Читать книгу Ловец бабочек - Александр Валерьевич Горский - Страница 1

Глава 1 Он

Первый день лета.

Он оторвался от плиты, на которой вяло бурлила недавно закипевшая кастрюля с картошкой, и взглянул на внезапно оживший экран телефона. Сообщение. Надо же, его решили уведомить о предстоящем визите. Можно было и позвонить. Но нет, отделались электронным посланием. Конечно, трудно разговаривать с человеком, в отношении которого уже принято решение. Решение, из которого следует, что он и не человек вовсе, во всяком случае, не заслуживает того, чтобы к нему по-человечески относились. И без того с трудом сдерживаемая обида вдруг превратилась в перезревший гнойник и лопнула, мгновенно заполнив сознание и не оставив в нем места для всего остального. Ему показалось, что еще немного, и не выдержит уже черепная коробка. С глухим стоном он втянул голову в плечи, а затем изо всех сил стиснул руками, пытаясь защититься от той чудовищной силы, что бурлила где-то внутри. Эта сила, хотя и находилась в нем самом, но ему не принадлежала. Он и раньше почти не мог ее контролировать, а сейчас она и вовсе вышла из-под любого контроля и причиняла неимоверную боль, становящуюся с каждым мгновением все сильнее и сильнее.

Зажмурившись, он попытался представить хоть что-то, что могло позволить ему ненадолго отвлечься от этой боли, пусть ненадолго, но вытеснить ее из головы, дать передышку. Воспоминания. У него же были воспоминания о том времени, когда он был счастлив. Да, точно, какие-то еще сохранились. Вот он совсем маленький, должно быть года четыре, а может, уже пять, сейчас точно и не вспомнить. Он в детском саду, вернее на детской площадке на территории сада, куда после полдника вывели на прогулку всю их группу. На улице тепло, даже жарко. Еще бы, ведь это было, как сейчас, начало июня. Из одежды на нем только маленькие шортики, футболка и сандалии. Ах да, еще панамка! Он бегает по площадке вместе с другими мальчишками и вдруг замечает родителей, пришедших забрать его домой. Удивительно, они пришли вместе, такого почти никогда не было, и он счастлив, что видит их рядом: папу – высокого и сильного и улыбающуюся маму, которая держит отца под руку. В одно мгновение он забывает обо всем и, резко сменив направление движения, мчится к родителям, что-то радостно выкрикивая. Ему надо пробежать не очень много, метров пятьдесят от силы. Мама делает несколько шагов навстречу и опускается на корточки, протягивая к нему руки. Видя это, он мчится еще быстрее, кажется, что так быстро он еще никогда не бегал. До маминых рук остается всего несколько шагов, когда он спотыкается и на полной скорости падает на асфальт, скользя по нему голыми коленями. Как же тогда было больно! Эту боль он помнит даже спустя несколько десятилетий. А кровь! Сколько было крови. И кожа, свисающая неровной бахромой с коленей. Помнится, он тогда кричал изо всех сил, когда эту бахрому аккуратно подрезали, потом промывали раны, обильно заливали их зеленкой и наконец забинтовывали. Как же ему тогда было больно!

Он сильнее стиснул голову руками. Удивительно, но воспоминания о давнишней почти забытой боли немного ослабили те страдания, что терзали его сейчас. И все же, странно, что он вспомнил именно этот случай, кажется, он собирался подумать о чем-то хорошем.

Зажмурившись еще сильнее, он погрузился в новые воспоминания, а когда наконец из них вынырнул, с удивлением понял, что просидел так почти час. Долго! Дольше, чем он рассчитывал. Это значит, уже совсем скоро раздастся звонок в дверь. Хотя зачем звонить, когда можно открыть своим ключом? Точно, так и будет. Замок негромко щелкнет, дверь распахнется. И тогда на какое-то время в квартире их станет двое. Нет, это совсем не то, что ему нужно, а раз так, надо предпринять меры, чтобы этого не случилось.

Распахнув окно, он ухватился обеими руками за раму и рывком подтянулся, выбираясь из коляски. С первой попытки ему не удалось перенести вес тела на подоконник, но со второй он кое-как сумел с этой задачей справиться. Немного отдышавшись, он перевернулся на спину, едва не вывалившись при этом наружу, обхватил руками вертикальную перемычку между двумя распашными створками и уселся на подоконнике.

Ну вот, самое трудное уже позади. Теперь будет легче. Надо всего лишь взять самого себя за одну ногу, затащить ее на подоконник, потом ту же самую процедуру проделать со второй. Теперь аккуратно, чтобы ненароком не свалиться вниз, надо свесить обе ноги наружу.

Он криво улыбнулся. Странно, что в этот момент, когда все уже решено, он не хочет, а если честно, даже боится упасть. Хотя почему странно. Если уж что-то делать, то делать как следует. Хватит того, что он не выключил огонь под кастрюлей с картошкой из которой, похоже, уже выкипела вся вода. Скоро вся квартира провоняет гарью. Это плохо! Плохо, что его смерть хотя бы у кого-то будет ассоциироваться с запахом горелой картошки. Но что поделать, не спускаться же обратно, главное, чтобы все остальное было сделано правильно. Он не должен вывалиться из окна, словно нелепая беспомощная кукла. Если уж ему суждено сегодня совершить полет на несколько этажей вниз, то это должно произойти только в тот момент, когда он сам будет к этому полету готов.

Он посмотрел себе под ноги. Несколько десятков метров пустоты, а затем узкая полоска газона. Безупречно зеленая, какой она может быть только в мае или самом начале июня. Не самая худшая площадка для приземления. Ну что же, нет смысла затягивать, как ни крути, все равно, другого выхода из ситуации быть не может. Так что, пожалуй, можно начинать. Как там это называется? Кажется, Countdown. Ну что же, поехали! Три! Два!

Перед тем как оттолкнуться от подоконника он услышал, как щелкнул, отпираясь, дверной замок, и вновь улыбнулся. На этот раз его улыбка была совершенно искренней.

Один!

Глава 2, в которой Крылова перестает быть капитаном, но и майором еще не становится

Неделю спустя.

– Крылова!

Начальник главного следственного управления по раскрытию особо тяжких преступлений генерал-майор Карнаухов явно был рад видеть появившуюся на пороге кабинета подчиненную. Выбравшись из гигантских размеров кожаного кресла, он сделал несколько шагов навстречу и распахнул руки в приветственном объятии. Не ожидавшая такого приема Вика смущенно ткнулась лбом в плечо хозяина кабинета и вздрогнула, когда генеральская ладонь дважды хлопнула ее по левой лопатке.

– Илья Валерьевич, – недоуменно пробормотала Вика, – вы что, правда не сердитесь?

– Сержусь? – Карнаухов отступил на полшага, но лишь для того чтобы ухватить посетительницу обеими руками за плечи, а затем встряхнуть, словно наполненную мелочью свинью-копилку. – За что это я должен на тебя сердиться? Тебя же целую неделю не было. Это ж наоборот, для всех нас радость и спокойствие. Я можно, сказать, сам внепланово в отпуске побывал.

– Да? – еще больше смутилась Крылова. – То есть, то, что я с вами тогда не договорила…

– Это отвратительно, – усмехнувшись, Карнаухов освободил наконец Викины плечи и вернулся в свое кресло, – еще раз так сделаешь, я тебя уволю к чертям собачьим. Дело прошлое, я даже собирался за тобой машину отправить, но потом побоялся, что твой Мясоедов пристрелит моих посыльных. У него ведь наверняка с прошлых времен какой-нибудь ствол за плинтусом завалялся.

– Нет, что вы! За плинтусом точно нет, – убежденно отозвалась Вика, не став уточнять, что пистолет скрыт в тайнике, вмонтированном прямо в рукоятку Жориного инвалидного кресла.

Карнаухов насмешливо цокнул языком.

– Крылова! То ли ты врать наконец научилась, то ли Жора от тебя многое скрывает. Ни в жизнь не поверю, что он, что-нибудь не приныкал. Ну да ладно, чистосердечное признание писать вовсе не обязательно. Поговорим лучше о других материях.

Илья Валерьевич махнул рукой, указывая на ближайший стул, после чего извлек из ящика стола тонкую папку.

– Придешь к себе, изучишь, – Карнаухов подтолкнул папку к Виктории, – пока слушай на словах и постарайся на этот раз не отключаться. Речь пойдет все о том же самоубийстве, что и неделю назад.

– То есть в самоубийство как таковое вы не верите, – понимающе кивнула Крылова и тут же замерла, увидев, как брови на лице хозяина кабинета угрожающе двинулись навстречу друг другу.

– Там и верить не надо, – Карнаухов раздраженно затарабанил пальцами по наполированной до блеска поверхности стола, – все это дело попало на видео, а видео, как нынче положено, тут же в сеть, так что имеется во всеобщем доступе. Я его три раза уже видел, но так и быть, за компанию с тобой, посмотрю четвертый.

Повернув к Вике монитор, генерал несколько раз щелкнул клавишей компьютерной мыши. На экране появился фасад жилого дома, явно высотного, хотя точно определить этажность было невозможно – камера захватывала лишь два десятка окон. Должно быть, перед тем как выложить в сеть, запись обрезали, убрав все лишнее. Во всяком случае, одно из окон распахнулось уже на седьмой секунде просмотра, а еще спустя несколько мгновений на подоконнике появилась мужская фигура.

– Он же…, – не договорив, Вика изумленно взглянула на Карнаухова, в ответ генерал коротко кивнул. У человека на подоконнике явно была парализована нижняя часть тела. Для того чтобы свесить ноги наружу, ему пришлось помогать себе руками. Посидев несколько секунд неподвижно, мужчина наклонил голову вниз, очевидно решив получше рассмотреть точку своего будущего приземления. В этот момент в работу включился ведущий съемку оператор. Фигура мужчины начала стремительно укрупняться, на какое-то время расфокусировалась, а затем, когда изображение вновь обрело четкость, Вика ощутила, как по коже у нее побежали мурашки. Сидящий на подоконнике человек улыбался. На мгновение он обернулся, словно что-то происходящее в глубине квартиры привлекло его внимание, а затем вновь взглянул прямо на прильнувшую к экрану Крылову. На его лице вновь появилась торжествующая улыбка победителя. В следующую секунду улыбка скользнула вниз, увлекая за собой и лицо, и самого мужчину.

– Смотри дальше, – приказал Карнаухов, хотя Вика и не думала отводить взгляд от экрана.

Между тем изображение на мгновение покачнулось, это задел камеру, бросившийся к подоконнику худощавый молодой человек в темной футболке. Высунувшись из окна по пояс, он на мгновение застыл, очевидно пытаясь как можно лучше разглядеть последствия падения человека с огромной высоты, затем стремительно распрямился и, пробормотав что-то невнятное, исчез с экрана. Камера же продолжала делать свою работу, бездушно снимая два пустых оконных проема. Первый принадлежал той самой квартире, в которой она находилась, а второй находился метрах в пятидесяти, и именно из него соскользнул вниз человек с парализованными ногами. Теперь в этом проеме никого не было и лишь потоки ветра покачивали из стороны в сторону яркие, желто-оранжевые занавески.

– Смотри, – зачем-то повторил Илья Валерьевич и не успела Крылова удивиться странному поведению шефа, как его настойчивость получила свое объяснение.

Из глубины квартиры вдруг возникла еще одна человеческая фигура. Судя по ширине плеч мужская, однако полной уверенности у Вики не было, а лицо нового участника событий было полностью скрыто за маской, темными очками в широкой оправе и надвинутой на лоб белоснежной, в цвет спортивному костюму, бейсболке. Неизвестный, плавно скользнул к подоконнику и уставился вниз.

– Руки, – произнес Карнаухов.

– Вижу, – отозвалась Вика, уже успевшая обратить внимание, что кисти рук неизвестного были скрыты под такими же белыми, как и вся его остальная одежда, перчатками.

В это мгновение запись оборвалась.

– Идиот, – генерал раздраженно щелкнул пальцем по монитору, – так торопился видео в сеть слить, что не доснял до конца.

– А было еще что-то? – уточнила Крылова.

– Если тебя интересует, падал ли из окна кто-то еще, то разочарую тебя, – Реваев, возвращая монитор на привычное место, – но все же хотелось бы побольше понаблюдать за этим… белоснежником.

– Да, персонаж странный, – Вика с готовностью кивнула, – но он все же не убивал… А кого он не убивал, Илья Валерьевич?

– Не убивал он Эльдар Тимуровича Шакирова, у тебя в папке на него биографическая справка уже имеется. Сорок четыре года, до получения инвалидности работал машинистом в метро, последние годы переквалифицировался в консультанты.

– Консультант, – на всякий случай Вика вновь кивнула, а затем, немного выждав, решилась уточнить. – А в какой сфере он консультирует?

– Этого, если честно, я не понял, – мрачно отозвался Карнаухов. – Факт то, что среди тех, кого он консультирует, есть один очень серьезный человек. Вот оттуда.

Генерал ткнул пальцем, указывая на потолок.

– Прям совсем оттуда? – изумилась Вика, повторив движение хозяина кабинета.

– Не совсем, – еще больше помрачнел Карнаухов, – но тоже очень высоко. Этот человек вышел напрямую на наше с тобой руководство и попросил, я бы сказал, настоятельно попросил повнимательнее присмотреться к этому самоубийству.

Хотя Илья Валерьевич обошелся без упоминания фамилий, Крылова прекрасно понимала, что руководство у руководителя главного следственного управления было только одно, и руководством этим был никто иной как лично председатель следственного комитета.

– Держи визитку, – картонный прямоугольник с золотым тиснением спланировал над столом прямо в руки Крыловой, – позвонишь, представишься. Он знает, что звонить будешь именно ты. Встретитесь, пообщаетесь, потом определишься с планом работы. Понятно?

– Понятно – Вика задумчиво теребила в руках визитку. – Я другое понять не могу. Над чем мы работать будем? Ведь этого Шакирова никто не убивал.

– Ох, рано тебе все же майора дали, – Карнаухов печально вздохнул, после чего, заметив недоумевающий взгляд подчиненной, снизошел до объяснений. – Дали. Приказ уже подписан. Так что, прямо от меня топай в кадры, там тебя ждут не дождутся. Что касается Шакирова, то с ним все просто. Раз факт самоубийства отрицать нельзя, значит и возбуждаться будем по сто десятой* (*– сноска: Статья 110 уголовного кодекса – доведение до самоубийства). Теперь все ясно?

– Так точно, – без особой радости отозвалась Крылова.

– Что-то не слышу энтузиазма, – генерал с усмешкой взглянул на Вику. – Полагаешь, не твой уровень? Тебе бы маньяка, да покровавее, так чтоб трупов пятнадцать по городу валялось, не меньше. Но извини, на этот раз маньяка для тебя не нашлось.

– Что вы, Илья Валерьевич, – Вика смущенно замерла, понимая, что Карнаухов читает ее мысли, – я разве…

– Вот и хорошо, – перебил ее хозяин кабинета, – раз ты не «разве», тогда иди, работай. И не забудь в кадры заскочить! Теперь-то у тебя звездочки на погонах покрупнее будут, пустячок, а приятно.

Вопреки совету Карнаухова, Вика решила немного повременить с посещением кадрового управления и, прямо из коридора набрала отпечатанный на визитке номер мобильного телефона. Слушая длинные гудки, она разглядывала отпечатанные на квадратном прямоугольнике буквы. Свободкин Марат Леонидович. Где-то она слышала эту фамилию, кажется в новостях. Вот только в каких? Не в криминальной хронике, это точно.

– Вы очень вовремя, – басовито донеслось из динамика смартфона, – как раз минут через пять я буду проезжать мимо.

– Вы это мне говорите? – растерянно уточнила Вика.

– А кому еще, – в голосе мужчины послышалось легкое раздражение, – вы же Крылова?

– Я! Я, конечно, – торопливо отозвалась Вика, уже догадавшаяся, что ее собеседник скорее всего получил ее номер от Карнаухова и уже успел внести его в память телефона.

– Тогда спускайтесь вниз, – властно приказал мужчина. – Я подъеду к КПП со стороны Бауманской. Мы с вами немного прокатимся.

Интересно, как он отреагирует, если я приглашу его к себе в кабинет для дачи показаний? Вика улыбнулась, на мгновение представив, что это она диктует правила игры собеседнику и тут же устремилась по коридору в сторону лифта.

– Хорошо, я уже спускаюсь, – она коснулась кнопки вызова.

– Постарайтесь не задерживаться, – сухо посоветовал собеседник.

– Подождите! Марат Леонидович! – спохватилась Крылова. – Какая у вас машина?

– Черная – послышалось в трубке и в то же мгновение разговор оборвался.

– Черная, – пробормотала Вика, заходя в кабину лифта, – ну конечно, черная. Глупый вопрос! Какая она еще может быть?

Узнать нужную машину оказалось совсем несложно.

В нескольких метрах от шлагбаума, перекрывающего въезд на внутреннюю территорию следственного комитета, стоял небольшой кортеж из трех автомобилей. Два черных внедорожника с натемно затонированными боковыми стеклами, а между ними лимузин с украшающей капот странной эмблемой, напоминавшей не то сплетение зубцов кремлевской стены, не то задвоенный указатель на вход в метро* (* – сноска: очевидно, речь идет об эмблеме Майбах, но точно уверенным быть нельзя, так как Вика, совершенно не разбираясь в марках производителей люксовых автомобилей, могла что-то напутать в описании).

Пассажирская дверь головного внедорожника распахнулась, и из машины выскочил мужчина в темном костюме и белоснежной рубашке. В голове Вики промелькнула мысль, что, должно быть, при приеме мужчины на работу, важным параметром было соответствие его внешности экстерьеру внедорожника, настолько они были друг другу близки. Угловатая массивность плеч, массивная угловатость нижней челюсти, настороженный взгляд – словно машина выпустила из своего чрева собственную очеловеченную копию, и сейчас этот дубликат уверенно устремился навстречу Крыловой.

– Виктория Сергеевна? – квадратная челюсть несколько раз дернулась вниз.

– Да, – Вика замедлила шаг, чтобы не врезаться в возникшую у нее на пути преграду.

– Ваше удостоверение, – решительно потребовал мужчина.

Решив не спорить, Вика полезла в сумочку. Ознакомившись с документом, охранник, разочарованно хмыкнул:

– Всего лишь капитан! Главное управление могло бы выделить кого-то и посолиднее.

– Мне кажется, или здесь этой солидности уже переизбыток, – Вика выхватила удостоверение из рук охранника. – Так что, я могу видеть Марата Леонидовича?

Ничего не ответив, мужчина шагнул к лимузину и распахнул заднюю дверь, после чего сделал приглашающий жест рукой. Как только Вика оказалась в салоне, дверь тут же захлопнулась, полностью отсекая       городской шум.

Глава 3, короткая глава, в которой мы знакомимся с Казимиром и видим обнаженное плечо Софьи

1877год

На ярмарочной площади многолюдно, не протолкнуться. Одни пытаются продать подороже, вторые – подешевле купить, третьи с любопытством наблюдают и за теми, и за другими. Четвертые… четвертые просто гуляют, наслаждаясь бурлящим вокруг них людским морем, которое тут и там образует водовороты, обозначающие самые интересные места, которые следует обязательно посетить. Одно из таких мест можно не только увидеть, но и услышать, мелодичный перезвон разносится по всей округе, прорываясь сквозь людское многоголосье.

– Динь! – звонко и радостно летит над ярмарочными рядами.

– Дон! – тут же устремляется в догонку.

– Динь! – вновь наполняет воздух звенящим весельем.

– Дон! – отзывается гулким эхом.

Ну как тут удержаться и не подойти ближе, посмотреть, кто же это ведет такую беседу и все никак не может наговориться? Хотя конечно на самом деле все вокруг этих говорунов прекрасно знают. Как знают и то, что самое главное – это не сама беседа, а то, что в ее результате на свет явится. А явиться может всякое. Может роза с застывшей на одном из лепестков каплей росы, может райская канарейка, зажавшая в клюве цветок фиалки, а может и вовсе бабочка с ажурными полупрозрачными крылышками. Все может быть. Тут как динь скажет, а Дон сделает. Динь и Дон, кузнец и его подмастерье, хотя как язык повернется назвать подмастерьем здоровенного детину, с покатыми, в косую сажень плечами и ручищами в которых огромный молот кажется обыкновенным плотницким молотком? А ведь нет, молоток как раз в руках у старого мастера, который наносит совсем несильный, но удивительно звонкий удар в то место, куда спустя мгновение обрушится стальная махина молота. Динь! Дон! Динь! Дон! – неустанно переговариваются они друг с другом. Наверняка сегодня, в последний день ярмарки удивят зевак чем-то необыкновенным, хотя конечно не ради зевак стараются. Ведь полно в толпе и людей с деньгами, которые и результат из сегодняшнего труда готовы купить будут, да и с другими заказами мелочиться не станут.

А ведь, если присмотреться как следует, можно уже понять замысел. Вот же она, изящная женская фигурка, немыслимо прогнувшая тонкие руки. Нога, поражающая своей стройностью и едва касающаяся опоры. Другая, взметнувшаяся вверх и застывшая вопреки всем пределам человеческих возможностей. Балеринка, – шепчет мальчишка, невесть как пробившийся в первый ряд зрителей. Балеринка! – кричит он восторженно и его звонкий голос на несколько мгновений заглушает и веселое Динь! и басовитое Дон!

Балеринка! – понимает Казимир и в это же мгновение выглянувшее из-за облаков солнце метко посылает свои лучи ему в оба глаза одновременно. Казимир щурится и начинает пятится назад, пытаясь просочиться сквозь плотные шеренги людей за спиной. Люди неохотно расступаются, кто-то недовольно ворчит, но слов понять невозможно, слышна лишь мрачная, почти угрожающая интонация. Возможно, он в давке наступил кому-то на ногу. Казимир торопливо бормочет извинения и, уже отвернувшись от ловко орудующих своими инструментами кузнецов, пробирается сквозь толпу все дальше и дальше. Постепенно людей становится меньше, он ускоряет шаг и вот уже почти бежит, не зная сам куда и зачем, но отчего-то испытывая страстное желание не слышать больше ни мелодичного «Динь!», ни гулкого «Дон!». Однако, летящие от наковальни звуки настигают его снова и снова, отчего-то делаясь с каждым шагом все громче и громче. Пытаясь защитить барабанные перепонки, Казимир прижимает руки к ушам и бежит быстрее, но отчего-то делается еще хуже. Вскоре уже начинает казаться, что оба кузнеца колотят своими дьявольскими орудиями не по наковальне, а прямо ему по голове, которая еще не разлетелась на части только потому, что он изо всех сил сжимает ее руками. Не в силах вынести адскую боль, он в отчаянии закричал и то же мгновение проснулся.

Легче не стало. Голова по-прежнему раскалывалась на части от невыносимой боли, а громогласное Диньдон! Диньдон! все так же билось в барабанные перепонки.

– Казик, открой наконец дверь, – послышалось где-то рядом.

Повернув голову, он увидел обнаженное белоснежное плечо Софьи и только тогда наконец понял, что находится в своей собственной, вернее снимаемой им квартире на третьем этаже доходного дома на пересечении Сретенского бульвара и Фроловского переулка.

– Сейчас, – неохотно отозвался он, стягивая со стоящего поблизости кресла шелковый халат и одновременно нашаривая ногой мягкие домашние туфли. Справившись с обеими задачами и беспрестанно морщась от непреходящей головной боли, Казимир сделал решительный шаг в сторону прихожей и тут же пошатнулся, с трудом удержавшись от падения.

– Однако, – пробормотал молодой человек, чей взгляд как раз натолкнулся на валяющиеся на полу пустые бутылки из-под шампанского. – Однако! – повторил он, сконцентрировавшись на поставленной перед самим собой задачи – дойти до входной двери и наконец положить конец этому ужасному грохоту, от которого в глазах раз за разом вспыхивали кровавые зарницы.

Отодвинув щеколду, он рывком распахнул дверь. С его губ уже был готов сорваться вопрос: «Какого дьявола вы себе позволяете?», однако вид молодого человека, стоящего на лестничной площадке с занесенным для очередного удара кулаком, заставил Казимира несколько скорректировать намерения.

– Булахов? Я надеюсь, твои попытки выломать дверь имеет под собой хоть какое-то основание. Потому что в противном случае…

– Твоим надеждам суждено сбыться, – хрипло отозвался молодой человек. – Ростоцкий убит.

Глава 4, в которой Крылова катается по Москве на Майбахе

Сидящий в соседнем кресле человек несколько мгновений молча изучал Крылову, затем удовлетворенно кивнул головой.

– Примерно так я вас и представлял, – произнес он низким голосом, совершенно не вяжущимся с весьма тщедушным телосложением, – ну что же, если вы не возражаете, стадию знакомства можно пропустить и перейти сразу к делу.

– Чем быстрее мы закончим нашу беседу, тем быстрее я смогу приступить к работе, – отозвалась Вика, в которой еще бурлило раздражение после разговора с охранником.

– Полагаю, общение со мной и есть составная часть вашей работы, – невозмутимо отозвался собеседник, во всяком случае работы, касающейся расследований причин смерти Элика.

– Марат Леонидович, если вы о Шакирове, то мне кажется, что с причинами его смерти все вполне очевидно. Травмы несовместимые с жизнью, вызванные падением с высоты, – Вика вздохнула, вспомнив, что так и не уточнила, из окна какого именно этажа спрыгнул вниз самоубийца, – с большой высоты.

– Я не очень силен уголовно-процессуальной терминологии, – Свободкин с сожалением цокнул языком, – но то, что вы сейчас озвучили, я бы назвал обстоятельствами смерти. Не причинами. Мы оба знаем, что он залез на подоконник, посидел там какое-то время, а затем сам, абсолютно осознанно наклонился вперед. Но мы не знаем, что побудило его совершить этот поступок? Почему он решил спрыгнуть? Чего он ждал, сидя на подоконнике? В конце концов, почему он прямо перед прыжком улыбался?

– Может быть, он полагал, что там ему будет лучше, чем здесь, – Вика пожала плечами, все больше приходя к уверенности, что ее место в кресле лимузина стоит занять какому-нибудь психологу или психоаналитику, – мотивы самоубийц могут быть самыми разными.

– Например? – коротко бросил собеседник.

– Это вопрос скорее из области психологии, – Вика вновь пожала плечами. – Человек может устать, потерять надежду на то, что его жизнь может измениться я к лучшему. В конце концов, последствия его травмы…

– Его травма ничуть не тяжелее той, что имеет место быть у вашего мужа, – резко перебил ее собеседник.

Крылова замерла, в одно мгновение ощутив, как легкие, стиснутые стальным обручем, вдруг потеряли возможность впитывать в себя воздух, а сердце испуганно заколотилось, спеша потребить весь еще остающийся в организме кислород.

– Что-то вы побледнели, – констатировал Марат Леонидович. – Мне кажется я не произнес ничего ужасного. Ваша фамилия была мне озвучена еще два дня назад. Естественно, что за это время моя служба безопасности успела навести справки.

– Не думаю, что мои близкие должны представлять для вас какой-либо интерес, – Вика почувствовала, как обруч постепенно ослаб, а затем и вовсе куда-то исчез, оставив после себя лишь желание вдохнуть как можно сильнее, – поэтому обязана вас предупредить, если наша беседа еще хоть раз коснется кого-то из них, она тут же закончится, как бы это вас ни расстроило.

– И как бы это ни расстроило ваше руководство? – Марат Леонидович добродушно усмехнулся. – Хорошо, условие принято. Вернемся к разговору об Элике. Предлагаю следующее – я рассказываю о нем подробнее, ну а вы делаете выводы, мог ли просто «устать от жизни», или же кто-то помог ему это сделать.

– Давайте попробуем, – Вика сдержанно кивнула.

– Мы с ним знакомы были с самого детства. Если ничего не путаю, мне было одиннадцать, когда он попал в наш интернат, – Свободкин мрачно вздохнул, очевидно, воспоминания о том далеком периоде жизни никакой радости ему не доставляли. – Мы ведь с ним оба детдомовские. Только я там с самого малолетства, так что другой жизни тогда и не знал вовсе. У Эльки все было совсем не так. Он из нормальной семьи. Мама, папа, квартира в Москве, машина.

– Вы даже про машину знаете? – удивилась Вика.

– Так эта машина их и погубила. Они всей семьей своим ходом на море поехали, уж не знаю к кому, может к друзьям, может, к родственникам каким дальним. Только до моря они так и не доехали, лоб в лоб с грузовиком сшиблись. Кто там виноват был, этого Элик не знал, но авария такой силы была, что родители его на месте погибли. Ну а он сам в это время на заднем сиденье спал, вещами обложенный, так что ни царапин, ни переломов. Цел-целехонек!

– Повезло, – пробормотала Крылова.

– Ну да, – кивнул Марат Леонидович, – если только гибель родителей можно считать везением.

– Вы же поняли, что я имела в виду.

– Понял, я понял. Труднее все это было понять домашнему мальчику, неожиданно оказавшемуся в детдоме. Не знаю, как так вышло, но близких родственников ни по матери, ни по отцу в живых не было, а дальние, если и оказались, то желания усыновить маленького Эльдарчика не изъявили. Вот он и попал к нам.

Марат Леонидович надолго замолчал, очевидно захваченный в плен очередной волной воспоминаний своего детства. Некоторое время Вика рассматривала мелькающие за тонированным стеклом здания, затем все же не выдержала:

– Вы дружили? – спросила она не столько потому, что ее действительно интересовали обстоятельства почти сорокалетней давности, сколько надеясь вновь вернуть собеседника к диалогу.

– Сперва нет, – мужчина задумчиво покачал головой. – У нас, если честно, нравы там были жесткие, можно сказать жестокие. Новеньких прописывали по полной программе.

– Били? – сама не зная зачем уточнила Крылова.

– Били, – подтвердил ее визави, – еще как били. А могли еще привязать к кровати и насильно водой напоить. И так несколько ночей подряд. Представляете, какой позор, приходят утром воспитатели, а кровать-то вся…, – Марат Леонидович цокнул языком, – сами понимаете, воде выход нужен.

– Понимаю, сухо отозвалась Вика.

– Понятное дело, что руки-ноги уже отвязали давно, а пятно-то на матрасе никуда не делось. Да и запах…

– А если кто-то расскажет воспитателям, что было на самом деле?

– А если кто-то расскажет, то станет изгоем навсегда, – Марат Леонидович решительно мотнул головой, словно отвергая даже теоретическую возможность подобного хода событий. – Навсегда и для всех. А этого никому не вынести.

– Так что все молчали, и вы в том числе, – усмехнулась Вика. – Или вы были в числе тех, кто привязывал?

– Я был в числе старожилов, – неохотно отозвался Свободкин, – если так можно сказать про одиннадцатилетнего пацана. Но могу вам сказать, что Элик терпел. Всё терпел. А потом, в один не очень прекрасный день наши отношения изменились.

– Он спас вам жизнь? – произнесла она первое, что пришло ей в голову.

– Не мне, – покачал головой собеседник, – и не спас. Наш детский дом недалеко от Домодедово находился. А в тех краях речушка такая протекает, Пахра. Вот мы на эту реку как-то раз посреди лета и рванули. Человек пять или шесть нас было, как Элик в компанию затесался, никто и не понял, но факт тот, что он тоже был с нами.

Вика кивнула, давая понять, что внимательно слушает собеседника.

– А до реки не так уж и близко было, несколько километров. Нас туда организованно вывозили пару раз за все лето купаться, ну а тут воскресенье, жара, вот мы и решили сами. Ребята постарше рассказывали, что напрямик не так уж далеко идти, – Марат Леонидович причмокнул губами, – привирали конечно. Больше часа мы туда топали. Вышли конечно не на то место, где уже были, но вроде тоже ничего показалось. Так что одежку всю с себя покидывали и вперед, к воде. Там мостки были, видать рыбки соорудили когда-то. Оно ведь самое удобное дело с мостков в реку сигать. Мы уже к ним, считай, подбежали, и тут Элик как завизжит истошно: «Не надо!» Мы, понятное дело, замерли все, на него смотрим, а он стоит на месте, весь бледный, трясется и в Пашку, дружбана моего лучшего, пальцем тычет. «Не прыгай, – говорит, – нельзя тебе!»

– Но он прыгнул, – прошептала Вика.

– Еще как прыгнул, – подтвердил Марат Леонидович, – только сперва Элику в лоб кулаком зарядил, так что тот задом прямо на песок сел. А потом разбежался, да первый рыбкой в воду и сиганул. Больше живым мы его не видели. Тело-то на поверхность сразу всплыло, только что от того толку. Оно возле мостков застыло себе неподвижно, а вокруг головы на поверхности воды темное пятно постепенно нарастает. Увеличивается оно, значит, в размерах, увеличивается, а потом, как дойдет до какого-то своего предела, от Пашкиной головы отделяется и плывет по течению. А на его месте тут же новое пятнышко появляется, и так раз за разом.

Хотя с описываемых ее собеседником событий миновал уже не один десяток лет, Вике показалось, будто она сама стоит на берегу не такой уж широкой и с виду совершенно безобидной речушки, в одно мгновение унесшей жизнь неизвестного ей Павлика.

– Труба там какая-то на дне лежала, об нее Пашка и зашибся. Это нам уже позже воспитатели сказали, – продолжил Марат Леонидович, – когда говорить с нами начали. Так-то первый месяц только орали, да лупили каждую ночь почем зря.

– Воспитатели? – ужаснулась Вика.

– Нет, от них нам только в первый вечер капитально досталось. Дальше уже свои пацаны били, те что постарше. Оно ведь как получилось, из-за нас весь детдом на месяц полностью развлечений лишили. Любых. А тогда почти каждую субботу у нас походы были, а по воскресеньям в кино водили. Я бы за такое сам кого хочешь отделал, а так вышло, что нас самих отделывали, – на лице мужчины появилась мрачная усмешка. – Вот с той поры мы с Эликом и сдружились. Не сказать, что у нас интересы сильно совпадали, но ведь у меня, сами понимаете, на месте лучшего друга пустота образовалась, а такие пустоты по малолетству быстрее закрыть хочется. Да и потом, интерес у меня к нему пробудился. Уж больно понять хотелось, как он смог угадать, что не надо Пашке в эту речку сигать.

– И что, новый друг что-то смог вам объяснить?

Марат Леонидович отрицательно покачал головой.

– Не смог.

– Не смог или не захотел? – уточнила Крылова.

– Думаю, что не смог. Мы ведь через пару лет с Эликом уже совсем не разлей вода были. Никаких секретов друг от друга быть не могло, а все равно, как про ту историю заходил разговор, его сразу трясти начинало. Говорил только, что страшно ему вдруг тогда стало. Смотрел он Пашку и видел, что не жилец он уже. А что это значит, как видел, что именно видел, я так и не смог добиться.

– А еще подобные случаи были?

– В том-то и дело, что нет, – уверенно отозвался Свободкин. – Помню, когда в выпускном классе учились, у нас на глаза девчонка погибла, одноклассница наша. Мы до этого в первомае участие принимали, ходили всем детдомом на демонстрацию. А на обратном пути шли вразнобой. Уже вроде как взрослые, так что нас никто особо не контролировал, вернее была кто-то из учителей, но она шла впереди всех. Ну так вот, мы всей толпой дорогу перешли, а несколько девчонок задержались. А потом одна из них вдруг к нам рванула, прямо перед машинами. И не добежала. А мы с Эликом как раз на тротуаре стояли, решили этих девчонок дождаться. Думали, может получится замутить вечером совместное времяпровождение. Так что прямо на наших глазах все случилось, и я вам точно видел, Элик ничего подобного не ожидал. Я, скажу вам честно, в тот день сильно расстроился.

– Ну да, такое зрелище любого расстроит, – согласилась Крылова.

– Да я не про девчонку, – Марат Леонидович укоризненно вздохнул, явно разочарованный уровнем Викиной сообразительности, – она всегда с чудниной была, ее даже в свое время хотели в коррекционный детдом перевести, да потом пожалели. Так что не о ней речь. Я ведь верил. Верил в Элика. В то, что у него есть дар. Дар, которым нельзя пользоваться каждый день, но который раскрывается в самых исключительных случаях. А что может быть исключительнее смерти, которая у тебя на глазах происходит? Разве что самому помереть.

– И тут вас настигло разочарование.

Должно быть ирония в голосе собеседницы прозвучала слишком громко. Марат Леонидович на мгновение замер, а затем холодно улыбнулся Крыловой.

– Вы совершенно точны в терминологии. Тогда был совершенно разочарован. Deeply disappointed, – как говорят мои европейские партнеры. Так что в тот день нашей детской дружбе пришел конец. Нет, конечно, все то время, что мы еще оставались в детдоме, мы продолжали общаться, но затем я благополучно поступил в физтех* (* – сноска – Московский физико-технический институт), а Элик отправился стаптывать кирзовые сапоги и отдавать долги родине. Должно быть, за время нахождения на государственном обеспечении у него их много накопилось. Он мне как-то раз написал из учебки, знаете ли, в то время еще писали письма, но я ему так и не ответил.

– Все еще не могли простить своего разочарования?

– Не в этом дело, – Марат Леонидович достал из минибара бутылку «BERG» и резким движением сорвал металлическую крышку. * (* – сноска: «BERG» – марка питьевой воды. Производитель уверяет, что собирает воду из растаявшего льда ледников Ньюфаундленда в Канаде) – Было начало сентября. Сами понимаете, первый курс, первые лекции. Да и вечером жизнь, скажем так, бурлила. Ну какие там письма?