Читать книгу 8 ступеней к началу. Сборник стихотворений - Александр Васильевич Назаров - Страница 1
Оглавление10. То, что сейчас…
(2016-2017)
Сюжет повторенья чуда
Сюжет повторенья чуда. Под Рождество.
Из детства. Из ниоткуда. Из ничего.
Из запаха мёрзлой хвои. Из слёз свечи.
И только для нас с тобою. И мы молчим…
Сюжет повторенья чуда. Горит звезда.
Услышь – через ниоткуда и никогда:
Вы были всего лишь дети, и столько лет
Вы жили на этом свете. И вот вас нет.
Мы снова молчим о главном. И мы одни.
И вечер в движенье плавном зажёг огни
На всех площадях прощаний, на всех путях
Несдержанных обещаний. И прочь летят
Стихи, разговоры, вздохи. И ни о чём
Крутой разворот эпохи. И за плечом
Из ночи, из ниоткуда, из синевы –
Сюжет повторенья чуда – бредут волхвы.
Небо –
Небо – в полёте птиц,
Небо – в паденье звёзд,
Взмахом твоих ресниц –
Небо – всегда всерьёз.
Так начинаешь жить,
Так попадаешь в такт
Неба – в хорал души –
В хрупкой груди – цикад.
В твой невечерний свет
Из подворотни шаг –
Ветер в твоей листве
Учит меня – дышать.
Чтоб не кончался миг –
Не закрывай глаза,
Так ты уходишь в мир,
Так ты выходишь ЗА.
И остаётся – жить,
И остаётся – петь,
Не обрывает нить
Старая пряха смерть.
Ветер в твоей листве
Шепчет, что смерти нет.
Есть только путь наверх
Сквозь невечерний свет.
Что-то о поэзии…
Годы молчанья…
Отстаивается душа
в формах слов…
Всё гуще вино
строк,
Всё мутнее
осадок на дне души…
Наверно…
Наверно, пора замолчать,
До дна себя исчерпав,
Когда догорает свеча
И ночь за окном слепа.
Наверно, пора забыть,
В чём прав ты и в чём не прав,
Своей Ариадны нить
До кончика размотав.
Наверно, пора понять:
Завёл лабиринт в тупик,
И не развести огня
На пепелище книг,
На пепелище дат,
На пепелище лет.
И не повернуть назад,
Напав на собственный след.
Но можно просто простить
Себя, как прощал других,
На этом последнем пути
В свой недописанный стих.
Неоригинальные мысли
Чистота повторяется пошлостью,
Белый снег грязноватой водой.
Проза жизни становится повестью,
И банальной, и странно святой.
И ненужно уже покаяние,
Ты уж как-нибудь, но доиграй.
Проза жизни, сиянье, зияние,
Вечный путь в твой придуманный рай.
___________________
Случайный поворот сюжета
Жизнь превращает в мелодраму.
Буддийское роскошно лето
И отсылает к Мандельштаму.
И обещает неспасенье
От всех житейских дрязг и сплетен,
И объясняет невезенье
Всего живущего на свете.
Под небом марта
За всё, что мы сказали, и что не сказали,
За выпавшие джек-поты, и битые карты –
Прощанье со временем, из которого мы выпадали –
Крещение небом, протаявшим небом марта.
За всё, что сложилось не так, как хотелось,
За всё, в чём мы были и не были виноваты,
За раннюю молодость и запоздалую зрелость –
Крещение небом, протаявшим небом марта.
И что мне ещё остаётся, скользя по строчке, –
Выстраивать по ранжиру свои утраты?
Однажды начав с пробела, дойти до точки
Под этим небом, протаявшим небом марта.
И что мне сказать о главном? Прости мне, Боже…
Под мартовским небом, которым нас причащали,
Идти и верить, что тихий апрель возможен.
И неизбежен. А дальше опять – молчанье…
Всё сбывается…
Всё сбывается, даже отложенное на потом,
Забытое где-то в вагоне, засунутое на антресоль.
Ты причиняешь боль, и тебе причиняют боль,
Ты снова думаешь: после нас хоть потоп.
Но всё сбывается, даже о чём не мечтал,
О чём никогда не молчал под медленный джаз.
Тебе был подарен мир, а ты про это не знал
И просто жил, как те, кто жили до нас.
Но всё сбывается… Как истончился миг.
И обрывается то, что повешено на века.
И ты не веришь тому, что узнал из книг,
И что-то шепчешь в вечность издалека,
Ты снова думаешь, что тебе повезёт,
В тот миг, когда рушится мир и земля из-под ног…
Ведь всё сбывается… Даже если НЕ всё…
Но в этот миг тебя слышит Бог.
Почти проза 1
Какая тёплая осень. Перепеть (переплюнуть) Фета. Никто никогда не спросит о том, как сложилось это. Сложилось и записалось (полгода прошло в молчанье). Чем меньше от нас осталось, тем большее расстоянье от, скажем, меня до, скажем, тебя. Не брезгуй пробелом. Мы после себе докажем, что белое было белым, а чёрное чёрным, в банальность скользя – так спешат к спасенью. Чем меньше от нас осталось – тем ближе до воскресенья. А может – до Воскресенья. Никто ни о чём не спросит, всё в мире – печаль и тайна. Какая тёплая осень. И в ней твоя боль случайна.
Какая тёплая осень. Перепеть (переплюнуть) Фета. Никто никогда не спросит о том, как сложилось это. Сложилось и записалось (три года прошло в молчанье). Как мало от нас осталось. И что-то звенит в тумане. Должно быть, струна порвАлась… ах, да, порвалАсь, конечно. Как мало от нас осталось, и даже ЭТО конечно. И ты ощущаешь остро (с годами ещё острее), что человек лишь остров – и это ничуть не греет – плавучий и одинокий, своё лелеющий эго. И ничего в итоге. И жизнь как конструктор лего.
Какая тёплая осень. Перепеть бы! (такая малость!). Никто ни о чём не спросит. Неважно, что не записалось. Не спелось. И не сложилось. Полжизни прошло в молчанье. И высшая несправедливость – что нас не за то прощали. Как мы понимали мало… жаль, что и теперь – не больше. И вот нас почти не стало, но мы по привычке ропщем. Но мы по привычке верим, что всё же о главном спросим. Какие наши потери… Какая тёплая осень.
Почти проза 2
Свет лампы, рыжий кот, свернувшийся на стуле, невнятный пульс дождя в зашторенном окне – пять-шесть неясных нот в каком-то там июле, в котором навсегда забыли обо мне: невнятный разговор, спасительность молчанья, движение руки, осколки тишины, напрасные слова, ненужное признанье, и что-то там ещё, и с привкусом вины, и где-то там давно, где и следа не сыщешь, где что-то нам дано, возможно, божий дар, что мы не просекли, вмиг разменяв на тыщи пустых блестящих слов, хоть, впрочем, никогда о том не пожалев, поскольку всё проходит, поскольку божий дар – слова, слова, слова, мы замерли на миг в случайном эпизоде, решив, что это жизнь и что она права, и значит, всё путём, и значит не напрасно всё то, что мы спасли, всё то, что мы сожгли, жизнь всё-таки права, жизнь всё-таки прекрасна, и Бог со всем – и с тем, чего мы не смогли, – всё, видимо, пройдёт, но нас не обманули, и навсегда уже и в мире, и во мне: свет лампы, рыжий кот, свернувшийся на стуле, невнятный пульс дождя в зашторенном окне.
Странный сонет
Линяют тени, слепнут отраженья.
Жизнь обретает форму пустоты.
Над пустотой разводятся мосты.
Деревья осыпают в ночь движенья.
Подаренный мне миг непостиженья
рассеивает нежные черты.
Её лицо, что выше красоты,
Не повышает градус притяженья.
По окоёму нерождённых слов
Моих признаний – ни к кому, но – выше,
И небо, выходя из берегов,
Мой голос неизменно не услышит
За неизменной пеной облаков –
Я рядом, я нигде, и я всё тише.
За эти годы небо
За эти годы небо не стало ближе,
И за судьбой от прошлого не укрыться,
И я давно не хочу умирать в Париже,
Я с этим вообще не хочу торопиться.
И хотя в тираж я ещё не вышел,
Я не в том формате, чтоб кому-нибудь сниться;
Так много прочёл – и от этого плохо вижу…
Я просто переворачиваю страницу,
Забываю стихи, теряю нужные вещи.
Я просто опять выхожу из дома,
Моя память полна некритичных трещин
И людей всё более смутно знакомых.
За эти годы небо не стало… не стало…
И я не стал… Но не следует торопиться.
Быть может всё ещё… и начнём сначала.
Я просто переворачиваю страницу.
И потому считать себя поэтом
Наивно верить в то, что жизнь права,
Себя неправым чувствуя при этом,
Играть в слова, проигрывать в слова –
и потому считать себя поэтом…
На чужой мотив
Давай дискретно и больно, как фильмах Карвая,
выстроим наш сюжет – на разрыв аорты,
если уже довольно – то не принимая
отговорок культурных людей, пошли всё к чёрту.
Если играть финал – то пускай все сдохнут –
не важно: с тоски в дому или по дому.
Привет евреям: пусть это сочтут за хохму –
но если уж резать, то по живому.
Не надо трагедий, решим всё в формате фарса,
пусть миру будет смешно, двоим – нестерпимо,
улыбка в широком смысле тоже гримаса,
герой твоего романа проходит мимо.
Давай ещё о погоде – в кино и книгах,
давай о духах и тряпках – в стихах и прозе,
ведь это так просто: почувствуй бессмертье мига
в очередной почти овидиевой метаморфозе.
Фатальное одиночество в кадре (оно ж за кадром),
ты смотришь герою вслед (не меняя позы).
Никто не обижен, и счастье для всех и даром.
И дует ветер, пока не высохнут слёзы…
Всё непременно сложится…
Всё непременно сложится,
жизнью выложится (в) узор.
Мягкий, пушистый зверь
мокрою нежной кожицей
чуткого носа ткнётся тебе в ладонь.
Судьба непременно вынесет,
выпасет, высинит
над головою спасительный небосвод.
Прошлое отзовётся старыми письмами,
что неизбежно чудо под Новый год.
Тихо погладишь продрогшие лапы елочьи,
чувствуя снова со всем, что живёт, родство.
Самой яркой звезды тебе в тихой полночи,
Чудо моё неизбежное, Рождество…
Жизнь – загадка, смерть – разгадка…
Жизнь – загадка, смерть – разгадка,
Это просто, как стихи.
Но исписана тетрадка –
Сто страничек чепухи.
Сто страничек ахов, охов –
Вздохов – в общем, ни о чём.
Догорай моя эпоха –
Мир бумажный – за плечом.
Мир бумажный, миг бумажный –
Лишь над пепельницей дым.
Всё, что прежде было важным,
Мы забвенью предадим.
Всё, что прежде билось, вилось –
Разовьётся, словно дым,
Разобьётся, – не сложилось,
Не сбылось (и Бог те с ним).
Знанье высшего порядка –
Элементы чепухи:
Жизнь – загадка, смерть – загадка,
И сгоревшая тетрадка,
И бессмертные стихи.
Потоком ассоциаций
Не надо писать баллад. Избавьте меня от сюжета. Эпоха выговорилась. Время сошло на нет. Как это было давно – Как это было – Как это – Как – … Пустота тебе смотрит вслед.
Как это было давно – Как это было – Как это – Как – Порастает быльём, бельём, болью… Чем-то ещё. Глупое сердце не попадает в такт. Посыпают солью прошлое с чем-то на Х и обязательно через плечо. От Питсбурга до Нью-Йорка начинает путь Андрий Варгола. Пока мы не знаем, чем это будет потом. От плясок святого Витта до рок-н-ролла с чем-то на Х с непреходящим винтом. На чьих-то немых могилах цветы ржавеют, на чьих-то костях безымянных всходит поп-арт, Как это было – Как – я рассказать не сумею, тупо тасуя факты колодой карт. Но Время видимо спит, завернувшись в бархатное подполье, время, где зреет СПИД или гниют стихи. Ангелы кормят птиц человечьей болью с доброй слепой, возможно, на Х руки. Небо пока плесневеет – час до рассвета, не открывай – пока не пора – глаза. Как это будет – Как – Как это будет Это? – Я не смогу придумать – не то чтобы рассказать. Твоё Берлинское детство около 1900 года. Его Еврейское детство около никогда. Наше Берлинское небо, высокое, как свобода, и ангелы в это небо летящие сквозь провода. О, я хотел бы пусть много и ни о чём, и случайно, но чтоб цепляло и билось, чтобы рвалось и несло, больно и горячо, и нестерпимая тайна, и чтоб хоть кого-то однажды это спасло. Но. Не надо писать баллад, вернёмся к формату списка, пусть категории Х, может быть, ХХХ, небо над головой – так далеко, так близко, как далеко и близко от святости до греха. Льюис Аллан Рабиновиц begins the journey from New York to Long Island. Люис Алан Рабино… Время склюёт слова, как птицы голодные зёрна, переведя привычно божий дар на говно. Без ужаса нет любви, ведь каждый из ангелов страшен, как написал поэт, всякое лыко в строку, как написал поэт, который уже неважен, с дырочкой в правом виске или же в левом боку. Без пошлости нет стиха, ведь из такого сора, ссорам и дрязгам вслед, ссорам и дрязгам встречь, вечно растут стихи – как лес или как город, как оправданье всему – тёмная наша речь. Как от двойной любви лечат электрошоком, как у кого встаёт снова не с той ноги, через тебя течёт грязным (святым) потоком то, что зовут душа, то, что зовут стихи. Снова душа летит в Гарленд, а может, в Гарлем, сколько ненужных слов снова рождает боль. Ангелы кормят птиц (снова на Х): стиХами; прошлое извлекут и нарекут судьбой. Откоррректируй зззвук, жми на педаль дисторшн, неба, возможно нет, но прокатись в Берлин, мир он всегда прекра… впрочем, сегодня тошен, пусть он родит опять мой идеал и сплин, снова семь вёрст и вверх – до бытия от быта, до синевы небес в новорождённой листве. Быть только звуком… буквой, выпавшей из алфавита. И ничего не хранить, кроме музыки в голове…
Почти плохие стихи почти ни о чём
Как неистребим нелепый штамп,
Как не мог без моря Мандельштам,
Как новая популярная рифма Трамп,
Как любовь, идущая по проводам,
Мои стихи – не стансы к какой-то А,
Тем более – не сонеты к известной Б.
Жизнь треснула и поэтому скотчем примотана
К случившейся под рукою судьбе.
Мне завтра докажут, что жизнь – борьба,
И я отправлюсь в последний бой
(Поскольку наша судьба – труба)
На треснувшей жизни с хромой судьбой.
Жизнь моего друга
Завязать себе узел на память,
Разрубить, перейти Рубикон…
Не пытаясь былое исправить,
Ты выходишь курить на балкон.
Сколько громкого «Urbi et Orbi!»
Похоронено где-то внутри.
Ты достанешь просроченный орбит
Зажевать по привычке гастрит.
Это грустно? Наверное, грустно.
Это больно? Наверное, нет.
Просто в комнате тихо и пусто,
И за грань бытия и искусства
Из-под ног уплывает паркет.
ПСВ
Посвящение Серебряному веку
Смерть занавесит зеркало, жизнь перестанет двоиться.
Если судьба исковеркана – вырви страницу.
Кинь её смятым шариком – во тьму.
Бумажным самолётиком – из окна.
Чтоб не стала ведомой никому.
Жизнь, что странно выпала
Из сна.
__________________
Свою судьбу примерять на других поэтов.
Такая дерюга… она для любого в рост.
А кто-то поверит, что снова настанет лето(,)
И в этой дерюге его свезут на погост.
А кто-то поверит, что жизнь принесёт спасенье,
А кто-то поверит, что всех примиряет смерть (…)
И между ними – порою одно движенье,
И нужно только – успеть или не успеть.
И кто-то выйдет за двери – его не вспомнят,
И кто-то выйдет в окно – о нём промолчат,
И остаётся только пустыня комнат –
Сон о пространстве, где, даже собой не понят,
Каждый по собственной вере растит свой ад.
__________________
СновИденное, СновидЕнное,
Зачерпнутое по-за гранью,
Не нощное и не денное,
Как облака в тумане,
НескАзанное, НесказАнное,
Нашёптанное Богу в уши,
Не краденное и не данное,
В бессонной ночи подслушанное –
Выношенное, рождённое,
Вымученное (без стона!),
Заведомо осуждённое:
Ей зеркало как икона,
Ей заповедь заповедана,
Ей проповедь словно пропасть –
Которою по-над бедами,
С молитвой за тех, что предали,
Тебе по этапу топать.
_____________________
Зимний, зябкий, запорошенный снежком
Переулок мне как будто незнаком,
Под ногой скользит предательски ледок…
Ну-ка, фраер, подставляй дырявый бок,
Он давно (ха-ха) заточен под перо.
Ты повис на остром пёрышке, Пьеро,
Разгони по ветру грусть мою тоску –
Насвисти «Туманно» дырочкой в боку.
Жизнь бежит из-под ребра да под ребро.
Смерть толчками под ребро из-под ребра.
Мир сегодня – весь одетый в серебро,
Мир сегодня – просто проба для пера.
____________________
Я вымолчу, вымолочу, выворочу
Комом заветных слов из глубин души.
И какому расскажете вы врачу,
Как он голос любви по ночам душил?
Из каких глушизн и тишизн каких,
От каких неизбывных ещё щедрот
Мы точили по капле тягучий стих,
Что твоей Персефоны мёд.
Мы не солнце в памяти берегли –
Свет, ложащийся на плечо, –
И бессмертье – не глянцевый лавра лист –
Ожерелье из мёртвых пчёл.
_____________________
Жить врозь
С веком посметь.
Жить сквозь:
Жизнь, Сон, Смерть.
Немтырь эпох –
Волосом сед,
Бог есть Босх,
Голосом – свет.
Мытарь и лох
Голосом тих,
Бог есть Босх,
Шепчущий стих.
Жить вскользь,
Не дорожить судьбой
И не искать польз,
Если насквозь: Боль,
Если земной шар
Для Бытия мал,
Шивы широк шаг:
Дальше опять тьма.
Беден любви улов –
Что принесёшь на Суд? -
Тысячи новых слов
От немоты не спасут.-
Разве что жизнь – Врозь,
Мимо удач и лжи,
Разве что смерть – Сквозь
Небо твоей Души.
Разве что: не сбылось –
Видно, не в этот раз –
Время прожить насквозь
В Вечность Всегда Сейчас.
Небо Для Тех Кто Упал 2
(типа песня)
Музыка нерождённых слов живёт во мне,
Мука позабытых снов поёт во мне,
Мука и музыка слов и не слов во сне,
И небо в твоих глазах на самом дне –
Небо для тех, кто летал,
Небо для тех, кто упал,
Небо для тех, кто однажды просто устал.
Верь, пусть напрасно, верь,
Не закрывай глаза,
Не выходи за дверь,
Успей обо всём сказать.
Хотя бы на пару строк задержись во мне,
Хотя бы парою снов прорасти сквозь жизнь,
Пусть небо в твоих глазах качнётся на самом дне,
На кончике вздоха, на нити моей души.
Музыка нерождённых слов попадает в такт,
Мука позабытых снов летит на закат,
Мука и музыка, что порой так легка,
Что пусть это небо сбудется даже совсем не так.
Небо для тех, кто летал,
Небо для тех, кто упал,
Небо для тех, кто однажды просто устал.
Жди, пусть напрасно, жди,
И не сжигай мостов,
Вечностью впереди
Город из слов и снов.
Дыханья на пару строк – только бы дописать,
Голосом детских снов меня позови,
Музыкой из берегов выплеснет небеса –
На кончике вздоха, на нити моей любви.
Музыка нерождённых слов живёт во мне,
Мука позабытых снов поёт во мне,
Мука и музыка слов и не слов во сне,
И небо в твоих глазах на самом дне –
Небо для тех, кто летал,
Небо для тех, кто упал,
Небо для тех, кто однажды просто устал.
Небо – везение,
Небо – моя печаль,
Путь к воскресению,
Путь к началу начал,
Небо – осеннее,
Небо – мой свет и страх,
Небо – спасение,
Небо – в твоих глазах.
Небо для тех, кто летал,
Небо для тех, кто мечтал,
Небо для тех, кто упал…
Небо…
Небо для тех, кто летал,
Небо для тех, кто упал,
Небо для тех, кто однажды просто устал.
Я играю в придуманные слова…
Я играю в придуманные слова
(для придуманных чувств придуманные слова),
по утрам у меня болит голова,
и меня мало-мало, едва-едва.
Я играю на нервах в четыре руки,
в четыре левых кривых руки,
и всегда выигрываю в поддавки,
а судьба выносит на край строки.
О мой край, мне положенный Богом рай,
край строки, остро сточенный веком рай,
вдоль по лезвию рая – такая игра,
и, как следствие края, строка остра.
Вот моя распаханная юдоль –
остро выгравированная ладонь –
в шрамах строк, как октава от до до до,
расстоянье от каждого до никто.
Я живу за моей спиной, за стеной,
я играю в придуманное не мной,
за стеной дневною, ночной спиной –
мне темно мной придуманное окно.
Я играю в придуманные края,
для никто придуманные края,
и, пространство слов по ночам кроя,
я порой не знаю, где я – не я.
Я шагаю в придуманное окно,
для не я придуманное окно.
За стеной дневною, ночной спиной –
только я и я, что придуман мной.
Попытка развоплощения
Не чувствовать себя никем.
Я чувствую себя никем.
Отговоривший вечер нем.
Холодный ветер на реке.
Жизнь разбежалась по воде,
Кругами, по пути к беде.
Я привыкаю жить нигде,
Кругами по беде-воде.
Кругами вдаль издалека
Я привыкаю жить никак,
И рвутся в клочья облака,
Не попадая ветру в такт.
Кругами по воде не к тем,
По темноте, по пустоте,
Круги, которые не те.
Я привыкаю быть вне тем.
Вне тех, которые во мне,
Вне тех, которые вовне,
Вне истин, тонущих в вине,
Вне сна и дна на дне во сне.
Кругами или же никак,
Круги, которые не в такт,
Круги, которые река,
Круги, которые века,
Изникуда, издалека,
Я чувствую себя
пока…
Что-то о стихах и жизни
(вроде бы песня)
Средневековый флёр окутывает имя.
Безвременья туман скрывает очертанья.
Красивые стихи могли бы стать твоими,
Да как-то обошлось…
Не стали.
Кроить полутона за полумраком шторы,
Свершая в мыслях путь от центра до предместий,
Мы вместе жить могли, вели бы разговоры,
Да как-то не сошлось…
Не вместе.
Мы призраки теней, мы сны дворов-колодцев,
Мы верили, что мы судьбу переиграем,
Но жизнь, должно быть, ткань – где тонко, там и рвётся.
Вот так и порвалось
По краю.
А что там на краю, где ночь, сестра печали,
Где мартовским котом в трубе завоет ветер,
Где нам гирлянды звёзд дорогу освещали?
Теперь уже ничто
Не светит.
Теперь уже никто не ходит этим краем,
Ненужные стихи теперь никто не помнит,
И в мире пустоты никто не замечает:
Ни пустоты небес,
Ни комнат.
Пройдут ещё дожди, ещё снега растают,
Омоет время мир дождями и снегами,
И повторится путь к придуманному раю
По той же пустоте
Кругами.
И постепенно ты своё забудешь имя,
Безвременья туман твою залечит рану.
А что там до стихов, что стать могли твоими,
Судьба тебя хранит…
Не станут.
Камень, ножницы, небо, перо, бумага…
Рельефом стиха для слепых, словно азбукой Брайля,
Исколотый мир внутри, расколотый мир снаружи.
А в окнах Берлин иль Париж, которые мы не брали.
А в зеркалах пустоты голубые весенние лужи.
Мы вычеркнуты из времени, даже порой из быта,
Мы вилами по воде написаны – прочитайте:
Здесь лишь неприличные буквы, изгнанные из алфавита,
Наименований таких не сыскать на карте.
Что мы взрастили в душе – вряд ли кого утешит,
Разве что боль через край – давай, подставляй стаканы,
Может, рассмотришь: что там за смертью брезжит?
Снова моря-океаны да дальние страны?
Те, что из времени выломались, – не помнят.
Выписавшиеся из речи – бредут молчаньем:
Кто в зазеркалья, кто в заоконья омут,
В вечность безвременья, в маятника качанье.
Выдох на вдох – новая точка отсчёта,
Что обретают в пространстве последнего шага,
Сыграй напоследок, это из детства что-то:
Камень, ножницы, небо, перо, бумага…
Памяти Дэлмора Шварца
Это виски рождало странное послевкусие.
Что мы знаем о мире, чтоб от него отказаться?
А над домом Дэлмора Шварца пролетают канадские гуси,
Но как мало всё это касается Дэлмора Шварца.
Сны ведут к обстоятельствам. Это полный лехаим.
Нарисуй новый круг, пусть получится лучше.
Сквозь осеннее небо мы листвой облетаем,
Просыпаемся снегом сквозь зимние тучи.
Жить судьбою героя – о наивность создателя –
Облетать, просыпаться… облететь и проснуться,
Вьется путь постижения к неизбежной утрате
Голубою каёмкою от разбитого блюдца.
Мне однажды приснится – что тобою не сказано.
Это виски рождало… ни при чём это виски,
Сны и небо забытого кем-то рассказа,
Переводы души. На иврит. На английский.
Сны. И небо. И память. И боль послевкусия.
И сушняк поутру. Неизбежная жажда.
А над домом опять пролетают канадские гуси.
И для Дэлмора Шварца это всё-таки важно.
Половодная
(песня)
Я жду возвращенья домой,
обращенья в невесть-куда,
торговка полой водой,
весна, беду нагадай.
По пояс в талой воде,
по голос в полой беде,
мы будем там и нигде,
мы будем здесь и везде.
Талой водой –
голой бедой –
нищего снега вдовой –
ты придёшь в дом;
Бог и содом,
обнеси тын пьяной моей головой.
Пользе не сродная
жизнь половодная.
Гусли и лебеди,
гуси и нелюди –
небо запуталось в неводе-небеде.
Сквозь ячею снов стих проведи,
сквозь толчею слов выйди к душе,
нулевой верстою встань на пути,
горе заплатой на рваную жизнь нашей.
Заповедь-заводь сна,
отповедь-повод для слёз,
небо ночного окна,
жизнь или смерть невсерьёз.
Захороводило быт,
заполоводило жить –
по полноводью молитв
мы будем быть и не быть.
Талой водой –
голой бедой –
нищего снега вдовой –
ты придёшь в дом;
Бог и содом,
обнеси тын пьяной моей головой.
Полое полное
счастье безмолвное.
До половодья ли,
по водополью ли –
примотали поводьями,
отпустили на волю ли –
голосом по стиху сползу за край,
полозом по лозе вползу в небеса,
Боль-догорай-Бог-доиграй,
и не прощай, если не то сказал.
Я жду возвращенья домой,
обращенья в невесть-куда,
торговка полой водой,
весна, беду нагадай.
По пояс в талой воде,
по голос в полой беде,
мы будем там и нигде,
мы будем здесь и везде…
Когда это небо кончится, сдвинув за горизонт…
Когда это небо кончится, сдвинув за горизонт
Невнятный туман облаков и прочую бредь,
Начнётся иное творчество, где закон
Уже не жизнь, хоть, наверно, ещё не смерть.
И ты побредёшь по (какой-нибудь) Rue de Barbizon,
Чтоб выпить кофе на (углу) Camino Real,
Зайдёшь в театр, дано закрывший сезон,
Уронишь фразу, закончив её на «…жаль».
И вспомнишь то, что и прежде когда-то знал
(Да память живых полна досадных прорех), -
Меж жизнью и смертью туманится область сна,
Для многих там и кончается путь наверх.
О нём, о ней, о нас.
Кто-то вживается – и выживает,
Он: выживается – и обречён.
Что-то под веками тает и тает,
Что-то щекам горячо.
Он неуместен, точнее – невместен,
Он невменяем в контекст
Времени, племени, области, веси –
Здесь – и округ и окрест.
Небо накроет движенья прохожих –
Гулкий чугун пустоты.
Он не проходит, он просто похожий,
Он – это, собственно, ты.
Ты у окна с телефонною трубкой,
В профиль, а может, в анфас –
Вписана в вечер обманчиво хрупкий:
В вечно, в случайно, в сейчас.
Окна открыты из вечера в вечность,
Крыши покаты в закат.
Но тишина не взрывается речью –
Мёртв детонатор звонка.
Обогати нарративом молчанья
Дно городской тишины.
Комплекс отчаянья, чаянья, чая
С рижским бальзамом, вины.
Миг одиночества, век отреченья,
Может быть, наоборот.
Искус влеченья, леченья, печенья –
До причащенья даров.
Мир неуместен, верней – невменяем,
Вечный – для всех и ничей.
Да, мы вживаемся и выживаем.
И забываем, зачем.
Опять что-то о творчестве
Даруй мне небо святой весны,
Прозрачный вечер тихой души,
Где заповедны сны, сны, сны.
Они впадают в жизнь, жизнь, жизнь, жизнь.
Позволь мне выговориться, позволь
Мне снова это: слова, слова,
Слова. А за ними всё та же боль.
За нею жизнь. Облака. Трава.
За ними… Творчества естество,
И значит – снова слова, слова…
Какое счастье шуметь листвой.
И быть как дерево. Как листва.
Истлеть и прахом подняться ввысь,
Истлеть и прахом уйти на дно.
Безмерна смерть и безмерна жизнь,
Бессмертна вечность из слов и снов.
Над нею снова растёт трава,
Над нею снова шумит листва,
Опять отчаиваться и уповать,
Расти из снов, обретать слова.
Не-бытие, вне-бытие, за-бытие
Буксует жизнь в раскисшей колее –
Не-бытие, вне-бытие, за-бытие,
Ты строишь мир, материю кроя
Не-бытия, вне-бытия, за-бытия.
Ты зодчий, а быть может, ты поэт,
А впрочем, может быть, тебя и нет.
Дырою чёрной вписан в пустоту,
Дорогой торной в сторону не ту
Ты движешься – или наоборот:
Она в тебя и сквозь тебя идёт.
Ты просто слеп, хотя и не Гомер,
Уютный склеп спасительных химер
Живёт в пространстве, где жила душа –
Стихи по стенам тенями шуршат.
Первоначальный лепет в склепе стих.
И смертный трепет твой рождает стих –
Нить Ариадны – сквозь золу и мглу
Выводит к Лете. Видимо, ты глух.
Хотя и не Бетховен. Звука тьма –
Не-музыка, сводящая с ума,
Не-мука, только тягостная бредь,
Не-бытие, не-житие, не-смерть.
Бесплотный зодчий внутренних теней,
Ты жертва порчи. Видимо, ты нем.
Хоть и не Хокинг. Немота права.
И немота рождает не-слова.
Материя теней и пустоты,
Не-музыка – не-мука не-мечты,
Не-слово, где сказалась не-душа,
Не-бытие, где всё за нас решат,
Вне-бытие, где нам не быть потом,
За-бытие, отлитое в бетон.
Падает медленный дождик
«Ojos de perro azul»
G.M.
Боль становится прошлой.
День безвозвратно прожит.
Падает медленный дождик.
Ты чувствуешь небо кожей.
Ты чувствуешь небо… Это,
Должно быть, неповторимо,
Когда поворот сюжета
Уводит героя мимо
Счастливого счастья в браке,
Заслуженного наследства…
Глаза голубой собаки –
Сюжет вырастал из детства.
Герой вырастал из грима,
Спектакль вырастал из зала,
И смерть проходила мимо,
А жизнь иногда спасала:
Глаза голубой собаки –
И чудо почти неизбежно.
Пространство листа бумаги
Так бережно и безбрежно –
Для Бога или для бега
По тающей акварели,
Как запах арбузный снега,
Как небо в Твоём апреле. –
Одетый не по погоде,
Ты чувствуешь небо плотью,
И это уже не проходит.
И падает медленный дождик.
Неполучившаяся пейзажная зарисовка
Дорога уходила вдаль.
Дорога выводила в осень.
Четой рифмующихся сосен
Промокший ветер обладал,
Зашторивая их в окне
Муаром мелких сизых капель.
И неба сероватый кафель
Лишь мнился на оконном дне.
Вживись в придуманный уют,
За окоёмом циферблата
Возникни в точке невозврата,
Где нас в упор не узнают
Ни по крылам, ни по копытам,
Ни по отсутствию примет,
Поскольку бытия предмет
Не отягчён в том мире бытом.
Ни высинить, ни уяснить –
Ни небосвод, ни смысл потери.
Как дар забытой Заветери,
Запястье стягивает нить.
Привычка уходить в себя
Нас до добра не доводила.
Ответровало. Отдождило.
Сбылось к исходу сентября.
Так всё сбывается, когда
Становится уже неважным.
Теплом согретая бумажным,
Сквозь нашу жизнь течёт вода.
Течёт вода и боль уносит,
Смывая лица и года,
Под небом сна, под небом льда,
Впадая неизбежно в осень.
Философическая зарисовка
Стушевать, обесцветить, выбелить,
Опрокинуть в слепой монохром.
Как предвестие зимней гибели
Мимо тётка проходит с ковром.
Как явление века ушедшего –
На заснеженном зимнем дворе
Чистит коврик нелепая женщина,
Заплутавши не в том декабре. –
Иератизм, затмевающий Брейгеля,
Сам себя создающий сюжет:
Есть зима, тётка, коврик, элегия,
жизнь и смерть. Только времени нет.
Сны марта. Бред.
Высниться в за по ту сторону, вне, никуда, через край,
Высиниться в зАповедь, в заповЕдь до седьмых небес
К смерть выбирай с жизнь умирай в боль доиграй –
И по кривой на выезд, покуда свинья не съест.
Вжиться в придуманный кем-то морок, мирок, мрак,
Всеми членами вжаться в собственное тепло,
Влежаться в берлогу medulla с навигатором МРА
Под Björk в темноте и вуду, покуда не потекло.
Вневременье псевдопространства, где давят на кухне газ,
Давят зомби онлайн, давят клопов во сне,
Плывут по теченью чего-то, а вокруг одни берега,
И чёрные тени деревьев ложатся на чёрный снег.
Выложиться в роли, в игре, разложиться колодой карт –
Двойками на погоны солдату, который bad.
Плыть по течению времени, время зовётся март,
Заполоводило снами. Спасения нет.
Песенка о дне и крае
Коль плач небес слышней на дне двора-колодца,
Я, уходя ко дну, судьбу переиграю.
Умерший не воскрес, уснувший не проснётся,
Дошедший до краёв, построит хату с краю.
И будет с краю жить, поплёвывая в бездну,
Выгуливать мечту, что метит каждый угол.
Стихи начнёт писать, что, в общем, бесполезно,
Картины рисовать: днём – мел, а ночью – уголь.
И не поймёт никто, как жизнь проходит дважды,
Что более смешно – проходит дважды мимо,
А мы всё о стихах, как будто это важно,
О смерти и о снах, что равно мнимы.
А мне-то что на дне, где слышен голос неба,
Которому вокруг внимают, будто чуду,
Зачем мне этот край, где я ни разу не был,
И, избранный судьбой, навряд ли буду.
Дума
Списавшись с потерями – так уж оно сложилось –
мы в выточке времени: эпоха не шилась на вырост.
Мы в вытечке жидкости – ржавью проточен выход,
да мир нас не выпустит, мы не разбудим лиха.
Мы просто выпечка, вывернутая из пЕчи,
мы просто выручка, выречка, выверт речи;
а кровью выпачкать стены туннеля к свету –
резону нету, и крови, признаться, нету.
Сказавшись прошлыми, мы за бронёю брони,
Hot Chili Peppers, а может, лишь пепперони,
ублюжья доля: как ноги о коврик вытер,
утюжит подиум наш одряхлевший skeeter.
Гримаса времени, маска, замазка грима.
Мы то, что рядом и неизменно мимо.
Мы то, что было, есть и, возможно, будет.
Простые люди, бейба, обычные люди…
Там, внутри…
3 апреля 2017 года
Там,
внутри,
боль
колоколом Джона Донна.
Небо до горизонта такое же облачное, как в обычные дни.
А там,
внутри,
бой
колокольного звона,
Осколки Аль-Фатиха, расколотое Аминь.
И если мир сходит с ума,
Кому от этого легче
терять,
терять,
терять
и заговаривать боль?
Дырява твоя сума,
крыть смерть неизменно нечем,
в пустотах календаря
все даты уходят в ноль.
За чёрной дырою дня
мёртв горизонт событий,
далее –
небытие,
тебе не шагнуть назад.
И саван утраты сняв,
не раствориться в быте,
в спасении во вранье,
в привычке прятать глаза.
От игр патриотов до
иллюзий солдат джихада,
от тоталитарных сект
до либеральных гримас. –
Эпоху тянет на дно
Реакция полураспада
Мира, который Свет,
Света, который в нас.
_________________
И пусть эмболия слов
ни от чего не спасёт,
я снова готов замкнуться
в самом избитом трюизме.
Но я повторяю:
Каждый отвечает за всё.
В этой жизни.
И за пределами жизни.
…а может, что-то ещё…
Боль до краёв – выпей,
Вдоль, в недолёт мыслей –
Выбей об лёд рыбой,
Выстони в полночь выпью,
Вышепчи ворохом листьев,
Что-то своё выпой.
Вызволи из глубин,
Вывали, будто идёшь на ты
К распятью для всех, кем ты нелюбим,
Вырванный крыльями врозь – как над рекой мосты –
Свой невымоленный, невыровненный, вечно неприбранный стих,
На том языке души, где ноги сломает чёрт,
Где что-то брезжит в самом конце пути –
Спасение, истина…
а может, что-то ещё…
Вечное
Крыши, крытые соломою,
Жизнь опять не задалась;
Нарисуй мне время новое,
Старый книжник-богомаз.
За окном пейзаж с коровою,
Ветряной ракитный пляс,
Киноварь, финифть, соловое –
Зоревой иконостас.
Песней, видимо, знакомою
Боль под сердцем отдалась,
Поле, в тон коней половое, -
Вдаль – докуда хватит глаз.
Счастье гнутою подковою
Жизнь дарила, посмеясь,
И толкала, растолковывая,
Где нам место, прямо в грязь.
Эх, бедовая-бредовая
Нить судьбы не порвалась,
Нас манила, околдовывая,
Чертовня красивых фраз.
Выпадала масть пиковая,
Червы были не про нас,
Правда-истина кондовая
В жилах кровью запеклась.
Лебедовая-медовая
Песня с пеною слилась,
Жизнь терновою обновою
Вновь и вновь венчает нас.
Улицы города небо асфальт вода…
(песня)
Улицы города небо асфальт вода
Сердцем на три такта выстукивать верный ритм
Мы сюда не вернёмся может быть никогда
Но эти камни помнят звон наших рифм
Но эти кроны хранят листву наших снов
А небо сгоревших надежд сиреневый дым
Но мы шагнули в поток и нас унесло
Ночным половодьем январской святой воды.
Улицы города завтра вчера сейчас
Время условно пространство сходит на нет
И кто-то другой выходит в полночь молчать
Кому-то другому полночь молчит в ответ
Мы сюда не вернёмся наверно уже никак
Улицам города помнить любить и ждать
И сердце города бьётся уже не в такт
А нас уносит небо асфальт вода
Улицы города лица догов годов
В невод Невы половодьем неведомых лет
Жизнь мимо смерти мир в ожиданье Годо
Судно мечты тлен-плен пожелтевших газет
И пусть мы уже никто никак никогда
Мы всё же больше чем память мира о нас
Улицы города небо асфальт вода
А нас уносит завтра всегда сейчас
Песнь о печи
Посвящается победителям Всероссийского конкурса рисунка «Печь всему голова»
1.
Эта печь простояла без малого сотню лет.
Эту русскую печку когда-то сложил мой дед.
Он столяр был, и плотник, и каменщик, и печник,
Ибо русский крестьянин к любому труду привык.
Обновлённую избу от злых холодов беречь
Он поставил честну'ю мать, государыню печь.
Его добрая память хранила наш старый дом:
Он расстрелян в райцентре, в холодном сорок втором.
Эта печь простояла без малого сотню лет.
Время старит вещи, на всём оставляя след.
Метастазы трещин врастали в печную плоть:
Твой уют не вечен, распада не побороть.
Кто из персти создан, тому превращаться в персть.
Вырастает из смерти жизнь и из жизни смерть.
Опустел мой дом, мой семейный храм без печи.
На дворе – как кости лежат её кирпичи.
2.
В полумраке тонет тысяча причин.
Поклонись иконе. Поклонись печи.
Вера наших предков. Сила прежних слов.
Сказанное метко на сердце легло.
Тайны заговоров, приворот любви.
В копке сохлый ворох старых пуповин.
Коник намолённый. Добрый кутный дед.
Веточки из клёна до скончанья лет.
Оберег от порчи – сажи горсть сожми.
Пещный, вечный, прочный… уходящий мир.
3.
Не стучи по столу – по престолу священных даров.
Не бранись у печи – твой очаг, он начало начал.
Не спеши за порог, где распутица торных дорог
Уведёт, заведёт, заплутает… Пусть даже свеча
За тебя у божницы горит. Не спеши за порог.
4.
Танцуй от печки,
От азов, от начала начал,
От речи-речки,
Которой слух приручал,
Танцуй от печки,
Её чистейшей золы,
Что сушит-лечит
Души сырые углы,
Танцуй от печки –
От центра мира добра,
Коль больше нечем
Замаливать боль утрат,
Танцуй от печки -
Мир строится вкруг неё,
Ему сердечно
Она тепло отдаёт.
5.
Шабанова Екатерина "Будем жить…"
Будем жить.
Жизнь не только борьба. Мир, от ран излечи.
Пусть сгорела изба, обнажив белый остов печи.
Будем жить.
Мы вернулись к началу начал. Печь жива.
Общность судеб: печь тоже как будто вдова.
Будем жить.
Мы построим свой мир от печи. Вкруг печи.
Мы остались людьми, пусть застыла душа и молчит.
Будем жить.
Пусть порой больно даже дышать –
У натопленной печки однажды оттает душа.
Будем жить.
В этом мире так мало бывает тепла,
Но не верь, нет, не верь, что былое сгорело дотла.
Будем жить.
С жаром печки и жаром души.
Будем жить.
Тёплым, добрым делиться спешить.
Будем жить.
В каждом слове и деле – гореть.
Будем жить.
Чтоб скорей этот мир – отогреть.
6.
Домовой в подпечье. Кошка на печи.
Ласковые речи, счастия ключи.
Блики на иконе, в комнатах уют.
Суетой заполнит утро бабий кут.
Мать обряд старинный исполняет в срок.
Ароматом блинным тянет за порог.
И святое слово пробуждает вдруг
Мир тепла печного, мир любимых рук.
Здесь, у этой печки, – скоро сотня лет –
Ел блины из гречки мой покойный дед,
Мягкие ладони жизни вопреки –
Моя бабка Тоня чистила горшки.
И детей орава – тётки да дядья –
Подрастали справно там, где вырос я.
Горькие потери, ссадины судьбы.
Годы пролетели, смыло прежний быт.
Обветшала хата, и расселась печь.
Смотришь виновато: не сумел сберечь.
Ноет, не проходит терпкая вина.
Осень на исходе… Но придёт весна,
Мы намесим глины, и за рядом ряд,
Как велит старинный дедовский обряд,
Поведётся кладка матушки-печи,
Лягут по порядку те же кирпичи –
Те, что грели деда, бабку и отца,
Разгоняя беды, радуя сердца…
Слово, в горле комом сбитое, горчит –
Печь, царица дома, раны залечи,
Встань, крепка, как прежде, огради от зла,
Сохрани в одежде твоего тепла.
Время старит вещи, всё уйдёт в свой час,
Но как прежде печи согревают нас.
Из Былого пламя: было – не прошло.
Добрыми руками – щедрое тепло.
Из Былого светит: и хранит от бед
Тот на белом свете – самый светлый свет.
Домовой в подпечье. Кошка на печи.
Ласковые речи, счастия ключи.
Блики на иконе, в комнатах уют.
Суетой заполнит утро бабий кут.
Дочь обряд старинный исполняет в срок.
Ароматом блинным тянет за порог.
И святое слово пробуждает вдруг
Мир тепла печного, мир любимых рук.
7.
Жизнь – распахнутый взгляд в пять окон на юг.
Мой избяной, мой нутряной уют.
В зимние ночи ему тепло отдают
Все кирпичи, сложившие печь мою.
Север – холод и смерть, на пути у них
Печь, начало начал, печь-оберег.
Входит в её утробу огонь-жених.
Этот обряд от века. Обряд навек.
Дом мой, святой и древний, мой храм, мой мир.
Так и живём – от печки, её теплом.
Делимся им – иначе немыслимо меж людьми.
Греемся. Согреваем. В общем, живём…
Оттого что наш сюжет чёрно-бел…
Оттого что наш сюжет чёрно-бел,
Как портрет ночного окна,
В изголовье – уголь, а в ноги – мел.
Монохромным двором канать.
Там всё те же краски: земля и снег,
Дерева и снег, смерть и снег.
Я один стою во дворе – человек,
и так странно, что: человек.
Я стою, задравши по-волчьи ввысь
То, что звать привычно лицом.
Мне попробовать бы хоть по-волчьи выть –
Может, так говорят с Творцом?
Если красок в мире – земля и снег,
Мел и уголь, сюжет и снег…
И так тихо в мире, которого нет,
Для меня, которого нет…
Типа опять песня про небо и не про небо
Небо
выпадало на стёкла
Тенями птиц, бликами солнца,
Жёлтыми пятнами листьев клёклых,
Серыми каплями…
кап… кап…
никогда не вернётся
Ничто на круги своя. И немо
Небо в квадрате окна без ветра.
Безветрие…
ш-ш-ш…
это тема
На том конце бескрайнего света.
Прозрачность льда в заоконной сини
Силуэтом паденья в оконные лужи –
Дождь сквозь меня. О, как ты красива
На ниточке вздоха – меж внутри и снаружи,
На веточке ветра в ночном апреле
Чужого города, где нас отражали
В размытых снах святой акварели
В туманных глазах сестры печали. –
Лунные лужи, дождливые лица
В дебрях олив, отлитых в ливне,
В серебряных каплях…
кап… кап…
не повториться
Тому, что молчал я тебе, а ты мне.
На ниточке-веточке вздоха-ветра,
На точке-выточке невозврата –
По тонким венам, по топким верам
Из ниоткуда опять в куда-то:
В предощущенье отлёта в лето
Со дна дождливой апрельской дрожи,
На тот конец бесконечного света,
Которого в принципе быть не может.
Немо
Высквозить из души – и пусто.
Выскользнуть из пальцев – обмылок счастья.
Ветру дуть: естества святое искусство.
Ветру петь: ну а мы не по этой части.
Ну а мы – немотой немоту лечим.
Ну а мы – немотой немоте внемлем.
Немотой прорастаем в последний вечер
И уходим в родную немую землю.
Это просто выдох: сбылОсь – не сбЫлось.
По душе скатилось, упало в небо.
И за что нам дарована эта милость? -
Это Слово, которое тоже: немо.
Зарисовки Обрывки Ассоциации
Вечер маячит в окне
однообразно
извечным соблазном:
А почему бы и не?
Небо сползает за край –
плохо прибито.
Здесь бытие распято бытом.
Ну чем не рай?
Времени острый скальпель,
Вечности вязкий клей…
Я и портрет в стекле
в крапинах капель.
_____________________
Не отражусь ни в зеркалах, ни в окнах,
Жилище навсегда покидая,
И побреду, не охнув.
Окраиной, скажем, Китая –
Как окоёмом бреда
вдоль ойкумены боли,
не оставляя следа
на пустоте юдоли,
на вывернутой ладони –
Ветром в тензорном поле,
В пенитенцеарной зоне
Заявленных тавтологий –
Я вдоль, неизменно мимо,
Я прочь, обречённо к краю:
Мне нравится быть нелюбимым,
Когда я в реальность играю…
_____________________
Внешне случайный натюрморт:
Рука, голова, тень неба.
Вполоборота к жизни,
пол-оборота до смерти.
Ловить отраженье в трюмо –
Мир, в котором ты не был,
Миг – и осколками брызнет,
Может, что-то осветит. –
Может, внутри, может,
Во всё том же тупом снаружи,
Где вечер сомненья множит,
Пространство делая уже.
Неважно, где выпадало родиться,
Жить не с теми, быть не в теме…
Гостиница где-то в провинции,
Дощатый пол, потолок, стены.
_____________________
В невод Невы половодьем звёзд.
Август. Ночь.
Небо, падающее в полный рост
На городское дно.
Повод для слов, для снов для, для,
для – продолжая вновь –
Небо, стекающее по тополям
На городское дно.
Проводы лета, Литейный мост
Словно летейский мост.
В невод Невы половодьем звёзд.
Ночь. Городское дно.
_____________________
По утрам неизменный кофе
Как грань между сном и явью.
Алеф-мем-нун-софит.
Собака хвостом виляет.
Часть тени её за гранью,
Откуда стихи приходят.
Склони меня к пониманью
В болящей моей природе,
Где выжитое пространство
сквозит немой пустотою.
И, видимо, жизнь прекрасна,
Когда так дорого стоит…
Зарисовки Обрывки Ассоциации 2
Мы уже не оставим в истории след –
Ни шерстинки, ни запаха.
Никакого Востока у вечности нет,
И тем более – Запада.
Нет возвышенных миссий, тем паче – мессий.
Всё пошлее и проще.
И наивную веру в кондовой Руси
Обретали на ощупь,
И из мук и мытарств вырастала душа
И мытарила тело.
И над блоковской Русью плыл тихий пожар,
А теперь всё сгорело.
_____________________
Мы напрасно с судьбою спорили,
вынося ненавязчиво мозг.
Шелухой с нас слезает история,
европейской культуры лоск.
Формы нет, утекло содержание,
Как вода или кровь в песок.
Отчего ж мы верим как ранее:
Нам родиться здесь повезло.
_____________________
Боль, боль, боль…
Шёпот, переходящий в крик,
крик, переходящий в шёпот.
Опыт, вычитанный из книг,
ни от чего не спасающий опыт –
пребудет с тобой.
_____________________
В небыль, в небыть, в забыть –
Вытопан, вытоптан путь,
Сплошь верстовые столбы,
Чтобы с пути не свернуть.
Диагональ полос,
Чёрный мой белый бред,
Прошлое не сбылось,
Будущего нет.
Не разглядеть в судьбе
вновь ни одной черты,
И бесконечен бег
Вдоль нулевой версты.
_____________________
Плач – плащ – верста – психея…
Твой мир из стихов и башен.
Никто рассказать не посмеет,
Как ангел поэзии страшен,
Как демон поэзии нежен,
Как просто многое сметь,
Когда в глазах твоих брезжит
Неотвратимая смерть.
_____________________
Где это ТАМ, куда уйти из дому
И не дойти, уверовав в сюжет,
Что кажется обманчиво знакомым.
Оглянешься, а следа сзади нет.
Кто этот ТОТ, кем следовало сбыться,
Однажды сбившись на высокий слог,
Родить свою бессмертную страницу –
и вдруг понять, что это западло.
Что ТОТ не ТАМ, где нам даруют счастье,
Что ТАМ не ТОТ, кто нас за всё… Смотри.
Снаружи мир. Но он разъят на части.
Поскольку что-то умерло внутри.
_____________________
Замри Умри Воскресни.
Заполни паузу случайным жестом,
Вспомни какую-нибудь глупую песню,
Поскольку сейчас как раз не нужно об этом.
Придумай мир: ты актёр на заплёванной сцене.
Придумай миг: сейчас она окажется рядом.
И вы одни, поэтому миг бесценен.
И мир бесценен. И большего вряд ли надо.
_____________________
Ветром, замершим, может, уже навек,
Тихо дышишь на свечи,
Серебристостью чеховских сумерек
Заговаривающийся в вечность,
На три счёта проникнись чужой судьбой –
Опустей на два счёта,
И внутри отогреется чья-то боль,
Став твоей для чего-то.
Для чего-то – и пепел сгоревших строк
Прорастает сквозь слово.
Ты, проживший то, что знает лишь Бог,
Ошибаешься снова.
_____________________
Загадка, зияние, морок.
Разгадка, разрыв, пустота.
Критический возраст за сорок
Играется жизнью с листа.
Классически, бесом под рёбра,
В тебе обнаружив врага,
Жизнь вдруг усмехнётся недобро
И хитро наставит рога.
_____________________
И каждый жест, которым длится вечер,
Привычно пропуская сквозь себя,
Всё ощущая не по-человечьи
И всё непозволительно любя…
Ещё мгновенье – ты прорвёшься речью
Уже не важной вечности навстречу,
Себя не важно для чего губя.
Зарисовки Обрывки Ассоциации 3
Вот душа, она вложена в это тело,
Говорят, что она рождена крылатой,
Но летать как следует не умела,
До тех пора пока тело не было распято.
Тело было ручным и почти незрячим,
Недалёкой птицей, клюющей просо,
А теперь вот распято – и глаз не прячет,
и уже никого ни о чём не спросит.
И огромный мир меж душой и телом,
И огромным миром душа и тело,
И обоим тесно на свете белом,
Но живым до этого нету дела.
_____________________
День – вновь мимо нас зачем-то
(мы после у Бога спросим) –
жемчужиной кватроченто
вписанный в эту осень,
ночь в никуда за шторой
канувшая незримо,
смешно затянулись сборы
в предместьях пятого Рима:
окно, человек, бумага,
притормози мгновенье –
до рокового шага
пространство стихотворенья.
_____________________
Миг – он до жути нигде.
Мир – он по сути в тебе.
Ветер бежит по воде –
Только круги по судьбе.
Может быть, наоборот.
Жизнью кругами назад.
Снова от чьих-то щедрот
Тянет к спасенью утрат.
Но помолчим, помолчим,
Вечность забыв за плечом,
И, не придумав причин,
Перед зажжённой свечой –
К небу, что вписано в лик,
Дабы остаться людьми –
Чувствуем вечности миг,
Нас обнимающий мир.
_____________________
Как июльским ливнем за небо смой
смутную боль –
горизонт в маете облаков и домов.
Нас отыграли, разбили о нас с тобой
нас с тобой –
и вновь пустота за окном.
Не повторить.
Жест выпадает из тела,
отбившись от рук,
это полный провал.
К центру с окраин остервенело
стекаются пустыри.
Ты говоришь мне, что я не умру,
но зачем же во мне умирают слова?
_____________________
Всё видя, всё переживая,
всё проживая сквозь себя,
ты непочатой формой края
врезаешься в пространство рая,
на миги вечное дробя.
_____________________
ведОмый невЕдомым брЕдом
я, мОжет бЫть, тОже поЭт,
срЕдь тЕх, ктО мнЕ, к счАстью, невЕдом,
брЕду к невозмОжным побЕдам
в прострАнстве, котОрого нЕт.
_____________________
Вечер вписан, как короткий стих,
В чуткое молчание двоих.
Ветер вписан, как нечёткость дня,
Видимо (невидимо) в меня.
Вечер. Он остался во вчера.
Нам привычно прошлое терять.
Ветер. Тенью вписан в вечера,
Смытые дождями сентября.
Вечность. Тот же вечер за плечом.
Вечность. День, что в памяти размыт.
Сколько жизней будет вписано ещё
В безразмерное пространство мира МЫ…
_____________________
День. Он был мне зачем-то нужен.
Небо. Качалось на дне канала.
Путь. И листвою заплёваны лужи.
Жизнь. Да чего там, начни сначала.
Мир. Станет, может быть, чуть добрее.
Бог. Между жизнями что-то скажет.
Вот. Ты идёшь по пустой аллее.
Здесь. Не заметят твоей пропажи.
_____________________
В пустующем объёме мира
Так мало ветра.
Может, только дыханье.
Твоё дыханье.
Сжатые почки хранит до Пасхи старая верба,
Когда душа, оттаяв, течёт стихами.
И тихо в мире.
О Боже, как в мире тихо.
Души журчанье. Твоё дыханье.
Кто их услышит?
Кто одинокой душе заблудшей укажет выход?
Но мало ветра. Лишь верба веткой в ответ колышет.
Зарисовки Обрывки Ассоциации 4
Мы зачем-то застряли тут.
Вот, любуемся на закат.
Мы опять перешли черту.
И зачем-то вернулись назад.
Наш богатый опыт утрат
Пополняется на лету.
Вот, сидим, глядим на закат
Сквозь вечернюю пустоту.
Нас от прошлого не спасут.
В небе нежные облака
Растворяются на лету,
Оставаясь в нас на века.
Может, мы для того и есть,
Чтоб ненужное всем хранить.
Облака, как благая весть,
Тень небес на лике земли…
Мы о чём-то… о чём? Бог весть.
Мы затем, чтоб всегда не в такт.
Вот зачем-то застряли здесь,
Вот, любуемся на закат.
_____________________
Примета времени, что примет не имело,
бренное тело, твоё бэушное тело,
почти бездушное – по вечерам устало
оно заползает в душ, как всегда заползало,
вчера, год назад, в прошлой жизни и в позапрошлой,
дрожит гусиной дряблой синюшной кожей,
наверное, тоже мечтает о солнце юга,
о женском теле, что смугло гладко свежо упруго,
наверно, тоже скучает, спрятав под кожей
смешные планы, о коих сказать не может,
и что ты станешь делать на свете белом,
оставленный телом, бренным бездушным телом…
_____________________
Чёрное племя – в нём земля, и туман, и звери –
изжило своё время и уже ни во что не верит.
Чёрное племя линяет, оставляя на травах
чёрные клочья шерсти в седых оправах.
Смутное время, вечное смутное время,
мутное утро, такое туманное утро.
Вот ты идёшь, несёшь своё лёгкое бремя,
чёрное племя, что было когда-то мудрым…
_____________________
Твоим дыханьем обточенный контур
дня постороннего, для – никого.
Голое небо прямо по фронту
ржавой плюётся листвой.
Голое небо прямо по курсу,
айсберг для новой мечты.
Айсберри & шерри-бренди по вкусу.
Это сбываешься Ты.
Это слагается из недомолвок,
выморочностей, обиняков,
якова, всякого, сахара, молво, -
невыносимо легко…
Это сдвигается монументально,
чтоб превратиться в песок,
мукой танталовой талия, тальма,
тальман, анталия… So!
Это ненужно, недужно, недружно
с разумом – сразу, потом…
В мире так душно, бездушно… натужна
тема с забитым болтом…
Так Ты сбываешься сквозь отговорки,
выговор, заговор, бредь –
временем выдворенный на задворки –
Так Ты рождаешься петь.
_____________________
Программная нежизнь и жизнь не по программе,
Подстрочники души, довздошный перевод
(Как в муках не скрипи, как не тошнись стихами
Забвенья избежать) – от смерти не спасёт.
Ты жаждал всё познать, мир воплощая в слове,
Ты думал всех понять, вправляя в слово мир,
Болел чумой, тюрьмой, распятьем, полнокровьем,
Вечерней пустотой зимующих квартир.
Спасенье находя, везде казаться лишним,
Забвенье обретя, понять, как дорог век.
Кружат по пустоте разорванные вирши,
Ложится на листву твой самый первый снег.
_____________________
В углу иконка – некто Иисус,
Как ссылка на исчерпанный ресурс.
Я не хочу быть правым в этом мире,
Я треш, я спам, нажмите на Delete,
Я то, что неизбежно отболит…
Заставка: лёд и устрицы в потире.
_____________________
Так время выпадает из часов,
Когда пространство скручено улиткой,
Так нас по жизни, видимо, несло,
И выносило, видимо, ошибкой.
Безвременье – награда и упрёк
Для каждого, кто мнит себя поэтом.
Армагеддон грядёт иль Рагнарёк –
Всё лучше, чем послушно кануть в Лету…
_____________________
Неп(о)рочная воплощённость,
новорожденность полуслов.
Из тумана: деревьев кроны,
старый пруд, чёлн, рука, весло…
Из тумана слова и жесты,
эта музыка, этот стих,
что сложился опять не к месту,
прозвенел, облетел и стих.
Этот замысел из тумана,
из обмана непрочных строк –
ты сложи страницей романа
мир-фантазию, сон Коро.
_____________________
Серебристый туман снов,
И сиреневый – облаков…
И твоё городское дно –
Сизый дым сгоревших стихов.
Синим дымом чьей-то мечты
От мороза спасают сад.
Мы стоим с тобой у воды,
Как стояли сто лет назад.
Мы молчим, как сто лет назад,
И в душе боль-боль-горячо.
И всё так же блестят глаза,
И прижато к плечу плечо.
Эту ночь не сменяет день,
И на тысячи тысяч лет –
Неизменных примет тень,
Неизбежных утрат свет.
_____________________
Через Альпы, потом через Анды
С навигатором от Ариадны,
Где в конце грустят о начале,
Над которым дружно кончали.
Вероятно, четвёртый лишний,
Если третий пришёлся к месту,
И Всевышний над ухом дышит
Мне сюжетом для новой жесты.-
Хоть не жалован я героем,
Пусть не жаловал я героев,
Пахнет ветер пожаром Трои,
непокорностью, непокоем.
Не заслуживаю никоим –
Нет, ни образом и не боком,
Чтоб трамплином стал подоконник,
На котором болтали с Богом.-
Но вечернее небо вечно
В мой небесный и вечный вечер –
Мир, распахнутый мне навстречу,
Мир, рождающийся речью…
90. Только для тех, кто поймёт
Л.Злобину
Как странно, мы были молоды, странствовали, верили в чудо, влюблялись в красивых женщин (или в каждую женщину), мы знали, что мы гениальны, ну ладно, пусть не гениальны, но уж талантливы точно, и шли из библиотеки в кабак, а из кабака на лекцию о каком-нибудь абстрактном предмете, мы считали, что мы модернисты эпохи постмодернизма, впрочем, мы не грузились тем, какая сегодня эпоха, кофе по-восточному и бутылка зубровки на двоих в одной из тех кофеен, что навсегда остались в прошлом, читая Буковски или Карвера, мы понимали, что в конечном счёте не важно, пишешь ты хорошо или плохо, когда строка расцарапывает душу, и нам никогда не хватало грязного реализма, чтобы быть достаточно чистыми, мы несли своё небо над Берлином в так далеко и так близко и были счастливы вместе, и были счастливы отдельно, потому что верили в чудо, и оно никогда не обманывало, а когда нам было больно, нестерпимо больно, мы понимали, что живём по-настоящему, и говорили: спасибо, Господи, или просто: спасибо, и вот прошло так много лет, и мы говорим, как странно, мир вокруг изменился, а мы остались всё те же, и то, что для большинства прошлое, для нас здесь и сейчас, царапает и болит, спасает и возносит.
Воплощения и развоплощения
быть неустроенным, непостроенным, невстраиваемым
ни в какую нишу – для лар, пенатов, лемуров, прочей муры,
неуспокоенный, он проходит по краю вам
раем вам – за которых кресты, топоры, костры,
за которых – чаши цикуты и хлеб изгнания,
сухая вода из вина чистейшей души,
для которых сбывается, что не сбывалось ранее,-
светом бессмертья – несбывшаяся жизнь.
_____________________
Странно… жизнь на излёте.
Страны… где-то на карте.
Кружит смешной самолётик,
Сгинет в протаявшем марте,
Станет комочком бумаги,
Стает размокшей мечтою,
Стаи из гаснущей саги
Тайну крылами укроют.
Жизнь, промелькнувшая мимо,
Нас как всегда не узнает.
О, как мы были любимы,
Но не дожили до мая.
_____________________
Мимо мыслей ни о чём,
мимо
разговоров о самом важном,
я прижмусь к пустоте плечом,
мнимый,
разлинованный, плоский, бумажный,
всё мне кажется порой:
я бесплотен,
да и вправду же меня мало-мало,
одноразовый кривой самолётик
с кратким рейсом из окна
до канала.
По каналу проплывает кораблик,
как нетрудно догадаться, бумажный,
не боящийся размокнуть ни капли,
расплывающийся в прошлом отважно;
растворяющийся в сумраке ночи,
вам дарящий чудо развоплощенья;
Просто замысел творца непорочен,
и качнутся в пустоте перья чени;
жизнь омоет пальцы рук, ускользая,
сном воды, текущей из Ра-Сетау.
И как прежде этой жизни не зная,
я ничем ни для кого в ней не стану.
_____________________
Из примет городского дна –
Лишь асфальт, что, как кошки, сер.
В этой тьме силуэт окна
стал химернейшей из химер.
Все предметы теряют плоть,
ветер дует уже насквозь.
И неясно, зачем Господь
этот мир насадил на ось.
Вот и крутится всё, что есть,
повторяясь в чужой судьбе.
Мы навек заблудились здесь:
может, в мире, скорей – в себе.
_____________________
Ты глядишь в своё ночное окно:
Чёрно-серое немое кино –
Словно оберег ночного окна.
Красный – это для другого кина.
Может быть, наступит день, может нет –
Только хлынет мне в окно красный свет,
То ль прекрасный, то ль кровавый, почём
Знаю я, в окне с погасшей свечой?
Знаю я – погасшей тенью в окне,
Как путём из мнемо/немо ко мне,
Где ты ткёшь из мнимо/мимо свой свет,
Чёрно-серый вкус дыма – нас нет…
_____________________
Я, знаешь, никак, ни о чём,
я просто вчера.
Собой уличён
в привычке в реальность играть.
Я здесь, между строк,
прилипший соринкой к душе,
бездарный игрок,
кого-то зачем-то шерше.
Наверно, слова,
навязчивый Гамлета бред,
ритмично лабать
часть мира, которого нет.
Я, знаешь, нигде,
как тень от стены за стеной,
скользить за предел,
в реальность, что сыграна мной.
_____________________
Насели городское дно
синим дымом сгоревших снов.
Слепо вглядываясь в окно,
так догадываешься: оно.
Так сбивается мимо рук,
так читается между строк,
так сбывается наяву,
на ветру,
на костях костров.
Так свивается в муки жгут,
так сливается с пустотой.
Понимаешь, нас просто жгут,
понимаешь, опять не то…
Синим утром в окне дрожит
то, что было тобой и мной,
сны, сгоревшие миражи,
а вокруг – городское дно.
Просто души накрыл отлив,
опустел последний приют,
просто едкая гарь вдали,
просто раковины гниют.
_____________________
Жизнь состоит из обстоятельств,
Судьба – из чьих-то общих мест.
Пространство вписано в контекст
Стихов, случившихся некстати.
А кстати – стираный халатик,
и быт поэзии объятий
вполоборота на бегу,
и скрип натруженной кровати,
что вписан в пустоту в квадрате,
и целой вечности не хватит
постигнуть вкус любимых губ.
_____________________
Странная значительность мелочей,
страшная значительность мелочей,
оттого что в каждом – уже ничей,
даже не свой,
в никуда плывущий ковчег ночей,
ковчег самих-не-в-себе вещей,
а может, самой пустоты ковчег,
а может быть, не самой.
За ложь воплощённости не в себе,
заложник сам-не-в-себе, забей
на всю философскую по*бень,
на собственный дар,
уже не прельщаясь свободой птиц,
развоплотиться до риз, до ниц,
безбашенно выломаться из границ
теперь навсегда.
_____________________
Небо вписано в тишину мимо дня
в то, что раньше составляло меня,
подойди к окну за меня,
в этой комнате меня заменя,
в этой вечности меня заменив,
этой речью через край перелив
выше всех барьеров, дамб и мостов –
пустотой плывущих в вечность листов,
облетевших фраз – спасенье моё,
бытие ли, бытиё, е-моё,
перелив через прилив и отлив,
на одной струне концерт запилив
для фоно с оркестром хоть до-минор –
сквозь открытое окно: кровь из пор,
сквозь забытое кино выйти в мир,
в боль, разбитое смешно меж людьми,
ибо все мы низачем, ни о чём…
Тихий голос облетел за плечом,
это ветер выпал в вечер и стих.
Мы молчим, за всё друг друга простив.
Что-то о душе…
душа жила беспорядочной жизнью,
часто выворачивалась наизнанку,
часто забывала вывернуться обратно,
так и ходила, пугая прохожих,
потом к этому привыкали и начинали считать красивым,
потом и к этому привыкали и уже не обращали внимания,
потом душа выворачивалась снова,
она не умела жить иначе,
она выворачивалась наизнанку,
хотя сама уже точно не знала,
где изнанка, где не изнанка,
она была порядочной, хотя жила беспорядочной жизнью,
а где изнанка, где не изнанка,
вряд ли кому-то по-настоящему важно,
ибо, по-моему, одинаково больно,
сводит ли скорбью поверхность души,
или мука выворачивает её нутро…
102. Суть не в том…
Суть не в том, что ты умрёшь –
В том, что это неизбежно.
На избитой рифме «ложь»
Ритм обламывался нежно.
На изломе розовел
Искус обнажённой плоти.
Суть не в том, что ты хотел –
В том, что это не проходит.
И не важно, кто сказал,
И не важно, что сказалось,
Как в усталые глаза
Как зима катит усталость:
Впишешь в душу, как в провал
Укиё-э Хокусая.
Суть не в том, что жизнь права –
В том, что это не спасает.
Суть не в том, не в том, не в том –
В тонкие тетрадки в клетку,
Что отложат на потом
Твой талант, возможно, редкий,
Но скорее всё же нет…
И кому это поможет?
Суть не в том, что ты поэт…
Суть не в том…
Но всё же…
Всё же…
Творчество. Кривые октавы
Стих очерчивает пределы
областей, где пределов нет.
Гулко в воздухе опустелом
каждый шаг оставляет след.
За тобою цепочка следа,
впереди чужие следы,
и сюжетом, что не изведан,–
уплывающий к небу дым.
_____________________
Призрачен смысл твоего романа,
где автор знает не больше героя,
гребёт в молоке сплошного тумана,
а за спиной сгоревшая Троя,
а впереди… а уже неважно,
призрачен смысл и форма размокла,
бумажные люди с душой бумажной
глядятся в тебя сквозь мутные стёкла.
_____________________
Простота, пустота, пустыня…
Стылый воздух постыло глух.
В синей дымке пейзаж застынет:
берег речки, ивняк, пастух.
Наивняк, отреченье речи…
Жизнь сложилась игрой в слова,
от которой нас не излечат
все реалии естества.
_____________________
Оборван очередной сюжетец,
накрылся очередной рассказец.
Пространство из замкнутых лестниц,
и время из сомкнутых пятниц:
Не вычленишь ни мгновенья,
не остановишь – тем паче,
идёшь – и считаешь ступени,
всё меньше для мира знача.
_____________________
Зависла Иакова лестница,
Всевышнего тайный просчёт.
Пространство чернеет и светится,
И вечность сквозь пальцы течёт.
Позорные казни – наградою,
Забвение – как благодать.
И вечный вопрос: вправду ль надо нам
Подобной фигнёю страдать?
_____________________
Лирический герой: штаны с дырой,
карман с дырой, душа его в заплатах,
окно закрой, и так сюжет сырой,
и вьётся рой мгновений виноватых.
Лирический зачин: забыв ключи,
бредёшь в ночи – и сам себе не нужен,
и нет причин, нет никаких причин
забытое внутри искать снаружи.
_____________________
Перепевать себя.
Прошлого. Позапрошлого.
На чудные миги дробя
пошлое.
Всё повторять, повторять –
кажется, главное:
время такое забавное:
прожито зря.
_____________________
Мир пустеет к зиме и к ночи,
притворяется незнакомым,
и мгновения всё короче
на пути к последнему дому.
Пустота на пути к ночлегу,
дышишь в небо – и небо тает.
Серой мышью по белому снегу
прошлогодний лист пробегает.
Жизнь, жизнь…
Иллюзия постиженья.
Иллюзия обладанья.
Растерянные движенья
Растеряннее с годами.
В стремленье дойти до сути,
Её потеряв в начале,
Сюжет каждой жизни смутен,
Неисповедим, печален.
Рождается в ритме шага.
Вплетается в ритмы жизни.
Всё терпящая бумага
Словами пестрит чужими.
Период полураспада,
Преумноженье плоти.
И, видимо, так и надо,
Но что-то внутри проходит.
И как-то внутри пустеет,
Как воздух осенней ночи.
Ты будто навеки с теми,
С которыми быть не очень.
Постигнут тобой в итоге
Завет «живи настоящим»:
Всё больше смотришь под ноги,
Оглядываешься всё чаще.
А там за спиною тонет
Душа опустевших улиц,
Рассыпан карточный домик,
Воздушные замки сдулись.
Сложился пейзаж осенний,
Который был напророчен.
Сквозь свет проступают тени
Сквозь жизнь прорастают строчки.
И зная, как всё нелепо,
Бессмысленно и напрасно,
Ты смотришь как в детстве в небо
И видишь, что жизнь прекрасна.
Я это, я…
Я это, я,
не более чем я,
забытый тридцать лет назад у этой двери,
во мне звенят,
во мне меня хранят,
и лечат, и болят мои потери.
Я это, я,
как странно, это я,
улыбкою растягиваю губы,
жизнь улыбалась мне, меня кроя,
я с нею рос и с нею шёл на убыль.
Я это, я,
как много этих я,
я заполняло мир, в себе пустея,
смешная опечатка бытия,
божественно нелепая затея.
Я это, я,
сплошная колея,
пропаханная явь
насквозь, навылет,
сам по себе и сам себе судья:
всем этим я, что мной когда-то были.
Я это, я,
Ты слышишь, это я,
всё тот же я, неисправимо прежний,
шучу лишь злей и улыбаюсь реже,
стою, как тридцать лет назад стоял.
Я это, я,
что: скажешь, не узнал?
припомнишь режиссёрское: не верю?
Но я пришёл, и я стою у двери,
как самой главной из моих потерь.
Да, это я.
Ты мне откроешь дверь?
раз два три раз
раз два три небо лопнуло брызнув осколками птиц
по ночам падал снег умирая к утру жизнь смотрелась в разбитые лужи
раз два три и по правилам детской игры кто не спрятался я не играю
по краю порвётся там тонко где я третий лишний а первого не было
вовсе второй вероятно отправлен в расход
кусочки души что вживаясь вживляясь в реальность поют об ином
душою улитки, живущей на нечет и чёт мой картонный
мой карточный домик чужих впечатлений и не о чем вспомнить
ах да шестилапый ручной непутёвый наверное я
впрочем я не уверен поэтому плюньте забудьте смотрите я раз два три раз
Игра. Повторение.
Я опадаю листьями сквозь осень,
Я выпадаю из вчера в сегодня,
Я пропадаю меж случайных строчек,
Зачем-то продиктованных сквозь вечность –
Не мной, не мне. Я просто пропадаю,
Опавший, выпадающий из рая
Вчерашнего в сегодня, где не рай,
Но кто-то повторяет мне: играй,
И я живу, и я, наверно, счастлив…
_____________________
Я не верю в вашу реальность,
да и собственной не сознаю,
очень редко полёты на дальность
завершают в удачном раю.
Я, к несчастью, так много знаю,
жизнь не наша игра – сыграй…
Мы пока что скользим по краю,
но острей с каждым шагом край.
_____________________
Невнятная усталость вечера
вплеталась в речи,
нас время походя калечило,
а нынче лечит,
пугало стрёмными рассказами,
себе не веря,
судьбою души (о)проказило,
даря потери,
вот мы стоим в преддверье осени
или в предверье,
и вновь дурацкими вопросами
терпенье мерим
того, что за порогом вечности
мы не узнаем,
и смысл лишь в том, чтоб эту речь вести,
не обрывая…
_____________________
К первоначальному лепету –
К трепету там, на грани,
Ты подберёшь не ту
Рифму, что в Лету канет,
Ты подберёшь не то
Ритма в ночи дрожанье,
Падал сквозь ночь листом –
В небе круги бежали,
Чтобы, отчаиваясь, звучал
Вечный мотив печали,
А на распутье торчал причал,
Чтоб в никуда отчалить,
Плыть по теченью и быть не тем,
Что было любимо всеми,
Ты подберёшь себя к пустоте,
К трепету, к дрожи, к тени…
_____________________
В жизни, набивающей оскомину,
Ты шагнул с моста не с той ноги.
Ухватись привычно за соломину
И над головой считай круги.
Здесь уже не нужно крест нести,
Ты судьбу конкретно обманул:
Ты бежишь кругами по поверхности,
Уходя при этом в глубину.
_____________________
Небо насквозь промокло,
А город сочился жаждой,
И прошлое билось в стёкла
Бабочкою бумажной.
Пространство текло пейзажем
(Неясно, с чего все прутся?),
Казалось уже неважным,
Что было до ante lucem.
Обряды пускай блюдутся
Стихами к прекрасной даме,
Над бытом с разбитым блюдцем
Желанья росли домами.
Прости за повтор страданий,
За звуки тех же мелодий,
Мы стали умней с годами,
А это вот – не проходит.
Стучит запоздалый дождик
В решёток ржавые прутья.
Однажды мы в мир выходим,
И нет путей – лишь распутья…
_____________________
Игра. Повторение через век,
Играй, повторяясь на раз-два-три,
Когда летит прошлогодний снег
На прошлогодние пустыри.
Игра. Жизнь вышита по канве,
И край так близок, что (не смотри)
Оттуда бьющий порою свет
Даёт узнать, что у нас внутри.
Игра. Прикол мировой души:
Придумать времени миражи,
На составляющие разложить
Миг вечности,
Дать нам поверить в жизнь.
Непрерывность Парков
Деревья прятались друг за друга, и парк терялся в собственной перспективе,
И жизнь начиналась снова и снова: перезагрузка, перезагрузка, перезагрузка,
Дежавю, дежавю, дежавю, я уже проживал эту осень…
Нам суждено растеряться по дороге до вечного дома:
Там кусочек души откололся, а там лоскуток оторвался…
Что останется, что донесётся, что будет подарено ветру,
И кому это важно, и можно ль терять без остатка?..
______________________
Ты строишь тени воздушных замков на песке, разносимом ветром.
Ты душа улитки, живущей в карточном домике воспоминаний,
Хотя не помнишь, какой цвет был у неба,
В том раю, где ты однажды смог заблудиться.
Выковыривая жемчужины из раковин забвенья,
Чтобы нитями бус украсить то, чем ты не был,
Ты иногда вспоминаешь, вспоминаешь, иногда вспоминаешь…
Иногда…
______________________
Живёшь судьбой героя, считая актёрство подлинной жизнью,
Ежеутренне: пятнадцать минут перед зеркалом: творишь из себя кумира,
Ежевечерне: пять минут перед зеркалом: снимаешь усталую маску,
Живёшь между Переживаешь и Заживаешь,
Живёшь между Отживаешь и Выживаешь,
Живёшь: хватаешься за что попало
И не понимаешь: как тебя только на всё хватает,
И для чего.
______________________
Вечер. Снег, одетый в тени деревьев. Мы так долго идём из детства.
Старым парком мы так долго идём из детства.
Но помедли. Дай на тебя наглядеться. Старым парком.
Болью утрат. Счастьем утрат. Старым сердцем.
Старый замок судьбы рассыпается ворохом карт,
Это листья утрат. Но позволь на тебя наглядеться.
Старым парком. Из детства.
Непрерывностью парков. Из вечного детства.
9. Продолжение
(2007-2011)
Вдоль обмелевшей Леты
Вдоль обмелевшей Леты,
канувшей в прошлое лето,
вдоль облысевших газонов и вымерших парков
(спасение от причин и следствий – бессвязность сюжета)
ты движешься неуклонно, и нить твою парка
покуда тянет из детства –
ей некуда деться –
нить зелёного цвета
в пылинках света,
без узелков на память –
натруженными руками –
из материнской речи
и шерсти овечьей,
из облаков над речкой,
тепла от печки,
из снов, что влюблённым снились…
такая милость…
ты движешься неуклонно,
забыв о главном,
и тени печальных клёнов
бесшумно, плавно
ложатся тебе под ноги,
скользят на плечи.
И ты бредёшь по дороге,
длиною в вечность.
Придумать текст к случайному названью…
Придумать текст к случайному названью.
Придумать жизнь и к жизни продолженье.
И на скамейке пиво пить с таранью,
И понимать, что это приближенье
Того, что называется свободой,
Что богоизбран ты и что богооставлен.
Допей до дна свою святую воду,
Доешь тарань. Как истина простая
На дне бутылки или в рыбьей коже
На посеревшем дереве скамейки,
Как эта жизнь, что с каждым днём дороже,
Как этот день, как будто по линейке
Вдоль странных чувств и мыслей проведённый,
Как это всё… Миг озаренья прожит.
И с шелестом роняют тени клёны
В случайные движения прохожих.
Первый трамвайный сонет
Ночной трамвай, везущий пустоту
Сквозь бесконечность городских окраин.
Сюжет столь безыскусен и случаен,
Что не похож на жизнь. Склонись к холсту,
Придумай жизнь, в который раз – не ту,
Не кофе с сигаретами, так чаем
Дорисовав пейзаж, где мы скучаем.
Октябрь или ноябрь. The Rose tatto…
Развязка пьесы, тонкая печаль.
По жизни вниз, по Камино реаль,
Выстраивая кадр: дома в тумане –
Намёк на сон. Сюжета полумгла
В пространстве запотевшего стекла
С трамваем, увозящим от желаний.
На завтрак только чай вчерашний…
На завтрак только чай вчерашний,
Приправленный тоской нездешней.
И жить давно уже не страшно.
Идти сквозь вечер опустевший,
Прислушиваясь к разговорам,
Размениваясь на сомненья,
Курить, считая глупым вздором
Неповторимые мгновенья.
Который день вот так разменян,
Какой историк подытожит?
И под ноги ныряют тени
Спешащих по делам прохожих.
Пейзаж, в котором ты неважен,
Тебя теряет понемногу,
Немного истины, и блажи
Немного. Что же ты, ей богу! –
Опять благополучно прожит
Сюжет, в котором ты случаен
За ощущеньем странной дрожи,
За утренним привычным чаем.
Послание старому другу
Может быть, оттого, что с течением прожитых лет
Реже встречи, звонки, ну а писем мы и не писали,
Что нелепо выстраивать, в общем, неважный сюжет
Из того, что в конце не сошлось, разошедшись в начале,
Что слова изменяют – и мы изменяем словам,
А вымучивать строчки – нелепая, право, забава,
И листы облетают, и нас осыпает листва,
И природа права, а мы вечно пред нею неправы,
Может быть, нам и дан во спасение вечный язык,
Может быть, оттого и молчим мы всегда виновато,
Может быть… И вся мудрость прочитанных книг
Нас уже не спасает, увы, как спасала когда-то…
О том, к чему не подобралось названья
Не было правых и виноватых,
Мелко ломали свет витражи,
Сквозь коридор из больничной палаты
Ты выпал разменной монетой в жизнь,
Ты был не случайней прочих двуногих,
Родившихся после, рождённых до,
Шагавших в жизнь по большой дороге
И приходивших в казённый дом,
Не лучше прочих, не хуже прочих,
В мечтах о рае создавших ад,
Свой путь прямой превращавших в прочерк.
Неважно. Никто не придёт назад.
Неважно. Поскольку нет виноватых,
И ты бредёшь по своей земле,
И чьи-то ангелы в белых халатах
С тобою вместе сидят на игле.
Неважно. Поскольку боль не проходит
И странной жизни утерян смысл –
Молитва отчаянья в эпизоде:
Даруй нам, Боже… и отвернись.
Неважно. К какому причалишь раю
И с крыши дома шагнёшь к кому…
Нырнуть, подойдя… дойдя до края,
Разменной монетой души во тьму…
Нельзя иначе
Поэма, начавшаяся с конца,
Птенец, не вылупившийся из яйца,
Боль, не имеющая лица,
В графе достижений – прочерк.
Сезон дождей – это крах воды,
Смывающей с неба твои следы,
Но ты всё равно дойдёшь до беды,
Скользя по канату строчек.
Движенье по руслу твоей строки,
Перо выпадающее из руки,
По ветру пущенные стихи
Согреют теплом бумажным.
Так рвётся на волю твоя душа
Меж звёзд, осыпающихся шурша,
И больно полной грудью дышать,
Что, впрочем, уже не важно.
Спасение в том, что спасенья нет,
И нужно просто лететь на свет,
И верить в самый нелепый бред,
И ничего не значить.
И крылья слабые опаля,
Узнать, насколько тверда земля,
Чтоб после снова начать с нуля,
Поскольку нельзя иначе.
Семь сонетов к Рождеству
1
Пойми, я сам не знаю, сам не знаю,
К чему я призван и за что дано
Мне жить в стихах, то тянущих на дно,
То уводящих к призрачному раю.
И я не знаю, сам ли я играю,
Иль флейтою от века суждено
Мне быть в чужих руках. Души вино
Я не напрасно ль, Бог мой, проливаю?
Я не напрасно ль, Бог мой?.. Тишина.
Я просто слаб. Кого спасу я, Боже?
Мой каждый день мои сомненья множит,
Как снежный ком растёт моя вина,
А эта жизнь мне с каждым днём дороже,
Хоть с каждым днём мучительней она.
2
Со всем, что живо, чувствовать родство
И знать, что бесконечно одинок.
Над миром, вырастающим из строк
Моих стихов, ноябрь шумит листвой
Умершей. Так подводится итог
Цветенью… ежегодное вдовство.
И прошлое шумит над головой,
И тысячи непройденных дорог
По-прежнему уводят в никуда.
Я снова не услышал голос Твой,
А верил, что ступил на Твой порог.
Но где-то в небесах горит звезда,
И чувствуешь всей плотью: я – живой,
Когда земля уходит из-под ног.
3
В падении не только тьма, во взлёте
Не только свет. К оконному стеклу
Осенний вечер вновь сгоняет мглу,
Осенний ветер всё на той же ноте
Поёт о том, в чём смысла не найдёте
Вы, в этот час спешащие к столу.
Мой Бог молчит. Насажен на иглу
Луча от лампы в лестничном пролёте
Табачный дым. И мой сюжет не нов.
Сбегающих по лестнице шагов
Догнать не могут – и смеются люди.
Полна их чаша и богат улов.
А у моей молитвы нету слов,
Чтоб попросить о невозможном чуде.
4
Внутри себя кричишь до хрипоты,
Твоя душа оглохла и ослепла,
Но голос, вырастающий из пекла
Души, не достигает высоты.
Над безднами разводятся мосты,
Сгорают дни, не оставляя пепла.
Польёшь слезами боль, чтоб боль окрепла,
Позволив вновь достигнуть той черты,
Где ты уже почти что не живёшь,
Где смертных чувств кончается дорога.
Так платят те, кому дано так много.
Но грани ты опять не перейдёшь
И – как идёт над миром тихий дождь –
Ты в тишине услышишь голос Бога.
5
Так молятся дети – лицом в ладони –
Безмолвно, не разглядеть лица…
Потрескавшийся, облупленный подоконник,
И выше – небо. И без конца
Дана тебе жизнь. На твоей иконе –
Отблеск – улыбка и взгляд Отца.
И уплывающий клин колокольни,
И звонкий далёкий смех бубенца…
Так молятся дети в наивной вере.
Ничто не проходит. И не пройдёт
Горечь обиды и память потери,
День рождения, Новый год.
Так ты молилась. И всё вот-вот
Сбудется. Вот Он. Стоит у двери.
6
Мой тихий, акварельный, синий,
Прозрачный мир молитв вечерних.
Ложатся голубые тени
На снег. И мрак уже бессилен
Пред этой верой во спасенье.
Мы только дети, что просили –
И нас за всё уже простили,
И есть лишь чудо воскресенья.
И ни за что, и ниоткуда
Мой акварельный, мой невзрачный,
Прекрасный – в ожиданье чуда –
Мой мир. О как я мало значу!
О как я мало понимаю,
Мой мир Тобой преображая.
7
Невозможность чуда. И неизбежность.
Подышишь на небо – и снег пойдёт.
И мир всё тот же, и мы всё те же,
И время по-прежнему нас не ждёт.
И жизнь щадит нас реже и реже,
Усталых, суетных от забот.
Но нам подарена странная нежность,
И странный город, и Новый год,
Возможность детски наивной веры,
Рождественской ночи волшебный свет…
Когда не будут молчать в ответ…
Мы постучим – и откроют двери,
И нам не нужно считать потери,
Поскольку смерти и вправду нет.
Такое кино
Вдохновлено «Если бы мы вместе смотрели «Ken Park»» Ленки Воробей
Ты знаешь, в наше время пошло писать мелодрамы,
А там, на экране, играют вечные дети.
Твоё лицо живое не вписывается в рамы…
Какое счастье, что мне уже не ответят.
Жить только духом на вдохе, на выдохе боли.
Когда так тесно под сердцем, под солнцем тесно.
А в голове всё крутится глупый рекламный ролик,
И стоим ли мы спасения – уже неизвестно.
Кино про свободу и мелочи. Аплодисменты стихли.
И мы с тобою одни в опустевшем навеки зале.
Ах, что вы, деточка, все мы немного психи.
Но это не главное. Главного нам не сказали.
Главное снова за кадром. Включи повтор эпизода.
Мы уже выросли – смотрим с любого места –
Не запретят. Ты веришь, что это свобода?
За что нам это дано – уже неизвестно…
Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу
