Читать книгу Что это было? - Александр Викторович Катеров - Страница 1

Дочь журналиста

Новелла

Пролог

Павел Петрович уже закончил работу и расположился в бытовке, чтобы отдохнуть и принять дозу спиртного после тяжелой смены. Пропустив сто граммов водки, он вспомнил, что его сменщик отпросился у него до утра и поэтому ночь ему коротать предстояло одному.

Взглянув на часы, Павел Петрович тяжело вздохнул и налил вторую стопку, но выпить ему помешал телефонный звонок. На другом конце провода его старый знакомый просил посодействовать одному очень важному человеку, которого он отослал к нему в крематорий.

– Но я уже печи потушил!.. – Пытался возразить Павел Петрович, но в трубке зачастили гудки и он, выругавшись, вернулся к столу.

Здесь он без всякого удовольствия проглотил содержимое в стопке и продолжил возмущаться:

– Сделай так, как тебя попросят?! – Повторил он слова товарища и было заметно, как не понравилась ему эта просьба, прозвучавшая, как показалась Павлу Петровичу, в форме приказа.

– Одни командиры, вашу мать, – продолжал ругаться истопник, наполняя стопку водкой, – даже на хрен послать некого!..

Когда Павел Петрович, опустошив четверть бутылки водки, успокоился и стал примащиваться на стареньком диване, в приемной крематория раздался звонок. Кто-то нервно давил на кнопку звонка, выдавая свое большое нетерпение. Побурчав себе под нос, Павел Петрович грубо откликнулся визитеру и пошел открывать двери.

Увидев перед собой двух здоровенных парней, он не стушевался и не отступил, а наоборот, выставился вперед и вызывающе произнес:

– Время одиннадцать ночи!.. Чего надо?

Парни ничего не ответили, а откуда-то из темноты вышла молодая женщина. На ходу она напомнила Павлу Петровичу о просьбе его друга и бесцеремонно прошла в помещение крематория. Следом за ней проследовали ее телохранители, а оторопевший истопник задержался у открытой двери. Его замешательство заметила незнакомка и пригласила его проследовать за ней.

В приемной, не находя себе подходящего места чтобы присесть, женщина откинула капюшон плаща и предложила истопнику место на старом табурете. Павел Петрович послушно выполнил ее указания и присел у стола. Он не сводил глаз с этой дерзкой незнакомки, очаровавшей его своей красотой. Ему казалось, что он – старый ловелас и большой знаток женщин, повидавший на своем веку много прекрасных дам, не видел ничего подобного… Он не выпускал ее из вида, а она все что-то ему говорила и говорила, расхаживая по бетонному полу душной приемной.

Когда незнакомка подошла к столу и положила на него два больших конверта, Павел Петрович пришел в себя и спросил:

– Это что?

– Да, вы меня совсем не слушаете, – упрекнула его женщина и продолжила, – здесь деньги, а в этом конверте документы для Виктора и ключи от квартиры, куда вы его отвезете после пробуждения.

– Я? – Удивился истопник и скривил недовольную гримасу.

А незнакомка, не обращая на него внимания, приказала своим телохранителям принести тело мужчины. Уже через пару минут на каталке лежал человек, упакованный в черный полиэтиленовый мешок.

Женщина расстегнула молнию и Павел Петрович увидел бледное лицо мужчины. Опытный глаз работника крематория и врача по образованию, сразу же определил, что ему привезли покойника.

Он вздохнул и, как полагается в таких случаях, спросил:

– Сжигать будем в гробу или так, в упаковке?..

Незнакомка вдруг оттолкнула Павла Петровича от тела и, загородив собой покойника, резко заявила:

– Никого сжигать не надо! Чем вы слушаете, Павел Петрович?..

Истопник пожал плечами, а она продолжила:

– Повторяю. Когда он придет в себя, вы отвезете его домой по адресу, который написан на конверте, а затем сообщите мне. Я вам плачу хорошие деньги, так что будьте любезны, сделать все так, как я вам велю. И никому ни слова, надеюсь, вы меня понимаете?.. – Строго напомнила ночная гостья.

Павел Петрович тихонько ухмыльнулся и, задержав взгляд на красивом лице незнакомки, несмело спросил:

– Как он может прийти в себя, когда он мертв?

– Он может!.. – Коротко ответила женщина и, поправив капюшон на плечах, подошла к Павлу Петровичу.

Истопник хотел было ей возразить, но незнакомка вдруг положила свою маленькую ладонь ему на руку и продолжила:

– Вы, Павел Петрович, будете ему верным другом и хорошим помощником, именно вы поможете Виктору осуществить его мечту! Вы хороший психолог и умный человек, поэтому я и обратилась к вам.

Павел Петрович, соглашаясь, кивал своей седой головой, а сам прислушивался к прикосновению руки загадочной незнакомки. Он был на седьмом небе от счастья…Ему было хорошо и приятно, но она, будто прочитав его мысли, убрала свою руку и направилась к выходу.

Вскоре хлопнула железная дверь крематория и незнакомка исчезла. С минуту истопник стоял в оцепенении, а потом, тяжело вздохнув, подошел к покойнику. Тот лежал на каталке и не выдавал никаких признаков жизни. Вспоминая недолгий диалог с незнакомкой, Павел Петрович осмотрел труп и заглянул в замыленные глаза покойника. Он даже пощупал пульс на его холодном запястье, где синела татуировка из трех неровных букв – «ЗЛО».

– Это труп, – произнес Павел Петрович.

– И должен вас разочаровать, милая незнакомка. Он не придет в себя ни сегодня, ни завтра и даже ни послезавтра! Он умер! – Заключил истопник, но молнию на мешке почему-то все-таки не застегнул.

Немного поразмыслив, Павел Петрович отвез покойника в холодильную камеру, а сам вернулся в бытовку, чтобы обдумать дальнейшие действия. Здесь он пропустил очередную стопку водки и пришел к выводу, что нужно позвонить товарищу, подсуетившему ему такое дело. Телефон друга не отвечал и Павел Петрович прилег на диван.

Расслабившись, он прокручивал встречу с незнакомкой.

Его не интересовала причина ее ночного визита в крематорий, и этот мертвый мужик в мешке с детской наколкой на запястье, был ему абсолютно безразличен, он вспоминал образ красивой женщины…

Павел Петрович закрыл глаза и произнес:

– Очаровательная, я таких не встречал! Будто из другой жизни.

Он уже находился в сладостной неге, когда в двери бытовки постучали. Павел Петрович вздрогнул и соскочил с дивана. Он прислушался, а за дверью, кто-то громко чихнул.

– Кто там? – Машинально крикнул он и подошел к двери.

Какое-то беспокойство и даже страх вдруг овладели им. Сердце громко застучало у него в груди, а тревога перехватило дыхание. Он повторил свой вопрос, а ему в ответ только громко вздохнули.

Собравшись духом, Павел Петрович открыл дверь и обомлел.

Перед ним стоял тот самый мужчина-покойник, которого полчаса назад привезла загадочная незнакомка.

После непродолжительной паузы «покойник» спросил:

– Пройти-то можно?

Павел Петрович молча кивнул головой, а мужчина, потирая ладони, подошел к столу. Заметив спиртное, он взял бутылку в руку и только после того, как наполнил стопку, сказал – будто спросил:

– Я выпью, а то замерз, как собака…

Истопник молча наблюдал за действиями незнакомца, а потом, когда тот проглотил водку, на правах хозяина подошел к столу и разлил остатки алкоголя по стопкам. Они молча выпили, и живой покойник присел к столу, где и закусил водку ветчиной. Разглядывая грязные стены бытовки, он спросил о своем месте нахождения.

Истопник, который уже заметно успокоился, с улыбкой ответил:

– Добро пожаловать в крематорий!..

После небольшой паузы Павел Петрович спросил:

– А ты кто будешь, мил человек? Как тебя зовут?

Незнакомец пожал плечами, а истопник почесал себе затылок и, достав конверт из ящика стола, заявил:

– Сейчас мы все о тебе узнаем…

Он развернул паспорт и стал читать:

– Кораблев Виктор Иванович 1970 года рождения, уроженец Ростовской области – город Таганрог.

Павел Петрович громко ухмыльнулся и спросил:

– Каким ветром тебя в наши края занесло, казак?

Мужчина пожал плечами, а истопник продолжил:

– Ну, давай тогда знакомиться, я Павел Петрович Вый.

– Вий? – Переспросил Виктор, – это, как у Гоголя?

– Нет, это, как у мамы с папой… Только не Вий, а Вый. – Ответил ему Павел Петрович и достал из тумбочки бутылку коньяка.

Он подрезал колбасы для закуски, открыл банку рыбной консервы и предложил своему собеседнику хорошо подкрепиться.

Виктор быстро хмелел и Павел Петрович, подметив, сказал:

– А ты и вправду оживаешь!.. Вон у тебя уже и глазки заблестели и румянец на щеках появился, и вроде, как побольше стал…

– А, что со мной произошло, Павел Петрович?

– Это мы с тобой, Витя, потом будем разбираться. А сейчас давай подремли до утра, а потом я отвезу тебя домой.

Незнакомец недолго сопротивлялся истопнику и уже вскоре, растянувшись на старом диване, захрапел здоровым сном. Павел Петрович укрыл его своей курткой и, ухмыльнувшись, вернулся к столу.

Здесь он собрал документы в конверт, а из другого достал деньги.

Пересчитав купюры, он произнес:

– Однако, сумма приличная. Надо поделиться с этим бедолагой.

Павел Петрович взглянул на храпящего «покойника» и спросил:

– А кем тебе будет эта прекрасная дама?

Виктор ему ничего не ответил, а истопник стал гадать:

– Жена – не жена, подруга – не похоже. Да, и слабоват ты для нее, ни смотришься ты рядом с ней… Тогда кто?

– Да, какая тебе разница? – Сдался истопник, – кем бы она не была ему – она необыкновенная женщина!..

Павел Петрович пропустил еще стопочку и удобно разместившись за столом, прикрыл глаза. Он вспоминал минувшие события, думал о прекрасной незнакомке, о Викторе и его воскрешении.

Уже засыпая, он тихо произнес:

– Однако, веселенькое дежурство у меня сегодня получилось…

Глава 1.

Роман я закончил еще месяц назад, но почему-то сомнения и даже тревога не давала мне поставить точку и отдать его в издательство. Я подозревал, что в нем было что-то упущено, что-то не дописано, и это «что-то» было немаловажным звеном моего произведения.

Чтобы развеять сомнения, я решил перечитать роман сначала.

Первую часть я прочел на одном дыхании и легко перешел ко второй, оставляя все свои текущие дела на потом. Читать было легко и интересно. И поскольку роман был написан от первого лица, я прислушивался не только к искусному пересказу рассказчика, но и к его переживаниям, размышлениям и философским умозаключениям.

Закончив вторую часть, я не нашел ничего такого, что могло меня встревожить в написании романа. Мне нравилось в нем все; и сюжет, и его неординарные персонажи, и динамика, и даже философия здесь мне казалась нескучной, а даже занимательной.

Сделав небольшой перерыв, вечером этого же дня, я сел читать заключительную часть своего романа. Перечитывая страницы, я вдруг открывал для себя новые темы и новые вопросы, заставляющие поразмышлять над прочитанным. Мне было удивительно и любопытно, что я – автор этого романа, задумывался над своими же заключениями и впечатлениями от увиденного…

– Значит роман получился! – Заключил я и заходил по комнате.

Закурив сигарету, я продолжил:

– Этого я и хотел, к этому я и стремился. И если хоть один читатель задумается над книгой – значит труды мои были не напрасны.

Я присел над рукописью и продолжил читать вслух:

«Конечно, я понимал, что своему предшественнику я был многим обязан. И не столько его телу, которое он мне предоставил, сколько его литературным навыкам, которые помогли мне передать свои знания и наблюдения людям в форме познавательного романа».

Прочитанные строчки почему-то с трудом усваивались в голове, и я, махнув рукой, придался воспоминаниям, расхаживая по комнате.

У зеркала я остановился и посмотрел на свое отражение.

– Где-то так и выглядел мой предшественник – журналист Виктор Кораблев, – произнес я и провел пальцем по его не бритой щеке.

– Странно почему именно он? – Задавался я вопросом и тут же отвечал. – Наверное, от того, что наши судьбы в чем-то перекликались.

Мы оба были творческими и мечтательными натурами, которые были не равнодушны к литературе и всему прекрасному…

– И все-таки почему именно он? – Этот вопрос я задавал и священнику, исповедовавшего меня. – Почему он, а никто-то другой?..

– Пути Господни неисповедимы, – коротко отвечал он мне, пристально рассматривая меня.

Наверное, даже он сомневался в правдивости моего рассказа и с недоверием относился к моему воскрешению. Да, я и сам, если честно, со временем стал привыкать к своей новой земной жизни. Я был человеком и поэтому частенько размышлял по земному, забывая свое истинное предназначение в этой жизни.

С чьей-то легкой руки я быстро восстановился после перехода и адоптировался к новой и достаточно обеспеченной жизни. Но благодаря людям, окружающим меня, месту расположения и неординарным событиям, я не забывал о своем желании рассказать людям всю правду о жизни и смерти. А этот журналист, подаривший мне свое тело, которое еще помнила его нелегкую жизнь, подталкивал меня к скорейшему осуществлению моей цели.

Я присел за стол и стал вычитывать отрывки из текста, связанные с моим предшественником. Таковых моментов оказалось немного на страницах моего романа, и я упрекнул себя:

– Негусто! Мог бы и главу посвятить этому парню, все-таки живешь в его теле – не красиво как-то получается…

– А, что писать? – Парировал я. – Что я знаю о нем? Обыкновенный человек со всеми свойственными людям проблемами…

– Не скажи, – возразил я, – он был журналистом и творческим человеком, а ко всему еще и любил!.. И это уже заслуживает внимания.

– Но насколько я помню, он любил свою дочь?!

– Какая разница, Витя? Ты подумай и вспомни, ведь подо всем этим лежит большая подоплека – время, события, жизнь…

– Да… – Согласился я и задумался.

За окном была уже ночь, а я, перелистывая страницы романа, вспоминал историю жизни моего предшественника. Я уже написал, что к моменту гибели, этот парень жил один, находясь в законном браке со своей женой Ниной. Была у них и дочь Алина, но семьи, как таковой не существовало. Виктор снимал квартиру где-то за городом, а его жена с дочкой проживала у своего отца – жесткого домоправителя и по сути недалекого, но самодовольного человека. Здесь, наверное, и таилась причина не родства Виктора с родственниками Нины.

Необоснованные упреки и постоянные поучения тестя и его окружения делали жизнь Виктора невыносимой в этом доме. Брат Нины не отличался умом от своего родителя и тоже, не имея своей семьи, раздавал советы об этике семейной жизни. Мало того, здесь, как бельмо на глазу, чуть ли не каждый день маячила и бывшая свекровь Нины. Она не оставалась в стороне от текущих событий и часто, вставляя свои реплики и советы, шепталась с Ниной наедине. Спасало Виктора только одно – дочь и работа. Работу он свою любил, а дочь обожал…

Перечитав в романе все о своем предшественнике, я заметил, что его тело хранило еще много всяких печальных ситуаций, которые каким-то образом переплетались с мой недалекой земной жизнью… Это было интересным и любопытным фактором, подмечал я, припоминая свою земную, не совсем удачную семейную жизнь.

Память тела услужливо предоставляла мне фрагменты жизни моего предшественника, и я порой удивлялся точности сохраненной информации. Я припоминал не только какие-то определенные истории, я даже помнил состояние души этого журналиста. Восстанавливая события минувших лет, я все больше и больше погружался в его жизнь. Очень скоро это занятие меня захватило, и я вспомнил о сумке, выданной мне при выходе из крематория. В старенькой потрепанной барсетке я нашел его рабочий блокнот, визитку, гелиевую ручку и тетрадь с записями. В записной книжке, помимо дат, адресов и телефонов, были записаны фрагменты взятых интервью и заголовки к будущим материалам. А тетрадь оказалась дневником – литературным пересказом его любви к дочери. Кроме хронологии здесь были и стихи, и рисунки карандашом, и какие-то даты, выделенные красными чернилами. Это показалось для меня любопытным, и я уже через полчаса понял, чего не хватало в моем романе…

История моего предшественника была не только интересна, но и поучительна. Его чувства, его представление о любви и добре, давали мне новые темы, и я теперь уже не представлял свой роман без этого журналиста с его нелегкой судьбой.

– Как же так, – удивлялся я. – Такой персонаж и такой случай? Это же не просто реинкарнация – это чье-то проведение!..

Помнится, я как-то уже просматривал его записи, но тогда они показались мне не интересными, а сам Виктор – наивным и слабым человеком. Не таким я представлял журналиста. Люди этой профессии виделись мне сильными, принципиальными и волевыми, поэтому я и не придал должного значения этому парню.

Но сейчас, перечитывая и вспоминая его жизнь, я понимал, что должен серьезно подойти к этой теме. Мне нужно было не только вспомнить его жизнь, я должен был увидеть и встретиться с его дочерью, так как именно она являлась для меня главной загадкой, а для моего предшественника смыслом жизни.

Его жена Нина меня не интересовала, никак женщина, никак человек, уж очень много в ней было нехорошего – недоброго, хотя и выглядела она достаточно привлекательно. Образованная, с хорошими манерами, она временами даже казалось кроткой женщиной, но на самом деле все выглядело не так. Нина была сильным и подчас черствым человеком, который сам не знал, чего хочет, усложняя жизнь себе и окружающим ее людям. Об этом упоминалось и в записях Виктора, об этом напоминало мне и его тело. И чтобы закончить тему его жены, для себя я заключил так; что это была большая ошибка моего предшественника. Нина никогда его не любила. Она не была ему другом, как не была и врагом. Она просто была…

Глава 2.

Сегодня, перед тем, как заехать к своему другу Павлу Петровичу, я прокатился по городу и посмотрел на места, где при жизни бывал мой предшественник Виктор. Это было и здание редакции, где он работал, и двор, в котором проживала его жена с дочерью, и дом, в котором он снимал квартиру. Побывал я и набережной, где он частенько прогуливался перед сном, и на месте, где он трагически погиб…

Как рассказывали тогда местные газеты, Виктор на машине упал в реку, якобы, не справившись с управлением. Автомобиль вскоре подняли, но его самого так и не нашли. Так что похорон не было, а самого Виктора долгое время считали без вести пропавшим.

Возвращаясь к прошлым событиям, которые случились больше года назад, я стал припоминать рассказ моего нового друга Петровича – так коротко я называл Павла Петровича – единственного свидетеля моего воскрешения и первого помощника в моем запутанном деле.

Но его повествования о той удивительной ночи мне казались какими-то фантастическими и даже сказочными. Какая-то прекрасная незнакомка – ночная фея, которой он восхищался до сих пор и случай моего воскрешения ровно в полночь. А поскольку Павел Петрович не верил в чудеса, мой феномен он относил к реинкарнации.

Спустя много времени я так и не смог понять. Если моя душа вселилась в тело моего тезки и однофамильца Виктора, то я тогда кто?.. Он? – Этот воскресший журналист или все-таки, я – есть я?..

Мы много спорили и рассуждали с Петровичем на эту тему. Ведь он не всегда был истопником в крематории. По специальности Павел Петрович был врачом психотерапевтом – полковником медицинской службы, который много лет проработал в особом отделе ФСБ, и его внезапная отставка от службы, и смена профессии, для многих оставалась большой загадкой, и для меня в том числе. Наверное, поэтому ему тоже было любопытно узнать тайну моего воскрешения или «феномена», как он частенько поговаривал при наших беседах.

Но сейчас я к нему приехал с другим вопросом и новой темой для размышления. Так уж получилось, что случай моего воскрешения или, как утверждал Павел Петрович, реинкарнации, довольно быстро отошел в прошлое, так как я был сосредоточен на главной теме, как я тогда считал, – жизнь после смерти или точнее жизнь после жизни!..

Будущего я не касался, так как был убежден, что его как такого нет. Все чего мы ожидаем на следующей недели, в новом году или же столетии, уже когда-то было, оно существует и поныне. Все наши жизни проходят в настоящем времени. Параллельные миры, в которых мы уже были и в которых продолжаем жить, рядом с нами, но мы их не видим и не замечаем, в этом и заключается вся интрига и весь смысл бытия человека. Но бывает, что миры пересекаются и тогда некоторые люди в реальной жизни вдруг встречают своих праотцов, прабабок или же самих себя – юными или сильно постаревшими.

– Там, где живут наши души времени нет. И это уже не параллельный мир, это совсем другое… – Рассказывал я Петровичу, когда он просил меня поведать о моих путешествиях в пространстве.

Время придумали сами люди, которые по своей сути очень ограниченные существа. Они сами отмерили себе век, сами установили себе границы и определенные рамки, по которым живут и по сей день.

Эта тема почти всегда присутствовала в наших беседах и разговорах, но сегодня я хотел спросить своего друга о моем предшественнике и обо всем, что связывало его с этим уникальным воскрешением.

Павел Петрович не сильно удивился новой теме и будто, ожидая от меня этого вопроса, как-то с упреком спросил:

– А зачем тебе это надо?

– Ты же говорил, что роман свой закончил и готовишь его к издательству. Так зачем тебе этот бедолага – журналист со своими загадками и печалями. Не пора ли тебе, Витя, вернутся к реальной жизни? Или ты опять собрался в иные миры?

– Ты, Павел Петрович, неудачно пошутил, неправильно. – Упрекнул я товарища и протянул ему руку.

Оголив запястье, я спросил:

– Где татуировка, о которой ты мне говорил. Где эта нелепая аббревиатура «ЗЛО», что была на запястье у моего предшественника?

– Я думал ты ее вывел? – Удивился Петрович и взял мою руку.

Осмотрев мое запястье, он произнес:

– И что это значит?

– А ты, Петрович, не замечал, что глаза у меня темно-карие, а у журналиста, как ты говорил, были светлые – серо-голубые. А то, что рост мой метр восемьдесят пять или я подрос за эти полтора года?

Петрович присел на стул, а я продолжил:

– Я сейчас побывал на месте гибели этого парня. И ты знаешь, что со мной произошло, Паша?.. Передо мной прокрутилась не только эта странная авария, перед моими глазами промелькнула вся его недолгая жизнь. Я тебе больше скажу. Это было самоубийство…

Я закурил сигарету и упрекнул товарища:

– А ты, Петрович, шутки мне шутишь. Я давно бы оставил это занятие, да не могу. Потому что понял, что роман не закончен. Именно этого персонажа и этой запутанной истории в нем и не хватало. Вот посуди сам. В квартире, в которую ты мня любезно поселил, в зеркале прихожей я вижу отражение журналиста, а в парикмахерской или скажем в любом другом месте, я вижу себя… Как тебе такое? И таких нюансов, Петрович, у меня больше чем предостаточно.

Мой товарищ почесал себе затылок и спросил:

– И, что это все значит?

– А то, что он живет во мне, так же, как я в его теле!..

– Но это же страшно неудобно, Витя.

– Я должен написать о нем и о том, что не успел он. Вот тогда он и оставит меня! – Заключил я и замолчал.

Наступила большая пауза.

Петрович задумчиво теребил пуговицу на своем кожаном пиджаке, а я, остановившись у окна, смотрел, как по небу быстро пролетали тучи. Неровным строем, они стремительно продвигались к горизонту, обгоняя друг – друга. Там далеко, где небо сходилось с землей, они превращались в темную грозовую полоску.

Когда сверкнула молния и прогремел гром, я произнес:

– Однако осень…

– Да, – согласился Петрович, – жизнь не стоит на месте.

Глава 3.

Уже два дня мы не общаемся с Павлом Петровичем. Молчит его телефон, и я не беспокою его своим вниманием. Причиной тому послужил наш последний разговор, который получился у нас не совсем корректным и не приятным для обоих. А может быть мы просто взяли паузу, чтобы обдумать высказанные накануне претензии и упреки.

Конечно, мне было неприятно, что мой товарищ скрывал от меня немаловажные факты в истории моего воскрешения, но его можно было понять. Его строго предупредили о молчании, и он, как нормальный человек побоялся – сработал инстинкт самосохранения.

– Но он же, все-таки рассказал… – Оправдывал я товарища. – Я же вижу, что он и сам переживает о своем поступке. Он мне друг и это самое главное. – Заключил я и взял телефон, чтобы ему позвонить.

Но он меня опередил и на дисплее высветилось его имя. Петрович, как ни в чем не бывало, сообщил, что сегодня вечером подъедет ко мне домой. Я согласился и со спокойной душой положил телефон.

– Вот и все разрешение вопроса, – довольный произнес я и подошел к письменному столу. – Теперь можно будет спокойно обсудить всю информацию, связанную с моим запутанным делом…

Я взглянул на роман и дважды перечитал его эпилог, на мой взгляд короткий, но очень оригинальный. – «Все в жизни заканчивается хорошо, а если закончилось плохо, значит это еще не конец!» …

– В общем неплохо. – Заключил я и прилег на диван.

Мне казалось, что все в романе получилось. Хватало в нем и динамики, и событий, и любопытных историй, и философии. Но для меня белым пятном оставалось место о журналисте. Я уже знал, куда включить главы о судьбе моего предшественника. Его самого я не видел какой-то яркой личностью, но его дневник, его литературные, а под час и философские высказывания, обязывали меня отнестись к этой теме внимательнее. Мне казалось, что эта тонкая тетрадка являлась для него черновиком, зарисовкой к большой повести, героем которой выступала его дочь, олицетворяя любовь всех наших детей.

– Он хотел написать повесть. Но почему он этого не сделал, не успел или не смог, тема-то серьезная?.. – Мучал я себя вопросом, а во дворе вдруг сработала сигнализация на моем автомобиле.

Я подошел к окну и увидел, как возле моей машины ходила молодая женщина в перламутровом плаще. Заметив меня, она улыбнулась своим красивым лицом и помахала мне рукой.

Я отступил в глубь комнаты, а сердце громко застучало в груди. Украдкой я наблюдал за незнакомкой, прячась за шторой. Легкой походкой она прошла по двору и вернулась к моей старенькой «Тойоте». Ветер развивал ее красивые волосы, а полы ее легкого плаща, раскрываясь большими крыльями, грозились унести ее со стоянки.

– Чего я стою? – Встрепенулся я. – Она ведь меня ждет!..

Я быстро оделся и вышел во двор, но очаровательной незнакомки уже нигде не было. Я дважды обошел весь двор и, ругая себя за нерасторопность, вернулся к машине.

– Что это было? – Произнес я и сел за руль своего автомобиля.

Я вставил ключ в замок зажигания, а с лобового стекла машины видеорегистратор подмигнул мне своим красным глазком. Я взглянул на его дисплей и увидел панораму нашего двора. Перед его маленьким объективом проходили прохожие, бегали дети и проезжали машины.

Меня вдруг осенило, и я произнес:

– Он же записал незнакомку. Она стояла в поле зрения прибора!..

Я стал нервно прокручивать записи, в надежде разыскать желаемые кадры. Вскоре на маленьком экране видеорегистратора я увидел образ загадочной женщины. Мое сердце опять громко застучало, пульс участился и я, дрожащими руками снял прибор, чтобы дома, на большом дисплее компьютера, просмотреть видеозапись.

Через десять минут я уже сидел дома у монитора. Просматривая запись, я замечал, как тревога и какое-то беспокойство овладевало мной. Только два раза на экране мелькнул образ незнакомки, только один раз она показала свое красивое лицо, но и этого мне хватило, чтобы я нервно заходил по комнате, мучая себя вопросом – кто она?..

* * *

Поздно вечером, когда мы с Павлом Петровичем после легкого ужина перебрались в мой рабочий кабинет, мы затронули тему моего романа и плавно перешли к моему предшественнику – журналисту, который теперь стал немаловажным персонажем моего произведения. И если о его жизни и даже гибели нам было кое-что известно, то таинственная незнакомка, которая привезла его тело в крематорий, по-прежнему оставалась большой загадкой.

Петрович уже успел рассказать мне, что принял тело журналиста по просьбе своего старого знакомого по службе в органах. Он поведал мне и о том, что интересовался у него о незнакомке, на что тот отвечал, что о женщине он ничего не слышал и не знал, потому что выполнял просьбу своего бывшего начальника. На этом концы терялись и поиски загадочной женщины прекращались, доложил мне Петрович.

Здесь можно было бы и оставить незнакомку в покое, а в романе вообще упустить этот необъяснимый случай. Но что-то мне подсказывало, что именно она служила разгадкой этой запутанной истории.

Нас с Петровичем мучал один и тот же вопрос – почему эта женщина привезла мертвого журналиста в крематорий, заранее зная, что он воскреснет? Зачем ей было нужно чтобы именно Петрович отвез воскресшего журналиста к ней на квартиру, в которой уже был прописан я, в теле этого бедолаги? И, наконец, почему после того, как Петрович выполнил все ее указания и позвонил по номеру, оставленному ею для отчета, в трубке телефона ему ответил голос автоответчика?..

Когда Павел Петрович, раздосадованный массой сложных вопросов, предложил выпить, я рассказал ему любопытный случай, случившейся со мной накануне его приезда. Он сразу же оставил свою затею с алкоголем и попросил меня включить запись.

Я запустил компьютер, а через две минуты Петрович воскликнул:

– Так это же она!..

Я нажал на паузу, и мы прильнули к монитору.

Петрович не отводил взгляд от картинки и мне показалось, что он потерял дар речи, так как на мои вопросы он отвечал кивком головы. Завороженный он смотрел на незнакомку, а я пустил запись дальше. Вскоре монитор заполнился желтым цветом, и незнакомка исчезла.

– Это что? – Забеспокоился Петрович.

– Это лист прилип к лобовому стеклу… Желтый кленовый лист, – успокаивал я товарища, – он сейчас слетит и снова пойдет картинка.

Я не обманул товарища, так как уже знал этот нюанс в записи, просмотрев ее не один раз. Вскоре картинка восстановилась и на дисплее замелькали лица прохожих на фоне дворовых многоэтажек.

Я ждал реакции Петровича, а он, не находя на экране незнакомки, вдруг встал со стула и быстро заходил по комнате.

– Ну, и как тебе кино? – Спросил я товарища пытаясь вернуть его к начатому разговору.

Петрович ничего не ответил, а только громко выдохнул воздух. Сделав несколько шагов по периметру комнаты, он подошел к окну.

– Я так понимаю она стояла где-то там у стоянки, где сейчас припаркован твой автомобиль?.. – Спросил Петрович и попросил меня прокрутить запись заново.

Мы опять расположились у монитора, и я сказал:

– А ты знаешь, Паша, а я ведь о ней и подумал…

Но он меня почему-то не слышал и когда на экране появилась загадочная незнакомка, самостоятельно нажал на паузу.

– А ты, Витя, здесь больше ничего не замечаешь? – Спросил он.

Я взглянул на картинку и ответил:

– Ну, красивая женщина, одета немного не обычно – не по моде.

– Я сейчас не о ней, ты посмотри, Витя, что у нее за спиной… Это же не ваш двор. Куда девалась детская площадка, где стена многоэтажки и, что это за строение с куполом и длинным шпилем?

Я присмотрелся и заметил, что незнакомка стояла на фоне большого города, контур которого был размыт голубым туманом. Но я замечал, что в нем, кроме любопытного здания с серебристым куполом, стояли небоскребы, лежали мосты и даже протекала река, уходящая в небо. Мы делились своими наблюдениями, а монитор компьютера вдруг погас и в комнате стало темно.

– Что случилось? – Спросил Петрович.

– Свет отключили. Здесь такое частенько бывает. Район новостроек, чего ты хочешь? – Ответил я, и чтобы успокоить товарища, добавил, – минут через пятнадцать – двадцать включат…

Павел Петрович вздохнул и встал со стула.

Он подошел к окну и вдруг заявил:

– Она – гостья из будущего!..

– Ты так думаешь? – Спросил я.

– Я уверен! Только зачем она здесь, вот в чем вопрос? И кто для нее этот журналист, и ты в его облике? А может наоборот?..

Я пожал плечами, а Петрович продолжил:

– Одно понятно, что она здесь неспроста.

Я согласился, а он заявил:

– Так что рановато тебе, Виктор Иванович, возвращать в реальную жизнь. Только ты сможешь разобраться во всем этом, потому что ты – феномен, ты не от мира сего!.. А сейчас давай пойдем на кухню и по земному выпьем коньяку за успех нашего безнадежного дела…

Петрович, как-то невесело улыбнулся и, хлопнув меня по плечу, ненавязчиво предложил проследовать за ним.

На кухне, при свете луны, после выпитого алкоголя, я признался товарищу, что уже давно стал человеком, что я все чаще рассуждаю поземному и уже плохо помню, что было со мной раньше…

Петрович, как-то непонятно ухмыльнулся, а я продолжил:

– Пойми, я не хочу больше быть феноменом – исключительной личностью, я хочу быть просто человеком и писать книги о любви.

– О любви? – Переспросил Петрович. – А как же ты собираешься это делать, не испытав на себе эти чувства?

– Ты, заблуждаешься, Паша, – возразил я. – Ну, во-первых, я уже любил и не один раз, правда это было очень давно, а, во-вторых, я имел введу любовь в глобальном масштабе – любовь ко всему, что нас окружает, и к людям в том числе.

– И я хочу тебе признаться, что свой роман я переписывал дважды, благодаря этому чувству. Мое произведение не обделено любовью, у меня даже целая глава посвящена этому и называется она «Про любовь», но ведь на земле есть и другая любовь, например, к Родине, к свободе и к своим близким, наконец. Возьми хотя бы нашего бедного журналиста – как он любил свою дочь?! Вот я тебе сейчас кое-что прочитаю из его дневника. Я встал из-за стола и ушел за тетрадью.

В темной комнате с монитора компьютера на меня смотрела незнакомка. Я замер в оцепенении, а когда Петрович окликнул меня, экран погас и образ женщины исчез. В кухню я вернулся растерянный и без черновиков журналиста.

– Ну, и где тетрадка? – Поинтересовался Петрович.

Я ничего ему не ответил и молча вернулся в кабинет.

Здесь было темно и только свет луны из окта, освещал мой рабочий стол. Я машинально щелкнул выключателем и вернулся на кухню.

– Что-то свет не включают, наверное, авария, – предположил я, располагаясь у окна, чтобы прочитать выдержки из текста.

Павел Петрович протянул мне рюмку с коньяком, а я, разворачивая тетрадку, пояснил:

– Это у него, как я понимаю, эпиграф к его произведению, которое он так и не успел написать, а может не смог? Вот послушай:

«Мы все когда-нибудь умнем,

Оставим мир наш этот бренный.

И там, за тысячу миров,

Мы встретимся с тобою непременно!».

Петрович немного помолчал, а потом спросил:

– Он, что еще и поэт?

– Когда мы влюблены, Паша, мы все немножечко поэты. А этот парень был неплохим журналистом и хотел написать повесть о любви. Вот здесь, как раз, речь идет о любви к своей дочери. О том, как одна любовь порождает другую, которая отстала от действительности… В этой тетрадке, Петрович, помимо наблюдений, очень много любопытных фактов, которые затрагивают и наши с тобой интересны.

Я стал рассказывать другу о философских размышлениях и мечтах журналиста, который даже сумел вывести формулу любви. По его мнению, любовь – это вирус, с котором почему-то борется человечество, не замечая, что теряет самое ценное в этой жизни. Ее опасаются и даже бояться, потому что она тревожит душу и заставляет думать…

– Формула любви? Это, как сейчас одеколон с феромонами? – Перебил меня Петрович и ехидно ухмыльнулся.

– Да, ну тебя, Паша, ты опять все опошляешь, – упрекнул я его.

– Здесь речь идет о возвышенных чувствах, а не о тех, которые строятся на основе материального благополучия и животных страстей. Ты вспомни средневековье, когда во имя любви совершались подвиги и развязывались войны. А прошлый век?.. Какие писались полотна, и какая создавалась музыка? А литература?.. Нет, Петрович, ты не прав, этот журналист был человеком – личностью!..

– Постой, Витя, – опять перебил меня Петрович и спросил:

– Ты это все прочел в этой тоненькой тетрадке?

Он взял у меня записи журналиста и ухмыльнулся:

– Сорок листов? Да ты мне уже на все двести наговорил…

Я хотел ему возразить, но включили свет, и мы ушли в кабинет.

Здесь мы расположились у монитора компьютера, а он почему-то отказался показывать нам видеозапись.

Раздосадованный Петрович не весело пошутил:

– Все, кина не будет – киньщик заболел…

Я еще пытался запустить запись, а он спросил:

– Я у тебя переночую, а то поздно уже добираться до дома?

– Без вопросов, – ответил я и предложил ему место на диване.

Когда мы улеглись, я спросил его:

– Ты думаешь о незнакомке?

– Нет, – поспешил ответить мне Петрович, – я думаю, Витя, о другом. Что это за формула любви, которую вывел журналист?

– А нет никакой формулы и вируса любви тоже нет, – ответил я, – любовь, Павел Петрович, это дар Божий, подаренный нам, как задел для хороших и добрых отношений. Любовь – это все!.. Без нее люди перестают быть людьми. Сначала они не замечают красоту мира, потом не видят страдания ближнего, а потом и вовсе становятся мертвой рыбой, плывущей по течению. Любовь сейчас, как это не печально, не в моде. Под этим теперь подразумевается секс и плотское удовлетворение, а само чувство для многих – обуза и большие хлопоты.

– Уж больно мрачно ты описал наше общество, – возразил Петрович, – не все так плохо, как ты думаешь. Есть в нашем мире и хорошая музыка, и литература, есть и место для подвига и любови.

– Вот видишь, – перебил я собеседника, – свою мысль ты закончил словами о любви, значит все-таки любовь?..

– А я и не отрицаю. – Ответил Петрович и привстал с дивана.

– Я что-то не пойму, Витя, о чем мы спорим, в чем ты хочешь меня убедить? И вообще, далась тебе эта любовь – ты, что влюбился?

– Влюбился не я, влюбился у нас ты – Павел Петрович.

– Есть такое дело, – признался Петрович и встал с постели. – Как мальчишка, только увидел ее и все!.. Со мной такое впервые.

Я ухмыльнулся, а Петрович спросил:

– Осуждаешь?

– Да, нет. «Любви все возрасты покорны…», – ответил я ему словами Пушкина и тоже встал с кровати. – Значит я в тебе не ошибся… При всей своей напущенной важности, ты, Паша, остаешься человеком, которому не чужды такие возвышенные чувства.

– Ну, хватит тебе, Витя, а то я сейчас расплачусь. Ты лучше скажи, кто для него эта незнакомка – жена?

– Нет, его жену я сегодня видел.

– И, что? Она тебя узнала?

– Она меня не видела, я сидел в машине, когда она проходила по двору. Женщина, как женщина, ничего особенного…

Петрович как-то облегченно вздохнул, а я продолжил:

– Если верить записям моего предшественника и подсказкам его тела, то Нина – его жена, как раз и относится к разряду тех людей, для которых любовь – обуза и лишние хлопоты…

– Печально, – подметил Петрович, – парень-то был человеком…

– Да, – согласился я, – ему бы не журналистом быть – поэтом!..

– А знаешь, Паша, я завтра встречаюсь с его дочерью.

– Это как же ты с ней договорился? Она тоже тебя не видела?

– Не видела. Мы с ней «В контакте» переписывались.

– И, как ты ей представился?

– Другом ее отца.

– Понятно. А не боишься, что она тебя узнает при встрече?

– Немного есть… Но, если что, объяснюсь, девочка-то уже большая – семнадцать лет. А, что сильно похож? – Спросил я товарища.

– Сходство есть. Только тот был помельче, да и лицо у журналиста было худощавым и бледным. Хотя, сам понимаешь, я смотрел на покойника, да и глядел я больше на незнакомку…

– Однако, Петрович, ты даешь! Неужто и вправду влюбился?

– Похоже, что да! – Признался он, а я предложил:

– Ну, раз такое дело, пошли на пищеблок, там еще коньяк остался.

Он согласился, и мы полураздетые переместились на кухню.

Глава 4.

Сегодня мне хорошо писалось, и я чуть ли не до самого обеда просидел за компьютером. Когда часы на стене пробили двенадцать, я стал собираться на встречу с Алиной – дочкой моего предшественника. Какая-то непонятная тревога мешала мне сосредоточится и я, то натягивал на себя джинсы, то переодевался и надевал костюм.

Когда все было готово, я закурил и подошел к окну.

– Вот и осень пришла, – невесело произнес я, трогая через стекло, прилипший к нему лист клена.

Желтый, с коричневыми прожилками, он держался своими резными краями за мокрую поверхность. От ветра он потихоньку сползал вниз, приподнимая свои маленькие крылья. Падение ускорялось и казалось, что еще мгновение и он спорхнет с мокрого стекла.

Но проходило время, а он все еще сопротивлялся напору ветра, выжидая удобный момент для полета. Перед ним ветка рябины кокетлива размахивала своей красной кистью, а он, опасно отрывая свои края от стекла, приветствовал ее всем своим резным телом.

Я ухмыльнулся своим наблюдениям и спросил:

– Ну, и чего ты медлишь, чего добиваешься? Лети!..

Я постучал ладонью по стеклу, подгоняя его к действию, а он сполз в угол окна и покраснел, стыдясь своей нерешительности.

Кисть рябины сводила его с ума и он, не выдержав напора страстей, оторвался от стекла и прилип к ее красным плодам.

– Бесподобно! – Воскликнул я, замечая, как ловко лист зацепился своим длинным хвостиком за гроздь красных ягод.

– Великолепная картина! Полная идиллия. – Восхищался я.

– Ты добился своего. Молодец! – Произнес я и запел:

«Кисть рябины, кисть рябины, все желанья исполнимы!» …

* * *

– Милая девочка, – подумал я, рассматривая девушку, сидевшую напротив меня. – И это предмет его обожания?.. – С каким-то скептицизмом подметил я, замечая татуировку на ее маленькой ручке.

Две розы, два сердечка пронизанные стрелой и надпись каллиграфическим почерком – «Out side», были изображены на ее теле.

– Out side, – произнес я и тут же стал переводить текст на русский язык, – снаружи, вовне, извне, за пределами…

– Это настоящая или так, нарисованная? – Как-то строго по-отцовски спросил я, сам удивляясь своей бесцеремонности.

Алина немного смутилась и опустила голову.

От ее напущенной важности вдруг ни осталось и следа, а я продолжал наступать, брезгливо посматривая на рисунок:

– Отец, наверное, не одобрил бы такое художество…

Она спрятала наколку под рукав блузки и тихо сказала:

– У меня хороший папа. И если бы он не умер, он бы меня понял.

От этих слов у меня внутри что-то екнуло, сердце защемило, и я с умилением посмотрел на эту девочку. Что-то в ней было родное и близкое и я сразу простил ее гонор и наигранную высокомерность.

– Твой отец тебя любит, – сказал я и, поправив локоны на ее хрупких плечах, продолжил, – вот его дневник. В нем много о тебе и для тебя. Почитай и может ты сможешь лучше понять своего отца.

Алина развернула тетрадь, а из нее выпал желтый и сухой лист клена, на котором были приклеены два маленьких сердечка.

Она улыбнулась и сказала:

– Это мы с папой в роще гербарий собирали…

Алина просматривала записи отца, а я находил на ее лице до боли знакомые мне сходства; родинка у края губы, ямочка на щеке и курносый нос. Мне было хорошо сидеть с ней рядом и находить в ней то, что хотелось увидеть. Я верил и молил Бога, чтобы у нее все сложилось в жизни, чтобы у нее все было хорошо. Мне хотело по-отцовски прижать ее к своей груди, но невидимая стена разделяла нас.

В зале кафе Алину то и дело отвлекали ее подруги, сидевшие за соседним столиком и я, замечая ее нервозность, закончил разговор.

Я дал ей свой номер телефона и на прощание сказал:

– Бог даст еще увидимся, а дневник отца прочитай, будет о чем поговорить с ним при встрече…

– Это как? – Испуганно спросила Алина.

– А, так! Жизнь не заканчивается на земле!..

Она, конечно, не поняла значения моих слов и, пообещав мне обязательно позвонить, поспешила выйти из кафе.

Я сидел за столиком и размешивал ложечкой давно остывший кофе. Передо мной лежал желтый и сухой кленовый лист, выпавший из тетрадки журналиста. Я ухмыльнулся, припоминая тот далекий осенний день из жизни моего предшественника…

На душе было светло и грустно, и я произнес:

– Это, как тогда, помнишь, Витя?..

«Когда осень еще не наступила, а лето уже не закончилось…».

– Встречи больше не будет! – Невесело заключил я и, взяв со столика забытый Алиной лист, вышел из кафе.

На улице было людно, и я, щурясь от солнца, не сразу заметил компанию молодых людей на парковке, вблизи моего автомобиля. Они что-то активно обсуждали и громко смеялись, привлекая тем самым к себе внимание прохожих. Среди них я заметил Алину. Она как-то безучастно стояла в группе своих товарищей, прижимая к своей перламутровой куртке старенькую отцовскую тетрадку. Незамеченный я сел в машину, продолжая наблюдать за дочерью журналиста.

Я представил ее маленькой и перед глазами тут же появился замечательный ребенок – девочка с милой улыбкой и чистым взглядом. Я вдруг услышал ее веселый лепет и заразительный смех, а внутренний голос мне подсказал, что ее первым словом было слово «папа».

Я закрыл глаза и на время представил себя ее отцом. Я вдруг заметил, как память услужливо вернула мне все лучшие моменты жизни рядом с этим дорогим мне человечком. Я не хотел покидать приятных воспоминаний, но в них бесцеремонно ворвалась кучка недобрых людей, которые забирали от меня любовь этой милой и дорогой мне девочки. Мне было обидно и невыносимо больно, мне даже захотелось плакать, когда среди них я увидел и Нину. Почему и за что она так обходилась с журналистом, который мне теперь был родным человеком.

– Почему и за что она так?.. – Произнес я и открыл глаза.

Что бы уйти от неприятных воспоминаний я посмотрел на Алину. Она по-прежнему безучастно стояла в кругу своих друзей и только изредка улыбалась громким шуткам веселой компании.

– А она хорошенькая – все при ней!.. Подрастет немного и станет наша Алина красивой девушкой, а впоследствии и женщиной. – Вслух подметил я и, довольный своим заключением, улыбнулся.

Когда компания молодых людей медленно двинулась по аллеи, Алина задержалась и посмотрела в мою сторону. И хотя я прекрасно знал, что за тонированными стеклами меня не видно, я все равно откинулся на сидении, прячась от нее в салоне автомобиля.

– Что за глупости? – Упрекнул я себя и высунулся из укрытия.

Алины на месте уже не было, и я, недовольный, выругался:

– Ну, ты, как мальчишка, чего прятался, чего испугался?..

Я сунул ключ в замок зажигания, а контрольная лампочка видеорегистратора подмигнула мне с панельки прибора. Ухмыльнувшись своей мысли, я прокрутил записи. Здесь была и веселая компания молодежи, и Алина крупным планом среди них.

Довольный находкой, я завел автомобиль и подумал:

– Это хорошо! Дома просмотрю на компьютере…

Я уже хотел тронуться с места, как вдруг дорогу мне перегородил белый лимузин с затемненными окнами. Из него долго никто не выходил, и я поторопил его, просигналив клаксоном. В машине проигнорировали мою просьбу, и я вышел из машины чтобы разобраться в сложившейся ситуации на месте. Я постучал в окошко водителя, а пассажирская дверь открылась и появился крепкий парень в черном костюме. Не обращая на меня никакого внимания, он молча открыл заднюю дверцу автомобиля, и я увидел красивую женщину в перламутровом плаще. Это была та самая незнакомка, которая совсем недавно махала мне рукой, когда я заметил ее из окна своей квартиры. Это была та женщина, в которую, как мальчишка влюбился Петрович, это она привезла тело моего предшественника Виктора в крематорий.

Я не поверил своим глазам и на мгновение оторопел, а незнакомка тем временем быстро вошла в здание кафе. Я уже собрался проследовать за ней, но парень в черном костюме стал у меня на пути.

– Пять минут подождите, она сейчас к вам подойдет, – произнес он и, открыв дверцу лимузина, любезно предложил мне присесть.

Я поблагодарил парня за приглашение и, поглядывая на дверь кафе, неизвестно почему, сел в машину. В просторном салоне лимузина, на кожаном диване, на против меня сидела Алина. На ее коленях лежала развернутая тетрадь журналиста.

Она загадочно улыбнулась и обратилась ко мне:

– А вы это тоже читали?

Алина показала мне стихи своего отца, и я кивнул ей головой.

Она опять улыбнулась и спросила:

– И, как они вам?

– А тебе? – Ответил я вопросом.

Я схитрил и, довольный приемом, наблюдал за Алиной, как она отыскивала строчки из стихотворения отца, чтобы прочитать их мне.

Поводив своим пальчиком по строчкам, она сказала:

– Вот это выражение о вечности?..

Она вдруг замолчала и, подумав, призналась:

– Только мне сейчас кажется, что я все уже поняла…

– Тебе не кажется, – поспешил вставить я и спросил:

– А, что ты делаешь в этой машине?

– Я вернулась за кленовым листом, я забыла его в кафе.

– Он у меня, не беспокойся, а эта женщина кто такая?

– Алина?

– Ее звать Алина? – Переспросил я. – Она твоя мама или сестра?

– Нет, не мама и не сестра. А кто она, я пока не знаю. Но она обещала мне объяснить. Сейчас она вернется, и мы с вами все узнаем…

Алина посмотрела на меня и, слегка ухмыльнувшись, заявила:

– А я думала эта ваша жена или подружка – она такая красивая!

– Ну, да, – ответил я и задумчиво добавил, – очень красивая!

Я хотел было продолжить тему о незнакомке, но в окно машины кто-то постучал, и я открыл дверцу автомобиля.

В салон вместе с ветерком ворвался солнечный свет, и я не сразу разглядел лицо мужчины, который знакомым голосом спросил:

– У тебя, Витя, все в порядке?

Я потер глаза и увидел перед собой Павла Петровича.

– Да, ты никак спишь?

Я огляделся и, находя себя в своей «Тойоте», ответил:

– Похоже, что да. А ты откуда взялся?

– Мимо проходил. – Пошутил Петрович и добавил:

– Время три часа!.. Мы же с тобой договаривались, не помнишь?

– Ах, да! А, где лимузин?

– Какой лимузин, Витя? Просыпайся.

– Не уже ли мне все приснилось? Досадно. – Произнес я и, тяжело вздохнув вышел из машины.

– Ты с Алиной-то встречался? – Поинтересовался Петрович, и опять пошутил, – или все проспал?..

– Да, хватит тебе, Паша, подкалывать! Встречался я и разговаривал с ней, пошли лучше в кафе, там и поговорим за чашечкой кофе.

– А кофе с коньяком, Виктор Иванович? – Дурачился Петрович.

– Со сливками! Пошли уже, а то ноги занемели…

– Ну, пошли! – Согласился Петрович, и мы покинули парковку.

* * *

Сегодня ночью мне долго не удавалась заснуть. Я то и дела подходил к письменному столу, курил, записывал интересные мысли и включал компьютер. Я прокручивал заново, полученные видеозаписи с автомобильного регистратора, и снова ложился в постель, мучая себя предположениями и догадками. Я не мог поверить, что лимузин, незнакомка и Алина в салоне автомобиля – были просто сном.

– А куда тогда девался кленовый лист, который лежал у меня в машине на заднем сидении? – Задавался я вопросом. – Его, что забрала Алина? А может незнакомка, когда я сидел в лимузине?

Я опять подошел к монитору и спросил:

– А был ли лимузин?

Запись с видеорегистратора не давала такой информации, хотя, перегородивший мне дорогу автомобиль, был в поле зрения объектива. Я видел шумную компанию молодых людей, видел Алину среди них, видел, как она, прощаясь, помахала мне рукой. Потом экран вдруг наполнился желтым светом и только через пол часа появилась картинка и я увидел приближающуюся фигуру Петровича.

– Что опять лист упал на лобовое стекло? И снова закрыл обзор объективу? Странно все получается! – Заключил я и подошел к окну.

За мокрым стеклом я увидел двор, освещенный неоновыми светильниками и фонарями. Тут же на небольшой стоянке я заметил и свой автомобиль, стоящий в ровном ряду припаркованных машин. Уже была глубокая ночь и в домах давно погасили освещение, от этого верхние этажи зданий растворялись в темноте черного неба.

– Пора спать! – Заключил я и вернулся в постель.

На стене ровно тикали часы, отсчитывая минуты, по подоконнику громко стучали капли дождя, а я плавно проваливался в дрему.

Засыпая я прошептал:

– Как же все любопытно и интересно в этом мире!..

Глава 5.

Я гулял по осеннему скверу и наблюдал, как быстро природа меняли свой облик. Совсем недавно зеленый и раскидистый клен, уже стоял желтым, хотя и не спешил сбрасывать с себя красивое убранство, осина и тополь, наоборот, как-то быстро оголялись, забрасывая аллеи сквера еще не пожелтевшей листвой. Береза стояла зеленой, но ее ветки уже не казались такими гибкими, как летом, они как-то осторожно раскачивались под напором ветра, стараясь удержать свое хрупкое убранство. Вечно зеленые ели замерли в ожидании холодов, а рябина, не замечая непогоды, выставляла свои алые грозди на показ. Трава и кусты сникли и потемнели, придавая своей листве необычно мрачные цвета, будто маскируясь под осенние холода и сырость. Кое -где на клумбах еще попадались запоздалые цветы; белые и розовые астры, яркие бархатцы и даже некрупные хризантемы пытались украсить осенний пейзаж. Но они уже не давали былого аромата, и без бабочек, пчел и насекомых, они только напоминали о прошедшем лете.

Когда из-за туч выглянуло солнце, мокрый асфальт заблестел под его лучами, а капельки влаги засверкали на мокрых ветках растений.

Я окинул взглядом посвежевший сквер и заметил, как на противоположенной стороне аллеи, у большого дуба, расположился раскидистый куст с красной листвой. На солнце он переливался перламутром, меняя свой цвет от алого до темно-бордового. Я удивился его необычной окраске и подошел к нему ближе. Растение, будто почувствовав мое любопытство, еще сильней закачала ветвями и оросила меня ароматной влагой. Откуда-то из далека донеслись легкие звуки музыки, а за моей спиной вдруг раздался голос ребенка.

Я оглянулся и заметил, как маленькая девочка лет пяти, а то и того меньше, прутикам безуспешно пыталась выловить кленовый лист из большой лужи. Она трогала его веточкой, а он, поднимая свои края от водяной глади, использовал свои резные края, как парус, и продвигался дальше на середину дождевого озера, используя напоры ветра.

– Ну, куда ты плывешь? – Возмущался ребенок своей неудачи.

– Тебе помочь? – Спросил я у девочки, и она кивнула головой.

Я аккуратно вошел в лужу и, вытащив лист, протянул его ей.

Не поблагодарив меня, ребенок принялся внимательно рассматривать желтый лист, очищая его поверхность от влаги.

– Как тебя зовут, девочка, и где твои родители? Или ты одна гуляешь? – Спросил я, не находя рядом никого из взрослых.

– Я Алина, я с папой! – Не отрываясь от дела, ответила она.

– А, где же он есть?

Алина посмотрела на меня своим чистым взглядом и улыбнулась.

– Ты мой папа! Ты, что не узнал меня?

Девочка подошла ко мне ближе и посмотрела мне в лицо.

– Вот видишь у меня нос курносый и родинка, как у тебя.

Я присел к ней и по-свойски поправил бантик на ее косичке.

– Прости меня пожалуйста, я тебя сразу и не узнал, – пошутил я. – У тебя курточка новая и сапожки модные, как у большой девочки.

Алина довольно улыбнулась и чмокнула меня в щеку.

Я прижал ее к себе, а она по-взрослому предложила:

– Давай, прогуляемся…

Мы бродили по аллеям сада и собирали красивые листья осени. Алина задавала мне вопросы, а я с удовольствием на них отвечал. Но ни все ее вопросы мне были под силу, и я лукавил, придумывая всякие отговорки, ссылаясь на великих ученых и философов. Алина соглашалась с научными авторитетами, но тут же задавала следующий вопрос.

Потом мы мечтали о теплом море и дальних странах, говорили о собаках и кошках, о птицах, которые улетают на Юг, о сливочном мороженном, которого много есть нельзя и которое очень хочется. Я понял ее намек и пообещал купить ей лакомство по окончанию прогулки, но она вдруг развернулась и потянула меня обратно в сквер. Тема беседы не поменялась, но только на развилке главных аллей Алина вдруг остановилась и, посмотрев на меня, протянула руки.

– Ты устала? – Спросил я и поднял ребенка с мокрого асфальта.

Алина трогала мое лицо своим пальчиком и приговаривала:

– Вот родинка, вот карие глазки, а вот и нос курносый…

Она залилась звонким смехом, когда я губами поймал ее палец. Немного подурачившись у меня на руках, Алина попросилась на землю, и я, прокрутив ее по воздуху, плавно опустил на асфальт.

Подбоченившись, она прошлась по аллее и спросила:

– А ты меня любишь?

– Я тебя сильно люблю! – Не задумываясь ответил я.

– По-взрослому, как маму? – Не успокаивалась Алина.

Здесь я запнулся от неожиданного вопроса, а она заявила:

– А я тебе люблю по-настоящему!..

– А по-настоящему, это как?

Алина крутнулась на носочках и подпрыгнув на месте ответила:

– А так! Я просто люблю и все!..

– Убедительно. – Согласился я.

Я открыл рот, чтобы продолжить тему, но Алина взяла меня за руку и повела по аллее, напевая какую-то веселую песенку. Вскоре мы вернулись к тому месту, где совсем недавно встретились. В большой луже опять плавал кленовый лист. Он был гораздо меньше предыдущего, но его желтые края были круто изогнуты к верху и от этого он быстро передвигался по водяной глади под напором ветра.

– Какой шустрый листочек?! – Подметила Алина.

Я согласился с ней, а она продолжила:

– Он ребенок, ему весело. Не надо его доставать – пусть плавает…

С минуту мы наблюдали за действиями листа, а потом обошли лужу и почему-то вместе посмотрели на красный куст у ствола старого дуба. Он тоже нас заметил и радостно закачал своими ветвями, сбрасывая с листьев серебристую влагу. Мы подошли ближе, а он встретил нас весенним пением птиц. Опять откуда-то взялась музыка и Алина, оставив мою руку, молча вошла в его заросли.

Я вдруг замер в оцепенении и не смог проронить не звука. Голова моя слегка закружилась, а сам я только смотрел на красные ветки кустарника, которые переливались под яркими лучами солнца.

Потом откуда не возьмись налетела туча и пошел дождь. Куст потемнел и жалко опустил свои ветки к земле. Шум дождя заглушал звуки музыки и я, подняв воротник, поспешил покинуть сквер. Еще не осознав, что со мной произошло, я брел по мокрым аллеям сада.

У выхода, под декоративной аркой, что являлась достопримечательностью городского сада, я встретил человека, который шлепая ногами по лужам, подбежал к маленькому строению заброшенного кафе. Он как-то неуклюже и смешно стал прятался от дождя под его небольшим и дырявым навесом. Дождь вымочил его насквозь, а он почему-то продолжал ходил у двери строения, не решаясь войти во внутрь.

Я ухмыльнулся нерасторопности мужчины, а он вдруг произнес:

– Она там!..

– Кто? – Спросил я и в промокшем мужчине узнал Петровича.

– Она там, Витя! – Продолжал он, заглядывая в мутное окно кафе.

– Да, кто она? И откуда ты здесь взялся, Петрович?

– Та самая незнакомка, это она, Витя!

Он подозвал меня к себе, и я заглянул в окно.

– Видишь? Ты видишь ее? – Спрашивал Петрович.

– Ничего я не вижу, – раздраженно ответил я и подошел к двери.

Я толкнул дверь, а из темноты донесся громкий звонок. Когда сигнал повторился, я открыл глаза и заметил, как совсем рядом, на тумбочке звонил старый стационарный телефон. Разрезая тишину своим металлическим звуком, он выдавал чье-то большое нетерпение.

Недовольный я взял трубку, а знакомый голос спросил:

– Я, что тебя разбудил?

– Да, нет, Петрович. Я только из библиотеки пришел…

– Я, Виктор Иванович, чего звоню-то. Я сейчас видел нашу незнакомку, ту самую, ну, ты меня понимаешь, – рассказывал мне товарищ дрожащим голосом, – так знай, она поехала к тебе.

Я вытер пот со лба и, тяжело вздохнув, спросил:

– Петрович, с тобой все в порядке?

– Ты, Витя, не ругайся, а лучше подойди к окну и посмотри.

Я громко зевнул, а Петрович почему-то положил трубку.

В комнате стало тихо, а я ухмыльнулся:

– Надо же такому присниться. Все, как наяву…

Я припомнил свидание с дочерью журналиста и произнес:

– Если Он это Я, а Я – Он, то получается, что Алина моя дочка.

Я недолго мучал себя размышлениями и уже вскоре поймал себя на мысли, что я просто хочу быть ее отцом.

– А почему бы нет? – Произнес я и встал с кровати. – Только где она теперь эта милая девочка? Сейчас-то она видел какая?.. Гордая, красивая и неприступная. Семнадцать лет, она уже девушка, Витя!..

Я закурил сигарету и подошел к окну.

На небе, в темных дождевых облаках купалась луна, и время от времени освещала округлые края тяжелых туч. Ночной двор был чистым и пустынным. Город еще спал.

– Ну, и где же твоя незнакомка, Петрович? – Упрекнул я товарища, а за моей спиной тихо ответили:

– Я здесь!..

Глава 6.

Я лежал в постели и не открывая глаз, замечал, как утро осторожно пробиралась ко мне в комнату. Закрытые веки не давали полной картины происходящего, но передо мной, как цветной калейдоскоп менялись разноцветные геометрические фигурки. То я увижу яркую картину из многоугольников, то замысловатый ажурный узор, а то он вдруг оживал и расплывался, превращаясь в пеструю цветную плазму. Я догадывался, что это были лучи солнца. Проникая через тонкую оконную занавеску, они выдавали мне это цветное шоу.

Когда на кухне старые часы с кукушкой прокуковали десять раз, я открыл глаза и осмотрел комнату. Я не ошибся, утро было солнечным и яркие лучи, без труда пробивая гардину, гуляли по стенам комнаты и отражались солнечными зайчиками на ее предметах.

Я улыбнулся утру и встал с постели. Настроение было хорошим, да и голова, на удивление, была легкой и светлой, хотя ночь для меня выдалась не совсем обычной. Я еще не успел разобрался, что со мной произошло, был ли это сон, видение или еще что… Но главным для меня оставалась информация, полученная в эти ночные часы.

На моем рабочем столе лежала раскрытая рукопись моего романа, и я не мог пройти мимо. Я перелистал несколько последних страниц, а в двери вдруг кто-то постучал.

Для меня это показалось удивительным. Ну, во-первых, я никого не ждал, а, во-вторых, для оповещения у входа находился звонок. Я накинул халат и на всякий случай заглянул в дверной глазок.

– Петрович?! – Воскликнул я, когда на лестничной площадке подъезда, увидел своего товарища.

– Что случилось, Паша? – Удивленно спросил я его, а он, похлопав меня по плечу, быстро проскочил в комнату и сел на диван.

– Тут такое дело, Виктор Иванович, – интригующе начал он.

– Вчера я видел нашу незнакомку. Ну, ту самую красавицу, которая ночью привезла тебя ко мне в крематорий…

– Я тоже ее видел, – перебил я Петровича, и он спросил:

– Ну, и как?

– Что как? В двух словах не расскажешь, – ответил я и предложил:

– Кофе будешь?

– С коньяком?

– Петрович, побойся Бога! Утро на дворе – с молоком хочешь?

Мы прошли на кухню, и я спросил:

– А в котором часу ты ее видел?

Петрович задумался, а я продолжил:

– Ты мне позвонил где-то в три часа ночи и позвонил почему-то на стационарный телефон.

– Я? – Удивился Петрович и соскочил с табуретки.

– Я тебе не звонил, а городского номера я даже и не знаю.

– Понятно, – ответил я и, развивая мысль, продолжил, – значит и у старого кафе, что перед входом в городской сквер, тебя тоже не было.

– Как же не было, – возмутился Петрович, – там я ее и встретил.

– Это уже интересно, – заключил я и подошел к холодильнику.

Я достал начатую бутылку коньяка и поставил ее на стол.

– Что, серьезный разговор предстоит? – Спросил Петрович.

Я молча разлил спиртное по стопкам и предложил выпить.

Через пару минут я закурил и сказал:

– Мы, Паша, с тобой давно серьезные люди, чтобы болтать о всякой чепухе. Может быть даже слишком серьезные. От этого, наверное, и не можем до сих пор разобраться во всем этом деле…

Петрович молча согласился, а я продолжил:

– Слишком много мистики крутиться возле нас, много невероятных приключений и событий происходит с нами. Ты не находишь?

– Не слепой, – коротко ответил Петрович.

– Так вот, – продолжал я, – прежде чем я перейду к нашей главной теме, я хотел бы задать тебе несколько вопросов.

Петрович, как мне показалось, нисколько не удивился моему предложению, а, наоборот, поудобней расположившись на стуле, приготовился отвечать на мои вопросы.

Заметив его напущенную важность, я улыбнулся и сказал:

– Да, ладно тебе, Петрович, не на допросе – расслабься.

Я наполнил стопки коньяком и предложил товарищу. Он не отказался, и мы уже скоро закусывали спиртное дольками лимона. По нам было заметно, что мы оба оттягивали этот непростой разговор, который, как нам казалось, должен был расставить все на свои места.

– Скажи мне, Паша, – начал я после небольшой паузы, – почему ты, будучи хорошим и преуспевающим специалистом в области психологии, вдруг бросил практику и оставил службу? Как можно совместить твои знания и научные труды с крематорием?..

Петрович промолчал, а я продолжал задавать вопросы:

– Скажи мне пожалуйста, каким боком мистика, эзотерика и всякое в этом роде, можно отнести к психологии человека? Я читал твои работы и мне было интересно и любопытно, но одного я понять не могу, какое отношение крематорий имеет к твоему увлечению?

– Ты, Виктор Иванович, задал уже много вопросов, – вдруг прервал меня Петрович и, встав из-за стола, продолжил, – и каждый из них заслуживает достойного ответа. Но это, согласись, не та тема, о которой мы сейчас должны с тобой говорить. Но чтобы тебя не обидеть, я тебе все же кое-что расскажу о своем поступке…

Петрович потянулся к бутылке и вдруг спросил:

– Виктор Иванович, а твоя мама давно умерла?

– Давно, когда я был еще ребенком, а что?

– Значит ты детдомовский – сирота?

– Почему? – Возразил я, – меня бабушка вырастила.

– Ты, Витя, сейчас о себе рассказываешь или о журналисте?

Я задумался, а Петрович продолжил:

– Вот видишь, то что было не с тобой ты помнишь…

– Ты, Виктор Иванович, большой феномен – исключительная личность. И для нас смертных твое уникальное воскрешение – это просто чудо или мистическое явление. Но мы с тобой отвлеклись, – продолжал Петрович, – ты вот лучше послушай небольшую историю из моего детства, которая и повлияла на всю мою дальнейшую жизнь.

Мне тогда было лет пять – шесть, когда из деревни к нам в гости приехал мамин брат. За столом они долго вспоминали свое тяжелое детство и своих родителей. Потом они пели песни о Сибири и о ее больших река. Вдруг дядя Федор взял гитару и, ударив пальцами по струнам, запел грустную песню о маленьком мальчике у которого умерла мама. Малыш, не понимая случившегося, трогал ее руками и всячески пытался разбудить. Но мать его не слышала, она умерла.

Петрович уронил слезу и вдруг тихо запел:

«Мертвая в доме, лежит у иконы,

Тяжкую долю не смогла пережить,

А маленький мальчик к ней тянет ручонки,

И хочет он маму свою разбудить».

Мы помолчали и Петрович продолжил:

– Так вот. Этот жизненный сюжет сильно запал мне в душу. Я стал сильно боялся, что моя мама умрет и я потеряю ее навсегда. С годами страх ушел, но пришла тревога за ее здоровье. После того, как мы похоронили отца, мама сильно заболела. Она, замечая мои переживания, часто успокаивала меня и обещала держаться. Но вскоре, после очередного приступа, ее разбил паралич, и она умерла.

К тому времени я уже был юношей и заканчивал школу. У гроба матери я поклялся, что непременно стану врачом и буду спасать людей. Все так и получилось, я закончил институт и стал врачом – терапевтом. Но поскольку я серьезно увлекался психологией, учебу я не оставил и получил квалификацию психотерапевта. Потом была практика в Афганистане, на Кавказе и в спецподразделении ФСБ.

Много передо мной прошло людей с психологическими травмами, много я слышал историй, леденящих душу, я не один раз беседовал с уникальными и удивительными людьми, которые могли уходить в астрал и которые побывали в других мирах и измерениях. Да, что там говорить, много всего познавательного и интересного я узнал за время своей практики. Поэтому меня и заинтересовала эзотерика. Я стал много читать об истории ее происхождения и мечтать об астрале.

– Эзотерика это вера в потусторонние силы? – Спросил я, умышленно перебивая Петровича, чтобы вернуть его к главной теме.

– Это не только силы, Виктор Иванович, – поправил меня Петрович, – это потусторонняя жизнь, параллельные миры. Все, что мы здесь называем мистикой, там это нормальное явление. И я тебе скажу, что только избранные могут попасть туда, только люди, обладающие уникальными способностями, впадая в транс, уходят в астрал.

– А, как же Бог? – Опять перебил я Петровича, – ведь церковь не признает такого учения, это противоречит ее каноном. Или ты в Бога не веришь?

– А, кто придумал эти законы? – Раздраженно спросил Петрович, – кто – Бог? Я верую в Бога и знаю все десять Его заповедей и там ничего не сказано о том, в чем нас заверяет церковь.

Петрович соскочил с места и стал ходить по периметру кухни.

– Эзотерика, мистика – это только название догадок и выдумок человека, это заключения людей, которые только подозревают о существовании других миров, других существ в облике человека.

Петрович возбужденно стал рассказывать о людях, которые только прикоснулись к этим тайнам. Было заметно насколько важна для него была эта тема и уже скоро мне было совсем нетрудно догадаться почему он бросил свою практику в медицине.

Успокоившись, Петрович присел на стул и спокойно заявил:

– Душа человека – истинная тайна всей жизни. И спасать, Витя, надо не тело, спасать надо душу, именно она живет во всех мирах.

– Поэтому ты и оставил медицину? – Спросил я.

Петрович как-то непонятно кивнул головой, а я продолжил:

– Но причем здесь крематорий?

– О-о, это совсем другая история, – ответил он, а я вдруг заявил:

– А я, кажется, знаю. Ты общаешься с душами умерших?..

– Нет, Витя, я их только слышу.

– А крематорий – то место где ты пытаешься с ними наладить контакт? – Продолжал я удивлять Петровича своей проницательностью.

– Здесь ты угадал, – согласился Петрович, – это самое лучшее место, где я могу не только замечать, но слышать их голоса. Прежде чем попасть сюда, я пробовал это делать и на кладбище, и в морге, и даже на войне после боя, но более благоприятного места я не нашел.

– И все-таки, как-то странно, – ухмыльнулся я, – в крематории, где огонь превращает людей в пыль? Что здесь можно услышать?..

– Не скажи, Виктор Иванович. Тут бывает такое услышишь, что ни то что мурашки выскакивают, мозги вылезают наружу…

Я опять ухмыльнулся, а Петрович меня упрекнул:

– Ты же в своем романе хорошо описываешь, как души умерших прощаются со своим телом. В его первой части или ты забыл? А здесь, Виктор Иванович, не кладбище – не могила и крематорий наш, как ты успел заметить, далеко не элитный, тут контингент разнообразный и бомжи, и бандиты, и всякие, которых приговорили к забвению…

Я приятно удивился упреку Петровича и сказал:

– А ты хорошо запомнил главы из романа, наверное, интересно?

– Не скромничай, Виктор Иванович, роман у тебя получился интересным и познавательный. Есть над чем задуматься, о чем поспорить и над чем поплакать… И вообще, Витя, мне кажется, что мы сейчас с тобой спорим ни о чем. Ты же сам в романе рассказываешь нам о том, что будет после жизни. Ты утверждаешь, что смерти нет, что она только фаза перехода из одной жизни в другую. А не кажется тебе, Виктор Иванович, что об этом самом говорит и эзотерика, в увлечении которой, ты меня упрекаешь. И если хочешь знать, то твой роман для читателя – мистическое произведение и в книжном магазине он будет стоять на полке в разделе мистика, а не философия. Так что давай не будем терять попусту время и вернемся к нашей незнакомке.

Я выслушал бурную речь Петровича и предложил выпить.

Он согласился и разлив остатки коньяка по стопкам, спросил:

– Ну, и что она тебе сказала?

– А ты знаешь, Паша, а разговора, как такового, и не было.

– Это, как же? – Удивился Петрович.

– А так… Я вдруг понял без слов, что она дочь журналиста. Подтверждением тому стала татуировка на ее на руке, такаю же я видел и у Алины. «Out side» было написано у ее на предплечье.

– «Out side» – это что? – Спросил Петрович и сразу же стал переводить. – Снаружи, вовне, извне, за…

– За пределами! – Добавил я и мой товарищ соскочил с места.

– Правильно! За пределами! – Воскликнул он. – За пределами возможного… Все сходиться, она из будущего, она из другого мира.

– А чему ты радуешься, Петрович? А как же твоя любовь?

– Ты, Виктор Иванович, сейчас нехорошо пошутил. Со своей любовью я опоздал на целую жизнь, и я об этом знал и догадывался.

После недолгих размышлений мы перебрались в мою рабочую комнату и Петрович, подойдя к раскрытой рукописи, спросил:

– Она роман смотрела?

– С него собственно все и началось…

– Что началось, Витя?

Я не ответил ему на вопрос, а только задумчиво произнес:

– А может этот роман и есть вход в параллельный мир?..

– Чего? – Удивился Петрович и подскочил на кресле.

– Может это проводник, способ связи с потусторонним миром, – продолжал я, еще больше интригуя Петровича. – Ведь не зря я написал этот роман, не зря здесь журналист и эта загадочная незнакомка.

– Может ты мне все-таки расскажешь, что у тебя здесь произошло? – Возбужденно заговорил Петрович.

– Конечно, все расскажу, ты не переживай, Паша, – ответил я и, похлопав товарища по плечу, усадил его обратно в кресло.

Я не обманул Петровича и начал рассказывать ему свои ночные видения с самого начала. Как я встретился с маленькой Алиной в сквере, о том, как долго мы гуляли с ней по его осенним аллеям и про то, как она вдруг оставила меня, войдя в красный куст. Я не утаил от него и то, как необычное растение с красной листвой, раскачивая своими ветвями, издавала звуки небесной музыки. Напомнил я ему и о встречи с ним, у заброшенного здания кафе.

Петрович меня слушал внимательно и не перебивал, а я напомнил ему о его ночном звонке на стационарный телефон.

– Да, не звонил я тебе! – Возразил он, а я продолжил:

– Как же так, Петрович? Ты же мне сообщил, что встречался с незнакомкой, а мне посоветовал дожидаться ее дома.

– Не звонил я, ей Богу! – Оправдывался Петрович.

– Да, ладно, это теперь не столь важно, – ответил я и продолжил, – важно то, что она вскоре появилась у меня в комнате, и взялась она, Павел Петрович, ниоткуда…

Петрович замер в ожидании рассказа, а я подошел к столу, где лежала рукопись и, указывая на стул у компьютера, заявил:

– Вот здесь она сидела и смотрела рукопись романа. Мы долго молчали. Я не решался нарушить паузу, а она, повернувшись ко мне, сказала, что там, где речь идет о переживаниях журналиста, желательно включить его стихотворение, адресованное его дочке.

– Что за стихотворение? – Осторожно спросил Петрович, будто боялся сбить меня с темы, – это то четверостишие, что ты мне читал?

– Нет, это другое, – ответил я и продолжил, – есть у него небольшое стихотворение, посвященное Алине. Конечно, это далеко не Лермонтов и не Блок, но за душу берет. Да, я тебе его сейчас прочитаю.

Я стал рыться в бумагах на столе, а Петрович спросил:

– А, что тебя толкнуло написать свой роман? Ты же не писатель?

– Большое желание рассказать людям, то что я узнал за время пребывания в другом мире. И это, Петрович, даже не совсем моя воля, это скорее наказ, пожелания сверху… А писателем я уже был, был и поэтом, я даже помню некоторые свои произведения, правда это было давно. Тогда, когда я страстно любил одну женщину.

– Ты любил? А ну, расскажи.

– В другой раз, Павел Петрович, а сейчас лучше послушай стихотворение нашего журналиста.

Я взял листок и стал читать:

«Еще дышу и все мечтаю,

Что ты придешь и надо мной,

Мой луч надежды замерцает,

Я буду знать, что ты со мной!

Но время быстро пролетает.

Дышать и жить мне все трудней.

Надежда встречи увядает,

И растворяет образ твой.

Ты с каждым днем все дальше, дальше,

Тебя теперь мне не догнать.

В твоих словах все больше фальши,

Мне луче б этого не знать.

Ведь для меня ты – добрый гений!

Мой лучик солнца золотой!

Мой воздух чистых вдохновений,

Моей надежды добрый звон!

Прощай любовь, прощай надежда.

Я больше жить так не могу.

Я ухожу и может вечность,

Вернет мне девочку мою!».

Мы помолчали и Петрович спросил:

– Почему же он с ней не поговорил, не объяснился?

– Я думаю, Паша, что он не хотел увидеть в ней то, чего боялся увидеть. А так она для него осталась доброй и лаской дочкой. Но они потом обязательно встретятся, он же не зря напомнил о вечности.

– Да, Витя, ты не только хороший писатель и рассказчик, ты еще большой философ и психолог, это я тебе, как специалист говорю.

– Я, конечно, польщен твоими комплементами, но давай, Павел Петрович, вернемся к нашей загадочной незнакомке.

– Ну, и чем закончилась ваша встреча? – Спросил Петрович.

– Закончилась она, Паша, так же внезапно, как и началась. На прощание Алина взяла мою руку и вдруг заглянув мне в глаза, попросила прощения за эту глупую и высокомерную девчонку.

– За Алину – дочь журналиста? – Спросил Петрович.

Я кивнул головой, а он поинтересовался:

– И это все?

– Потом она пообещала скорую встречу и подвела меня к окну. При свете луны я увидел необычный город с высокими домами и башнями. Он начинался сразу за нашим двором и тянулся до самого горизонта. Вдруг небо озарилась зарницей, и незнакомка исчезла. Шторы на окне закачались от сквозняка, а рукопись на столе, прошуршав листами, собралась в ровную стопку.

Я вздохнул и посмотрел на Петровича.

Он как-то украдкой посмотрел на роман и тихо заявил:

– Но это же мистика! В это никто не поверит…

– А ты-то веришь?

– Я? – Переспросил Петрович, – конечно, верю. Я видел твое воскрешение, я был свидетелем этого удивительного случая. Но люди?..

– Для этого я и написал свой роман, Паша, написал от первого лица, как очевидец тех мистических явлений, как ты их называешь.

Петрович хотел мне возразить, а я продолжил:

– Не важно сколько людей мне поверит и не важно на какой полке роман будет стоять в книжном магазине, главное в нем то, что он дает тему для размышления. И если хоть один человек, прочитав его, задумается и ему вдруг захочется делать добро, то тогда мистика и не такое великое чудо!.. Неправда ли, Петрович?

Петрович хитро улыбнулся и спросил:

– И кем же тебе приходится эта прекрасная незнакомка?

– Дочерью, только не мне, а журналисту. Хотя, Паша, должен тебе признаться, гуляя с маленькой Алиной по скверу, я почувствовал себя ее отцом и мне даже показалось, что это все уже со мной было.

– Тебе это не показалось, Витя, – заявил Петрович, – это твоя очередная жизнь и журналист – это ты, а Алина твоя родная дочка.

– Ты так думаешь, – усомнился я.

– Я уверен. Ты же сам говорил о запоздалой любви, которая все равно настигнет ее в жизни. Что придет осознание потери и, что любовь сделает невозможное. Все так и получилось. Она пришла к тебе из параллельного мира, где тебя нет. Она нашла тебя здесь, чтобы признаться в своей любви. Но, как же она все продумала, – ухмыльнулся Петрович, – сначала маленькая и наивная девочка, потом высокомерная, но по сути еще глупая девушка и наконец зрелая, красивая и умная женщина. Ты меня понимаешь, Виктор Иванович?

Я ухмыльнулся доводам товарища и сделал ему комплемент:

– Ты, Петрович, не только психолог, ты еще и хороший аналитик!

– А ты, что только заметил? – Удивился он и встал с кресла.

Он прошелся по комнате и спросил:

– Что теперь будешь делать с Алиной, она ведь твоя дочь?

– Ничего. Я для нее умер, – поспешил я ответить.

– И сам посуди, Паша, как я ей все это объясню, сам же говоришь – мистика. Я думаю пусть все остается, как есть. Сейчас ее все устраивает и мое появление в ее жизни, только нарушить ее жизненный уклад и внесет определенные неудобства. Я ее видел и общался, Алине не нужен отец, не говоря уже о его чувствах. Так что, пусть она подрастет, поумнеет и может быть, когда-нибудь, прочитав мой роман, она сможет все осознать сама. Ведь этому не научишь.

– Да, – согласился Петрович, – это приобретенное…

* * *

Уже ближе к вечеру, когда мы с Петровичем допивали кофе, на мой мобильный телефон пришло СМС. Я не придал этому значения и, смакуя любимый напиток, не спешил открывать сообщение. Петрович, как-то встревожился и подхватив мобильник, протянул его мне.

Я взглянул на дисплей и произнес:

– Дочь Алина.

– Вот это новость, – воскликнул Петрович, – и, что она пишет?

Я открыл сообщение и прочитал:

«Папа, я тебя люблю!».

Наступила большая пауза.

Каждый из нас размышлял о своем, не решаясь начать разговор, и не известно сколько бы это все продолжалось, если бы в двери не позвонили. Я вздрогнул, а Петрович встал с места. Когда звонок повторился, выражая чье-то нетерпение, я пошел открывать дверь. За мной тихой поступью последовал и Петрович. У порога я остановился и посмотрел в дверной глазок. Все у меня внутри оборвалось, когда я увидел лицо знакомой мне незнакомки.

– Это она, – чуть слышно прошептал я и открыл дверь.

Глава 7.

Уже два дня, как мой роман лежал на письменном столе, полностью готовый к издательству. Первым его читателем, как и предполагалось, стал Петрович, он же был и моим критиком, и консультантом. Удовлетворенный результатом последних событий, я отдыхал; смотрел телевизор, слушал музыку и долго гулял по аллеям осеннего сквера. Вечерами я просматривал свои черновики и читал книги.

Сегодняшний день не стал исключением.

После прогулки я выпел кофе и удобно, разместившись в кресле, стал листать толстую книгу в красивом переплете. Это был роман в трех частях, мой роман, который я только собирался издавать. На титульном листе, ниже моего портрета, красивым почерком было написано: «На память дорогому отцу от дочери Алины». Ниже была ее роспись и приписка: «Привет из будущего».

– Как такое может быть, Виктор Иванович? – Удивлялся Петрович, когда я показал ему книгу – подарок Алины. – Роман только подготовлен к издательству, а книга уже есть?..

– Ты, Петрович, наверное, не внимательно прочитал дарственную надпись, там ниже приписка – «привет из будущего!» …

– Да, все я прочитал, и все прекрасно понимаю, а спрашиваю потому, что для меня это все любопытно. В очередной раз я становлюсь свидетелем мистических явлений, связанных с твоим воскрешением…

– Для нас, Паша, это уже не мистика и не чудеса, – поправил я товарища, и он со мной согласился, – а то, что это интересно – ты прав.

Отложив книгу, я стал вспоминать последний разговор с Алиной.

В тот день, когда она внезапно появилась у меня в квартире, мы с Петровичем были ошарашены и какое-то время пребывали в непонятном состоянии. Мы слушали ее разговор, но ничего толком не понимали. Мое осознание пришло только тогда, когда мы с Алиной остались наедине. Не знаю, было ли это случайностью или чьим-то провидением, но вскоре Петровича вдруг вызвали на работу, и он с большим сожалением покинул наше общество.

Мы попрощались, и Алина проводила его до дверей. Потом она приготовила кофе, и мы свободно, по-домашнему завели разговор, расположившись в маленькой комнате, служившей мне рабочим кабинетом. Алина, поджав ноги, умостилась в кресле, а я в халате сидел на диване, и наслаждался общением с дочерью, не веря своим глазам.

Сначала мы говорили о моей новой жизни, потом коснулись творчества и наконец мы остановились на моем романе. Я был приятно удивлен, когда Алина с легкостью пересказывала главы моего произведения. Это было любопытно, ведь роман еще не вышел в свет, а прочитал его полностью только один человек – Петрович. Я спросил дочку о секрете познания моего романа, а она достала из своей сумочки книгу и протянула ее мне.

– А никакого секрета здесь нет, – заявила она, – там, откуда я пришла, уже давно читают твои произведения.

– А, где же я?

– Тебя нет. Роман твой есть, память о тебе есть, а тебя нет.

Алина встала с кресла и потирая руки, прошлась по комнате.

– Поэтому я и здесь у тебя…

Она присела рядом со мной и стала рассказывать, как она разыскала меня, минуя время и расстояние. Я узнал любопытную историю, как Алина попала в другое измерение. Оказывается, что она, еще будучи подросткам, любила путешествовать во сне. Когда и как началось это увлечение, она не помнила. Я тоже такого за не замечал, хотя со мной такое происходило неоднократно.

– Когда нам с мамой сообщили, что ты погиб, – рассказывала Алина, – это нас сильно потрясло. Я не могла плакать, но что-то давило мне душу, не давая вздохнуть полной грудью. Отсутствие твоего тела наводило на меня еще большую тревогу, держа в постоянном напряжении. Вскоре я впала в депрессию и много времени проводила в сонной дреме. Потом подруга меня все-таки вытащила, к какому-то психотерапевту, который открыл для меня новую жизнь. Павла Петровича очень заинтересовали мои сновидения. Вскоре он определил, что мои сны, ничто иное, как астральные путешествия.

Потом он внезапно закончил свою практику и куда-то исчез. Мне стало не хватать его общения, и я все больше стала думать об астрале.

Но как-то он вспомнил обо мне и прислал напутственное сообщение, в котором предупреждал об опасных последствиях моего увлечения. Он призывал меня к осторожности, уходя в астрал.

«Выход в астрал и выход из тела – это одно и тоже.». – Писал он мне. – «Будьте осторожны путешествуя в других измерениях. Вы можете встретить там других людей и потом пересечься с ними в материальном мире, эта встреча может оказаться для вас раковой… А, что касается других слоев создания, то они гораздо выше обычного сновидения».

В конце своего послания он мне по-дружески советовал: «Не увлекайтесь этим опасным занятием. К нему очень быстро привыкаешь и в конечном итоге можно потерять реальный мир. А усидеть на двух стульях еще никому не удавалось.».

Припомнив этот фрагмент из рассказа Алины меня вдруг осенило и я, соскочив с дивана, заходил по периметру комнаты.

– А этот психотерапевт – Павел Петрович, случайно не мой товарищ? Не мой ли это Петрович? – Произнес я и закурил сигарету.

– Именно к нему Алина отвезла тело своего отца. Ему и открылась о чуде моего воскрешения. А он-то бедолага влюбился в нее, еще не осознав кто находился рядом с ним… Интересно все получается, – заявил я и решил, что непременно поговорю с товарищем на эту тему.

Докурив сигарету, я опять сел на диван и взял книгу.

– Значит она ее прочитала там, где меня нет.

Я опять вспомнил глаза дочери и ее признание в любви.

– Бедная девочка, – пожалел я дочь, – она заблудилась в пространстве и теперь ей очень сложно попасть в реальный мир. А ведь Петрович ее предупреждал… Хотя, она ничего не потеряла, а только приобрела. Она побывала в будущем и теперь может избежать многих ошибок в реальной жизни. Но как же ей вернуться назад? Об этом мы не говорили. Она только попросила меня строго не судить эту глупую девушку, так как она скоро станет такой, какой ей должно быть.

– Я – это она, – убеждала меня Алина, – и очень скоро мы будем с ней одним целым. У тебя тоже складывается все хорошо. Ты закончил свой роман и теперь стал обыкновенным земным человеком, как ты того и хотел. Я буду твоей дочкой, а ты отцом, журналистом, который при загадочных обстоятельствах выжил в той страшной аварии…

Я ухмыльнулся своим воспоминаниям и подошел к окну. Дождь уже закончился, а двойная радуга, нарисовала на небе большие цветные ворота. Через проем небесной арки пробивался солнечный свет, он ложился на мокрый асфальт и крыши домов. Умытый осенней прохладой, город блестел многочисленными капельками, примостившимися на ветках деревьев и мокрых проводах. В лужах, в которых отражались облака, плавали желтые листья, украшая осенним золотом акваторию дождевого озера. Где-то далеко еще гремел гром, а у меня за окном вовсю светило солнце, освещая дороги предстоящей жизни.

Таежная повесть

Повесть

Пролог

Уже была глубокая ночь, а я все еще не спал и крутился в постели, время от времени поглядывая на часы. Да, я собственно и не удивлялся своему состоянию, бессонница меня мучала уже месяца два, а точнее с того момента, когда я ушел из семьи.

– Ушел ли?..

Опять-таки, любопытный факт, ушел или мне помогли уйти?..

– Ну, хватит тебе, Витя! Ведь уже договорились, – упрекнул я себя, – больше не поднимать эту тему…

Я повернулся на левый бок и стал рассматривать комнату, которую снял два дня назад. Комната была небольшой, но довольно уютной. Балкона хоть и не было, зато было большое окно с видом на лес.

– А что еще надо холостяку, – думал я, – диван есть, холодильник есть, даже стиральная машина и та есть…

В комнате было светло и я без особого труда прочел название книги, на подвесной полке. Три тонких томика неизвестного автора, стояли на маленькой подвесной полке. «Таежная повесть», – прочел я заглавие, на корешке книги. Имя автора было напечатано мелким шрифтом и буквы сливались, не давая прочитать полное имя сочинителя. То ли Ковалев, то ли Королев, гадал я, присматриваясь к тексту.

Я оставил эту пустую затею и перевел взгляд на окно. За легкой занавеской, будто большая лампочка светила луна. То ли гардина, то ли еще что, придавали ей необычный цвет. Она была желто-оранжевой и поэтому комнату наполнял теплый и мягкий свет.

«Волчья луна», – произнес я, припоминая анонс из интернета прочитанный случайно в астрологическом календаре.

– Придумают же…

Я прикрыл глаза, а в окно постучали.

Когда стук повторился, я подскочил на кровати и заметил, как по отливу рамы, цокая, когтями, разгуливала большая темная птица.

– Это еще, что за явление?..

Я подкрался к окну и увидел ворона. Он показался мне огромным. В его больших черных глазах отражалась луна и он, расправив крылья, громко поприветствовал меня.

От неожиданности я немного оторопел, а он прошелся по оцинкованной площадке за окном и заговорил со мной на непонятном языке. Я не мог его понять, а он все рассказывал и рассказывал мне свою длинную историю. Когда он закончил и посмотрел на меня, то в ответ я только пожал плечами. Ворон покрутил головой и, блеснув своими черными глазами, слетел с подоконника. Вскоре, немного помаячив на фоне луны, он скрылся в ночи.

Я посмотрел на небо. Летом оно выглядело черней обычного и от этого звезды казались ближе и ярче. Я быстро отыскал свою звезду и довольный улыбнулся. Она тоже не оставила меня без внимания и подмигнула мне своим неземным светом.

Присев на кровать, я невольно посмотрел на полку с книгами.

– Королев или все же Ковалев? – Опять гадал я.

Я подошел к полке и прочел: «Кораблев В. И.»

– Надо же, – ухмыльнулся я, – однофамилец! Даже инициалы и те совпадают. Все, как у меня – Виктор Иванович Кораблев!..

Я взял в руки томик, а за окном раздался продолжительный вой.

– Это еще что такое? Собака?..

На душе почему-то стало тревожно и я подошел к окну. Луна садилась за горизонт, а где-то в лесу вой повторился.

– Ерунда какая-то, произнес я, и развернул книгу.

На цветной иллюстрации была нарисована девушка в сарафане, которая обнимала волка. Лицо свое она прятала за большой головой зверя, который смотрел на меня своими желто-зелеными глазами.

– Интересно! – Произнес я и вернулся к началу книги.

Я включил настольную лампу и стал читать. Через минуту сюжет меня захватил, а через три я уже был главным персонажем повести…

Глава 1.

Ночью я плохо спал, да и можно ли это было назвать сном, когда я то и дело открывал глаза, чтобы посмотреть в сторону раненного отца. Два дня назад его сильно порвал волк и теперь нам обоим было совсем не до сна.

Вот и сейчас я услышал его тихий голос:

– Витя, сынок, ты спишь?

– Нет батя. – Ответил я, потирая глаза.

– Лампадка погасла – зажги.

Я встал с широкой лавки, которая ночью служила мне ложем, и направился к небольшому иконостасу в углу избы. Взяв лучину, я подпалил ее от углей в печи. Огонь осветил наше скромное жилище, и я посмотрел на отца, который лежал у стены на против.

– Ты как батя?

– Худо мне сынок, все горит внутри. Ты зажги-то лампаду. Да посмотри, может маслица надо подлить?

Я зажег лампаду и ее теплый свет озарил лик Бога.

Я прочел молитву и перекрестился.

– Вот и ладненько, – услышал я одобрительный голос отца.

Я подошел к небольшому окошку и тяжело вздохнул. Где-то на болоте прокричал сыч, а крупные капли дождя барабанили по крыше нашего жилища. При появлении луны, которая время от времени выплывала из облаков, вырисовывался темный контур леса, а промокшая береза хлестала своими ветками по мутному стеклу.

– Вот и осень пришла. – Сказал я и подошел к отцу.

Я присел на край кровати и посмотрел на него. Лицо его было мокрым от пота, который выступал у него на лбу и маленькими ручейками стекал на подушку.

– Худо мне сынок, помру я скоро.

– Ты это брось батя!

– Выкарабкаешься ты у меня мужик сильный. – Успокаивал я его, а он продолжал:

– Сам-то справишься?

Я промолчал и положил ему руку на плечо. За окном раздался продолжительный вой волка. Мы переглянулись, а вой повторился.

– Это он! Убей его, Витя!

– Сам издохнет! – Буркнул я. – Ты ему кишки выпустил недолго ему осталось.

Вой за окном повторился. Потом еще и еще раз…

– Убей его, Виктор! Мучается он. Жалко зверя – убей!

– Странный ты батя! Он Бекаса задрал, тебя чуть не угробил, а ты – жалко зверя! – Ответил я и вернулся к окну.

Дождь прекратился, а далеко за лесом небо посветлело.

Начинался новый день.

К мокрому стеклу прилип кленовый лист, и я произнес:

– Ты откуда взялся бродяга?

– Чего ты там?.. – Спросил отец, а я ответил:

– Кленовый лист откуда-то прилетел. Я что-то в округе и не встречал этого дерева.

– Это он известие тебе принес – новости для тебя, – ответил отец и закашлялся, – а клен у нас есть, только подольше к утесу…

– Красивый! – Произнес я, трогая лист через стекло.

– Что за новость ты мне принес? – Спросил я, а за окном опять раздался волчий вой.

– Витя, он не далеко…

– Ладно, батя, сделаем!

– Возьми Белку с собой, она хоть и щенок, но собака толковая с ней побыстрее получится.

– Ты не переживай все сделаю в высшем классе, только ты выздоравливай пожалуйста.

– Я постараюсь. Ты мне морсу налей, пить хочется.

– Батя, утро за окном – сейчас кушать будем.

– Не хочу.

– А давай я ушицу сварю. Я вчера окушков наловил…

– Уговорил. – Согласился отец и попросил. – Попить-то дай!

– Сейчас, батя, сейчас! – Сказал я и вышел в сени.

Здесь было темно и я зажег светоч, закрепленную к стене. Огонь осветил сени, а в углу заблеяла коза Машка – виновница происшествия, случившегося на кануне.

– Ну и чего ты теперь бекаешь? Чего тебе дома-то не сидится Маша? Сколько раз тебя Бекас из лесу приводил? – Упрекал я животное, наливая морс в кружку.

– Эх, Машка, Машка! Натворила ты бед…

Коза затопала копытцами и жалобно посмотрела на меня.

– Нет, дорогая, посиди-ка ты лучше дома.

Я хотел было уже уйти, как заметил в углу сеней окровавленную одежду отца.

– Да, досталось бате. – Произнес я, вспоминая, как вернувшись из леса, увидел страшную картину; отец весь в крови за бок держится, собака издыхает, и коза рядом бегает, как сумасшедшая.

– А волчище хорош! – Вслух рассуждал я. – Бекаса одолел, а он пес крепкий. Жалко собаку. – Произнес я, проходя в горницу.

– Ты чего бурчишь, Витя? – Спросил отец.

– Да я все никак не успокоюсь. Как это он не побоялся средь бела дня напасть? Жилище человека, собака?..

– Ты о ком? О волке?

– Да о нем проклятом!

– Этот волк одиночка. Ему волчьи законы не писаны. Этот на все пойдет, и флажки его не остановят…

Отхлебнув с кружки морс, он продолжил:

– Этот зверь, Витя, заслуживает уважения.

– Ну ты, батя, даешь? Он тебя порвал, а ты – уважения.

– Он пришел не меня убивать и не Бекаса, он пришел за Машкой – за козой. Он же зверь, Витя, ему есть охота.

Отец допил напиток и продолжил:

– А тут Бекас, а потом и я… Двое на одного, а он не убежал, не испугался. И если хочешь знать – он меня пожалел.

– Это как?

– А вот так! Эту схватку я проиграл. – Признался отец. – Ножом я его ударил, когда он собаку рвал, меня он даже и не видел. Это уже потом, соскочив с ножа, он кинулся на меня. Рванул меня за бок и уложил на землю. Еще мгновение и его клыки вонзились бы мне в горло. Но он этого не сделал. Он спрятал зубы и ушел прочь. Я видел его глаза, Витя, я видел их так близко, что в них мог разглядеть самого себя.

Отец тяжело вздохнул и погладив бороду сказал:

– Это я запомню на всю жизнь. Глаза зверя, а взгляд человека…

Он закашлялся, а вой повторился.

– А волка убей! Вон, как мучается? Это же не вой – это стон.

Я прислушался. За окном было тихо и только редкие капли дождя напоминали о приближении осени. Отец заснул, но его губы еще что-то шептали во сне.

– Бредит. – Подумал я и направился к выходу.

Уже в сенях я услышал его голос:

– Машку не выпускай! Присматривать за ней некому.

– Я все понял батя! – Крикнул я в ответ.

* * *

Я шел по осеннему лесу без особого желания найти раненного волка. К тому же следы его были смыты дождем и плотно прикрыты листвой и мелкими иголками хвои. За все время моего поиска я ничего не нашел, кроме колонии черных груздей, да запоздалых лесных ягод, которые я складывал в корзину, предусмотрительно прихватившую с собой на охоту.

В лесу было тихо и только изредка поскрипывали ветви старых деревьев. Белка, молодая лайка, бегала по осеннему лесу, не скрывая своего восторга от прогулки. Она то останавливалась, прислушиваясь к чему-то, то срывалась с места и, как ужаленная носилась между стволов деревьев. Потеряв надежду найти зверя, я повернул к дому.

Я решил вернуться обратно по берегу небольшой речки, чтобы заодно проверить сетки, поставленные мной на кануне. Я уже был на пол пути до цели, когда заметил, что собака вдруг остановилась и зарычала, оголяя свои клыки. Шерсть на ее холке поднялась дыбом, хвост закрутился колечком, а сама она напоминала сжатую пружину, которая вот-вот разожмется.

– Ты чего, Белка? – Тихо спросил я.

Собака зарычала, продолжая стоять в стойке. Принюхиваясь, она перебирала лапами и как будто ждала от меня команды к атаке.

– Ты думаешь, это он? – Спросил я, осматривая кусты.

Впереди меня стоял небольшой ивняк с труднопроходимыми зарослями. Как правила, я всегда обходил его по краю обрывистого берега, но сейчас, присматриваясь к поведению собаки, я направился к нему, снимая ружье с плеча.

– Ну чего стоишь? Пошли! – Подгонял я Белку.

Она нерешительно сделала несколько шагов и остановилась. Заглядывая мне в лицо, она жалобно заскулила, и я спросил:

– Что боишься?

Я подошел к ивняку и заметил, что он изрядно поредел и уже не казался мне таким непроходимым. Часть листвы облетела и к моему счастью, он хорошо просматривался. Сделав несколько шагов в зарослях кустарника, я заметил, что собака идет за мной попятам. Виновато повизгивая, она ели передвигала лапами.

Я посмотрел на нее и сказал:

– Иди-ка ты лучше домой.

Белка удивленно посмотрела на меня, а я скомандовал:

– Домой!

Собака отбежала метров на десять и остановилась, как бы желая убедиться в правильности моего решения.

– Домой! – Строго приказал я, и она убежала.

Я проводил ее взглядом и продолжил свой путь вглубь ивняка. Вскоре на моем пути появилась большая и старая ива с корявым стволом, покрытым мхом и лишайником. Ее ветви были раскинуты до самой реки, а побеги плавали на поверхности воды. Обходя раскидистый куст ракиты, я увидел перед собой большую срубленную ветку. Сруб был совсем свежим и меня это очень насторожило. Он был сделан мастерски. Кто-то хорошо владел топором и с одного удара отсек большую ветку от ствола.

– Кто это мог сделать? – Подумал я и посмотрел на иву.

– Странно!.. – Вслух рассуждал я. – Сколько себя помню, ни разу не встречал в этих местах людей.

* * *

Когда-то давно, когда я был еще маленьким, мои родители ушли в тайгу подольше от людей. Причиной тому стала большая ссора моего отца с местным богатеем Котовым.

Тогда мы жили в деревне Самохвалово Омской губернии и мать с отцом батрачили на него. Отец работал кузнецом, мать стряпухой, а дед Андриан подрабатывал у него конюхом. Мать моя была красивой женщиной и молодой барин – сын хозяина, заметил ее. Он стал ее обхаживать и приставать. Все это и послужило причиной для пересудов и сплетен среди людей. Отец тогда строго предупредил Прохора, так звали сына Котова, за что и был изгнан со двора. Но этим все не закончилось. Молодой барин продолжал домогаться матери и однажды, потеряв надежду на согласие, решил взять ее силой и нахрапом. Это заметил мой дед и вступился за мать. Прохор кинулся на него с кулаками, но получил достойный отпор. Дед Андриан хоть и был уже в годах, но оставался еще крепким мужиком. Он схватил Прошку за грудки и, оторвав его от земли, повертел своим могучим кулаком у него перед носом. Потом для убедительности строго погрозил пальцем и бросил его в навозную кучу. Униженный и оскорбленный отпрыск Котова с угрозами убежал в дом. Все это не прошло бесследно для моих родителей.

Начались гонения и преследования со стороны барина. Котов откровенно мстил нашей семье и это заметно отразилось на нашем благосостоянии. Появились проблемы с работой и питанием. Несчастья нас преследовали по всюду. То вдруг исчезла лодка, то сгорело сено, а тут еще единственная корова пришла с пастбища с вилами в боку. Но и этим все не закончилось… Как-то соседский мальчишка сообщил нам, что дед Андриан лежит чуть живой у реки. Избитого и покалеченного мы принесли его домой. Моя бабка Анастасия убивалась от горя. Дед выжил, а она умерла, не выдержав натиска богатеев. Дед спешил поправиться, чтобы отомстить за жену и всех нас.

И вот однажды ночью дед с отцом подожгли усадьбу Котова, и мы все ушли в лес. Так начались наши скитания по бесконечной сибирской тайге. Дед говорил, что знает место, где нам будет хорошо и безопасно. Мы верили и шли за ним. Как кочевники мы меняли места проживания, продолжая искать заветное место.

Но вскоре наступили тяжелые времена. Первой умерла мать, она не смогла разродиться при родах, потом от голода умер мой младший брат. Отец с упреком посматривал на деда, но он был неумолим и все дальше и дальше уводил нас в тайгу, ища заветное место.

И вот этот день настал. Мы вышли из леса и увидели большую долину с цветущим лугом. На глаза сразу попалась почерневшая от времени изба и еще несколько ветхих строений, обнесенных разрушенным частоколом. За долиной стоял большой и высокий утес, покрытый лесом, а где-то совсем рядом протекала речка, издавая приятный шум живительной влаги.

– Пришли! – Произнес дед и упал на землю.

Он обнимал землю руками и возносил хвалу Богу.

– Нашел! Слава Тебе Господи! Нашел!

Отец тоже прилег рядом и поблагодарил Бога, а я, прокричав громкое «Ура», бросился плясать на поляне.

Меня поддержал и мой друг – большая черная собака. Он прыгала возле меня и радовалась вместе со мной.

Набегавшись, я лег рядом с отцом и прошептал:

– Пришли, слава Тебе Господи!

– Как же это было давно? – Произнес я.

Возвращаясь к реальности, я присел на корточки, и стал рассматривать место у дерева. Здесь я нашел следы человека. Мокрая листва на земле была примята, выдавая небольшой вес незнакомца. Я огляделся и пошел по его следу. Не пройдя и пяти метров, я услышал лай собаки. Это была Белка, которая в тайне сопровождала меня в ивняке.

Она стояла неподалеку, и я направился к ней.

– Ты чего шумишь? – Тихо спросил я собаку, а она продолжала лаять у коряги старого дерева.

За грудой наваленных еловых веток, которые служили маскировкой, кто-то был. И это был он… Я взвел курок и направил ружье в сторону зверя. Собака, осмелев, с лаем бегала вокруг злополучного места, но подойти ближе не решалась. Стволом ружья я стал разгребать завал. Убрав очередную ветку, я увидел лапу волка, она лежала неподвижно и было очень похоже, что он издох.

– Хорошо бы! – Подумал я.

Добивать раненного мне не хотелось.

Мне вдруг припомнилась старая история из моей жизни. Как-то отец подстрелил волка, который таскал у нас кур. Раненый зверь ушел, а отец, увлеченный охотой, решил его добить. Преследование волка оказалось не таким легким, как думал отец. След волка уводил нас на вершину утеса, и мы шли за ним, замечая, как зверь, истекая кровью, терял силы. Погоня оказалось изнурительной, и мы остановились на привал, чтобы немного отдохнуть.

Я уговаривал отца оставить эту затею и вернуться домой, но он стоял на своем и убеждал меня, что все скоро закончиться, волк, обессилев, сдастся. Мы продолжали идти по его окровавленному следу.

Всю дорогу я молил Бога найти волка мертвым. Я не хотел участвовать в убийстве раненого зверя. Бог услышал меня, и мы вскоре, оказавшись на краю утеса, потеряли его след. Подойдя к самому краю скалы, мы посмотрели в бездну. Далеко внизу у подножия скалы, лежало безжизненное тело волка.

– Самоубийца! – Произнес отец, вешая ружье на плечо.

– Чего? – Удивился я. – Может он случайно, может он споткнулся.

– О чем ты говоришь сынок? Посмотри, – отец указал на широкий окровавленный след, – последние метры он уже доползал до края обрыва. – Он покончил с собой. Это ясно. – Заключил отец.

– Это, как же так, батя?

– Он уводил нас от своего логова. У него была семья, и кур он таскал волчице и щенкам. Потому что быстро и легко… А знаешь, что я тебе скажу, сынок. – Обратился он ко мне. – Его жилище не далеко от нашего. Мы соседи!..

Отец замолчал, а я, додумав его мысль, спросил:

– Ты же не станешь убивать волчицу?

– Нет. Пусть живут. Пошли домой сынок.

– Да, батя у меня мужик бывалый… И от куда у него такие познания? Он же не охотник и ни рыбак – простой мастеровой – работяга. – Размышлял я вслух, уже смелее разбирая завал.

Я был убежден, что волк издох и поэтому кучу разбирал руками. Вдруг я услышал глухое рычание. Зверь приподнял голову и оскалил клыки. Я отскочил назад и прицелился. Волк был обессилен и, не удержав головы и минуты, он с рычанием опустил ее на землю. Угрозы он уже не представлял и я, отложив ружье в сторону, убрал последнюю ветку с его тела. Когда я увидел белую повязку на его раненом боку, я обомлел. Кто-то не только сделал волку перевязку, но и обработал его рану. Рядом лежали окровавленные лоскуты и банка с зеленой массой, похожая на мазь.

– Это что? – Удивился я.

– Здесь был человек, который пытался спасти волка? Откуда он взялся? И, как такое возможно?

Я заметил, что волк лежал на большой ветке, которая служила средством для его транспортировки.

– Он хотел его оттащить? За чем? – Путался я в догадках.

Я был в большом замешательстве. Как поступить и, что делать я не знал. Мысли мои спутались и я, то порывался бежать к отцу, то хватался за ружье, то просто ходил возле раненого животного.

– Почему же незнакомец не забрал волка? – Рассуждал я. – Может не осилил? Волк-то крупный – пуда три – четыре будет. Может пошел за подмогой? Какая подмога Витя? – Продолжал я свой монолог. – Сколько себя помню, ни разу не встречал здесь людей. Сюда даже охотники не ходят – бояться. Это место заговоренное. Еще дед Андриан говорил о каком-то проклятии. И все-таки, от куда он взялся этот человек? – Произнес я и посмотрел на волка.

Он лежал неподвижно и лишь изредка оголял свои клыки. Его дыхание было затруднено и мне показалось, что он издыхает.

Я пожалел зверя и произнес:

– Пойду я домой, расскажу все отцу, а он подскажет.

Я стал забрасывать волка ветвями, а он чуть слышно вздохнул и жалобно завыл. Это прозвучало так не естественно, что можно было подумать, что это был стон человека. Мурашки побежали по моему телу, а мне на голову упала сухая веточка осины. Я осмотрелся и заметил, что Белки со мной не было, а над моей головой на осине сидел большой ворон и наблюдал за моими действиями. Он что-то бормотал себе под нос, а в реке громко заплескалась крупная рыба.

– Надо уходить. – Подумал я, замечая, как небо потемнело и тяжелые облака стали орошать землю крупными каплями дождя.

Поднявшись на берег реки, я оглянулся на заросли ивняка и вздохнул. Мне было жалко волка, и я не спеша побрел домой.

В след мне громко прокричал ворон, а резкий осенний ветер подтолкнул меня в спину.

Во дворе меня встретила Белка и радостно залаяла.

– Что же ты меня бросила? – Упрекнул я собаку. – Струсила?

– Да, ладно. Если честно, я и сам-то немного струхнул. – Признался я собаке и с тревогой на сердце вошел в дом.

– Ты где был? – Спросил отец. – Белка уже два раза прибегала.

Он сидел на кровати и держался рукой за бок.

– Что случилось сынок?

– Я нашел волка!.. – Ответил я.

Глава 2.

Сегодня целый день идет дождь. Ветер безжалостно срывает с деревьев последние листья, а осенняя стужа грозится ночными заморозками. У меня с утра плохое настроение, то ли это было последствием плохого сна, то ли его содержания, то ли от того и другого…

Я вспоминал отрывки сновидения и ухмылялся. Снилась мне немолодая женщина лет пятидесяти. У нее были большие черные глаза и томный взгляд. На лбу у нее была большая темная точка, а на голове венок из полевых цветов. Было заметно, что в молодости она была красивой девушкой, которая не была обделена вниманием мужчин. Была в этом сне и еще одна особенность, незнакомка разговаривала со мной на не известном мне языке, а я понимал ее без переводчика. Она рассказывала мне прописные истины, о ценностях жизни и любви. О природе и Боге. И все было бы ничего, но ее проницательный взгляд наводил на меня непонятную тоску и тревогу. «Большие перемены ожидают тебя. Пришло время любви и больших испытаний». – Говорила она мне, восседая на какой-то коряге, как на троне. За ее спиной находился большой хвойный лес, за верхушки которого садилось солнце. Рядом протекала река, а справа стоял большой утес, на вершине которого светился золотой крест. Это была наша долина и это удивляло меня больше всего. Я вспоминал сон и мне становилось не по себе. Я не понимал его значения и меня это сильно раздражало. Наверное, от этого день не задался и все у меня валилось из рук…

Неудачи меня преследовали попятам. И чем больше я злился, тем больше натыкался на очередной казус. Разжигая огонь в печи, я обжег руку, а в сенях, наступив на грабли, получил удар по затылку. Во дворе тоже случилась неприятность. Выходя из дома, я поскользнулся и проехал своим задом по ступенькам крыльца. Тут же меня осмеял ворон сидевший рядом на березе.

– Ты уже здесь? – Ответил я ему, поднимаясь на ноги.

Тот взмахнул крыльями, спустился на ветку ниже и громко каркнул, оповестив о своем присутствии.

– Ну ты даешь, черный? – Возмутился я. – Совсем страх потерял!

Ворон сидел в метре от меня и без страха наблюдал за моими действиями. Он практически поселился у нас после того, как я притащил раненого волка к нам во двор. Бывало он улетал куда-то, но его отсутствие было недолгим и уже скоро все слышали, как ворон сидя на ветке березы, громко раздавал советы обитателем нашего двора. Он то гоготал, как гусь, то лаял, как собака, а то и вовсе, говорил по-человечески…

Как-то наблюдая за вороном, я подметил, что с появление волка в нашем жилище, у нас в жизни стали происходить удивительные события. Вдруг закрутилось колесо старой водяной мельницы, которая остановилась еще при жизни деда Андриана. Вернулся кот, пропавший год назад и главное на вершине утеса вдруг стал появляться уникальный крест. На закате он спускался с небес в своем золотом образе.

Крестовая гора опять стала главной достопримечательностью этого заповедного места, которое так рьяно искал мой дед.

Помню, как он каждый день ждал этого чуда, заглядывая в небо над вершиной утеса. И вот спустя десять лет чудо свершилось.

Крест вновь появился на небе у вершины горы. Это был тот самый утес, о котором нам рассказывал дед Андриан.

– Когда-то давно, – говорил нам дед, – здесь поселились люди. Как правила, это были казаки, соратники Ермака Тимофеевича. После тяжелых сражений с войском хана Кучумы, было много потерь. Раненые и покалеченные казаки отставали от основных сил Ермака, которые гнали татар к Иртышу. Они собирались в группы и обживали новые земли Сибири. Тогда было много, всяких общин и селений. Рядом жили русские и татары, украинцы и китайцы, а также множество местных аборигенов и племен. Жили по-разному. И торговали, и ссорились, всякое бывало. Кто-то охотой промышлял, кто-то рыбачил, а кто-то выходил на большую дорогу и занимался разбоем и грабежом.

Но вот пришло время, и большая Сибирь вдруг стала маленькой для соседей. Люди стали ссориться и воевать друг с другом за свои угодья. Кто-то сдавался и уходил в тайгу, а кто-то укреплял свои владения и сооружал крепости и заставы.

– Где-то так и нашли это место соратники Ермака. – Рассказывал нам тогда дед Андриан. – Его стали обживать, строить и укреплять.

Это место и было малой Родиной моего деда. Здесь он родился и жил, здесь проводил свои детские и молодые годы, пока в поселение не пришла беда…

Как-то на деревню напали разбойники, которые грабили и убивали жителей общины. Молодых и сильных юношей они забирали в плен, чтобы потом продать в рабство. Деда вместе с другими пленниками увезли за Иртыш, где и продали его местному богатею.

Там началась новая жизнь деда Андриана – тяжелая и унизительная жизнь раба. Кем он только не работал? Валил лес в тайге, рыбачил, охотился на зверя и был пастухом. Был он и конюхом, и кузнецом, был бондарем и даже спускался в шахту. Но дерзкого и непокорного юношу не сломили. Не смирившись с участью раба, он организовал побег и вскоре с товарищами ушел в тайгу. Там он долго жил с охотниками и рыбаками, где и научился таежной жизни.

Дед Андриан не забывал о своей Родине и всегда мечтал вернуться домой. Он часто рассказывал своим друзьям о замечательных местах в Солнечной долине. О ее плодородной почве, о золотоносной реке и о кресте на вершине высокого утеса. Проходило время, и охотники стали объединяться. Появились артели, которые организованно вели торговлю с купцами на берегах Иртыша и Тары.

Как-то зимой дед пошел с обозом в ближайшую деревню, чтобы обменять мех соболя на порох и провизию. После сделки охотники зашли в кабак, где подрались с местными мужиками.

Деду тогда сильно досталось и его с проломленной головой оставили у местного знахаря Матвея. Дед быстро поправился и стал подрабатывать в кузнеце, чтобы хоть как-то помочь своему немощному спасителю. Тот удивлялся живучести и работоспособности Андриана. Вскоре они подружились и продолжали жить вместе под одной крышей. Дед часто вспоминал, как по ночам они рассказывали друг другу истории из своей жизни. Общей была тема о Солнечной долине – Родине Андриана. Матвей тоже считал себя причастным к этой земле, так как его дед тоже проживал там и, что он тоже слышал об утесе с крестом. Дедушка Матвея будучи еще мальчишкой жил в этой деревне, и хорошо помнил, как часто община отбивала набеги татар, которые грабили и убивали людей. Что он сам видел золотой крест на вершине утеса и, что знает историю его появления. Он рассказывал о том, как однажды его дед стал свидетелем страшного набега разбойников, когда они погубили много народа и сожгли православный храм. Как один старец по имени Лука после этого ушел к утесу и остался на его вершине. Старику уже было далеко за сто, а сам он давно болел и был прикован к постели. Но вдруг старик встал и, помолившись, пошел на гору. Там, на ее вершине, в молитвах он и закончил свою жизнь.

Вскоре на закате над утесом появился крест. Это было чудесным знамением для жителей общины. Набеги разбойников прекратились, и люди, оправившись от невзгод, стала жить в мире и согласии. Старец Лука для общинников стал Святым. Люди восстановили разрушенный храм, обнесли деревню частоколом и всякий раз вспоминали Луку в своих молитвах. Так они жили в мире и согласии у подножия высокой горы, где на закате появлялся золотой крест.

Когда пришла весна, а с реки сошел лед, за дедом Андрианом приехали его друзья – охотники, чтобы забрать его в тайгу. Но он не поехал с ними и не вернулся к былому ремеслу, потому что сильно полюбил Анастасию дочку Матвея, на которой вскоре собирался женился. Так он остался в Самохвалово и так появилась моя бабушка – мать моего отца. Это было давно, а сейчас мы наблюдали чудеса, которые происходили в нашей жизни. Главным для меня было то, что отец пошел на поправку. Он уже чаще стал выходить во двор и даже пытался кое-как помочь мне по хозяйству.

Как-то вернувшись из леса, я застал отца у сарая, где лежал волк. Они о чем-то с ним разговаривали, а ворон, как часовой ходил по поленнице и охранял двух переговорщиков. Я тихо подошел к ним, но бдительная птица выдал мое присутствие.

– Это ты, Витя? – Спросил он.

– А ты кого-то другого ждал?

– Ну, да! – Пошутил отец, – думал, наш незнакомец появился…

Он тяжело хихикнул и продолжил:

– Оно, конечно, шутки – шутками, только странно все получается – незнакомец, волк, ворон…

– А, что тебе волк? – Спросил я. – Волк, как волк.

– Да, не скажи, сынок, не скажи…

Мы посмотрели на зверя. Он лежал в двух шагах и поглядывал на нас своими желто-зелеными глазами. Изредка он приподнимал голову и, оголяя свои клыки напоминал, что он оставался грозным хищником. Но мы его не боялись и говорили ему прямо в глаза.

– Волк он, конечно, не простой. – Сказал отец. – И он не просто одиночка. Есть в нем что-то такое, чего нет у других. Он не охотник, Витя. – Заключил отец.

– Волк и не охотник? – Ухмыльнулся я. – Да, ты посмотри какой у него костяк, грудь, а мышцы… С такими данными не на козу надо ходить, а на кабана! – Упрекнул я волка и тот стыдливо отвернул голову.

Он тяжело дышал и было заметно, что рана на его боку, еще сильно тревожила его могучие тело. На днях мы сделали ему перевязку. Усыпив его, мы обработали рану и смазали мазью, оставленную незнакомцем. Волк шел на поправку, и мы все чаще стали задаваться вопросом, что будет дальше? Как поведет себя волк, когда выздоровеет? Останется с нами или уйдет в тайгу. И наконец, как нам жить с новым соседом?..

Конечно, мы замечали, что он необычным зверь и это выражалось не только в его внешнем виде, который бросался в глаза. Он был невероятно крупным и ухоженным, он вел себя достойно своему статусу и не паниковал в жилище человека. Это наводило на мысль, что он уже знаком с жизнью и бытом людей. Еще тогда, когда я рассказал отцу о раненом волке и когда он предложил перетащить зверя к нам во двор, он сразу подметил, что все это случилось неспроста…Что означало его «неспроста»? Засело у меня в голове.

Меня давно мучал этот вопрос и сейчас я спросил:

– Батя, почему «неспроста» и причем здесь волк?

Отец понял суть моего вопроса и ответил:

– Я видел много волков на своем векую. Такого я вижу впервые. И дело не в его объеме. С виду волк, как волк, но повадки у него не звериные. Почему он не загрыз меня тогда? – Спросил отец.

– Может ему кто-то помешал? – Ответил я.

– Кто? Я же сам все видел – Возразил отец.

– Ну, тогда я не знаю. А может ты заговоренный, батя? – С иронией произнес я и хихикнул.

Отец промолчал и только строго посмотрел на меня.

Наступило молчание и только ворон изредка произносил непонятные звуки, нарушая тишину. Ему не сиделось на месте.

Он то и дело заглядывал в глубь сарая, где лежал волк, то разворачивался к лесу, что-то бормоча, то поглядывал на Белку, лежавшую на крыльце дома. Мы уже привыкли к выходкам этой наглой птицы и ее любопытство нас уже не удивляло. Как-то быстро и не заметно ворон вошел в нашу жизнь. Во дворе он уже не был гостем и свободно ел с миски собаки и разгуливал перед носом кота Яшки.

Молчание прервал отец. Он, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Скорее всего это метис – помесь волка с собакой. Он не людоед – это точно, иначе бы он прикончил меня. И вот, что я тебе скажу, сын. Он живет с человеком или служит ему. А незнакомец, который хотел спасти волка – его друг или хозяин. И это главное, что нас с тобой беспокоит. – Заключил отец и я с ним согласился.

– Кто этот незнакомец и откуда он взялся?

Отец посмотрел на меня, а я только пожал плечами.

– А, что значит – «неспроста»? – Напомнил я ему свой вопрос.

Отец ответил сразу, будто заранее был готовился к ответу:

– Это значит, что незнакомец, волк и ворон здесь не случайно и, что они все за одно. А главный у них человек. Я тебе больше скажу, Витя, – продолжал он. – Волк приходил не за козой.

– А за кем?

– Я думаю, что они приходили не за кем-то, а чем-то. В тот день, когда Бекас сцепился с волком, я был на заднем дворе. Услышав свару, я рванулся к собаке, а передо мной пролетел ворон, вот этот самый, что сейчас сидит на поленнице и внимательно нас слушает. – Заявил отец и указал на птицу, притихшую на большом полене.

Ворон, проглотив упрек, отвернулся к лесу, а отец продолжил:

– Он орал, предупреждая кого-то об опасности.

Отец задумался и тут же сказал:

– А знаешь, сынок, незнакомец был с ними. И вся эта кутерьма началась из-за него. Бекас бросился защищать дом, а волк защищать незнакомца. – Заключил отец.

Я согласился с его доводами и спросил:

– А, что ему здесь нужно? И кто он такой, этот незнакомец?

– Да, это вопрос интересный…

– И что нам теперь делать, батя?

Отец ничего не ответил, а я продолжил:

– Ворон у нас поселился не случайно, он был там в ивняке рядом с волком, он охранял его. А теперь он здесь… Вон смотри, – я указал на птицу, – как он смотрит, как слушает? Как будто что-то понимает?!

Мы посмотрели на ворона, который не смутился, а продолжал смотреть на нас своими черными глазами.

– Да, много я слышал баек об этой птичке. – Сказал отец и протянул к нему руку.

Тот попятился назад и угрожающе замахал крыльями.

– Совсем страх потерял. – Возмутился я.

– Страх он не потерял, это он для форса, да, черный? – Сказал отец, обращаясь к птице.

Ворон в ответ каркнул, покрутил головой и продолжил издавать звуки похожие на речь человека.

– Вот видишь, Витя, он не только слушать может, он еще и разговаривать умеет!

– Да, ладно тебе, батя. Ерунда какая-та…

– Ворон тебе не сорока и не кукушка. – Продолжал отец. – Ворон птица серьезная – умная!

Отец встал на ноги и вдруг спросил:

– Мельница-то вертится?

– Вертится, слышишь скрипит? Только толку от того, что она крутится. Привод-то сломан – я смотрел…

– Ладно, пошли. – Сказал отец и похлопал меня по плечу.

– Волка-то закрой. На засов закрой.

– Зачем? Куда он денется? – Возразил я, а отец сказал:

– Он хитрый. Ты в сарай-то загляни. Там его следы по всюду. Так что ходит наш раненый, хорошо ходит…

– Это как?

– А вот так! Это он перед нами такой несчастный, зубы нам показывает, а сам домой собирается.

– И что мы его отпустим? – Спросил я.

– А зачем он нам? Пусть идет. – Ответил отец, медленно продвигаясь к дому.

По его передвижению было заметно, что до полного выздоровления было еще очень далеко.

– Пойдем, сынок, нам сейчас надо о другом думать…

– Да! – Согласился я, следуя за ним.

– Ничего, Витя, что-нибудь придумаем. Есть у меня одна задумка. Пошли в дом, там и потолкуем.

После обеда мы вышли во двор, чтобы посмотреть на вершину утеса, где обычно появлялся крест.

– Сегодня не увидим чуда. – Сказал отец.

– Да, – согласился я, – облачно.

Касаясь верхушек деревьев, по небу проплывали тяжелые облака. Зацепившись за верхушку горы, они собирались воедино, образовывая одно большое дождевое облако.

– Вот и осень пришла, – сказал отец, присаживаясь на завалинку, – теперь тепла не жди…

– Уже заморозки по ночам – скоро зима.

– Зима еще не скоро, – возразил отец, – береза, вон смотри, еще зеленая стоит, а тепла уже не будет.

Я присел к отцу и продолжил разговор, начатый в избе.

– Батя, а почему ты раньше мне этого не рассказывал?

Он, как-то смутился, цокнул языком и ответил:

– Сначала ты был слишком мал, потом ждал подходящего момента, а потом я и вовсе засомневался в правдивости этой истории. Мы же, Витя, так и не нашли клад, хотя обыскали всю округу. Позже я убедил батю, и мы перестали его искать. Зачем нам это золото? Лес рядом, река близко, кров есть, чего еще надо? Только перед самой смертью батя опять заговорил о кладе. – Рассказывал отец. – Вспомнил он, что кроме золота и драгоценных камней, книги там какие-то необыкновенные были – церковные реликвии. Очень уж он меня просил отыскать эти сокровища. Я, конечно, пообещал ему, что постараюсь, но все как-то некогда было, то одно, то другое, так и дотянул до сегодняшнего дня. Отец тяжело вздохнул и виновато опустил голову.

Мы помолчали, и он заявил:

– Этот незнакомец ищет клад.

Я подумал и высказал свою версию:

– А может он не один приходил, а может это разбойники?

– Нет! – Возразил отец. – Те орудуют по-другому. Да и не стали бы они с нами церемониться – у тех методы другие. Здесь что-то другое, Витя. Давно я не встречал здесь людей, – продолжал размышлять отец, – да и откуда им здесь взяться? Ближайшая деревня верст за сто будет. Иртыш далеко и охотники здесь не ходят. Андриан Иванович – отец мой, царствие ему небесное, рассказывал, что, будучи еще пацаном, он встречал людей на болоте, то ли отшельников, то ли старообрядцев. Но это было так давно – лет сто назад. Отец поднялся с завалинки и тихонько пошел по двору. Я последовал за ним, стараясь не пропустить ни слова из его рассказа.

Вскоре он продолжил:

– Хотя у меня было, что-то похожее… Встречал, и я людей на болоте, лет так десять назад.

Отец остановился и сказал:

– Позвал меня как-то батя к себе и говорит. Надо бы сынок на Иртыш съездить. Коня купить, да и провизией запастись. Износились мы с тобой… А тогда, я помню, много у нас скопилось всякого добра. Одних шкур соболя было пол избы. Да, и золотишко у нас водилось. Первый самородок мы нашли в реке у мельницы, а монеты во дворе, когда избу перебирали. В общем было с чем ехать за покупками, вот только на чем? Я и спросил отца, как же я доберусь до Иртыша с таким грузом? Но батя мой был мужиком бывалым, настоящий таежник, он предложил свой план. Придумал он такую схему.

Сделать плот и на нем спуститься до Иртыша.

Там у купцов купить все необходимое и обратно вернуться на лошади по берегу реки, чтобы не заблудиться.

На все про все он давал месяц. План мы одобрили и стали собираться в дорогу. Получив благословения отца, я на маленьком плоту отправился в путешествие по реке. Через неделю я уже был на Иртыше. И все вроде складывалось у меня хорошо. Я купил коня, ружье с арсеналом, много всякой провизии и хозяйской утвари. Пообщавшись с людьми и услышав последние новости, я отправился в обратный путь. Через пять дней я уже был в низовье нашей реки. Я продвигался вдоль ее русла и замечал, как подрастали ее берега. Вскоре она стала вилять средь лесов и полей, а ее берега обрастали ивняком и непроходимым буреломом. Двигаясь по руслу извилистой реки, я накручивал много лишних километров. Я терял много времени, застревая в непроходимых зарослях кустарника и в мелких прибрежных болотах.

Обдумав новый маршрут, я стал срезать углы, проходя некоторые участки пути напрямик через лес. Так я сокращал расстояние и берег силы для дальнейшего продвижения. Таким образом я прошел много верст и по моим подсчетам до дома оставалось три дня пути. Но очень скоро я понял, что сбился с намеченного курса. Река куда-то исчезла и я, разыскивая ее берега, только больше уходил от нужного направления. Я заблудился и сильно запаниковал. Бесполезно мотаясь по лесу, я искал выход из сложившееся ситуации.

Я корил себя за то, что ослушался отца и поменял маршрут. Ругал себя за поспешность и самоуверенность. Но потом я взял себя в руки, собрался и вспомнил все, чему меня учил отец. Бог мне помог и к утру я определился с направлением и двинулся в путь. К вечеру того же дня я вышел к болоту, где и остановился на ночлег. На душе стало легче от того, что я был на правильном пути. Обогнув болото, я рассчитывал выйти к долине, где находилось наше жилище. До дома оставалось каких-то двадцать верст, и я уже предвкушал встречу с отцом и сыном. Но случилось непредвиденное.

Ночью я проснулся от громкого ржания коня. Он бил копытами, фыркал и тряс головой. Костер уже погас, и я в полумраке подошел к нему. Он был мокрым от пота, тело его лихорадочно вздрагивало, и он пятился от меня натягивая уздечку. Конь чувствовал беду, где-то совсем рядом скрывался зверь. Попытки его успокоить закончились неудачей, конь освободился от привязи и ускакал в темноту. Я кинулся за ним, но очень скоро угодил в болото, где увяз по самое горло.

Отец перевел дух и продолжил:

– Находясь в холодной и вязкой жиже болота, я почувствовал, как дно уходит из-под моих ног. Я отчаянно цеплялся за ветки деревьев, которые то ломались от тяжести, то выскальзывали из моих мокрых рук. Я погружался все глубже и глубже в это отвратительное месиво. Наконец-то, мне удалось зацепиться за какую-то корягу, которая помогла мне удержаться на плаву. Но силы меня оставляли, судорога сводила ноги, тело сдавливала болотная грязь, а ее газ сильно затруднял мне дыхание. «Это конец!» – Подумал я тогда, когда заметил, что мои пальцы стали отпускать спасательную корягу. Из последних сил я закричал, взывая Бога о помощи. Что было дальше я не помню. Очнулся я на поляне. Вижу рядом стоит конь в полном снаряжении, тут же пожитки мои лежат, а впереди большой утес.

Позже, когда батя стал расспрашивать меня о моих приключениях, я кое-что вспомнил. Я рассказал ему, как лежал на лавке в маленькой избе абсолютно голый, как какая-то баба с точкой на лбу натирала меня зельем. Вспомнил я и старуху с трясущимися руками, которая шептала надо мной заклинание и водила мокрой веткой по моему телу. Закончив свой ритуал, она произнесла – «Будет жить», а дальше я проснулся на поляне недалеко от дома.

– Вот такая запутанная история приключилась со мной тогда. – Закончил отец, а я заявил:

– А я видел эту женщину с точкой.

– Где ты ее видел? – Удивился отец.

– Сегодня ночью. Во сне!..

Глава 3.

Уже третий день я брожу по лесу собираю грибы и ягоды. Все это я делаю попутно так как главная моя задача выманить на себя незнакомца. Мы считали, что именно клад являлся причиной его появления у нас в долине. Отец придумал план, по которому мы сейчас и работали. Он был уверен, что незнакомец наблюдает за нами и, что он ждет подходящего момента чтобы осуществить задуманное.

Я должен был ходить по округе и всячески привлекать к себе внимание. Мы надеялись, что он, заметив меня, как-то проявит себя и покажет, но этого не получалось и я продолжал петлять по лесу, умышленно оставляя следы. Я расставлял ловушки и по долгу сидел в засаде, выслеживая непрошенного гостя.

Отец тоже не отдыхал. Он незаметно вел наблюдение за двором и округой. Провоцируя незнакомца на контакт, он показывал ему всю свою немощность. Двигаясь по двору с клюкой, отец громко кряхтел и часто останавливался на отдых. Но все наши труды не приносили успеха. Незнакомец так нигде не появился и никак себя не проявил. Мы были в отчаянии, но сдаваться не хотели. Вечером мы подводили итоги и высказывали свое мнение по поводу задуманного.

– Он нас раскусил. – Вдруг заявил отец. – Ни такой он глупец, как мы его представляли.

– Да. – Согласился я. – А может его нет? Может он ушел.

– Как нет? Куда ушел?

– Туда от куда пришел! Время-то прошло сколько? Месяц уже или больше? – Ответил я, а отец задумался.

– Может ты и прав. – Согласился он и замолчал.

Уже ближе к вечеру, когда мы сидели на завалинке и смотрели на вершину утеса, где появлялся крест, отец сказал:

– Я тут подумал, сынок, а зачем нам этот незнакомец? Пусть он ищет себе этот клад. Мы, что бедно живем?

– Так-то оно так. – Согласился я. – Только охота узнать откуда он взялся и за чем?

– Узнать бы хотелось. Батя мой – Андриан Иванович говорил, что о кладе он слышал еще от своего отца, когда был юношей. Это еще до его пленения было. Посчитай, сколько прошло годков? А связь с деревней была утеряна лет семьдесят назад, а то и сто. Кто знает, что случилось с деревней за это время? Что тут происходило? Вспомни, что мы здесь увидели, когда сюда пришли? Руины и развалины. А куда девался крест с утеса, который служил оберегом этой долины? Я думаю, Витя, что этого мы никогда не узнаем. Так что давай заканчивать с этим делом и пусть будет так, как будет – Бог нас не оставит…

Отец замолчал, а я спросил:

– А может этот человек из этих мест? Может его предки здесь жили?.. И вообще может дело не в кладе. – Не успокаивался я.

– Хватит! – Коротко ответил отец и указал на гору.

На небе у вершины утеса появилась небольшое облако, которое постепенно стало преображаться в крест. Подкрашенный лучами солнца, он закрепился на самой вершине горы. Мы встали с завалинки и, перекрестившись стали молится.

Вскоре солнце спряталось за тучу и крест исчез.

– Это осень. Теперь так и будет. – Сказал отец.

– Спасибо и за это. – Добавил я.

Мы поблагодарили Бога и пошли в дом.

Уже перед самым сном я вспомнил, что забыл покормил волка и стал собираться во двор.

– Ты куда? – Спросил отец.

Я ему все объяснил, а он ответил:

– Успокойся, его уже покормили!..

– Кто?

– Друг его – ворон.

– Это, как? – Удивился я.

– А, так. Я во дворе был у колодца, двери в избу открытыми оставил, смотрю, ворон из сеней вылетает, а в клюве рыбину тащит. Хотел я в него тогда полено запустить, да рука не поднялась. Рыбу-то он не себе украл, а волку принес… Во, как, Витя!..

Отец зевнул и продолжил:

– Так что снимай портки и ложись спать.

Я улегся на лавку и опять спросил:

– Батя, а может и нет никакого клада. Может он здесь случайно, а волку помог из жалости.

– Клада может и нет. Но «эти» здесь не случайно.

– Что завтра-то будем делать?

– Завтра будет видно. Спи! Утро вечера мудреней!

Я погасил лучину и лег на лавку. За окном было темно. В печи потрескивали дрова, а по крыше застучали редкие капли дождя.

Глава 4.

Утром меня разбудил шум в сенях. Что-то упало с полки, а отец громко выругался, недовольный своей неловкостью.

За окном было уже светло наступил новый день. Вставать не хотелось сладкая нега удерживала меня в постели. Ночью мне снилась девушка с распущенными волосами. Светловолосая, с голубыми глазами, она вдруг появилась у меня на пути, когда я шел по берегу нашей реки. Под легким сарафаном вырисовывалась ее стройная фигура. Необъяснимое чувство охватило мной, и я медленно приближался к ней, затаив дыхание. Земля уходила из-под моих ног, когда я предвкушал прикосновение ее рук. Но вдруг что-то загремело, и яркая вспышка ослепила меня. Девушка исчезла, а я открыл глаза.

За окном вовсю поливал дождь, а раскаты грома прокатились над крышей дома. Я закрыл глаза в надежде увидеть его продолжение и сон повторился. В нем было все; и речка, и берег, и волк с вороном, и даже женщина с точкой на лбу. Не было только девушки с распущенными волосами. Мои воспоминания прервал отец.

Возбужденный он вошел в горницу и сказал:

– Ты уже встал?

– Да. – Ответил я ему и спросил, – ты чего там гремишь?

– Да, снимал накидку от дождя и полку завалил – совсем безрукий стал. – Ругал себя отец.

– А ты куда собрался, батя?

– Была одна задумка только теперь она без надобности…

– Это почему же?

– Потому, что волк ушел!

– Как ушел? – Удивился я и соскочил с лавки.

– Ночью пока мы спали хозяин за ним приходил. Все трое и ушли. Только следы нам оставили…

– Вот это да! – Возмутился я, а отец продолжил:

– Они к реке пошли. По реке и ушли. – Заключил он, а я спросил:

– А как же клад?

– Клад? – Переспросил отец. – А может и не было никакого клада.

– Тогда, что они здесь делали, батя?

– Не знаю. – Ответил отец.

– Ну ушли, так и ушли, Бог с ними! Жизнь продолжается, батя! – Сказал я, собирая пастель с лавки.

Прибравшись в избе, я вышел во двор.

Было прохладно. Моросил дождь, а резкий ветер носил по двору сорванные листья и хлопал дверью сарая. Я направился к строению и прежде чем закрыть дверь, заглянул во внутрь. Там на полу была оставлена банка с мазью и окровавленный лоскут.

– Ушли. – Невесело произнес я и закрыл дверь на засов. – А может оно и к лучшему – зачем нам волк?

Вдруг за спиной у меня что-то стукнуло, и я обвернулся. На поленнице у сарая сидел ворон. Он смотрел на меня своими черными глазами и что-то бубнил себе под нос.

– Привет! Давно не виделись, – произнес я, а он, взмахнув крыльями, громко каркнул.

– Это он попрощаться прилетел. – Крикнул мне отец с крыльца, замечая мое удивление.

Птица, услышав его голос перелетела ближе к дому и, сев на ветку березы прокричала еще раз. Отец помахал ей рукой, и она поднялась в небо. Сделав большой круг над нами, ворон улетел.

Мы проводили его взглядом, и отец сказал:

– Он больше не вернется. Свою миссию он выполнил. Пошли в дом, сынок! Прохладно на дворе.

В сенях я ему сказал:

– А я сегодня во сне опять эту женщину видел. А с ней рядом наш волк и ворон…

– А почему наш?

Я пожал плечами, а он сказал:

– Пошли в дом, там все и расскажешь.

Мы вошли в горницу и сели за стол, где отец приготовил еду для завтрака. Я рассказал ему все, что видел во сне. И только встречу с девушкой я не озвучил. Для меня это было сокровенным.

Каждую ночь, ложась спать, я молил Бога увидеть незнакомку во сне. Но девушка мне больше не снилась. Я думал о ней и какое-то непонятное, незнакомое мне чувство наполняло меня.

Часто гуляя по берегу реки, я пытался установить место нашей встречи. Я заходил даже в ивняк, разыскивая приметы данные мне во сне. Как-то в зарослях я наткнулся на знакомое мне место. У старой коряги, где лежал волк, еще валялись окровавленные тряпки и ветки, служившие маскировкой. Пройдя по ивняку, я заметил на сломанной ветке осины пестрый лоскут. С трудом отцепив его от сучка, я понял, что эта ткань была частью одежды человека. Узор на обрывке был вышит разноцветными нитками. Ровная гладь говорила о мастерстве вышивальщицы. Я бережно положил лоскут в карман и пошел дальше, размышляя о находке. Вскоре я вышел из зарослей и поднялся на высокий берег. Здесь я заметил, как из трубы нашего дома выходил дым.

– Батя уже печь растопил. – Подумал я и ускорил шаг.

Отца я нашел у сарая под навесом. Он что-то мастерил, работая рубанком. Стружка, подхваченная ветром, разлетелись по сторонам, а он, до строгав поделку, строго спросил:

– Почему без ружья, почему без собаки?

– Да, я здесь недалеко… – Оправдывался я.

– Чего ты болтаешься без дела?

Отец присел на полено и посмотрел на меня.

– Ты чего такой злой, батя?

– Я не злой, я строгий. – Поправил он меня и продолжил. – Повзрослел ты, сынок. Вон, какой складный мужичек из тебя получился. Жаль, что мать тебя не видит. – Сказал отец и глаза его заблестели.

Он потер их ладонью и отвернулся, скрывая свою слабость. Я выдержал паузу и через минуту сообщил ему о своей находке.

Он покрутил лоскут в руках и равнодушно сказал:

– Ну и чего? Тряпка, как тряпка. С рубахи или бабского сарафана.

– От куда в нашей долине бабы? Ты, о чем говоришь, батя?

– Оттуда? От куда и наш незнакомец!..

– Это, что женщина была? – Воскликнул я.

– Да ну тебя, Витя. Совсем ты меня запутал.

– А, как же этот лоскут? Откуда он взялся?

– Ну не знаю, может его незнакомец обронил или просто выкинул. – Высказал свою версию отец.

– Я же тебе говорю, что лоскут висел на сломанной ветке, я его ели отцепил – видишь дыра? А ты говоришь выкинул. Я думаю, батя, что незнакомец порвал одежду, зацепившись за сучок дерева.

Отец посмотрел на материю и сказал:

– Дайка я еще посмотрю.

– Вышивка – цветочки. Это бабская вещица, мужикам цветочки не вышивают. – Сделал заключение отец и вернул мне мою находку.

– И, что из этого следует? – Спросил я.

Отец в ответ пожал плечами, а я спросил:

– Чего делать-то будем?

– Ты, о чем, Витя? Или ты опять о незнакомце? Так мы же с тобой решили. Хватит говорить об этом. Ну был волк, ну подрались мы с ним, слава Богу оба остались живы. А незнакомец? Где он, Витя? Мы его с тобой и не видели. Нет его, как нет ворона и волка! Ушли они. А что касается клада – тема тоже мутная. Есть ли он вообще? Так что давай, сынок, заниматься делами, а не разгадывать всякие загадки!.. Ты согласен со мной? – Спросил отец.

– Согласен!

– Вот и ладненько. А сейчас помоги мне достать вот тот ящик. – Сказал он, указывая на верхнюю полку стеллажа.

Я поставил ящик на верстак и спросил:

– Что будем мастерить?

– Я тут подумал, Витя, умирать мне рановато. Силенки еще есть, давай-ка мы мельницу починим. Вот там у леса рожь посадим и будет у нас свой хлебушек!

– Хлебушек – это хорошо! А пахать как будем? – Машку запряжем или Белку? – Рассмеялся я, а отец ответил:

– Спокойно, я все продумал. По весне отправимся мы с тобой, Витя, к Иртышу. – Мечтательно произнес отец. – Купим у купцов лошадь, телегу и семена. А чего? Пушнина у нас есть, да золотишко тоже маленько припасено. Так что есть над чем с тобой задуматься.

– Это когда же ты такое придумал? – Спросил я отца.

– Давно, только болезнь меня выбила из колеи. Вот лежал я в постели и все Бога молил, чтобы дал силы мне подняться, а поднимусь, думал я, хлеб посею и тебя женю…

– Ну ты, батя, даешь?

Я посмотрел на отца, он как-то преобразился, повеселел. Видно дела шли на поправку, и он выздоравливал.

– Ну, что ты смотришь на меня так?.. – Спросил отец. – Поставим новую избу побольше и будете вы там с молодухой жить – поживать, да детишек наживать. – Отец рассмеялся, а я подумал, как давно я не видел его таким веселым и жизнерадостным.

После обеда я пошел к реке, чтобы осмотреть мельницу. Еще из далека я заметил, как вертелось ее колесо, издавая неприятный скрип. Отец говорил, что способен ее починить, в чем я сильно сомневался. Очень уж долго она простояла бездействуя. Даже дед Андриан махнул на нее рукой, называя это пустой затеей. По его мнению, мельница стояла не на своем месте. Во-первых, очень близко к обрыву и, во-вторых, на мелководье. С высокого берега то и дело падали камни и осыпался грунт. Это засоряло русло и затрудняло движение колеса. Ломались лопасти, зубья на шестеренках и мельница останавливалось.

И если верить деду, то ее практически не использовали. Мололи зерно по старинке – вручную. Кто и когда ее построил, толком никто не знал. Так она и достояла до наших дней.

Мельница имела жалкий вид. Колесо хоть и вертелось со скрипом, но не давала движения жерновам. А сама постройка желала лучшего. Вся перекошенная, с дырявой крышей, она казалось вросла в высокий берег реки, потому что задней стены не было видно.

Мосток к дверям был разрушен, и я пробирался к входу, цепляясь за ветки кустарника и корни растений. С трудом я пробрался вовнутрь и осмотрелся. Здесь была полная разруха.

Было трудно представить, что это можно было восстановить. Тяжелые камни жерновов были покрыты плотным слоем пыли и казались, что они срослись между собой. Под гнилыми и дырявыми досками настила был виден механизм привода мельницы. Через прорехи в стенах пробивались ветки кустарника и травы. Задняя стена строения, которая упиралась в крутой берег, на половину была засыпана землей. Там из стены торчал чуть заметный металлический штырь, похожий на рукоять привода механизма. Меня это заинтересовало, и я двинулся к нему. Но уже на втором шаге я запутался в густой паутине, а нога провалилась в большую щель в полу.

Выругавшись, я отступил назад.

– Да ну!.. Легче новую построить! – Продолжал я ругаться, освобождаясь от паутины.

Уже на выходе, когда я стоял в проеме дверей и смотрел на колесо мельницы, в камышах, на другом берегу реки, прокричал сыч. Меня это удивило, так как слышал, что эти птицы живут в лесу. Но бывали среди них и такие, которые устраивали свои гнезда вблизи людей, в сараях и других хозяйственных постройках.

– Так у него здесь гнездо. – Догадался я и повернулся назад чтобы осмотреть мельницу заново.

Вдруг доска подо мной затрещала и сломалась. Я потерял равновесие и стал падать, бесполезно хватаясь руками за воздух.

Скатившись с кручи, я больно ударился головой о большой камень. В ушах зазвенело, а перед глазами полетели ослепительные звездочки. Потом все стихло, и я провалился в забытье.

Очнулся я, когда совсем стемнело.

Белка лизала мне лицо, а рядом с факелом стоял отец.

– Ты, как, сынок?

– А где она? – Ответил я ему вопросом.

– Кто она, Витя?

– Девушка. – Произнес я, приподнимаясь с земли.

– Какая девушка? Ты бредишь…

– Как же так? – Удивлялся я. – Это она меня вытащила на берег, это она меня спасла!

Отец пожал плечами и спросил:

– Сам-то идти сможешь?

– Да. – Ответил я, всматриваясь в темноту.

Голова кружилась и меня повело в сторону.

– Не спеши! – Сказал отец и поймал меня за руку.

– Все нормально, батя, сейчас пойдем.

Я посмотрел по сторонам, а отец сказал:

– Да, нет здесь никого, Витя.

– Ну, как же так? – Не успокаивался я. – Я же видел ее. Красивая такая, светловолосая девушка, а с нею еще волк был, наш волк, батя!..

– Не пугай меня, сынок. Пойдем потихоньку к дому.

Всю дорогу я рассказывал отцу о незнакомке, которая вытащила меня из реки. Я говорил, как она выглядела и какие у нее нежные руки. Про то, что с ней был волк, а где-то совсем рядом каркал ворон. Отец слушал меня и молчал.

Он цокал языком и, поглядывая на меня, говорил:

– Эко, как тебя!..

Я понимал, что отец мне не верит, что историю мою он воспринимает, как бред. Но я не обижался на него и продолжал свой рассказ о том, как видел себя со стороны, лежащего у самой воды с разбитой головой. О том, как девушка вытащила меня на берег, как положила мою голову себе на колени и, как она гладила мое мокрое лицо. Когда она поцеловала меня, я очнулся…

Уже дома отец с иронией в голосе спросил:

– Как же зовут твою спасительницу?

– Не помню. – Буркнул я, понимая, что он не верить ни одному моему слову, списывая все это на мой ушиб.

Для себя же я решил, что найду ее во чтобы то не стало…

Ночью меня разбудил голос отца.

– У тебя все в порядке? – Спросил он, а то ты бредешь во сне. Все Дашу какую-то зовешь.

– Дашу? Ну, конечно, Даша! Как же я забыл.

– Значит, Даша – Дашенька! – Прошептал я и закрыл глаза.

Где-то далеко прокричал сыч, а я подумал:

– Не было бы счастья – да несчастье помогло!

Глава 5.

Я стоял на вершине горы, на месте, где старец Лука молил Бога о защите и спасении общины. Молил о людях, которым предстояло жить и строить будущие деревни. На этом месте мы решили поставить часовню, в память о старце и во славу Господа Бога.

К этому времени отец поправился и набрался сил.

И теперь, ловко работая топором, он приговаривал:

– Соскучился по настоящему делу.

Восстановление большой избы мы отложили до весны, так как посчитали, что память о святом старце была нам дороже и нужнее. Сруб часовни мы собирались поставить до холодов. Но осень внесла свои коррективы и дожди быстро сменились на изморозь и небольшой снег. В небе уже запахло зимой и мы, не успевая по срокам, разбили лагерь прям здесь, на вершине утеса.

Вечерами, ближе к закату солнца, мы с надеждой ожидали чудесного явления. Но только однажды, за все это время, когда солнце выглянула из-за облаков, мы увидели знамение. На небе в облаках, которые висели над нами, появился крест. Он, будто выплыл из пучины плотного тумана и остановился на вершине горы, прямо над нами. Он был большим и светлым, он был так близко, что я разглядел образ Творца. Зачарованные мы смотрели на небо. А крест, оросив нас осенней влагой стал проваливаться в облака. Вместе с лучами солнца он исчез, а по небу прокатились легкие раскаты грома.

Помолившись мы встали с колен, и отец сказал:

– Господь благословил нас. Доброе дело мы делаем с тобой, Витя.

– Это же настоящее чудо! – Восхищался я, а отец заплакал.

– Жаль, что отец мой – Андриан Иванович, так и не дождался этого чудесного явления.

Последнее время отец частенько давал волю эмоциям и пускал слезу, припоминая какую-нибудь истории из своей жизни.

– Старею. – Оправдывался он и утирал слезы.

* * *

Долгими зимними ночами мы мечтали о будущем. О том, как по весне поедем к купцам на Иртыш, как купим коня и телегу, как найдем мне жену и, как после всего этого мы будем жить в долине большой семьей. Я замечал с каким азартом отец рассказывал о будущем. Он будто уже жил в нем. Он хотел возродить деревню, он хотел жить среди людей. В своих мечтах он часто заходил за грани возможного. То он строил большую кузницу, то мельницу, а то открывал золотой прииск. Он считал нашу речку золотоносной, так как ни один раз мы с отцом находили большие самородки в ее быстрых и холодных водах. Поэтому и водилось у нас золотишко.

Как правила первым засыпал отец. Услышав его ровное дыхание, я закрывал глаза и вспоминал о Даше. Каждую ночь, с лоскутом в руках, я погружался в негу. Этот кусочек материи был фрагментом ее одежды и это окрыляло меня. Вновь и вновь я перебирал все моменты нашей встречи. Для меня не было мелочей, я помнил все, что было связано с ней. Я знал ее имя и теперь всегда упоминал ее в своих молитвах. В отличии от отца я мечтал только об одном, что однажды встречусь с девушкой, которую полюбил.

– Любовь, это что такое? – Спрашивал я у себя. – Это чувство, о котором мне рассказывал отец и мой дед? Или это что-то другое? Отец любил мою мать, дед бабушку, а я люблю Дашу. И что получается? Это все одно, одно чувство на всех? Нет, у меня совсем другое… – Не соглашался я. – Мои чувства к Даше необыкновенные, как и я сам. Они особенные – ни такие, как у всех. А Даша – самая лучшая девушка на свете, – делал я заключения и спокойно засыпал.

Мне очень хотелось рассказать все отцу, поделиться с ним своими переживаниями, но всякий раз я не решался этого сделать. Я боялся, что он не поймет меня, осудит и посмеется надо мной. Ведь он так и не поверил тому, что случилось со мной у мельницы.

– Ты ее выдумал. – Говорил он мне.

Я не соглашался, а отец стоял на своем:

– Просто ты становишься мужчиной, ты меня понимаешь?..

Я кивал головой, замолкал и уходил в себя, а отец хлопал меня по плечу, лохматил мне чуб, и с улыбкой говорил:

– Все будет хорошо! Вот придет весна, махнем на Иртыш, женим тебя и заживем мы еще лучше прежнего!

Так заканчивались мои попытки вызвать отца на откровенный разговор. Скрывая обиду, я соглашался с ним, но в душе хранил верность одной Даше.

* * *

Только к середине декабря мы поставили часовню.

Погода нас не побаловала за это время и работать приходилось и в мороз, и снегопад. Но мы выдержали все испытания и выполнили свое обязательство перед собой и Богом.

И вот настал тот день, когда мы свернули свой лагерь и стали собираться домой. Все было готово к дороге, и мы посмотрели на свое детище. На краю скалы и на фоне бесконечной тайги часовня выглядела совсем крошечной. Ее крылечко из трех ступенек и два окошка по бокам украшали ее фасад. На остроконечной крыше мы закрепили крест, сделанный из мореного дуба. Рядом положили большой камень, на котором молился старец Лука.

Помолившись и поблагодарив Бога, мы двинулись в путь. Но вдруг поднялся ветер, небо опустилось и утес утонул в плотном тумане облаков. На какое-то время мы потеряли друг друга из вида. Но вскоре сильные порывы ветра порвали облака на части и через образовавшуюся брешь, выглянуло солнце. Туман быстро растаял, ветер утих, и мы увидели нашу часовню. Она стояла в ареоле яркого света, крест ее был украшен инеем, а сама она заблестела от снега.

Отец благодарил Бога, а я зачарованный смотрел в небеса.

– Хорошее дело мы сделали с тобой, Витя. Теперь можно и домой… – Сказал отец, утирая слезы.

– Ты это чего, батя? – Спросил я, а он ответил:

– Это от радости. Пошли домой, надо успеть до темноты.

– Пошли. – Ответил я и посмотрел на часовню.

В снежном убранстве она как-то преобразилась. Она стала больше и выше, а ее крест упирался в самое небо.

– Надо же, как будто здесь и была… – Подумал я, замечая ее удачное расположение на краю горы.

– Пошли, сынок, пора!

– Иду, иду! – Ответил я и пошел догонять отца.

Глава 6.

Сегодня мы встали раньше обычного – надо было сделать то, что задумали с вечера. Отец во дворе готовил санки, нагружая небольшую повозку охотничьей атрибутикой. Он громко ругался на собаку, а я поспешно стряпал еду для завтрака.

Уже сидя за столом отец стал проявлять свою раздражительность. Он ругался на мое варево, а когда в каше ему попадались не разварившиеся крупинки, он громко выплевывал их на пол.

– Ты чего, батя?

– Ничего? – Буркнул он. – Сон мне плохой приснился.

– Что за сон? – Спросил я и стал рядом.

– Плохие сны не рассказывают…

– Ну тогда – куда ночь, туда и сон. – Вставил я.

Вдруг за окном промелькнула птица. Сделав круг, она вернулась и пролетела так близко, что едва не зацепила стекло своим большим крылом. Она была черной, и я произнес:

– Это же наш ворон!

Я поспешил во двор, а отец попытался меня остановить. Но я его не слышал. Выскочив из дома, я стал искать ворона. Но не на березе, ни на крыше его не было, как не было его и в других частях двора, и я виноватый вернулся домой.

– Ты опять за свое? – Строго сказал отец. – Что теперь за каждой вороной будешь гоняться?

Он пошел в сени и на ходу буркнул:

– Собирайся в лес пора!

Мне стало немного обидно, что отец так и не поверил моему рассказу о девушке и ее свите. Больше того, эта тема раздражала и подчас выводила его из себя. Мне же она была дорога. И даже эта залетная птица, напоминающая мне ворона, доставляла мне приятные воспоминания о Даше.

Уже в лесу, когда в санках у нас лежали два, пойманных зайца, отец заговорил:

– Ты, сынок, на меня не серчай, я же тебе добра хочу. Вот ты думаешь я ничего не вижу, какой ты хмурый ходишь? Думаешь, что я совсем чурбан неотесанный?

– Все нормально, батя. – Ответил я, а он возразил:

– Где же нормально я, что слепой, Витя? Придумал себе девушку и ходишь теперь страдаешь!

Он оставил санки и присел на ствол поваленной сосны.

– Ты, Витя, присаживайся рядом – в ногах правды нет! Я, конечно, понимаю, что мы одичали в тайге, понимаю, что природа берет свое, понимаю, что хочется и все такое… Но зачем так мучать себя, зачем издеваться над собой?

– Ты мне не веришь. – Как-то по-детски упрекнул я отца.

– Эх, Витя, Витя! – Сказал отец и похлопал меня по плечу. – Такой большой и такой глупый? Ты, сынок, влюблен в любовь. В твоем возрасте так бывает…

– Это как? – Спросил я.

Отец промолчал, а я продолжил:

– А что такое любовь?

Поправив шапку на голове, он переспросил:

– Любовь?

– Ну, ты же любил маму? – Спросил я.

– Конечно, любил!

Помолчав, отец ответил:

– Мне кажется, что любовь – это когда она одна, когда все для нее, когда с нею все хорошо. Когда не наполовину, а на всю катушку, когда благодаришь Бога за чудо и когда боишься ее потерять, потому что жить без не можешь.

Голос отца задрожал, и он замолчал. Было видно, как тронули его воспоминания.

– Мне кажется, Витя. Что любовь – это самый дорогой подарок для нас грешников.

– Тебе не кажется, батя! – Ответил я ему.

После небольшой паузы, отец встал с бревна и сказал:

– Ну хватит лирики, надо дела делать!..

Я позвал Белку и последовал за ним. Собака не послушалась меня, а продолжала крутиться у большой березы, разрывая лапами снег. Я не стал ее уговаривать и сам подошел к ней.

– Ты чего здесь нашла?

Белка ответила мне лаям, а я увидел следы волка.

Я окликнул отца, и он раздраженно спросил:

– Что там еще у вас?

– Вот! – Я указал на следы, а он сказал:

– Это волк и что? Только зачем он нам? Пошли, Витя!

– Батя, это следы крупного волка…

– Сынок! Ты опять за свое?! Хватит, пошли.

Я подозвал Белку и громко сказал:

– Ты слышала – зачем он нам? Пошли, дела надо делать!

Отец оглянулся на мою шутку и строго посмотрел на меня. Я опустил голову и поспешил за ним, волоча за собой санки.

На поляне у большого валуна мы остановились, чтобы определиться с дальнейшими действиями.

Отец быстро распределил обязанности и сказал:

– Ты, Витя, пойдешь к молодняку и проверишь петли. Только иди прямо и никуда не сворачивай, а я пойду проверю яму вдруг там что-то есть. Все понял?

– Обижаешь, батя…

– Встречаемся здесь! – Сказал отец и мы расстались.

Уже на полпути до молодого леса меня догнала Белка. Она ткнула меня носом в ногу и стала нарезать круги по глубокому снегу, оглушая меня своим звонким лаям.

– Ты от куда взялась?

Собака только взвизгнула от радости и хватая снег на лету, бегала между деревьев.

– Что так и будешь бегать от меня до бати?

Она будто услышала мой упрек и, сделав круг между берез, с лаем убежала прочь. А я продолжил свой путь дальше.

На обратном пути я остановился у старого кедра, чтобы поправить снегоступы. Вдруг сверху на меня что-то упало. Это «что-то» сбило меня с ног и сорвало шапку. Это была рысь.

Крупная кошка рвала своими когтями мне одежду и пыталась вцепиться в горло. Окровавленными руками я сдерживал натиск зверя. Мои ноги были скованны снегоступами и мешали борьбе. Когда силы стали меня оставлять, зверь вдруг отступил.

Рысь пригнула голову и грозно зарычала. Оголив свои клыки, она смотрела в сторону, где в шагах десяти от меня стоял волк. Он, размахивая своим коротким хвостом, уверенно приближался к кошке. Та не сдавала свои позиции и, топчась на месте, готовилась к прыжку. Еще мгновение и два зверя должны были сойтись в смертельном поединке. И пока этого не произошло, я воспользовался моментом и, освободив ноги от снегоступов и достал нож.

Готовый защищаться, я посмотрел на хищников. Они сходились, и никто не хотел уступать. Оставалось совсем немного до начала поединка, как вдруг раздался лай собаки и громкие крики отца. Он шел мне на помощь и я, расслабившись, вдохнул. Поединок двух хищников закончился так и не начавшись. Рысь запрыгнула на кедр, а волк подошел ко мне. Он спрятал свои клыки и посмотрел на меня своими желтыми глазами. В них я увидел свое отражение.

Чуть слышно я проговорил:

– Спасибо тебе, «Серый»!

Услышав приближающийся голос отца, волк скрылся в зарослях молодняка, а с ветки вспорхнула большая черная птица.

– И ты здесь! – Сказал я и проводил ворона взглядом.

* * *

Уже дома, когда отец обрабатывал мне раны, я спросил:

– Теперь ты мне веришь?

Отец, не отрываясь от дела, ответил:

– Ты о волке? А я и говорил, что волк непростой…

– Я сейчас не о нем, батя.

– Ты о девице? Незнакомец – это она? – Ухмыльнулся отец.

– Так ты веришь или нет? – Настаивал я на ответе.

– Верю я, верю! Только где твоя Даша?

Я пожал плечами и опустил голову.

– Ты, сынок, не горюй. – Успокаивал меня отец. – Если дружки ее здесь, значит и она где-то неподалеку.

Отец подошел к иконе и перекрестившись три раза сказал:

– На все Божья воля, Витя. Бог даст – встретитесь.

Меня это мало утешало, но от таких слов мне стало легче на душе. Отец мне поверил и признал Дашу. И теперь в нем я видел своего союзника и друга.

Помолившись перед сном, я закрыл глаза, чтобы легче представить нашу встречу с Дашей.

Я уже прибывал в дреме, когда услышал голос отца:

– Сынок, ты спишь?

– Нет.

– Я вот все думаю, что они здесь делают, что ищут?

– Что опять клад?.. – Упрекнул я его.

– Думаю, что да. Но не за тобой же, красивым, они пришли? – Ответил отец и хихикнул.

Мы замолчали, не зная, что сказать друг другу. Пауза так затянулась, что я подумал, что отец уснул. Но вскоре он спросил:

– Ты чего молчишь, Витя?

– А чего говорить?

– Ну расскажи о своей Даше.

– О Даше? – Переспросил я и приподнялся на лавке.

Отец развернулся ко мне лицом и приготовился слушать. Я начал не сразу, так как был приятно удивлен его предложением. Потом я разговорился, и мы проговорили с ним до самого утра. Это было для меня так неожиданно, что я не мог остановиться и рассказал ему все, что знал и придумал о Даше.

Уже когда во дворе прокукарекал петух я спросил:

– Ну и что ты скажешь?

В ответ я услышал ровное посапывание отца.

Глава 7.

Прошло уже много времени с того момента, когда я последний раз видел Дашу. Но я помнил нашу встречу и ее образ. Я вспоминал ее каждый раз и каждый раз вспоминал ее в своих молитвах.

Всю зиму мы работали в лесу; рубили лес, заготавливали бревна на большую избу, носили камни для восстановления забора, и выделывали шкуры зверей. Вечерами мы резали ложки и посуду, пополняя свой хозяйский скарб.

Мне уже исполнилось двадцать лет, но ничего в моей жизни не изменилось. Я по-прежнему проживал в долине с отцом, работал, мечтал и ждал. Дашу я так и не встретил и навязчивая мечта, стала потихоньку таять. Сны были настолько однообразными, что порой не хотелось ложиться спать. Временами на меня находила апатия и мне казалось, что ничего и не было со мной. Что был только один сон – добрый и красивый. А сама Даша – плоды моего воображения. Я изменился и стал угрюмым, и молчаливым. Я как-то сник, теряя надежду и это было заметно по моему поведению. Отец, понимая тому причину, помалкивал, давая мне самому разобраться со своими чувствами.

Но вот однажды после завтрака он спросил:

– Что с тобой происходит? Почему ты такой невеселый?

– А чему радоваться? – Сухо ответил я, а он продолжил:

– Как чему? Мы живы – здоровы, солнце светит, скоро весна. Как чему радоваться, Витя?

Я пожал плечами, а отец мне напомнил:

– Отчаяние – большой грех, Витя.

– А, что я? Я ничего…

– В тот то и дело, что ничего… – Упрекнул отец.

Он замолчал, а я, поймав удобный момент, сказал:

– Я схожу на речку – сетки проверю?!

– Иди, – ответил он, понимая, что я просто уходил от разговора.

Он вышел во двор, а я поругал себя за то, что обидел отца.

Но не успел я опомнится, как он вернулся и сказал:

– Сынок, пошли во двор у нас гости!..

Во дворе на березе я увидел ворона. Он сидел на ветки у самого крыльца. С минуту мы молчали, рассматривая друг друга, а потом ворон открыл свой клюв и произнес свое громкое «кар»!

– И тебе здрасти! – Улыбнулся я, а отец сказал:

– Ты, Витя, дай ему рыбки – угости гостя!

Птица захлопала крыльями и повторила свое приветствие. Я протянул ему рыбу, и он приблизился. Но взять с руки угощение он не решился. Тогда я насадил окушка на конец палки и протянул его птице. Тот взял рыбину и перелетел на крышу, где быстро разделался с гостинцем. Мы наблюдали за птицей, которая важно расхаживала по коньку крыши, издавая непонятные звуки.

Вдруг Белка сорвалась с места и залаяла. Проделав небольшой путь по двору, она замерла в стойке. Шерсть на холке поднялась дыбом и она, показывая свой белый оскал, зарычала.

– Ты чего, Белка? – Спросил я собаку.

Отец дернул меня за рукав и тихо сказал:

– А вот и второй! Там у сарая, посмотри!

Несколько минут мы были в оцепенении. Мы не могли проронить и слова, а волк вышел из укрытия и показал себя во всей красе. Это был крупный зверь серой масти.

– Батя! Это же наш волк!..

– Тихо, Витя, не шуми – сам вижу.

С крыши взлетела птица и переместилась на поленницу, ближе к волку. Они переглянулись и ожидающе посмотрели на нас.

– Ты смотри какая идиллия. Какое понимание? – Удивлялся отец, а ворон расхаживая по доске, пытался нам что-то объяснить на своем непонятном языке. Потом он громко каркнул и полетел к лесу. Волк последовал за ним.

– Да! – Мечтательно проговорил отец. – Чудо чудное! Кому рассказать – не поверят.

– Батя, я пойду за ними. Они куда-то нас зовут.

– Вместе пойдем! – Сказал он и пошел к дому.

На ходу он крикнул мне:

– Сынок, чего стоишь – собирайся!

Мы шли по следу волка, проваливаясь в глубоком снегу.

Пройдя три версты, мы остановились, чтобы перевести дух и поправить снегоступы.

– А волк-то не спешит. – Сказал отец, протирая лицо снегом.

– Я тоже это заметил. Он нас ведет, батя!

– Похоже… – Сказал отец и поманил меня за собой.

Уже на привале у большого валуна, который служил нам указателем, отец вдруг сменил тон и поменял тему.

– Что мы делаем с тобой, Витя?

– Как что? Идем по следу.

– Зачем и куда?

– Чтобы узнать… – Отвечал я, путаясь в догадках.

– Что узнать? – Раздраженно спросил отец.

Я затих, не зная, что ответить, а он продолжил:

– Хватит ерундой заниматься. Чего мы поперлись за ним? За чем?

Отец стукнул себя по коленкам и сказал:

– Ну раз мы уже здесь, тогда пошли проверим яму ловушку – может чего попалось. Она здесь недалеко.

– А как же волк? – Спросил я.

Отец посмотрел на меня с упреком.

– Эх, Витя, Витя! Это волк. Бегать по лесу, это его стихия и двадцать верст – для него не расстояние. Куда он нас ведет и зачем? И конце концов – он зверь, он вышел на охоту…

Он посмотрел на меня и спросил: – Доступно объяснил?

Я сидел с понурой головой и рисовал узоры на снегу.

Отец вдруг смягчился и продолжил:

– Ладно, сынок, проверим яму и вернемся к твоему волку.

Я кивнул головой, а он ухмыльнулся и произнес:

– Ты чего головой киваешь, как лошадь? Вставай и пошли!

Расстояние до ямы ловушки мы прошли молча. Я дулся на отца за изменение маршрута. А он что-то бурчал себе под нос, явно недовольный моим поведением. За поваленной елью, что служила нам ориентиром, я напомнил ему о приближении к яме.

Он поблагодарил меня и с улыбкой съязвил:

– Без тебя, Витя, я бы ни за что не догадался…

Я ухмыльнулся ему в ответ, а через минуту мы уже остановились, как вкопанные. Перед нами на краю ямы-ловушки стоял волк. Мы боялись пошевелиться, а волк бесстрашно смотрел на нас.

Ситуацию разрядил ворон, сидевший рядом на ветке. Он прокричал свое «кар», возвращая нас к реальности.

Мы переглянулись и шагнули в перед.

– Подожди меня здесь. – Сказал отец.

Я остановился и, вскинув ружье на плечо, направил его на волка. Тот не отступил, а только оскалил клыки и грозно зарычал.

– Опусти ружье. – Шепнул мне отец, продвигаясь к яме.

Осмотрев ловушку, он подозвал меня рукой. На дне ямы среди поломанных веток лежала девушка. В коротком тулупе и в мужской шапке, она наполовину была засыпана снегом. Она лежала неподвижно, и отец окликнул ее.

Ответа не последовало, и он обреченно произнес:

– Замерзла девка…

Я громко ему возразил и позвал Дашу, повторяя ее имя. Она открыла глаза, а я, отбросив ружье в сторону, спустился в яму.

Расположившись возле нее, я стал сметать с нее снег.

– Дашенька, это ты?

– Я знала, что ты меня найдешь, – Чуть слышно ответила девушка и тяжело вздохнула.

Я обнял ее, а она застонала.

– Тебе больно?

– Нога… – Пожаловалась Даша, а я стал успокаивать ее.

– Сейчас мы что-нибудь придумаем. Сейчас, потерпи.

Я поднял голову к верху и увидел, как отец, волк и ворон, молча наблюдали за нами.

– Ну, вот! Теперь все в сборе! – Сказал я и улыбнулся.

Даша улыбнулась мне в ответ.

Глава 8.

– Когда-то очень давно, – рассказывала Даша, – в долине у высокой горы проживало большое племя хантов. Это был миролюбивый народ. Они жили в согласии с природой и соседями. У хантов природа была Богом. Все вокруг для них было живым и даже снег, не коснувшийся земли, считался таковым. Место для стана было выбрано не случайно. Плодородные земли долины, лес и река – способствовало для успешного проживания и процветания племени.

Так они прожили много лет, пока не стали появляться вооруженные люди. Это были, как правило казаки, отставшие от войска Ермака. Знахари племени лечили больных и раненных воинов и предоставляли им место для проживания. Среди хантов в стане появились русские, украинцы, черкесы и много других людей, разных национальностей. Обжившись, казаки стали притеснять истинных аборигенов, игнорируя законы и нравы племени. Как люди военные, они огородили общину высоким частоколом и поставили сторожевые башни, превратив мирное селение в неприступную крепость. Скоро община превратилась в большую деревню с каменными постройками и сооружениями.

Был у казаков и атаман – лихой вояка Федот. Он был в большом почете у жителей деревни, так как не один раз он показывал свою доблесть и смекалку, защищая деревню от набегов разбойников и татар. Правил Федот железной рукой и был беспощаден к трусам и предателям. Мирные ханты попали ему в опалу. Он считал их трусами и бесполезными людьми и поэтому выгнал племя за периметр крепости и обложил налогом. Федот обязал хантов снабжать деревню пушниной и продовольствием. Зачастую казаки просто грабили беззащитных людей, обрекали племя на вымирание.

Как-то при очередных поборах старый вождь проклял казаков своим заклинанием. В деревне начался мор и народ в крепости стал умирать от неизвестной болезни. Атаман Федот приказал привести к нему старого вождя. Его долго мучали и пытали. Федот требовал от вождя снять проклятие, а тот в свою очередь настаивал на свободе. Не найдя компромисса, жестокий атаман казнил непокорного вождя. На глазах у всего племени он расчленил его тело на части, а всех остальных заклеймил большой точкой на лбу.

Вскоре после этого в крепости случился пожар. Сгорело полдеревни и Федот, обезумевший от злости, приказал вырезать племя хантов. Уцелевшие от шашек казаков, ханты ушли на болото и в тайгу, подольше от жестокого атамана.

Даша тяжело вздохнула и продолжила:

– Мой отец, кстати, тоже был родом из казаков. Его дед и отец были соратниками Ермака. Тогда мы жили у озера Зайсан в небольшой деревне. Жили бедно, в семье было семеро детей, и мы еле сводили концы с концами. Когда отец прослышал о богатой деревни в долине у большой горы, то он и еще несколько семей отправились туда на поиски лучшей жизни. Мы долго шли по бесконечной тайге и часто останавливаясь на ночлег, разбивали лагерь. Казалось, что нашему путешествию не будет конца. Но однажды мы вышли к болоту, за которым возвышался высокий утес. Эта красивая и большая гора была символом солнечной долины. Мы уже праздновали победу, когда на наш обоз напали разбойники. Они грабили и безжалостно убивали всех без разбора. Моя несчастная мать успела спрятать меня в подоле своего сарафана, и я уцелела. Оставшись в живых, я плакала у тела матери. Всюду лежали убитые люди, и я дрожала от страха. Я была еще слишком маленькой, чтобы принять какое-то решение и поэтому оставалась у тел своих родственников и знакомых. От холода и голода я погибала в этом ужасном месте. Но мне повезло – меня нашла женщина с темной точкой на лбу, которая накормила меня и увела к себе домой. Так я оказалась на небольшом острове посередине болота.

Добрые женщины приняли меня, как родную. Бабушка Алсу часто рассказывала мне сказки своего народа. Она учила меня добру и любви ко всему живому. Учила рукоделию и вышиванию, а Ясмин – моя новая мама, учила меня таежной жизни – охоте и рыбалке.

В нашем доме всегда находилось место для животных, которым мы оказывали посильную помощь. Моя мать, часто возвращаясь из леса, приносила разных зверушек. То это был искалеченный заяц, то раненный глухарь, то лиса с капканом на лапе. Но однажды мама принесла двух волчат, потерявших свою мать. Волчица погибла в неравной схватке с медведем. Мы приютили и вырастили щенят.

А когда волки повзрослели и пришло время расставаться, они не оставили нас, а проживали вместе с нами на болоте. Каждый раз уходя в лес они с охотой возвращались к нам, чтобы погреться у огня и послушать бабушкины сказки.

Даша улыбнулась и сказала:

– Да, сказки…

– Алсу, когда они были совсем маленькими, рассказывала им сказки, как детям. А когда, они выросли, то возвращаясь из леса, они ложились у ее ног и слушали ее байки. Так проходило время, и мы сильно привязались друг другу.

Но случилась беда. Как-то ближе к вечеру, когда еще солнце не село за горизонт, в избу ворвался Лунк и стал истерически кричать. Лунк – это старый ворон, который живет у нас незапамятных времен. Он звал нас в лес, и мы последовали за ним. На опушке леса мы нашли чуть живого Ворута и бездыханное тело Еви. На поляне оставались следы схватки. На вытоптанной траве лежали выдранные клочки волчьей шерсти, а место поединка было окроплено кровью. Схватка с медведем для молодых волков оказалась раковой. Еви мы похоронили здесь на поляне, а Ворута забрали с собой.

Чудеса бабушки Алсу возродили волка. Поправившись, он стал выглядеть гораздо больше своих собратьев. Он поумнел и уже не оставлял нас на долго одних. Он оберегал нас и большую часть своего времени проводил с нами. Так проходило мое детство среди дикой природы и дорогих мне людей. Но я не одичала и не стала затворницей. С мамой мы ездили к ее родственникам на Иртыш и там на берегу великой реки мы проводили время с рыбаками и охотниками. От них я узнавала много интересного и нового для себя. Я слушала рассказы об истории и обычаях этого народа, о жизни хантов в Солнечной долине и мудром вожде Фибуле.

– Когда я стала постарше, – рассказывала Даша. – Бабушка Алсу стала меня учить грамоте и знахарскому делу. Я познавала кириллицу и учила глаголицу. Мама брала меня с собой в лес и обучала таежной жизни. Вскоре я свободно ориентировалась на местности и знала способы выживания в тайге. Однажды гуляя по лесу с Ворутом, я увидела заросли папоротника. Он рос на высоком пригорке у большой березы.

Поднявшись на горку, я заметила вдалеке большой утес. Мной охватило любопытство, и я залезла на дерево, чтобы рассмотреть гору получше. Когда кроны молодняка остались подо мной, я увидела великолепный пейзаж. Там за болотом стояла большая гора у подножия которой расстилалась зеленая долина. Рядом протекала речка, упираясь своим началом в небо, а неподалеку расположились строения человека, из трубы которого шел дым.

Не помня себя от восторга, я прибежала домой и все рассказала бабушке. Выслушав меня, она задумалась, а потом, усадив меня возле себя, начала свой рассказ.

Наш разговор поддержала мама и мы проговорили до утра.

Мы слушали Дашу и замечали, как все становилось на свои места. То, что еще вчера было загадкой, сегодня находило свое объяснения. Оставался вопрос – что заставило Дашу появиться в долине. Но и здесь она не заставила себя долго ждать и поведала нам эту историю.

– Когда бабушка Алсу была совсем маленькой, – рассказывала Даша, – и она с родителями проживала на территории крепости, в деревне появился загадочный старец.

Звали его Лазарь. Люди его называли Божием человеком. Он проповедовал православие и слово Божье. Его приняли хорошо и вскоре по его совету в деревне построили храм в центре деревни. Но после церковной реформы Никона среди православных появились разногласия. Многие не смерились с изменением канонов и обрядов. Верующие разделились на два лагеря. Кто-то поддерживал реформы, а кто-то нет. На стороне Никона был сам государь и атаман Федот принял сторону реформатора. Многие последовали его примеру, и старообрядцы попали в опалу.

В деревне начались гонения на староверов. Их силой принуждали к новой вере и это часто заканчивалось показательной казнью. Лазарь оставался приверженцем старых канонов церкви. Он проповедовал и призывал верующих не принимать преступных законов Никона. За это Федот изгнал его из храма, а потом за агитацию приказал отрезать ему язык. Но Лазарь не сдавался. Он писал свои проповеди на бумаге и продолжал бороться за свою веру. Обезумевший от злости Федот повелел отрубить ему кисть руки, но этим он только навел смятение в своих рядах. Люди ахнули, когда увидели, как отрубленная кисть Лазаря упала на землю, а пальцы сошлись в двуперстии, приготовленные к крестному знамению. После этого атаман выгнал раненного старца за пределы крепости, пригрозив смертельной расправой за появление его в деревне. Ханты подобрали и вылечили Лазаря. Они дали ему убежище в своей общине за приделами крепости. Здесь он молился и писал свои исторические труды о тяжбах смутного времени. Лазарь быстро подружился с хантами и в каждом доме он был желанным гостем. Его часто встречали с вождем племени. Они подолгу беседовали, сидя у костра, разговаривая на языке жестов. Старый вождь восхищался Лазарем и его непоколебимой верой в своего Бога. Он считал его героем, пострадавшим за веру. Позже вождь рассказывал своим соплеменникам о Лазаре и его подвиге. Он ставил его в пример, как символ несгибаемой веры… Вскоре Лазарь заболел и умер, оставив вождю все свое богатство – книги, иконы и крест. Вождь пообещал ему сохранить его сокровища для потомков.

Лазаря похоронили у подножия большого утеса. Кисть его руки с застывшим двуперстием, которую ханты сохранили после казни, уложили в золотой ларец и вместе с книгами и иконами схоронили в усыпальнице вождей и шаманов. Чуть позже, после того, как вождь проклял казаков, а Федот, расчленив его тело, разогнал хантов, на долину обрушились катаклизмы и стихийные бедствия. Деревня переживала тяжелые времена. Пожары, набеги разбойников и болезни. Люди стали покидать долину, называя ее проклятой. А когда на деревню с неба посыпались камни, уцелевшие люди навсегда покинули это место. С тех пор это место все обходили стороной – боялись, считая его заговоренным.

– Потом появились вы. – Сказала Даша и вздохнула. – Люди, которые не побоялись проклятия старого вождя.

– Но мы об этом не знали. – Оправдывался отец.

– А усыпальница вождей, – спросил я. – Как же сокровищница?

– Вот это и привело меня к вам. – Ответила Даша. – Ханты мирные люди, – продолжала она, – и прослышав о том, что в долине поселились люди, они решили узнать, что за смельчаки отважились на такой поступок. Жребий выпал на нас, и мы с мамой и бабушкой согласились выполнить это поручение. Конечно, это не было прихотью совета вождей – в долине лежат предки хантов и это место для них было священным. А поскольку я не была заклеймена ужасной точкой и являлась православной христианкой, я вызвалась разузнать все о людях, поселившихся в Солнечной долине.

Так я стала украдкой следить за вами и вашей жизнью. Однажды я так увлеклась, что приблизилась слишком близко к вашему жилищу и здесь произошло непредвиденное. Огромный пес набросился на меня, за меня вступился Ворут, а что было дальше вы знаете сами…

После чая Даша нам поведала, что племя хантов решило снять проклятие с долины. Для этого надо было проникнуть в сокровищницу и совершить обряд у праха старого вождя. Трудность заключалась в том, что местонахождение пещеры, где размещалась она было неизвестным, так как план захоронения был утерян.

Святилище племени находилось на месте бывшего поселения хантов, но с появлением казаков племя спрятало гробницу, забросав его камнями и землей. К пещере был выкопан подземный ход, о котором знал вождь и несколько приближенных ему людей. Но каким-то образом о кладе узнали казаки, которые стали разыскивать его, перекопав всю округу. Напуганные ханты разрушили все входы в пещеру, а камень, на котором был высечен план, сбросили в реку, тем самым обезопасив святилище от разорения.

Проклятие старого вождя и страх перед гневом предков, удерживал многих охотников разыскать клад. Со временем о святилище начали забывать и только с появлением людей в долине, заговорили о кладе и его реликвиях.

Вожди долго совещались пока пришли к единому решению. Конец сомнениям положил крест, возникший на горе. Это явление ханты приняли, как знак одобрения предков. Узнав обстановку в долине, ханты решились на переговоры. Они поручили мне оповестить вас о своем решении. Для меня это было в радость, и я отправилась к вам. В лесу я провалилась в яму и вот я у вас.

* * *

Три дня мы были под впечатлением рассказа Даши. Мы были потрясены известием, которое не только проливала свет на прошлое, но и вносило большие перемены в нашу дальнейшую жизнь. В ожидании предстоящего события мы были немногословны. Мы все больше молчали, занимаясь делами по хозяйству. Иногда, обронив несколько дежурных фраз, мы уходили в себя, думая каждый о своем. Отец, как никогда раньше, был молчалив и задумчив. Было заметно, что он переживает о предстоящей встречи с хантами и он, часто поглядывая в окно, цокал языком и поглаживал свою седую бороду. Я же думал о встречи с Дашей, припоминая минувшие дни, проведенные с ней. Мне было немного стыдно перед отцом за то, что я отошел от серьезных дел и думал только о своем личном и сокровенном.

Часто оставаясь один, я вспоминал и рассуждал в слух:

– Как быстро отец вылечил Дашу. И как быстро все пролетело. Будто и не было этого времени, когда я держал ее за руку и говорил слова любви. Это было для меня блаженством. В эти минуты я забывал обо всем и был счастлив замечать, что это взаимно.

– Да! – Сожалел я. – Как быстро пролетело время. Но мы скоро встретимся и все будет у нас хорошо! – Успокаивал я себя, продолжая мечтать о встречи.

Работая во дворе с отцом, я часто посматривал на место, где мы расстались с Дашей. Там за изгородью ее ожидал запряженный волк, а на бревне сидел старый ворон. Я закрывал глаза, представляя картину нашего прощания. Я вспоминал все до мелочей; то, как прилетел ворон с весточкой для Даши, то, как быстро она собралась в дорогу и, то, как я шел рядом, придерживая ее за талию. Я помнил ее поцелуй короткий и нежный, ее глаза, руки и слова: «До встречи, любимый»!

Строгий голос отца вернул меня к реальности:

– Все мечтаешь? Может ты все-таки поможешь мне?

– Иду! – Ответил я и поспешил к отцу.

Глава 9.

За окном была уже весна. Миновал целый месяц, как мы расстались с Дашей. Но вестей от хантов все еще не было. Отец успокоился и перестал мучать себя ожиданием. Для меня же каждый день без Даши был пыткой. Отец часто меня ругал, что я впадал в уныние и опускал руки.

– Как бы там не было, не забывай, что ты мужик!

Я только молчал в ответ и по-детски шмыгал носом.

– Что с тобой? Противно смотреть. – Говорил он. – Расквасился, как баба! – Упрекал он меня, стараясь побольнее задеть за живое.

Но я продолжал молчать в свое оправдание, а отец заводился еще больше и приводил мне всякие жизненные ситуации…

Потеряв терпение, он произнес:

– Все, одевайся, пошли со мной.

– Куда?

– На кудыкину гору!..

Во дворе, едва поспевая за отцом, я позвал собаку.

Она не объявилась, и я спросил:

– А где Белка?

– Гуляет! Мы теперь взрослые стали – самостоятельные! – Съязвил отец и прибавил шагу.

Мы прошли двор и остановились у сарая. На зиму он превращался в мастерскую. Здесь отец мастерил всякие приспособления для рыбалки и охоты.

У входа отец задержался и сказал:

– А знаешь, я поначалу тоже загорелся предложением хантов, а потом успокоился и занялся делом. И ты веришь, помогает!..

Отец открыл сарай, и мы вошли в мастерскую. В центре стояли новые сани, очень похожие на те, что притащил волк в день расставания с Дашей. Я вспомнил, как отец сразу оценил достоинства этого изобретения хантов. Это были таежные нарды, которые имели большое преимущество перед нашими санками. Тогда отец и взял себе это на заметку, а теперь он с гордостью демонстрировал мне свое детище.

Я подошел ближе и, рассматривая изделие, произнес:

– Вот это санки! Ну ты даешь, батя!

– Ну, во-первых, это не санки, а нарты, а во-вторых, даю не я, а наши друзья с болота – я только скопировал их изделие.

Он невольно напомнил мне о Даше и мне стало грустно и не по себе. К горлу подкатил комок, и я вышел из мастерской.

– Ты куда? – Окликнул меня отец. – Ты еще упряжь не видел!

Взяв себя в руки, я вернулся в мастерскую, а отец, заметив мое настроение, сменил тему.

– Что же ты, сынок, так убиваешься?

Он подошел ко мне и заглянул мне в лицо.

Тяжело вздохнув, он сказал:

– Я тут подумал, сынок, а давай-ка мы денек другой подождем, да пойдем сами к ним, бес приглашения. А чего? Как ты думаешь?

Я украдкой посмотрел на отца.

Он расхаживал по мастерской и рассуждал:

– Может что-то случилось, может они передумали? Ты согласен со мной? – Спросил он.

Я кивнул головой, а он, закрыв сарай, свистнул собаке.

Белка не откликалась, и отец выругался:

– Вот шельма! Ну, придешь ты домой…

Ночью, когда мы уже легли спать, отец вдруг заговорил:

– Вот ты, Витя, думаешь, что я сухарь, ничего не понимаю и не чего не чувствую. Нет, сынок, ты ошибаешься. Все я понимаю и все чувствую. Я ведь, Витя, тоже любил… Я считаю так, если это любовь, то ей не страшны ни расстояния, ни разлука. Все будет хорошо, если это настоящая любовь.

– А разве бывает другая любовь? – Спросил я.

Отец промолчал так и не ответив на мой вопрос.

В печи потрескивали дрова, а тусклый свет лампады освещал лики Святых своим маленьким фитильком.

Пауза затянулась, и я спросил:

– Батя, ты что уснул?

Он ответил не сразу.

Кашлянув в кулак, он сказал:

– Душу ты мне растревожил. Какой теперь сон? Я свое вспомнил.

Отец привстал с кровати и продолжил:

– Я ведь тоже был молодым и тоже влюблялся, а иногда мне казалось, что и любил… Только не сразу я разобрался в своих чувствах.

Отец умостился удобней на постели и продолжил:

– Помню, как-то рыбачили мы с пацанами на речке у самых порогов. А река там быстрая, вода холодная. Веревка не выдержала напора течения и оборвалась. Нас и понесло прямо на камни. Мальчишки, что со мной были, оказались порасторопнее меня – с лодки попрыгали, а я в ней по порогам… Лодку разбило, а меня в реку от камня, до камня. Где головой стукнусь, где ногой. Ну, все думаю, конец тебе пришел Иван Андрианович. Тело все болит – руки не поднять, воды наглотался до рвоты, а от холода судорога ноги сводит. Чувствую, что теряю сознание, когда слышу чей-то голос. Оглянулся девчонка подплывает, маленькая такая, но шустрая. Схватила меня за одежду и к берегу. Вытащила меня и спрашивает, что, да как? А я и слова сказать не могу, от холода зуб на зуб не попадает.

Кое-как добрались мы к ней до дома. Благо, что деревня ее рядом была. А деревня-то – так одно название. Рыбаки в ней жили, да охотники, а сама она неизвестной породы, то ли татарка, то ли нанайка, то ли еще кто?.. Помню, что звали ее Раис. Вот она и повела меня к себе в землянку. А там тепло, уютно и мятой пахнет.

– Сейчас я тебя лечить буду. – Заявила она с порога. – Утром, как новенький будешь!

Раздела меня до гола и уложила в постель. Потом дала какой-то настойки и ко мне под одеяло…

Отец тихонько хихикнул, а я спросил:

– Ну и что вылечила?

– До утра лечила. – Ответил отец и проглотил слюну. – Я вот думаю, Витя, откуда у женщин столько тепла? Сама, как воробей, а огня, как у жар-птицы?..

Я не ответил на его вопрос и спросил:

– Что дальше было?

– Утром за мной пришел батя, да еще два мужика из нашей деревни. Получив затрещину, я поплелся за ними.

Дома отец сделал мне большой разнос. С начало за рыбалку у порогов, потом за лодку, а потом и за ночлег в деревне у нанайцев. Он строго настрого запретил мне ходить в ту деревню и забыть о Раис.

Но как забыть, Витя? Когда мечтаешь о ней каждую ночь. Местные девки мне были не интересны, скучно было мне с ними, вот я и ослушался запрета отца. Стал тайком бегать до Раис. Тогда для меня десять верст было не расстояние. Вырвавшись из дома, я летел к ней, вкушая сладострастную встречу. С ней мне было хорошо, и я был счастлив с этой озорной и простой девчонкой. Находясь в сладостной неге, я думал: «Вот она любовь»! Но моя любовь быстро прошла, когда отец узнал о моих похождениях в деревню. После хорошей взбучки, он пригрозил отправить меня в монастырь к монахам, и я очень быстро забыл о Раис, а местные девки больше не казались мне такими скучными дурными.

– Вот такая история про любовь. – Закончил отец.

– Постой, батя! А мама? Ты же ее любил?

– Мама? – Переспросил отец и продолжил.

– Настя – это Настя! Твоя мать, сынок, была замечательной женщиной и не любить ее было просто невозможно. Но это совсем другая история, это – история всей моей жизни.

Отец встал с постели и подошел к иконе.

Перекрестившись он продолжил:

– Были мы как-то с отцом на Иртыше в гостях у его давнего дружка Ефима и была у него дочка Марфа. Задумали наши родители поженить нас. Назначили день свадьбы и стали готовиться. И все вроде получалось хорошо, и Марфа мне нравилась, и я ей тоже, но случилось непредвиденное. У Ефима работала девушка Настя, дочь одного каторжанина, они рядом жили. Отец Насти сильно болел, и она одна тянула эту тяжелую ношу. Ефим жалел сироту и давал ей немного заработать. Она помогала ему по хозяйству, стряпала еду, стирала, а он ей за это то муки даст, то солонины, а то деньжат подкинет.

Здесь я и встретил Настю. Она работала на кухне, а я вызвался помочь ей развести огонь. Я стал готовить щепки для розжига и поранил себе руку. Кровь долго не останавливалась, и Настя пришла мне на помощь. Она перевязывала мне рану, а я украдкой посматривал на нее. Я увидел ее взгляд и, что-то оборвалось у меня в душе. Все в ней показалось мне прекрасным. И ее руки, и глаза, и голос. Что-то непонятное и незнакомое охватило меня. Голова немного закружилась, а в груди защемило сердце. С Настей мы просидели до самой ночи. Мы говорили обо всем; мы вспоминали детские годы, случаи прожитых лет, мечтали о будущем держа друг друга за руки. Это было так приятно и хорошо, что я совсем забыл, за чем я находился в этом доме.

Утром, когда мы уехали домой, я вспоминал встречу с Настей. Отец был недоволен моим поведением и всю дорогу учил меня уму разуму. Но я не слушал его и думал о своем…

Дома, когда отец объявил матери о моей помолвке, я ушел из дома и долго бродил за околицей. Мной овладело чувство, которого я не испытывал раньше. Чувство сладостной тоски и счастливых воспоминаний преследовали меня. Настя снилась мне по ночам и виделась наяву. Я понимал, что влюбился и, вспоминая о ней, все во мне переворачивалось и трепетало. Кровь ударяла мне в голову, а сердце выскакивало из груди. Ни разу я не усомнился в своих чувствах к Насти, и ни разу я не предал своей любви к ней.

Когда отец отправил меня к Ефиму с подарками для невесты – я ехал к Насте. Для себя я уже все решил и всю дорогу молил Бога, чтобы она согласилась стать моей женой. Бог услышал меня, и Настя согласилась. Она тоже полюбила меня и была счастлива моему предложению. Мысль о том, что меня любят придавала мне силы и уверенности. Вернувшись домой, я рассказал отцу о своем решении жениться на Насте. От этого заявления он пришел в ярость и стал громко ругаться. Он оскорблял меня и кидался на меня с кулаками, но я не дрогнул. Обезумевший от злости, он выгнал меня из дома…

Отец подошел к окну и сказал:

– Уже светает…

Я напомнил ему о рассказе и спросил:

– А, что дальше было?

– А, что дальше? Дальше начались наши скитания по деревням в поисках жилья. Рядом с Ефимом жить было нельзя – сам понимаешь, вот мы и двинулись вниз по Иртышу.

– А, что дед Андриан? – Спросил я. – А, что он? Со временем отошел и простил нас. А когда родился ты, он нас нашел и забрал к себе в Самохвалово.

Отец походил по комнате, а потом лег в кровать и сказал:

– А ты прав, сынок,

– Ты, о чем, батя?

– Да, о любви я, о любви…

– Ну и что?

– А то, что любовь только настоящей бывает!

Услышав, что отец громко зевнул, я поспешил спросить:

– Батя, а где ты так научился красиво рассказывать?

– Ни где я не учился. Как чувствую – так и говорю! Уже светло, Витя. Давай немножко поспим.

– Давай! – Согласился я, укладываясь поудобней.

Я уже стал засыпать, когда в окошко кто-то постучал.

Стук повторился и я, соскочив с лавки, сказал отцу:

– Батя, кто-то стучит!

– А я думал, что мне почудилось. – Ответил отец и сладко потянувшись, привстав с кровати.

– Пошли посмотрим, что за гости в такую рань?

Накинув шубы, мы вышли на крыльцо. На ветке березы сидел ворон, а на его черной шее красовались рябиновые бусы.

– Привет Лунк! – Крикнул я птице, а отец добавил:

– Слава Богу! Дождались!..

Глава 10.

Сегодня замечательная солнечная погода. Мы быстро передвигаемся к месту встречи, так как идем налегке, взяв с собой только провизию. Отец следовал впереди и что-то рассуждал себе под нос.

– Батя, ты чего там бурчишь?

– Вот идем, куда, за чем?

– Ты чего паникуешь, батя? Вон Лунк сидит. Видишь?

– Да вижу я его, вижу!

– Что за настрой у тебя такой? – Спросил я отца.

– Я вот думаю, Витя. Почему мы к ним, а не они к нам?

– Мы же так договорились?

– Договорились? – Передразнил меня отец. – Кто договаривался? И я дурак доверился девчонке. – Ругался он.

– Ну хватит тебе, батя. Все будет хорошо!

Отец опять выругался и махнув рукой, ускорил шаг.

Первую остановку мы сделали у мельницы.

Когда мы подходили к реке, то ворон уже поджидал нас и, сидя на ее колесе, зазывал нас своими громкими криками.

– Ну чего горланишь-то? Вижу я тебя. Вижу! – Сказал отец птице и обратился ко мне:

– Ты на меня не обижайся, Витя, но все это как-то странно.

– А я думаю, что все будет хорошо.

– Для кого хорошо? – Вредничал отец.

– Да, что с тобой случилось, батя? Ты чего завелся?

Ворон перелетел на крышу мельницы и произнес целую руладу звуков похожую на человеческую речь.

– Чего ты сказал? – Спросил его отец. – Ты по-русски говори! А?..

– Батя, а он и вправду говорит, только на языке хантов.

– А ты понимаешь язык хантов?

– А, что здесь понимать? «Кар рачупа кар рачу!» – Повторил я слова ворона и тут же перевел его речь. «Кар рачупа – кар рачу – куда хочу туда лечу!».

Отец покачал головой, и мы рассмеялись. Через минуту ворон напомнил нам о себе и громко прокричал по вороньи.

– Ну хватит каркать – веди дальше! – Крикнул ему отец.

Но тот не спешил и семенил своими лапами по ветхой крыше мельницы, сбрасывая снег по ее скосу. Тут я вспомнил, что по осени, когда я осматривал мельницу, в стене видел какой-то штырь похожий на рычаг. Тогда я так и не добрался до него и сейчас я рассказал об этом отцу. Его это не заинтересовало, и он равнодушно спросил:

– Ну и что?

– Пойдем посмотрим. – Предложил я.

– А давай потом. Мы, Витя, вроде, как по делу идем…

Ворон, прослушав наш разговор до конца, перелетел на колесо мельницы и, глядя в сторону леса, громко каркну.

– Ну хватит, Лунк, веди дальше. – Попросил я птицу.

– Оставь его в покое. – Сказал отец и дернул меня за рукав.

– Смотри туда, вон там, за холмом – видишь?

– Вижу! – Ответил я, всматриваясь в даль.

В километре от нас вдоль реки двигалась собачья упряжка.

Она приближалась к нам, и отец сказал:

– Чего ноги бить, когда за нами едут. Хорошая птичка умная. – Похвалил он ворона, а тот смутился и отвернулся к лесу.

Мы ехали молча по снежной дороге, проложенной каюром. Пять крепких лаек тащили нарты по глубокому снегу, а угрюмый ханты то и дело соскакивал с саней и помогал собакам на подъеме. Он был не разговорчивым и всю дорогу что-то бормотал себе под нос. На наши вопросы он отвечал молчаливой улыбкой.

Когда мы въехали в лес, я заметил, что ворон куда-то исчез. Всю дорогу он сопровождал нас, перелетая с дерева на дерево.

А здесь он пропал, и я спросил каюра:

– Долго еще ехать?

– Однако много – долго. Чуть – чуть. – Не понятно ответил он и мы, переглянувшись, улыбнулись.

Когда совсем стемнело нарты резко остановились. Собаки, потеряв строй, сбились в кучу и поскуливая, прижимались к саням.

– Однако приехали! – Сказал каюр и указал нам направление дальнейшего следования.

– Вам туда. – Сказал он, указывая в глубь леса.

Там за стволами деревьев горел костер.

Собрав свои пожитки, мы отправились на огонек. У костра сидели две женщины, рядом лежал волк, а на ветке березы восседал ворон, который первый поприветствовал нас. В одной из них я узнал Дашу. На ней был большой тулуп и смешная мужская шапка. Я бросил мешок и кинулся к ней. Но дорогу мне преградил волк.

Он угрожающе оскалил клыки, а Даша его окликнула:

– Ворут, это свои!

Она подошла к нам и представила свою мать. После недолгого знакомства мы пошли по тропе к месту встречи. Отец и Ясмин (так звали Дашину маму), шли впереди, следом за ними – мы с Дашей, а замыкал наше шествие волк, который то и дело останавливался и озирался по сторонам. Я был счастлив и развлекал Дашу своими рассказами. Частенько говоря ей слова любви, я будто случайно касался губами ее лица. Она сдерживала мои порывы и, прижимая к моим губам свой палец, тихо прошептала:

– Я тоже тебя люблю.

Я целовал ее пальцы и обнимал за талию.

Даша смущалась и, слегка отстранив меня, попросила:

– Давай не сейчас…

Я послушал ее совета и, оставшиеся расстояние, мы прошли молча, держа друг друга за руки. Мрачная картина с жалкой растительностью окружала нас. Низкие кустарники и чахлые деревья попадались нам на пути. На застывших кочках болота, кое-где шелестели засохшие листья камыша, а в не замерзших лужах, шумно выходил болотный газ. Зато небо здесь казалось большим и высоким. Оно освещало болото с высоты и украшало скудный ландшафт местности. Мы быстро продвигались к назначенному месту и вскоре впереди появились огни костра.

– Мы пришли? – Спросил я Дашу, и она ответила:

– Да, это наш остров…

На небольшом островке посередине болота размещалось три жалких строения. Маленькая покосившаяся изба, похожая на охотничью заимку и два шалаша, построенные хантами.

На твердой земле отец спросил Ясмин:

– Давно здесь живете?

Женщина не ответила, а пригласила нас в дом. Мы сняли шапки и вошли в избу. Увидев в углу икону Спасителя, мы перекрестились и присели на лавку, рассматривая жилище. Комната была небольшой. Один ее угол был отгорожен плотной льняной занавеской, а в другом стояла большая бочка, над которой висела полка с кухонной утварью. Посередине стоял не струганный стол, а у дверей на оленьих рогах, закрепленных к стене, сидел ворон. На его черной шее красовались рябиновые бусы.

– Привет, Лунк! И ты здесь. – Поприветствовал я птицу, но тут же осекся, находя свою выходку неуместной.

Отцу это тоже не понравилось, и он неодобрительно покачал головой. Обстановку разрядила Даша.

Она подошла к ворону и спросила его:

– Ты что с бусами летал?

На что тот открыл клюв и повертел головой из стороны в сторону, выпячивая свою грудь напоказ.

– Красавец! – Произнесла Даша и потянула к нему руки.

Сняв с него бусы, она сказала:

– Поносил и хватит.

Ворон что-то буркнул и, обиженный отвернулся к стене.

– Это тебе на память. – Сказала Даша и отдала мне бусы.

Я задержал ее руку, а она, смутившись, опустила глаза. Освободившись, она подошла к небольшой печке и зажгла лучину. Свет осветил маленькое помещение, и я увидел лицо Ясмин. Эта была та женщина, которую я видел во сне. Я взглянул на отца и он, понимая мой намек, одобрительно кивнул мне в ответ.

Даша раздвинула занавеску, и мы увидели часть комнаты, предназначенной для сна. Небольшой топчан и двухъярусная кровать стояли углом, а подвешенная к потолку лампадка, освещала маленькую икону Бога, закрепленную в углу комнаты.

– А где бабушка? – Спросила Даша у Ясмин, и та ответила:

– Она сейчас придет.

– Давай накрывай на стол, я схожу в шалаш.

Даша предложила нам раздеться и присесть за стол. Мы последовали ее совету, но вскоре встали, чтобы выразить свое почтение вошедшей женщине. Это была щуплая и сгорбленная старуха, одетая в какой-то меховой балахон. Скинув с себя доху, она поздоровалась, и мы увидели ее морщинистое лицо. Два седых локона свисавшие со лба, прикрывали большую темную точку.

Она подошла к отцу и сказала:

– А я тебя помню!..

Старуха присела на лавку и продолжила:

– Ты в болоте утоп, а мы тебя вытащили.

Я украдкой посмотрел на отца и заметил, как он нервно поглаживал свою седую бороду.

– Постарел ты, добрый молодец! Вон, какая бородище у тебя! – Сказала старушка и подсела ближе.

Она рассматривала отца, а дверь избы вдруг отворилась, и в комнату вошла Ясмин с горячим котелком в руках.

– Ты здесь? – Сказала она и представила нам старушку.

– Это моя мать Алсу – бабушка Даши.

Ясмин с Дашей накрыли на стол, и мы принялись ужинать. За столом разговор как-то не клеился и Алсу предложила выпить за знакомство. Отец приятно удивился и одобрил предложение хозяйки. Ясмин принесла настойку и разговор вскоре наладился.

– А, что вождь? Говорить-то будем? – Спросил отец.

– Он из далека приехал. – Ответила Алсу. – Отдохнет и поговорим. А ты не спеши, милок. Расскажи, как живется? Это сынок твой?

Захмелевший отец стал рассказывать о нашей жизни в долине, а я заигрывал с Дашей. Украдкой я посылал ей воздушные поцелуи и жестами предлагал покинуть дом. Она меня не понимала и только, пожимая плечами, улыбалась мне в ответ. Увлекшись своим занятием, я совсем послушал рассказ отца. И только тогда, когда он больно толкнул меня в бок, я дернулся и обиженно спросил:

– Ты чего, батя?

– Нож дедовский у тебя? – Повторил он вопрос.

– У меня, а что?

Я отдал нож отцу, а он передал его Алсу.

Руки старухи вдруг задрожали, и она позвала дочку:

– Смотри, Ясмин, это он… Рукоятка из бивня моржа, большой алмаз и руны, выбитые на лезвии твоим прадедом.

Я смотрел на встревоженные лица женщин и понимал, что пропустил, что-то очень важное в разговоре. Какое-то время они разговаривали на своем языке, и мы с отцом пожимая плечами, поглядывали друг на друга.

Потом Ясмин извинилась, а старуха сказала:

– Это нож моего отца. Он сделал его в подарок нашему вождю Фибулу. Но подарить не успел – казаки убили вождя и его самого.

Старушка прижала нож к своей груди и проговорила:

– Я была еще девчонкой, когда казаки, по велению своего атамана Федота, устроили резню в нашей деревне. Они убивали всех без разбора, – продолжала она. – И племя спасаясь, бросилось в рассыпную. Кто убежал в тайгу, кто на болото, а кто-то укрылся в ущелье Крестовой горы. Моя семья тоже вырвалась из оцепления, но у реки, когда мы готовились к переправе, нас догнал казак. Он с размаху ударил отца шашкой, сразив его на повал. Я кинулась к отцу, а казак навалился на мать и стал рвать одежду, пытаясь ее изнасиловать. На поясе у отца я нашла нож. Тот самый подарочный клинок, приготовленный для вождя. Я схватила нож и со всей силы ударила в спину насильника. Он упал замертво, а мы испугались и поспешили уйти. Нож отца так и остался в спине у казака, которого мы сбросили в реку. Переправившись через реку, мы ушли в лес.

Здесь старушка замолчала и посмотрела на нож. Губы ее что-то шептали, а на глазах навернулись слезы.

– Позволь мне побыть с ним наедине. – Обратилась она к отцу, и он согласился.

Алсу встала из-за стола и ушла в другую часть комнаты, задернув за собой плотную занавеску. Наступила пауза и все как-то приуныли.

Отец что-то шептал себе под нос, поглядывая на икону. Даша ковыряла дрова в печи, а Ясмин, что-то рисовала пальцем на обеденном столе. Время от времени она поглядывала на меня, а я, не выдерживая ее взгляда, смотрел по сторонам. За ее спиной, на стене, я увидел саблю. Она висела на гвозде в красивых ножнах, и я подумал:

– От куда она у них?

– Это сабля деда Семена. – Ответила Ясмин.

От такой неожиданности я открыл рот и с удивление посмотрел на нее. Она читала мои мысли, догадался я.

– Это сабля деда Семена, – повторила она, – это его оружие. Он раньше здесь жил еще до нашего появления на острове.

Мы с отцом переглянулись, и он спросил:

– А давно вы здесь живете? Давно. Очень давно. – Ответила Ясмин. – Я с рождения, а мать и того больше. Дед Семен приютил мою мать и бабушку, когда они убежали от казаков. А он уже жил здесь на болоте, когда стал отшельником. Сам-то он из казаков – соратник Ермака. Раненный он попал к хантам в долину. Здесь он и жил, здесь и к Богу пришел. Потом стал учеником Лазаря, а после раскола церкви, когда в слободе началась буза, он ушел в тайгу, не смерившись с новыми порядками. После долгих скитаний по лесу, место нашел себе здесь на болоте, подальше от людей. Эту историю Алсу знает лучше меня. Они жили вместе ни один год. А я что? Что мать рассказывала, то и говорю. В этот момент появилась Алсу. Она подошла к столу и положила нож. Он был зачехлен в кожаные ножны, украшенные разноцветными камнями.

– Так он выглядел сто лет назад! – Сказала она и добавила. – Бери его, сынок, и знай, что отныне никакой зверь тебе не страшен. Он защитит тебя в нужную минуту.

Старушка взяла нож со стола и подошла ко мне. Я посмотрел на отца, а он одобрительно кивнул головой.

– Береги его, и он будет тебе верным помощником и другом. – Сказала она и отдала мне нож.

Я принял подарок и прицепил его себе на пояс.

Разговор о деде Семене продолжила Алсу. Старушка присела за стол и начала свой рассказ.

– Ну какой он тебе дед Семен? – Упрекнула она Ясмин. – Это он в слободе был дедом, а здесь – он старец Симеон.

Старушка села поудобнее и продолжила:

– Когда мы с матерью убежали от казаков, то долго бродили по лесу, в надежде встретить своих соплеменников. Но мама заболела и поиски прекратились. Мы остановились в лесу и соорудили шалаш из еловых веток. Но прожили мы здесь недолго. Нас нашел старик – отшельник. Замерших и простуженных, он привел нас к себе в жилище на болоте. Нам троим было тесно в его маленьком доме. К тому же Симеон был глубоко верующим человеком. Он часто молился, читал книги и сам писал летопись. Поэтому мы с матерью решили достроить его избушку и поставили печь. Чтобы не мешать старцу в работе, рядом мы соорудили шалаш, пригодный для жилья, где и стали проживать с матерью. Так мы прожили долго.

Жили дружно, одной семьей. По вечерам он рассказывал нам о великих людях своей религии, рассказывал о подвиге Лазаря и святом старце Луке, который зажег крест на вершине утеса. Он говорил о реликвиях и книгах старообрядцев, спрятанных у вождя хантов. Мы слушали и понимали, почему вождь Фибул, так восхищался Лазарем. Симеон был его учеником и следовал его учениям. Он дописывал летопись, начатую своим учителем.

Старушка вдруг прервала свой рассказ и встала из-за стола. Прихрамывая, она подошла к бочке, стоящей в углу и позвала Ясмин. Из нее они достали большой сверток и когда они его развернули, то мы увидели резной ларь из черного дерева.

– Здесь вещи старца Симеона. Здесь его книги и летопись, которую он завещал монахам омского монастыря. – Сказала Алсу, а Даша быстро добавила. – А это его икона, теперь она моя. А там ниже на полке его библия, которую он читал.

– Было время и я почитывала эту книгу. – Призналась Алсу, присаживаясь на лавку.

– А вы можете читать? – Удивленно спросил я.

– Симеон меня научил и глаголице, и кириллице. Удивительный был человек. Бывало попрошу его рассказать сказку, а он мне притчу Иисуса Христа рассказывает. Не все мне было понятно тогда, а Симеон все объяснит и расскажет.

– Это Писание надо самой прочесть, – поговаривал он. – Тогда все поймешь и осознаешь…

Вот я помаленьку и училась. Буква за буквой, слово за словом. Благо учитель был хороший. Теперь вот Дарью обучаю, только, видно, я учитель никудышный, тяжело ей дается грамота.

– Ну я же читаю немножко. – Возразила Даша.

– Читать – читаешь, да не понимаешь, что читаешь…

Даша по-детски насупила губы и опустила голову.

Я ухмыльнулся и подумал:

– Вот тебе и болото, вот тебе и глухомань?

А тем временем старушка продолжала свой рассказ:

– Как-то в лесу мы встретили охотников. Это были наши соплеменники. Тогда я уже подросла и была красивой девкой. Пригласили они нас к себе в гости. Мы согласились, а вечером все рассказали старцу Симеону. Он одобрил наше решение и благословил в дорогу.

У озера, где жили ханты, нас встретили хорошо и мы, прогостив у них неделю, остались еще на месяц. Там я и приглянулась одному парню – сыну охотника. Родители наши, как водилось, переговорили и нас, недолго думая, поженили. Тогда о любви не спрашивал. Нам сделали шалаш и стали мы жить в племени у озера. Но вскоре мать затосковала о старце и вернулась на болото. А спустя год мы с мужем поехали проведать стариков. Встретил нас Симеон и сообщил, что мать моя умерла. Погоревали мы, поплакали и стали собираться в обратный путь. А у меня схватки начались, тяжелая я тогда была. Так я и родила Ясмин, у старца на болоте. А осень тогда холодная стояла, Симеон и предложил пожить у него до весны. Мол куда малютку тащить по морозу? Мы и согласились. Старец пустил нас в избу, а сам ушел в шалаш. Приходил только помолиться, да на Ясмин посмотреть. Спешил он книгу свою дописать, боялся, что умрет – не успеет…

Зимой случилась беда. Пошел как-то мой муж на охоту, да наткнулся на медведя – шатуна, он и задрал его до смерти. Вот так я и осталась одна с ребенком, да больным старцем. Времена наступили трудные. Было и голодно, и холодно. Очень уж убивался Симеон, что не в силах был помочь мне. Стыдно ему было за свою немощность, не выдержал старец и умер. Перед смертью попросил он выполнить его пожелания и волю вождя Фибула. Симеон хотел, чтобы все православные ценности, переданные вождю хантов на хранение, были переданы в омский монастырь. Я пообещала, но дело оказалось нелегким.

Чтобы забрать церковные реликвии с усыпальницы, надо было снять проклятия Фибула, а для этого нужно было получить согласия совета вождей. Я обратилась к своим соплеменникам за помощью и мне помогли. Многие из вождей поддержали меня и были верны своим обычаям. Но этого оказалось мало. Надо было еще найти шамана, который смог бы провести обряд у праха Фибула. Здесь дело остановилось надолго. И только спустя много лет, нашелся такой человек, который не побоялся проклятия и готов был совершить обряд.

Но и на этот раз оказалось препятствие. Расположение святилища было неизвестно. Ключом к нему являлась плита, на которой был высечен план и схема его расположения. А плиту – камень тот, ханты утопили в реке, при разгуле атамана Федота. В страхе от разорения и надругательства над святынями, ханты уничтожили все концы.

Старушка вздохнула и сказала:

– Вот такая грустная история о старце Симеоне.

Потом она заправила свои седые волосы под платок, и мы увидели на ее лбу большую темную точку.

Мы ждали продолжения, но она молчала, и я спросил:

– И что же теперь делать?

– А как же завещание старца? – Спросил отец.

– Вот для этого мы и собрались здесь, чтобы вместе закончить эту историю. – Ответила Алсу и продолжила:

– А Симеон на меня не в обиде. Он все знает. Я ему все рассказала и о решении хантов, и о шамане, и о сокровищнице, и о вас тоже.

– Это как же? – Удивился я. – Он же умер!

– Умер. – Согласилась Алсу. – Давно умер. Я сама его похоронила здесь на болоте, как он и просил. Только тело его оказалось не тленным. Могилка его была неглубокой и быстро утонула в болоте, вот он и всплывает теперь время от времени, то в одном месте, то в другом. Лежит под водицей и будто спит. А крест свой в руке держит, будто потерять боится. Я с ним частенько разговариваю…

Я посмотрел на отца, он молчал и смотрел в пол.

– Он тебе не верит, мама. – Вдруг произнесла Ясмин, прочитав мою скрытую усмешку. – Не верит, что такое бывает.

Я стал оправдаться перед женщинами, но вспомнив о способностях Ясмин, сдался.

После небольшой паузы Алсу сказала:

– Ну, что ж, пошли покажу…

Мы переглянулись с отцом, но заметив, что старушка стала натягивать на себя тулуп, оделись тоже.

Собрались все и даже ворон засуетился на своем месте.

– А ты куда собрался? – Спросила у него Даша.

– Сиди дома. Мы сейчас придем.

Но ворон не послушал хозяйку и первым вылетел из дома.

Мы шли молча, выстроившись друг за другом. Первой была Ясмин, она с факелом в руке, освещала нам дорогу. Следом за ней, опираясь на длинную палку, шла Алсу. Мы же с Дашей замыкали шествие, следуя за отцом. Даша была серьезной и неразговорчивой. На мои шутки она отвечала холодным взглядом и грозила мне пальцем.