Читать книгу Шоссе в никуда - Александр Валерьевич Горский - Страница 1

Свернув с шоссе, старенький Лэнд Крузер замедлил ход, а метров через двести и вовсе остановился. Ближе к реке подъехать было уже невозможно, крутой склон, заросший густым кустарником, являлся непреодолимым препятствием даже для внедорожника. Но смысла спускаться и не было. С возвышенности открывался великолепный вид на реку, которая чуть ниже по течению описывала замысловатую петлю, а затем вновь устремлялась на север, как делают почти все сибирские реки. Недовольно фыркнув, дизельный двигатель умолк, но из машины так никто и не вышел.

– Ну прекрати, – Наташа с улыбкой отстранилась от мужа, – здесь же люди.

– Да ладно, – Никита бросил взгляд на стоящий метрах в пятидесяти белоснежный БМВ, – видишь, нет никого. Небось сидят в машине и тем же самым занимаются, – он вновь потянулся к жене.

– Давай хоть назад пересядем, – Наташа тоже взглянула на застывший в тени огромной сосны белый внедорожник, – там стекла тонированные, да и вообще…

– И вообще удобнее, – просиял Никита.

Десять минут спустя, когда Наташа уже делала бутерброды на небольшом раскладном столике, Никита неторопливо один за другим выпускал в небо клубы серого дыма. Докурив сигарету и бросив ее с обрыва, он оглянулся и посмотрел на хлопочущую возле стола жену. Они впервые за год выбрались куда-то вдвоем, оставив Гришку на попечении Наташиных родителей. Еще три часа в пути, и они будут в Среднегорске. Конечно не столица, но в сравнении с Аликаново вполне себе мегаполис. Номер в отеле он уже забронировал, Наташке должно понравиться. Но самое главное, это приготовленный им сюрприз, о котором жена даже не догадывается. Рука непроизвольно коснулась кармана джинсов, где в бумажнике из крокодильей кожи прятались два билета на концерт «Ленинграда». Прощальный тур, как пропустить? Хотя, скорее всего лет через пять можно будет сходить еще разок. А потом еще. Сейчас у всех много прощальных туров, так принято. Но это когда будет, а жизни радоваться надо сейчас, пока они еще молоды. Никита взглянул на белый автомобиль. Его пассажиров по-прежнему не было видно. Странно, купаться они уйти не могли, спуск здесь совсем неудобный, а больше на берегу деться было некуда. Может спят?

– Никитка, ты обедать идешь? – позвала Наташа.

– Лечу, – откликнулся Никита и прищурился, прикрывая глаза от бьющего в лицо солнца. Ему показалось, что белый внедорожник моргнул габаритами, как обычно бывает, когда машину ставят на сигнализацию или снимают. Вот только кто мог это сделать ведь, как и минуту назад, поблизости никого из людей не было видно, лишь доносился гул мчащихся по шоссе большегрузов. Белый автомобиль вновь блеснул габаритными огнями.

– Никита! – в голосе Наташи отчетливо слышалось нетерпение.

– Иду я, иду, – Никита шагнул было к жене, но тут белый внедорожник вновь призывно моргнул. Никита нахмурился и широким шагом направился к непонятному автомобилю.

Голову приподнять он уже не мог, поэтому все что видел это была пожелтевшая под ярким солнцем трава и ноги, которые постепенно приближались к нему. Не доходя метров десять, ноги остановились, возможно их владелец сомневался, стоит ли приближаться ближе. Скорее всего все дело было в траве, слишком уж она разрослась за лето и теперь в ней почти ничего невозможно увидеть. Он еще раз нажал кнопку на брелке и попытался закричать, во всяком случае открыть рот он точно сумел. Может быть у него что-то и получилось, сам он не понял, но ноги вновь продолжили свое движение в его сторону. Им оставалось сделать всего шесть, пять, четыре… на счете три он потерял сознание, и рука, сжимающая окровавленный брелок бессильно разжалась.

…

Из всех летних месяцев август нравился Илье Лунину больше всего. Недолгая, но изнуряющая июльская жара, от которой лицо Лунина беспрерывно покрывалось мелкими капельками пота, уступила место приятному дневному теплу, с наступлением сумерек переходящему в легкую, несущую свежесть прохладу. Неторопливо прогуливаясь по аллеям невзрачного сквера, который власти города с внушающим уважение упорством гордо именовали парком, и размышляя о том в какой последовательности расположить все двенадцать месяцев по степени убывания его к ним любви, Илья был вынужден признать, что июнь почти ничем августу не уступает. И все же, август он поставил на первое место в своем списке. Все дело было в том, что Илья, или как звали его некоторые коллеги, Илья Олегович, любил грустить. По его мнению, поводов для грусти хватало всегда, а сами эти поводы были столь обильны и разнообразны, что даже не стоило пытаться их все классифицировать. Но в августе, по сравнению с июнем, одним поводом всегда было больше. Повод этот был столь же очевиден, как и то, что стремительно увеличивающееся в размерах и меняющее цвет с грязно-белесого на темно-серый, переходящий в черноту облако, нависшее над городским парком, вот-вот превратится в полноценную дождевую тучу.

Осень! Ее неумолимое приближение, еще почти незаметное в начале августа и тем ни менее такое предсказуемое и ожидаемое и было тем весомым поводом для легкой грусти, которым при всем желании не мог похвастать красавец-июнь. Немного поколебавшись и вспомнив про тополиный пух, заполоняющий улицы Среднегорска в последнюю неделю июня и передаваемый словно рассыпавшаяся в прах эстафетная палочка преемнику – июлю, Лунин окончательно укрепился в осознании превосходства августа над другими месяцами года.

Конечно, кому-то могло показаться странным, что человек вполне взрослый, а сорокалетний Лунин имел некоторые основания считать себя таковым, и вполне неглупый, а к таковым Лунин себя относил вне зависимости от наличия оснований для данного утверждения, грустит о наступлении осени в первых числах августа. Гораздо сподручнее это делать в конце октября, когда затяжные, холодные дожди окончательно смывают с деревьев и кустарников их фальшивую позолоту. Однако, по мнению Лунина, подобный тезис был абсолютно неверным. Какой смысл грустить о том, что уже случилось? Разве грустит умерший о своей смерти? Точного ответа на последний вопрос Илья Олегович конечно не знал, но подобное сравнение казалось ему весьма уместным и более того, поэтичным. Об осени надо грустить летом, о наступающей старости – в расцвете сил, а о смерти… О смерти надо думать пока ты еще жив, возможно потом подумать об этом уже не будет никакой возможности. Подобный ход мыслей казался Лунину достаточно логичным, а способность к логическому мышлению представлялось Илье Олеговичу основным отличительным свойством разумного человека. Илья Олегович вообще очень уважал как саму логику, так и людей, ею обладающих. Скорее всего причиной этому являлось место работы Ильи Олеговича. Как гласили золотые тисненые буквы на его визитках, Илья Лунин работал следователем по особо важным делам в Среднегорском областном управлении следственного комитета. Работал, а точнее нес службу Илья Олегович в не самом низком, но и не особо высоком звании майора, о чем красноречиво говорили звезды на его погонах. Звезд было две. Одна справа, другая, что было вполне логично и соответствовало представлениям Лунина и его коллег по следственному управлению о симметрии – слева. Одиннадцать месяцев назад, после того как Лунин вернулся из вполне удачной по мнению руководства, но оставившей странные впечатления у самого Ильи, командировки в Засольск* ( сноска: Подробно обо всех необычных обстоятельствах командировки Лунина в Засольск можно узнать из романа «Город псов»), руководитель областного управления полковник Хованский обещал представить Лунина к внеочередному званию, но то ли забыл это сделать, то ли еще что-то не сложилось, но, как и одиннадцать месяцев назад Лунин по-прежнему был майором, а спросить у Хованского, что именно не сложилось, Илья Олегович в силу своей природной скромности так и не решился.

Юленька скромность Ильи Олеговича не одобряла. По ее мнению, которое она регулярно высказывала, для человека, работающего в следственных органах, да еще и майора (почему она именно майоров выделяла в отдельный подвид, Юленька не уточняла), подобная скромность была синонимом мягкотелости и нерешительности. Лунин, не любивший спорить вообще, а с Юленькой в особенности, натягивал старые стоптанные кроссовки сорок четвертого размера или, если было особенно холодно, зимние ботинки, которые были на размер больше, так как под них Илья иногда надевал шерстяные носки, и уходил гулять в сквер, гордо именуемый парком. В какой-то мере, и это его сильно печалило, Илья был согласен с Юленькой. Он действительно был в некоторой степени мягкотел, о чем ему регулярно, изо дня в день с самого утра напоминало зеркало в ванной. Конечно, как всякий сорокалетний мужчина, начинающий подозревать, что, карабкаясь вверх по склону, он уже, незаметно для себя самого, миновал вершину, Илья Олегович пытался со своей мягкотелостью бороться. Он периодически втягивал предательски выпирающий из-под застегнутого пиджака живот, расправлял плечи и пытался выставить вперед небольшой округлый подбородок и придать ему максимально возможную брутальную квадратность. В таком виде он мог минуту, а порой даже две постоять перед зеркалом, предварительно убедившись, что дверь в ванную закрыта на задвижку, а иногда, совсем изредка, даже пройтись по коридору следственного управления. Впрочем, и там его сил и терпения более чем на две минуты все равно не хватало.

Последние одиннадцать месяцев Лунин гулял в парке ежедневно, вне зависимости от того, успела ли Юленька высказать ему свое неодобрение. Он гулял не один. Прохожие часто бросали взгляды на Илью и его спутницу, а некоторые даже оборачивались им во след. По мнению Лунина, они и вправду превосходно смотрелись вместе. Высокий, немного полноватый мужчина средних лет, размеренно шагающий по узким аллеям парка и семенящая рядом с ним миниатюрная белоснежная собачонка. Рокси, а болонку звали именно так, тоже была обществом своего спутника вполне довольна и как правило не стремилась далеко отбегать от потертых кроссовок сорок четвертого размера и торчащих из них ног майора следственного комитета.

Лунин считал Рокси красивой, сама Рокси полагала, что она великолепна. Ее круглые черные глазки смотрели на каждого оказавшегося поблизости в ожидании очередной порции непритворного умиления, которое можно было обменять на благодарное тявканье в ответ и снисходительное покачивание маленьким синим бантиком, украшавшим лохматую голову собачонки.

Из всех, кого знала Рокси, да и из всего круга общения Лунина только один человек не разделял общих восторгов. Это была Юленька. Когда одиннадцать месяцев назад Лунин принес домой подобранную им на пути из Засольска болонку, Юленька долго молча разглядывала маленькую собачонку с грязной, спутавшейся в колтуны шерстью и обрывком ленты на голове, изначальный цвет которой определить уже не представлялось возможным.

– Ну то что это существо надо помыть, я понимаю, – наконец изрекла Юленька, – непонятно другое. Где ты этим собираешься заниматься?

– Так а что, ванная же свободна, – растерянно пробормотал Илья.

– Ванная? Наша ванная? – искренне удивилась Юленька, – в которой я моюсь? Лунтик, ну ты что? – Юленька холодно улыбнулась, – скажи, что ты шутишь.

Лунин тяжело вздохнул, как делал всегда, когда сказать ему было нечего. К счастью он вспомнил про лежащий без дела на балконе большой пластиковый тазик. Этот тазик был куплен еще пару лет назад, когда, к удивлению Ильи, Юленька заявила, что некоторые детали ее гардероба ни в коем случае нельзя стирать в машинке, и она намерена делать это собственноручно. Таз был незамедлительно куплен, а еще через пару дней, после того как Юленька поняла, что ручная стирка, так же, как и другие виды работы руками ей категорически противопоказана, занял подобающее ему достойное место на балконе, куда Лунин выходил курить вечерами.

Мытье в тазе заняло гораздо дольше времени чем ожидал Лунин, ему несколько раз пришлось менять воду, выливая темную жижу в унитаз. За время хождений из ванны в туалет Илья несколько раз ухитрился расплескать грязную воду в коридоре, чем вызвал еще большее неудовольствие супруги. Зато Рокси перенесла водные процедуры безропотно, Илья даже пришел к выводу, что они доставили ей удовольствие. Сам же он, после того как болонка высохла пришел к выводу, что более очаровательного создания в жизни не видел и хотел было поделиться этой мыслью с Юленькой, но в последний момент сдержался. Он не знал, что именно его остановило, но в голове почему-то крутились слова из то ли из старой сказки, то ли из не такого старого голливудского фильма. «Я ль на свете всех милее…» Что было плохого в этой фразе, Илья вспомнить не мог, но почувствовал таящуюся в ней угрозу и в очередной раз промолчал.

Она сделала это первой. Устремившись вниз с высоты около полутора километров, она неслась к земле все быстрее, но затем начало сказываться сопротивление воздуха и скорость падения стабилизировалась. Падать оставалось еще около тысячи метров, чуть больше минуты, если измерять высоту временем. Чуть больше минуты жизни, а затем всё – небытие. Те, кто полетят за ней, причем не сразу, чуть позже может быть минут через десять, им повезет больше. Веселой гурьбой, шумными дождевыми потоками они побегут по черному, блестящему асфальту, заполонят свежевыложенные тротуарной плиткой дорожки, газоны, размоют протоптанные любителями срезать путь тропинки. Но все это будет не с ней. Она первая, а первые всегда погибают. Быстро и почти бесследно. Возможно там, на стремительно приближающейся земле никто и не заметит ни ее появления, ни ее гибели. Лететь оставалось всего несколько метров, хотя, кто же измеряет остаток жизни в метрах?

Большая, холодная капля с силой щелкнула Рокси по носу. От неожиданности собачонка подпрыгнула на месте и звонко тявкнула.

– Что, птичка капнула? – рассмеялся Лунин.

Еще одна капля скользнула по его щеке. Илья задрал голову и наконец заметил то, на что остальные, не столь поглощенные размышлениями любители вечерних прогулок обратили внимание еще минут десять назад. Не желая попасть под проливной дождь, они один за другим потянулись к выходам из парка, тихо исчезая посреди вечерней городской серости. Лунин и Рокси оставались в парке одни. Они оба замерли, задрав головы к небу и глядя на огромную, черную тучу, нависшую прямо над ними словно неведомое, но несомненно опасное чудовище. Высоко в небе налетевший порыв ветра заставил черного зверя содрогнуться и открыть глаза. Какое-то время зверь видел под собой лишь безликое серое месиво, затем начал различать квадраты кварталов, рассеченные перпендикулярами узких улиц, пытающиеся казаться высокими, но такие ничтожные с его точки зрения многоэтажки, людей, трусливо спешащих укрыться от его взгляда в своих тесных бетонных саркофагах. Наконец, он увидел смотрящих прямо на него Рокси и Лунина. На мгновение взгляды их встретились, а затем зверь обрушил на них потоки своего гнева.

…

– Ты, что, Илюша, болеть удумал? – ласково поинтересовался Хованский, – так это зря. Не время сейчас, совсем не время.

– Да? И сейчас тоже? – оглушительно высморкавшись, Лунин спрятал носовой платок в карман.

– Сейчас особенно, – Дмитрий Романович выбрался из своего огромного, внушающего не меньшее уважение, чем не так давно полученные им генерал-майорские звезды на погонах, кресла и подошел к окну, – ты глянь погода какая! Я вот смотрел утром прогноз, у нас сегодня днем теплее чем в Крыму будет. В Крыму! – Дмитрий Романович ткнул указательным пальцем куда-то вверх, очевидно показывая, как высоко находятся позиции Крыма в его личном погодном рейтинге в сравнении с родным Среднегорском, – а ты болеть собрался. И чего вдруг?

– Так ведь дождь вчера был, вечером, – с неохотой начал объяснять Лунин, – а мы с Рокси в парке гуляли. Пока до дома добежали, так уж оба промокли. И теперь, вот, – он сконфуженно замолчал.

– Что, вот? – обеспокоился Хованский, – Рокси ты тоже застудил?

– Вроде нет, – Илья неуверенно пожал плечами, – с утра была бодрая, и нос холодный, я проверял.

– Проверял он, – проворчал Дмитрий Романович. – своим носом можешь хлюпать сколько хочешь, главное на меня не чихай. А Рокси чтоб берёг, понял?

– Да понял, Дмитрий Романович, не беспокойтесь, – Лунин невольно расплылся в улыбке.

Несколько раз, гуляя с Рокси по городу он встречал Хованского. Полковник, а ныне свежеиспеченный генерал-майор был страстным собачником. Правда долгие годы он, как и положено мужчине, а в особенности мужчине, облеченному властью и персональным кабинетом, Дмитрий Романович полагал, что любви и внимания заслуживают лишь собаки сильные и крупные, наглядным подтверждением чему служила жившая у него уже много лет овчарка по кличке Рокки. Это был уже третий Рокки в жизни Хованского. Первые два уже благополучно скончались от старости, но любовь к имени героя, которого Хованский, молодой боксер-перворазрядник увидел в далеком году Московской олимпиады, когда родители одного из однокурсников привезли из заграничной командировки видеомагнитофон, никуда не исчезла.

Встретив первый раз гуляющего с Рокси Лунина, Хованский и Рокки уставились на болонку одинаково пристальным и, как показалось самому Илье, несколько людоедским взглядом. Как именно людоеды смотрят на маленьких беззащитных болонок Лунин точно не знал, но в голове появилась именно такая ассоциация. Неожиданно Хованский присел на корточки и, протянув руку к болонке, почесал ее за одним, а потом за другим ухом. Довольная Рокси завиляла маленьким хвостиком, а великан Рокки, не подпускавший ни к себе, ни к хозяину других собак вне зависимости от их породы и пола вывесил из оскаленной пасти длинный розовый язык и шевельнул ушами, выражая явное одобрение действиям Хованского.

– Как звать тебя, чудо? – улыбаясь спросил Хованский, явно ожидая, что болонка сейчас представится ему по всей форме.

– Рокси, – поспешил ответить за свою подопечную Илья.

– Рокси? – изумился Дмитрий Романович, – реально, Рокси?

Лунин кивнул.

– Ты это слышал? – Хованский повернулся к Рокки, – вы ж прям почти тезки. Шерочка с Машерочкой.

К ужасу Лунина Рокки подался вперед и почти уткнулся оскаленной пастью в малютку Рокси, однако ничего ужасного не произошло. Обнюхав болонку, пес лизнул ее языком по носу. Рокси чихнула, от чего Хованский расхохотался, а Лунин облегченно вздохнул.

Это была любовь, любовь с первого взгляда. Два кобеля, как про себя идентифицировал Рокки и его хозяина Лунин, безоглядно влюбились в Рокси. С тех пор они несколько раз встречались в парке и подолгу гуляли, представляя вчетвером довольно странное зрелище. Некоторое время Лунин немного ревновал Рокси к Хованскому, пока не пришел к выводу, что хитрая собачонка просто позволяет полковнику оказывать ей приятные знаки внимания, но сама несомненно любит лишь только своего собственного хозяина. Насколько вывод был верен, Лунин не знал и сам, но решил принять его за не требующую доказательств аксиому.

Была в этой неожиданной любви еще одна сторона, которая удивляла и даже несколько разочаровывала Илью. Симпатии к Рокси, которые бурно проявляли и Хованский, и его пес, никак не распространялись на самого Лунина. Но если на то, что с его приближением Рокки порой начинал недовольно рычать, Лунин не обращал особого внимания, предусмотрительно пряча руки в карманы, то регулярность получаемых по различным, причем не всегда справедливым поводам нагоняев от Хованского не могла его не расстраивать.

– Ну ладно, – оторвался от созерцания происходящего за окном Хованский, – я ведь тебя по делу вызвал.

Начальник управления хитро прищурился, словно ожидал, что подобным заявлением сможет удивить подчиненного. Не дождавшись должной реакции, генерал-майор разочарованно цокнул языком и вернулся в свое кресло.

– Бумажки у себя в кабинете потом посмотришь, – он придвинул Лунину тонкую папку, – пока слушай сюда. В Аликановском районе вчера было тройное убийство. Тройное, Илюша! Картина примерно такая. Муж, жена и взрослая дочка едут по трассе на машине. Машина, кстати, не абы какая, БМВ икс седьмой. Ехали они ехали, проехали Аликаново и решили свернуть к речке, пообедать так сказать на природе, в красивом месте. Потом туда свернул кто-то еще, а может эти кто-то уже там были, нам пока неизвестно. Так или иначе, к трем часам дня возле машины лежали три тела, их нашли еще одни любители красиво покушать. Жена и дочка уже совсем померли, а глава семейства еще хрипел. Ну конечно скорую сразу вызвали, мужика в реанимацию. Там он пока и лежит.

– А почему тогда убийство тройное? – удивился Лунин, – кто третий?

– Ну кто третий? Он и третий, – усмехнулся Хованский, – я с начальником Аликановского управления только что общался. Врачи говорят, что мужик этот столько крови потерял, что вообще непонятно как он жив до сих пор. Они сейчас его в медикаментозную кому ввели, но прогноз печальный. До завтрашнего утра вряд ли дотянет.

– Его допрашивали до того, как ввели в кому?

– Да какой там, – махнул рукой генерал, – он и так без сознания был, говорят ненадолго в себя пришел, похрипел немного и опять отключился.

– Печально, – Лунин осторожно подтянул к себе папку и вновь уставился на Хованского, пытаясь изобразить максимальную заинтересованность его рассказом.

– Печально, Илюша, печально, – согласился Дмитрий Романович, – печально то, что в Аликановском районе такие дела бывают редко.

Брови Лунина удивленно поползли вверх.

– Я вот глянул их статистику за пару лет. Тридцать восемь убийств всего было.

– Надо больше? – решился уточнить Илья.

– Ты слушай, больше ему надо, – поморщился Хованский. – Из этих тридцати восьми двадцать четыре это дома по пьяни. Там и искать никого не надо было. Двенадцать случаев, это какие-то разборки, причем уровня, кто чье место для парковки занял. Там тоже все не особо сложно. И два эпизода было – реально криминал. Но в одном случае преступник засветился на камеру у подъезда, его потом опознали, а в другом к ним Добрынин ездил, почти месяц там проторчал, но размотал дело.

– Так у них что, – вновь удивился Лунин, – по убийствам стопроцентная раскрываемость? Так разве бывает?

– А, дошло? – обрадовался Дмитрий Романович, – не бывает. В нашем федеральном округе Аликановский – единственный район с таким показателем. Их хоть сейчас на ВДНХ посылать можно и там показывать.

– ВВЦ, – поправил Лунин.

– Чего? – Хованский нахмурился и недовольно взглянул на подчиненного.

– Теперь ВВЦ. Всероссийский выставочный центр, – объяснил Илья, – давно ведь переименовали, в начале девяностых еще.

– Да? – ехидно усмехнулся Дмитрий Романович, – самый умный? Генералов учить можешь?

– Ну так это же не я, – смутился Лунин, – это они там, в Москве. Вы же знаете, им лишь бы переименовать что-нибудь.

– Вот именно, – кивнул Хованский, – вот они и переименовывают. Сначала туда. Потом обратно.

– Что, правда? – не сдержался от удивления Лунин и тут же почувствовал, как по лицу прокатилась горячая волна смущения, – простите, товарищ генерал-майор.

– Прощаю, – кивнул Хованский, – должен будешь.

Он потер кончик носа и хитро взглянул на Лунина.

– Должен ты будешь, Илья, наш выставочный экземпляр в его нынешнем виде сохранить. То есть оказать им полное содействие в поддержании стопроцентной раскрываемости. А то раскрываемость у них на высоте, а ни одного следователя с опытом таких дел нет.

– Я так понимаю, мне завтра ехать? – Лунин прижал рукой к столу картонную папку, словно опасался, что она захочет от него убежать обратно к Хованскому.

– Да хоть сегодня, – Дмитрий Романович непринужденно откинулся на спинку кресла, – если бы был хоть какой-то шанс, что потерпевшего допросить можно будет, я б тебя уже в машину посадил. А так, решай сам.

– Тогда уж с утра, – уныло протянул Илья.

Ехать за триста километров спасать показатели Аликановского района Лунину совсем не хотелось. К тому же была еще одна проблема, решить которую надо было до отъезда.

– Кстати, – Хованский словно прочитал его мысли, – если что, можешь Рокси на время у меня оставить.

Илья задумался. Видя его нерешительность, Дмитрий Романович продолжил.

– Ну а что, твои блондинки ведь не ладят, ты сам говорил. А у меня поживет спокойно недельку, другую. А может ты и раньше управишься.

Предложение Хованского было дельным. Юленька терпеть не могла Рокси, и Илья с трудом мог себе представить несколько дней их сосуществования в квартире вдвоем. Однако неожиданно появившаяся откуда-то из темных закоулков сознания ревность мгновенно ощетинилась множеством колючих иголок, безжалостно впившихся в самолюбие, тут же начавшее ответные военные действия.

– Да ничего, – вместе со стулом Лунин немного подался назад, обозначая готовность покинуть начальственный кабинет, – как-нибудь уживутся. Если что, на денек приеду, проверю обстановку.

– Ну как знаешь, – разочарованно хмыкнул Дмитрий Романович, – как знаешь.

Настроение генерала, как и подобает настроению любого приличного руководителя, получившего отказ от подчиненного, мгновенно испортилось.

– Иди, собирайся, – сухо завершил разговор Хованский, – и постарайся там побыстрее разобраться. Работы и здесь хватает.

…

На обочине промелькнула табличка с перечёркнутым названием города, Лунин машинально взглянул на часы. Семь тридцать две. Если дорога не будет сильно загружена, то через три часа он доберется до Аликаново. Конечно, стоило выехать пораньше, часов в шесть, тогда он теоретически мог бы быть в районном управлении уже к девяти утра, но затянувшийся глубоко за полночь неприятный разговор с Юленькой стал причиной того, что, отключив завибрировавший в пять утра телефон, Лунин вновь мгновенно заснул и вновь открыл глаза лишь без пяти шесть – то время, когда он изо дня в день обычно вставал и отправлялся на утреннюю прогулку с Рокси.

Разговор с женой назревал давно. Хотя, почему назревал? Илья усмехнулся. Он уже давно созрел и только нелюбовь Лунина к выяснению отношений и громким спорам, а как он прекрасно знал, все споры обязательно заканчивались разговорами на повышенных тонах, не давала этому разговору свершиться гораздо раньше.

Лунин уменьшил масштаб карты в навигаторе. Километрах в пятидесяти до Аликаново он как раз будет проезжать место нападения. Можно будет свернуть и как следует самому все спокойно осмотреть. Лунину нравилось находиться на месте преступлений одному. Это давало возможность никуда не торопиться, не отвлекаться на глупую болтовню и переругивания оперов или комментарии криминалистов. По мнению Лунина, все члены выезжающих на место того или иного преступления следственных групп были объединены одним и тем же искренним желанием как можно скорее это самое место покинуть и вернувшись в тесноту своих маленьких кабинетиков, укрыться за баррикадами письменных столов, с водруженными на них словно пулеметы мониторами компьютеров. А что, чем не пулемет? Прильнул к нему и строчишь, строчишь. Дело обрастает документами, протоколами, справками. А там, глядишь, и свидетель какой появится, или удачное видео с камеры наблюдения. Ну а ежели ничего такого не случится, то всегда есть что предъявить руководству. Видите, сколько томов? Не зря хлеб едим. Ну а неудачи, что неудачи. Неудачи у всех бывают, даже у самых лучших. Это мы как раз о себе, если вы не поняли.

А вот эта фраза: «Ты не мужик!». Размышления Лунина вновь перескочили на вчерашний разговор с женой. Вот что это значит? И почему это было сказано с такой злой уверенностью? Странно, четыре года назад, когда они познакомились, он был вполне себе мужик, а сейчас вдруг уже нет. Илья взглянул в зеркало заднего вида, но оно было слишком мало, чтобы по отражению в нем точно определить гендерную принадлежность. Вот что за четыре года изменилось? Да не так уж и много. Во-первых, три года назад он получил майора. Но вряд ли именно это могло сердить Юленьку. Все же майор – это лучше, чем капитан. Солиднее. Да и как ни крути, добавка за звание тоже капает. Какая ни есть, но все же. Конечно, раньше на погонах было по четыре звездочки, а теперь одна, зато покрупнее. И полоски теперь две. Нет, майор – это не так уж плохо. Тогда что еще? Конечно за эти годы он немного поправился, но ведь совсем немного. Килограмма три-четыре не больше, ну пять максимум. При его росте это не так уж и заметно, а когда он втягивает живот, так и вовсе почти ничего не видно. Лунин вновь бросил взгляд в зеркало и вздохнул. Наверное, надо заняться своим весом. Если уж все равно он дважды в день выгуливает Рокси, то можно не просто уныло слоняться по парку, а начать бегать, возможно, и Рокси это будет полезно. К тому же кроссовки у него есть. Вот что еще могло поменяться? Ну да, конечно! Машина. Но старенький Форд давно требовалось отправить на свалку, а Хайландер явно добавил ему солидности. Во всяком случае так говорила Светочка, секретарь Хованского, а Светочка просто так болтать не станет. Единственным минусом новой машины было то, что ее покупка сопровождалась получением кредита, который предстояло отдавать еще два с половиной года. Но ведь это не так уж и долго, полгода пролетели совсем незаметно. Зато потом у него будет отличная машина-трехлетка без всяких обременений. Илья зевнул.

Майорский погон вращался в воздухе прямо перед лицом Лунина. На всякий случай Илья провел рукой над погоном, чтобы проверить, вдруг он весит на какой-то очень тонкой, невидимой леске. Но лески не было. Да и если бы она было, то непонятно, к чему ее можно было бы крепить, ведь над головой Лунина потолка тоже не было. По идее, если нет потолка, то должно быть небо. Солнечное, звездное, облачное, какое-нибудь, но небо. Однако, неба тоже не было. Не было вообще ничего. Был только Лунин и вращающийся перед ним майорский погон. Внезапно Илья заметил, что звезда на погоне начала тускнеть, края ее стали размазанными и постепенно слились с синим фоном. Илья зажмурился и тряхнул головой, прогоняя наваждение, а когда открыл глаза, звезды на погоне не было вовсе, как не было и самого погона. Перед Луниным вращался синий продолговатый кусок картона, пересеченный двумя параллельными полосами. Этот кусок картона прямо на глазах Лунина начал менять форму, он становился все уже, все тоньше и бледнее и вскоре Илья догадался, что же видит перед собой на самом деле. Точно! Илья вспомнил, как пару лет назад они вместе с Юленькой заходили в аптеку, и он с любопытством разглядывал эти самые узкие кусочки картона. Вот только полосок на них еще не было, полоски должны были появиться позднее.

Глаза он открыл в последний момент. На долю секунды, такую жизненно важную, мозг растерялся, а затем лишь обреченно констатировал – все, уже не успеть, однако руки, повинуясь очевидно напрямую не связанному с мозгом инстинкту выживания отчаянно крутанули руль в сторону. Все что мог сделать водитель встречной фуры, уже и так выехавшей на обочину это еще раз посигналить пролетевшему в считанных сантиметрах от его бампера внедорожнику. Вернувшись в свою полосу, Лунин убрал ногу с педали газа. Еще некоторое время Хайландер катился по инерции, затем постепенно начал замедляться. Илья включил аварийку и остановился на обочине. Вопреки распространенной поговорке, сердце вовсе не ушло ни в какие пятки, наоборот, судя по всему, от страха оно подпрыгнуло и теперь неистово билось прямо в голове Лунина., от чего каждый его удар отзывался резкой болью в висках. Все еще нервно дрожащими руками Илья с трудом отстегнул ремень безопасности и вышел из машины. Он несколько раз глубоко вдохнул прохладный утренний воздух, смешанный с выхлопами проносящихся по шоссе машин, и почувствовал, что ему стало легче. Лунин хотел было немного отойти от дороги, но склон показался ему слишком крутым и скользким от утренней росы. Илья неуверенно обернулся, но затем решил, что его вряд ли здесь кто-то узнает и потянул вниз молнию на джинсах.

Вернувшись в машину, Лунин налил в стальную крышку от термоса крепкий, собственноручно сваренный им утром кофе и стал делать маленькие, торопливые глотки, не дожидаясь пока кофе хоть немного остынет. Почувствовав себя немного бодрее, Илья выплеснул недопитый кофе в окно, убрал термос в сумку и вновь выехал на шоссе. Следующие два часа Лунин провел, напряженно сжимая руль обеими руками и пристально вглядываясь в несущуюся ему навстречу черную асфальтовую ленту. К его удивлению дальнейшее путешествие не было омрачено никакими неприятностями, так что спустя некоторое время он немного осмелел и прибавил громкость радио, после чего, спустя несколько минут, увеличил и скорость.

Мост Лунин увидел издалека. Поднявшись на вершину довольно большого холма, дорога делала петлю, а затем плавно спускалась к реке, позволяя любоваться открывающимися видами. Мост был великолепен. Две гигантские стальные дуги оранжевого цвета возвышались над дорожным полотном на добрые два десятка метров. От этих оранжевых дуг к пролетам моста тянулись ярко-синие стальные нити, которые при ближайшем рассмотрении оказывались толстенными тросами, выкрашенными краской по металлу.

Илья вспомнил прочитанную им около года назад в интернете статью. Автор заметки уверял, что мост, построенный по проекту знаменитого шведского архитектора, должен был быть выкрашен немного в другие цвета. Дуги должны были окрасить в желтый, а стальные тросы – в голубой цвет, в соответствии с цветами шведского флага. По замыслу автора проекта все это великолепие должно было напоминать проезжающим россиянам о существовании такой путь и небольшой, но тем ни менее замечательной страны как Швеция и способствовать укреплению дружеских отношений между двумя государствами. Однако, как это часто бывает в жизни, в ничем не омраченные отношения двух партнеров беззастенчиво вклинился третий. Хотя возможно, что в данном конкретном случае этот самый третий был вообще не в курсе своего вмешательства.

Открытие моста планировалось сделать настолько тожественным насколько это было в принципе возможно в рамках имеющегося у области бюджета. На него были приглашены все, кого только губернатор Сергиевич смог пригласить, начиная от полномочного представителя Президента в федеральном округе, заканчивая министром дорожного строительства и заместителем главы президентской администрации. В связи с таким, не часто случающимся событием, когда в области оказывались сразу несколько должностных лиц старше его по положению, губернатор за неделю до грандиозной официальной церемонии решил лично осмотреть уже фактически готовый мост, а заодно провести репетицию торжественного открытия.

      Когда кортеж из нескольких черных Лэнд Крузеров подкатил к мосту, оркестр грянул «Прощание славянки», звучавшей, по мнению областного министра культуры, а по совместительству любовницы губернатора, максимально патриотично и торжественно из всех предложенных вариантов, а девушки в осовремененных национальных костюмах, отличающихся от оригинальных большим размером кокошников и меньшей длиной юбок, плавно засеменили навстречу высокопоставленным мужчинам в темных костюмах.

Очевидно, Сергиевичу не понравилось увиденное еще из машины. Когда он выпрыгнул из внедорожника, губернаторское лицо выражало крайнюю степень возмущения.

– Вы что, суки, вообще охренели? – он злобно уставился на выстроившихся перед ним девиц в коротких юбках.

– А я говорила, надо хотя бы колени прикрыть, – зашипела на ухо художественному руководителю ансамбля народного танца министр культуры, – Они же у вас как на панель вышли!

– Зато красиво, – невозмутимым шепотом отозвался худрук, – и потом мост, панель… мне кажется, разница непринципиальна.

– Кто? – сорвавшимся в высокий фальцет голосом выкрикнул губернатор, я спрашиваю, кто все это …лядство устроил?

Министр культуры, уже начала было выталкивать на середину образовавшейся перед губернатором пустоты упирающегося худрука, когда Сергиевич решительно шагнул вперед и, миновав расступившихся в стороны девиц в кокошниках и прочих встречающих, остановился у ограждения, за которым рабочие ускоренно наносили дорожную разметку на свежеуложенное асфальтовое покрытие. Губернатор вытянул руку и ткнул пальцем куда-то в небо.

– Это что?

Окружающие непонимающе притихли.

– Вы меня что, спрашиваю, подставить решили? Сюда сам Фролов приедет, а вы мне тут хохляцкий флаг во все небо намалевали. Вы что, международную обстановку совсем не улавливаете?

– Так ведь по проекту же, Иван Юрьевич, – вперед вышел немолодой коренастый мужчина, красноту лица которого только подчеркивала надетая на голову белая каска, – ведь все согласовано…

Сергиевич несколько секунд не мигая смотрел на застывшего перед ним начальника строительства.

– Перекрасить. Все перекрасить, – наконец выдавил из себя губернатор.

– Так ведь не успеем же, – изумился краснолицый.

– У вас есть шесть дней, шесть ночей, – высокий, худой Сергиевич нависал над собеседником, – куча времени. И потом еще сутки, чтоб все тут отмыть как следует.

Считая разговор завершенным, он направился к своему автомобилю.

– Так, а это, в какой цвет красить-то? – вопрос заставил Сергиевича остановиться и ненадолго задуматься. Он вновь взглянул на мост. – Вместо желтого оранжевый сделай, нормально будет, веселенько. И голубой убери, голубой это как-то… – губернатор поморщился, – покрась синим, только поярче, понасыщеннее.

Передние колеса гулко ударили по стыку моста, через долю секунды то же проделали и задние. Вовремя заметив предупреждение об установленных камерах, Лунин сбавил скорость и теперь неторопливо катился по пролету, пытаясь разглядеть, не проступает ли где сквозь нанесенный впопыхах верхний слой краски истинное желто-голубое обличие железного исполина. Так ничего не разглядев, он миновал мост, еще раз громыхнув на стыке, но скорость прибавлять не стал. Где-то совсем скоро должен был появиться съезд с шоссе. Тот самый съезд, решение свернуть на который стало роковым для ожидающей приятной остановки на отдых семьи.

Асфальт под колесами сменился ухабистой колеей. Хайландер подъехал почти к самому обрыву и остановился. Выйдя из машины, Лунин немного полюбовался делающей замысловатую петлю рекой, затем вновь нырнул в салон внедорожника и достал из сумки папку с документами. Положив папку на капот, Лунин извлек из нее несколько распечатанных им еще вчера фотографий. Его аликановский коллега не поленился и прислал по электронке два десятка снимков, из которых Лунин выбрал всего четыре. Илья взглянул на снимки и огляделся по сторонам. Судя по всему, если пройти обратно в сторону шоссе метров тридцать, то он окажется на том месте, где стоял Лэнд Крузер Красновых, молодой пары, которая и вызвала полицию на место преступления. Автомобиль Веретенниковых находился еще дальше, возле растущей прямо у обрыва огромной раскидистой сосны. Хороший ориентир, не перепутаешь. По словам Никиты Краснова, он заметил, что БМВ начал моргать фарами, заинтересовался и пошел к незнакомой машине. Илья неторопливо двинулся в сторону одинокой сосны. Подъехав к берегу, водитель БМВ сделал почти полный разворот. Почти. Судя по фотографии, внедорожник стоял наискосок от обрыва, повернувшись к нему одновременно кормой и правым бортом. Первым Краснов обнаружил Андрея Веретенникова. Мужчина лежал метрах в пяти от машины, и Краснов чуть было не наступил на него. Увидев окровавленного, полуживого человека, Никита поначалу растерялся, но потом совладал с собой и сразу же начал звонить в службу спасения. Поняв, что происходит что-то странное, к нему подбежала жена, Наташа, чей истошный вопль заставил не подававшего признаков жизни мужчину открыть глаза и с трудом шевеля губами прошептать: «Катя… там… Света. Помоги им..», после чего он окончательно потерял сознание. Поняв, что мужчина был не один, Никита заглянул в БМВ, но в машине никого не оказалось. Обойдя внедорожник, вначале он увидел лежащую прямо под задним бампером девушку, тоже всю в крови, а затем в нескольких метрах от машины, тело женщины.

Лунин взглянул на фотографию. Кажется, именно здесь и лежала Екатерина Веретенникова. Лунин подошел вплотную к обрыву. Почти отвесный склон не осыпался только потому, что густо зарос кустами облепихи, чьи корни и удерживали берег от того чтобы сползти вниз. Екатерина упала лицом прямо в один из таких, росших на самом верху склона кустов, и он не позволил ей соскользнуть на землю. Судя по фотографии, над обрывом торчали только ноги несчастной, а ее тело висело на сломанных теперь ветках. Илья задумчиво потеребил мочку уха. Похоже, женщина видела нападавшего или нападавших, если их было несколько, возможно на ее глазах уже рухнул от ударов ножом муж, а затем та же участь постигла прятавшуюся за машиной дочь. И тогда женщина, понимая, что пощады не будет, решилась на единственно возможную попытку к спасению. Она бросилась к обрыву, намереваясь скатиться вниз, к реке, но сделала это слишком поздно. Кто-то настиг ее прежде чем она успела сделать последний прыжок. Ножом били ей в спину, раз за разом погружая длинное лезвие в еще живое тело. А затем… затем она либо сама упала замертво, либо ее совсем легонько подтолкнули, впрочем, особого значения это сейчас не имело. Илья еще некоторое время слонялся по берегу в тщетной попытке найти в высокой траве что-нибудь, не замеченное осматривавшей место преступления следственной группой. Это действительно было бы неплохо. Найти то, что никто не смог обнаружить, причем это «то» должно оказаться именно тем самым, что поможет раскрыть преступление здесь и сейчас, чем-нибудь таким, что сразу укажет нам на рост, вес, особые приметы, а лучше паспортные данные злоумышленника. Лунин знал, что преступники не так уж и редко теряют свои документы прямо на месте преступления. Ничего удивительно в этом он не видел. Это только в фильмах за всяким жестоким убийством скрывается хладнокровный и изощренный ум. В жизни как правило к преступлениям приводит откровенная глупость, в спутницы к которой попадают, то неуемная жажда денег, то безрассудная ревность или безудержное желание продемонстрировать свое физическое превосходство.

Не найдя в высокой траве ни паспорта, ни какого-либо другого документа, указывающего на личность преступника, Лунин вздохнул и направился к машине. Судя по всему, преступник не был законченным идиотом и не оставил явных следов своего пребывания на берегу. По мнению Ильи, это значительно сужало круг возможных подозреваемых. Утешая себя этим глубокомысленным заключением, Лунин сел в Хайландер и выехал на шоссе. Он не проехал и двухсот метров, как неторопливо двигавшаяся перед ним в правом ряду Королла заморгала поворотником и вскоре съехала с дороги на проселок, тянувшийся в сторону берега. Еще через пару сотен метров Лунин заметил третий съезд к реке, а потом еще один. Шоссе тянулось вдоль реки на протяжении нескольких километров, и Лунин успел насчитать с десяток поворотов. Удивительно было то, что он сумел свернуть именно в тот, который был ему нужен. Илья довольно чмокнул губами. А вот Веретенниковым сворачивать туда явно не стоило. Да уж, не повезло людям.