Оглавление
Александр Шмидт. Утро. Полдень. Вечер
Только слово
Утро. Полдень. Вечер
Утро
«Там, где плачут кузнечики…»
Поле
Степь
«Одевал в неволю сбруи дед коней…»
«Постелив охапку солнца…»
Стихи о матери
«Когда люди видят спящих детей…»
Старуха
Одуванчик
Земная ось
Бахчи
Молоканка
«Исчезают некоторые виды птиц…»
Ночная песнь сверчка
Майский жук
«Опять мир перевернут в майской луже…»
Лето
Ответ
«Зазеленели ноты…»
Утро
«В луже замёрзла звезда…»
«Кузнечик – степной Хирон…»
«Хочу…»
«Утром…»
Определение поэзии
Стихи о дожде
Работа
Сосна
Бег наперегонки
«Клинопись журавлиная…»
Птицы
Геометрия бессонницы
Вопросы
«Мне бы давно пора приехать…»
Мгновения
Старик
В парке
Тайна
Нежность
Песочные часы
Встреча
Осенняя песня
Из сказки
Без метафор
«Как оглашенные кричат из гнезд птенцы…»
Начало
ХХ век
Бах
«Колпак дурацкий называешь ты судьбой…»
Алмаз и графит
Полнолуние
Перо Жар-птицы
Дорога
Происхождение
«Я хочу…»
Дом
Возвращение
Вспоминаю
Родной угол
«И снилось мне: на острие луча…»
Полдень
Портрет современника
Усталость
Куст говорящий
«Мама русская, папа немец…»
Скорость света
Дом на краю
На добром слове
«Не сплю…»
Время задавать вопросы
Который час
Масса зла
«Еще один день уцелел…»
Отступник
Прометей
Квадратизм
Рынок
Подорожник
Научно-фантастический сюжет
Чёрные дыры
Трещина мира
Поскользнулся на слезе
Столбняк
33 оборота
Клюв корундовый
Осенний лист
Левитация
Осень Язона
Держава времени
Время терпит
Проводы света
Подготовка к зиме
Алма-Ата
Снаряжение для Дон-Кихота
Время мгновенного счастья
«Речка моего детства…»
Степь
На четыре стороны света
Ветреный день
Возвращение
Велосипед
В саду
Ветерок
«Обрывается снег…»
Грехопадение
Песенка воздушного шарика
Спящая
«Так похожи глаза твои спящие…»
«Прячу в ладонях…»
Июль
Верлибры
Сонет о сонете
27 января 1837
Дни мои
Окрестность
Попытка автопортрета
«Раскачается, сорвётся…»
Тотальное выживание
Старинная китайская песенка
«Нет, время, брат, страшней любой цензуры…»
Случайная песня живая
«Помнишь, дождик чуть слышно заплакал…»
«Одиночество – это когда ты один очень…»
«И звезда заняла ей присущую высь…»
«И по-прежнему кровь горяча…»
Рубеж
Мотив Р. М. Рильке
Вечер
Государство Ур
На расставании памяти
Парадокс
Конец истории
Будущее
На полуслове
Кегельбан
Добро
Пещера
А ты, человек
Рихтер
Строфы
Слово
Железный век
Таможенный досмотр
Здесь и Там
Love parade
Содомляне
Прохожий
Родина
Разговоры
Выбор
Перекати-поле
Фонарь Диогена
Плюс минус человек
Игра в кости
«Кто ты, где ты, человече?…»
Ау
Вкус времени
«Кроет край мой вороний грай…»
Подражание Катуллу
«У-у, как я буду по тебе тосковать…»
«Тебе нет до меня дела…»
Зона досяганья
Икона
Старик
Холмы
Чужая речь
На птичьих правах
На вокзале
«По тротуару…»
Космостанция
Обратный ход
Реальность
«Нет…»
Божья коровка
Балерина
София
Софии к совершеннолетию
Какой, какое, какая
Бабье лето
Из старого запаса
Счастье
Весна из Стабий
Наши дети
Плачущий
Перед разлукой
В окне, горящем на закате
Ангелочек
«Какой лёгкой казалась мне жизнь…»
Земля
Дверь
«Как сравнить…»
«Вкус одиночества…»
Великая Суббота
Воробей
Всё золото мира
Инопланетяне
Времена
Картина Хокусая
Улитка
Троянцы
Полынные поля
Бабушке Амалии Андреевне Вебер
Поздняя весна
Отрыв
Финиш
Брату
Верблюд
Трудармейцы
Герольду Бельгеру
Взгляд
Живая вода
Наши бабушки
«Жизнь проходит…»
Времена года
Отрывок из книги
Мое родовое гнездо, моя тихая родина – под Семипалатинском. Бесчисленное количество раз в памяти, в воображении, в снах я возвращаюсь туда. Мимо Красного кордона, где розовотелые сосны с медовыми натеками смолы-живицы как бы нехотя расступаются, пропуская змеино-изгибающееся, шелестящее автомобильными шинами шоссе. Путь по лесу, словно из волшебного гребня выросшего здесь, с косматыми очесами теней и яростно кувыркающимся степным солнцем, не долог. Выбравшись из леса, оказываешься в привычной глазу родной степи. Ковыльно-полынная, отливающая серебром степь и высокое необыкновенной синевы небо. Небо вообще в степи преобладает. Степь как бы приплюснута циклопическими небесами. И человек здесь всегда на фоне неба. Он больше небожитель, чем землянин. А так как исконным, древнейшим способом передвижения по степи был конь, и человек естественным образом оказывался приподнятым над степью, он всегда был как бы окунут в небесную купель. А какие в степи облака! Если есть коллекционеры облаков, то где, как не здесь, можно пополнить свою сокровищницу самыми редкими по красоте, самыми диковинными облаками.
А вот и крохотная железнодорожная станция – Переезд, как ее все здесь называют. Бревенчатые склады, крашенные краской казенного цвета, игрушечный домик путевого обходчика и ничего больше. В этот домик нас пускали зимой погреться, когда мы ждали попутку. Он был настолько маленький, что, пожалуй, кроме хозяина в него мог втиснуться только ребенок. Там была лежанка, прикрытая какой-то лоснящейся засаленной тряпицей, и раскаленная, пышущая малиновым чугуном плита. На плите всегда стоял неестественно больших размеров кипящий чайник, поплевывающий то и дело на раскаленную плиту крутым кипятком. Сидя на лежанке, я наблюдал мгновенную жизнь тугих, ртутной плотности капель и часто задремывал от большого тепла. Попутка всегда появлялась внезапно. В начале пятидесятых грузовик был единственным транспортом в наших местах, в лучшем случае кузов его был крыт брезентом. От Переезда дорога раздваивалась. Одна шла к Бородулихе и дальше к Ивановке, где безвыездно после депортации жила моя немецкая родня: единственный оставшийся в живых родной брат отца дядя Витя с семьей, двоюродные братья – Шмидты, Веберы, Гафнеры. Другая дорога шла на Новопокровку. От Переезда было рукой подать до дома, где родился я, час пешего хода, и ты на месте.
.....
Я приезжал в Новопокровку уже в студенческие годы. Так же, как в детстве, я пошел от Переезда пешком. Расстояние показалось мне совсем незначительным. Когда подошел, открылась картина совсем жалкая: постаревшие, умирающие тополя, совсем небольшие, пустырь на месте дома. Я стоял, и меня глодало странное чувство вины, хотя в чем я был виноват? Умер дед, разобрали дом по бревнышку, одним словом, мерзость запустения. Даже деревья, ощутив свою брошенность, ненужность людям, стали умирать. Не знаю, способны ли они помнить, но мне почудился в шелесте листвы укор. Я прижался лицом к тополю, безутешный к безутешному.
В детстве я часто находил в степи, в окрестностях дома разнообразные черепки, осколки фаянсовой посуды. Самые красивые, глазурованные, с орнаментом, я собирал в свою сокровищницу. Только недавно страшная догадка поразила меня: ведь эти черепки я находил на месте бывших жилищ, здесь когда-то жили люди, была целая улица домов, таких, как у моего деда. Их изгнали, раскулачили, уничтожили. Остались только черепки, разноцветные осколки-остраконы, – так древние греки называли подобные черепки, которыми они голосовали за изгнание со своей родины неугодных людей. Подвергали, так сказать, остракизму. Сколько же людей подвергли остракизму только за этот страшный, ненадежный век! Где-нибудь в Поволжье какой-нибудь мальчик на месте родительского дома моего отца нашел или еще найдет битые черепки, осколки посуды. Может быть, он задумается, что за люди жили здесь, и почему их больше нет.
.....
