруг встретились, и я был поражен, насколько холодными и враждебными оказались его карие глаза. Я сделал вид, словно пристально рассматриваю муху, бьющуюся о стекло за его спиной, и он практически сразу же отвернулся от меня.

Что же, то, что он не смеялся со всеми над шуткой про геев, вовсе не означало, что он сам был геем. Или могло означать? Все, как обычно, сводилось к игре вероятностей, и в данном случае, увы, против меня играл тот факт, что мы находились на военной кафедре. Не гей, вынес я свой предварительный приговор.

Между тем майор, который на какое-то время отошел для меня на второй план, продолжал говорить о работах на аэродроме и отвечать на случайные вопросы.

– На самолетах вам, конечно, полетать не удастся, но увидеть вживую несколько сушек вам точно повезет. Поэтому, еще раз, никаких фотографий, видео, историй в инстаграмме и прочих вольностей. Иначе, пинайте на себя.

– А что они там, собираются прямо-таки конфисковывать у нас смартфоны? Как они вообще смогут понять, что у кого-то есть телефон с доступом в интернет?– с недоверием спросил тот же русый парень, Чумаков.

– Узнать в расположении о таком смогут, это же военная база. А вот насчет конфискации я не знаю. На проходной будет камера хранения, может вас еще там попросят сдать запрещенную технику. К моему совету прислушаться все же стоит, парни, не берите эти смартфоны с собой. Меньше неприятностей на себя навлечете. Знали бы вы сколько…

Майор не успел договорить, в тот момент раздался робкий стук в дверь, и в класс просунулась лысая голова с хорошо знакомым мне лицом. В кабинет ввалился Марк, мой одногруппник. По лицу его можно было понять, что он пробежал значительное расстояние без остановки (от самой Новодачной, несомненно). С его лба катились капли пота. Со сбившимся дыханием, почти задыхаясь, он выпалил:

– Извините за опоздание, товарищ майор! Разрешите войти?

– Это какая-то шутка? Почему опоздал?

– Не успел на электричку.

– Войти не разрешаю. Ступай к начальнику кафедры и докладывай об опоздании. Пусть он решает, что с тобой делать.

Сурово, но, кажется, вполне справедливо – Марк опоздал на целый час. Зная характер начальника кафедры, можно было смело полагать, что влетит теперь Марку по полной. Я бы даже не удивился, если бы его и вовсе не допустили до сборов. За этим не последовало никаких просьб и извинений. Марк с поникшей головой вышел, прикрыв за собой дверь.

– Кот, сделай пометку в журнале, что этот чудик в который раз опоздал на занятие. Ладно, на чем я там остановился? – тут в дверь вновь постучали, на этот раз поуверенней. – Мать вашу, кого там черт принес?

Черт принес, как оказалось, завхоза.

– Сейчас, Сергей Иванович, мы тут почти закончили, и я их сразу отпускаю.

Завхоз понимающе кивнул и удалился.

– Так, вроде обо всем самом важном я вам рассказал. Вопросы какие-то остались?

– Так точно,– отозвался Максим. – Можно ли будет пригласить на присягу девушку?

– Не знаю, Кот. Но скорее всего да, в том году можно было. Еще вопросы?

Пока кто-то разузнавал о возможности выходов в город за учебные достижения и о наличии телевизора в казарме, я ощутил на себе чужой взгляд, повернул голову налево – и встретился глазами с Богданом. Он смотрел прямо на меня. Отталкивающего холода, исходящего от него прежде, уже не было. Вместо этого я прочитал в его взгляде легкое любопытство. Так мы смотрели друг на друга в течение нескольких секунд, ни слова, ни жеста, ни улыбки – никакого движения.

– В таком случае, занятие наше подошло к концу. Последнее ваше занятие на военной кафедре, товарищи курсанты, могу вас с этим поздравить. Во время перерыва, напоминаю, всем нестриженым нужно постричься, а нечищенным – почиститься. Старшина, после перерыва, построишь роту на плацу. У завхоза для вас есть небольшое задание.

Сосед Богдана стал нашептывать ему что-то на ухо, и Богдан повернулся к нему. Тут же раздался тихий звон, означавший перерыв.

– Класс, смирно! – скомандовал Максим, взлетая со своего места. Стулья задвигались, возобновились разговоры.

– Вольно, разойдись! – скомандовал майор и поспешно удалился из аудитории.

К двум креслицам в единственной парикмахерской на всю округу, куда ходило стричься подавляющее большинство физтехов из кампуса, выстроилась очередь из молодых парней, одетых в военную форму. Парикмахерши, относительно молодая девушка, блондинка с выбритыми висками, и полная женщина, брюнетка, средних лет, беззаботно чирикали о своих насущных проблемах и о нежданном потоке клиентов в начале рабочего дня, не обращая внимания на линию курсантов, столпившихся у дверей салона. Внутри был установлен кондиционер, не работающий по какой-то причине, а потому свежий воздух заходил только через входную дверь, подпираемую дощечкой.

– И они так каждый год, значит? – спросила молодая.

Брюнетка на мгновение задумалась, смахивая губкой волосы с затылка клиента.

– Ну как минимум года два. Я тут третий год работаю, и такое уже видала пару раз, не меньше. И на сколько вас, парни, забирают?

– Чуть больше месяца, – ответил кто-то из дверей. – Всех успеете постричь? У нас перерыв на полчаса только.

– А как же не успеть? – удивилась брюнетка. – Вас всего-то под насадку обровнять, да и готово! Так что можете не волноваться.

Блондинка обдала потоком горячего воздуха из фена своего клиента со всех сторон и протянула ему зеркальце, чтобы он мог осмотреть затылок.

– Месяц это не так уж и много, так же, миленький? Как тебе? Затылочек я тебе сняла, как ты попросил.

Когда тот вышел, на его место она пригласила меня.

– Так что же, месяц ведь – это совсем немного, так? Муж мой вон, целый год в армии отслужил. Так что вы, ребята, еще по легкой отделались. Маш, твой же тоже служил?

– А как же, служил-служил! До сих пор со своими сослуживцами бухает не просыхая, даже не знаю, что с этим делать.

– Вот, мой тоже говорит, что со многими своими друзьями в армии познакомился.

– Да уж лучше бы ребяток на год забирали, – вставила брюнетка, рассчитывая парня на кассе. – Мужчине нужно побывать в армии. Без армии мужику не стать настоящим мужиком.

– То есть мы не настоящие мужики? – ехидно обратился к ней парень, сидевший на диванчике у входа. – Чтобы стать мужиками, нужно маршировать ровно? Или научиться драить толчки до блеска?

Брюнетка сжала губы в тонкую полоску, но не стала ничего отвечать на нахальное замечание мальца, только живее защелкала ножницами. Я закрыл глаза и прислушался к радио. Как сейчас помню тот момент, когда заиграла “Миниатюрная танцовщица”, и порыв ветерка ворвался в душную парикмахерскую, растрепав мои волосы. Прямо перед тем, как парикмахерша прошлась по ним машинкой с третьей насадкой.

– А как же долг родине отдать, миленький? – нашлась с ответом блондинка. – Для мужчины понятие долга не должно быть пустым звуком. Забирают-то вас куда?

Несколько движений, и на моем затылке и висках почти ничего на осталось (“Прижмись ко мне крепче, миниатюрная танцовщица…”).

– В Б.

– Это рядом с Воронежем что ли? Ой, правильно сделали, что решили коротко подстричься. На юге-то сейчас жара еще похуже, чем здесь!

Еще одно движение жужжащей машинки – и состриженная челка упала на пеньюар, как последнее свидетельство моей потерянной свободы (“Уложи меня на льняные простыни”). Понятие долга – размытая сущность, когда дело доходит до военной службы, подумал я. Как можно с самого рождения человека, из-за одного лишь его пола, накладывать на него обязательства и ожидать их ревностного исполнения? И как же так получилось, что мужчины и женщины, приходящие в этот мир одним путем, несут по отношению к нему разные обязательства?

– Готово, миленький. Можешь подходить к кассе.

Я помедлил, разглядывая собственное отражение. Ни разу до этого мне еще не приходилось видеть свой череп настолько оголенным. Ком сентиментальности подступил к горлу (“У тебя выдался непростой денек”), и я чуть не заплакал, выходя из парикмахерской, ощущая тяжкий груз неизбежности на сердце.

Глава 2

Запахи краски и уайт-спирита еще долго не оставляли меня после того, как мы выкрасили забор, окружавший территорию военной кафедры, и бордюр вдоль дороги к ней. Едкие ароматы, которые никак нельзя было смыть со своих рук и отстирать с запачкавшейся военной формы, заполонили все воздушное пространство. В центре комнаты лежала пустая дорожная сумка, а я сидел на застеленной кровати и тупо смотрел в нее. У меня имелся довольно четкий список вещей и предметов обихода, которые нужно было собрать в дорогу, однако мне никак не удавалось заставить себя начать собираться. Начнешь готовиться к дороге – и с дороги уже нельзя будет сойти.

Даже если я до сих пор и пытался убедить себя, что еще есть отходной путь, что еще можно не прийти на вокзал и уже потом как-нибудь разобраться с военным билетом, если до того все же дойдет, – вера в возможность отступления у меня почти полностью иссякла. Да и я не смог найти ему достойного оправдания.

На улице вечерело. Мне была необходима чья-нибудь компания. Даже разговор с соседом помог бы, но он уехал в недельный отпуск. С другой стороны, я не хотел никого видеть, желал поглубже уйти в себя и не высовываться во внешний мир до тех пор, пока все неприятности не разрешатся сами собой. Чаще всего, когда у меня бывало такое настроение, побеждала та часть меня, которая сторонилась людей.

Как мне было объяснить кому-то, чего именно я так боялся в предстоящей поездке, если я сам не до конца понимал причины своих страхов? Они присутствовали на подсознательном уровне, я различал лишь их формы, но рационального объяснения им дать не мог. Наверняка можно было сказать, что я боялся долгое время находиться в исключительно мужском обществе. Казалось бы, странная фобия для гея. Не то чтобы мои сокурсники были горячими красавцами, но все же.

И тем не менее одна мысль донимала меня.

“А что если они узнают обо мне? Что если все поймут?”

Поймут по тому, как я говорю (хотя говорю я так же, как и они), и как себя веду (и поведением я от них особо не отличаюсь). Да хотя бы по тому, что являюсь единственным курсантом, не способным взяться за автомат или пистолет без недовольной мины на лице. Вдруг им покажется, что я хожу как-то иначе, или отдаю воинское приветствие слишком изящным движением руки, или слишком ровно, как балерина, тяну ногу при строевой маршировке. Было слишком много мелочей, которые, как мне казалось, запросто могли выдать меня. И дело вовсе не в том, что я стеснялся или стыдился чего-то, вовсе нет. Просто никакой толерантности от военных и курсантов я не ждал. И разве можно было ее ждать?

Телефон завибрировал где-то поблизости. На экране высветилось сообщение.

“Я зайду.”

Она никогда не ставила знака вопроса в конце, объявляя о своем приходе. Просто предупреждала о нем. И словами было не описать, как я был рад ей. Мне нужно было поговорить с кем-то, чтобы прекратить на какое-то время, пусть даже короткое, ментальные самоистязания. Лишь бы оторваться мыслями от пустой сумки в центре комнаты, которая терпеливо ожидала, когда же я все-таки сдамся. Через несколько минут раздались приближающиеся звуки шагов в коридоре, легкий стук в дверь, и в комнату вошла Ира. Длинные рыжие волосы слегка растрепаны, халат, усыпанный восточными узорами, затянут на талии, пушистые тапки шаркают по полу. Как обычно, она сразу перешла к делу.

– Есть что поесть?

Человеку, которому ни разу не довелось (хорошо это или плохо, решать не мне) пожить в студенческом общежитии, не понять, как может один заявиться в дом к другому посреди ночи в поисках еды или выпивки, или с просьбой разместить на свободной койке своего гостя, вынужденного остаться в общежитии после долгой пьянки, или попросту желая одолжить чего-то, чтобы потом навсегда забыть об одолженном предмете. Поначалу это действительно кажется странным, может даже неучтивым, но вскоре переходит в область привычного, создавая своеобразное чувство сплоченности, родственности со всеми нахлебниками, которые к вам заявляются.

– В холодильнике есть кефир.

– И все?

Она прошагала к холодильнику и недоверчиво заглянула внутрь.

– И правда, ничего нет. Не понимаю, чем ты вообще питаешься?

Я пожал плечами.

– Заказываю, ты же знаешь.

– Но ведь это слишком дорого! Откуда ты берешь столько денег?

– На самом деле, это не намного дороже, чем стричься в салоне на Арбате, как это частенько делаешь ты.

– Ха, тогда понятно! Вообще-то мой стилист…

Она не договорила, замерев с полураскрытым ртом, уставившись на мою полулысую голову. Все это время верхний ярус кровати скрывал от ее глаз мою новую стрижку. Точнее, ее отсутствие.

– Какого черта произошло с твоей шевелюрой? Неужели вас заставили постричься?

– Угу.

– Прямо-таки заставили?

– Угу.

– Какой ужас! – Ира упала на стул напротив меня. – Хотя знаешь, выглядит не так уж и безобразно. Тебе даже немного идет.

Какая поверхностная и очевидная это была ложь! Я улыбнулся – она улыбнулась в ответ. Я увидел в ее глазах понимание и немое сожаление. И этого было достаточно, уже от этого мне стало намного легче.

– Вы на месяц, так?

– На месяц и одну неделю, – ответил я. – Они решили накинуть неделю, чтобы у нас было больше времени на подготовку к экзаменам.

– Скорее для того, чтобы подольше вас поэксплуатировать.

Тут нельзя было с ней не согласиться. Она заметила одинокую сумку, беспечно валяющуюся на полу, и спросила, почему я до сих пор не собрался. Я беспомощно развел руками.

– Но поезд же завтра утром, или я что-то путаю?

– Да, поезд утром. Но я все еще как-то не уверен, стоит ли мне ехать.

– А есть выбор?

Я снова улыбнулся. Она все поняла и рассмеялась. Мне нравились такие разговоры с Ирой, когда мне не нужно было озвучивать свои мысли, ей не приходилось отвечать мне, но при этом мы прекрасно понимали ход мыслей друг друга.

– Это действительно будет настолько плохо?

– Не знаю. Кажется, что да. В любом случае, приятного в этом ничего не будет. Ну, почти, – я вспомнил о Богдане и подумал, как было бы здорово, если бы мои предчувствия на его счет оказались верными.

Если прикинуть, я не просил судьбу об огромном одолжении: три процента из популяции количеством в сотню человек давали три потенциальных гея, одним из которых был я. Так что мои желания вполне вписывались в статистические рамки приличия. Видимо, мысли эти отразились на моем лице, и Ира немедленно их прочитала.

– Что? Что такое? Чему ты улыбаешься? Что такого приятного может быть там?

– Да там был один парень… Не знаю, – я отмахнулся, давая ей понять, что обсуждать на самом деле пока нечего.

– Да ладно! Гей? Неужели там будет еще один гей? Кто он? Ты его знаешь? Покажи его фотографии! Не могу в это поверить!

Ира принадлежала к тому типу людей, которым достаточно было услышать пары слов, одной фразы, малейшего намека, чтобы тут же обрисовать у себя в голове пеструю картину событий и взаимосвязей между людьми, которые, нужно признать, довольно часто не имели ничего общего с реальностью, и тут же броситься с жаром в обсуждение всего напридуманного собственным же воображением. Кто-то назовет это женской интуицией, кто-то – переизбытком фантазии. Я же давно перестал пытаться понять происхождение этой ее черты, и научился наслаждаться бурными дискуссиями, возникающими то тут, то там без особых на то причин.

Она все знала обо мне, и у нее не было с этим никаких проблем. Если бы я не сказал ей, уверен, она догадалась бы об этот сама. В каком-то смысле, один из моих каминг-аутов, самый масштабный, частично произошел с подачи Иры.

Жар ароматизированных свечей, коими плотно был уставлен подоконник, расползался по небольшой комнате-двушке. За окном без занавесок и штор стояла глубокая ночь, но шум в комнате все не стихал. Компания из десяти человек, которых судьба свела на какое-то время в одну учебную группу, праздновала что-то: был ли это официальный праздник или лишь глупый повод выпить и повеселиться допоздна – мне не вспомнить. Как бы то ни было, та ночь запомнилась мне вовсе не весельем и выпивкой.

Если ясно представлять себе планировку двушек в московском общежитии физтеха, можно будет понять, насколько тесно расселась группа из шести девушек и четырех парней. Вокруг стола, поставленного в центре комнаты, расселись на двух стульях, кресле, двух прикроватных тумбочках и нижнем ярусе кровати. Мне досталось место в углу ближе к окну. За моей спиной на кухонном столе была навалена куча различного хлама, опустошенных бутылок и коробок из-под заказной пиццы. Люди, сидевшие у противоположного угла стола, облокотились спинами о шкаф. Другими словами, передвигаться по комнате было затруднительно. Свет потушили – зажженных свечей было вполне достаточно, чтобы освещать лица собравшихся. Мы были молоды, и темнота была нашим верным другом. Шел одному богу известно который час этого собрания, все успели выпить, и всем было весело. Гитара давно уже отыграла свое, и мы, естественно для такой компании, пришли к игре в правду или действие.

– Рита, твой черед. Правда или действие?

Рита засмеялась, прищурившись и обнажив строй ровных белых зубов. Ира, сидевшая рядом с ней на кровати, неуверенно поежилась, предвкушая приближение своей очереди. К тому времени мы с ней были достаточно знакомы, чтобы я понял, что она мне нравится. Но между нами все еще существовал некоторый барьер, преодолеть который я пока не набрался смелости.

– Я выбираю действие!

Олег, парень, руководивший ходом игры, коварно улыбнулся.

– Как насчет стриптиза?

Ира резким движением поднесла руку ко рту в ужасе. Рита перестала смеяться, улыбка непонимания застыла на ее лице.

– Олег, кажется, это уже перебор.

– Да ладно тебе, никто не просит тебя раздеваться! – небрежно бросил Олег. – Просто танец живота или что-то в этом духе, немного движений задом. Если хочешь, я сделаю все то же самое следом за тобой. Хотите?

– Идет!

Рите, так же как и всем остальным, понравилась эта идея. Она проскользнула за спиной Олега к свободному пространству между креслом и окном. Тени подрагивающих огней заплясали на ее повеселевшем лице.

– Может тебе включить музыки?

– Ну давайте, не помешает.

Вслед за простыми мотивами песни, которую кто-то включил на своем телефоне, Рита воздела руки вверх и слегка покачала бедрами. Для стороннего наблюдателя это могло выглядеть как какое-то ритуальное действие, во время которого молодая девушка, надышавшись благовониями и испив тайных зелий, пускалась в пляс одержимости, чтобы установить контакт с потусторонними силами. Рита кружилась и извивалась насколько это позволяла делать мебель, окружавшая ее. Ее руки переплетались словно две играющие змеи, волосы растрепались и скрывали лицо, живот изгибался вслед за бедрами, которые не останавливались ни на секунду. А песня все тянулась и не заканчивалась, перетекая незаметно из одного куплета в другой.

Помимо пьяных восхищенных взоров, прикованных к танцовщице, я заметил два глаза, сверкавших в темноте неприкрытым желанием. Из противоположного угла комнаты, практически не моргая, Тристан жадно смотрел на Риту. Как мне показалось, никто не замечал этого кроме меня. Он хотел ее, жаждал ее и нисколько не думал пытаться скрыть это. Я завидовал ему. Вот так открыто демонстрировать свое влечение, этично это или нет, – я не мог себе такого позволить, привилегия эта была мне недоступна.

Рита остановилась и стала кланяться под всеобщие рукоплескания.

– Это было красиво! – восхищенно произнес Олег.

– Не то слово! – отозвался Тристан, хлопая в ладоши.

В тот момент незримое, но почти осязаемое напряжение протянулось через всю комнату между Ритой, несомненно заметившей его возбуждение, и Тристаном. Довольная и широко улыбающаяся, она вернулась к своему месту рядом с Ирой и нежно обняла ее вокруг талии. Это понравилось не только Тристану, но и всем парням в комнате.

– Вам хорошо, девочки?

– Нам очень хорошо! – ответила Рита, допивая то, что оставалось на дне ее стакана. – Что там насчет мужского стриптиза, Олег?

– Обещание есть обещание, – ответил тот.

Это уже было немного интереснее, с моей точки зрения. Олег встал там же, где минуту назад выплясывала Рита, и медленно стал стягивать с себя футболку, обнажая плоский живот и худую грудь. Кто-то присвистнул, и футболка полетела в том направлении. Было видно, что он сдерживался, старался поменьше двигать бедрами и побольше играть имеющейся мускулатурой. Он повернулся несколько раз на месте, игриво потирая ягодицы, не переставая при этом смеяться, и принялся приспускать джинсы, обнажая белое белье, но тут уже я отвел от него взгляд. Не от смущения, а опасаясь, что кто-то заметит мой интерес.

– Может теперь вместе? – предложил он, протягивая руку Рите, приглашая ее встать рядом с ним.

– Нет, спасибо, – захихикала она. – Думаю, можно идти дальше.

Олег не возражал и, получив назад свою футболку, уселся обратно за стол. Ира нервно дернулась.

– Ой, только не моя очередь!

– О да, дорогая, твоя очередь! Правда или действие?

Ира, напуганная и смущенная, помедлила, обдумывая все возможные последствия своего выбора.

– Выбираю правду, – сказала она наконец.

– Отлично! Тогда расскажи-ка вот что… – начала было Рита, но Ира тут же перебила ее.

– Нет-нет! Действие! Уж лучше действие! Ты слишком коварна, когда выпьешь, и выдашь так все мои секретики.

– Менять выбор нельзя! – попытался запротестовать Олег, но Рита сразу остановила его взмахом руки.

– Хорошо. Тогда вот тебе действие: поцелуйся с Левой!

Очередь смущаться и пугаться дошла до меня гораздо раньше, чем я на то рассчитывал. Ира повернулась ко мне со взглядом, полным смеси страха и любопытства; в моем, наверняка, кроме страха ничего увидеть нельзя было. Я бы не смог сделать этого, ни за что не стал бы. Бесспорно, Ира была красива, но отнюдь не в том смысле, который предполагал собой поцелуи.

– Ой, ну даже не знаю, – протянула она, пытаясь уловить мое отношение к происходящему.

– Выбора у тебя нет! – категорично отрезала Рита.

– Ты отказалась от правды, придется выполнять действие, – бросил следом Олег.

Я почувствовал, как всеобщее внимание переместилось на нас с Ирой, которая все еще не определилась, как ей лучше поступить. Одна мысль громогласной пульсирующей тревогой отдавалась у меня в голове: сейчас все они поймут. Ира потянется ко мне, я оттолкну ее, и этому найдется лишь одно логичное объяснение. Тогда все тайное станет явным.

– Я как бы и не против, – нерешительно произнесла Ира. – Но, мне кажется, Леве эта идея не нравится. Не могу же я его заставить?

– Да брось ты! – Тристан издал странный звук, что-то среднее между чихом и смешком. – Он будет только за!

– Вот именно! Лева, что скажешь? – обратился ко мне Олег.

– Лева? – позвала Ира.

– Не, ребят, – выдавил я в итоге заметно дрожащим голосом. – Я не буду этого делать. Без обид, Ира.

– Никаких обид, Лев.

Но на какое-то мгновение пьяные голоса стихли и над столом повисло молчание, которое длилось, как мне показалось, целую вечность, если не меньше. Они переглядывались, словно мысленно передавая друг другу какое-то тайное сообщение, которым не хотели делиться со мной. Я ощутил резкое желание уйти, но оставался сидеть на своем стуле, пригвожденный к нему страхом и стыдом. Да, я выходил из шкафа раньше, но каждый раз тщательно готовился к этому, уделяя внимание всем возможным сценариям развития предстоящего разговора. И я никогда не делал этого перед таким количеством людей, большую часть которых не считал даже своими друзьями.

Рита нарушила омерзительную тишину.

– Лева, знаешь, мы с девочками давно хотели поинтересоваться…

– Да, с начала семестра не переставали обсуждать это, – мгновенно вставила еще одна девушка.

– Тебе нравятся мюзиклы, ты обожаешь Гослинга, у тебя на стене висит постер с парнями из того фильма про голубых. Как там его? А, черт, ты понимаешь, о чем я. Так вот, кхм. А ты часом сам не…?

Короткая пауза.

– Ты хочешь спросить, не гей ли я? – произнес я, оттягивая время, чтобы придумать хоть какой-то ответ.

Рита, и еще несколько человек, кивнули. Вот он, момент истины. Сердце бешено колотилось, мозг отчаянно перебирал возможные отговорки, пальцы рук нервно поглаживали опустевший стакан.

– Я стараюсь не вешать на себя никаких ярлыков. Не отрицаю, что мне, возможно, нравятся оба пола, но предпочтение я все-таки отдаю мужчинам.

– То есть все-таки скорее всего гей?

– Скорее да.

Боже, я все-таки сказал это! Конечно, приплел какой-то ерунды про влечение к обоим полам, но теперь это не имеет значения. Кровь прилила к моему лицу, стало еще жарче, словно кто-то прибавил десятку градусов на кондиционере.

В ответ – гробовое молчание. Затем:

– То есть Гослинг тебе действительно нравится? Ты бы… на самом деле замутил с ним, будь у тебя такая возможность?

Что уж тут возражать, Рубикон был безвозвратно перейден. Я кивнул. Олег, сидевший ближе всех ко мне, стал отодвигаться от меня на своем кресле с перекосившимся от отвращения лицом.

– Так ты педик? – воскликнул он, растягивая последнее слово так, что получилось что-то вроде “пееедик”. Лица других парней говорили о том, что они разделяли его возмущение и недовольство. – Черт, да я тут стриптиз танцевал!

– Полегче с выражениями, Олег! – вставила Рита, но, кажется, ситуация забавляла ее и она хотела увидеть, чем все это закончится. – Танцевать тебя никто не заставлял, да и раздеваться, раз уж на то пошло, тоже никто не просил.

– Да, но если бы я знал, что он из этих, – Олег мотнул в мою сторону головой, не поворачиваясь ко мне. – Если бы знал, что он будет пялиться…

– Как Тристан только что пялился на меня? Вы, парни, иногда бываете такими лицемерами! Мне прям тошно от вас!

– Причем здесь это? – запротестовал Олег.

– С чего ты взяла, что я на тебя пялился? – возразил Тристан.

И понеслась. Острая дискуссия перетекала в новое русло, чему я было несказанно рад. Обо мне забыли, развязался древний как мир спор между двумя полами. Девушки обвиняли парней в лицемерии, бесстыдстве и озлобленности, а парни требовали доказательств каждому из пунктов обвинения. Мне более нечего было тут делать, и, словно прочитав мои мысли, Ира привстала с кровати, поправляя свой халат, и шепнула мне на ухо.

– Сходим покурить?

– Я не курю.

Она скорчила рожу. Пошли, мол, нечего тут сидеть. Я повиновался, захватив с собой свою кружку – возвращаться я не собирался. Ира одолжила у Риты пачку сигарет, и выскочила из комнаты вслед за мной.

– Боже, наконец-то! – воскликнула она, как только мы вышли в коридор, оставив позади блок, из которого все еще доносились гневные пьяные выкрики. Желтый свет лился с потолка, ослепляя нас после нескольких часов, проведенных в сумраке комнаты. Проходя мимо пожарной лестницы, спускавшейся до второго этажа, мы уловили неприятные запахи, витающие вокруг мусоропровода, в который кто-то небрежно затолкал множество коробок и пакетов. За тяжелой дверью, на которой висел листок с надписью “ЗАКРЫВАЙТЕ ЗА СОБОЙ ДВЕРЬ!”, располагался небольшой балкон. Ночной свежий воздух и шелест ветра в листьях деревьев, росших под окнами, приятно успокаивали.

– Извини, что так получилось, – сказала Ира, поджигая сигарету и затягиваясь. – Попробуешь?

Она протянула мне сигарету, от которой я отказался, помотав головой.

– Уверен? Это поможет с нервами, поверь. У тебя вон, руки трясутся.

Руки действительно дрожали, хоть я и не сразу это заметил. Контроль над телом, оставленный мною в комнате, полной спорящих пьяных людей, постепенно возвращался ко мне.

– Можно попробовать, – согласился я. Ира протянула мне несчастную сигарету и прикурила ее зажигалкой, которую извлекла из невидимого кармана своего халата.

– Не вдыхай слишком глубоко, – предупредила она.

Я хотел было ответить, что не дурак – понимаю, как присходит процесс курения. Ведь сколько раз я видел, как кто-то курит на балконе у пожарной лестницы, или в кино, сидя на унитазе, читая газету, или читал об этом в книге, когда главный персонаж курил, думая тяжелые думы перед важной развязкой сюжетной линии, – однако, оказывается, все было не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Уже от первой затяжки, хоть и совсем не глубокой, мои легкие наполнились доверху табачным дымом, вызвавшим приступы сильнейшего кашля. Я буквально согнулся пополам, жадно заглатывая воздух, схватившись рукой за ограничительные перила.

– Я же предупреждала, – поучительно протянула Ира. – Жить будешь?

– Это ужасно! – ответил я, не переставая кашлять. Притушил сигарету о стену и отправил ее в полет в ночную темноту. – На кой черт вообще этим заниматься?

Она издала неразборчивый звук и выдохнула полоску серебристого дымка, глядя на улицу. Ветер трепал полы халата, но холодно ей, видимо, не было.

– Не обращай внимания на этих идиотов. Они и трезвыми особо-то умом не отличаются, так что чего еще было от них ожидать? Да и если искать во всем положительные стороны…

– Стриптиз Олег выдал что надо, – перехватил я.

– Именно! – и мы тихонько засмеялись. – А еще, готова поспорить, даже одна затяжка помогла забыть об этом, не так ли? Вот поэтому и курят – это помогает расслабиться.

Что же, окончательно забыть лиц, явно выражавших отвращение, и гневных возгласов (“пееедик!”) мне не удалось, но по крайней мере это перестало меня так волновать. Они знают, да, ну и что с того? От моего признания мир никуда не сдвинулся, зато теперь с Ирой можно было говорить по душам на любую тему, ничего не утаивая и не боясь осуждения. Спасибо, курение, но одной той затяжки мне, пожалуй, хватило до конца жизни.

– Знаешь, я и не думала, что ты гей, – произнесла после недолгого молчания Ира. – В том смысле, что по тебе вроде и не скажешь.

– Да, я сегодня без своих радужных носков, – это получилось слишком язвительно, и я тут же извинился.

– Ничего, я понимаю. На твоем месте я бы одной сигаретой точно не отделалась. – Ира обернулась, прислушиваясь к звукам, доносившимся из коридора. Кажется, там стало тише. – Почему ты не сказал мне раньше? – при этих словах она повернулась ко мне. В ответ я лишь неуверенно развел руками. – Думал, что я так же отреагирую? Или ты стесняешься этого?

– Однозначно не стесняюсь, но говорить об этом с друзьями сложно. Никогда не знаешь, как они могут отреагировать, и иногда кажется, что проще вообще ничего не говорить. Знаешь, плыть по течению до тех пор, пока не настанет подходящий момент.

– Что за подходящий момент?

– Кажется, это и был подходящий момент.

Ира улыбнулась.

– Что ж, я рада, что ты сказал мне, – и она сжала меня в своих объятиях, прежде чем я понял, что происходит. – В любом случае, рано или поздно я бы сама догадалась.

Она тяжело вздохнула, отступила от меня на шаг и закрыла глаза, облокотившись спиной о стену. Наступила тишина, убаюкивающая и столь приятная слуху. Этим сопровождался каждый удачный выход из шкафа, спланированный заранее или нет – неважно. Под звуки такой же громогласной тишины рушились последние барьеры между двумя людьми, лопались пузыри тайн и немых неловкостей, и воцарялось взаимное доверие.

– Я требую, чтобы ты показал мне его фотографию! – повторила Ира уже в который раз, не сводя с меня глаз. Ей оставалось лишь притопнуть ножкой и расставить руки по бокам.

– У меня нет его фотографий, мне известно-то только его имя. Да и тем более, я вовсе не уверен, что он гей. Просто мне показалось, он как-то особенно смотрел на меня.

Тут уже Ире не нужно было больше ничего слышать – она сжала губы в полоску, сдерживая радостный визг, и выпучила крупные глаза, как у персонажа аниме. Ей не требовалось доказательств и аргументов – она слепо верила моим ощущениям насчет парней. Более того, она регулярно пыталась опровергнуть все мои сомнения и часто призывала меня к активным действиям на личном фронте.

– Может тебе стоит как-то намекнуть ему, а? Знаешь, дать понять, что он там не один такой.

– С какой стати мне ему на что-то намекать? – буркнул я раздраженно в ответ, передразнивая ее интонацию.

– Он ведь тебе нравится?

– Ну… возможно. Но и что с того?

– Как что с того? Хорошие мужики, знаешь ли, на дороге не валяются. Поэтому зря ты мешкаешь. Ты так всю жизнь будешь один.

Вот это было несправедливо и немного грубовато. Можно подумать, все было так легко: тебе кто-то понравился – подошел и познакомился с ним. Увы, такое развитие событий в моем мире было чрезвычайно редким, и далеко не каждому удавалось хоть раз за всю жизнь испытать такое.

– Ира, кажется, ты упускаешь из виду одну маленькую, но важную делать. Я буду окружен сотней курсантов и кучей военных. И не в Москве, раз уж на то пошло, а в самой что ни на есть дыре. Тебе правда кажется, что это место и это окружение будут подходящими для каминг-аута?

Ира призадумалась ненадолго.

– Никто не говорит о каминг-ауте, – но судя по ее погрустневшему взгляду, до нее стало доходить. – Тебе ведь нужно признаться только тому парню, что тебе понравился.

– А если я ошибся на его счет, и он окажется гомофобом? Представляешь, что со мной могут сделать, если он расскажет обо мне другим? – пока я говорил, улыбка постепенно сползала с лица Иры от осознания всей суровости реальности, окружавшей меня. Она не нашлась, что ответить. Да и что тут можно было сказать? Во всяком случае, на тот момент Богдан был моей наименьшей заботой.

– И все-таки я хотела бы что-нибудь съесть, – пробубнила она себе под нос. – Хочешь сходить со мной к Марку? Он звал меня на пиццу.

Что-то во мне закопошилось, противясь покиданию комнаты и общению с другими людьми. Но Ира, будучи знакомой со мной уже достаточно длительное время, научилась с завидной точностью угадывать порывы этой меланхоличной силы и укрощать ее. Она молча схватила меня за руку и потащила к двери.

– Потом поблагодаришь меня.

Марк, тот самый, который опоздал на последнее занятие на военной кафедре, жил на несколько этажей ниже с двумя соседями, один из которых, конечно же, был мертвой душой. В ответ на стук Иры в их дверь, мы услышали: «Войдите!» и вошли, застав обоих обитателей сидящими на подоконнике у раскрытого окна и курящими кальян.

Ира помогла завязать разговор:

– Есть что поесть, парни?

– Бери все, что найдешь в холодильнике, – ответил Марк.

Ире не нужно было говорить дважды. Заглянув в холодильник, она выудила из него тарелку с несколькими кусочками пиццы и блюдечко к гроздьями винограда.

– Вот это я понимаю, – сказала она, предлагая мне угоститься. Я отказался и присел рядом с ней. Пахло свежевыстиранными вещами, которые развесили у изголовья кровати. В комнате было грязно, пол был покрыт грязными разводами, оставленными разлитыми жидкостями, а из-под кровати видны были плотные куски пыли. Марк заметил направление моего взгляда.

– Да, здесь нужно бы убраться. Когда займешься этим, Димон?

Его сосед отстранено обвел глазами комнату и выдал свое экспертное заключение:

– Можно еще недельку подождать с уборкой.

– Собрался в дорогу? – спросил я Марка.

Он не торопился с ответом. Ира пережевывала пиццу, переводя взгляд между нами троими. Глубоко затянувшись, Марк выдохнул тонкую струйку дыма, пахнущего фруктами.

– Я решил не ехать.

Честное слово, я подумал, что ослышался. Подождал какое-то время, тупо глядя в пол, и тогда переспросил то же самое.

– Я не поеду на эти сборы, – отчеканил он. И, словно чтобы подкрепить сказанное, добавил. – Сегодня окончательно решил не ехать.

– Но… Как?.. – попытался я выдавить себя вопрос. Вышло лишь одно вопросительное слово. А как же два года учебы на кафедре? Как же все усилия, что были потрачены на эту погоню за военником? И именно теперь он выходил из игры?

– Я взвесил все за и против, – последовал ответ на не заданный вопрос. – Горбатиться целый месяц на аэродроме – это ведь не такая уж и заманчивая перспектива, правда, Лев?

– Ну да, но…

– Вот и я так решил, – не дал он возразить мне. – Этот месяц я потрачу на стажировку в Яндексе, и к моменту когда вы, ребята, вернетесь с поля боя, я, возможно, уже буду работать полный рабочий день.

– А военник? Пойдешь в аспирантуру?

– К черту сборы и аспирантуру. И то, и другое – бесполезная трата времени. А военник я как-нибудь да получу. Я ведь не первый, кто это попытается сделать – значит, все будет окей, – и он широко улыбнулся.

Что-то здесь было нечисто. Если он действительно не сомневался в принятом решении, то зачем явился в тот день на военную кафедру? Зачем красил тот проклятый забор под палящим солнцем вместе со всеми остальными? Быть может, он испугался в последний момент. А, может быть, напротив, набрался смелости. Я спросил его об этом. Он лишь развел руками.

– Ну, я, конечно, сомневался. Все еще сомневаюсь в какой-то степени. Но если еще утром я думал, что сборы будут чем-то вроде летнего лагеря, может чуть хуже, то после покраски забора и всех этих историй про работу на аэродроме… Ну нет, спасибо. Уж лучше потратить этот месяц на свою карьеру.

Пример Марка, дурной или нет, был заразителен и завиден. Вот он, человек, которому хватило мужества восстать против установившегося хода вещей, четко расставив свои приоритеты. Порой отказ от принятых ранее решений дается сложнее их принятия, и фигура Марка в моих глазах внезапно выросла до героических масштабов.

– Ты все же поедешь? – спросил он меня.

– Я не уверен. Как бы и не хочу вовсе, но, кажется, это того стоит. Уж слишком много времени было вложено в это все дело.

– Как знаешь, – протянул Марк тоном учителя, намеренно позволяющего своему ученику допустить ошибку. «Вот она, у тебя перед носом, но ты ее не видишь. Позже я скажу, что предупреждал тебя, но пока – делай что хочешь».

– По какому поводу пицца, парни? – подала голос Ира, о присутствии которой я как-то успел забыть.

– Я проставился, – ответил Димон. – У нас был спор, поедет Марк на сборы или нет.

– И он с позором проиграл! – просиял Марк.

Позже, когда Ира наелась и общие темы для разговоров между мню и Марком были исчерпаны, мы с ней вернулись ко мне комнату. Ира как-то назвала ее «гейским уголком нашего общежития». И в принципе, ее можно было понять: центр комнаты был устелен ковром, украшенным концентрическими кругами всех цветов радуги, северная стена на одну половину была завешена винтажными постерами со снимками из старых мюзиклов, а на другую половину – оклеена скопищем крохотных люминесцентных звездочек, светящихся по ночам слабым зеленовато-желтым светом.

– Знаешь, о чем я только что подумала? – сказала Ира первым делом, как только мы зашли ко мне. – Возможно, тебе удастся найти его по общим знакомым. Или в каком-нибудь общем чате, может, у вас есть такой?

– О чем ты… – начал было я, не сразу уловив ход ее мысли, но до меня быстро дошло. Странно, что я не подумал об этом раньше.

Как и следовало ожидать, у нас с Богданом был один общий знакомый – Максим, староста, возведенный не так уж и давно в чин старшины роты. Видимо, Максим поддерживал связь со всеми своими подопечными. Так, на всякий случай. И в списке его контактов не составило труда найти нужного мне человека.

– Черт, пустой профиль! – воскликнула Ира, разглядывая мой телефон. – Ни фотографий, ни личной информации – ничего! Ты уверен, что это он?

– Другого тут с такими именем нет, – ответил я, так же немного огорчившись.

– Тебе нужно помочь собраться? Ты ведь не передумал? Потому что мне кажется, Марк зря отказывается от этой возможности.

Но мне не нужна была помощь со сборкой – всего-то нужно было сложить пару шмоток и не забыть про зубную пасту с щеткой. Мы тепло попрощались, он пожелала мне удачи и строго наказала писать ей, когда будет выпадать такая возможность. Когда ее шаги стихли в коридоре и я снова остался один, взгляд мой вновь приковала к себе дорожная сумка, все так же молча ожидавшая меня. Но это уже был момент ее торжества, ибо я начал бросать в нее вещи. Первым делом в нее полетели книги. Эрих Фромм, Курт Воннегут, Марио Пьюзо, Нил Гейман – все, что оставалось непрочитанным на моей книжной полке.

Я обвел комнату взглядом человека, надолго покидающего свой дом и не уверенного, вернется ли он когда-нибудь. Разумеется, я вернусь. И не то, чтобы я буду сильно скучать по этой комнате. Но это был важный момент моей жизни, и мне нужно было встретить его надлежащим образом. А потому: долгий зевок, усталый вздох и резолюция, уже принятая мной, которую я выпустил во внешний мир:

– Окей, один педик среди вас все-таки будет.

Глава 3

Очередное утро, несущее с собой невыносимую жару, особенно страшную для того, кто осмелился воспользоваться общественным транспортом, одевшись в военную форму, будучи при этом еще и обремененным сумкой, набитой вещами и книгами, вступило в силу слишком быстро и неожиданно, разорвав в клочья следы райской ночной прохлады с первыми же лучами солнца, не оставив ни малейших надежд для путников, ищущих спасения от жары в тени. Казалось, воздух успел раскалиться до нескольких десятков градусов за считанные минуты. Не успев выйти из общежития, с практически расстегнутым кителем поверх голого тела и еле зашнурованными берцами, я почти сразу начал обливаться потом.

К девяти часам утра вокзал, куда всем отправляющимся на сборы было велено явиться ровно в назначенное время, представлял собой гудящую раскаленную площадку. Все пространство за выходом к поездам дальнего следования было залито ярким светом, ни намека на тень, в которой можно было бы укрыться. Единственное наименее освещенное место у восточного прохода по какой-то причине было заполнено толпой детей в окружении несметного числа огромных чемоданов и едва ли меньшего числа их родителей, без умолку тараторящих о чем-то.

Множество голосов, звуков, запахов сливаются на вокзале воедино, образуя уникальную атмосферу, безмерно ненавидимую большей частью известных мне людей. Только здесь ранним утром вам могут попытаться продать самые свежие булочки в Москве, испеченные на самом-то деле несколько лет назад, которые будут ожидать своего невнимательного покупателя до конца времен, или, по крайней мере, до тех пор, пока сам вокзал, а вместе с ним, возможно, и продавец, не сгинут или не переместятся в другое место. В любой момент цепочка из усталых, печальных людей, сыплющих налево и направо матом и ругательствами, проклинающих жизнь и все остальное человечество, медленно пробирается к вагонам.

Поезда и люди двигались, сменяя друг друга, а мы, как клоуны в военной форме, стояли на одном месте, ждали непонятно чего, и от этого время текло еще медленнее.

– Может подождем майора внутри?

Максим презрительно посмотрел на курсанта, посмевшего задать этот вопрос и посильнее натянул на голову свою кепку.

– Приказ был ждать выхода к поездам здесь. У этой самой доски, у этой самой платформы. Поэтому ждем здесь.

Он ходил взад-вперед, не двигая руками, взгляд прикован ко входу, ведущему к платформам. Словно верный пес, ожидающий хозяина и не позволяющий разбежаться стаду тупых овец. Так мы и стояли, сумки и чемоданы свалены в одно место, мы – столпились вокруг них.

Кто-то из парней привел с собой девушек. Эти парочки сидели чуть поодаль от общего скопления, наслаждаясь последними романтическими моментами перед долгой разлукой. Хотя кого-то, например белобрысого Артема, пришли проводить двое друзей, и они стояли в стороне, разговаривая о чем-то своем, часто заливаясь хохотом. Но большая часть ребят, и я был в их числе, пришли в одиночку, никем не сопровождаемые, угрюмо дрейфующие близ сумок, поглядывающие каждые несколько секунд в телефоны. О чем было говорить? Все были взволнованы, никто скорее всего не успел позавтракать, все устали от жары, хотели побыстрее очутиться в поезде, где можно было бы переодеться во что-то более легкое.

– Ну что, парни, у кого какого добра с собой? – спросил Антон. Он склонился над своим чемоданом, расстегнул его и продемонстрировал мне, Ване и Сабурову широкий отсек, доверху набитый книгами.

– Ого! – выдохнул Ваня. – Да тут же целая библиотека!

– Ага, я набрал всего, что только успел вчера достать у себя и знакомых. Тут есть классика, фэнтези, психология, научпоп – в общем, на любой вкус. Дам и вам почитать как-нибудь, если будет желание.

– Желание будет. У меня тоже с собой есть несколько книг, – вставил я, в душе радуясь таким богатым книжным запасам. Именно книгам – и у меня в этом не было ни малейших сомнений – было предназначено стать моим верным утешением на время сборов.

– А я по просьбе майора захватил настолки, – сказал Сабуров. – Там наборы шахмат, шашек и еще что-то.

– Как же я надеюсь, что ничего из этого нам не понадобится, – громко простонал Ваня, призвав на себя удивленные взгляды. – Что? У меня есть вот это, – он достал из кармана свой смартфон, – это и книги, и шахматы, и куча еще всяких полезных и не особо штук.

– Все-таки веришь, что их отберут? – насмешливо поинтересовался Сабуров.

– Нет, – ответил Ваня и спрятал телефон обратно под под китель. – Отбирать телефоны у нас вряд ли станут. Но вот следить за тем, чтобы мы ими не пользовались лишний раз – это им вполне под силу.

– Да ну, им там делать, по-твоему, больше нечего? Все понимают, что мы едем только чтобы откосить от армии. Вряд ли кто-то станет требовать с нас чего-то сверхъестественного.

– Опа, кажется майор явился, парни!

– Где?

– Да вон, топает мимо первой платформы, весь в синем.

– Это не майор, а какой-то мужик в гражданке.

– Да точно он, очки надень, – буркнул я.

По направлению к нам действительно шел, скорее шагал, майор Кравченко, и в его походке ясно угадывалась военная сноровка, выдрессированная временем. Шел он выпятив грудь вперед и размашисто передвигая длинные ноги. На нем были надеты синие брюки с идеально выведенной полоской, спускающейся до начищенных блестящих черных туфлей, синяя майка поло с аккуратно приглаженным на затылке воротничком и синяя, того же оттенка, что и брюки с поло, кепка. Первое, что мне пришло в голову – на нем должны быть трусы такого же цвета. Ну а второе – на кой черт нас заставили переться на вокзал в полевой форме, если майор явился в гражданке?

Максим, едва завидев приближающегося майора, перешел к действиям.

– Рота, стройся в одну шеренгу!

Рота безропотно приступила к построению. Нужно было встать в том же порядке, который был определен днем ранее. Затем, необходимо было проверить свой внешний вид, убедиться, что сосед слева на месте и проверить его внешний вид на случай, если он упустил что-то из виду. Эти проверки призваны были воспитать и усилить в курсантах коллективное сознание. Не хватало Марка ближе к центру строя, но о причине его отсутствия, подумал я, майору сообщили.

Кравченко громогласно поздоровался с нами, чем привлек взгляды зевак, застывших у табло, и еще раз поздравил нас с началом сборов, теперь уже гораздо более реальным чем то, что было объявлено в кампусе. Затем он начал обходить строй, сверяя с Максимом присутствие каждого человека, объявляя зарезервированные в поезде за каждым места. Дойдя до фамилии Марка, он лишь недовольно покачал головой и двинулся дальше.

– Товарищи курсанты, – объявил он, когда проверка была закончена. – пока мы еще не отбыли, я хотел произнести какое-то напутственное слово. Для поднятия боевого духа, знаете ли. Вы уже прошли существенный путь к становлению мужчинами. Впереди вас еще ждут трудности, множество трудностей, тут уж никаких сомнений быть не может. Вам придется тяжело работать и учиться, и еще раз работать. Будет нелегко, да. Но я хотел бы, чтобы вы понимали, что вы, в каком-то смысле, принадлежите к числу избранных. Не все смогли бы выдержать то, что выдержали вы. И далеко не каждый справился бы с тем, с чем предстоит справиться вам. И вот этим-то вы уже можете гордиться. Я верю, что вы все прекрасно справитесь со сборами и финальным экзаменом и еще раз от всей души желаю вам удачи!

И в ответ на троекратные ура, он добавил:

– Теперь ждем. Поезд скоро прибудет, так что никто никуда не расходится. Кот, проследи, пожалуйста.

– Есть! – отозвался Максим, замерев по центру строя в стойке смирно.

Под конец речи Кравченко, видимо, стало жарко. Он стянул с головы кепку и стал обмахиваться ей, поглядывая то на табло с расписанием прибытия поездов, то на свой список, который он не выпускал из рук.